***
Рёхей громко и неловко извиняется, пытаясь закрыть дверь с, наверняка, медвежьей грацией, как любила говорить сестра, каждый раз хихикая и вспоминая поход в зоопарк в начальной школе, где они полчаса потратили у вольера с полярным медведем. Большим, неуклюжим, на вид грозным, но немного глуповатым. Он еле успевает заметить ступеньку и не упасть, оглядывается. Это первый бар в его жизни. Тёмный. Мрачноватый. Атмосферный. Чуть грязный, бандитский… Такие в фильмах он и видел! Разве не круто! Разве не идеально? Наверное, это лучший бар в округе! Людей тут только нет, и вход Рёхей еле как заметил. Неужели клуб только для своих? Рёхей осматривается ещё немного, слушает музыку – в ней он не разбирается совершенно, но под такую тренироваться можно! – Добрый вечер, – мягко раздаётся сбоку. Мужчина резко поворачивается на нежный голос и поражается. Как он сразу не заметил барменшу. Несмотря на серую одежду, сливающуюся с приглушённым светом помещения, девушка более чем приметная. Невероятно симпатичная. С каскадом растрёпанных каштановых волос, чёрными губами – кажется, Рёхей впервые видит такое – и выразительным взглядом. – Экстремально добрый, – брякает он на автомате. Широким шагом приближается к стойке и вдруг понимает, насколько миниатюрна девушка. Округлое личико, пушистые ресницы, порхающие как крылья бабочки, карие глаза. Тонкая шея и – Рёхей тут же отводит взгляд – вырезы на плечах. Хрупкие ладони двигают к нему барную карту, на которой он спасительно сосредотачивает внимание. Растерянно бегает по ламинированной картонке и чувствует лёгкую панику. Почему-то хочется геройствовать, показать себя знающим, умным и уверенным перед незнакомкой, но тут же Рёхей вспоминает наставление сестры. «Будь собой». – А я… не пил никогда, – признаётся он, неловко шкрябая пальцем по шраму над бровью. – Совсем не разбираюсь. Брови девушки вздёргиваются, делая её даже милее – хотя куда ещё-то? – Совсем? Даже на выпускном? – У меня после выпускного соревнование было, через день, вот я и… – Ох, так вы спортсмен, – голос её звучит оживлённо. Приятная мягкость сменяется лёгким звоном. Рёхею нравится эта энергия. – Да. Спортсмен. То есть. Был, – поправляет он с заминкой, растерянно моргая. Непривычно так отвечать. И думать. – Да. Был. Он пустоголово смотрит вниз, на сжатый кулак, лежащий поверх бежевого меню. Думает обо всём и ни о чём одновременно. – Я Тсуна! Рёхей тут же выныривает из мыслей, где был он, ринг, запах пота и разрывающая боль в коленке. Он вдыхает сквозь зубы, смотрит в юное лицо и сосредотачивается на нём. На блёстках, сияющих на щеках, на улыбке. На глазах, сравнимых с кофе, что он пил по утрам. Своим цветом, даруемой бодростью. Не было ринга. Только бар. Потом не пахло. Пахло чем-то горьким. И цветами. И боли не было. Только смущение, потому что в поле зрение то и дело попадали острые оголённые плечи девушки. Тсуны. – Сасагава. – Если вы не против, можно узнать имя? Тут так принято. Это неловко. Он вряд ли бы когда-то обратился к юной и малознакомой девушке сразу по имени, это грубо, но… так было принято в барах? Наверное. Сюда приходят расслабиться и, наверное, отойти от вечных правил. – Рёхей. – Приятно познакомиться. Он болванчиком кивает, думая, что да, приятно. Приятнее знакомства не бывает. По крайней мере, он не припомнит такого. – Какие вкусы вы любите? Кислые? Сладкие? Я что-нибудь подберу вам, знаете, первый раз ведь важен, первый раз не забывается, – что-то на мгновение меняется в её лице. Черты словно ожесточаются. Истончаются. Надламливаются. Рёхей уверен, что виновато освещение. Он полностью доверяет выбор ей и с интересом следит за работой. За движением тонких запястий, за колыханием волос. Ловит по-доброму смешливый взгляд, когда он хлопает от ловкого подбрасывания шейкера. – «Вечное солнце», – она ставит перед ним бокал, в котором переливается жёлтый напиток. – Это немного изменённый мной классический «Том Коллинз». – Это актёр? – недоумённо спрашивает мужчина. Тсуна тихо смеётся. Рёхею до горечи жаль, что музыка заглушает все переливы её голоса. Он многое слышал про алкоголь, но не знал, чего ожидать. Люди морщились, когда пили, будто это невкусно. Но наливали потом ещё и ещё. Друзья рассказывали о своих любимых напитках, вели спор, под что лучше смотреть матч. Ничего из этого ни капли не помогало представить итог. – За экстрим! Рёхей отпивает сразу большой глоток, бояться – не в его стиле. Неожиданная смесь вкусов – кислинка, горечь, сладость – бьёт неожиданно, сильнее, чем оппонент на площадке. Новые ощущения разливаются по горлу, ударяют по нейронам. И согревают холодную пустоту внутри. – Ну как? – Тсуна наклоняется и смотрит. Смотрит так, словно заглядывает куда-то глубже. В душу. Которую Рёхей приоткрывает для неё сам. – Вкусно, – полуложь, полуправда, потому что Сасагава и сам не знает, что чувствует. Кажется, единственное, в чём он уверен – что он готов дать любой ответ ради Тсуны. Ради её улыбки. – Попробуете ещё какой-нибудь коктейль? Рёхей смотрит на недопитый бокал. На Тсуну. И без сомнений кивает.***
Хаято приходит за полчаса до открытия, стоит ещё минут двадцать и не выдерживает. Ноги несут его в бар, тело и мозг не сопротивляются – давно уже перестали, когда дело касалось одной трепетно любимой музы его сердца, после встречи с которой он впервые за годы вновь садится за фортепиано. Бар встречает его знакомой обстановкой и немного непривычной Тсуной, за стойкой красящейся с зеркальцем в руках. Беспокойство подкрадывается, стоит ему увидеть тёмные круги, залёгшие под родными глазами. – Привет, Хаято, – тёплый тон почти отпугивает вечную тревожность, засевшую в нём ещё в детстве, со времён уроков отца. – Всё в порядке? – спрашивает, занимая привычный стул, отрегулированный по высоте идеально для него. – Да, просто не выспалась. Фуута зевает за столиком позади. Но это в порядке вещей, мальчишка был вялым каждый раз, как Гокудера его видел. – Ничего, что я рано? – Конечно! Я только рада тебя видеть, – от такого ответа обычно серо-алый мир Хаято словно приобретает новые краски. – Мне тут немного надо всё приготовить к началу работы, поэтому я буду отвлекаться. – Я могу помочь. – Не стоит утруждать се… – её прерывает шумный топот ног из задней комнаты, откуда почти сразу вываливает незнакомый Хаято человек в растрёпанной одежде. Руки сами тянутся к карману с оружием. – Экстремально простите! – не слишком высокий мужчина, шириной с шкаф, кланяется под идеальным углом в девяносто градусов. – Простите, пожалуйста, за все доставленные неудобства! – Наконец-то можно идти спать, – бормочет Фуута, проходя за мужчиной в дверь и поднимаясь в квартиру. Тсуна за мальчишкой следит с прищуром, бубнит под нос, спрашивая себя, за что вообще ему платит. – Ничего страшного, Рёхей-сан. Всё в порядке, – без каких-либо обид отвечает она гостю. Мягче и искреннее, чем обычным посетителям, один-единственный раз заглянувшим к ней на огонёк и не выдержавшим вида цен. – Нет-нет. Я ведь уснул у вас… во имя экстрима, я доставил вам столько проблем! Хаято поджимает губы, поднимает взгляд к потолку и понимает, что какой-то ублюдок ночевал у Тсуны. Видел её комнату. Вариант достать пистолет и пристрелить счастливчика пока не отметался. – Да нет, это моя вина, для первого раза мне стоило подобрать что-то полегче. – Нет-нет! Я и не такое выдержу, обещаю! – явно храбрился он. Хаято шумно цыкнул. Тсуна на это не отреагировала, продолжая улыбаться другому. – Вы очень долго спали, проголодались? Мне вам что-то приготовить? Гокудера даже подумал, что это будет хорошей местью, но этот шкаф резко достаёт телефон и испуганно смотрит на время. – Ками-сама! Я так долго был у вас? Наверное, вы поспать даже не смогли. Простите! – он рывком движется к двери, Хаято не лишает себя удовольствия плечом врезаться в мужчину, тут же нахмурившего белые брови. – Я обязательно зайду нормально извиниться! В более подходящее время! На закрывшуюся дверь Хаято только скалится недовольно. Ещё один.***
Рёхей бежит по ступенькам, чувствуя, как щёки горят – ярче закатного солнца, наверное. Перед взором его воспоминания о ночи. Вот он уложил голову на барную стойку, эмоционально рассказывая о том, что никогда уже не получит пояс на чемпионате мира. Что с таким коленом ему не светит ничего. Что все тренировки, все соревнования были зря. Что двадцать лет трудов пропали. Что Киоко плакала в больнице. Что с его образованием идти работать некуда. Что тренером становиться страшно, вдруг он возненавидит всех. Рёхей помнит приторную сладость на языке и ласковую ладонь в волосах. Тсуна гладила его, шептала, что такой сильный человек справится со всеми проблемами. Что он не сможет ненавидеть. Что он достиг того, что многим и так не снилось. Что он жил честно. Что он остался таким добрым и чистым. Рёхей помнит, как она, закинув его руку на плечо, помогала подниматься ему наверх. Помнит, как тряслось от смеха её тело, когда он рассказывал отчего-то пришедшие в голову истории из детства. Как он прятал от родителей результаты теста, как сбегал с сестрой на фестиваль и как верил всему, что она рассказывала. Что Земля в виде пончика. Что фильмы чёрно-белыми были, потому что люди в прошлом веке не видели цвет. – Ты хороший человек. И брат, – помнит он её негромкий голос. – И сын тоже. Она укладывает его на собственную кровать – кроме неё, был только занятый диван – и прикрывает ладонью его глаза. Рёхей засыпает как младенец. Впервые быстро и так крепко после выписки из больницы. Без сновидений и чувства собственной неполноценности. Когда он просыпается, никого рядом нет. Нос щекочет незнакомый запах – духов, пыли и конфет. В комнате то тут, то там – на стуле и на полу – женские вещи. Футболка. Колготки. Рёхей краснеет и тут же выпрыгивает из постели, чтобы быстрее спуститься вниз и увидеть немного сонную Тсуну. Чтобы понять – голые плечи были лишь началом, на полоску открытого живота под топом смотреть ещё более смущающе – извиниться и сбежать. Рёхей забывает, что на телефоне пропущенные от сестры. Забывает, какие у него были планы на день. Забывает о записи к врачу. Помнит только бархат кофе. Тихую-тихую — потому что Тсуна убавила громкость – музыку. Ладонь в своих волосах. И чёрные губы, улыбающиеся только ему одному в пустом баре на обочине.***
Тсуна протирала стакан и с трепетом наблюдала за оживлённой атмосферой. Бывало ли раньше такое, что все места у барной стойки оказывались заняты? Бывал ли такой гомон? Шум споров и диалогов? Приходило ли когда-то сюда столько гостей? Хаято уже несколько дней заглядывал, Такеши зашёл перед тем, как уехать на неделю. Рёхей – так удачно вписавшийся в их компанию и придавший энергии им всем – тоже заглядывал не в первый раз, правда, так на напитки он больше не налегал. Даже Кёя тут, сидит обособленно в стороне. Такеши и Рёхей болтали о спорте, Хаято рассказывал Тсуне о любимом журнале про внеземные формы жизни. Хибари же просто следил, отпивал пришедшийся по вкусу коктейль и впитывал жесты Савады. Где-то позади посапывал Фуута, которому нисколько не мешал ненавязчивый неофолк, льющийся из колонок. У Тсуны на душе было спокойно. – Кстати, я спросить хотел! – Рёхей отрывается от разговора про бейсбол и поворачивается к девушке. – Что значит «Вонгола»? Такеши, уложив подбородок на костяшки, заинтересованно прислушался. – Я тоже всегда хотел знать. – Пф, можно было в интернете найти, – отвечает Хаято в своей манере, скашивая взгляд на Хибари, чуть усмехнувшегося в рюмку. – С итальянского это значит «Моллюск». Рёхей непонятливо чешет затылок. – Название для ресторана морепродуктов, – хмыкает Ямамото, против воли вспоминая отца и хмурясь. – Почему такое выбрала? Тсуна ловит четыре пары глаз, которые словно готовы внимать любому её слову. Жизнь Савады была полна людей, даже не прислушивающихся к ней. А зачем? Когда в клане она просто цветок, который можно оросить кровью врагов. – История глупая, на самом деле, – неловко смеётся она. Мужчины, будто заколдованные, не двигаются. – Мама в детстве рассказывала, что мой отец итальянец. Рёхей удивлённо и невнятно что-то воскликнул, единственный только сейчас впервые замечая нестандартные черты лица девушки. – Я наивной была, размечталась, что вырасту и поеду его искать в Италию, – уголок губ горько изгибается. А в итоге что? Якудза и брошенная мать, которой не только с мужчиной не повезло, но и с дочерью. Оба сбежали. – И решила учить язык, он ведь пригодится. В библиотеке в моём городе и переводчиков нормальных не было. Нашла только с английского на итальянский, а с английским у меня всегда проблемы были. Вспоминать о школе странно. Не неприятно, вопреки всему. – Далеко я не ушла. Учиться никогда не умела, – подытоживает Савада. – Бросила быстро… А что касается бара, то это просто первым в голову пришло. Хотелось что-то необычное. Сразу вспомнила про итальянский, но ничего из выученного память не подкинула. Только «Вонголу». Знаю, что выбор необычный, нет бы приветствие запомнить или ещё что полезное. Но, наверное, именно это слово показалось мне когда-то забавным, поэтому отложилось. Никто не перебивал. Не отвлекал. Дышали-то негромко, боясь прервать момент. Обычно говорили они – даже Кёя изредка – а она слушала, поддерживала. Смотрела понимающе. А тут… личная история. О прошлом, неведомом никому. Что-то глубоко хранимое, об отце, семье. – Звучит экстремально отлично! Хорошее название. – Согласен, – уверенно сказал Такеши. Даже Хаято кивнул, хотя обычно делал вид, что этого бестолкового боксёра не существует. Хибари одобрительно прикрыл глаза, мирно не вмешиваясь. Тсуна – непривычная получать одобрение – засияла. Разговоры снова возобновляются: Хаято, пользуясь моментом, делится жизнью в Италии, мимолётом словно намекая, что готов свозить её туда. Тсуна не замечает. Замечает Такеши, влезающий в диалог. Замечает Кёя, щурясь на него. – Ой, я почти забыл, – Сасагава сам не понимает, что спасает положение. – Читал в новостях, что тут недалеко нападение было! И что тут якудза где-то водятся. Район немного неспокойный. Тсуна-чан, ты поаккуратнее. На секунду всё замирает. Рука Савады застывает, переставая наклонять бутылку с виски. Даже музыка замолкает, пока одна песня сменяется другой. Слышно только треск льда в бокале Гокудеры и глубокое дыхание Фууты. Предупреждение Сасагавы уморительное. Хаято два дня назад подорвал машину бизнесмена, кинувшего коллегу. Такеши вчера отрезал пальцы предателю на допросе. Кёя утром отдал приказ на устранение. Тсуна… Тсуна не занималась этим уже три года, но даже сейчас она умело возьмёт пистолет, припрятанный под стойкой, и не промажет. Не будет сомневаться. И не моргнёт, унеся чужую жизнь. Даже Фуута, с оружием абсолютно не дружащий, и то ближе к ним. Сбежавший от семьи, с поддельными документами, работающий там, где в его возрасте нельзя. И всё прекрасно понимающий. Догадливый мальчишка, что ни говори. Рёхей единственный такой здесь. Невинный. Не замечающий ничего. Татуировки Тсуны красотой пленяли взгляд. Узоры Такеши казались невероятно крутыми. Запах гари Хаято, совершенно нечеловеческие повадки Кёи. Кровь у порога, на манжетах рубашек, огромные деньги. Ни на что не обращалось внимание. Рёхей не запятнанный. Оттого и оберегаемый ими. От правды. – Спасибо, буду иметь в виду. – Не бойтесь, семпай. Мы Тсуну в обиду не дадим, – Такеши бодро хлопает его по плечу. А сами лукаво-лукаво переглядываются.***
Бар «Вонгола» – место, сотканное из лжи. Из иллюзий. Стоящее на шатком и хрупком фундаменте постоянно меняющейся жизни. Бар «Вонгола» – это непостоянное место, нестабильное. Но вопреки всему ставшее той самой необходимой константой их судеб. Их встреч. Их чувств. Их Тсуны.