Связь

Николай испытал огромное изумление, когда Яков подвёл его к скромной книжной лавке с неброской вывеской. Ещё больше он удивился, вспомнив, что ему даже один раз довелось здесь побывать — когда он выкупал экземпляры «Ганца Кюхельгартена». С каких пор тут бордель?! Или… он всегда здесь был? Помещение, в которое они вошли, отличалось душной теснотой, большую часть его занимал длинный прилавок с неаккуратно размещёнными стопками книг. Позади стояло несколько шкафов — тоже с печатной продукцией. В проникавших сквозь оконные рамы солнечных лучах кружились пылинки, а воздух был несколько спёртым. В глубине располагалась деревянная лестница, уходившая на второй этаж. Хозяина поблизости не было. — Господин Лауде! Выйдите на минутку! — позвал Яков. Сверху раздался шорох, затем кто-то стал спускаться вниз. Вскоре тот, к кому обращался Яков, появился перед ними, подойдя к прилавку. Это оказался мужчина, на вид чуть старше тридцати, с длинными, неопределённо-сероватого цвета волосами, аккуратной бородкой клином и зелёными глазами. Эти глаза были Николаю определённо знакомы. Где же он мог их видеть? Резко вклинившееся в поток этих мыслей воспоминание настолько ошарашило его, что он вздрогнул, будто обожжённый. — Гэр-Сол? — удивлённо произнёс Николай, несколько выпав из окружающей действительности. — Прошу прощения, молодой человек? Это приветствие? На каком языке, хотелось бы поинтересоваться? — с легким оттенком жеманности откликнулся мужчина, облокотившись о прилавок и с любопытством рассматривая Николая. Его нервные длинные пальцы были унизаны перстнями с крупными самоцветами. Оделся он довольно вызывающе — один ярко-фиолетовый сюртук чего стоил. На лацкане красовалась усыпанная сверкающими камнями брошь. Разве присутствовало в этом человеке хоть что-то общее с бешеным воинственным демоном из сна? Да и точно припомнить его лицо у Николая теперь не получалось. — Простите, это я так… — извинился Гоголь и отрицательно качнул головой внимательно уставившемуся на него Якову. Не стоит создавать странности на ровном месте. — Николай, это Виктор Германович Лауде — владелец данного заведения. Господин Лауде, познакомьтесь с моим помощником — Николаем Васильевичем Гоголем. Нам с ним нужно кое-что прояснить с сами знаете каким случаем, поэтому мы хотим ещё раз осмотреть место. — Ну начинается, — закатил глаза Лауде. — Достаточно уже и того, что в прошлый раз тут жандармы всё заполонили и крутились полдня. Неужели за то время вы не нашли всего, что хотели? Только народ мне распугиваете. Ещё и место будете занимать. Кто мне возместит убытки? — Хочу напомнить, что полиции вообще не составит труда прикрыть ваше заведение. Сотрудничество — гораздо лучшее решение. — Только и умеете, что угрожать! — надрывно возмутился Виктор. — Остыньте, Лауде, я сделаю вам хорошую рекламу. Получите ещё больше клиентов, — с заговорческим видом сказал Яков. «На основании чего он собрался эту рекламу делать? Собственного опыта что-ли?» — подумал Николай, не зная, смеяться ли ему от абсурдности всей ситуации, или дотошно пристать к Якову с этим вопросом. — Ладно, уговорили, — протянул владелец. — Только побыстрее там. Пойдёмте. Он направился вверх по лестнице, Николай и Яков последовали за ним. Попав на второй этаж, Гоголь открыл рот от удивления. Отличия в обстановке были ожидаемым явлением, но чтобы настолько… Выкрашенные в лиловые тона стены с позолоченными вензелями, пошлейшие картины, цветные светильники — и всё это непотребство под прикрытием книжной лавки! Николай был возмущён до глубины души. Открыл бы какую-нибудь бакалею или винную лавку — всяко логичнее бы получилось. — Что, молодой человек, вам не нравится соседство высокой культуры со столь низменным явлением? — вкрадчиво спросил Лауде. — Как вы догадались? — не стал скрывать своего недовольства Николай. — У вас всё на лице написано. Я за годы работы очень хорошо научился считывать мысли окружающих по их выражению и действиям. В нашем деле это необходимая вещь. Предложил бы угадать род ваших занятий, только кого этим удивишь — торговец книгами не может не знать вашего имени. Но даже не имея информации о вас, я бы определил, что вы — писатель. Хотите узнать, как? Николай беспомощно поглядел на Якова, в надежде, что тот отвлечёт внимание этого странного типа на себя, но Гуро явно находил происходящее забавным. — Ну давайте… — растерянно ответил он. — Вы пришли со следователем, но на сотрудника полиции не похожи — люди оттуда более собранные и жёсткие. Вид у вас утончённо-интеллектуальный, будто вы в любой момент готовы уйти куда-то в мир своих фантазий. На пальцах — въевшиеся чернила, которые не удалось отмыть. Из этого следует, что вы часто пишете, но при этом не особо аккуратны — для канцелярского работника не самое подходящее качество. В мою лавку часто приходят литераторы для передачи на продажу своих книг. У вас с ними довольно много общего, так что вывод я бы сделал быстро. А знаете, сколько из них потом желает посетить заведение сверху? — Не знаю! «И рассуждения у вас какие-то неубедительные», — продолжил про себя Николай. Какой глупый способ произвести впечатление. И вообще, это он-то неаккуратный? Да в его записях идеальный порядок, и почерк у него разборчивый! Подумаешь, немного испачкался в чернилах. Якова вот не раздражает. — Ох, как вы критично реагируете. Не иначе, как ваше настроение испорчено пребыванием в этом аморальном заведении — слишком грязном для вашей светлой, — Виктор сделал ударение на этом слове, — души. Но так ли вы непорочны, чтобы с предубеждением относиться в подобному месту? На что Лауде намекал? Николаю стало неприятно и очень захотелось съязвить, но он не нашёлся с ответом. Бордели действительно откликались у него не самыми радостными чувствами. В первую очередь, ему было жаль женщин, продававших там свои услуги. Особое сочувствие вызывали юные девушки, свежая красота которых от такой жизни очень быстро угасала, сменяясь вульгарностью и потасканностью. Кроме того, подобные места были рассадником заразы, и Николай, отличавшийся очень высокой брезгливостью, не мог понять, как вообще там можно было получать удовольствие. Что касалось владельцев этих заведений, то к ним Николай относился с особой неприязнью, поскольку считал, что те пользовались бедственным положением женщин, для которых торговля собой стала единственным способом выжить, и наживались на них. А Лауде раздражал его особенно сильно. — Как скривились-то, Николай Васильевич. Да чистенько тут у нас, не переживайте. Я сюда абы кого не пускаю и те, кто здесь работает, как бы сказать… особые, — рассмеялся Лауде. — Вот мы и дошли до нужной комнаты. Заходите, не бойтесь — здесь никого нет и страшная продажная женщина не выскочит из-под кровати с целью напасть на вас. Владелец запустил их в комнату, затем, с издевательским поклоном, удалился. — Отвратительный тип! — возмущенно прошептал Николай. — Ну… Манерный немного, но что поделать, род занятий накладывает отпечаток. Такие, как он, могут выдать много полезной информации, если найти к ним правильный подход. Ну да, правильный подход… Поддерживать дальше их деятельность, этим косвенно помогая им зарабатывать деньги, пользуясь бедами одних и похотью других. Почему Якова устраивает подобное положение вещей? — Ну чего ты дуешься, Ники? Бордели тоже нужны — не все же исключительно платоническими отношениями готовы довольствоваться. К тому же заведение Лауде действительно элитное и в него не так-то просто попасть. Думаю, на работу сюда устраиваются уж точно не от нужды, — Яков усмехнулся. Николая начинало потихоньку раздражать то, что все угадывают его мысли. Неужели по одному его виду всё настолько понятно? — А ради чего тогда? — недовольно спросил он. — Ради искусства, мой дорогой, — обняв его сзади, жарко шепнул ему на ухо Яков. «Выискался тут, любитель искусства», — смутился Николай, вспоминая о… Впрочем, пора сосредоточиться на деле. Гоголь окинул комнату взглядом. В центре гордо красовалась огромная кровать с пышной периной, укрытая парчовым покрывалом. Сверху был прикреплён полупрозрачный лиловый балдахин из тонкой газовой ткани. — Ну что, Ники, попробуй сосредоточиться. Вспомни, чему я тебя учил, — посоветовал Яков. «Вот это мне точно не поможет, — вздохнул про себя Николай. — А жаль. Так бы получилось гораздо проще». Он аккуратно положил ладонь на краешек постели и прикрыл глаза, надеясь, что ему не придётся созерцать, чем конкретно занимался тут погибший. Нужно, наверно, представить его образ, увиденный на портрете. Александр Анатольевич Вишнев, так звали жертву. Пользовался всеми возможностями и даже не думал о том, где подстерегала беда… Сначала не было ничего. Гоголь слышал лишь своё размеренное дыхание (всё-таки кое-какие советы Якова он уже неосознанно начал использовать на практике). Через некоторое время добавилось странное поскрипывание — кто-то будто водил пером по бумаге. Из темноты стал проступать образ — рука, выводящая слова: «Я… Ненавижу… Их… Всех…» Кого их? И кто это пишет? Николай оказался за спиной у того, кто продолжал повторять одни и те же строки, настолько яростно нажимая на перо, что оно уже начало прорывать бумагу. Облик этого человека был размыт, будто в тумане — не получалось разглядеть даже причёску и цвет волос. Почему не удаётся его увидеть? Николай положил руку ему на плечо. Тот обернулся, заставляя Гоголя отпрянуть — на месте лица оказался тёмный провал. Вот он-то был чётче некуда. Жуткий незнакомец поднялся со своего места и встал вплотную к Николаю. Он протянул ему сжатую в кулак ладонь. — Что там? — спросил Гоголь, будучи не в силах отвести взгляда от безликой черноты. Незнакомец медленно раскрыл пальцы. Оказалось, у него в руке был маленький смятый клочок бумаги. Взяв его и развернув, Николай увидел надпись «х2». Подняв глаза, он понял, что остался один — странный тип, которого сложно было назвать человеком, исчез. А с листа потекли чернила. Их стало настолько много, что, скрыв надпись, они начали выливаться, пачкая Николаю руки и одежду. Отбросив бумагу в сторону и почувствовав невероятное омерзение, Гоголь стал яростно тереть пальцы, пытаясь очистить их. Но они почему-то становились только чернее… — Ники, Ники, тише! — голос Якова и мягкое прикосновение к ладони вывели его из этого отвратительного состояния. Почувствовав боль, Николай посмотрел на свою руку и понял, что уже успел себя расцарапать. Ничего, скоро заживёт. — Там был некто, ненавидящий всех… Он писал об этом на листе. А его лица я не увидел — на его месте было что-то чёрное. Потом ещё эта надпись — «х2». И чернила потекли, — скороговоркой выпалил Николай, резко обхватив одну ладонь другой. — Фу, противно-то как! — Что именно противно? — Так грязно… Руки испачкал… — Николай содрогнулся. Но в самом деле, что именно вызвало у него такую неприязнь? — А теперь постарайся успокоиться и опиши подробно всё, что увидел, — попросил Яков. Николай выполнил просьбу, хотя вспоминать увиденное было страшно, да и состояние его мыслей было далеко от ясного. Потом он обдумает всё уже в более спокойной обстановке, может, станет понятнее и вспомнятся какие-нибудь детали. Но Гуро полезно узнать хоть что-то уже сейчас, поэтому Николай постарался максимально подробно пересказать видение. — С каких это пор ты боишься чернил? — спросил Яков с таким видом, будто ему стало известно нечто, скрытое от других. — И правда… Ты хочешь сказать, что… — Что наш преступник, вполне возможно, помешан на чистоте, — торжествующе заявил Яков. — В частности, боится пачкать руки. — Я бы не был в этом так уверен. Их натекло столько, что любому стало бы противно. Хотя… Чувство действительно было словно каким-то инородным. Но даже если ты и прав, то что нам это даст? Брезгливых людей много. Даже вот господин Лауде высказался на тему моей неаккуратности. — Слова господина Лауде были, скорее, его наблюдением, нежели негативной реакцией. А это разные вещи. И чего Яков так защищает этого Лауде? Может ли хозяин заведения оказаться убийцей? Его сходство с Гэр-Солом не давало Николаю покоя. Но, если тот действительно демон, то сам он убивать может, только заключив контракт. И для него, в таком случае, это будет не более, чем работа. Вряд ли выполнение условий сделки вызывает столько эмоций. Другое дело тот, кто мог пойти на договор с нечистой силой ради мести… Но видение не показало никакой связи между Лауде и этим человеком. Да и убить, в таком случае, демон мог в абсолютно любом другом месте — зачем привлекать к себе излишнее внимание? Вопросом о причинах того, для чего демону понадобилось открывать бордель, Николай решил пока не задаваться. И так всё слишком сложно. — Думаю, ты увидел всё, что нужно. Задерживаться не имеет смысла, тем более, что тебе здесь не нравится. Пойдём? — Яков ласково взъерошил ему волосы. Николай с благодарностью кивнул и поднялся с постели. У него возникло ощущение, что за ними наблюдают. Не со злым умыслом, скорее, с любопытством, но, всё равно, стало очень неприятно. Они спустились вниз, к ожидавшему за прилавком хозяину. — Ну как, Яков Петрович, полюбовались? — до приторного вежливо спросил Лауде. — Жду новых клиентов, как вы и обещали. — Ждите, — усмехнулся Яков. — Вот всегда так! Следующий раз попрошу что-то более ценное. — Следующий раз? — переспросил Николай. — Ну конечно! Уверен, мы ещё не единожды встретимся. И с вами тоже, господин Гоголь, — Виктор подмигнул ему. Николаю захотелось встать впереди Якова, чтобы оказаться между ним и этим странным человеком (а скорее всего — демоном). Неужели Якова ничего в нём не смущало? Видимо, нет — вполне доброжелательно попрощавшись, он махнул рукой и потянул Николая к выходу. — Может, всё-таки расскажешь, почему ты так ополчился против Лауде? — поинтересовался Яков, когда они сели в карету. Гоголь решил, что имеет смысл посвятить его в свои сны — может, Гуро сумеет их хоть как-нибудь объяснить. Придя к такому выводу, он вкратце описал то, что видел. — Атла-ди? Круглый город? Очень напоминает Атлантиду — исчезнувшее с лица Земли государство из легенд, — задумчиво прокомментировал услышанное Яков. — Думаешь, мои сны могут быть правдой? — с сомнением спросил Николай. — Отчего бы и нет? И даже Лауде — вполне может быть демоном. Невероятно скользкий тип! — Якова, похоже, совершенно не расстроила история о том, что его прошлое воплощение едва не погибло. — И тогда становится понятно, почему он тебе не нравится. — А как насчёт всего остального? — Остального? Ну… Я даже не капельки не сомневаюсь, что у нас с тобой есть связь. Иначе, что бы удерживало тебя рядом с таким гадким человеком, как я? — засмеялся Яков. — Прекрати! — Николай легонько стукнул его по плечу. — Что, неужели уже не считаешь меня подлецом и мерзавцем? — Ты сам знаешь, что нет! — Похоже, я слишком расслабился, — привстав, он прижал Николая к сидению кареты, оказавшись над ним. — А ведь многие больше любят подлецов. — Тогда я расскажу им, что ты на самом деле не такой, и оставлю тебя без поклонников! — несколько угрожающе произнес Гоголь. — Нет, Ники, репутацию нужно поддерживать. Последовавший за этим поцелуй оставил неозвученными вопросы о том, как именно Яков собирается поддерживать свою репутацию и что вообще у него на уме. Оторвавшись от Николая, Гуро мягко погладил его по щеке и пустился в рассуждения: — Через три дня у Чернецких будет бал. Именно у них на приёме, как ты помнишь, побывал Вишнев. Прийти туда по причине светского мероприятия для нас гораздо удобнее — нечего лишний раз вызывать подозрения у хозяев. Но, с наибольшей вероятностью, яд подсыпали именно там — время действия вполне укладывается в срок. Человек, сделавший это, вполне может тоже появиться на балу, так что, тебе нужно будет внимательнее следить за теми, кого там увидишь. — А как я вообще смогу попасть на бал? Меня же никто не приглашал. — Ну Ники, какие глупости ты иногда спрашиваешь, — с лёгкой укоризной сказал Яков. — Приглашение, конечно же, есть у меня, а с собой я могу приводить кого угодно. — Я пока ни разу не был на балу… — Николай оборонил это скорее по инерции — идти нужно было в любом случае. — Как это не был? А тот, с нечистью? — И не напоминай даже, — Николай содрогнулся, отгоняя от себя воспоминания о не совсем живых девицах, атаковавших его со своим вниманием. — Вот сходишь, и поймёшь, что здесь мало, что отличается — та же нечисть, только в человеческом обличье. Не все, но многие. Но знаешь, отшельнический образ жизни не особенно полезен, в особенности для тебя. Нужно мелькать в обществе, привлекать к себе внимание и заводить полезные связи. — Я хочу просто спокойно заниматься писательством. Шумиха меня утомляет. — Знаю. И поверь мне, прекрасно понимаю. Но у общества свои законы, и следует знать их и уметь использовать в своих интересах. Тебе полезно запомнить, что во главу всего надлежит ставить собственную выгоду. — Хочешь из меня подлеца сделать? Сам же потом рад не будешь, — с досадой отозвался Николай. — Почему же сразу подлеца? Здоровый эгоизм полезен для жизни. Во всём можно найти пользу для себя и, таким образом, преуспеть. Николай лишь тихо вздохнул. Как было объяснить Якову, что его совершенно не интересовало всё это? Что у него вызывали неприязнь самодовольные вельможи, тратившие время на пустые развлечения, стоившие, к тому же, баснословных денег. И свои состояния эти бездельники наживали за счёт лишенных свободы, постоянно притесняемых ими крепостных. Человеческая жизнь для них не стоила ни единого гроша. Смертность в одной только столице была огромна — люди гибли от голода, холода, болезней и непосильной работы. Как раз сейчас карета проезжала очередной шикарный особняк. Сколько несчастных случаев произошло при его постройке? Сохранность здоровья возводивших здание никого не волновала — если рабочая сила бесплатна, зачем брать на себя лишние расходы? Кто дал право власть имущим так распоряжаться чужими судьбами? Николай много думал о способах борьбы с подобным положением вещей. Произошедший несколько лет назад бунт декабристов вызвал огромный резонанс и до сих пор оставался одной из самых обсуждаемых тем. Ему доводилось также читать и о других восстаниях и революциях, но мнение у него во всех случаях сохранялось одно — это была крайняя мера. То, что требовало столько жертв и вгоняло страну в смуту, очень редко когда могло привести к лучшей жизни. А ещё существовало тайное братство… Основной их деятельностью была борьба с нечистью, но проекты идеального государственного устройства обсуждались и там. Сколько тезисов было озвучено в стенах места, где они собирались! Пожалуй, теперь Николай понимал — они слишком наивны. Многие из участников братства, включая Александра Сергеевича, были замечательными личностями, неравнодушными к чужим бедам. Но у них были слабости, совершенно нормальные для обычных людей и критичные для тех, кто взвалил на себя задачу огромного масштаба. Они любили покутить и развлечься, частенько влезая в большие долги и создавая себе проблемы. Куда уж им менять государственные устои, если они в собственной жизни разобраться не могут? Гоголь решил, что лучшим средством будет влиять на умы через подачу правильных идей, заложенных в том, что он станет писать. Результат, конечно, покажет себя далеко не сразу, но зато выйдет гораздо надёжнее. Смысл устраивать революцию, если те, кто придёт к власти, окажутся, в итоге, немногим лучше тех, кого они свергали? А если посеять в душе человека здравое зерно милосердия, уважения к чужой жизни и умения искоренять собственные недостатки, то оно в итоге прорастет, и люди станут по-настоящему лучше. И кто, как не литератор мог справиться с подобной задачей? Вот только теперь ему следовало быть осторожнее. Его уже чуть было не отправили под суд, хотя в том своём романе он даже не пытался заложить какой-то скрытый смысл. При такой придирчивой цензуре, возможно ли это вообще? Спасибо Якову, хотя бы до каторги дело не дошло. И теперь подводить его и добавлять лишних проблем Николаю совсем не хотелось. А может, Яков прав, и нужно стремиться к увеличению собственного влияния? Как он сказал — заводить полезные связи, чтобы потом действовать через них в своих интересах? Но сколько времени на это уйдёт? И оно будет отнято у самого главного — творчества. — Ники, ты такой милый, когда задумаешься, — Яков игриво ущипнул его за бок. Николай ответил ему лёгкой улыбкой, хотя его настроение, и до этого не самое лучшее, теперь окончательно испортилось. От Якова это не укрылось: — Душа моя, ну чего ты такой грустный? Ко всему происходящему стоит относиться проще. Я знаю, что для тебя это сложно, но стоит попытаться научиться. Николаю не хотелось поднимать неприятную тему, грозившую обернуться конфликтом, но желание обсудить то, что давно не давало ему покоя, и узнать мнение Гуро на этот счёт, заставило его рискнуть: — Яков… А что ты думаешь насчёт всего, что происходит… вокруг? — Что ты имеешь в виду? — с интересом спросил тот. — У тебя не возникало мыслей о том, насколько несправедливо наше общественное устройство? Одних продают, словно вещи, а другие от безделья уже готовы золотом дороги мостить. Распущенность, ограниченность, духовная деградация — и они называют себя высшим обществом? Дворянством? Для дворянина главное — честь. Мне кажется, они утратили её безвозвратно. — Пока ты не пошёл дальше в своих рассуждениях, я хотел бы у тебя уточнить — помнишь, что я тебе говорил? — загадочно поинтересовался Яков. — О чём именно? — растерялся Николай. Гуро ему вообще много чего говорил. Что конкретно он хотел ему напомнить? — Ты должен думать о том, что говоришь и делаешь. — Но я же сейчас с тобой разговариваю, а не с кем-то другим. — А ты уверен, что нас больше никто не слышит? И что мне можно рассказывать о подобных соображениях? Николая словно обожгло внутри. Между ним и Яковом только-только стала крепнуть тонкая нить доверия. Почему же сейчас он так чёрств? Почему намекает на то, что может быть опасен? — Я… просто подумал, что с тобой можно поделиться. — Ники, некоторая часть того, что происходит у тебя в голове, именно там и должна оставаться. Для меня не проблема понять, о чём ты думаешь, по крайней мере, на озвученную тобой тему. Опасно молоть языком направо и налево, когда же наконец ты это поймёшь? С кем потом ты ещё захочешь этим поделиться? В каком своём новом произведении решишь изложить такие рассуждения? То, что ты мне только что сообщил, не является открытием для любого соображающего человека. Но знаешь что? Ты ничего не сможешь сделать с этим. И почему-то больше всего подобные вещи любят обсуждать люди, не имеющие особого влияния. Литераторы те же самые и прочие возвышенные личности. В худшем случае вы сбиваетесь в тайные кружки. А самые идиотские и бессмысленные вещи происходят тогда, когда подобные кружки решают перейти от обсуждений к претворению своих идей в жизнь. Ещё не было случая, чтобы это хорошо закончилось. — Что же тогда, по-твоему, нужно равнодушно взирать на то, что происходит? — спросил Николай, чувствуя, что закипает. — Всему своё время. Занимайся своим делом, вот и всё. — Ну так я и занимаюсь! И считаю, что литература может менять людей, возвышая в нравственном плане. Если указать им на их недостатки, они смогут стать лучше, осознав, что поступают неправильно. — Какой же ты наивный, — с сарказмом ответил Яков. — Они увидят недостатки в ком угодно, только не в себе. А потом кто-нибудь подумает, что ты пишешь о нём и оскорбится. Знаешь, что будет в этом случае? — Я никогда бы не подумал, что ты настолько их боишься! — резко бросил Николай. — Я? Боюсь? Смешно. Мне-то нечего бояться. А вот твоя смелость не имеет под собой никакой опоры и кончится, как только ты вляпаешься в очередное дерьмо, — с виду Гуро был спокоен, но, то, что он перестал выбирать выражения, явно свидетельствовало о потере им ровного настроя. — А кто тебя будет вытаскивать? Конечно же я. Пользуясь положением, которого достиг благодаря тому, что ты, оказывается, считаешь трусостью. — Я ничего у тебя не просил! — Николай раздражённо отодвинулся от Якова, испытывая огромное желание потребовать остановить карету и выйти. Обязательно нужно было ткнуть его носом в собственную несостоятельность в этом вопросе, и бить таким образом по больному месту? — Ну-ка вернись обратно! — Яков подтащил обескураженного Гоголя к себе и посмотрел на него долгим пронзительным взглядом. — Ты понимаешь, что твои неверные поступки могут потопить нас обоих? Николай раздражённо пихнул его. Он и так осторожнее некуда. Яков его совсем за идиота держит? Тот перехватил руки Николая, лишив возможности нападать. — Пусти! С твоих слов я выхожу недалёким человеком, несущим потенциальный вред твоей репутации и всем твоим трудам. Зачем тогда вообще со мной возиться?! Яков лишь теснее обхватил его, уже восстановив самообладание, и теперь примирительно улыбаясь: — Неужели ты не понимаешь? Люблю я тебя дурачка. — Так любишь, что только и сыплешь оскорблениями! Вот уже и дураком назвал. — Это я ласково. Тебе просто пока не хватает опыта и осмотрительности. — А мне вот кажется, что ты пытаешься вылепить из меня нечто, удобное тебе! Что дальше? Я должен буду о каждом шаге отчитываться? И выбрасывать из головы все неугодные мысли? Прости, но так не выйдет. Я не могу идти против своего понимания того, что правильно, а что нет. И тебе придётся принять это. Я не настолько глупый, как ты думаешь, и не сделаю ничего, способного навредить тебе. Но не пытайся превратить меня в безмозглую марионетку! — Зачем мне делать с тобой подобное? И это не говоря о том, что такая личность, как ты, никогда не будет ни чьей марионеткой. Ты слишком ценишь свою свободу. И совсем не думаешь о последствиях. — Свобода? Где она, эта свобода. Я её совсем не ощущаю. — Свобода, Ники, это очень относительное понятие. Думаю, что абсолютной её формы просто не существует. А самые ужасные правители-деспоты приходят после деятельности борцов за эту самую свободу, оставивших за собой пепелище на месте старого уклада жизни, и не имевших способности создать что-то новое. Ломать — не строить. Но знаешь, чего хотят обычные люди? Стабильности. И за неё, после периода смуты, они готовы заплатить огромную цену, отдав власть любому, кто наведёт порядок. Поэтому идеалисты, распространяющие оторванные от жизни фантазии, и плохо понимающие, как они будут реализовывать свои задумки, очень опасны. — И к чему тогда, по твоему мнению, нужно стремиться? — К власти. Она даёт множество преимуществ и возможностей. Какого ещё ответа стоило ожидать от Якова? У Николая больше не было сил спорить. Гуро — человек совсем иного склада, нежели он сам. И его нужно либо принимать таким, какой он есть, либо нет. Второе Гоголь уже не мог себе представить. — Думай, как тебе удобно, а я устал это обсуждать. Я просто хотел поговорить с тобой, потому что мне нужно было знать именно твоё мнение, без поучений и упреков в недоразвитости. — Я не был настолько груб. — Именно настолько и даже больше! — Ладно, Ники, прости, — Яков погладил нахохлившегося Николая по плечу. — Это всё издержки моей деятельности. А ещё того, что я очень хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, и ты смог избежать возможных угроз. А их не мало. Вот тогда, когда ты раскроешь свою силу, всё станет гораздо проще. — Я понимаю, Яков. — А я впредь обещаю быть к тебе повнимательнее и не задевать своими резкими высказываниями! — торжественно обнадёжил его Гуро. — Спасибо, я рад, — несколько уныло отозвался Николай. — Ну не хмурься, золотце. Заедешь со мной ещё в пару мест, или хочешь домой? — Заеду, куда ж я денусь. Обида начала угасать — Николаю было понятно, что Яков не специально. Это всё проявления его довольно странной заботы. По крайней мере, очень хотелось так думать. К тому же, ему стало интересно, что там в этих местах, которые Яков собрался посетить. Чем больше он будет знать о похождениях Гуро, тем лучше.