Связь

Пушистые облака, точно мягкий ковёр, расстилались, куда ни кинь взор, полностью заслоняя находившийся далеко внизу беспокойный мир людей. Они подчинялись воле владельца небесной резиденции, прилетая, или исчезая по его желанию. И что бы могло значить их появление в таком количестве? Шеньжи, всё внимание которого было отдано игре на арфе, не собирался раскрывать причин этого явления. Вид его, как обычно, был непроницаемо-спокойным. Ни одного резкого движения, ни единого фальшивого звука. Шаттэ коснулся кучерявой поверхности облака, и оно тут же потемнело, став похожим на грозовую тучу. Шаттэ поспешно убрал руку и задумчиво оглядел результат своих действий. Что тут сказать? Демон и есть демон — только погоду портит. А Шеньжи и бровью не повел. Они вдвоём сидели на небольшой плите перед порогом его дома, парившего в воздухе, а сейчас, к тому же, утопавшего в облачных волнах, и небожитель невозмутимо предавался своему излюбленному занятию, не отвлекаясь на происходившее вокруг. Задумавшись, Шаттэ даже не заметил, как мелодия затихла. Она была естественна, словно ветерок — налетел, подул и вот уже нет его. В этом месте всё находилось на своих местах, сливаясь в единой гармонии. Выбивался из общей умиротворённой картины лишь один инородный элемент — Шаттэ. И всё вокруг безмолвно вопрошало: «Что ты здесь забыл?» И правда, что? — Ты сомневаешься, — спокойно сказал Шеньжи. — Вовсе нет! — резко ответил Шаттэ. В этот раз ему даже не пришлось касаться облаков — потеряв белизну, они сверкнули несколькими электрическими разрядами. — Прости. Демон сжал пальцы в кулаки, стараясь хоть как-то ограничить всплески собственной энергии. Так уже и у Шеньжи могли возникнуть проблемы — пустил к себе, понимаете ли, демона, а он ещё и оскверняет чистоту небесных высот своей тьмой. — Почему же тогда ты здесь, а не там, где собирался? — В гости зашёл. Игру твою послушать. — Как насчёт песни? — Шеньжи легонько провёл по струнам, извлекая очередной мелодичный аккорд и проверяя на слух чистоту звука. — Давай, — кивнул Шаттэ. Небожитель мягким движением оправил светло-голубую ткань своего рукава и плавно качнулся, подхваченный ещё не прозвучавшей мелодией. Бусины в его волосах блеснули, издав лёгкий звон, а вслед за ними зазвенели и струны. Их переливы были подобны журчанию реки. Шеньжи меланхолично запел: — Ветром унесло* Счастье былой мечты, След её красоты Смывает дождь. Лишь туман и дым Там, где жила любовь. Время течёт рекой — И всё за ним. Смотрю как алые цветы Тают посреди воды, Яркость нежных лепестков Не вернёт уже никто. Смотрю и плачу вновь и вновь — Я бессилен им помочь. Лишь скрываюсь от тоски В бреду хмельном. Теряют краски лепестки, Гаснет чувств забытых пламя. Летящий вдаль поток реки Ни на миг ты не поймаешь. Я жалею те цветы — Их надежды так пусты. Под холодным ливнем с ними я Тоскую вновь. — Странный выбор для тебя, не находишь? — прокомментировал Шаттэ, когда Шеньжи закончил петь. — Почему же? — В этой песне столько боли. Ты сам не раз говорил, насколько далёк от людских переживаний. — Боль — прекрасный учитель. Она помогает понять, что многие переживания лучше просто отринуть. — То есть, ты думаешь, герой твоей песни пострадает немного, посмотрит на увядшие цветы, сравнит их с покинувшей его любовью и радостно побежит просветляться? — хмыкнул Шаттэ. — Это стало бы лучшим решением. И песня не моя. Я услышал её во время путешествия по дальним землям. Мне понравилась мелодия. — Её автор не оценил бы твоей трактовки текста. Эх, Шеньжи, никогда тебе не понять людей, хоть ты и сам был человеком… — Здравое зерно заложено в любом человеке, — нисколько не обидевшись, продолжил настаивать на своём Шеньжи. — А смысл вполне ясен. Цветы вянут и снова расцветают. Реки высыхают, чтобы появиться в другом месте. Государства могут затеряться в песках времён, но души всё равно перерождаются. Никакая боль не бывает вечной, равно как и счастье. Только отринув эти две бесполезные вещи, можно достичь бессмертия, чтобы постигать законы мироздания следуя за покоем вечности. — А как же тогда демоны? — Ваша жизнь — бесконечное страдание от огромного количества страстей и желаний. Урок для всех смертных. Вот взять, к примеру, тебя. Ты ведь и сам понимаешь, куда тебя рискует привести твоё решение, но всё равно упорствуешь. — Он справится. — Человек слаб, Шаттэ. Ты разве не смотрел в его душу и не видел скрытые в ней пороки? — Хорошего в ней больше. — Послушай собственные слова. Ты хочешь невозможного — сохранить свет в душе после того, как она смешается с истинной тьмой. — Но ведь я и сам… «Демон лишь наполовину…» — не договорил он. Возможно, именно это и создавало определённые странности в характере Шаттэ, если судить о нём с демонической точки зрения. По крайней мере, сам он видел причину именно в своём происхождении. Но желания жаловаться на подобную судьбу у него никогда не возникало. — Да, ты — редчайший случай. Но и твоя мать не была обычным человеком. То, какой ты — исключение, не правило. Другие так не сумеют. У тебя свой путь и много возможностей. Однако для того, чтобы использовать их, ты должен сделать правильный выбор. Отпусти его. Дай ему прожить свою судьбу. Это проще, чем кажется, — Шеньжи в упор посмотрел на него, и на миг показалось, что привычно спокойная гладь его взгляда словно от чего то всколыхнулась. — Я знаю, что сегодня ты пришёл именно для того, чтобы получить такой совет. Шаттэ подошёл к Шеньжи и провёл пальцем по струнам арфы. Звук получался совсем иной, нежели у небожителя — грубоватый и тревожный. Облака вокруг в тот же миг будто окрасились чёрной тушью. — Посмотри, что я устроил. Знаешь, я прекрасно понимаю, насколько ты прав. Только я не отпущу его. Никогда. — Конечно, вот главный замысел твоих действий. Ты мог бы просто передать ему силу, но тебе этого недостаточно. Любовь слишком эфемерная вещь, поэтому ты хочешь лишить Роу-Мона любой возможности к отступлению. — Я же не насильно это делаю. Он сам дал своё согласие. — Для демона добыть согласие — простейшая задача. Пусть так. Шаттэ встал на самый край плиты. Потемневшие облака напоминали взволнованное море. Он сам не до конца понимал, зачем пришёл сюда. Наверно, Шеньжи угадал — чтобы нашёлся хоть кто-то, способный переубедить его. То была последняя попытка перед прыжком. И она не удалась. Теперь оставалось лишь сделать шаг… — Он мой. И никуда от меня не денется, — обернувшись, сказал Шаттэ, после чего ступил на облако, и тут же провалился вниз, отправляясь в свободное падение. Он даже не стал пытаться его замедлить. Роу-Мон ждёт его. — Равно как и ты он него не сумеешь скрыться… — донеслось вдогонку. Нечто мягкое опустилось Николаю на плечи, заставляя проснуться. Он вздрогнул, но, открыв глаза, испугался ещё больше, обнаружив перед собой перила балкона и ночную улицу за ними. Через секунду он успокоился, вспомнив, что сам сюда пришёл. Николай оглянулся и увидел позади себя Якова, накинувшего на него сюртук. — Вот ты где. Меня, признаться, даже напугало твоё отсутствие в постели, — сказал Гуро. — И давно ты тут сидишь? Давно ли?.. А сейчас сколько времени? Николай попытался определить. Небо было довольно светлым, воздух — по-ночному прохладным. Даже как-то зябко стало. Николай подтянул друг к другу края сюртука, так заботливо наброшенного Яковом. А вышел он сюда потому что было душно и ему захотелось подышать воздухом. Тут, видимо, и в сон потянуло. Не дождавшись его ответа, Яков пристроился поблизости. На балконе уже была установлена скамья, избавляя от надобности таскать сюда стулья. Кроме того, на ней было гораздо удобнее сидеть вдвоём. Но только сел Яков не так близко, как хотелось бы… Вот так… Они помирились после той серьёзной ссоры, причём по инициативе Якова. Николай окончательно переехал к нему, освободив свою старую квартиру. Яким, естественно, теперь был при нём и осваивался на новом месте. Особенных вопросов, что интересно, он задавать не стал — просто продолжил выполнять свои обязанности, заодно налаживая контакт с остальными слугами. С кем-то из них он уже успел сдружиться, но нашлись и те, с кем он разругался. Ну что за характер такой противный? Николаю было стыдно перед Яковом за своего слугу, но тот претензий не высказывал. Он вообще ничего плохого ему не говорил, и не проявлял грубости, но Николай чувствовал, что какие-то изменения в его отношении всё же произошли. На их повседневное общение будто легла тень, еле заметная, но вызывающая тревогу. И всё дело было в Якове. То поговорит с прохладцей, то ведёт себя ещё более скрытно, чем обычно, то отстранится. Не оттолкнёт, но всё же, будто стену выстроит. Вот и сейчас — сюртук свой накинул, но сел на отдалении. Николай растерянно потеребил края этого самого сюртука, не зная, что сказать Якову. В итоге он перевёл взгляд на небо. Ночь была светлой, но звезды вполне просматривались. Красивые и далёкие. А ещё они казались Николаю невероятно холодными. — Знаешь, а я ведь не так уж и часто пользовался возможностью просто посидеть тут и посмотреть на небо. Всё дела, дела и работа, — изрёк Яков, затем добавил: — Звезды всего лишь огромные небесные тела, однако с древнейших времён вызывают у многих романтические переживания и фантазии. Забавно, не правда ли? Впрочем, я и сам не могу устоять перед их очарованием. Николай промолчал. Ему вспомнилась песня, исполненная Шеньжи, а затем его слова про вечность. Да, вот она — там, где звёзды. А люди под ней приходят и уходят. Сколько мечтаний и надежд было адресовано небесам, сколько взглядов наблюдало за светилами, прямо как Николай сейчас… И, наоборот, столько человек прожило жизнь, забывая лишний раз взглянуть вверх. Можно ли всё-таки понять, в чём же самый главный смысл? И что такое любовь в этом мире? Цветок на воде, существование которого — лишь миг? Николай помотал головой. Нет, он никогда не согласится с подобным. Гоголь осторожно взял Якова за руку. Разве можно отгораживаться в такой красивый момент? Но тот и не собирался этого делать, довольно крепко сжав в пальцах его ладонь. Ну и хорошо, пусть держит. Николай именно сейчас особенно остро ощутил желание быть рядом с ним. Потребность в нём. Чувствовал ли то же самое Яков? — Яша, а ты веришь в вечную любовь? — спросил Николай. — Ох уж эта вечная любовь… — с театральным вздохом ответил Яков. — Столько про неё сказано. Вот смотри, — он указал на большую звезду, даже на фоне жемчужно-серого неба горевшую довольно ярко. — Что ты видишь? — Звезду… — А некоторые видят одинокую ткачиху. Она стоит перед рекой — Млечным путём, — и печально пытается углядеть за ней своего возлюбленного, до которого ей никак не добраться. Вон он — Яков указал на ещё одну звезду. — Когда-то они оба жили себе, даже не зная о существовании друг друга. Она служила небесной правительнице и ткала для неё волшебные ткани, он был обычным земным пастухом. Но однажды им довелось встретиться и полюбить друг друга. — И это принесло им проблемы? — Сначала всё было хорошо. Ткачиха сбежала с неба и вышла замуж за пастуха. Однако, через некоторое время небесная правительница заинтересовалась, где же её незаменимая работница. Не иначе, как обнаружила, что ей совершенно нечего надеть. Отыскав беглянку, она потребовала, чтобы та вернулась к своим прямым обязанностям. Ткачихе ничего не оставалось, как послушаться. Муж хотел догнать свою супругу, и даже забрался на небеса, но реку преодолеть не сумел. Чего он только не делал, а всё напрасно. Тут-то история могла бы и закончиться, но над несчастной парой сжалились. Теперь раз в году к реке слетаются сороки и создают мост, на котором возлюбленные могут встретиться. — Раз в году? — опешил Николай. Это так жестоко! Просто насмешка! — Считаешь, этого мало? — Конечно! А ты другого мнения? — Зато встреча превращается в настоящий праздник. И меньше возможностей испортить отношения, — усмехнулся Яков. — Но вообще, это просто легенда, которая была создана в соответствии с явлением. Людям свойственно придумывать красивые истории о том, что они наблюдают. А судить о вечной любви можно, лишь прожив вечность, не меньше. — Вот всегда ты так, — пробурчал Николай. — Зачем думать о вечности, когда есть здесь и сейчас? И если мне здесь и сейчас кто-то нужен, я приложу все усилия, чтобы добраться до него, — загадочно сказал Яков, придвинувшись к нему поближе. — Кстати, что по-твоему лучше — принять поставленные условия, мучиться круглый год и терпеть страдания ради возможности всё-таки встретиться единственный раз, или поставить на карту всё, включая и эту самую возможность, ради того, чтобы всегда быть рядом в случае победы? Где более сильная любовь? — Не знаю, — признался Николай, немного подумав. — Ну вот. В первом случае она действительно может стать вечной, но на далёком расстоянии, во втором — краткой вспышкой, но за ней будет стоять огромное желание. Стоит ли что-то обсуждать, если мы не можем определиться даже в таком простом вопросе? У Николая внезапно закружилась голова. Слова Якова подняли со дна его памяти смутные воспоминания… Только не его памяти… Это было гораздо раньше… И не воспоминания даже, а плохо различимые образы. Пугающие и тревожные. Почему они возникли во время разговора о любви? А сквозь череду обрывков слов и картинок доносились слова Якова: - Если человек чего-то очень сильно хочет, он найдёт способ получить желаемое. Оставь… Оставь и смирись. Не пытайся меня найти. Я делаю это ради тебя… Холод, боль и одиночество. Стена, за которой осталась любовь. И эту стену не сломать. Остаётся только поскорее уснуть… — Золотце, что с тобой? — вопрос Якова, прозвучавший резко и даже испуганно, вытащил Николая из накатившего на него мучительного состояния. — Ничего… — еле слышно ответил Николай, а потом, сам от себя не ожидая, внезапно кинулся Якову на шею. — Не оставляй меня, хорошо? — лихорадочно зашептал он Гуро на ухо. — Поклянись, что не оставишь. — Мой хороший, да я тебе в чём угодно поклянусь, — ответил Яков, успокаивающе поглаживая его по спине. — Как же я смогу тебя оставить, если я люблю тебя? Гуро заключил его в объятия. Почувствовав исходящее от него тепло, Николай постепенно ослабил хватку и, наконец, просто повис на нём, не имея сил, да и не испытывая желания пошевелиться. «В чём угодно ты точно не поклянёшься», — подумал он. Но сейчас ему не хотелось с этим разбираться. И размышлять о смысле видения тоже. — Давай я отнесу тебя в постель, — предложил Яков. Николаю стало стыдно за свою временную слабость. Он не должен демонстрировать её Якову. Кому-то другому тоже, но Гуро особенно. Слабость разочаровывает. По крайней мере, если она проявляется у взрослого мужчины. Так что пора брать себя в руки. Он выпрямился и немного отодвинулся от Якова. — Всё в порядке, не надо меня никуда нести. Взгляд Гуро всё ещё оставался обеспокоенным. — Точно в порядке? Что ты увидел? — Не особо разобрал, — Николай покачал головой. — Думаю, это опять про очень отдалённое прошлое. Сомневаюсь, что стоит придавать таким видениям большое значение. — Ну, как знаешь, — Яков посмотрел на него с сомнением, но настаивать не стал. После этого воцарилось молчание. Каждый думал о своём. А небо светлело и светлело, закрашивая ночные светила бледной краской. Всё меркнет на фоне солнца. И даже такие душераздирающие истории, как та, которую ему рассказал Яков. Летняя ночь совсем коротка, и очень быстро отступает, забирая с собой порождённые под её влиянием грёзы. Николай почувствовал, как его снова стало клонить в сон. Уже слипающимися глазами он углядел на пустынной улице какой-то дымок, или туман, перемещавшийся будто по собственной воле. На миг ему даже показалось, что тот принял человеческие очертания. Женские очертания. Николай взял Якова за руку и прижался к нему, не желая дальше размышлять об увиденной странности. Идёт какая-то очередная нечисть по своим делам, да и пусть себе идёт. Даже не хочется отвлекать на такое Якова. Николай расслабился и провалился в дрёму, на этот раз вполне приятную. А та самая дымка, на которую Николай не пожелал обратить внимания, скользнула за угол дома и наконец приняла человеческую форму, после чего кинула на балкон Якова долгий задумчивый взгляд. Гуро сейчас и не подозревает, что затевается буквально у него за спиной… — И меня ты тоже не ожидаешь увидеть, Яков, — сказала она и усмехнулась. При этих словах в глубине её чёрных глаз сверкнули алые огоньки.