Забрезжил свет… Николай дёрнулся, когда его лба коснулось нечто мокрое, резко пахнущее и очень неприятное. Тело откликнулось на движение ноющей ломотой, выражая недовольство жёсткой поверхностью, на которую его уложили. Приоткрыв глаза, Гоголь увидел перед собой незнакомого мужчину, сидящего рядом с ним на табурете. На коленях у того был тазик. Неуверенно потянувшись рукой, Николай нащупал у себя на голове тряпку и, скривившись, попытался её снять, но мужчина удержал его:
— Не трогайте пока, Николай Васильевич. Это компресс, он поможет вам прийти в себя. Может, дать вам нюхательной соли?
— Не нужно, спасибо, — Гоголь даже слегка отвернулся. От соли легче ему не станет уж точно — он только расчихается. Так, а что вообще происходит?
— Простите, кто вы? — поинтересовался он у мужчины.
— Я врач. Вы упали в обморок, и Яков Петрович попросил позаботиться о вас.
Упал в обморок… Память услужливо подкинула несколько картинок, увиденных им незадолго до потери сознания, после чего нахлынувший ужас заставил Николая вскочить, чуть не свалившись со скамьи, где он лежал. Яков! Конечно же он пошёл к тем часам!
— Вам нельзя делать резкие движения, — попытался удержать его доктор.
— Со мной всё в порядке, не беспокойтесь. Спасибо за заботу, а сейчас я должен идти, — не слушая возражений, Гоголь положил мокрую тряпку на скамью и поспешил отойти подальше, чтобы сориентироваться в ситуации уже без чужого отвлекающего внимания.
Значительно опустевший зал казался теперь невероятно огромным. Большая часть посетителей покинула его, а те, кто остался, собрались около злополучных часов. Их охраняла группа жандармов, кроме того, натянутая вокруг ограничительная лента не давала возможности подойти поближе. После произошедшего Николай не мог смотреть на детище Снегирёва без содрогания — его гармоничная красота в сочетании со множеством острых линий вызывала ассоциации с хищным зверем, ощерившимся перед нападением. Шестирукая женщина, словно поверженное чудовище, лежала возле ступеней и над ней суетилось несколько человек с инструментами, явно собираясь узнать, что же скрывалось под золочёным корпусом. Якова рядом с часами не было, и это говорило о том, что он, конечно же, залез изучить их изнутри. При мысли об этом по спине Николая пробежал холодок.
Переместив взгляд, Гоголь неосознанно сделал шаг назад — среди оставшихся он увидел тех, с кем бы ему точно не хотелось сейчас встречаться. Это были Пушкин и Лермонтов. И самое плохое — они внимательно наблюдали за ним. Николай пожалел, что поблизости не нашлось хотя бы колонны, за которой получилось бы укрыться от острых взглядов бывших товарищей по оружию. Он не сомневался, что они видели их с Яковом вместе и сделали свои выводы. Не иначе, как решили, что он соблазнился возможностями, которые могло дать общество Бенкендорфа. Похоже, дружбу Александра Сергеевича Николай потерял безвозвратно. Откуда тот мог знать, что связывало их с Яковом на самом деле? Хотя… Если бы он узнал, скорее всего, его реакция была бы ещё хуже…
Николай приветственно кивнул своим старым знакомым. Пушкин ответил таким же кивком, глядя на него с сожалением, а вот Лермонтов кинул на него презрительный взгляд и показательно отвернулся. Как жаль… Николай в любом случае не рискнул бы к ним подходить, а сейчас к тому же у него было гораздо более важное дело. Он поспешил к часам.
— Сударь, посторонних пускать не велено. Да и не на что вам там смотреть, — остановил его жандарм.
— Я не посторонний, — начал было Николай и осёкся. И правда, кто он такой? Но там Яков! Внутри этого жуткого механизма!
Он был уже готов вступить в конфликт с жандармом и прорываться силой, но тут из проёма показался сам Гуро.
— Пропустите Николая Васильевича, он работает со мной, — попросил он жандарма. Тот отступил в сторону, и Гоголь тут же поспешил по ступеням вверх, старательно обходя уже начавшие темнеть потёки. Яков задержал его на пороге:
— Ты точно хочешь это видеть? Предупреждаю — зрелище не для слабонервных. Вдруг опять в обморок хлопнешься?
Николай заметил, что руки у Якова испачканы в крови. Не желая смотреть на них, он опустил глаза и обнаружил, что стоит прямо на багровом пятне. Отшатнувшись, Гоголь чуть не свалился со ступеней, но Гуро успел его поймать.
— Иди обратно, — посоветовал он.
— Никуда я не пойду. Всё нормально. И в обморок не хлопнусь, — разозлившись на себя ответил Николай. — Ты знаешь, что я буду полезен.
— Ну… Я предупредил.
Яков развернулся и направился вглубь, Николай последовал за ним. Свет внутрь попадал через входной проём и специальные небольшие окошки, кроме того, здесь было установлено несколько светильников. Видимость была хорошая и долго вглядываться в лицо лежавшего на полу человека Гоголю не пришлось. С сожалением он узнал в нём встреченного в видении господина. Снегирёв… Но ведь напали на него явно не в часах.
— Он не здесь погиб! — выпалил Николай едва пришедшую в голову мысль.
— Думаю, можно не спрашивать откуда ты это знаешь, — задумчивое лицо Якова озарила легкая усмешка. — И где же тогда это произошло?
— Я не разглядел — там было довольно темно. Но это было большое помещение, возможно, в каком-то доме. Снегирёв убегал и сказал, что некто делает ужасные вещи и он должен об этом рассказать. А потом на него напали и закололи.
— В таком случае это совсем нетипичный поступок для нашего старого знакомого, — в ответ на недоумённый взгляд Гоголя, Яков протянул ему маленький бумажный квадратик. Изображение на нём размылось, но в целом было различимо, и даже приобрело особую выразительность на алом фоне. Колесики и шестерёнки. Часовой механизм.
— Да уж, в этот раз он особо отличился — выбрал следующей жертвой известного человека, провернул всё на мероприятии с огромным количеством зрителей, включая высокопоставленных лиц, да ещё и обставил всё так, будто на Снегирёва напала созданная им же дама, — Яков говорил саркастическим тоном, но от Николая не укрылось, насколько он не в духе.
— Но… — начал Гоголь и запнулся. У него оказалось слишком много вопросов, и он не знал, какой задать первым.
— Что «но»? Тебя удивляет, почему Снегирёв? Ему чин коллежского советника дали за научную работу. Так что здесь наш знакомый соригинальничал, конечно, но поступил вполне в своём репертуаре.
— А почему выглядит так будто… это танцовщица сделала?
— Ты успел рассмотреть её руки?
Руки? Николаю не очень-то хотелось их вспоминать после произошедшего. Сделаны они были потрясающе и двигались совсем как у живого человека. Странными выглядели только… ногти… Зачем Снегирёв выполнил их таким образом?
— Н-неужели… ногтями? — запинаясь спросил Гоголь.
— Чего только не бывает! Смотри, — Яков присел к лежавшему на полу Игнатию и приподнял его руку. В ней оказались зажаты два острых металлических предмета. Тонких и позолоченных. — Это не ногти, а накладки на пальцы — деталь восточного костюма. Он их утрировал, конечно, в оригинале они меньше — наверно, хотел, чтобы издали было видно. Со стороны выглядит так, будто Снегирёв даже боролся с собственным изобретением. Сейчас её смотрят механики — хотят понять, возможна ли подобная неисправность.
— Ни за что не поверил бы. Разве, что она ожила.
— Ну, кстати, механизм у танцовщицы был свой, независимый от остального. Он запускался нажатием специального рычага на её ступне. Умён был Снегирёв, — с сожалением проговорил Яков.
— И когда его… убили?
— Сейчас не могу точно сказать, но, судя по состоянию крови — незадолго до демонстрации часов. То есть, уже после открытия выставки, — в голосе Якова послышалась досада. — И это противоречит твоему видению.
Незадолго до демонстрации? Действительно, Снегирёв же был здесь ещё с раннего утра… Но к чему тогда видение? И тень в этот раз там не появлялась. Или появлялась? Николай тщетно пытался вспомнить облик нападавшего, но не мог.
— Неужели никто ничего не слышал?
— Похоже, что нет. Попробуем выяснить это, но сильного шума точно не было — мы-то с тобой тоже ничего такого не заметили. И даже ты… А в этом зале уже с самого открытия уйма народу крутилась.
Николай стыдливо опустил глаза, испытывая чувство вины. Почему его способности не дали спасти учёного? Только показывают непойми-что, ещё больше всё запутывая.
— Ладно, здесь уже я осмотрел всё, что можно, пора заняться опросами. И, кстати, если ты собираешься участвовать в этом расследовании, то я официально оформляю тебя на работу как своего личного помощника. Выдам тебе удостоверение и наконец-то назначу зарплату. Согласен?
— Согласен, — кивнул Николай. Не время сейчас размышлять о правильности такого решения и как-то перечить Якову. Да и в целом — он же действительно помогает. — И кого мы будем опрашивать?
— Начнём с охранников и служащих. О причастности нашего теневого любителя чиновников никому не говори — тут и так скандал назревает невероятный.
Когда они спустились и перелезли под ограничительной лентой, к ним подбежал молодой человек с вьющимися светлыми волосами, бледный и крайне несчастный. Николай определённо его помнил. Точно, это же архитектор, о котором Яков вчера нелестно отзывался! А зовут его… Орест Ларионов. Сколько, оказывается, знакомых лиц тут присутствовало — как старых, так и новых.
— Яков Петрович, что вам уже удалось выяснить?
— Орест Иванович, все комментарии будут позже.
— Но Яков Петрович…
Гуро на миг задумался, затем, быстро что-то решив, сказал:
— Вот мой помощник — Николай Васильевич Гоголь. Ответит на ваши вопросы и задаст некоторые вам.
«Что именно я должен у него спрашивать?» — мысленно поинтересовался Николай у Якова.
— Николай, действуй по своему усмотрению, — несколько официозно ответил тот на его невысказанный вопрос. — А я пока вас оставлю.
Ну вот, не успел устроить на должность, уже сбрасывает самые неприятные поручения! Судя по виду Ларионова, их со Снегирёвым связывали какие-то отношения, и успокаивать его, после того, как он узнает, что произошло, придётся именно Николаю. В это время к часам как раз подтаскивали носилки, чтобы погрузить на них безвременно почившего учёного.
— Какая ужасная потеря! — горько воскликнул Ларионов.
— Вы хорошо знали Игнатия Олеговича? — сочувственно спросил Николай.
— Мы с ним работали вместе над сооружением башни для особняка князя Болтина. Она уже практически готова — оставалось лишь кое-что доделать и разместить механизм, придуманный Игнатием Олеговичем. О, если бы вы знали, насколько это замечательная идея! Легкая, практически воздушная конструкция, будто бы уходящая в небо! И каждый час по ней будут проходить нимфы в развевающихся одеждах, — Ларионов просветлел лицом, когда вспомнил о своей работе. — Князь был в восторге ещё только от проекта. А скоро он увидит результат! И вы тоже обязательно… Ах, простите… Просто, думаю о нашей с Игнатием Олеговичем башне и будто ничего плохого и не произошло. Игнатий Олегович… был настоящим гением и мастером своего дела. Хотя у нас и возникали некоторые сложности, но мы смогли достичь взаимопонимания и я очень уважаю его. Уважал…
— Сложности? — заинтересовался Николай. — Что вы имеете в виду?
— Как все одарённые в высшей степени личности, Игнатий Олегович имел свои особенности характера. Он отрицал все условности светского общения и всегда говорил то, что думал. Временами был предельно язвителен. А еще он отличался неукоснительным следованием своим принципам. Если он что-то для себя решил, его невозможно было переубедить. Но знаете, меня восхищали эти его качества.
Принципиальный правдоруб? Такие люди, как правило, имеют немало недоброжелателей. И кто знает, может, среди тех, кого он задел, оказался и убийца, которого они с Яковом пытаются выследить?
— Скажите, а у Игнатия Олеговича могли быть враги?
— Враги… Вы так спрашиваете, как будто… — Ларионов побледнел ещё больше, а уголки его губ задрожали. — Неужели его убили? Какой мерзавец посмел?!
— С наибольшей вероятностью, это убийство, — говорить про находку в виде клочка бумаги, Николай, разумеется, не стал.
Ореста, судя по всему, полученная информация привела в ярость. Его голубые глаза потемнели, а кулаки сжались так, что побелели пальцы. Николаю стало жаль его. И чего он так не нравится Якову? Такие переживания уже говорят о достойных душевных качествах.
— Если бы я мог точно указать, обязательно бы вам сказал. Но… Завистники, конечно, были, обиженные его прямотой тоже, но чтобы до убийства… Недавно у него, правда, была парочка конфликтов.
— С кем?
— С Быковым Сергеем Гавриловичем — Игнатий Олегович у него заказ брать отказался. Быков, по слухам, совратил какую-то девицу из небогатой семьи, тайно с ней обручился, а затем бросил. Грязная, но не оригинальная история — кого таким удивишь в наше время? Быков откупился деньгами, и о ней вроде бы даже забыли, но Игнатий Олегович, как вы уже поняли, имел свои принципы, и с подобными людьми работать отказывался. Ещё один конфликт у него вышел с мастером-часовщиком Нееловым — он довольно резко высказался о его работах, после чего тот лишился части заказчиков — мнение Игнатия Олеговича имело большой вес.
Николай задумался об услышанном. В общем-то, совершенно банальные конфликты. Могли бы пресловутые Быков или Неелов оказаться преступниками? А Яков ещё говорил, что у Снегирёва были некие связи с Завадскими.
— Скажите, а со Степаном Борисовичем Завадским у Игнатия Олеговича были какие-то общие дела? Может, выполнял для него работу или что-нибудь ещё?
Ларионов недоумённо задумался. Он отвёл взгляд, явно пытаясь припомнить, что за Завадский такой.
— А, это тот затворник, который вчера свою дочь на бал приводил, — Орест наконец нашёл нужную информацию у себя в голове. — Да, теперь вспомнил, кто это. Но мне Игнатий Олегович ничего о нём не рассказывал. Да он вообще не очень-то распространялся о своих делах вне нашей общей работы. Разве только… Обмолвился как-то, что стоит на пороге великого открытия. Но что это за открытие, он, конечно, не сказал. Меня это не удивило — любой учёный достигает прогресса в своём деле и что-то да обнаруживает, согласитесь?
Николай кивнул. Великое открытие… Как бы теперь узнать, чем оно могло являться? А у него появился ещё один вопрос.
— Я так понял, вы часто виделись со Снегирёвым. Вы не замечали за ним какие-нибудь странности в последнее время — может, нервничал, или боялся?
— Нет, не сказал бы. Единственное, последний раз я видел его дней пять назад. После этого мы должны были встретиться ещё раз, но он не пришел на объект — то есть, на башню. Отправил записку, что очень занят. Но разве это удивительно — у него подготовка к выставке шла полным ходом… — Ларионов помрачнел ещё больше и со вздохом опустил голову.
Может и не удивительно, а может… Гоголь пожалел о том, что у него не оказалось с собой блокнота с карандашом. Он получил довольно много информации, в которой сам едва ли сумеет хорошо разобраться, но выйдет ли у него всё пересказать Якову, не потеряв часть из услышанного? Ларионов в это время внимательно смотрел на него, будто пытаясь что-то осознать. Наконец, он решил озвучить то, что вызвало у него такие размышления:
— Николай Васильевич, можно задать вам не совсем корректный вопрос? Ваше имя мне знакомо — вы писатель. Скажите, зачем же тогда вы помогаете Якову Петровичу в расследованиях?
— Я раньше работал в Третьем отделении и кое-чему там научился. Теперь не могу оставаться в стороне, когда происходят подобные вещи.
— Это очень достойно, — похвалил Ларионов. — Надеюсь, вы найдёте убийцу и Игнатий Олегович будет отомщён.
— Мы приложим для этого все силы, — искренне пообещал Николай.
После этого, быстро попрощавшись с Орестом, он поспешил на поиски Якова, мельком глянув на присутствовавших в зале. Пушкина с Лермонтовым там уже не было.
***
Яков опросил сторожей и смотрителей зала с часами. Конечно же, ничего особенно странного они не заметили — Снегирёв приехал примерно к пяти утра и занялся своим делом. Один из сторожей, правда, обмолвился, что Игнатий, скорее всего, очень плохо себя чувствовал — лицо бледное, взгляд остекленевший, под глазами круги и говорил монотонно, будто бубнил. А ещё шёл нетвёрдой походкой и пару раз даже налетел на столы. Причём подобное состояние было замечено за ним уже не в первый раз — за день до этого он тоже выглядел неважно. Это бросилось в глаза, потому что обычно Снегирёв был довольно энергичным и любил перекинуться парой слов с теми, кого встречал по пути.
Яков отметил для себя эти детали. Плохо себя чувствовал? Выглядел подавленным? Если вспомнить видение Николая, то Снегирёв мог стать свидетелем чего-то ужасного. Не сходилось только то, что, по словам Гоголя, учёного после этого и убили. Даже если допустить что труп каким-то образом умудрились незаметно притащить на выставку, откуда столько крови? Чужая?
А что если охрана видела не Снегирёва, а кого-то, выдававшего себя за него, пришедшего для отвода глаз? Тогда и странное поведение объяснимо. Но чей, в таком случае, труп оказался в часах? Ладно, это покажет осмотр тела. В любом случае, для их старого знакомого маньяка всё совершённое было очень нетипично.
Кстати о маньяке… У Якова вызывала сомнения найденная картинка. Она размылась, поэтому точное суждение выносить было преждеврененно, но изображение явно отличалось от тех, которые оказывались на местах преступлений до этого. Предыдущие рисунки, несмотря на простоту, выдавали хорошо поставленную руку — тот, кто их наносил, умел рисовать. Здесь же штрихи дрожали, а линии скользили неуверенно — будто человек попытался в первый раз что-то изобразить на бумаге. Наверно, если бы не порча изображения, это оказалось бы ещё более заметно. Сделал ли преступник это специально, или кто-то хотел свалить убийство Снегирёва на уже приобретшего, вопреки стараниям Якова, известность душегуба?
Гуро увидел приближавшегося к нему быстрым шагом Николая. Тому явно не терпелось о чём-то рассказать. Получилось ли у него выяснить что-нибудь интересное у Ларионова? Выслушав его, Яков задумался. Быков с Нееловым? Первый — вряд ли, тем более, что никакую девицу он на самом деле не порочил, а просто перешёл дорогу тому, кому не надо. Порча репутации была лёгким намёком на неправильность таких действий. Теперь у Быкова были свои проблемы и добавлять к ним новые из-за каких-то там конфликтов ему бы точно не захотелось. Неелов? Тот ещё «мастер» и критика Снегирёва была более, чем заслуженной, а заказчики от него и прежде уходили — при невысоком уровне навыков цены заламывал непомерные. К тому же, столь сложная организация убийства не соответствовала его интеллектуальным способностям. Проверить эти версии можно и нужно, но сильно заострять на них внимание Гуро не собирался — достаточно отправить к парочке подозреваемых жандармов, пусть они и разбираются. А у них с Гоголем будут дела поважнее. Спросить у Ларионова, где находился он сам в момент убийства, тот конечно же забыл. Впрочем, его сегодня многие видели — бегал из зала в зал. Но это пока ни о чём не говорило. Гораздо больше интересной информации мог сообщить сам Снегирёв.
***
Осмотром тела занялся Яков, в то время как уже заведомо позеленевший Николай поджидал его за дверью. Ран Игнатий получил очень много и, судя по всему, они действительно были нанесены острыми накладками с рук механической танцовщицы. Её как раз в это время разбирали на части. Совсем немного — и можно будет получить вердикт от специалистов. Впрочем, Гуро уже догадывался о том, какой ответ они дадут.
Результаты исследования вышли более, чем занятными. Умер Снегирёв совсем недавно — и двух часов не прошло. Никакого грима не обнаружилось — перед Гуро был учёный, и никто себя за него не выдавал. Но самое интересное Яков нашёл, когда начал рассматривать раны. В груди у Снегирёва, в том месте, куда ударили не один раз, оказалось множество мелких осколков. Их трудно было заметить, но Гуро отличался большой дотошностью. Аккуратно вытащив их и очистив, он увидел, что окрас у них был неравномерный. Наверно, когда они составляли целый предмет, на нём было что-то изображено. Теперь сказать, что именно не представлялось возможным. Накрыв труп простынью, Яков выглянул за дверь и позвал Николая. Тот вошёл, с опаской посматривая в сторону стола.
— Нет, туда тебе не нужно, — поспешил успокоить его Гуро. — Меня интересует другое — вот эти осколки. Я нашёл их в груди убитого…
При этих словах Гоголь судорожно вздохнул и прикрыл рот рукой.
— Если что — ведро здесь, — Яков подвинул ногой стоявшую поблизости ёмкость поближе к Николаю, но тому и так удалось совладать с собой. — Посмотри на них — может, что-нибудь увидишь. Здесь, возможно, был символ или надпись.
Через силу, Николай посмотрел на разложенные на подставке осколки. Какое-то время он стоял, склонившись над ними — похоже, никакого отклика у его тёмной стороны находка не вызвала. Раздражённо выпрямившись, Гоголь коснулся осколков пальцем, после чего зажмурился, страдальчески скривившись. Яков поддержал его, но тот вполне устоял бы на ногах и без посторонней помощи.
— Увидел… Это шар. Из стекла или чего-то подобного… Маленький, примерно вот такой, — Николай сложил большой и указательный пальцы в круг, показывая размер — диаметром примерно в полтора сантиметра. — На нём четыре символа — пламя, листок, капля воды и облако. В центре сверху — кружок с точкой… Что это значит?
— Знаки стихий, а пятый — воля, объединяющая их в одно целое, символ созидания, — не задумываясь ответил Яков.
— И зачем они нужны?
— Для обрядов. Самых разнообразных. Но зачем их начертили на бусине и как она оказалась внутри Снегирёва — вопрос. Бусина была уничтожена ударом, то есть, находилась там ещё до нападения. У меня есть идея, но возможно ли подобное?
— Что именно?
— Существуют истории об умельцах, которые пытались вдохнуть жизнь в то, что изначально её не имело. Учитывая твоё видение, где Снегирёва убивают, можно подумать, что кто-то затем провёл некие магические манипуляции с его телом. Успешно, надо сказать. Но для чего?
«Ты меня спрашиваешь?» — говорил весь вид Николая. Сам же Гоголь только хлопал глазами, видимо, совершенно не понимая, о чём ему вещает Яков.
Что-то было упущено… Гуро с азартом отбросил простынь с тела погибшего и стал повторно его осматривать.
— Выйди пока, — посоветовал он Николаю, но тот остался, уже даже не пытаясь скрыть омерзение и страх. Ну, пусть привыкает.
О том, что лежавший на столе человек мог оказаться мёртв дольше, чем думалось изначально, ничего не говорило. Но, возможно, и не должно было? Теперь к вопросу о том, кто убил Снегирёва, добавилось ещё два — кто напал на него в первый раз и кто затем вернул его к жизни. Воскресил или использовал только тело? С какими целями?
Николай боязливо приблизился и, скривившись, коснулся одной из ран Снегирёва. Вовремя подхвативший его Яков не дал ему упасть прямо на труп.
— Какие отвратительные существа! — воскликнул Гоголь, сильно дрожа. — Бесформенные, страшные и… из глины! Но живые!
— Живые? Из глины? Големы что ли?
— Не знаю! Зачем их создали? Их существование ужасно! — Николай уткнулся ему в плечо.Что его так шокировало? Яков стал гладить его по голове, аккуратно отводя от стола. Нельзя так его перегружать — слишком много переживаний не принесет настолько чувствительной натуре ничего хорошего. Но дело становилось всё интереснее и интереснее — кто-то явно баловался с созданием искусственной жизни.
— Ну чего ты так испугался, золотко? Подумаешь, глиняные болванчики. Если верить легендам, они, может, и не слишком красивы, зато очень полезны — выполняют волю своего хозяина. Собственного разума у них нет, так что они не страдают.
Николай резко поднял голову. Взгляд у него был колючий.
— Нет, ты не понимаешь. Кто-то из них
чувствовал, что с ним происходит. У него
было сознание. Это ужасно…
Даже так? Экспериментатора определённо нужно найти, и как можно быстрее. Снегирёв, скорее всего, был с ним связан. Учитывая его деятельность, это более, чем вероятно. Но, в итоге, сам стал жертвой. Нужно узнать у Николая побольше об увиденном, но сейчас он вряд ли ответит.
— Тебе нужно выйти на улицу, воздухом подышать. Пойдем, я помогу тебе.
Николай не стал артачиться и, облокотившись на Якова, отправился на выход, заметно радуясь возможности наконец покинуть пугавший его кабинет.
