***
Николай устал от поездки. Она заняла более суток, а карету всю дорогу нещадно трясло. За окном не было ничего интересного — сплошные мелькающие деревья. Еще, как оказалось, была парочка сел, но их Николай проспал. Приехали они уже затемно. Было сложно что-либо разглядеть, но Гоголь для себя отметил, что наследство, полученное Андреем, не было такой уж рухлядью. По крайней мере, особняк производил достойное впечатление. Снаружи. Внутреннее убранство комфортом не отличалось — сразу стало очевидно, что в доме давно никто не жил. Но сейчас там сновало довольно много прислуги и рабочих, поэтому вскоре картина явно должна была измениться. Поужинав и умывшись, Николай отправился в выделенную ему комнату. Обстановка оказалась занимательной, особенный интерес привлек шкаф с запылившимися книгами и кровать с балдахином, на резном каркасе которой была выточена голова какого-то мифического чудовища. На стенах висели картины с видами средневековых замков и совсем неуместными здесь пасторальными сценками. Гоголь чувствовал беспокойство. Состояние легкой тревоги было для него нормальным явлением, не покидавшим его никогда, поэтому на основании только этого сложно было делать выводы о том, есть ли здесь нечисть. Но в дополнение Гоголь ощущал что-то… потустороннее. Оно словно пронизывало весь дом насквозь, отпечатавшись в комнатах, коридорах, стенах и предметах обстановки. Спать здесь Николаю было как-то некомфортно. Побродив по комнате, покопавшись в ящиках тумбочек и стола (там ничего особенного не оказалось), поглядев в окно и еще раз осмотрев картины, Николай приступил к более интересному делу. Книжный шкаф так и манил к себе. Бывший владелец собрал немаленькую коллекцию, и можно было рассчитывать найти какое-нибудь редкое издание. Вытащив наугад одну книгу, Николай провел пальцами по кожаной обложке. — Кто вы такой и что забыли в моей комнате? — тихий вопрос прозвучал словно шелест за спиной. От неожиданности Гоголь выронил фолиант на пол. Обернувшись, он увидел молодого человека, недовольно смотревшего на него. Тот выглядел более, чем странно. Его одежда была старомодной — короткие узкие бриджи, белые чулки, туфли с пряжками, богато расшитый длинный фрак и рубашка с высоким воротом. В довершение всего на голове у нежданного посетителя красовался напудренный парик. Его лицо было очень бледным, а под глазами пролегли темные круги. Не дав Николаю прийти в себя и ответить на предыдущий вопрос, он задал следующий: — С какой стати вы трогаете мои вещи, да еще настолько неаккуратно? — он указал на лежащую на полу книгу. — Простите. Хозяин дома позволил мне здесь остановиться, — выдал первое, что пришло в голову Николай. Сказав это, он осознал одну простую деталь — явившийся ему не был живым. Получается, призрак? — Хозяин дома? Он сейчас перед вами. И я что-то не припомню, чтобы приглашал вас к себе. Уходите! Николая не пришлось просить дважды. Выйдя в коридор, он опечаленно опустился на стоявшую там небольшую оттоманку. Из комнаты выгнали, куда теперь идти? Андрея беспокоить не хотелось, тот, скорее всего, уже спал, устав от дороги не меньше его. Призрака можно попытаться изгнать, но, если это бывший хозяин дома, получится как-то невежливо — только приехал и уже обряды проводить, даже не отдав дань уважения. К тому же, возможно у него здесь незавершенные дела и нужно помочь. Исследовать этот не самый приятный дом ночью в темноте тоже не хотелось. Лучше оставить все на утро. Не придумав ничего лучше, Николай кое-как устроился на узкой оттоманке, свернувшись в клубок, и закрыл глаза. Вскоре он сам не заметил, как провалился в крайне дурной сон. Каменные ступени неудобной винтовой лестницы сбегали вниз. Поручней не было, поэтому Николаю пришлось спускаться, придерживаясь рукой за шершавую стену. Все вокруг окутывал мрак, который был словно живой — он постоянно менял очертания, то расползаясь по стене, то расстилаясь под ногами, то клубясь, подобно дыму. Непонятно откуда налетали порывы ледяного воздуха, напоминавшие дыхание призрака. В черном тумане что-то неприятно стрекотало. Николай заметил, что по ступеням скачут, бросаясь врассыпную от каждого его шага, странные маленькие существа, глаза которых хищно поблескивали в темноте. Миновав лестницу, Гоголь оказался на узкой площадке перед тяжелой железной дверью. На ней висел огромный замок, выполненный в виде искаженного гримасой ярости демонического лица. Очередной холодный поток с легким гулом прокатился по пространству. Николай поежился, почувствовав, что сзади кто-то есть. Он обернулся и вздрогнул — ступеней больше не было, а к нему размеренно приближался сонм полупрозрачных фигур, с ног до головы замотанных в темные балахоны, свисавшие лохмотьями. Из-под них виднелись только тонкие синюшные руки, похожие на плети. Гоголь застыл, лихорадочно соображая. Нужно попытаться открыть замок, но как? Дрожа, он провел по его поверхности. Куда тут хотя бы ключ вставляется? Демоническая физиономия на замке внезапно ожила. Черты её исказились еще больше, а глаза вспыхнули бледно-голубым светом. После этого раздался вой, которому вторили духи, уже успевшие подойти к Николаю совсем близко. По их балахонам начала течь кровь, постепенно заливая пол. Призраки обступили Гоголя и, пытаясь отмахнуться, он задел балахон одного из них, и тот слетел, обнажая окровавленную фигуру человека, безумно скалившего зубы. Вскоре лохмотья исчезли и с остальных, явив изуродованную плоть. Все они тянулись к Николаю, пачкая его одежду. Гоголь в ужасе прижался к двери, а та неожиданно распахнулась, и он буквально влетел в скрывавшееся за ней помещение, едва устояв на ногах. Духи сгрудились на пороге, словно не смея следовать дальше. С их стороны доносилось угрожающее шипение. Путь назад был отрезан, а то, что находилось в помещении, было совершенно неразличимо, только светящиеся глаза демона освещали небольшой клочок пространства возле входа. Во тьме явно кто-то скрывался — раздался тихий стук шагов, затем послышалось хриплое дыхание, сменившееся пугающим треском, словно вылетавшим из горла обитателя этого места. Николай тщетно пытался разглядеть это очевидно жуткое существо. Вокруг всё резко стихло и словно застыло — и шаги, и дыхание, и шипение призраков. Николай замер, ожидая, что будет дальше. Внезапно чьи-то кривые белые пальцы сомкнулись на его руках и потащили вперед, во тьму, все дальше от выхода. Над ухом раздался пронзительный крик. Гоголь стал вырываться, но нечто, схватившее его, только усилило хватку. — Голубчик, проснитесь, проснитесь! — кто-то прижал Николая к себе, не давая дергаться. Он вскрикнул и открыл глаза. На него обеспокоенно смотрел Гуро. — Я… Як-ков? — опешивший Николай даже забыл добавить отчество. Откуда он здесь? А, впрочем, какая разница. Гоголь зарылся лицом в сюртук следователя. Так хорошо… Так спокойно… И кошмары уже не кажутся такими страшными. Гуро ждал, пока Гоголь отойдет от увиденного, не разжимая объятий. Наконец, Николай поднял голову. Их взгляды встретились… — Николай Васильевич, с вами всё в порядке? — стоявший, как оказалось, рядом Андрей довольно резко вклинился в многообещающий момент. Гоголь поспешно отстранился от недовольного вмешательством Гуро, кисло поглядевшего на Сабурова. — Да, Андрей Владимирович, я в порядке, просто плохой сон приснился. — А почему вы в коридоре спали? — недоумевал Сабуров. — Меня призрак из комнаты прогнал. — Что? Значит истории про него не вымысел? Наверно, стоит его изгнать? — Нет. Это дух бывшего хозяина дома, не стоит его пока трогать. У меня был очень странный сон. Похоже, в этом доме скрывается что-то дурное. — Дурное? — заинтересовался Гуро. — Что конкретно? — Я пока не понял. Яков Петрович, почему вы здесь? — Было подозрение, что один знакомый Андрея Владимировича, который очень интересует полицию, может прятаться здесь. Но, видимо, он выбрал другое место. Андрей Владимирович, простите мой неожиданный визит. Думаю, я здесь задержусь. Не вашего друга, так призрака поймаем, если, конечно, Николай Васильевич не хочет вернуться домой. — Я чувствую, что должен разобраться в происходящем, — ответил Николай. — Но вам-то зачем этот призрак? — Затем, что одного я вас здесь не оставлю. Гоголь смутился. Получается, из-за него теперь Гуро будет доставлять Андрею неудобство своим присутствием. Да и вообще, скорее всего, он просто использует беспокойство за него как предлог дальше следить за Сабуровым. Лучше бы конечно просто уехать. Но в видении, как ему показалось, скрывалось нечто важное, в чем нужно было обязательно разобраться. — Простите, Николай Васильевич. Я дам вам другую комнату и лично её проверю, — сказал Андрей, который был на удивление спокоен, словно внезапный приезд Гуро ему совершенно не мешал. — И мне не забудьте подыскать, — встрял Яков. Сабуров кивнул и отправился готовить комнаты. — В чем вы его подозреваете? — тихо спросил Николай. — Ни в чем конкретном, — уклончиво ответил Гуро. «Не хочет мне рассказывать» — подумал Гоголь. О тех, на кого работал Яков вспоминать не хотелось. И было очень неприятно от того, что у Андрея, которому он симпатизировал, могли быть проблемы с ними.***
Яков затянул Николая в свою комнату и закрыл дверь. — Скучали по мне? — с иронией в голосе спросил он. — Очень, — честно признался Николай. — Тогда воспользуемся моментом, — Гуро мягко привлек его к себе. Так близко. Сердце Гоголя сжалось в предвкушении. Но как этим заниматься здесь, когда поблизости снует столько народу. Живого и мертвого… — Тут призраки обитают, — с сомнением проговорил Николай. — Какой вы застенчивый, — рассмеялся Гуро. — Сейчас решим эту проблему. С этими словами он достал мел и начертил несколько непонятных знаков на двери. Затем, вытащив из своих вещей бутылку с водой, и обрызгивая ею стены, Гуро прочел заклинание на латыни. В конце этого действия он поставил на стол странный предмет в виде вырезанной из камня пирамидки серовато-белого оттенка, на которой периодически вспыхивали и гасли надписи, выполненные золотой вязью. — Всё, нет тут никого. Для отпугивания обычных призраков вполне сойдет. — А если они необычные? — с недоверием спросил Николай. — Видите эту пирамидку? Если бы в комнате была нежить — призраки, мертвяки, или еще кто-то подобный, она бы почернела. Жаль только радиус действия у неё невелик — на весь дом не хватит. Но нам пока и этого достаточно. — Откуда у вас такой предмет? — Сувенир с поездки на восток, — загадочно улыбнулся Яков. — Опережая ваши расспросы, скажу, что сейчас мне про неё рассказывать неохота. Есть занятие поинтереснее. Толкнув Николая на кровать, Гуро сел рядом, перехватил его поперек пояса и усадил к себе на колени. Не зная, куда деть руки, Гоголь положил их ему на плечи. Очень хотелось коснуться его волос, провести пальцами по щеке, губам, двинуться ниже, но что-то останавливало, сковывая движения и заставляя застыть в нерешительности. Николай сам не мог понять причину этого — они уже были близки, почему же он все еще стесняется? Якова его замешательство только позабавило: — Вы у меня такой скромный. И при этом такой восприимчивый — реагируете даже на малейшее касание. Проводить с вами время — сплошное удовольствие. Его рука легко, без всякого нажима, скользнула между сведенных ног Николая. Добравшись до самого чувствительного места, Яков стал совершать плавные поглаживающие движения. Гоголь сцепил зубы, чтобы не застонать, и глубоко вдохнул. Пробудившейся плоти становилось тесно в стягивающей её ткани брюк, она пульсировала, заставляя кровь бежать сильнее, волнами отдаваясь по всему телу. С каждой секундой это ощущение становилось все мучительнее, но вместе с тем доставляло странное удовольствие. Яков, желая растянуть прелюдию и распалить побольше своего любовника, перевел руки на его бока. Ну зачем он так? Дрожащими пальцами Николай начал сбивчиво расстегивать пуговицы на сюртуке Гуро. Тот не мешал ему, а выжидал, выстукивая по его телу какой-то ритм. Не выдержав, Гоголь припал губами к шее Якова, слегка прикусив тонкую кожу, касаясь языком бьющейся жилки. Издав тихий рык, он разделался с мелкими пуговицами воротника рубашки и лизнул выступающую ключицу. Яков перевел ладони ниже и резко, даже болезненно, сжал ягодицы Николая, заставляя его вскрикнуть и тут же, в отместку, сжать зубами оголившийся участок груди. — До чего же вы кусачий! — воскликнул Яков и хлопнул его по бедру. Щипки и хлопки, видимо, заставили пробудиться нечто темное в Николае, и это нечто было довольно наглым. Ловя себя на мысли о том, что потом ему будет очень стыдно, он рванул края рубашки в стороны, удовлетворенно наблюдая, как ненавистные пуговицы словно брызги разлетелись в разные стороны. Якову это действие, похоже, понравилось. Николай с силой толкнул того на кровать и устроился поудобнее у него на бедрах, любуясь на его стройное и, вместе с тем, сильное тело. — Вы, я смотрю, сегодня в боевом настрое, — заметил Гуро. Ничего не ответив, Николай быстро избавился от собственных сюртука, жилета и рубашки, небрежно швырнув их на пол. Он сам не мог понять, куда делась его застенчивость, но вести себя хотелось именно так. Гуро с интересом наблюдал за ним. «Ну-ка, покажи, на что способен» — словно говорил его взгляд. «И покажу, не сомневайтесь» — подумал Николай. Сегодня он не уступит Якову возможность взять то, что хочется. Но тот, похоже, и не собирался с ним бороться, держа руки на поясе Николая и поглаживая большими пальцами его живот. Желание нарастало, а собственная неопытность совершенно перестала беспокоить Гоголя. Нагнувшись поближе, он стал жадно целовать Гуро в шею, грудь, живот, изучая каждый миллиметр. Судя по участившемуся дыханию последнего, ему явно было приятно. Не прекращая поцелуев, Николай стал расстегивать ремень на брюках Якова. Тот в это время уже успел стянуть с него остатки одежды — осталось только стащить их с себя окончательно и скинуть туда же, где валялось все остальное. Внезапно, Яков обхватил Николая и резко перевернулся, придавив его к постели. Отстранившись ненадолго, он проворно снял с себя все, и затем, пользуясь замешательством Гоголя, снова оказался сверху. — Нет! — вскрикнул Николай и тут же вцепился ногтями ему в спину. — Сегодня я хочу по-другому! — Да что вы? — протянул Гуро и накрыл его рот поцелуем. Николай довольно агрессивно ответил. Их языки сплетались, что не мешало Гоголю ерзать под Яковом, пытаясь спихнуть его с себя. Прикосновения Гуро в это время стали уже откровенно бесстыдными, и совершаемые им движения распаляли и без того разгоряченную плоть. Подавшись назад, Яков ослабил хватку и позволил Гоголю вывернуться. Он воспользовался полученной возможностью и залез на него. — Дайте мне это сделать! — хриплым от желания голосом чуть-ли не потребовал Николай. Где-то на краю сознания находилось непрекращающееся удивление от собственных действий, но захвативший его настрой был гораздо сильнее. Он добьется этого от Гуро. Яков дотянулся до тумбочки и вручил ему флакон. — Дерзайте, — улыбнулся он. И Николай дерзнул. От ощущений голова шла кругом, но он продолжал, подбадриваемый Яковом, довольным его инициативой и получаемыми ощущениями. О последнем Николай постарался максимально позаботиться. Движения сначала были неловкими — он очень надеялся, что не сделал Якову больно, но, даже если это и было так, тот виду не подал. Потом все стало гораздо проще. Им было хорошо. Обоим. — Мой… — выдыхал Николай, плавно продвигаясь в его горячее нутро. Яков реагировал довольно тихо — только блаженно улыбался, слегка постанывая. Гоголя это возбуждало все сильнее. Он стремился добиться от него большего проявления эмоций, но тут Гуро остался верен себе. На его шее Николай оставил много своих меток — теперь Яков несколько дней будет носить рубашки с высоким воротом. В душе тешилось самолюбие — пусть только сейчас, но Яков всецело принадлежал ему. Дальше он снова станет загадкой с закрытой душой, человеком, действия которого крайне сложно предугадать. Но этот момент у Николая не отнимет никто. И никто не помешает ему насладиться им сполна. Но как же хочется, чтобы Гуро действительно стал его — не только сейчас, но и вообще. — Да, Николай Васильевич, умеете вы удивлять, — Яков откинулся на кровати, поглаживая довольного Николая, свернувшегося в клубочек у него под боком. До этого он, после той удивительной напористости, овладевшей им, впал в смущение и стремительно юркнул под одеяло. Яков присоединился к нему, и теперь они отдыхали после бурно проведенного времени. — Знаете, что мы сделаем, когда вернемся в Петербург? — спросил Гуро. — М? — лениво хмыкнул Николай, прижимаясь к нему покрепче. — Найдем вам другую квартиру. Вы не должны жить в этой обшарпанной халупе. Потом пойдем к портному. Такой красивый молодой человек должен одеваться соответствующе. — Что? — Николай приподнялся на локте и уставился на Якова недоуменным взглядом. — А что вас так удивляет? Считайте это моей заботой. Я не позволю вам прозябать. С вашим романом, к сожалению, нехорошо вышло, но следующее ваше произведение я проверю лично. И могу вам обещать — оно станет самым читаемым в России. Равно как и все остальные. — Яков Петрович, вы меня ни с кем не перепутали? — Николай выглядел уязвленным, а его вопрос прозвучал довольно холодно. — С кем я вас должен был перепутать? — удивился Гуро. — С содержанкой, или как их там называют в мужском поле. — Ну как же вы можете сравнивать себя с содержанкой, Николай Васильевич. Вы — творческая личность, а они всегда нуждаются в поддержке, — Яков попытался обнять Гоголя, но тот отстранился. — Я буду жить по тем средствам, которые сам заработал. В той квартире, которую могу оплатить. Ходить в одежде, которая мне по карману. И если я узнаю, что вы вмешиваетесь каким-то образом в продажи моих сочинений, то… — Всё-всё-всё, можете не продолжать, — прервал его Гуро. — Но я не понимаю, почему вы отказываетесь от помощи? Я же от чистого сердца. — Вам много помогали, Яков Петрович? Уверен, что нет. — Почему вы так в этом уверены? — Вы не ждете чьей-то поддержки. Рассчитываете только на себя. Признаться, я восхищаюсь вами. — Спасибо, конечно, Николай Васильевич, мне приятно это слышать, только при чем здесь я? У нас же разный род деятельности, — недоумевал Яков. И что вообще нашло на Гоголя? Ну какой нормальный человек откажется от возможности сделать свою жизнь легче и приятнее. Между тем, Николай явно оскорблен его предложением. — Это не важно, кто чем занимается. Я хочу понять, чего я стою сам по себе. Чего я сам могу добиться. — Оберегаете свою независимость? — спросил Гуро, чувствуя, что стал еще больше уважать Николая. Не прост, парень, очень не прост. — И еще, — Гоголь не ответил на его вопрос. — Никогда не используйте меня в интересах своего тайного общества. — Вас это так беспокоит? Не такие уж мы и плохие. Вот я, например, — он сделал еще одну попытку обнять Николая, но тот удержал его. Лицо молодого человека приобрело обеспокоенно-упрямое выражение, глаза, в которых загорелся темный огонек, расширились. — Никогда. Слышите? Никогда! — с нажимом произнес он. — Вы один раз мне уже солгали. Теперь я хочу, чтобы вы были со мной честны. Вам я помогу, если нужно, но в их махинациях участвовать не намерен. Якову не хотелось лгать Николаю. Но как объяснить ему, что такие, как он — предмет первейшего интереса общества Бенкендорфа? Если бы Яков не дал понять, что с Гоголем будет работать лично, и никому другому лучше его не трогать, сейчас бы ему уже сделали предложение, от которого невозможно отказаться. До этого Яков просто скрыл информацию о способностях Николая, дав тому возможность спокойно пожить два года, пока он не присоединился к Пушкину, и все раскрылось. Теперь защитить его мог только Гуро, создавая при этом уязвимость для себя. С Бенкендорфом их связывало некое подобие дружбы — вместе служили, вместе прошли несколько военных кампаний, вместе работали над созданием Третьего отделения и тайного общества. Но иллюзий насчет Александра Христофоровича у Якова не было. Пока он делает то, с чем не справляются другие, он интересен Бенкендорфу, и даже может забрать понравившегося Темного себе. Только от работы «на благо государства» последнего все равно никто не освобождал. Всё, что мог сделать Гуро — смягчить его участь, привлекая только к своей работе, которая должна быть выполнена качественно. В противном случае Бенкендорф найдет другого исполнителя, тем более, что желающих занять место Якова было огромное количество, и они буквально дышали ему в спину, мечтая получить такое же влияние, как у него. Теперь Бенкендорф еще и знает, что у Гуро появилась дополнительная слабость. Яков не сомневался, что, если начальник будет им недоволен, то без зазрения совести использует её против него. Правда, и у Якова есть свои козыри. Но доставать их стоило только в самом крайнем случае. И как все эти сложности и подковерные интриги можно было донести до Николая, который в своем упрямстве, очевидно, был готов разрушить собственную жизнь, только бы не сотрудничать с неприятным ему тайным обществом? И плевать ему было на могущество его участников. Яков решил, что постепенно он все-таки сумеет изменить мнение Николая. Но пока лучше скрывать правду. Для его же блага. Яков схватил Гоголя за руки и прижал к постели. — Какой вы у нас важный. — Пустите! — крикнул Николай и попытался вырваться. — Не смейте меня использовать! — Ух, разбушевались. Да с чего вы взяли, что я собираюсь вас использовать? Не доверяете? Николай явно смутился и теперь выглядел виновато. Его пальцы, сжатые в кулаки, расслабились, и Яков уменьшил хватку. — Думаю, нам не стоит ссориться из-за такой ерунды. В одном вы можете быть точно уверены — я не причиню вам вреда. Вы мне очень дороги. Ответ получился уклончивым, но Николая, не желавшего раздувать ссору, и, видимо, уже пожалевшего о своей вспышке, устроил. — Вы мне тоже очень дороги, Яков Петрович. Даже больше, — его глаза заблестели, отражая сильные чувства. Яков отпустил руки Николая и обнял его. Тот доверчиво прильнул. Гуро был рад восстановлению идиллии. Ни о чем другом думать не хотелось. Даже о мудреном задании, которое нужно выполнять. Всё завтра. А сегодня можно рискнуть и дать волю чувству. Тому самому, которого Яков так остерегался.