Связь

Яков придирчиво осматривал костюм, надетый на Николая, кое-где оправляя несуществующие складки. Гоголя это сильно смущало — то, в чём он собирался отправиться на бал, выглядело явно проще, сидело хуже и было пошито из гораздо более дешёвой ткани, нежели одежда Якова. Вдруг он сейчас скажет, что стыдно являться в таком в приличное общество? Но Гуро, даже если и имел критические замечания, оставил их при себе. Сам Гуро, похоже, прибывал в приподнятом настроении. Его глаза горели почти мальчишеским задором, и одного взгляда на него хватало, чтобы понять — он очень рад предстоящей поездке. Николай знал, что в последние несколько месяцев у Якова было много работы, не дававшей выбраться куда-нибудь поразвлекаться. А ему, судя по всему, очень хотелось. Чего нельзя было сказать о Николае. К его нелюбви к подобным мероприятиям добавились ещё и недовольство своим внешним видом и сомнения в собственном умении танцевать. Он опозорится — вот чем всё это кончится. И свалится в обморок, это как пить дать. И у Якова будут спрашивать, что за недоразумение он с собой притащил. Танцевать Яков его учил. Он начал это делать одновременно с другими тренировками, видимо, уже тогда собираясь брать его с собой на балы. Николай, как и во всём остальном, проявил себя старательным учеником, и вроде бы у него даже получалось. По крайней мере, на ноги Якову он перестал наступать уже на втором занятии. Но ручаться за то, что в реальной обстановке не растеряется и не станет неуклюжим, он не мог. И вообще, какой смысл во всём этом обучении, если потанцевать с тем, с кем хочется, ему всё равно не удастся? Интересно, а сам Яков-то чем собрался заниматься? Заставлять его ревновать? Вон, какой оживлённый. Чем больше Николай думал об этом, тем больше погружался в недовольство. Интересно, а требование не участвовать в танцах, и предпочесть более спокойные развлечения, будет очень наглым? «Спокойные — это играть с господами мужского пола в карты?» — при этой мысли Николай горестно закатил глаза. От кого угрозы больше — от дам, или господ? Это просто невыносимо! — Ты прекрасен, — подытожил Яков и чмокнул его в щёку. Ладно, пусть танцует. Хотя делиться вниманием Гуро, да ещё и такого разряженного, не хотелось абсолютно. Чьи руки будут его касаться? Кому он будет говорить приятные уху глупости? Не догадываясь о его печалях, Яков подлил масла в огонь, заведя совсем уж возмутительный разговор: — На балу, Ники, будет много интересных и привлекательных людей. Кто-то из них, возможно, очень тебе понравится. — Ты сейчас о чем вообще? — раздражённо спросил Николай, уже догадываясь, к чему он клонит. — Я хочу, чтобы ты знал — наши отношения никак тебя не ограничивают. Я понимаю, что ты ещё очень молод и не нагулялся. Да что я говорю — даже и не начинал. К чему я — в общем, если ты решишь закрутить с кем-то интрижку, я пойму. А ведь вроде такой умный человек! Как вообще можно было додуматься до подобного бреда?! Это превзошло любые ожидания! Возмущение Николая оказалось настолько велико, что он пару секунд просто стоял, хватая ртом воздух. — Да как ты можешь даже предполагать такое?! Мне никто не нужен, кроме тебя! — наконец, выпалил он. Множество неприятных чувств теснилось у него в душе. Распространяется ли подобная «свобода» на самого Якова? Неужели ему настолько наплевать, с кем Николай будет проводить время? Если он ни капельки не ревнует, можно ли говорить о серьёзном отношении? Не имея никаких сил отвечать, Гоголь сложил руки на груди и отвернулся. — Обиделся, мой хороший, — Яков обнял его. — А зря. Я же о тебе думаю. — Знаешь, Яков, иногда будет намного лучше, если ты не станешь этим утруждаться, — съязвил Николай. — Никто тебя не заставляет это делать. Я просто сказал на тот случай, если тебе захочется. — А то, что по отношению к другим людям, в особенности, к девушкам, это получится отвратительно? А если я и правда заинтересуюсь кем-то, тебе будет безразлично? И сам ты — тоже собираешься крутить интрижки? — Неужели ты ревнуешь? — с умилением спросил Яков. — Надо же, я и подумать не мог, что столь очаровательное юное создание будет ревновать такое ископаемое, как я. — Вот уж точно — ископаемое, — Николай развернулся к Якову и смерил его сердитым взглядом. — Второго такого найти — ещё постараться надо. «Второго такого же идиота», — выругался про себя Гоголь. — Ладно, Ники, ты же сам понимаешь, что за меня можешь не беспокоиться — я свой выбор сделал и его не изменю. — Это откуда же я должен знать о том, кого ты там выбираешь и как? Мысли я читать не умею. Раз тебя так заботит моё состояние — не нервируй меня больше подобными разговорами. И сразу предупреждаю — увижу с кем-нибудь… Николай не договорил. И правда — ну узнает он об интрижке Якова, а дальше что? — Ого, да у тебя глаза почернели на миг. Ладно-ладно, закрываем эту тему, пока ты тут всё не разнёс, — в голосе Якова послышался восторг. Он его проверяет что-ли таким образом? — Знаешь, Яков, иногда ты мне кажешься ещё более странным, чем я. — Ну и прекрасно, — радостно ответил Гуро. — Значит, скоро мы будем прекрасно понимать друг друга. — Поскорей бы уже, — проворчал Николай.

***

Когда Николай вошёл в зал, то почувствовал лёгкую растерянность. Множество раздражителей моментально хлынуло в его неподготовленное сознание, оказавшееся неспособным воспринять их все одновременно. Слишком яркое освещение от огромного количества свечей, сиявших так, что даже солнце в погожий день едва ли могло сравниться с ними; люди, мельтешившие тут и там, от быстрых перемещений которых тут же начало рябить в глазах; дамы, похожие на экзотических птиц в своих немыслимых нарядах; запах духов, ударивший в нос и вызвавший желание чихать; шум — всё слилось в одну пёструю какофонию. В такой толпе трудно оказаться замеченным, но у Николая возникло впечатление, будто все смотрят исключительно на них с Яковом. — Готовься, сейчас нас атакуют, — шепнул ему Гуро. — Какие гости к нам пожаловали! — воскликнул невысокий мужчина, до этого беседовавший с группой людей. — Яков Петрович! И… Николай Васильевич! Смотрите, господа, начинающий, но уже достигший определённого успеха писатель решил почтить своим присутствием моё скромное жилище. Право, я очень польщён! Гоголю захотелось спрятаться. Их тут же окружили люди, с которыми Яков начал обмениваться приветствиями. — Николай Васильевич, вы сегодня порадуете нас чтением своих произведений? Возможно, у вас припасено что-нибудь новенькое? — задала вопрос дама в синем платье, с которой Николай определённо не был знаком. — Вера Дмитриевна, Николай Васильевич пришёл сюда отдохнуть. Давайте лучше я попробую вас развлечь, — ответил за опешившего Гоголя Гуро. — Только если вы мне расскажете что-нибудь занятное из вашей дознавательской деятельности, — Вера Дмитриевна кокетливо повела веером. — Обязательно! Но сначала помогу Николаю Васильевичу влиться в обстановку. «Забери меня отсюда!», — взмолился про себя Николай, кидая Якову жалобный взгляд. «Бедный Ники», — подумал Яков. Он выбрал место чуть поодаль от общего сборища, чтобы дать Гоголю возможность перевести дух и немного привыкнуть. Тот смотрел на него широко раскрытыми, испуганными глазами. Да, многому его ещё научить придётся. Этих людей не нужно бояться — если знать, как с ними обращаться, они становятся просты, как три копейки. При случае, конечно, они могут сбиться в стаю и сожрать без следа, но здесь, как и в любой другой хищной среде — выживает сильнейший. Его забавляло приходить на подобные мероприятия — многие знали, что он не простой следователь, и мог вертеть чужими судьбами, как хотел. С ним любезничали, перед ним заискивали и пытались предложить что-нибудь полезное за его расположение. Глупо избегать общества, когда оно может столько дать. И Николай должен занять здесь своё, достойное, место — подле него. И научиться всему, что знает Яков. Сегодня он опять умудрился обидеть Гоголя. Хотя умудрился — не самое подходящее слово. Реакция-то как раз была предсказуемая, но Якову нужно было завести этот разговор, и чем раньше, тем лучше. Не для Николая — для себя самого. Конечно, парнишке неприятно это слышать. Будучи столь юным, совершенно нормально требовать от партнёра исключительной верности, проявлять собственнические наклонности, верить в какую-то там волшебную связь и во всем руководствоваться эмоциональным порывом. Но Яков уже не в том возрасте, чтобы тешиться подобными приятными вещами. Тем более, прекрасно зная, как оно бывает на самом деле… Иллюзий на свой счёт он никогда не испытывал. Сейчас для Николая всё в новинку, и он чувствует к Якову огромный интерес, пытаясь разгадать его мысли и поступки. Но что будет через несколько лет, когда то, что удивляло и восхищало, постепенно станет привычным и обыденным? И каким станет сам Яков? Время — коварная штука. Яков не жаловался на своё отражение в зеркале — образ жизни, дисциплина и финансовые возможности весьма благотворно сказывались на внешности. Но так же не будет вечно. И, если отбросить рассуждения о том, что ему всё-таки удастся отыскать секрет бессмертия, то их с Николаем разница в возрасте могла со временем стать проблемой. Кстати, о вечной жизни — ходили байки о том, что Тёмный может сделать такой подарок избранному человеку, но подтвердить их никто не мог. Тёмные вообще были настолько редким явлением, что собрать о них точную информацию не представлялось возможным, а те, кто всё-таки попадался, не стремились делиться своими тайнами, поэтому даже от «исследователей» прошлого сохранилось не так уж много по-настоящему ценных записей. Что же касалось Гоголя, то Гуро был абсолютно уверен, что настанет день, когда ему захочется посмотреть на сторону, в поисках чего-нибудь новенького и свеженького. Обычная жажда впечатлений, Яков не мог её осуждать, потому что и сам был таким. Да, они совершенно разные по своей сути, и Николай мало чем на него похож. Но в этом отношении, по мнению Якова, люди проявлялись одинаково. Страсть рано или поздно угасает, а что остаётся на её месте — большой вопрос. И здесь самое главное — заранее всё контролировать. Привязать к себе человека можно, дав мнимую свободу. Тогда Николаю не придётся скрывать свои будущие похождения, и их можно будет направлять в нужное русло, отсеивая нежелательных кандидатур. Всё равно, никто не сможет сделать для него то, что способен Яков. Главное — не выдать своего желания получить как можно больше власти над Николаем. А оно становилось с каждым днём только сильнее, создавая риск потерять расчетливость в действиях и испортить отношения, чего им обоим точно не было нужно. Зачем нервировать Гоголя? Но наблюдать за тем, как он раскрывается, постепенно проявляя свою совсем другую сторону, оказалось интересно. Эта сторона скрывала тёмную, ревнивую и агрессивную часть души Николая, и Яков мог признаться, что ему нравилась и она. А как у него сверкнули чернотой глаза, когда он разозлился! Что-то дикое и необузданное, словно стихия, скрывалось в этом скромном молодом человеке. Одно только присутствие рядом с ним вызывало у Якова всё более и более сильные чувства. Разве можно пожалеть хоть что-то, чтобы приручить это удивительное создание? — Я здесь вообще никого не знаю, — прошептал Николай, стараясь не смотреть лишний раз на присутствующих. — Да я тебе сейчас расскажу, — постарался приободрить его Яков. — Тот человечек, который нас встретил — маленький и пухленький — хозяин этого дома, Василий Демидович Чернецкий. Дама с жуткими кудряшками в бордовом платье — его жена, Ангелина Павловна. Та изящная брюнетка, которой я теперь должен историю — Вера Дмитриевна Левадова. С ней поосторожнее — большая любительница собирать и разносить сплетни. Вон тот человек с большими рыжими бакенбардами — граф Пален, уж про него ты не мог не слышать. Сейчас пойдём к нему, нужно поздороваться и выказать уважение. Он, как ты знаешь, не последний человек в городе. — Может, лучше расследованием заняться? — с надеждой спросил Николай. — Обязательно. Но сначала… О, кого я вижу! Нет, ты посмотри, кто сюда пожаловал — Орест Ларионов собственной персоной! Николай недоумённо глянул на него. Понятно, даже Ларионова не знает. Яков пояснил: — Это же популярнейший архитектор! Я удивлен, что и он тебе неизвестен. С другой стороны, может это и объяснимо — он пока больше загородными особняками занимался, но и в городе кое к чему руку приложил, и сейчас работает над довольно интересным проектом. Только сомневаюсь, что выйдет что-то стоящее. Помнишь бездарный интерьер ресторана «Империал»? Его рук дело. — А, точно, я же слышал эту фамилию, — смутился Гоголь. О нет! Орест заметил новоприбывших, и теперь, сияя от радости, быстрым шагом направлялся в их сторону. — Прости, Ники, но если он пробудет рядом с нами больше пяти минут, мне придётся ретироваться. А для тебя это станет проверкой на изобретательность. — Куда ты?! — возмутился Гоголь. Ларионова к счастью отвлекли, и он ограничился приветственным взмахом руки в их сторону. Это хорошо. Хотя бы не придётся выслушивать его пустой трёп. Вот просто идеальный пример светского человека, хоть в рамочку вешай с соответствующей подписью — из богатой семьи, сумевшей дать ему хорошее образование и нужные связи, очень популярный у дам и невероятно болтливый. Последние два качества, судя по всему, и были причиной его успеха у заказчиков. Внешне Орест, с его широко распахнутыми голубыми глазами и белокурыми волосами, напоминал херувимчика, и выглядел гораздо младше своих лет. Словно бабочка, он порхал от проекта к проекту, очаровательный в своей поверхностности, перемешанной с любовью ко всему помпезному и яркому. Разделявших его художественные пристрастия оказалось много. Настолько, что кое-кто даже хотел рекомендовать его в общество Бенкендорфа, но, к счастью, нашлись противники. Только там его ещё не хватало. Отвлекаясь от своих мыслей, Гуро перевёл взгляд на Николая. Тот с большим интересом смотрел куда-то в сторону. Что его так привлекло? Увиденное Якова не удивило. Несмотря на яростный протест, высказанный в их разговоре, сейчас Николай подтверждал его соображения, наблюдая за появившейся в зале девушкой. Ну да, привлекательная особа, чем-то похожая на куклу — большие глаза чайного цвета, светло-каштановые волосы, локонами обрамляющие бледное, будто фарфоровое личико. Явная любительница цветов — маленькие фиолетовые бутоны усыпали высокую причёску, а более пышные украшали корсаж и пояс светло-розового платья. Она робко шла по залу, делая маленькие шажки и пугливо осматривалась. Рядом с ней уже сновала Вера Дмитриевна. Интересно, кому она приходится родственницей и кто её сопровождает? Николай почувствовал странную энергию и повернулся посмотреть, что стало её источником. Оказалось, она исходила от девушки, только что вошедшей в зал. Гоголь пока не мог объяснить, в чём именно заключалась эта странность. Гостья не вызывала тревогу, скорее просто сильно отличалась от остальных. Но чем именно? — Кто это? — поинтересовался Николай у Якова. — Не знаю, — равнодушно ответил тот. Ладно, стоит ли вообще удивляться непонятным вещам? Мало ли, у кого какие способности могли скрываться. Сам он, например — Тёмный. Пора заняться самым главным. Вновь представив Вишнева, Николай закрыл глаза. Чей-то взгляд… Блуждает по присутствующим и останавливается на Якове. Злость. Черная-черная… Собирается в клубок и разрастается, обретая собственную волю… — Яков Петрович, Николай Васильевич, — уже знакомый женский голос резко выдернул Николая из видения. Он еле устоял на ногах, но Яков удержал его. — Ой, вам дурно? — Нет-нет, всё в порядке, — поспешно ответил Гоголь, стараясь совладать с головокружением. Подошедшая к ним Вера Дмитриевна с беспокойством смотрела на него. Рядом с ней стояла та самая странная девушка, не сводившая теперь с Николая взгляда своих круглых глаз. — А я хотела вам представить Варвару Степановну Завадскую. — Приятно познакомиться, — тихо сказала девушка. На лице Якова отразилось неподдельное удивление, тут же сменившееся радушным выражением. — И мне очень приятно познакомиться с вами, Варвара Степановна! А уж Николаю Васильевичу тем более! Разрешите полюбопытствовать, вы дочь Степана Борисовича? — Да, всё верно. — И как поживает ваш батюшка? Можем ли мы рассчитывать увидеть его в ближайшее время? — Он здесь, просто в другом помещении. Танцы он не любит. — Значит, нужно его поприветствовать. Николай, оставляю этих прекрасных дам на вашем попечении. Яков кивнул Николаю и резво покинул танцевальный зал. Гоголь с тягостным чувством проводил его взглядом. Схожее сожаление он приметил и у Веры Дмитриевны. Варвара одарила его лёгкой улыбкой. — Варваре Степановне очень нравятся ваши произведения, Николай Васильевич. Но она стесняется вам об этом сказать, — неугомонная Левадова, похоже, решила помочь им свести знакомство. Сам Гоголь предпочел бы отправиться к Якову, но уходить сейчас было крайне невежливо. Кроме того, обе дамы вызывали подозрения. Завадская — исходящей от неё энергией, а Левадова… Вера Дмитриевна появилась во время видения. К Якову, судя по всему, неравнодушна. Мог ли он чем-то обидеть её? «А есть ли те кого он не обидел?», — мелькнула ехидная мысль. — Я очень рад, Варвара Степановна, — вполне искренне ответил Николай на слова Левадовой. Какие бы странные чувства и подозрения ни вызывали стоящие перед ним дамы, получить похвалу своему творчеству невероятно приятно. — Ладно, молодые люди, оставляю вас наедине, — с этими словами Вера Дмитриевна быстро удалилась. — Вам здесь нравится? — спросила Варвара. «Нет!», — кричало всё в Николае, но вслух он ответил утвердительно. Дальше пошёл обыкновенный светский разговор. Завадская оказалась милой и воспитанной девушкой, и в другое время Гоголь был бы даже рад такому общению, но сейчас оказалось слишком много неприятных, нервирующих факторов. Заиграла очередная веселая мелодия, вызвавшая радостные возгласы у остальных гостей. Николай решил, что вежливым будет пригласить девушку на танец. Если его за этим занятием застанет Яков, получится вдвойне хорошо. — Простите, — смущённо ответила Варвара, — но отец запрещает мне танцевать. Если он увидит, что я нарушила его запрет, то больше никогда не позволит мне посещать подобные мероприятия. А для меня стоило огромного труда упросить его разрешить прийти сюда хотя бы просто посмотреть. — У вас такой строгий отец? — удивился Николай. — Это всё из-за моего здоровья. До этого я долго болела. — Ох… — сочувственно вздохнул Гоголь. В какой-то степени повышенная родительская опёка была знакома и ему. Постоянное беспокойство родителей сопровождало всё его детство. Бегать, прыгать, лазать по деревьям не особенно хотелось не только потому, что это не вызывало интереса, но ещё и из-за ужаса, возникавшего на лице матери, всякий раз, когда он пытался сделать что-то подобное. Отец также не поддерживал такие, на самом деле, совершенно нормальные для ребенка развлечения. Чуткий к чужим тревогам Николай не желал их расстраивать. Отношения Якова к нему в этом плане разительно отличалось. Настолько, что во время проводимых им тренировок иногда очень хотелось проявить капризную барскую натуру и потребовать прекратить измываться над его изнеженным телом. Но желание не ударить в грязь лицом и доказать, что он может не хуже, оказывалось сильнее всех страданий. Яков. Чем он сейчас занят? Поняв, что опять слишком углубился в свои мысли, Николай предложил Варваре присесть, а после, решил отправиться за каким-нибудь напитком для неё. Тем более, что Вишневу могли подсыпать яд именно тогда, когда он, разгорячённый после танцев, решил освежиться. Возможно, возникнет видение. И оно не заставило себя ждать. Николай вновь почувствовал сильное головокружение. Гости исчезли и свет в зале померк. Посмотрев в другую сторону, Николай вздрогнул — рядом с ним стоял уже хорошо знакомый ему чёрный силуэт. Плоский, будто вырезанный из бумаги. Николай ощутил на себе его взгляд — изучающий и очень неприятный. Через пару мгновений силуэт резко упал на пол, вытянулся и потёк в сторону выхода из зала. Присутствие Гоголя нарушило его планы и он убегает? Нельзя дать ему скрыться! Николай кинулся за ним следом. Выбежав за дверь, Николай к своему огромному удивлению очутился… в зрительном зале. Здесь ещё и спектакли дают? Но разве можно было не заметить целый театр, когда они с Яковом шли сюда? Похоже, его опять занесло не понятно куда. Зал практически весь оказался заполнен зрителями. Однако выглядели они как-то странно, а посмотрев на одного из них, сидевшего ближе всего, Николай чуть не упал от ужаса — голова у того отсутствовала там, где должна была находиться, и он держал её на коленях. Внезапно он развернул её в сторону Николая. — Ну что встали и топчетесь, смотреть же мешаете. Вот место свободное, сядьте! — недовольно шикнул на него этот жуткий ценитель прекрасного. Садиться на указанное место Николай уж точно не собирался — оно располагалось как раз около безголового, а с другой стороны от него устроилась мрачная сухощавая дама с крючковатым носом. Она тоже поглядывала на Гоголя с нескрываемым возмущением. Николай собирался сбежать, как вдруг услышал со сцены очень знакомый голос. Это была Аморет Бертран. Трагически заломив руки, она читала текст своей роли, обращаясь к кукле, высотой достигавшей роста маленькой девочки. Кажется, придётся задержаться. — О чём спектакль? — спросил Николай у своей соседки. Та раздражённо сунула ему в руки программку, напечатанную витиеватым шрифтом на слегка пожелтевшей бумаге. — Безобразие! — прокомментировал безголовый. — У нынешней молодёжи никаких понятий о приличиях! — Простите, — прошептал Николай, вжимаясь в кресло. Аморет в это время декламировала: — Твоё лицо знакомо, но чужое. Твои глаза — прозрачное стекло. В них пламя притаилось неживое, Оно горит, но всё равно мертво. Зачем ты здесь, создание чудное? За что терзаешь, словно сон дурной? Зачем ты ходишь тенью вслед за мню? Зачем пугаешь, скрывшись за стеной? Чья воля создала тебя такою? Природе чуждо всё твоё нутро, Холодных рук прикосновенье злое, И голос тихий, будто бы родной. Мне не найти нигде теперь покоя! Возьми меня, но дочь мою не тронь! Что дорого, я от тебя укрою, Ну а твоя дорога — в мир иной! От начала спектакля явно прошло много времени. Николай решил почитать сюжет с программки и раскрыл её. Видение помешало ему сделать задуманное. Он вдруг понял, что уже не в зале, а в открытой бричке, несущейся на огромной скорости. Ветер бешено хлестал, заставляя щуриться, по сторонам мелькали деревья. Перед ним сидела женщина и правила лошадьми. Николай не видел её лица, но то, как она яростно дёргала поводья, не оставляло сомнений в её не самом адекватном состоянии. Было очевидно, что ничем хорошим такая поездка точно не закончится. Женщина внезапно истошно заверещала и попыталась повернуть бричку вбок, где не было дороги, а рельеф местности уходил по склону вниз. Движение оказалось настолько резким, что одно из колёс с треском отлетело в сторону, а экипаж перевернулся. Не успев ни за что ухватиться, Николай вылетел со своего места. Приземлившись, он так и остался лежать, не шевелясь и зажмурившись. Крик женщины звенел в ушах. В лицо неожиданно неприятно брызнула холодная вода. Закашлявшись, Николай закрылся руками и попытался отвернуться. — Разойдитесь, — услышал он поблизости голос Якова, а следом за ним хлынул и взволнованный гул переговоров. Кое-как утёршись рукавом, Николай приоткрыл глаза. На него смотрело множество взволнованных лиц. — Как ты? — спросил склонившийся над ним Яков. — Нормально, — шмыгнув носом, ответил Николай. Станут ли когда-нибудь его видения менее… обморочными?