Забери меня

      Его рубашка — чрезмерно яркая, словно на нее брызнули-чихнули выкрученной до максимума яркостью радугой, местами стыдливо прячущейся за безумными пышными пальмами с толстыми, аляповатыми стволами; апельсиново-фетровым солнцем — хлопает на сильном ветру, вспахивающем прическу и представляет Кристиана своеобразным, разве что не укуренным, хиппи. Одетая в черное длинное и до безумия обтягивающее, — а ведь так и не похудела до XS, — Андреа замирает, всматриваясь, вглядываясь в это буйство, позволяя порывам еще холодного, но уже ласкающего ветра, трепать собственные волосы.       Томпсон все так же рассыпается в комплиментах, отмечает, что мисс Сакс постройнела, на что Энди еле заметно фыркает, пытаясь пригладить, успокоить путающиеся волосы; приглашает на чашку кофе и получает неожиданный отказ. Хмурится, супится, поправляя, одергивая настырную хиппарскую рубашку.       — Мы оба поразительно не подходим панк-культуре. — Все же увязавшись за девушкой, говорит Кристиан. Она останавливается, вытягивается, недоверчиво оборачивается, двигая головой с птичьей резкостью и все еще проклиная свое нежелание завязать волосы еще в отеле.       — Ты же, предполагаю, приехала на показ Вивьен?       Энди ежится, отдаляется; ей кажется, чувствуется, что ей забираются, влезают под кожу, под ребра, в душу, рыскают там с фонариком, мечтая откопать, сфотографировать существование транспаранта внутри нее, — я люблю Миранду Пристли. Находит что ответить, но совсем не помнит, скорее отмахивается, отделывается, ссылается на кучу неотложных дел и убегает, почти не фигурально выражаясь подальше от Кристиана, а он ведь, черт возьми, ей когда-то нравился, цеплял, искрил, вдохновлял, впечатлял. Когда-то еще до того, как она узнала о том, что он строит козни вместе с Жаклин. Откуда он узнал, как догадался о показе Вествуд?       Несмотря на низкую температуру для весны в Париже удушливо и влажно; Андреа перебрасывает свой кремовый плащ через руку, осматривается и, выбрав первый попавшийся ресторан среди магазинов и отелей, одаривает вежливой улыбкой хостес, сообщает, что будет обедать в одиночестве и хотела бы место у окна, но аккуратная молодая девушка ломано извиняется на английском и показывает ей столик неподалеку от кухни.       В облегающем платье, особенно после быстрого шага, невыносимо жарко; Андреа чувствует, как влажные струйки пота сбегают по коже под плотной тканью, потому сразу просит стакан воды со льдом, после чего берется за изучение меню. К ее счастью парижский ресторан дублирует названия и описания блюд на английском.       В зале становится больше посетителей, звучит мелодичная французская речь. Андреа освежается водой, откидывается на спинку стула и, вынув мобильник из сумочки, с удивлением и замиранием обнаруживает одно сообщение от Миранды:       — Хорошей дороги и интересного показа! Жду будоражащую статью!       Звенят приборы, галдят люди, мирно играет французская попса; витает запах запеченных крабов и красного мяса. Сердце бьется, стучится, радуется, словно виляет пушистым хвостиком; губы сами, непроизвольно растягиваются в улыбке. Так странно и удивительно сидеть в ресторане в Париже, в дорогом платье, туфлях, привлекать к себе взгляды мужчин, ловить завистливые искорки у женщин, а думать, радоваться простому такому сообщению. Оттого не замечает, как на стул напротив опускается молодой человек в чем-то белом.       — Привет, — слышится знакомый голос.       Андреа отрывает, поднимает взгляд от притягательного сообщения, на которое все еще не придумала правильный ответ. Перед ней слегка располневший мужчина в белом.       — Привет, Нейт, — с разочарованием выдыхает имя Андреа, пряча телефон на коленях.       Он усаживается напротив, даже не спросив разрешения, сообщает, что у него обеденный перерыв, — конечно, в двенадцать часов дня самое то для обеда! — и начинает, в привычной, свойственной ему манере жаловаться. Бездумно, бессмысленно, бесконечно.       Любовь, на поверку оказалась химерой. Девушка ушла от него к, — морщит нос; Энди помнит, что это раздражало ее, — директору его старого ресторана. Приходится уволиться, скитаться, искать. Менять квартиры-комнаты-студии, пытаться познакомиться с другими девушками и, —о, это крайне неудивительно! — Сакс закатывает глаза, стараясь, чтобы это не было так крайне заметно, — постоянно вспоминает о ней и о том, как они были счастливы вдвоем. Извиняется, конечно, и много раз извиняется за Рождество, за испорченный праздник.       — Судьба свела нас в Париже, чтобы мы все повернули вспять, исправили.       — У меня есть отношения, — выпаливает Андреа и краснеет.       Купер несколько секунд сидит, сверля взглядом стол, приходит в себя, вздрагивает, когда официант ставит перед Энди заказанный ланч и недовольно фыркает в его сторону.       — С кем?       — Я же не спрашивала у тебя, с кем ты кувыркался в Рождество!       — Простите, он вам надоедает? — вернувшись из дверей кухни уточняет официант, кивком указав на повара.       — Да! — решительно заявляет Андреа, складывая руки на груди и откидываясь на спинку стула. — Нам не о чем больше разговаривать, Нейт.       Официант совсем не вежливо, строго и по-французски требует от Купера немедленно встать из-за стола и вернуться в кухню.       Сердце стучится, ломится и заходится. Она снова возвращается к мобильнику и совсем не думая, наполненная адреналином, смущением и страхом, набирает Миранде сообщение: «Представляешь, сначала встретила Кристиана, спряталась от него в ресторане, а тут Нейт! Просто парад бывших!».       Ответ, на удивление, не заставляет себя долго ждать:       Патриссии совсем плохо. Боюсь, она умрет. А про твоих бывших мне совсем неинтересно!       Отложив столовые приборы в сторону, Андреа печатает сообщение с извинением и тут же убирает телефон в сумку. Действительно. Во взбудораженном состоянии она пишет Пристли чушь, удивительно, что она вообще отвечает на нечто подобное.       Четыре дня в Париже. Четыре дня без Миранды; категорически не интересующий, не цепляющий показ Вествуд, какое-то скопление бывших парней в другой стране. Потрясающая картина, не внушающая ни капли позитива.       В сумке ощущается вибрация, так что, снова отложив принятие пищи, которая не слишком-то и желанна, тут же вытаскивает телефон и читает:       Ублюдки. Особенно тот, который бросил тебя в Рождество.       — Только Рождество вышло отличным! Благодаря тебе! — быстро набирает Энди и расплывается в улыбке.       — Интересным. — присылает Миранда. И добавляет: «Четыре дня это большой срок. Кто будет забирать меня от ублюдка?»       Девушка еле сдерживается, чтобы не написать, не напасть словами с типичным, режущим душу и мозг: «А я же говорила!».       Ей тепло, трепетно, нежно от того, что Миранда пишет ей, что через эти слова пробивается для Энди столь необходимое ей: «Я тебя люблю» пусть и сказанное совсем не напрямую. Такова Миранда Пристли.       Или нет?       Переписка не закончится, она будет тянуться на протяжении всего дня. Миранда пожалуется по поводу отсутствия и Эмили, и Энди; скажет, что обед выдался невкусным, что совсем нет времени заехать в сервис, что собаке становится хуже и что она скучает. Конечно, с припиской: по нормальному кофе, который приносила мне только ты, но Энди, влюбленная Энди все переиначит, найдет потаенный смысл в словах, добавит, что скучает и провалится в сон.       Панковский стиль не оставляет Сакс равнодушной, — после показа она направляется вместе с фотографом, бесконечно восхищающимся моделями, прическами, костюмами, макияжем, аксессуарами в фирменный магазин. Ее привлекает аккуратное кольцо с серебристым покрытием, украшенное кристаллами кубического циркония.       — Кольцо Исмены, — поймав ее взгляд произносит крайне молодой консультант, — отличный выбор. Себе или девушке?       Лицо Сакс вспыхивает вишневым пуншем.       — Она не моя девушка. — Решив, что обращение было к нему, отзывается фотограф, разглядывая аксессуары.       — Да, — теряясь, путаясь в языке, словах, своем пересохшем от неожиданности рту, произносит Андреа. — Я бы хотела взять два. Разных размеров.       Пока она совершает покупки на телефон приходит несколько сообщений. Сначала Миранда вновь жалуется на отсутствие кофе и то, что временная помощница тугодумная идиотка и из-за нее сорвался важный разговор с Полом Смитом. Затем, что ей названивает ублюдок, а потом, последним, присылает, что Патриссия умерла.       Наплевав на космический счет за телефон, оказавшись в гостиничном номере, Энди звонит Миранде выразить свои соболезнования. Ее мучает и терзает, тянет привязанным камнем утопленника вниз то, что она не рядом, то, что в такой момент она не забирает Миранду на своей голубой малолитражке.       — Ветеринар сказал, что она съела яд. Возможно во время прогулки в парке, но там обычно не бросают отравленную еду. Мои девочки в ужасном состоянии. Да и я тоже…       — Хотела бы я сейчас быть с тобой…       — Все равно это было бы невозможно, даже будь ты в Нью-Йорке. Я не смогла бы оставить девочек.       Это отрезвляет Сакс.       Между ними никогда не будет ничего больше, чем мимолетный роман-секс.       В конце концов, Томлинсон оставит Пристли в покое. Время и жизнь потекут своим чередом. В них не будет места влюбленной дурочке.       И одинаковые кольца так и останутся в коробочках, потому что Миранда не будет такое носить. У нее есть семья, девочки, «Подиум», весь мир моды ее безграничная семья, в которой нет места любви.       Андреа вешает трубку, глотая соленый прогорклый комок.       Она не сможет подарить ей кольцо.       Это будет неуместно.       Самое правильное, верное, спасительное — забыть. Отрезать, выбросить из головы, вернуть их отношения в разряд дружески-рабочих и больше не переходить черту.       Крутится, юлою вьется из-за разрастающегося внутри плюща, что прокалывает, протыкает внутренности отравленной душевной болью. Мучает себя тем, что перечитывает сообщения Миранды, пытается трезво, четко взглянуть на них, найти смысл, угадать мотив.       Просыпается в четыре сорок, наносит легкий макияж, выбирает кожаные штаны от Chanel, ботинки на танкетке, все-таки прикупленный топ у Вествуд, украшенный цепями и черными вкраплениями кожи; поверх набрасывает плащ и, ежась от утренней прохлады и пробирающей до костей, и без того потрепанных, поцарапанных внутренней душевной болью, забирается в такси, приезжая в аэропорт слишком рано, но для нелогичного французского аэропорта, в котором в очередной раз что-то не работает, это удачный момент, потому что прибывший вовремя фотограф рискует опоздать на рейс из-за очередей и запутавшейся толпы китайских туристов, галдящих и создающих болезненный шум.       — Слушай, я все хотел спросить, — он слегка мнется и краснеет, сидя рядом с ней в кресле самолета, когда тот мерно шурша шасси двигается на взлетную полосу. Энди кивком дает добро.       — А то кольцо, что ты купила. Это девушке?       — Маме, — холодно отрезает Андреа, отворачиваясь к окну, ощущая, как только-только замершее сердце снова дергается, стучится и бьется о ребра. Она летит обратно. В Нью-Йорк. Она не сможет остановиться. Понимает это четко и ясно. Чтобы там не придумала вечером накануне, она не сможет. Ничего не сможет, это подреберная чечетка намного сильнее.       — Вот как, — разочарованно выдает фотограф, теребя подол своей простенькой хлопковой рубашки. — Ты потрясающая дочь, что хочешь с мамой парные кольца. Извини, я просто подумал, что…       — Что я лесбиянка? И кому, по-твоему, я выбирала кольцо?       — Не знаю. Я просто подумал, что такое дарят близкому человеку… Понимаешь, не по-дружески близкому. При этом явно не парню…       — Ты… — догадывается Энди.       — Да… Я просто хотел бы что-то подобное подарить Найджелу… Но не думаю, что он… Ты понимаешь… Мы дальше прогулок не заходили еще, вдруг я тороплю события… Это мой первый… Знаешь, опыт, когда не просто постель, когда…       Андреа кладет свою ладонь поверх его руки.       — Попробуй поговорить с ним, но дарить кольца в такой ситуации… Не знаю. Мне Найджел никогда не говорил…       — Он очень скрытный… Плюс ты понимаешь, рассказать натуралке… Не все, — он запинается, — понимаешь, не все толерантные.       Сакс кивает и ловит короткий укол зависти, — у них с Найджелом есть шанс, все зависит от них. У нее с Мирандой нет ничего.       Самолет приземляется на полчаса раньше, багаж пропадает с другим рейсом, отчего-то улетевшем в Германию. Пассажиры предъявляют претензии, требуют компенсацию. Энди не хочет тратить на это время, просто надеясь, что багаж со временем прилетит сам, и она съездит его забрать. У аэропорта ловит такси, называет адрес здания Элиас-Кларк и закрывает глаза, радуясь знакомой музыке по радио. К потерянному багажу добавляется еще одна неприятность — невесть откуда возникшая пробка.       — Я двадцать минут назад ехал, — начинает таксист, — все было отлично! Не понимаю, — нажимая на сигнал, ворчит он, — какого черта они все встали. Вместе с ним гудят и ворчат другие автомобили и водители, высовываются из окон, машут руками, покрывают оскорблениями.       — Впереди, — рычит мужчина, — всего три или четыре машины. — Чего встали, ублюдки?!       Не выдержав, выходит из машины, громко и со злостью хлопнув дверью; Энди ежится и кутается в плащ. Мужчина возвращается буквально тут же, грузно плюхается на водительское сиденье и честно говорит:       — Попали вы, дамочка. Там только что произошла авария. Возможно есть жертвы. Обратно мы поехать не можем, за нами хвост уже в десяток машин. Стоять будем, как минимум час. Вы-то можете выйти, пройти аварию и поймать другое такси, а я вынужден буду тут сидеть. Вам решать.       Андреа проверяет телефон, пытается дозвониться до Миранды, но ее телефон оказывается выключен.       — А что за авария? — без особого любопытства спрашивает девушка. Идти пешком после перелета ей совсем не хочется, но и сидеть час, а то и два в машине тоже не самая приятная перспектива. Тем более латте в «Старбакс» сам себя не купит, не передастся Миранде и вызовет на ее лице довольную улыбку, которой она одаривает только Энди. Как минимум кофе мисс Пристли необходим. И найти подходящую ассистентку.       — Не знаю, какая-то зеленая спортивная тачка встретилась с грузовиком. Полагаю, от водилы не осталось ничего.       Зеленая спортивная машина.       Сакс извиняется перед водителем, сует ему всю сумму за поездку не прося сдачу, выпрыгивает, скорее вываливается из машины и с колотящимся сердцем бежит вперед, минуя стоящие молча и грустно три машины впереди.       Зеленый «порше».       Спасателей еще нет.       Энди встрепано, вычурно, вымученно смотрит, разглядывает, вчитывается в знакомые буквы и цифры номера. Машина искажена, помята, искривлена; из-под зеленого выглядывает серый металл; переднее колесо под пассажирской дверью вывернуто, шина слезла, обтерлась, оставив покореженный диск; крыша смята. Всей левой стороной автомобиль находится под кузовом грузовика, неестественно свернувшим набок кабину. Грузный водитель в темных подтяжках, позволяющих его простеньким брюкам не сваливаться с его огромного живота, разговаривает по телефону совершенно, казалось, не заботясь о том, что под его чертовым кузовом Миранда. Её Миранда. Из-под сжатого, приподнятого и смятого в гармошку зеленого капота все нарастая идет дым.       Топкой вонючей рвотой подбирается к горлу кровавый ком, а она все мечется, ищет, кричит, уже совсем не помня, не контролируя себя, задыхаясь, наглатываясь пылью. Энди выворачивает прямо на дорогу, вблизи грузного мужчины; она вытирает рот тыльной стороной ладони. Рука почти не слушается, еле прицеливается, попадает к лицу, ее трясет, колотит изнутри.       — Водитель вам знаком? — завершив телефонные переговоры, обращается к ней мужчина. Появляются зеваки.       — Да. Она… Я…       — В службу спасения уже позвонили. Мы попытались, — говорит молодой человек лет двадцати из второй машины, простенького черного джипа, — подобраться, но металл так искорежен, что нужно резать.       — Эй, не волнуйся, — звучит над ухом женский голос, а плечо ощущает прикосновение.       — Она вылетела на встречную и совершенно не собиралась тормозить, — говорит водитель грузовика. Я пытался избежать столкновения лоб в лоб. Вот, что из этого вышло. Я правда пытался уйти в сторону, но тогда бы я смял еще с десяток автомобилей. — Его голос вздрагивает тонким колокольчиком, напрягается, натягивается; ладони потирают друг друга.       Минуты словно бы и не двигаются, застывают, залеживаются, засыпают замершей после зимы на берегу озера Плача улиткой. Даже струйка дыма застывает, словно пойманная объективом фотоаппарата. Энди не слышит, не слушает других людей, пробираясь сквозь измученный металл, вдыхая запах паленой резины, пластика и чего-то такого… смертельно пугающего. Замученное сердце больно колотится о пробитый внутренними шипами-страхами желудок, то и дело сокращающийся и взывающий к своему опорожнению. Она пытается. Честно и тщетно. Пытается открыть чертову дверь, что и на дверь уже не похожа, скорее на смятый лист зеленой бумаги. На нее что-то то ли капает, то ли сыплется. Она, согнутая в три погибели, ползает под грузовиком в надежде убедиться, увериться, что все это страшный, чудовищный сон, что там совсем не Миранда, а если и, черт подери, все-таки она, то с ней все в порядке и она сидит, злится, пытается позвонить с отключившегося или разбившегося телефона и потребовать, чтобы Андре-а тут же нашла ножницы по металлу и вызволила ее. Издалека, словно в ушах у Энди пробки, пробирается, подбирается вой сирен. Девушка вылезает из-под машины, ее снова рвет, кто-то помогает устоять на ногах, не рухнуть, не свалиться из-за подкашивающихся коленей. Кажется, она потом уже и не помнит, не слышит своего голоса, что кричит, умоляет, Миранду позвать ее, попросить забрать, что она обязательно, непременно приедет.       Спасатели работают быстро. Несколько молодых парней, наверное, ее возраста выполняют все четко и ловко, разрезают металл; мужчина старше просит Энди отойти в сторону, успокоиться, уверяет, убеждает, что безусловно все будет в порядке. Она порывается, задыхается; горячие слезы обжигают кожу, глаза щиплет от попавшей в них косметики.       Рука Миранды безжизненно свисает с носилок, спасатели переговариваются, везут ее к красной машине с огромной надписью «PARAMEDIC».       Энди кричит, пытается, захлебывается, спотыкается.       — Больница Белвью! — кричит ей девчушка парамедик.       Хлопают двери машины парамедиков. Включаются мигалки, сирены. Спасатели тем временем вытаскивают «порше» и выпрямляют кабину водителя грузовика, позволяя движению восстановиться.       Андреа вытаскивает из кармана звонящий мобильник, сердце пропускает удар, все еще надеясь, что произошедшее ей лишь привиделось, показалось, причудилось страшным, кошмарным сном. Ей звонят из приемной главного редактора «Подиума».       — Да, Миранда! — радостно восклицает девушка, сжимая трубку дрожащими пальцами.       — Это Кристина Вейн, младшая помощница Миранды Пристли. Андреа Сакс?       — Да, — опавшим сухим голосом подтверждает Энди. Ей сигналят начавшие движение автомобили, вынуждая пробраться к обочине.       — Вы не знаете, где Миранда Пристли? Она сказала, что поедет встретить вас и мистера Коллинса… Сказала, чтобы при необходимости я звонила вам. И… Мне уже пятнадцатый раз звонит мистер Томлинсон…       Поедет встретить вас…       В глазах чернеет, мир растворяется, сливается в один гудящий звук.