Если

Нам с возрастом, крутясь в зловещем смерче,

Оставив тех, кто был не заодно,

Лишь хочется любить, как можно крепче -

Как в притче, как в легенде, как в кино.

Fiyalman

      Софи сидела в своем кресле с чашкой чая и книгой. Было ранее утро, и тишину в комнате нарушало только мерное потрескивание поленьев в камине.       На лестнице раздались шаги Шерлока, отлучившегося за почтой, и вскоре он и сам появился в гостиной, опустился в свое кресло и начал раскладывать корреспонденцию на несколько пачек: — Счета, письмо от страховой, счета, — тихо бурчал он себе под нос, сортируя бумаги. — Письмо от клиента… — на мгновение возникшая на его лице радость тут же пропала, когда он отложил письмо в сторону, он поморщился и посмотрел на Софи. — Поздравительные открытки.       Та подняла на него взгляд, закрыла книгу и забрала у него оставшуюся (весьма внушительных размеров) стопку: — Нас обоих поздравляют, — заметила она, откладывая бумаги. — Прочитать это — недолго. — Все поздравления, которые мне были нужны, я уже выслушал, — ответил Холмс, вытягивая ноги ближе к камину.       Когда на коленях Софи осталось буквально несколько карточек, она заметила, что на одной из них уже примелькавшаяся латиница сменилась на кириллицу. Остановившись, она приблизила открытку к глазам и увидела, что та адресована только ей.       Доктор развернула ее и пробежалась по тексту глазами.

Соне

Прощай, позабудь и не обессудь. А письма сожги, как мост. Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост. Да будет во мгле для тебя гореть звёздная мишура, да будет надежда ладони греть у твоего костра. Да будут метели, снега, дожди и бешеный рёв огня, да будет удач у тебя впереди больше, чем у меня. Да будет могуч и прекрасен бой, гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути.

К.

      Конан Дойл улыбнулась, а Шерлок, повернув на нее голову, нахмурился. Ему в глаза тут же бросились слова-подсказки из чертогов, но он качнул головой, отканяя их, и они пропали. Все вокруг Софи было подписано его догадками, но сама она сидела перед ним в окружении знаков вопросов, что столько лет сопровождали ее каждый раз, когда он на нее смотрел.       После недавних событий на крыше Бартса Холмс мог читать Конан Дойл, но намеренно не делал этого. Что служило тому причиной — он и сам не мог сказать. Точнее — мог. Просто все еще не хотел себе в этом признаваться. — От кого это? — спросил детектив. — Это только мне, — хихикнула женщина, закрывая открытку. — Брось! — сыщик сел ровнее в кресле, а Конан Дойл встала и, взяв с соседнего стула свою сумку, убрала туда открытку. — И без того скука смертная. — Говорят, содержимое чужих писем интереснее содержимого чужих кошельков, — пожала плечами Софи. — Я вернусь через полтора часа, — добавила она, выходя в коридор. — Знай, что моя смерть от скуки будет на твоей совести! — воскликнул ей вслед Холмс. — Очень сильно в этом сомневаюсь! — ответила снизу Конан Дойл.       С их свадьбы прошло около двух недель, и Шерлок и Софи обзавелись странной привычкой — они часто крутили свои обручальные кольца. Конан Дойл оборачивала его большим пальцем, когда читала, пила чай или нервничала. Холмс рассеянно крутил его, ища улики на месте преступления, и это движение заняло место сложенных в молитвенном жесте ладоней, когда он находился в чертогах разума.       Близкие часто спрашивали их, зачем они это делали, и они оба невольно улыбались и неизменно одинаково отвечали: «Я все еще не могу привыкнуть, что ношу это кольцо».

Почувствуешь в воздухе нездешние отзвуки,

Увидишь сквозь морок лжи

Судьбы миражи.

Где руки сплетаются, где губы прощаются,

И в синий рассветный лед нас небо зовет.

      В то утро Софи вышла из дома рано утром и поймала такси. Дело «Мориарти» было официально закрыто, но доктору Конан Дойл хотелось сделать еще кое-что, чтобы навсегда попрощаться с грозным именем основателя этой организации.       Она ехала в автомобиле, и, глядя на пролетающие за окном городские пейзажи, медленно сменяющиеся на мирные картины пригорода, и думала.       В это утро ей казалось, что все вокруг будто бы впитало в себя серый свет — настолько мир вокруг виделся ей безжизненным и потухшим. Возможно, причиной тому был разгар зимы, но доктора филологии это мало волновало — хотя бы потому, что в ее жизни все наконец встало на свои места.

Роса рассветная, светлее светлого,

А в ней живет поверье диких трав:

У века каждого на зверя страшного

Найдется свой однажды Волкодав.

      Они с Шерлоком после встречи с Советом больше никогда не говорили о «Мориарти» — обоим казалось, что тема была исчерпана. Джон, Мэри, миссис Хадсон, Молли, Грэг и Элизабет задавали вопросы — но детективы отвечали будто заученные фразы о том, как им повезло, что Рэт Байт нагрянул к ним однажды вечером, сдавшись с повинной.       Друзья, кажется, верили — точнее, делали вид, что верили, но лишних вопросов не задавали: каждый был убежден, что, как бы не закончилось расследование о деле «Мориарти» — это имя они больше никогда не услышат. Наверное, именно поэтому однажды они перестали спрашивать.

Дороги забытые, дороги разбитые

Ложатся под стук копыт,

И сердце спешит.

И ветры попутные не связаны путами,

И утро не станет ждать.

Нельзя опоздать.

      Возможно, у них были догадки. Вполне возможно, что однажды они бы пришли к Софи с обвинением, но ее это не беспокоило — человек, который должен был, понял ее. И доктор Конан Дойл четко знала, что это было совершенно искренне.

Роса рассветная, светлее светлого,

А в ней живет поверье диких трав:

У века каждого на зверя страшного

Найдется свой однажды Волкодав.

      Конан Дойл вышла из кэба и двинулась вглубь кладбища — ее пункта назначения. В этот час там никого не было — точнее, не было никого, кроме того, кого она искала. Еще издалека доктор увидела знакомый силуэт, стоящий у могилы, к которой она держала путь.       Она неотрывно смотрела на эту фигуру, всем своим существом ощущая, как приближается к завершению истории, которая терзала ее столько лет. Когда она подошла достаточно близко, покрытая наледью трава заскрипела под ее подошвами, но человек у могилы не обернулся. Наконец Софи остановилась и несколько секунд молчала, собираясь с мыслями, а потом выдохнула и набралась смелости окликнуть своего старого знакомого.

Ты вышел из голода, из вечного холода,

Из горной, железной тьмы, из древней тюрьмы.

Из сумрака севера, соцветием клевера

Последний весны росток

Вплетется в венок.

— Здравствуй, Джим! — громко сказала она, глядя на не изменившуюся за столько лет спину Мориарти.       Мужчина обернулся и посмотрел на нее: — Слухи о твоей смерти были безосновательны. — Прости, что разочаровала. Но я всегда возвращаюсь, разве нет? — она помолчала, окинув все вокруг взглядом. — Как ты?

Роса рассветная, светлее светлого,

А в ней живет поверье диких трав:

У века каждого на зверя страшного

Найдется свой однажды Волкодав.

      Джим улыбнулся: совсем не так, как улыбался до этого — в выражении его лица и глаз мелькнуло что-то почти болезненное и загнанное в угол. Мелькнуло — и тут же растаяло в воздухе. — Да знаешь, не жалуюсь, — он хмыкнул и отвернулся. — Зачем пожаловала?       Софи приблизилась и встала справа от него: — Игра окончена, Джим, — она улыбнулась, почувствовав, как лицо ее собеседника дрогнуло. — «Мориарти» больше нет.       На последней ее фразе брови мужчины взметнулись вверх, и он не сдержал усмешки: — Вижу, ты лучший игрок в этой игре. — Я ее создатель, — хмыкнула Софи. — Здесь сейчас два руководителя «Мориарти», — он выразительно кивнул. — Ничего не закончено, пока мы с тобой живы. — Смелое заявление, — тут же ответила Конан Дойл. — Смелость — это, конечно, достоинство, жаль, не твое, — она повернула на него голову. — Здесь стоят два врага: победивший и поверженный. — Избавляясь от одного врага, мы наживаем ещё двоих, Соня, тебе ли не знать, — мужчина тоже посмотрел на нее. — Незнание очень часто убивает.       Около минуты они смотрели друг на друга тяжелым взглядом исподлобья. Воздух вокруг пропитался напряжением между ними и казалось, что, зажги сейчас кто-нибудь спичку, все в радиусе нескольких метров взлетит на воздух. — Мне это известно, — твердо сказала Конан Дойл. — Но убеждения рушатся так же быстро, как открывается бумажник. — Не мудрено, — наконец произнес Мориарти, отворачиваясь и снова глядя перед собой. — Не думаешь ли ты, что между нами возможна некая доля уважения? Мы давние враги, которые поднялись над своей ненавистью друг к другу и можем ценить профессионализм соперника… — Лично я так не думаю, — скривила губы Софи. — Но нам с тобой определенно будет весело в аду. Какой смысл попадать в рай? Мы там никого не знаем. Помнится, я где-то читала, что вы, ирландцы, не можете договориться между собой, — медленно произнесла Конан Дойл, глядя в небо. — Король предлагает подписать мирное соглашение, а вы раздуваете конфликт. Забавно, не так ли? — она снова посмотрела на собеседника. — Война за мир… — Будь война арифметикой, миром правили бы математики. А им даже Нобелевская премия не положена, — ухмыльнулся Джим. — Ирландцы не верят в прощение, — пожал плечами тот. — Мы не такие, как вы, высокоморальные русские. — Ты не знал? — наигранно удивленно спросила доктор. — У русских нет морали. — И совести, — огрызнулся мужчина. — И выбора, — закончила русская. — Как и у «Мориарти». Я в безопасности, Джим, — твердо сказала она. — Все, кто мог меня сдать, молчат. — Всем не заплатишь, — заметил мужчина. — Деньги покупают молчание лишь на время, — Софи отвернулась и посмотрела на растущие за могилой цветы. — Пуля в голову покупает его навсегда.       Джим коротко посмеялся и покачал головой: — Ты просто исчадие ада. — А ты кто, посланник божий? — вскинула брови его собеседница. — Я своенравная, алчная, у меня скверный характер, и я чересчур люблю власть. За мной масса грехов, но только не жестокость.       Мориарти пару минут помолчал, а потом выдохнул: — Я кое-что понял. Мы с тобой очень разные, но в то же время совершенно одинаковые. Как отражение в зеркале, — он посмотрел на нее и их взгляды встретились. — Мы ненавидим людей, а они, в свою очередь, ненавидят нас. И боятся нас, — Джим улыбнулся. — Такие как мы, Соня, всегда будут одни. — Я много лет надеялась, что однажды ты полюбишь кого-то, — внезапно ответила доктор. — Полюбишь так сильно, что, закрыв глаза, ты будешь видеть её лицо, — она кивнула. — Я всем сердцем желала тебе этого. — Это исключено, — откликнулся мужчина. — Любовь передается взглядом, Джим. Она всегда найдет путь, — Софи посмотрела под ноги, ковыряя пожухлую траву носком туфли. — Я хотела, чтобы ты узнал, каково это — любить всем сердцем, — она распрямилась и посмотрела прямо перед собой. — Прежде чем я бы забрала её у тебя…       Мориарти несколько секунд смотрел на нее молча, а потом хмыкнул: — Насколько одна женщина-соперница может быть опаснее и сладкоречивее, чем десять соперников мужчин? Не удивляйся, Джим! Не удивляйся, Мориарти! — он рассмеялся, когда Конан Дойл посмотрела на него. — Она, как и ты — перевоплотилась. Ты сам выбрал своего дьявола. Ты сам создал ее для Шерлока Холмса, — он перевел взгляд на нее. — Ты пришла угрожать мне? — он пожал плечами. — Что ж, ничего необычного. — Нет, — филолог улыбнулась. — Говорят, самое тяжкое наказание для твоего врага — получить прощение. Ведь после этого он окажется перед лицом своей совести. Я пришла простить тебя. — В твоем стиле… Соня, — пожал плечами Мориарти. — Я бы хотела сказать тебе эти слова при жизни, глядя в глаза, но не судьба, — тихо проговорила Конан Дойл.       Софи повернулась и наконец посмотрела на могилу, перед которым они стояли: — Джим Мориарти, — прочитала она имя на надгробии. — Я хочу поблагодарить тебя, Джим. Я проживаю такую жизнь, что не дано прожить ни одному человеку под этим солнцем. И в этом велика твоя заслуга, — женщина пожала плечами. — Я не стану отрицать — меня сотворил ты. Ты привел меня в Лондон, ты заставил меня бежать и прийти к единственному в мире консультирующему детективу, хотя после и пожалел об этому тысячу раз, — она вздохнула, не решаясь посмотреть на призрак, стоящий рядом с ней. — Истина такова: и я, и ты, Джим, были лишь двумя мотыльками, порхающими вокруг пламени. А пламя это — Шерлок Холмс, — Софи улыбнулась. — Я смогла вовремя остановиться. Ты не смог, Джим. Ты приближался слишком близко к пламени, кружил вокруг него и сгорал. И в конце концов — превратился в пепел. В нашей жизни нет хороших или плохих людей. Они все — испытание, которое послала нам судьба, чтобы в итоге остаться одним. А мы с тобой — просто чужие люди, которые случайно прошли вместе какой-то отрезок пути, так и не поняв друг друга. Души вечны, я знаю. Однажды я отвечу за свои деяния, и в этот день, Джим, мы с тобой увидимся вновь.       В лицо ударил порыв холодного ветра, и она повернула голову налево, ожидая встретиться со знакомым прищуром зеленых глаз, но тут же встрепенулась и шокировано огляделась по сторонам.       На кладбище, кроме нее, никого не было.

***

      Майкрофт никогда не любил аэропорты — ему казалось, что живущая там атмосфера прощаний ощущалась всем его существом. Однако также мистер Холмс знал, что аэропорты и вокзалы видели больше искренних поцелуев, честных признаний в любви и выполненных обещаний, чем ЗАГСы.       Он наконец выцепил в толпе человека, которого ждал. Когда женщина приблизилась к нему, он кивнул: — Здравствуйте. — Мистер Холмс, — Майкрофт посмотрел ей в глаза, когда она протянула ему ладонь для рукопожатия, и отметил про себя, как удивительно похожи ее глаза на те карие, что он видел последние семь лет. — Большое спасибо Вам за приглашение. Я не знала, как лучше подойти к этому вопросу, и Вы мне очень помогли. — Понимаю, — мужчина кивнул своему помощнику, и тот принял у женщины чемодан. — Я провожу Вас до места. — Спасибо, — кивнула та.       Примерно в это время Софи вошла в гостиную на Бейкер-стрит, не снимая пальто и перчаток, и остановилась, как вкопанная: в кресле Шерлока сидела неизвестная, лицо которой было скрыто за темной вуалью. Однако в следующий момент доктор филологии поняла, что прекрасно знает гостью, потому что следующую фразу подобным тоном могла сказать ей только одна женщина: — Приветствую представительницу умирающей профессии, — проговорила посетительница слишком знакомым доктору филологии голосом. — Доброго дня представительнице древнейшей, — откликнулась Софи, проходя вперед. — Чем обязаны, мисс Адлер?       Доминантка наконец откинула вуаль, поднялась с места и подошла к хозяйке квартиры: — Вы теряете хватку, — улыбнулась она.       Доктор сделала шаг в сторону, и обе дамы оказались боком к двери, ровно на том же месте, где говорили много лет назад после завершения дела Этой Женщины. Софи скользнула взглядом по собеседнице: — Я вижу, что Вы уже не «мисс» Адлер, — хмыкнула она. — Стало быть?.. — Миссис Ньюборн, — откликнулась Ирэн. — Уже почти год, — она прищурилась, разглядывая собеседницу. — Все время забываю, как к Вам обращаться: «Матрешка», «госпожа Охотникова», «профессор»? — женщина издевательски улыбнулась. — «Миссис Конан Дойл»? — Я предпочитаю — «миссис Холмс», — разрезал воздух голос Шерлока.       Обе дамы посмотрели в сторону двери: на пороге стоял детектив, скинувший пальто еще в прихожей, и сканирующий взглядом нежданную гостью. Бывшая Адлер явно оторопела: — Мистер Холмс. — Миссис Ньюборн, — кивнул сыщик, проходя в комнату. — Полагаю, у Вашего дела истек срок давности, и Вы решили вернуться в Лондон, однако, вижу, Вы еще не втянулись в местный ритм жизни, ибо Вы не в курсе новостей, которые, будем объективны, обсуждает каждый, кому не лень. — Вот как? — гостья глянула на безымянный палец детектива, на котором блестело обручальное кольцо.       Софи улыбнулась и демонстративно сняла перчатки, заставляя Ирэн посмотреть и в сторону ее руки со знаком того, что его владелица отныне — вечная спутница Шерлока Холмса. — Вы не ответили на мой вопрос, — заговорила доктор филологии, снимая пальто и проходя к своему креслу. Детектив последовал ее примеру и двинулся к своему месту. — Чем мы обязаны Вашему визиту?       Адлер медленно опустилась на подставленный ей Шерлоком на ходу стул: — Я хочу обратиться к Вам за услугами частного сыска. — А вот это уже интересно, — хмыкнул Холмс. — Что же Вы хотите? — В двух словах не расскажешь, — ответила клиентка.       Самообладание и надменность в голосе снова вернулись к ней. — До вечера далеко, — парировала миссис Холмс. — Мы готовы Вас выслушать.       Адлер глянула на Шерлока, и тот кивнул, пока Софи доставала из сумки свой блокнот для записей. — В общем, почти год я замужем за человеком, которого искренне люблю и получаю такую же любовь в ответ, — гостья поерзала на стуле. — Мой муж, как и я, человек с прошлым, — она помолчала. — Доподлинно мне и самой неизвестно, кем он был, но я знаю, что Вий выбрал себе новое имя и биографию. — Вий? — переспросил Холмс. — Это я так его называю, — ответила Ирэн. — Сокращение от его имени. — Хочется верить, что поприятнее героя Гоголя, — заметила доктор. — Но я бы не удивилась. — Вы хотите узнать, кем был Ваш супруг в «прошлой» жизни? — предположил Шерлок. — Не совсем, — покачала головой клиентка. — Я хочу найти одного человека из его прошлого. — Человека? — усмехнулся детектив. — Женщину, — сдалась Адлер. — Женщину, которую мой муж много лет любил и продолжает любить. — Он сам Вам об этом сказал? — уточнила Софи. — Да, — Ирэн прикрыла глаза. — Еще на рассвете нашего романа мы обменялись той небольшой информацией, которую хотели бы знать друг о друге. — И Вы не знаете имени этой женщины, — сказал Холмс. — Иначе бы Вы не пришли. — Именно так, — кивнула Адлер. — Но то, как он говорил о ней, как улыбался, когда вспоминал ее лицо… У меня нет никакой информации ни о ее внешности, ни о роде деятельности. Ничего нет. — Стало быть, Вы хотите убрать конкурентку? — предположил Шерлок. — Нет, — миссис Ньюборн покачала головой. — Вовсе нет. Я не хочу мстить или навредить ей, не хочу уничтожать ее, нет. Я не боюсь конкуренции, я знаю, что он меня любит, — она глянула на Софи, внимательно наблюдающую за ней. — Но я хочу просто посмотреть в ее глаза и понять, что за женщину мой муж любит настолько, что смог отпустить, — она вдруг замолчала, зацепившись за свои собственные слова и вспомнив давний разговор. — Я любила одного человека, Вий, много лет назад, — сказала Ирэн, выпуская кольцо дыма. — Я не хочу врать тебе, поэтому скажу честно — я все еще люблю его. Он спас мне жизнь, но… — она сглотнула. — Он такой человек, что чувства ему не нужны. Вообще никакие чувства, не только мои. Так что, если любишь человека — отпусти.       Она посмотрела на собеседника, стоявшего к ней полубоком. У него было необычайно мужественное и в то же время отталкивающее лицо. Лоб философа и челюсть сластолюбца говорили о том, что в этом человеке была заложена способность как к добру, так и ко злу. Но жестокие, стального оттенка глаза с нависшими веками и циничным взглядом, хищный, ястребиный нос и глубокие морщины, избороздившие лоб, указывали, что сама природа позаботилась наделить его признаками, свидетельствовавшими об опасности этого субъекта для общества. — Это сказал слабак, а другие слабаки повторяют, — ответил Вий. — До тебя я по-настоящему любил лишь однажды. Удивительную женщину… Она была моим другом. Но я был идиотом и потерял ее. Это самая большая ошибка в моей жизни, — он помолчал, вглядываясь в вид за окном, а потом повернулся к своей уже почти невесте. — И когда я наконец понял, как был глуп, я решил бороться за нее. Но было поздно — она пошла дальше. И была права. А потом стало слишком поздно… — Он слишком любит эту женщину, чтобы забыть, но недостаточно, чтобы решиться все изменить много лет назад, — продолжила Адлер, так и не пересказав детективам этот разговор.       Она посмотрела на Холмсов и едва не улыбнулась, когда те переглянулись. Когда Ирэн получила заказ от Джима Мориарти с именем «Шерлок Холмс», то и подумать не могла, что ей наконец встретится мужчина, который сможет не только удивить ее, но и переиграть. Однако много позже, когда она сказала Конан Дойл о том, что Шерлок и Софи — пара, она услышала протест, который сорвался с губ доктора филологии, но не увидела его в глазах собеседницы. Она лишь внутренне посмеялась над вопросом, кто ещё из них больше думает об удовольствиях: ведь слово «пара» не всегда означает «любовники», это и та самая невидимая связь, что большинству остается неведома…       Но теперь, глядя на супружескую пару, которую она много лет назад покинула еще в статусе соседей, Адлер в глубине души искренне удивилась. — Ваше желание можно понять, — ответила наконец Софи. — Однако не думаю, что стоит искать эту женщину. — Отчего же? — нахмурилась Ирэн. — От того, что прошлому самое место в прошлом, — ответил ей Шерлок, снова глянув на свою жену.       Гость перевела взгляд на доктора филологии. — Вы женщина… — Адлер сглотнула. — Неужели Вы не можете меня понять? — Все мы родом из прошлого, — ответила Софи, покачав головой. — Это самое прошлое не изменить, так и зачем же в нем копаться? — А что Вы скажете, мистер Холмс? — Ирэн посмотрела на мужчину. — Скажу, что, если Ваш муж женился на Вас, он сделал свой выбор, — Шерлок кивнул. — Каждый сантиметр между двумя людьми завоевывается годами, и, пусть брак — добровольное рабство, — он глянул на Софи, которая скептически поджала губы, — желание мужчины скрепить себя узами брака свидетельствует о том, что он готов отказаться от прошлого. В идеальном мире, разумеется, — быстро проговорил он. — И Вы считаете, что любопытство — порок? — спросила миссис Ньюборн. — Я считаю, что любопытство — удел мелочных людей, а вот интерес — занятие мудрых, — парировал тот.       Клиентка недолго помолчала: — В последнюю нашу встречу Вы отрицали любые, как Вы говорили, сантименты, а теперь вещаете, как заправский семейный психолог, — заметила она. — Скажите, Вы в самом деле такой, каким я Вас вижу, или прикидываетесь? — В самом деле такой, — развел руками Холмс. — Прикидываюсь, — он опустил ладони на подлокотники кресла. — Вы говорили, что любовь — это химический недостаток, — заметила гостья. — Я не отрекаюсь от этих слов, — ответил Шерлок. — Любовь — это болезнь, — он посмотрел на Софи. — Ей заражаешься. — Значит, Вы не возьмете мое дело? — наконец спросила Адлер. — Нет, — покачал головой Шерлок. — Потому что Вам оно и самой не нужно. — Если Вы любите этого человека, Вам нужно полюбить и его прошлое, — добавила его спутница, и они снова многозначительно переглянулись. — Ваша правда, — Адлер встала с места. — Тогда мне больше не за чем у Вас задерживаться, — она достала телефон и что-то проверила в нем. — Мой муж подъедет за мной через пару минут. — Превосходно, — ответил Шерлок, тоже вставая и демонстративно проходя в сторону кухни.       Миссис Ньюборн, проводив его взглядом, посмотрела на Софи: — Посмотрев на Вас, я понимаю, что мой брак еще не самый странный, — искусственно улыбнулась она и развернулась, зашагав к двери. — Позвольте, я Вас провожу, — не обратила внимания на ее колкость Конан Дойл. — Хочу убедиться, что Вы уехали.       Женщины молча спустились вниз и вышли на улицу, встав в дороги, ожидая супруга Адлер. Доктор филологии встала спиной к проезжей части, сканируя взглядом неудавшуюся клиентку. — И все же, мне непонятно, как это произошло, — Ирэн, обернувшись, глянула на окна квартиры на первом этаже. — Шерлок Холмс считал любовь опасным недостатком, — она снова перевела взгляд на собеседницу. — Слишком уж лиричная история, не думаете? Клише. — Любовь — не всегда поэзия. Порой она бывает отвратительно прозаической, — доктор поджала губы и снова встретилась взглядом с Ирэн. — В этом весь секрет.       Адлер молча смотрела ей в глаза, и тут поймала себя на мысли, что проникается странным уважением к женщине, которую столько лет заочно считала своим неприятелем: — В последнюю встречу я сказала Вам, что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина, — она глянула в сторону дороги, где из-за поворота показалась их с мужем машина. — Я беру свои слова обратно, — Ирэн снова посмотрела на Софи. — По-настоящему великая женщина стоит с не менее великим мужчиной плечом к плечу.       Та, на мгновение задумавшись, благодарно кивнула, коротко обернувшись, когда к ним подъехала и остановилась машина: — С Вами, думаю, глупо лишний раз связываться. Насколько я помню — раньше Вы и сами могли связать. А теперь, при всем уважении, миссис Ньюборн, от всей души хочу сказать Вам «прощайте», — улыбнулась Конан Дойл, услышав, как за спиной хлопнула дверь. — Это взаимно, — быстро ответила Ирэн, — сделав шаг к вышедшему и машины человеку. — Винсон, здравствуй!       Это имя так резануло по сердцу, что Софи на секунду просто остолбенела, пока за ее спиной Адлер что-то говорила мужу. В голове начала играть «Happier» — песня, ассоциирующаяся с тем, кого она уже никогда не собиралась увидеть. Дверь перед ней открылась, и на улицу вышел Шерлок, буравя взглядом того, с кем говорила Ирэн.       Детектив посмотрел на Конан Дойл, подходя и вставая рядом, подтверждая все ее выводы. Наконец Софи нашла в себе силы обернуться, уже зная, кого увидит.       У автомобиля, глядя на нее, стоял человек, которого она знала под именем Себастьяна Морана.       На пару мгновений повисла неловкая пауза, но ее поспешил заполнить супруг Ирэн: — Здравствуйте, — сказал мистер Ньюборн, нервно закатывая рукава рубашки. — Добрый день, — кивнула ему доктор, невольно скользнув взглядом по оголившейся коже его предплечий.       Софи тут же поняла, что на правом предплечье мужчины перед ней нет знакомого темного контура татуировки, а «незнакомец» смотрит на ее собственные руки, на которых уже много лет не было этого символа. Они одновременно подняли глаза, и их глаза встретились. — Это мой супруг, Винсон Ньюборн, — проговорила Адлер, победоносно глянув на Шерлока. — Винсон, это мистер Холмс и доктор Конан Дойл — частные детективы. — Весьма рады, — откликнулся сыщик, глядя на Морана, прекрасно зная этого человека в лицо.       Тот улыбнулся, понимая, чем вызван подозрительный прищур детектива, но потом снова посмотрел на жену сыщика. — Мистер Холмс, доктор Конан Дойл, наслышан, — кивнул им мужчина.       Софи видела, что его взгляд обращен на ее левую руку, а точнее — на ее кольцо на безымянном пальце.

Ain't nobody hurt you like I hurt you

Никто не делал тебе так больно, как я,

But ain't nobody love you like I do.

И в тоже время никто не любил тебя, как я.

— Что же, — Винсон усмехнулся и указал на руку Конан Дойл. — Примите мои поздравления, — он посмотрел на Шерлока. — Вы счастливчик, мистер Холмс. — Я знаю, — ответил детектив, сканируя лицо Себастьяна Морана, которого вовсе не ожидал увидеть живым.       В голове роились догадки, но потом он перевел взгляд на Конан Дойл и почувствовал, как что-то в нем обрывается.       Софи смотрела на Морана тем взглядом, который Холмс никогда не видел обращенным к кому-то — кроме него самого. И детектив тут же понял, чьими стараниями правая рука Мориарти остался жив. — Винсон, значит? — ухмыльнулась Софи. — Красивое имя. — Благодарю, — кивнул тот. — Означает предрасположенность к жизни подвижника и способность к жертве не ради высокой цели, а потому что «могу себе позволить». — Знаю, — кивнула Конан Дойл.

And until then I'll smile to hide the truth

Но до тех пор я буду улыбаться, чтобы скрыть правду,

But I know I was happier with you.

Но я знаю, что с тобой я был счастливее.

— Простите нас, — ткнула Адлер мужа в бок, рассмеявшись. — Не стоит просить прощения, — ответил Шерлок, посмотрев на Эту Женщину. — Всегда приятно узнать что-то новое. — Впрочем, благодарю, что помогли моей супруге, хотя она и не хочет открывать мне, зачем к вам наведывалась, — улыбнулся Винсон. — Всегда рады, — кивнула Софи, глядя ему в глаза.       Холмс глянул на Адлер, все еще смотревшую только на него, рассчитывая увидеть в его глазах сожаление. — Что ж, нам пора, — сказала Адлер, наконец оторвав взгляд от Шерлока и переведя его на доктора филологии.       И в следующий момент поняла, что действительно нашла то, зачем приехала на Бейкер-стрит, увидев, как смотрят друг на друга ее муж и женщина, во второй раз в жизни ставшая ей соперницей. И дважды ее победившая.

Ain't nobody hurt you like I hurt you

Никто не делал тебе так больно, как я,

But ain't nobody love you like I do.

И в тоже время никто не любил тебя, как я.

— Не смеем вас задерживать, — вставил Шерлок, встретившись с шокированным взглядом Ирэн. — Верно, — кивнула Софи. — Всего доброго.       А потом, ведомая тем, о чем Холмсу лучше было бы не знать, она под удивленным взглядом Доминантки протянула мужчине напротив ладонь, улыбнувшись так, что только Моран и Шерлок смогли рассмотреть в этой улыбке горечь. — Рада с Вами познакомиться, мистер Ньюборн, — он пожал ее руку. — Всего Вам самого доброго, — она глянула на Ирэн. — Вам очень повезло с супругой. — Спасибо, — Себастьян улыбнулся и сделал шаг назад, открывая жене дверь машины. — Все мы ищем счастья, не так ли?       Моран стал обходить машину, а Холмсы переглянулись. Увидев поддержку в глазах детектива, Конан Дойл снова посмотрела в сторону машины.       Софи наблюдала, как Ирэн села в автомобиль, Себастьян открыл дверь и на мгновение задержался, кинув короткий взгляд на миссис Холмс.       В этот же момент Ирэн повернула голову, коротко глянула на Софи и поняла, что ее потаенным страхам не суждено сбыться: любовь всей жизни ее мужа действительно пошла дальше. Потом она посмотрела на Шерлока, встретившись с ним взглядом, но не увидев там той горечи, что прочитала в глазах Конан Дойл, и поняла, что проиграла битву за того, кого любила, много лет назад.       И все четверо в этот момент поняли, что прощаются навсегда — Шерлок был прав, прошлому самое место в прошлом, а каждый из них нашел счастье в том, кто был отведен ему судьбой. И пусть старые раны сейчас снова вскрылись, люди, с которыми они оказались рядом, пришли в их жизнь, чтобы ушедшее больше никогда не возвращалось.

Baby, you look happier, you do.

Милая, ты выглядишь счастливее, это так.

I know one day you'd fall for someone new.

Я знал, что однажды ты полюбишь кого-то другого.

      Две пары посмотрели друг другу в глаза, сказав этим все, что хотели и могли. Моран сел в машину, захлопнул дверцу и завел двигатель, Адлер отвернулась, а Софи сделала шаг к Шерлоку.

But if breaks your heart like lovers do,

Но, если он разобьет тебе сердце, как делают любимые,

Just know that I'll be waiting here for you.

Просто знай, что я буду ждать тебя.

      Автомобиль медленно тронулся с места, и детективы посмотрели ему вслед, наблюдая, как от них уезжает их прошлое. Моран пару раз нажал на клаксон, прощаясь, а потом резко ускорился, будто стараясь оказаться как можно дальше от этого то ли проклятого, то ли благословленного богом места. — Начинай, — тихо сказала Софи, когда машина скрылась за поворотом. — Что именно? — спросил Шерлок, все еще глядя вслед уехавшим. — Ты меня понял, — она посмотрела на него. — Задавай все вопросы, которые у тебя возникли, я отвечу, не таясь. — Хорошо, — Холмс повернулся к Конан Дойл. — Чай будешь? — спросил он.       Доктор филологии с недоверием посмотрела на него, но в следующий миг детектив улыбнулся, протянув руку и положив ее на спину супруги, разворачивая ее ко входу в их квартиру. — Буду, — удивленно ответила Софи. — Вот и хорошо, — Холмс открыл дверь, пропуская женщину вперед. — С какими мелочами к нам только не заходят, скажи?       Через полчаса, выпив по чашке чаю, они уже сидели в своих креслах в гостиной, говоря о совершенно будничных — даже для них — вещах. Когда внизу хлопнула дверь, Шерлок посмотрел в сторону входа в гостиную и нахмурился. — Майкрофт? — спросила Конан Дойл. — Разумеется, — кивнул сыщик.       Его брат появился в комнате через полминуты. — Опять кто-то из опаснейший преступников воскрес, Майк? — хмыкнула доктор филологии. — Привет. — Добрый день, Софи, — кивнул ей гость. — Здравствуй, Шерлок, — он посмотрел на сыщика. — Ты кого-то привел, Майкрофт, — заметил детектив без приветствия. — Опыт общения с тобой показывает, что просто так ты к нам никогда не заявляешься.       Почти одновременно они с Конан Дойл поднялись с места, и та прошла к столу, обошла его с дальней от себя стороны, ища на его поверхности свой блокнот для записей. — Ты проницателен, братец мой, — поджал губы Майкрофт. — Но это не клиент… В определенном смысле, не твой.       Софи стояла спиной ко входу, когда на пороге послышались еще одни шаги. Шерлок поднял брови, глядя на вошедшего, а Конан Дойл обернулась. Когда она увидела гостью, весь этот удивительный день показался ей, пожалуй, самым поразительным в ее жизни. — Ты нас не представишь? — скорее для вежливости спросил детектив, понимая, кто перед ним.

Когда мы были младше,

We were the ones

Мы были теми самыми —

The kings and queens

Настоящими правителями,

Oh yeah we ruled the world

Да, мы правили миром.

— Катя, — выдохнула доктор, неуверенно сцепив руки в замок перед грудью. — Привет, Соня, — ответила ей ее сестра.       Женщины молча смотрели друг на друга несколько секунд, и Майкрофт знаком показал Шерлоку, что им лучше выйти. Когда братья покинули комнату, предварительно пару раз оглянувшись на Конан Дойл, доктор филологии наконец прервала молчание: — Что ты здесь делаешь?       На лестнице внизу хлопнула дверь, оповещая о том, что братья Холмс ушли из квартиры. — Мы не виделись много лет, — тихо ответила Катя. — А потом столкнулись у случайного кафе в Лондоне. Я не филолог, как ты, и не увлекаюсь художественной литературой, но если это не знак — я не знаю, что это.       Ее сестра кивнула, на несколько секунд замешкавшись, а потом указала гостье на свое кресло. Когда та села, Софи еще несколько мгновений оставалась на месте. — Спасибо за поздравление со свадьбой, — сказала она, крутя обручальное кольцо на пальце. — Я получила его утренней почтой. — Подумала, что это будет мило, — пожала плечами Катя. — Когда я улетала из России, это же стихотворение ты написала мне на открытке на прощание.

We smoked cigarettes

Мы курили сигареты

Man no regrets

Безо всяких сожалений,

Wish I could relive

Я так хочу вновь пережить

Every single word

Все сказанные друг другу слова.

— Я помню, да, — кивнула Конан Дойл, и наконец прошла к креслу Шерлока и опустилась в него. — Знаешь, — ее сестра осмотрелась. — Я вообще не знаю, что говорить. — А что ты хотела сказать, когда ехала сюда? — Ну, во-первых, спасибо Майкрофту за то, что связался со мной, — хмыкнула женщина. — А во-вторых — то же самое, что ты сказала мне при встрече. — «Прости»? — Софи вскинула брови. — «Прости», — подтвердила Катя. Она недолго помолчала. — Я, наверное, никогда не узнаю, почему ты перестала со мной общаться, — женщина крепко сжала подлокотник кресла. — Мне кажется, когда люди не общаются семь лет, на то есть причины, но мне они не ясны. Я приехала не выяснять — нет, я просто хотела сказать, что… — Я знаю, Кейт, — кивнула Конан Дойл, видя, как тяжело ей даются эти слова. — Катя, — поправила ее сестра. — Ты всегда называла меня «Катя», — она неуверенно улыбнулась. — Если есть на этом свете что-то вечное, то это мы с тобой. — Папа вспомнился, — Софи тоже горько улыбнулась. — «Нас с мамой уже не будет, но вы друг у друга останетесь навсегда».       Кейт кивнула: — Мне его не хватает, — вдруг сказала она. — В самом деле? — искренне удивилась Конан Дойл. — Да, — Катя откинулась на спинку кресла. — Тяжело не показывать это при маме — сама это знаешь. При тебе я тоже никогда этого не показывала, не знала твоих чувств, — она твердым взглядом посмотрела на сестру. — Но я вижу, как ты на него похожа. Ты его тоже не отпустила. — Да, — согласилась Софи. — Думаю, кульминация каждой любви — это скорбь. Но мы любим, несмотря ни на что.       Сестра коротко и болезненно посмеялась, и в комнате на несколько мгновений вновь повисла тяжелая пауза. — Тебя мне тоже не хватало, — наконец честно произнесла гостья.       Конан Дойл на мгновение прикрыла глаза: — И мне тебя, Катя. — Я сказала тебе это много лет назад… — гостья помолчала, опустив глаза, а потом вновь перевела взгляд на Софи. — Утекло много воды, но ничего не изменилось, что бы ты там себе не думала, — она уверенно кивнула. — Я горжусь и всегда гордилась тем, что ты моя сестра.

If I was dying on my knees

Если бы я умирал на коленях,

You would be the one to rescue me

Именно ты спас бы меня.

And if you were drowned at sea

А если бы ты тонул в море,

I'd give you my lungs so you could breathe

Я бы отдал тебе свои лёгкие, чтобы ты смог дышать.

      Они смотрели друг на друга, а потом почти одновременно поднялись с места и шагнули друг к другу. На секунду они обе подумали, что поступают опрометчиво и побоялись, что вторая не сделает того же самого, но через мгновение две женщины обняли друг друга. — Прости меня, — сквозь непрошенные слезы прошептала старшая сестра. — И ты меня прости, — всхлипнула Конан Дойл.       Катя отстранилась: — Ты плачешь? — удивилась она. — Ты правда плачешь? — Да, — доктор утерла глаза. — Мне так много нужно тебе рассказать. — Семь лет пересказать, ну, конечно, — Катя снова обняла ее. — Всю жизнь, если быть точным, — посмеялась Софи.       И ее сестра рассмеялась в ответ.

Oh brother, we'll go deeper than the ink

Брат мой, связь между нами глубже, чем чернила

Beneath the skin of our tattoos

От татуировок проникают под кожу.

Though we don't share the same blood

Пусть в нас разная кровь,

You're my brother and I love you

Ты мой брат, и я люблю тебя —

That's the truth

Вот единственная истина.

      Шерлок и Майкрофт в это время сидели в кофейне под квартирой 221В на Бейкер-стрит. — Что за жест доброй воли? — спросил детектив у брата. — Я думаю, всем нам порой нужен толчок в спину, чтобы исправить ошибку прошлого, — пожал плечами тот. — Нам ли с тобой этого не знать. — Твоя правда, — сыщик отпил свой кофе. — Впрочем, ты избавился от необходимости дарить Софи подарки на многие годы вперед, — с иронией добавил он.       Майкрофт усмехнулся: — Иногда подобные вещи, как выяснилось, хочется делать не из корыстных побуждений. — Вот как? — Шерлок поднял брови. — Уж не о любви ли ты говоришь, братец мой? — с ехидством заметил он. — Ты, человек, который «живет в мире аквариумных рыбок»?

Heaven only knows

И лишь Богу известно,

If we'll make it back

Встретимся ли мы вновь

With all our fingers and our toes

Живыми и здоровыми.

5 years, 20 years, come back

Даже спустя 5 лет или 20, возвращайся,

It will always be the same

Всегда всё будет по-прежнему.

— Даже самые лучшие люди иногда вынуждены забирать свои слова обратно… Как выяснилось, любовь — это, например, украсть пепельницу из Букингемского дворца, чтобы рассмешить ее, — ответил Холмс-старший и ненадолго замолчал. — Пиратом ты, может быть, и не стал, но свое сокровище нашел. Неважно, в скольких играх ты победил. Главный твой трофей — это она. — Она для меня не какая-то там победа, — сухо заметил детектив. — Как и для меня, — уклончиво ответил собеседник. — Однако если я обладаю властью и влиянием, как я выяснил, иногда приятно пользоваться ими, чтобы сделать жизнь людей лучше.

If I was dying on my knees

Если бы я умирал на коленях,

You would be the one to rescue me

Именно ты спас бы меня.

And if you were drowned at sea

А если бы ты тонул в море,

I would give you my lungs so you could breathe

Я бы отдал тебе свои лёгкие, чтобы ты смог дышать.

— Людей? — Близких людей, — закончил Майкрофт. Братья помолчали. — Послушай, Шерлок… Клуб Диоген устраивает фехтовальные вечера по средам, — он опустил глаза. — И? — И я подумал, что ты, возможно, захочешь вспомнить юность, — сказал мистер британское правительство, вновь посмотрев на брата.

And if we hit on troubled water

Если мы попадём в шторм,

I'll be the one to keep you warm and safe

Я всегда помогу тебе выбраться и согреться.

And we'll be carrying each other

Мы всегда друг за друга горой,

Until we say goodbye on our dying day

Пока нас не разлучит смерть.

— Вспомнить, как я всегда побеждал тебя? — детектив вдруг почувствовал, как уголки губ сами предательски тянутся наверх. — Тем выше соблазн, — тоже почти улыбнулась Майкрофт.

If I was dying on my knees

Если бы я умирал на коленях,

You would be the one to rescue me

Именно ты спас бы меня.

And if you were drowned at sea

А если бы ты тонул в море,

I would give you my lungs so you could breathe

Я бы отдал тебе свои лёгкие, чтобы ты смог дышать.

      Однажды близкий друг сказал Майкрофту Холмс, что смысл жизни — в служении. Что же, он не мог не согласиться — свою он посвятил защите государства и своей семьи. Особенно той её части, что неизменно нарывалась на неприятности.       Весь уже прошедший отрезок своего земного пути Майкрофт придерживался строгих правил морали и кодекса чести. Пожалуй, не каждый с ним согласился бы в этом суждении — порой он совершал поступки, которые абсолютное большинство посчитали бы жестокими.       Нет ничего ценнее того, чтобы жить и знать, что ты имеешь отношение к чему-то грандиозному. Так думал Майкрофт Холмс почти всю свою жизнь, но, как он и сказал, даже лучшие из нас иногда забирают свои слова назад. И теперь он поступал также.       Еще несколько лет назад он не поверил бы, что в его жизнь придёт человек, и даже не один, способный убедить мистера Снеговика в том, что жизнь — не коллекция упущенных возможностей, а бесчисленного множества шансов, которые сама судьба предлагает нам перебрать. Он никогда не верил в судьбу. Однако отныне он верил в людей.       Верил не только в уже привычные правила, традиции и роль в обществе, но и в кое-что еще. Блестящая карьера, богатая жизнь и даже, с Вашего позволения, самое грандиозное расследование столетия, по его мнению, редко удавалось без элемента любви — теперь он был в этом уверен.       Он узнал, что любовь — чувство, которое заставляет человека бросить курить, съесть сладкое на диете или признаться в преступлении. Любовь толкает с крыши госпиталя святого Варфоломея, направляет на траекторию пули, летящей в дорогого человека, заставляет скрывать прошлое и предать тех, кому служил долгие годы ради того, чтобы помочь одному-единственному человеку.       Он знал, что за глаза его часто называли мистером «британское правительство». Что же, весьма точно. Однако теперь Майкрофт Холмс чувствовал, что представлял из себя нечто большее, потому что в его были жизни появились люди, которых он защищал не из-за того, что мог, а потому что хотел.       Хотя они всё равно продолжали нарываться на неприятности.

***

      В то утро Ватсон зашел к своему старому другу на чашку чая. Он почти каждый день бывал на Бейкер-стрит, но в этот день его тянуло туда особенно — он знал, что Конан Дойл дома не будет — она уехала провожать в аэропорт свою сестру, с которой они окончательно примирились, и которая должна была вернуться в Лондон уже через месяц.       Ватсон с Холмсом пару часов провели за обменом новостями по последнему делу о «Пляшущих человечках», о котором вы, безусловно, найдете немало статей в Интернете. А вот о том, почему вы не сможете найти о нем поста в блоге Джона, речь пойдет дальше.       Когда наконец все темы были исчерпаны, Ватсон посмотрел на друга и понял, что самое время задать вопрос, который мучал его последние месяцы. — Стало быть, Мориарти — это Рэт — адвокат Софи? — спросил доктор, и сыщик поднял на него глаза. — Верно, — кивнул Холмс. — Благо, теперь он за решеткой. — То есть ты подозревал всех своих друзей и близких, а в итоге человеком, который управлял «Мориарти», оказался никому неизвестный парень? — Выходит, что так, — откликнулся детектив, отводя глаза. — Тебя это не устраивает? — Нет, — честно ответил Джон. — Потому что это неправда. — А что — правда? — спросил хозяин квартиры, снова посмотрев на него. — Мне кажется, что мы знаем друг друга так долго, что заслужили последнюю правду, какой бы жестокой она не была, — медленно проговорил Ватсон. — Я знаю что Рэт — не настоящий Мориарти, Шерлок. — Я уже сказал тебе, Джон, с Мориарти покончено, — Шерлок поднялся с места и подошел к другу. — Преступник сидит за решеткой, добро победило. Мы победили. Мне кажется, мы можем смело ставить в этой истории точку.       Ватсон пару мгновений смотрел в лицо друга, понимая, что, вероятно, ошибся, и уже коря себя за это. Он поправил куртку, кивнул Холмсу на прощание и уже сделал шаг к двери. Сыщик смотрел ему в спину, чувствуя, что доктор действительно заслужил знать правду. Была бы возможность поведать ее ему так, чтобы он все правильно понял. — Перед «точкой» скажу только одна: судьба в очередной раз создала чудовище, чтобы уничтожить тебя, — наконец сказал Джон уже почти в коридоре. — А ты снова его победил. — Нет, — откликнулся Шерлок. — Я на ней женился.       Ватсон остановился в дверном проеме и оглянулся на собеседника: — Полагаю, теперь дело действительно закрыто навсегда, — доктор снова отвернулся. — Джон, — окликнул его Холмс. — Да? — мужчина сделал пару шагов обратно в гостиную. — Почему… Почему все так? — спросил детектив, понимая, что только друг может дать ему ответ на этот вопрос.       Военный врач чуть повернулся на месте, глянул в сторону, задумавшись, а потом перевел взгляд на друга: — Как однажды сказала мне одна женщина, — просто ответил Джон. — «Потому что ты ее выбрал», — он ухмыльнулся. — Любовь может все, потому что даже людей она способна изменить. — Значит все дело в любви? — нахмурился Холмс. — Ты ещё не понял? — Ватсон развёл руками. — Дело всегда в любви, Шерлок.       Доктор кивнул и вышел, оставив друга стоящим посередине гостиной. Детектив долго смотрел в пустой дверной проём и отмер лишь тогда, когда внизу хлопнула за ушедшим Ватсоном входная дверь.       Сыщик обернулся, окинув комнату взглядом, будто что-то ища. Он медленно покружился на месте, посмотрел на Бартса, растянувшегося на диване, улыбнулся и, вытащив из кармана телефон, набрал номер: — Есть дело, — без приветствия сказал он, когда абонент снял трубку. — Поужинаем?

***

Личный блог Джона Х. Ватсона

      В общем, вы всё знаете из газет. Мориарти больше нет.       Я долго смотрел на поле печати, когда сёл писать этот пост, и мне кажется, я так и не нашёл подходящих слов. С момента мнимой смерти Софи я не написал сюда ни строчки — даже похоронив свою самую близкую подругу, названную крестную моей дочери, я не собрался, чтобы написать сюда об этом и отдать ей дань памяти. Возможно, где-то в глубине души я подозревал, что спутница моего друга Шерлока Холмса тоже обязательно воскреснет.       Я не буду говорить о подробностях дела — возможно, скоро вы сами обо всём узнаете. Несколько дней назад, когда мы с Мэри и Рози были в гостях на Бейкер-стрит, туда пожаловали сценаристы с BBC — фамилии, кажется, Моффат и Геттис, если не ошибаюсь. Принесли сценарий, говорили о том, что хотят экранизировать всю нашу историю. Софи долго смеялась — предложила им убрать себя из экранизации, поменять меня и её местами, сыграть на слухах из жёлтой прессы про нас с Шерлоком и убить пару важных персонажей для остроты сюжета. Боюсь, они юмора не поняли.       Не знаю, к чему это приведет — подозреваю, что Шерлок с братом не дадут ничего подобного снять, но кто знает? Если меня чему и научили последние годы, так это тому, что в этом мире возможно всё.       И теперь я понял, что, наверное, в этом блоге я рассказал всё, что мог — изначально он был для меня терапией, и теперь, спустя семь лет, я могу с уверенностью сказать, что она успешно завершена.       О всех тех, кто упоминался в этом блоге, вы можете не переживать. Мы с Мэри и Рози совершенно счастливы, планируем переехать в освободившуюся квартиру у миссис Тернер на Бейкер-стрит — мы, кажется, устали от жизни в пригороде. Элизабет Рикман перебралась черт знает куда (в дом брата Шерлока, на самом деле, но никто спустя семь лет так и не знает, где он находится) — эти двое кажутся вполне довольными. На днях я даже видел, как Майкрофт улыбается, представляете?       О Грэге Лестрейде, думаю, вы слышали — он становится шефом центрального округа полиции Лондона, а Молли скоро возглавит кафедру криминалистической медицины при Бартсе. О других важных новостях мне запретили говорить. Кстати, Шерлок наконец запомнил имя Грэга, можете поверить?       Миссис Хадсон и Билли Уиггинс всё также живут на Бейкер-стрит 221А и 221С — думаю, с этими двоими ничего не случится — последние месяцы показали, что они оба вполне могут за себя постоять.       А что касается Шерлока и Софи — что ж, я уверен, о каждом их шаге вы будете знать из газет.       Наверное, совершенно неважно, кто мы все на самом деле. Самое главное — легенда, рассказы, приключения. Существует последнее убежище для тех, кто отчаялся, кого не любят, кого преследуют. Последняя апелляционная инстанция для всех. Когда жизнь становится слишком странной, слишком невозможной, слишком пугающей, всегда остается последняя надежда. Когда все летит к чертям, остаются двое людей, сидящих и рассуждающих в квартирке в центре Лондона. Как будто они всегда там были. И всегда будут. Самые лучшие и самые мудрые люди из всех, кого я встречал.       На этом я с вами прощаюсь и благодарю за поддержку в последние семь лет. В моем блоге это конец, но в жизни, поверьте, всё только начинается.       Теперь я верю в те истории, которые не заканчиваются.       *комментарии отключены*

***

      Большую часть своей жизни я полагал, что одиночество бережет меня. Говорят, человек должен хоть раз в жизни оказаться в кромешной глуши, чтобы физически испытать одиночество, пусть даже задыхаясь при этом от скуки. Почувствовать, как это — зависеть исключительно от себя самого, и в конце концов познать свою суть и обрести силу, ранее неведомую. Что же, к одиночеству привыкаешь, но стоит нарушить его хоть на один день, нужно будет привыкать к нему с самого начала.       Мы часто ссылаемся на судьбу, которая как будто бы что-то за нас решила, но правда в том, что мы сами выбираем, жить ли в мире иллюзий, рождёнными нашими обидами и ошибками, или оставить прошлое и двигаться вперёд. Иногда этот выбор сделать очень просто.       Как ученый, единственный в мире консультирующий детектив и беспрестанно брюзжащий козел, я всю свою сознательную жизнь отрицал эмоции и чувства. И (вот ирония!) лишь когда моя голова стала седой, я полюбил, как следует, по-настоящему — первый раз в жизни. Многие в прошлом говорили мне, что мое сердце было подобно склепу — что ж, теперь оно стало алтарем.       Данко отдал свое сердце на благо людей, а люди были правы на мой счет: у меня нет сердца, потому что я безвозмездно отдал его ей.       Не в моих привычках говорить о сантиментах при некотором числе… Человеческих существ, членов семьи, друзей или что там есть у простых людей. На самом деле, в отличие от большинства, таковых у меня не много. Сантиментов, я имею в виду. Хотя и друзей тоже. У меня никогда не было сентиментальных привязанностей, я был безумцем. Однако я никогда от этого не отказывался, потому как это действительно то, кем я был. Для всех очевидно, что я отвратительный, вечно всех оскорбляющий и эгоистичный человек.       Теперь я знаю: безумен не тот, у кого чертоги разума, ломка от скуки или голоса в голове. Безумен тот, кто любит. Наверное, это и есть истинное безумие. Наверное, только по-настоящему сумасшедшие люди позволяют себе влюбляться.       Порой мы встречаем людей. Людей, которые приносят нам много радости и горя, из-за которых наша жизнь катится вниз, будто с обрыва. Или же наоборот — взлетает ввысь. С ними ты ощущаешься себя, как говорят, живым. И однажды я встретил ее.       Я никогда не придавал важности никому кроме себя до тех пор, пока не завел себе соседку по квартире. Так что это действительно удивительно понимать, что кто-то согласился провести остаток своей жизни со мной, да еще и поклялся в этом при свидетелях. Однако еще более любопытно и невероятно отметить, что я отдаю свое будущее человеку, за которого я умру, что я, впрочем, уже делал, но это не самое приятное воспоминание. Она та, кто помогает мне чувствовать себя тем, кем я столько лет не хотел себя признавать. Человеком, способным к состраданию, радости, печали и… Любви. И это очень сложно — полагаю, по этой причине я всегда и был далек от чувств. Быть человеком может быть болезненно: это больно и порой это полный… Отстой. Однако теперь я уверен в одном: это того стоит. Безумец из прошлого благодарен тем, кто доказал ему это, а особенно — женщине, которая, являясь доктором совсем другого порядка, смогла запустить изначально мертвое сердце. Мое.       Нам внушают, что любовь — это чудо, уникальное и неповторимое. О любви снимают кино и поют песни. Нам говорят, что любовь встречается не всегда, что она для избранных. Нам врут. Любовь не уникальней способности дышать. Любовь — не исключение, а правило.       Известное латинское изречение гласит: «Semper mors subest», — «смерть всегда рядом». И, признаться, я не боюсь кончины, ведь на свете существует множество вещей, которые куда страшнее, чем неотвратимый конец. Да и умирать вдвоем и в правду не страшно — страшно остаться одному в мире, где вы были вдвоем. Однако если бы я хотел умереть, это непременно бы случилось на дуэли за ее сердце.       Теперь я уверен: любовь — это когда видят, а не наблюдают. Она не та, у кого нет багажа бытовых проблем и сантиментов. Вся ее жизнь состоит из постоянных внутренних противоречий: она ежеминутно кидается из одной крайности в другую — сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра.       Однако любая проблема — это новая возможность. Она умеет врать, изворачиваться, шантажировать и причинять боль — ее жестокость постоянна, а не периодична. Однако я понял: никто не должен обладать такой силой, но тот, кто ничего не хочет удержать, владеет всем.       Ничто не может служить оправданием для принесение в жертву себя самого, но она бы сказала, что если цель — спасение любимых, то это оправдывает средства. Разве объяснишь, почему люди, не умеющие плавать, бросаются с моста за утопающим? Смысл в том, что руку помощи обычно протягивают те, кто в ней нуждаются.       Всю свою жизнь я запирал в своей голове самого себя — мальчика, потерявшего родного брата. Я стал считать себя социопатом — не от того, что люди мне омерзительны, а от того, что так мне было проще забыть все, что со мной случилось.       Я был уверен, что не существует такого понятия как судьба, а жизнь — это всего лишь сочетание череды обстоятельств. Но встреча с женщиной, совершенно искренне верящей, что предопределение — не теория, а правило, изменила эту позицию. Абсолютной истины не существует — такова абсолютная истина.       Однако теперь я знаю: я там, где она, и, возможно, ради нее и стал тем, кто я есть. Если бы не она, я бы проторчал в пыльной гостиной на первом этаже дома 221В по Бейкер-стрит до конца своих дней, отвлекаясь на пальбу в стену, расследования и игру на скрипке. Каждый мой осколок держится за нее, и я чувствую, что это преступление, но я уже не смогу ее отпустить. Следующего раза у нас может не быть.       После возвращения из «мира мертвых» я стал есть три раза в день и больше спать, оправдывая это тем, что в «командировке» у меня не было такой возможности. Я принял факт того, что на день нужно смотреть, как на маленькую жизнь, и искренне стал считать, что принципиальные люди сильнее беспринципных. Я был уверен, что на мой организм и установки повлиял стресс двух с половиной лет скитаний, однако лишь теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что причина была в другом. Вернее — в другой.       А потом я понял, что мир без меня не рухнет. Понял, что всегда будут находиться другие детективы, полицейские и криминалисты, которые будут приходить к разгадке (пусть медленнее, пусть глупыми способами, но будут), но вселенная не обрушится, а добро в конечном итоге все равно победит зло. Но что неожиданее и оттого страшнее, я понял, что и сам смогу жить без этого.       Однажды, возможно, я решу, что сделал для этого мира достаточно, уеду из Лондона, куплю домик в глуши, заведу пчёл, буду ставить эксперименты, читать, подолгу гулять, высыпаться и есть три раза в день. Снова ирония: единственный в мире консультирующий детектив признал тот факт, что, возможно, когда-нибудь он сможет быть счастлив вдали от криминального мира. Однако я уверен, что никогда не смогу быть счастлив без нее.       Потому что именно она скажет, когда будет пора уйти на покой, поможет выбрать дом и ульи, будет протирать столы в лаборатории и подкидывать хорошие книги, опираться на мой локоть на прогулке, прижиматься к груди во сне и готовить треклятые три приёма пищи.       Я почти готов признать, что она смогла убедить меня в том, что любовь к человеку — даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без веры в бессмертие человеческой души. Она подошла под разъём моей сущности так идеально, что я не смог себе отказать в искушении изменить курсу повенчанного с работой фрика и навсегда сплести остаток своего земного существования с другим человеком. Ведь никто не встречает свой идеал дважды в жизни, да и один раз редко кто его находит. Она однажды сказала вещь, от которой я показательно скривился, однако не признать ее правоту я не могу: из чего бы не были сотворены наши души, ее и моя — едины. Вместо того, чтобы перевоспитывать меня, как люди полагали, она будет делать, она сама забирала у меня не самые лучшие качества: становилась дерзкой, порой грубой, расчетливой и холодной машиной. Впрочем, это суждение ошибочно: на самом деле она была такой всегда.       В газетах ее давно прозвали ведьмой с Бейкер-стрит: за выдающийся ум, хватку и, как пишут журналисты, приворот, который она сделала, чтобы заполучить «убежденного холостяка» Шерлока Холмса.       Что ж, шутки ради я готов согласиться: она наполовину русская и наполовину колдунья — как минимум, ее не убить, она обязательно воскреснет. Но если людям угодно совершенно искренне верить в магию и жить в мире примет и поверий, оправдывающих отсутствие собственных возможностей и целей — пусть так, она меня определенно привязала к себе заклинаниями и заговорами. Какая разница? Ведь ворожейка счастлива, и привороженный доволен.       Я не поэт, но, подобно Александру Блоку, рядом с дочерью далекой от туманного Альбиона России я забываю о подвигах, о доблести и о славе. Тот человек, которого она любит во мне, конечно, лучше меня: я не такой. Но пока она любит, я постараюсь быть лучше себя.       Прожив с Софи Конан Дойл бок о бок все эти годы, я понял одно: если бы ее не существовало, ее нужно было бы придумать.       Я приехала в столицу Англии много лет назад, чтобы преподавать в университете русскую литературу, а с течением лет внезапно оказалась полноправной хозяйкой этого города, собрав в своих ладонях силу десятков, сотен и тысяч людей. Однако ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой, а потому я известна исключительно как доктор русской филологии и спутница единственного в мире консультирующего детектива. Возможно, Господь однажды простит мне мои грехи. Почему? Потому что он милостив, а я — нет. И я бы не простила.       Говорят, британцы лучше всех играют злодеев, а в американских фильмах амплуа негодяев часто достаются русским. Но знаете, что делает злодея по-настоящему великим? Важно, чтобы у него под рукой всегда были средства, позволяющие ему быть на шаг впереди. Мировое господство начинается с внимания к деталям. Что мне Лондон? Я могла бы править миром.       Но я поняла: нет величия там, где нет простоты, добра и правды. Во многом, — потому что я женщина, и быть сволочью для меня — непозволительная роскошь. Я всю жизнь по капле выдавливала из себя раба, но Толстой писал, что человек сознательно живет для себя, а служит бессознательным орудием для достижения исторических и общечеловеческих целей. Я была уверена, что моя цель — воздать по заслугам тем, кто разрушил тысячи жизней по всему миру, в число которых входила и моя.       Откуда я могла знать, что моё сердце, остановившееся ради мести, заново забьется ради любви?       Что ж, глядя с высоты лет на свою жизнь, я понимаю, что судьба — не дура: она никогда не сводит людей просто так. И, кроме того, одна случайная встреча способна изменить всю жизнь. Когда в январе 2010-го я вышла из лаборатории госпиталя Святого Варфоломея, никакая Аннушка не проливала масла, а я уже потеряла голову. Хоть и поняла это намного позже.       Иногда мне кажется, что я знала его до того, как приехала в Лондон, до того, как впервые увидела его, посмотрела ему в глаза, и мы вдохнули один воздух. С самой первой встречи в течение долгих лет нашего знакомства меня не покидает ощущение, что мы всегда знали друг друга. Думаю, при совпадениях бог сохраняет анонимность, и потому я продолжаю верить в то, что наши души, в отличие от тел, бессмертны.       Я не боюсь смерти — я давно стала водить с ней пусть не дружбу, то хотя бы взаимовыгодное сотрудничество, а потому, все еще веря в судьбу, я знаю, что, если моя смерть приведет меня к нему, то всё не напрасно. Я знаю, что найду его, выберу в сотне жизней, в сотне миров, в любой версии реальности. И что важнее — я уверена: он будет ждать меня в каждой из них.       Мы детективы, и мы знаем, что такое «пожизненное». Благо, нам выпал лучший вариант — брак. Говорят, вокруг тебя те, кому ты позволил быть: у меня всегда были родственники, но уже давно не было семьи, поэтому я без оглядки уехала в Америку много лет тому назад. Кто знает, быть может, если в моей семье была любовь, вся моя судьба сложилась бы иначе. Однако мудрый человек сказал: семья не ограничивается кровными узами, но и начинается не с них. Семья заботится о тебе — плевать, что ты ради них делаешь — семья с тобой и в горе, и в радости. Всегда. Они стоят за тебя, не смотря ни на что.       Первую семью мы не выбираем, а свою вторую я нашла сама, и я не прогадала с ней. Поэтому я торжественно клянусь любить каждого из них до гроба и после гроба. По-русски.       А что касается него… Мы оба поняли, что самым главным в нашем партнёрстве всегда была не страсть, притяжение, надежда или даже вера, а понимание ценности и незаменимости друг друга в любых обстоятельствах на протяжении всей жизни. А также то, что мы с ним настолько самовлюбленные, что могли полюбить только кого-то, похожего на себя.       И я полюбила то, кем он является, что он делает и как он пытается быть… Не лучше, нет. Быть самим собой, без оглядки на прошлое. Я вижу его доброту и силу, лучшие и худшие черты, а потому с полной ясностью ума понимаю, кто он на самом деле. Наверное, я никогда не разгадаю его до конца, но я прожила достаточно, чтобы научиться любить человека, а не выдуманный образ.       Я давно признала непреложную истину: что бы с мной ни произошло — Шерлок Холмс для меня останется свидетельством моей неоконченной жизни и тем маяком, на чей свет я буду идти, если вновь заплутаю во тьме.       Когда Софи наконец выбрала блюдо в меню, Шерлок уже пару минут смотрел через оконное стекло на разбивающиеся об асфальт капли дождя. — Холодно, — поморщилась женщина, проследив направление взгляда сыщика. — Мне очень не нравится выходить из дома, особенно — не ради того, чтобы попасть на теплый песчаный пляж, где все ходят в соломенных шляпах, и тебе подтаскивают коктейли. — В Англии есть песчаные пляжи, — заметил ее супруг. — Да кому они к черту нужны эти ваши пляжи? — хмыкнула доктор филологии, снова опустив глаза. — Шерлок и Софи, — сладко улыбнулся подошедший к их столику Анджело. — Не часто вы нас жалуете своим визитом. — Дело, Анджело, — пожала плечами женщина, указывая ему на нужные строчки в меню. — Понимаю, — хозяин ресторана записал заказ в блокнот и кивнул. — Приятного вам свидания. — Это не свидание, — повернул к нему голову детектив.       Мужчина опешил, быстро глянул на улыбнувшуюся Софи и снова посмотрел на Холмса: — Вот как? — он выглядел растерянным. — А что же это? — Семейный ужин, — спокойно ответил сыщик, но Конан Дойл, подняв на него взгляд, успела рассмотреть в его глазах смеющиеся огоньки.       Анджело снова расплылся в улыбке и покинул их. — Что ж, если закроем сегодняшнее дело, придется пересказывать Джону очень и очень много, — проговорила Софи, поставив локти на край стола и сложив ладони в молитвенном жесте. — Не говори «если», — сказал детектив, снова глядя на мостовую. — Говори «когда».       Его жена улыбнулась и, опустив и протянув руку, мягко провела пальцем по его ладони. Сыщик, не отрывая взгляда от вида за окном, повернул кисть и обхватил ее руку своей. И, когда доктор филологии отвернулась, тоже улыбнулся.       Шерлок Холмс и Софи Конан Дойл любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как верные друзья. Им казалось… Нет, они знали, — хотя и не признавались в том, — что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего столько лет они жили бок о бок, скрывая друг от друга самое лучшее, что было в их сердцах. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что их чувство изменило их обоих.       Шерлок Холмс и доктор Софи Конан Дойл погибли в день платы по счетам на крыше госпиталя Святого Варфоломея. Майкрофт Холмс, взявший в свои руки управление «Мориарти», следуя последним услышанным от брата словам, связался с Рэтом Байтом и отдал приказ снайперам ликвидировать их обоих. Старший Холмс знал, что его брат после ее ухода не проживет и года, погрязнув в очередном витке своей, казалось бы, давно оставленной в прошлом зависимости. Он думал, что и жизнь Софи Конан Дойл не продлится слишком долго — по ее следу шли оставшиеся в живых члены «Мориарти», а защитить ее вне Лондона он не мог. По его подсчетам, она бы прожила еще две недели.       Холмс-старший ликвидировал остатки «Мориарти» в течение трех месяцев, а затем навсегда оставил государственную службу и вместе с Элизабет отправился в коттедж брата, где и провел остаток своих дней. Он больше никогда не общался с Ватсонами, Хупер-Лестрейдами и миссис Хадсон, а потому не знал, как сложилась их судьба. Ему хотелось верить, что они смогли оставить прошлое в прошлом. Он ошибался.       Майкрофт был прекрасно знаком с законом физики: «Каждое действие рождает противодействие», — но он и не подозревал, что человеческие судьбы также подвержены этому правилу.       В момент, когда снайперы нажали на курки, старик-Циниуинт где-то там, где наше с вами сознание не может его воспринять, ухмыльнулся, и немного изменил ход этой истории. Когда он сказал душе Софи Конан Дойл еще до ее перерождения в доктора филологии, что существует бесконечное количество разных вариантов вселенной, он не солгал.       В той вселенной, где пули достигли тел детективов, они погибли, а Майкрофт Холмс провел всю жизнь, так и не простив себе их смерти, хотя и понимал, что пошел на вынужденные меры. Однако в другом, параллельном мире, в этот момент началась новая история, продолжающая старую. Обе винтовки дали осечку, а Майкрофт успел осознать, что он творит, и крикнул в рацию, что приказ отменяется.       И в этом, новом мире, Шерлок в эту секунду вдруг тряхнул головой, будто что-то почувствовав и понял, что не может отпустить Софи — ведь, видит бог, все, что она совершила, было из любви к нему. Они успели объясниться, а потому над домом 221B по Бейкер-стрит сменялись сезоны и проносились годы, по всему миру рождались новые истории, многие из которых приводили своих участников к порогу знаменитой квартиры. А Шерлок и Софи помогали всем, кто приходил в их дом не столько с чистым сердцем, сколько с искренним желанием найти решение.       Пожалуй, человек живет лишь дважды: рождаясь на свет и глядя в лицо смерти. Именно поэтому Софи Конан Дойл и Шерлок Холмс, раз за разом оказываясь в опасности, не теряли хватки и стройность мысли. В конечно счете — есть ли разница? Что бы ни случилось, они в любом случае встретятся по ту сторону, и наконец обретут покой после всей этой запутанной и сложной, но интересной жизни. Майкрофт был прав — быть предназначенными друг другу не достаточно. Нужно друг друга искать.       Эти двое нашли, а с того времени играли с силами, от одной мысли о которых у простых обывателей в жилах стыла кровь, и неизменно побеждали. Выиграли они и в схватке с самым опасным и привередливым противником — нет, не с Джимом Мориарти и не с теми, кто остался после него. Шерлок Холмс и Софи Конан Дойл победили самого коварного, жесткого и беспощадного врага человечества. Судьбу.       И вот теперь, сидя в кафе Анджело в паре улиц от родной Бейкер-стрит, детективы поглядывали друг на друга, пряча все еще непривычную улыбку. Они были теми же пляшущими человечками, дело о которых как раз закрывали за этим ужином, только вот плясали под дудку Судьбы — по её велению они полюбили соревноваться с удачей и по этому же на протяжении многих лет боролись с собственными душами. Но игра с собой — неизбежный проигрыш, и этих двоих смогла переиграть только любовь.       По крайней мере, так заметила она. По крайней мере, так почувствовал он. — Никогда в жизни не встречал дела столь же потрясающего и одновременно абсолютно бестолкового, как эти «пляшущие человечки», — сказал Шерлок, отворачиваясь и проходя к креслу. — А наш брак как же? — рассмеялась Софи.       Мужчина посмотрел на ее веселое лицо и покачал головой: — Не буду я с тобой смеяться, — серьезно ответил он. — Джон даже блог закрыл, чтобы не писать про это дело. — Впрочем, ты сам говорил, — продолжила Конан Дойл. — Нас всех преследует прошлое. Мы оба знаем, что нам не суждено жить нормальной жизнью с таким прошлым, — она хмыкнула. — Но мне вообще не нравятся нормальные люди. Они слишком правильные, чересчур обычные. Мне больше по душе психи, которые отходят от рамок общества. — Мысли совпадают только у гениев и сумасшедших, — откликнулся Шерлок. — Выбирай, кто мы. — Это две крайности одной и той же сущности. Не забывай: все самое прекрасное в этом мире создано нарциссами, самое интересное — шизофрениками, невозможное — психопатами, самое доброе — депрессивными. Здоровые почти не вносят вклад в историю, — Софи развела руками. — Само время выбрало нас для этого. — Время? — детектив нахмурился. — Время, судьба, бог, — женщина отвернулась к окну. — Нужное — подчеркнуть. — Скажи еще, что бог помогает нам вести наши дела, — оглянулся на нее мужчина. — Отчего бы мне это не сказать? — тихо ответила Софи. — Ведь именно ты победил Мориарти. — Бог ли я? — Шерлок покачал головой. — Нет. Потому что не бог выиграл эту войну, — он посмотрел на Софи, — это сделали мы. — Твоя правда, — она встретилась с его взглядом. — Однако игра не закончена — видимо, это и есть наша судьба. — Судьба лишь иногда определяет нашу жизнь, — ответил Холмс. — Мы проверили это опытным путем. Но она не всесильна, а вот… Любовь — это то, что руководит тобой всегда. — «Всегда» — это слишком долгий срок, чтобы любить кого-то, — заметила Софи. — Мне не показалось, что это было слишком долго, — ответил Шерлок.       Доктор русской филологии улыбнулась: — Когда-нибудь я привыкну к тому, что ты стал таким сентиментальным, — она помолчала. — Чехов писал: «Вся Россия — наш сад». Что ж, мудро. Попробую перефразировать классика. Вся Британия — наша гостиная, — доктор посмотрела в окно. — Потому что эта история сильнее зла, времени, смерти, судьбы. Потому что на нашей стороне все «если».       Холмс перевел взгляд на нее: — Раз ты так хочешь говорить сегодня о судьбе — изволь. Если твое или мое прошлое однажды нас настигнет, а я не могу с ним чего сделать — в чем я сильно сомневаюсь — финал мы встретим вместе. — Если, — проговорила Софи, вновь улыбнувшись. — Если, — повторил за ней Шерлок, плохо скрывая улыбку.

Конец.