***
Масштабы театра начали захватывать внимание ещё снаружи. После маленького Станиславского — высокие потолки, исполинские окна, в которых горит медовый свет, чем-то даже пугали. Тёмное зимнее небо контрастировало с сияющими зданиями. Рабочие разбирали декорации «Пахиты», некоторые артисты плавали туда-сюда в голубоватых французских костюмах спектакля. Огромные золотые колонны, большой дворец на фоне голубого неба. Сейчас, в тени кулисы, всё выглядело немного мрачновато, но, наверное, с ярким освещением софитов — настоящая сказка. Мастеру весь вечер звонили родственники. Он постоянно отвлекался на телефон, надевал сильное лицо, перед тем, как уйти с трубкой вглубь здания. Мы остались за кулисой с отчетливой задачей найти заместителя балетной труппы. Она должна была показать нам репетиционный зал и выдать разовые пропуски — для ещё одной репетиции и, наконец, выступления. За кулисой многих можно было встретить. Компания из операторов окружила премьера в костюме Люсьена, работники сцены шустро огибали артистов, как мраморных статуй в музее. Я зацепилась взглядом за мужчину в вечернем костюме. Он приобнял девушку в пачке, о чем-то говоря со своими друзьями-пиджачками. Долго всматривалась в его лицо, заведомо зная, что не вспомню. Но блестящая лысина, лишний вес и отсутствие фаланги мизинца достали знакомый образ из кулуаров памяти. Это пятничный клиент Лиды. — Смотри, это же Канатаев, — говорит шёпотом София, указывая в толпу парней. Трудно запретить взгляду искать гостей «Ле Руж» за сценой. Первобытная паранойя ощущает их огромное преобладание в кулисах. Но зрачки гладят указательный палец Софии, я смотрю на спину красного камзола парня чуть вдали. Он благоговейно слушает артистов, сидя на полу. Отрезает белые нитки от чешек, пришитый пятак расщепляется с тканью трико. Помню, как Мастер учил его этому в Станиславском: канифоль на стельку, пару швов. Так нога меньше скользит внутри. — Эдик, привет! Я замахала руками настолько жизнеутверждающе, что София застыдилась стоять рядом со мной. Но мне отчего-то радостно встретить приятеля в незнакомой обстановке. Пятничный гость Лиды тоже обратил внимание: обернулся и отсек улыбку раздражающим взглядом. — Привет-привет! — Эдик так же весело взмахнул ладонями и подбежал поближе. — Вот ведь неожиданно! Вас тоже на спектакль позвали? — На репетицию. Но в пятницу будем танцевать в «Жизель». — Виллис? Я кивнула, переполошившись грохота декораций. Наш востребованный в театре Эдуард даже бровью не повёл: видимо, привык к арьерному шуму. София любовно рассматривает профиль премьера. Его грим после трёх часов спектакля по-рыбьи заблестел, но сам артист всё равно выглядел завораживающе. К Эдику приклеился приятный парень в очках и вязаном сером свитере. Он чем-то на Мастера был похож: наверное, тёмной бородой, что сошлась в едином кольце с усами. Первому, правда, хватило сил сбрить депрессию с лица. — Здравствуйте, я журналист интернет-издания «Живьём». Меня зовут Павел Смирнов. Мы снимаем выпуск про балетные стереотипы. Можем задать вам несколько вопросов? — Мне? — Эдик удивлённо ткнул в себя пальцем. — Ну, можно, наверное. Спрашивали, скорее, всю нашу компанию. Но взгляда журналиста хватило, естественно, на самого сговорчивого человека. — Хорошо, тогда первый вопрос… — «Много ли геев в балете?» — предугадывает и передразнивает София. —Вот и близится конец всему гомосексуальному подполью, — предугадала ответ уже я. Эдик театрально приложил ладонь к сердцу, будто это вымышленное «гомосексуальное подполье» только что оценило его молчание. Наша несерьёзная беседа сбила Павла с мысли, но расстроенным он точно не выглядел. — Мы хотели поднять тему конкуренции, но, — журналист улыбнулся и поправил очки, — не хотите ли вы сказать, что и правда много геев в балете? — Много, на самом деле, — к всеобщему удивлению возразил Канатаев. Клевета, так клевета! В нашей группе, да и на третьем курсе, единственной голубой синицей был только Эдя. Даже если существует ещё один субтильный парень в стенах академии, под давлением балетной атмосферы он едва ли признается в сексуальной инверсии. — В балете много геев. Но не за кулисой, а в партере, — Эдуард нравоучительно поднял палец, журналист и его команда заинтересованно заухали, поднося микрофон поближе к вещателю. — Выступающие парни очень красивые, так что на спектакли иногда приходят геи. Посмотреть, познакомиться с кем-то. Иногда даже цветы дарят после выступления. Меценатством занимаются. — Неужели? — Да, но, как правило, противные. — «Противные геи»? — уточнил Павел. — Да. Богатые геи, коррупционеры. Олигархи там, депутаты, телеведущие. — Ради девочек не приходят? — На девочек приходят бандиты и ФСБшники, — с видом знатока опроверг Эдя. — Вот среди бандитов — геев почти не встретишь. Естественный отбор. — Бандитская селекция, — сказал второй журналист. Сидящая рядом девушка записывала с такой скоростью, что могла бы работать в суде. — Каких известных государственных лиц вы можете причислить к «гомосексуальному подполью»? — Ой, трудно сказать, — Эдя задумался прям серьёзно. — Председатель правления «Сбербанка России» приходил на балет. Но ему больше парни из Мариинского театра нравятся. — В Питере больше геев, — реактивно согласилась София. — Питер — негласная столица геев. — И лесбиянок, — вставила слово я. — Говорят, одна из балерин Мариинского театра была в отношениях с вдовой криминального авторитета, — вспоминал Павел, похоже, рассказы своих коллег. — Вроде были даже фото, но их кто-то выкупил у прессы. — Бандиты любят балерин, их жёны —тоже, — Эдик с большим энтузиазмом подтвердил раннее сказанное. — Их выкупила Сафронова — балетмейстер Мариинского театра, — заговорила одна из здешних и совершенно незнакомых мне балерин в костюме из «Пахиты». — Она тоже лесбиянка. Не хотела, чтобы общественность узнала, как у неё «становятся» солистками. Наша беседа всё больше и больше напоминала полоумный обмен слухами, но никого из участников разговора эта желтушность не смущала. — А в Большой приходит глава «Шереметьево», — продолжил Канатаев. — Здешние парни говорили, что он звал их на ужин. Не помню его фамилию… — Что вы тут устроили, кошмар, — Мастер возмущенно образовался у нас за спинами. — Я вас всего на пять минут оставил. Хватит чушь нести журналистам. Марго, София, идите к репетиции готовиться. Эдуард, а ты домой. Твой спектакль уже закончился. Мы грустно заурчали, но поднялись на ноги. Журналисты попытались спросить что-то у Мастера, он грубо их выгнал в коридор. Эдик отчитывается о практике своему наставнику. Ждёт, когда их всех позовут на вычитку и разбор ошибок. Мастер достает из бумажника деньги. Конвертирует балетные баллы в осязаемую и немаленькую сумму. Судя по всему, плата не от академии и не от театра. Следующие слова Мастера мою догадку подтверждают: «Антону уже стыдно, что твою практику он оплачивает, а не директор». Похоже, один из вышестоящих руководителей, которому небезразлична судьба отзывчивого студента. Арьерсцена пустеет. Эдик прощается с нами объятиями. Зачем-то предупредил, что пол сегодня скользкий. Мастер объясняет Софии, как попасть в репетиционные залы. Я распушила ужасные волосы голубой синицы за одно прощальное объятие. «Последний разговор с Гелей тебя ничему не научил», — голос Обсессии в гневе, её вымышленный холодный язык. Её подруга-паранойя обвиняет меня в уходе малого солнца «Ле Руж». Обвиняет мои навязчивые, липкие, раздражающие, пустые, плаксивые вопросы. Люди не любят вопросы, болезни и лобные доли не любят вопросы. Никто не любит вопросы, особенно, если они касаются проблем. Но я спрашиваю у него шёпотом: — Может, всё-таки расскажешь, что с твоими волосами случилось? Он замирает статично в объятиях. Его сценический костюм пахнет потом и нитками. Руки стали слабыми: не такие должны быть у партнёра поддержки, сильного и надёжного парня. — Поджёг их. Не знаю, зачем, — тяжёлый вздох застревает в моём шарфе. — Плохо было очень. — Из-за чего? — С парнем расстался, — в моём шарфе застревает ещё одинокая слеза.***
— Беатриса, там к тебе постоянный гость, — официантка ставит денежную банку рядом с моими пуантами, я достаю острые купюры из-под лент и впихиваю их туда же. — Попросил, чтобы ты после выступления к нему подошла. — А какой именно? — Думаешь, я клиентов всех девочек по именам знаю? — не то Лена, не то Лера отодвигает кулису ладонью. — Вон за левым столиком сидит, а дальше уже сама разбирайся. Я выглянула за занавес и тяжело вздохнула. Настоящая пытка — высидеть с ним хотя бы половину разговора. Проблема Максима состояла не в ужасной внешности — она у него довольно приятная. Дело даже не в отсутствии манер. Грязные языки, скабрезные комплименты и обсценная лексика — это всё про других клиентов. Он не трогал руками, не просил сесть к нему на колени. Под таким углом — идеальный клиент. Но у стриптиз-тошноты миллион оттенков и тонов. Наш разговор с Максимом всегда, без единых исключений, допущений и условностей начинался с ужасного нытья. Он ныл и плакался, плакался и ныл весь вечер, как пятилетняя капризная девочка. Из-за начальника, из-за должности в офисе, из-за жены равнодушной. Жаловался на зарплату, на отсутствие времени, на плохую жизнь. Семнадцатилетней стриптизёрше, блять. Сегодня он ещё с какой-то худой женщиной. Она в строгом наряде, то и дело запускала ладонь в свою короткую, мужскую стрижку. Оглядывалась, морщила нос. Я сделала глубокий вдох, надевая на себя улыбку. — Здравствуйте, — поприветствовала их. — Привет, Беатриса, — сбито начал Максим. — Это — Ангелина. Моя жена. Я прикусила язык за улыбкой. Сколько приятных и неприятных воспоминаний может одно имя вызвать. Плюхнулась на диван, закинув на него ладонь. Тишина клуба вызывает не самые приятные ощущения. Как пауза в разговоре, где собеседники разом растерялись. Но Геля молчание «Ле Руж» отчего-то трепетно ценила. Под мелодию на контрабасе она обычно и засыпала у Лиды на коленях. — Помнишь, мы с тобой в прошлый раз разговаривали? Ты мне советовала сходить к психологу… — Я каждый раз тебе советую сходить к психологу, — перебила с сумасшедшей улыбкой. — Нашёл себе хорошего специалиста. Место идеальное — прямо возле работы, одну улицу пройти и ты уже в его офисе. Такой приятный мужчина, внимательно слушает. «Действительно хороший специалист», — утомлённо подмечает Обсессия. Даже навязчивый головной голос кажется отличным собеседником на фоне Максима. — Сейчас помогает нам с Ангелиной пережить третий год брака. Предложил обсудить с ней мой отдых в стриптиз-клубе в мирной обстановке. Позвать вместе выпить, посмотреть на танцы. А тут ещё этот закон. Прямо-таки звёзды сошлись. Я терпеливо слушала, подперев голову рукой. Раздражённо стучала пальцами по своей маске, смотря то на его жену, то ей за спину. Однообразная масса мужских лиц сменялась официантками, танцующими девочками. За самым дальним столиком сидели двое полноватых мужчин в полицейской форме. Участок прислал их для общей безопасности. У них на столе — две грустные чашки кофе и одна пачка сигарет на двоих. Стоящие в углах великаны-охранники смотрят на силовиков, как на пресмыкающихся: они с изжёванными лицами, лишним весом и общей бесхребетностью вызывали только отвращение. — Так хорошо, что у вас всё наладилось, — я ненароком поймала подстрекающий взгляд администратора. — Может, выпьем в честь этого? Максим неловко кивнул, взял меню и был сразу отдернут женой. — Я тебе выпью! Мы сюда зачем пришли, скажи? Я неудовлетворено поджимаю губы. Снова рассматриваю лица в толпе. Учусь их запоминать, как рекомендовал психиатр. — И правда, а почему вы вдвоём пришли? — спросила незаинтересованно. Цепляюсь взглядом за руку девушки. Тонкая кисть страдает от удушья, её недобровольно сжали у подножья лестницы. Узнаю красные ногти, золотую змею с рубином. У страха голос разборчив: боюсь узнать в ювелирной змее — ювелирную преподавательницу. — Диана, меня ни один парень так не раздражал, как раздражаешь ты, — слышится сквозь шум клуба. — Забирай ключи и поезжай домой, раз так устала. — Я без тебя не поеду! Настя, так трудно? Хоть раз сделать то, что я прошу? Я голову резко опускаю, маску поправляю, будто это броня. Музыка контрабаса обрывается. Синтезатор из номера Ванессы возвращает лицо клубу. Максим возвращает в разговор и физически, и эмоционально: таким же сжатым запястьем, от которого постоянно страдает рубиновая змея. — Согласишься на приват со мной и моей женой? Я остолбенела от зеркальности происходящего. Но быстро пришла в порядок, не найдя ничего страшного в сжатом запястье: свисток для возвращения в диалог. Его жена смутилась вопросу, но явно не возражала. — Я уже полгода не хожу в приват, Макс, — утешающе погладила пальцы и сняла, как отклеенный пластырь. — Каждый раз приходишь и я каждый раз тебе об этом говорю. — «Каждый раз»? — Ну, я думал, ты со мной не хочешь, а если будет ещё одна девушка… — Так ты меня привёл сюда, чтобы её трахнуть? Тебе не стыдно? — Нет, нет! Что ты начинаешь на ровном месте! Я виновато подняла ладони, встав с дивана. Треск умирающего брака резко перестал волновать. Наверное, если бы дыханием можно было заряжать лампочки, я бы сейчас справилась с освещением целой улицы. Ступени к балкону пустовали, а поднять глаза выше — боюсь. Так, спокойно. Я уже знаю, что она одна из посетительниц «Ле Руж». Конечно, надеялась, что разовая. Так что нечему удивляться. Всё, что мне нужно — просто не подниматься на балкон и избегать её, если она спустится с этого акрополя. «Просто», — с насмешкой повторяет не то навязчивая мысль, не то, собственно, моя.