Долина птичьих стай

Они медленно прошли на кухню, Забуза остановился у окна и захлопнул ставни, чтобы происходящего в доме не было видно с улицы. Дневного света сразу стало меньше, чтобы рассеять полумрак, пришлось зажечь несколько свечей. — Ну, так что? — Забуза сложил руки на груди, и обвел всех взглядом. — Говорите уже, чтобы у нас было время придумать, как объяснять ситуацию Мизукаге. Мангетсу смотрел на капли крови, застывшие на столешнице. Остатки, еды, посуда… — Он был не один, с кем-то пил на кухне, — Мангетсу кивнул на пиалу и тарелку с недоеденными якитори, стоявшую напротив Джинина, на противоположном конце стола. — Я заходила в дом после полуночи, — Амеюри туже запахнула юкату на груди. — Джинин был еще жив, я слышала, как он с кем-то здесь разговаривал. — Мы были в саду, — Джинпачи указал на Амеюри и Кушимару, те закивали. — Потом сразу ушли к себе, в ту ночь я с Джинином больше не пересекался. — Я с ним не то, что за один стол, срать на одном поле не сяду, — Кушимару брезгливо скривился. — Жаль, что меня кто-то опередил, и прикончил его первым. — Я до утра находился на берегу, у пруда, — Забуза склонил голову на бок. — Я видел тебя, разговаривающего с Джинином на веранде, — он столкнулся взглядом с Мангетсу. — Видел вас, возвращавшихся в дом, — он посмотрел на Амеюри, Джинпачи и Кушимару. — А потом я вернулся в дом, и нашел мертвого Джинина здесь, — его взгляд остановился на Кисаме. — И единственный, кого ты не видел до сегодняшнего утра — я, — взял слово Кисаме. — Я находился на втором этаже. Вниз я спускался только чтобы помочь Хозуки, у которого из-за крепости кирийского чая начались проблемы с координацией и галлюцинации. Мы поднялись на второй этаж, и разошлись по комнатам. Потом я лег спать, и встретился с вами здесь. Мангетсу почувствовал, что ему не хватает воздуха в легких от возмущения. Кисаме описал его перед остальными как недееспособного, неадекватного торчка, не отвечающего за свои действия. Руки так и чесались ему врезать, он стиснул кулаки, но тут же остановился, понимая, что крыть ему нечем. Свой подъем по лестнице он помнил очень смутно. В голове до сих пор будто работала бетономешалка, он не мог собрать воедино обрывки воспоминаний о вечере перед смертью Джинина. Обожаешь его? Почему Джинин задал ему этот вопрос?.. В сущности, это было не важно, на тот момент он был еще жив. Потом, он курил на кухне. Он помнил полумрак, в котором начинали зажигаться бумажные фонарики. Мелодии бивы, голоса… Он помнил голос Кисаме, помнил, что его злило его присутствие. Кажется, он сказал ему уйти. А еще он помнил, что ему очень хотелось пойти на пруд к Забузе. Он отчетливо помнил влажную траву и запах речной воды. Помнил свое отражение в неподвижной глади пруда, кустарники, покачивающиеся на берегу. Но он не помнил, как пришел туда, и как вернулся обратно. Он даже не помнил самого Забузу, был ли он там?.. Забуза сидел на берегу до утра, он не мог его не заметить. Значит, это было еще одной галлюцинацией, слишком реалистичным сном? Или… Забуза сказал неправду, пользуясь тем, что он был одурманен наркотиком? Мангетсу бросил испепеляющий взгляд на Кисаме, но тот, то ли нарочно, то ли действительно ничего не замечал. Куда подевалось его чувство такта? Почему он позволил себе опустить его, унизить при всех?! Мангетсу закусил внутреннюю сторону щеки, чтобы загасить рвущиеся наружу эмоции. Молчи и слушай. Это одно из главных правил разведки. Если он хочет восстановить свои воспоминания о предшествующем смерти Джинина вечере, ему нужно узнать о том, чем занимались другие. — Среди присутствующих у каждого был мотив для убийства, — Кисаме подошел к столу, взял Джинина за ворот, поднял, и прислонил спиной к стене. — У этого человека был конфликт с каждым из нас. — Ты намекаешь, что один из нас лжет? — Амеюри скользнула равнодушным взглядом по лицу трупа. Кисаме кивнул. — Тогда ко мне вопросов нет, — она подняла руки ладонями вверх. — Я была в саду, а остаток ночи провела с Джинпачи. Если бы он отлучился, я бы это точно заметила, — усмехнулась она. — Ты думаешь, ему что-то помешает и тебя оприходовать, и кого-то между делом прикончить? — Кушимару хмыкнул. — Его не было больше часа, по пути от нашей, до твоей комнаты всякое может случиться. Ты и сама могла спуститься вниз и убить этого ублюдка, разве нет? — С каких пор ты засекаешь время моего отсутствия? — ехидно спросил Джинпачи. — Чувствуешь себя брошенной девочкой? С Джинином в тот вечер повздорил не только я. Глаза Кушимару сузились, он с ненавистью смотрел на Джинпачи. Во всем доме не было человека, к которому бы он относился хуже, и которого защищал более яростно. Они начали обмениваться взаимными оскорблениями, и все, казалось бы, привычным, если бы между ними не сидел труп их бывшего товарища. Мангетсу недовольно поджал губы, дело принимало все более скверный оборот. Наружу выплывали факты, о которых они бы никогда не узнали при обычных обстоятельствах. Он впервые подумал, что носить маску, это, наверное, очень удобно, чтобы скрывать на лице царапины от чужой бороды. — Это мог сделать любой из нас, — Забуза подошел к телу Джинина, рассматривая его, покрытое щетиной, бледное лицо. — Тебе, — он посмотрел на Кисаме, — не впервой резать своих, а ты звереешь, если кто-то тронет твоего брата, — он покосился на Мангетсу. Он не ответил, потому, что Забуза прав. Когда дело касалось брата, он действительно был злопамятным. За брата он мог бы убить. Обожаешь его? Но Мангетсу не верил, что он мог приложить свою руку к этой смерти. Он был в Ангобу. Он осознает риски. Он знает о последствиях, и чем это может, выльется для них всех. — То, что я совершил однажды, — отчеканил Кисаме металлическим голосом, — не означает, что я так поступаю всегда. — Твои обвинения, основанные на моих прошлых поступках — беспочвенны. С таким же успехом можно было взять любых двух человек и поставить между ними слово «убил». Мангетсу задержал взгляд на лице Кисаме — тот злился, но вместе с тем он заметил что-то еще, какую-то реакцию, которую тот маскировал гневом. Он что-то скрывал. — А что же ты за себя молчишь? — вскинулась Амеюри. — А я и не говорю, что я святой, — Забуза столкнулся с ней взглядом. — Я тоже бываю, горяч на руку, как и ты. Джинин мог вывести из себя каждого. Но это — не похоже ни на кого из нас. Видимых ран нет, — Забуза взял Джинина за волосы, и повернул голову в сторону. — Позвонки целые, ему не свернули шею. Кровоизлияние из глаз и ушей — скорее всего, тут было какое-то воздействие на мозг. Мы бы схватились на мечах и разнесли всю кухню. Был бы честный поединок один на один, — продолжил рассуждать Забуза, остальные закивали. — Тот, кто это сделал — умеет быстро перемещаться в пространстве незамеченным, и владеет техникой бесшумного убийства. Головы собравшихся постепенно поворачивались к нему, Мангетсу чувствовал на себе их недоверчивые взгляды. Но он ничего не сделал, он бы точно запомнил, если бы лишил кого-то жизни, даже под кайфом! — Это не я, — четко произнес он. — Тут выпивка на двоих, а я не пью алкоголь. В черепе нет сквозного отверстия от водяной пули. Обычно я простреливаю подбородок или висок, — он замолчал, слишком длинная оправдательная речь только усилит их подозрения. А уж знать о том, что он может разрезать мозг струей воды через ноздри или ухо, без следов от водяной пули им точно не нужно. Этот козырь он никогда не использовал. Ведь не использовал же?.. — Я думаю, — Кисаме обвел взглядом всех присутствующих, — тут каждый был бы в состоянии признаться в том, что совершил, и ответить за последствия своих поступков. Поэтому, нам не нужно спорить и обвинять друг друга. Нужно придумать тактику, чтобы найти и выманить чужака. — Хочешь вернуться с его головой к Мизукаге? — кисло поинтересовался Джинпачи. — Мы не смогли его засечь, когда он находился в доме, он уже давно далеко отсюда. — Мы покидали полуостров в полном составе, — Забуза отодвинул тарелки, и развернул карту. — Куча шиноби, оставленных там, на оборону и восстановление крепости, это подтвердит. Нам нельзя возвращаться без Джинина, нельзя возвращаться пустыми. Ягура пересажает нас всех, обвинив в предательстве. — Объясним его смерть, — Амеюри закусила ноготь на большом пальце. — Скажем, что на нас по дороге домой напали. — И самый опытный шиноби из нас, прошедший третью мировую, и желавший всем нам пройти ее, не смог отразить нападение, и сложил голову, — Кисаме невесело усмехнулся, глядя на Амеюри. — Так не годится. — Он столько за воротник заливал, — Кушимару указал взглядом на бутылку саке. — Можно все обставить так, что он напился до чертиков, а потом упал с лестницы и свернул шею, ну, или в пруду утопился. — Шиноби страны Воды утонул, — рассмеялся Джинпачи. — Тебя само словосочетание не смущает? — Так придумай что-нибудь получше! — огрызнулся Кушимару. — Я умею обращаться с Кабутовари, — начал Мангетсу, пытаясь собрать разбегающиеся мысли в кучу. — Я сделаю клона, которого превращу в Джинина. Мы покинем гостевой дом в полном составе. Можно дойти до горной переправы, и там устроить оползень или обвал. Перед стихией бессильны даже опытные шиноби. — Идея с клоном хорошая, — согласился Забуза. — Но риск должен быть оправдан, а горная переправа это заведомо опасный маршрут, который можно избежать. Я предлагаю следующее, — он встряхнул измятые листы. — Выйдем в море, и доплывем до вот этого острова, — он указал на маленькую точку на карте, — который наши силы не смогли удержать, и уступили соседям. Нужно отбить его, и во время сражения твой клон подставиться или «не сможет» отразить удар, и мы подбросим на поле боя труп Джинина. Для зачистки туда направят отряды АНБУ, а к их появлению тело уже будет в таком состоянии, что время и причину смерти установить будет невозможно. Да, мы ослушаемся приказ Мизукаге, вернемся домой позже оговорённого срока и с потерями. Но мы вернем нашей стране клочок земли, пусть даже ценой жизни одного элитного бойца, это будет равноценная жертва. Все согласились с этим предложением, и принялись собираться, выдвигаться нужно было немедленно. Тело Джинина было временно запечатано в свиток призыва, Забуза разлил саке и опрокинул свечу, чтобы огонь уничтожил следы крови. Мангетсу сделал клона Джинина, и теперь спускался с ним по лестнице, когда к нему подбежала растрепанная Амеюри. — Где ты был?! — шепнула она ему на ухо. — Ночью, когда убили Джинина? — У себя в комнате, — осторожно ответил Мангетсу, не понимая, почему она не спросила его тогда, на кухне, при всех. — Я заходила к тебе ночью, хотела позвать к нам в сад, — она беспокойно огляделась, но никого поблизости не было. — В соседней комнате храпел Кисаме, а у тебя было пусто! Она сбежала по ступенькам вниз, дым с кухни уже валили вовсю. Скоро на пожар сбегутся люди, нужно было убираться отсюда. У Мангетсу в груди все похолодело. Значит, он все-таки ходил к пруду? Ходил, но не помнил? А раз он забыл об этом, чего еще он мог не помнить? Мог ли по пути к нему привязаться Джинин со своими разговорами? Мог ли он разозлить его настолько, что он его убил?.. Последнее, что он помнил — это ночной пруд, а дальше все, провал. Было ли это во сне или наяву? И если он там был, то почему Забуза ничего не сказал? Потому что он лжет? И на самом деле его уже не было у пруда, когда Мангетсу решил присоединиться к нему? Или… это Амеюри затеяла все эти интриги? Она прекрасно знает, каково это, переборщить с кирийским чаем, и пользуется его уязвимостью. Она могла прикончить Джинина и солгать, что заходила в дом, и не застала его в комнате, чтобы Мангетсу взял вину на себя. У любого из них есть в запасе техника, о которой не знают другие, просто потому, что ее час еще не настал. Кушимару очень въедлив и мстителен, он не забывает обиды. Также, как и Джинпачи, эти двое стоят друг друга. Они могли спланировать и провернуть эту аферу с убийством, они идеально сработались в паре. А потом использовать интрижку с Амеюри как прикрытие. Кисаме весь вечер не покидал дом, и отнес его в комнату, о чем в подробностях поведал всем собравшимся. Хороший трюк, переключить внимание с себя на него. Мангетсу прогнал его, и с его слов он ушел спать к себе. Но в промежутке между «спать» и «ушел» могло произойти все что угодно, в том числе и убийство. Если он скажет, что ничего не помнит о прошедшем вечере, то его сразу обвинят в смерти Джинина. Кисаме уже подставил его, выставив перед всеми не контролирующим ситуацию наркоманом. Один из них лжет. Никому нельзя доверять. — Пошевеливаетесь! — голос Забузы вырвал его из оцепенения. Он сбежал по ступеням вниз, и вместе с остальными поспешил к причалу.

***

Они выбрали небольшой, компактный баркас, и расселись вдоль палубы, прислонившись к его высоким бортам. Джинпачи с Забузой стояли у руля, прокладывая маршрут, «Джинин» сидел возле Мангетсу, сунув ладони в рукава плаща — Хозуки скопировал даже эту привычку. Кушимару и Амеюри сидели с противоположной стороны и тихо переговаривались, наверняка обсуждая случившееся. Кисаме опустился на деревянный настил рядом с Мангетсу. Баркас покачивался на волнах, туман постепенно заволакивал все вокруг, но это им было только на руку — подобраться к острову незамеченными. Тот сидел, молча, лицо его было бесстрастно, но Кисаме чувствовал, что его что-то гложет. Внезапная смерть товарища тревожила всех. Кисаме не собирался докладывать об этом Мизукаге, и крайне надеялся, что это не сделает кто-то за него. Он подозревал, что он не единственный, кто шпионил за мечниками. Все, чего ему хотелось понять: смерть Джинина это выполненный приказ, или личные счеты? По тому, что если в группе появился второй соглядатай Ягуры, это значило, что Мизукаге больше ему не доверял, и в скором будущем он мог присоединиться к Джинину. Мангетсу потянул его за нарукавник, Кисаме повернулся к нему. — Что ты думаешь обо всем этом? — спросил он. Кисаме смотрел в его лицо — равнодушное, ответ его как будто не интересовал. Он просил высказать свое мнение о ситуации, чтобы сделать только одному ему понятные выводы. Он мысленно восхищался, тем, как Мангетсу пытался выведать у него информацию, не раскрывая, что на уме у него самого. — Я, — Кисаме еще раз обвел взглядом всех на борту, — кое-кого подозреваю. Я пока никого не исключаю. — Ты думаешь… — Мангетсу впился в него взглядом, — о чем, черт тебя дери?! — он внезапно вышел из себя. — Что это я его убил? Поэтому, ты всем рассказал, в каком ужасном состоянии я был вчера вечером? Пытаешься меня защитить? Его поведение Кисаме не нравилось. Разные люди по разному реагируют на ложь, в даже в самых сложных обстоятельствах. Мангетсу пытался сыграть на эмоциях, используя их связь, чтобы добраться до сути. Он имел право злиться, потому что Кисаме дискредитировал его перед остальными намеренно. Никто не должен знать о миссии, возложенной на него Мизукаге, а из-за инцидента с отрядом шифровальщиков, все подозрения вполне обоснованно могли лечь на него. Поэтому он ждал. Он старался быть нормальным. А теперь он почувствовал, что с него хватит. — То, что я рассказал остальным, — он схватил его за плечи, и развернул к себе, — в первую очередь, это попытка защитить нас от тебя. Твоя зависимость от этой дряни может дорого нам обойтись, — Мангетсу нахмурился, у него было такое лицо, будто он вот-вот вышвырнет Кисаме за борт, но тот продолжил. — Ты нес всякую чушь, был не в состоянии сам передвигаться. Что еще ты мог видеть, какие галлюцинации? — тот хотел что-то ответить, но упрямо поджал губы и ничего не сказал. — Когда мы встретились на лестнице, ты спросил, почему я не с Джинином, как я должен был это понимать?! А теперь он мертв, и способ убийства очень напоминает твои водяные техники… — Я всю ночь был у себя в комнате! — огрызнулся Мангетсу, стряхивая с себя его руки. — Я заснул, после того, как ты ушел… — Ты сказал «уходи», — я ушел, — согласился Кисаме, перебивая. — Но я не знаю, что ты делал дальше. Ты стоял на балконе, когда я покидал комнату. Что мешало тебе переместиться в другое место? — А что мешало тебе прикончить ночью Джинина на кухне, а потом вернуться к себе? — не заставил себя ждать встречный вопрос. — В том-то и проблема, — согласился Кисаме, — что любой из нас мог это совершить. Я говорю тебе: «я этого не делал», но доверяешь ли ты мне? А Амеюри? Джинпачи? Семь опытных джонинов не заметили присутствие чужака. Люди, которые находятся не первый год в строю, которые служили в АНБУ, — он взглянул на Забузу, — и других секретных подразделениях, — его взгляд вернулся к Мангетсу. — У некоторых из них техники уровня Каге. Наше чутье уже давно стало инстинктом, и пьяный шиноби — все еще шиноби. И никто ничего не почувствовал? Как это можно объяснить? — Мангетсу гипнотизировал его взглядом, и не ответил. — Здесь, — продолжил Кисаме, — напрашивается только один вывод: либо чужак настолько хорош в маскировке, либо это кто-то из нас. — От твоих слов можно прослезиться, — Кисаме впервые видел на лице Хозуки такое циничное выражение. — Ты смог убедить себя, что поступил правильно, и теперь с гордостью противостоишь мнениям других, — Мангетсу вдруг резко схватил его за ворот майки и притянул к себе. — Если ты еще раз, — зашипел он Кисаме на ухо, — позволишь себе высказаться перед остальными по поводу того, сколько я выкурил дури, я тебя прирежу, — каждое слово было заряжено злобой, Кисаме чувствовал, что перешел опасную черту. Он понимал, что тогда, его заявление на кухне, стало для Мангетсу «культурным» оскорблением, и выставило перед остальными в невыгодном свете. Но он не мог поступить иначе. Миссия Мизукаге важнее, и стоит выше личных отношений и связей. Мангетсу отодвинулся от него, болезненно жмурясь, надавливая пальцами на виски. Остаток пути они молчали. Кисаме задумался: в какую версию он сам верил больше? В пришлого чужака, или в то, что это кто-то из своих? Если это чужак, то какой смысл в убийстве Джинина? Кисаме бы понял, если б напали на Забузу — он лидер, и куда более заметная фигура, чем Джинин. Джинин сильный шиноби, в строю еще со времен третей войны. Его темные делишки с лунной водой и склонность к разного рода сварам и склокам конечно, сделали ему определенную репутацию, но подсылать кого-то из вне, чтобы его убить?.. Возможно, кто-то не из их круга затаил на него обиду? Джинин был жестоким, и получал удовольствие, причиняя боль другим. Однажды он бахвалился тем, что взял силой девицу, которая посмела его отвергнуть. Это было вполне в его духе, его непомерное эго, казалось, не знало о существовании слова «нет». Джинин садист и насильник. Он многим не нравился, и Кисаме не мог не заметить, что с его смертью обстановка в отряде стала гораздо спокойнее. У каждого был повод, чтобы его прикончить. Кисаме посмотрел на сидевшую с противоположной стороны Амеюри. Сложив руки на груди, она вглядывалась вдаль, сквозь пелену тумана. — Если ты сейчас же не захлопнешь пасть, я отрежу тебе яйца, и преподнесу их в качестве трофея той девке! — прорычала она, устав выслушивать подробности изнасилования, которым Джинин, не скрывая, гордился. Амеюри терпеть не могла пренебрежительного отношения к женщинам, и Джинин никогда не упускал случая ее задеть, и указать ее место. Кисаме слышал от местных южан о том, что произошло с ее сестрами. Джинин был для Амеюри воплощением того, с чем она боролась всю жизнь, призраком прошлого, которого она ненавидела и презирала. И рука у нее не дрогнет, отстаивая свою систему ценностей, она может убить любого. Кушимару сидел возле нее, сматывая леску для Нуибари. Сдвинув маску на бок, привычным движением перебирал невидимые нити, чтобы потом использовать их в бою. Он был сыном богатого торговца, сделавшего состояние на продаже древесины. В его роду было полно братьев и сестер, с которыми он не знался, отношения с семьей он не поддерживал. «Мальчик в девочке», такой ярлык приклеился к нему еще со времен учебы в академии, из-за женоподобной внешности. Куда, по слухам, его отдал отец, не желавший растить еще одну «дочь» в мужском теле. Кисаме представлял, что ему пришлось пережить, он и сам был из этих, «не такой как все». Вот только люди с ним лишний раз не связывались, они видели, что он может дать сдачи. В случае с Кушимару у них такой уверенности не было, они думали, что причинять ему зло можно безнаказанно. То, что сделал с ним его учитель, вызывало у Кисаме чувство отвращения, он никогда не поймет, что происходит в головах у таких людей. Да и как после содеянного, этот человек мог называть себя «учитель»?.. А вскоре к «учителю» присоединился брат Джинпачи, и вот тут-то все и случилось. Кисаме только-только получил звание джонина, когда его отправили на место преступления, вместе с парой чунинов разбираться в произошедшем. Он видел трупы: изувеченные, растерзанные тела, там была настоящая бойня. Джинпачи и Кушимару скрывались в горах, он вскоре отыскал их лагерь в одной из пещер. Глядя на следы от веревки на теле и раны от кляпа на лице Кушимару, Кисаме понял, что Джинпачи вмешался тогда, когда люди, сотворившие это, окончательно утратили человеческий облик, и превратились в животных. Джинпачи прикончил своего брата, этот бой оставил его без глаза. Кушимару убил учителя, с особой, изощренной жесткостью, а Кисаме удалось состряпать удобоваримую версию случившегося для Мизукаге. Он не обсуждал с Джинпачи и Кушимару произошедшее, да те бы ему и не открылись. Он просто поступал правильно, пока это не шло в разрез с его совестью. Подозрения в государственной измене с парней были сняты, и их допустили до сдачи экзамена на чунина, под руководством уже другого наставника. Но, разумеется, все это было фикцией. Свой экзамен они уже сдали. Джинин был приятелем убитого Кушимару сенсея, и был знаком с братом Джинпачи. Кисаме не знал, насколько хорошо тот был осведомлен о наклонностях своих «друзей», но он был уверен, что ему было известно все. Кто-то сидел перед ним и так же хвалился содеянным, как Джинин перед ними когда-то. Джинин решил козырнуть перед парнями, что хорошо осведомлен об их прошлом, за что чуть не поплатился, если бы в конфликт не вмешались Кисаме с Хозуки. Кисаме перевел взгляд на стоявшего у штурвала Джинпачи. Они с Кушимару могли спорить и пререкаться сколько угодно, но стоило задеть кого-то из них по-настоящему, как один убьет за другого, не задумываясь. Он только сейчас понял, что эти двое давно стали единым целым, и умело скрывали это и от других, и от самих себя. — Все катится к морским чертям, Ку. Все к чертям! А вчера Джинин задел их обоих. Забуза сверялся с компасом и картой, ориентироваться в тумане было непросто. Он был спокоен и собран, смерть Джинина, будто на нем никак не отразилась. Джинин постоянно напоминал ему о том массовом убийстве в академии, будто ставил в упрек желание Забузы жить. Ведь именно этим и была продиктована та кровавая победа на экзамене. Забуза хотел жить сильнее, чем все те ребята, вместе взятые. Поэтому он брал от жизни все. Забуза был прекрасно образован, несмотря на то, что он стал шиноби из самых низов, учеба давалась ему легко. Он рано получил чунина, а затем и джонина, и очень скоро Мизукаге взял его в отряд АНБУ, где он и служил, пока его не назначили мечником. Но во время споров с Джинином, тот видел Забузу не искусным шиноби, которого отметил сам Мизукаге, а оборвышем-сиротой, занимавшим чужое место. Джинина злило, что его превосходил, по его меркам, сопляк из низшей касты, которого, к тому же выбрали лидером. А Забузе, будто снова приходилось отстаивать свое право на жизнь, вновь сдавать тот экзамен, доказывать деревне, что он не падаль, что он чего-то стоит. Всякому терпению приходит конец, и у Забузы оно тоже было не безграничным. И вчера вечером оно вполне могло иссякнуть. Взгляд Кисаме вернулся к Хозуки. Вчера вечером тот был в таком состоянии, что едва ли мог кого-то убить, но Кисаме знал, насколько обманчивой могла быть его беспомощность. Он вполне мог разыграть этот маленький спектакль, чтобы подобраться к Джинину, и отомстить за то, что тот ударил его брата. Переживать за близких — это нормально. Кисаме бы тоже переживал, если бы они у него были. Но такая зацикленность была ненормальной. Он не считал привязанность Мангетсу к брату чем-то нездоровым, среди всех присутствующих, он единственный, у которого была семья. Суигетсу он вырастил и воспитывал с младенчества, и эта связь была крепче обычных братских отношений. И Хозуки очень боялся эту связь потерять, поэтому обращал свой в страх в ярость и злость. Когда из-за последствий цунами в клане настали трудные времена, и начали избавляться от лишних голодных ртов, Мангетсу, чтобы защитить брата стал Киджин но Сайрай. Он чуть не прикончил главу клана, и всех, кто встал тогда у него на пути. Он бросил вызов «гадюке из гадючьих голов», гигантской ядовитой мурене, посмевшей напасть на его брата, и обезглавил ее. И Джинин, представлявший угрозу, тоже был бы уничтожен, если бы их не разнял Забуза. Кисаме видел, что Мангетсу затаил злобу. Видел, с каким наслаждением он запугивал Джинина, тогда, в рекане. Джинин наверняка еще и зубоскалил над его братскими чувствами, тем самым, подписывая себе смертный приговор, распахивая дверь в бездну. Бездну, в которой обитает Мангетсу Хозуки. Его перепады настроения от ярости до апатии, демонстрировали, насколько хорошо тот контролировал собственные эмоции. Минуту назад Мангетсу сидел с отсутствующим видом, а сейчас на полном серьезе угрожал его убить. И убил бы, если бы Кисаме дал неправильный ответ, или своим поведением дал понять, что не принимает его позицию. Сейчас его эмоции вновь были под замком, он сидел, вперив взгляд в одну точку, но Кисаме был уверен, что его разум не парил в пустоте, он сосредоточенно что-то обдумывал. Он идеальный кандидат, чтобы стать вторым шпионом Мизукаге. После кирийского чая Мангетсу был уже не так хорош в самоконтроле. — Не хочу спать, не хочу снова видеть эти сны… Вчера вечером Мангетсу чуть не проболтался о чем-то личном, но успел прикусить язык, и выставил его прочь. Кисаме подумал, что нужно попробовать с ним поговорить в тот момент, когда он вновь накурится этой дряни. Когда они будут вдвоем, спокойно, без осуждения завязать разговор. И попытаться узнать, для начала, что он мог обсуждать с Джинином на террасе, когда их видел Забуза. Потому, что Мангетсу и Забуза, последние, кто видели Джинина живым. Кисаме не исключал, что эти двое могли быть в сговоре. Кисаме уже давно не исключал ничего. Он задал себе уже конкретный вопрос: кто мог убить Джинина столь хладнокровно и без лишнего шума? Чужак или Мангетсу Хозуки? Он предпочел бы не отвечать, но ответ так и вертелся в голове. И когда он был уже готов, облачить его в слова, баркас пристал к берегу, и они стали высаживаться на остров, спускаясь по короткому трапу. Мангетсу на мгновение схватил Кисаме за запястье, и тихо сказал. — Ты — не убийца. Я тебе верю. Кисаме промолчал, ответ, готовый сорваться с губ рассыпался тихим вздохом. Как опрометчиво. Он не стал бы себе доверять. В груди стоял ком, все внутренности будто сдавило. Кисаме не знал, как скоро это случится, но был уверен, что не сможет этого избежать. Он предаст его доверие.

***

Мангетсу спустился по трапу вместе с остальными, пристально глядя Кисаме в затылок. Он не солгал, сказав, что доверяет ему и не считает убийцей. Всю дорогу он анализировал случившееся и свои обрывки воспоминаний. — Когда мы встретились на лестнице, ты спросил, почему я не с Джинином, как я должен был это понимать?! Эта фраза помогла вспомнить душный гостевой дом, лестницу в полумраке, свет, горящей в комнате возле нее. Кисаме был возмущен его вопросом, потому что Мангетсу принял его за собеседника Джинина. Тогда, на первом этаже, он слышал голоса. Бас Джинина, и чей-то еще. Но чей именно? Этого он вспомнить не мог. Памятуя об инциденте с Фугуки и отрядом шифровальщиков, Кисаме ни от кого не скрывался и открыто пришел с повинной к Мизукаге. Если в убийстве Джинина была бы необходимость — он бы рассказал об этом всем. И неважно, была бы причина в предательстве Джинином деревни, или это их личные счеты. Кисаме не бежит от ответственности, и не перекладывает ее на других. У него просто железобетонный уровень самодисциплины, который не прогнется ни пред какими обстоятельствами. А еще, ложь — дело простое и доступное каждому. Даже такому человеку, как Хошигаке Кисаме. Он опозорил его перед всеми, потому, что это было ему выгодно. Но Мангетсу пока не постиг смысла этой выгоды. Зачем ему это? Почему хочет, чтобы подозревали его? Кого он покрывает? Где ты был?! Вопрос Амеюри все еще беспокоил его, но искать на него ответ он будет позже. Мангетсу обвел взглядом раскинувшийся в глубине острова поселок. Кисаме стоял возле Забузы, показывая направление, он уже бывал здесь. Мангетсу заставил себя отвернуться от него, и сосредоточиться на задании. Кисаме — не убийца Джинина. Но нужно быть осторожнее с ним.

***

Все пошло не по плану с самого начала. Мангетсу очень быстро понял, почему их силы не смогли удержать этот остров. У противника были шиноби, активно использующие стихии огня и молнии, что делало применение их водных техник довольно проблематичным. Они искусственно осушали воздух, и Киригакуре но Дзюцу Забузы использовать стало невозможно — туман тут же развеивался и не ложился плотной завесой, в воздухе было слишком мало влаги. Их «внезапное нападение» тут же раскрыли, из-за этой ошибки их атака стала полным провалом. Клон Джинина уверенно держался в строю и управлялся своим мечом, до тех пор, пока Мангетсу удавалось уклоняться от огненных шаров противника. Какой-то лысый тип применил стиль земли, и поле боя покрылось кратерами, будто от взрывов. Амеюри не успела отскочить, и ее нога угодила в эту искусственную воронку, которая тут же сомкнулась вокруг ее стопы, как капкан. Ее окружило несколько шиноби, собираясь выдохнуть пламя и поджарить. Мангетсу хотел помочь ей, бросился наперерез, замахиваясь Хирамекарей, направив длинное лезвие из чакры в сторону врагов. Что-то обвилось вокруг его щиколотки, и он увидел цепь, которая обмоталась вокруг его ноги. Он направил «Джинина» защищать Амеюри, а сам начал растворяться, но не успел — по цепи пустили ток, заряд молнии вышиб из него весь дух. Он начал падать, на периферии сознания замечая, что Забуза использовал дымовую шашку, чтобы призвать тело Джинина, понимая, что клон сейчас исчезнет. Когда он пришел в себя, ему показалось, что прошло несколько часов. Тело зудело, ломило все кости. Ужасно хотелось пить. — Да отрежь ты мне ее нахрен! — кричала Амеюри, ее голос накладывался на лязг мечей и свист сюрикенов. Мангетсу осторожно приподнялся, и увидел, что был в отключке минут десять. Кушимару пытался освободить ногу Амеюри из «грязевых тисков», Забуза, Кисаме и Джинпачи сдерживали окруживших их шиноби, которых было не меньше двух десятков. Тело Джинина, проткнутое несколькими кунаями дымилось в одном из кратеров. Девушка с длинной черной косой ловко миновала атаку Забузы, уклонилась от Джинпачи, и высоко подпрыгнув, выдохнула струю огня прямо на Амеюри с Кушимару. Амеюри выругалась, и, сложив печати, выдохнула струю воды в ответ. От столкновения воды и пламени поднялся густой пар, а именно этого их противники и ожидали. Они отпрянули в образовавшийся туман, и одновременно применили огненные техники. Тело, казалось, двигалось само по себе, разум не поспевал за ним. Мангетсу переместился в центр, и выставить клинки Хирамикарей как щит. А сам растекся, став куполом из воды для команды, в который со всех сторон врезались огненные шары. Кушимару, наконец, смог раскрошить оковы из глины, и освободить окровавленную ногу Амеюри. — Что делать будем?! — спросил Джинпачи, перекрикивая рев огня. — Хозуки долго не выдержит! Мангетсу налегал на Хирамикарей плечом, удерживая натиск огня, чувствуя сквозь всполохи чакры, как он нагревается. От жара на носу у него лопнула кожа, лицо стала заливать кровь. Он был уже на пределе. Взгляд Забузы потемнел, от него клубами исходила его черная, демоническая чакра, кажется, он дошел до нужной кондиции. — На прорыв! — рыкнул он, зажимая кунай в зубах. Мангетсу ослабил щит и все, направив чакру в ноги, взмыли вверх. — Ту блядину с косой оставьте мне! — крикнула Амеюри, скрещивая мечи, прыгая на плечи зазевавшемуся шиноби, срезая его голову, как ножницами. Леска Нуибари опутала все поле боя, как паутина. В ней повисли изуродованные от взрывов тела — Джинпачи ловко перемещался в этом лабиринте, сметая всех на своем пути. Клон Кисаме прошила вспышка молнии, он с хлопком исчез. Все было в дыму, спустя несколько вспышек, Кисаме вышел победителем в схватке с тремя шиноби. Из его плеча торчал кунай, загнанный по рукоять, но тот, его не замечал, продолжая отражать самехадой атаки противника. Всполохи чакры, лезвие рассекающее воздух, Забуза был в самой гуще сражения. Он просто озверел, и не замечал ни боли, ни ран, которые ему наносили. Как и они все. Чакры почти не осталось, Мангетсу допил остатки воды, чудом не испарившиеся, пока он был щитом. Бой сведется к грубой силе, он не сможет сейчас раствориться. Впрочем, это было не важно. Все, чего ему хотелось — ломать, крушить, и рвать на части. Он подобрал с земли свой меч — рукоять обжигала руки, Хирамекарей еще не остыл. Отразил град из сюрикенов, и начал пробиваться к Забузе. Тому уже приходилось туго, хоть он и держался, ни у кого поддержки не прося. Вскоре к нему присоединились остальные.

***

Они, тяжело дыша, смотрели на дымящиеся, на поле боя трупы. — Эта гнида от меня ушла! — сетовала Амеюри, что не добралась до той кунойчи с косой. — У нее, кажись, шаринган был, заморочила мне голову своим гендзюцу! — Кисаме пришлось усадить ее себе на сгиб локтя, ноги ее уже не держали. Сам он тоже был покрыт ожогами и порезами, и выглядел ужасно уставшим. Полный провал обернулся победой, но они прекрасно понимали, что сегодня были на краю гибели. И все из-за внезапной смерти Джинина, которая и привела их сюда. Раненная нога Амеюри выглядела плохо, на ней возникла стремительно разрастающаяся язва. Ей нужен был медик, нужно было возвращаться на материк. Забуза стоял поодаль, возле камня, раскачиваясь из стороны в сторону, глядя невидящим взором на трупы. Он еще не отошел от схватки, ему нужно было побыть наедине с собой, чтобы прийти в себя. Бинты на лице были пропитаны кровью, майка в прорехах и подпалинах, но боль и все остальные чувства вернутся чуть позже, не сейчас. Мангетсу понимал, каково это, он и сам был таким. Джинпачи и Кушимару стояли, как пьяницы, подпирая друг друга, закинув руки друг другу на плечи. Маска у Кушимару давно сгорела где-то на поле боя, по виску текла кровь, копна светлых волос была покрыта алыми пятнами. У Джинпачи срезало пол бороды, алый порез на бедре кровоточил, но он все смотрел на изувеченные трупы, и бормотал, будто сам до сих пор не мог в это поверить: — Мы сделали это! Охринеть! У Мангетсу кожа зудела и трескалась от обезвоживания, из носа вновь пошла кровь. После удара током все внутренности будто перемешались. Голова кружилась, он пошатнулся. Кисаме протянул руку, для страховки, решив, что он сейчас упадет. Мангетсу привалился к его боку, не задумываясь, как это выглядит со стороны, и что могут сказать окружающие. Он был полностью опустошен, и физически, и морально. Ладонь Кисаме легла на плечо, он устало прикрыл глаза, перед которыми заплясали разноцветные пятна. От этого затошнило. Через секунду его согнуло пополам в приступе рвоты.

***

Баркас постепенно приближался к материку. Забуза опустился на палубу возле штурвала, течение и ветер сделают свое дело, судном можно было не управлять. Он был вымотан донельзя, Мангетсу впервые видел его таким уставшим. Кисаме возился с аптечкой, помогая Амеюри наложить повязку на ногу. — Хороший ты человек, Кисаме, — сказала она, морщась от горечи пилюль, которые только что раскусила во рту. Тот, усмехаясь, покачал головой, и продолжил обматывать бинтом рану. Джинпачи и Кушимару сидели с противоположной стороны, плечом к плечу, склонив, друг у другу головы. У них не было сил пререкаться и ссориться как обычно, оба были вялыми и заторможенными. Кушимару задумчиво рассматривал порез на бедре Джинпачи, разведя пальцами края раны. — Это ничего, Ку, — Джинпачи накрыл его ладонь своей. — Это пройдет… Мангетсу подумал, что Кушимару уже много раз слышал эту фразу, но не здесь и не сейчас. Он повернул голову, глядя на пустое место, где утром рядом с ним сидел клон Джинина. Мангетсу почувствовал, что вот он, тот элемент, которого не хватает. Джинин был ужасным человеком, но был частью этой команды. Как сварливый дальний родственник, которого приглашают на семейное торжество из вежливости, надеясь, что в этом году, он все-таки не приедет, а он берет и приходит. Кто же мог его убить?.. Он? Или кто-то другой? Нос опять начал кровить, Мангетсу, запрокинув голову, прислонился к стенке баркаса. На лицо легла влажная ткань — Кисаме принес стопку бинтов, смоченных морской водой. Мангетсу поблагодарил кивком, и стал утирать лицо. От соленой воды кожу защипало, к горлу подкатила дурнота. Поднялся ветер, баркас стал сильнее раскачиваться. Амеюри легла на бок, накрывшись плащом, и тут же отключилась. Мангетсу встал, навалившись грудью на борт, свесившись над водой. Рваться было нечем — все, на что он был способен, это комок слюны. Так плохо ему не было даже после укуса мурены. Ладонь Кисаме успокаивающе гладила его между лопаток, и Мангетсу даже почудилось, что он получал удовольствие, видя его в таком состоянии. Он с облегчением сошел на берег, откуда, впервые, вся команда была отправлена в госпиталь. Запах медикаментов, зеленые всполохи чакры, медсестра попросила снять майку, и прикрепила ему на грудь несколько печатей. Все притихли, когда в госпиталь явился Мизукаге. Ягура выслушал доклад о завершенной миссии, с нечитаемым выражением лица. Известие, о «смерти» Джинина он, казалось, воспринял, как должное. — В условиях перманентной войны потери неизбежны, — Ягура обвел их пристальным взглядом. — Но такова цена успеха. Вы хорошо поработали и заслужили отдых, — он повернулся к Забузе. — Завтра утром на моем столе должен лежать подробный отчет, — тот кивнул, и Ягура покинул палату. Афера удалась! Мангетсу, как и все, испытывал облегчение. Но вопрос о смерти Джинина оставался открытым. Забуза нарычал на врача, попытавшегося убедить его остаться в больнице. Амеюри не проснулась, когда они пришвартовались в Кири, сюда ее доставили уже без сознания. В коридоре была какая-то суета, Мангетсу понял, что они готовились к операции. Кушимару и Джинпачи, получив свою порцию лекарств, и закрыв самые серьезные раны, сразу ушли. — Это нужно выпить, — с нажимом сказала медсестра, — сунув ему в руки настойку, пахнущую спиртом. — Этот сбор лекарственных трав поможет нормализовать метаболизм, после ударов стихией молнии это очень важно! Мангетсу скривился, но спорить не стал. По вкусу эта дрянь походила на лунную воду, сдобренную лавровыми листьями. Он, нетвердой походкой, вышел в коридор, его мутило, кажется, приняв эту лечебную гадость на пустой желудок, он опьянел. Нужно было остаться здесь, чтобы отлежаться, но он не мог, его ждут дома… Когда пол и потолок поменялся местами, он пожалел о своем решении.

***

Проснулся он в своей постели. Мангетсу открыл глаза и долго разглядывал знакомые трещины на стенах, их изгибы под потолком… — Ты очень долго спал, — голос брата окончательно вывел его из сонного оцепенения. Мангетсу повернулся к нему. Суигетсу сидел рядом с его футоном, с любопытством всматривался его лицо. Сколько сейчас времени?.. Мангетсу запутался в днях и датах, ему казалось, что он не был дома целую вечность. В комнате было светло, по крайней мере, за окном день явно перевалил за середину. — Ты ел? — хрипло спросил он, Суигетсу кивнул. — Где… — он закашлялся, сел на футоне, стал бить себя кулаком в грудь. Мангетсу чуть не автомате не выдал: «где твой отец?», фразу, записанную ему на подкорку еще с ранних лет, вопрос, который всегда следовал за вопросом: «ты ел?» — Кисаме? — спросил Суигетсу, протянув ему стакан воды. — Он ушел к себе сегодня утром. Ушел… к себе? Мангетсу жадно пил воду, не понимая, что в этой ситуации напрягало его больше: то, что Кисаме находился здесь все это время, или то, что он об этом совершенно ничего не помнил? В голове немного прояснилось: он вспомнил больницу, битву, где его прошило молнией, смерть Джинина… — Расскажи мне о миссии, — Суигетсу потянулся к нему, чтобы обнять, но Мангетсу встал, не дав до себя дотронуться. Он спал, не раздеваясь, грязная одежда противно липла к телу. У него воняло изо рта, он отвратительно себя чувствовал, и сейчас был не в состоянии проявить ответные нежности. В ванной, он пил воду из-под крана так долго, что затекла шея. Немного придя в себя, он почувствовал усталое раздражение: Кисаме перенес его из больницы домой, но он ничего об этом не помнил! Ему было неприятно, что кто-то другой распоряжался его жизнью, не нравилось, что брат все это видел, и воспринимал присутствие Кисаме в их доме как в порядке вещей. Где ты был?! Вопрос Амеюри по-прежнему тревожил его, но, стоя под душем, Мангетсу, так и не нашел на него ответа. Ходил он тогда к пруду или нет? Если ходил, то почему об этом умалчивал Забуза? Если нет — почему Амеюри утверждает, будто в комнате его не было?.. Мыльная пена исчезала в водостоке, Мангетсу смотрел на схлопывающиеся пузыри, когда боковым зрением заметил рядом с ванной какое-то движение. Черные точки, как мошки перед глазами, которые возникают от переутомления. Он зажмурился несколько раз, и взгляд сфокусировался, наваждение пропало. Повернул голову, закрыл краны, прислушался. — Суигетсу? — позвал он, подумав, что это брат вновь решил подкрасться к нему, чтобы разыграть. — А? — донеслось из соседней комнаты, мальчишка находился через стену. Он вытирал голову полотенцем, когда взгляд упал на зеркало, и внутри у него все обмерло от ужаса. — Чего ты меня зовешь? — Суигетсу подошел ближе, и теперь стоял под дверью. — И… иди, поставь воду, — Мангетсу с трудом выдавил из себя объяснения. — Заварим лапшу. Шлепающие шаги, на кухне загромыхала посуда, зажурчала вода. Сердце в груди возвращалось в привычный ритм, Мангетсу стиснул в руках полотенце, глядя в зеркало уже с яростью. На запотевшем зеркале проступила короткая надпись: Обожаешь его?