В слепое никуда: дни

Автобус громыхал и громыхал, словно сейчас развалится. Немудрено – на вид ему можно было дать и сто лет. Со свистом он останавливался и с гудением принимался ехать вновь, и каждый раз делал это с невероятным усилием. За грязными, пыльными окнами (которые мылись, вероятно, очень давно) в ночной темноте мало что можно было рассмотреть. На остановках, когда двери открывались, снаружи в обе стороны от дороги, вправо и влево, был бесконечный тёмный лес. Остановки – подсвеченные фонарём деревянные лавки с навесом, выкрашенные в унылый зелёный цвет. Салон был убран более чем скудно, что, впрочем, немудрено. С чёрными страшным дырами, пожелтевший потолок и его закруглённые углы. Железный шов, а ниже – все непонятного, сине-зелёного цвета. Сидения, узкие и длинные, сделаны из фанеры, грязной, покрытой слоем унылых граффити. Коричневое кожаное сидение, некогда гладкое и ровное, обколупалось, оголились, разодралось. Из-под холщовой ткани, служившей основой для кожаного покрытия, высовывается убогий жёлтый поролон, истерзанный, изорванный, но – неверное, к счастью, – надежно приклеенный. Пожалуй, этот поролон был, кажется, единственной вещью в этом автобусе, которая пыла прикреплена должным образом. Быть может, это лишь навеянное ощущение, но что так сильно громыхает, свистит, клокочет и рявкает, когда он трогается? Ответа на это, конечно, не было дано. Всей этой обстановкой – тёмным лесом и одиноким, совершенно пустым автобусом, односторонней улицей, идущей, кажется, в бесконечную ночь, – навевается ощущение, словно время перевалило за полночь, однако это выло вовсе не так – только пробило десять. Эл сидит бок о бок с Лайтом, прислонившись в нему плечом и облокотившись на него. Он выглядит обыденно – что случается с ним редко, – прикрыв глаза, сгорбившись и сцепив пальцы у себя на коленях. Вот только Лайта эта ситуация чуть-чуть напрягает Безмолвная ночь и старый автобус. Куда он их везёт? Не перепутал ли, случаем, Эл его с другим, и теперь они едут в пугающую неизвестность? Почему одни? Кто сидит за рулём? Последняя мысль заставляет Лайта вздрогнуть. Образ автобуса, который ездит сам по себе, без водителя, проплывает перед его сознанием ярким пятном. Не слишком приятный. Лайт вспоминает, что на остановке не было указано времени и номеров автобусов, не было привычной бабки или хоть кого-то... Но больше всего Лайта напугало то, что на другой стороне дороги не было остановки, или хотя бы намёка на неё; значит, в обратную сторону пути нет. Лайт вовсе не был смельчаком, не был человеком, который легко срывается в удивительные опасные приключения. Съёмки – где угодно, когда угодно, чего бы они не стоили. Но вот такие походы не нравились ему совершенно. Однако перечить Эл, который решил приоткрыть завесу своих тайн он не мог перечить тем более – ни когда он повёл его в метро, ни когда они оказались на гнетущей округа города. Причём никакой трассы, людей и машин. У Лайта сложилось не слишком обнадеживающие ощущения, что вся жизнь Эл протекает в таких неприятных местах – ему привычна нищая застройка на отшибе Токио, такие одинокие старые автобусы, которые явно едут не в центр города, а в какие-то трущобы. Трущобы – таким словом легко обозначаются всё места, в которые Лайт попадает благодаря Эл. И какова ирония – именно то, что привычно Лайту, центр и мир технологий, серый город и тому подобное, совершенно не нравится Эл. Он хмурится и выглядит в них инородно. Он не любит магазины, машины и... И общество. Что удивительно Лайту. И так они едут целую вечность. Остановок нет. Людей, соответственно, тоже. Если бы Лайт ехал один, он бы со всей охотой подошёл к водителю, начав с ним светскую беседу. И только спокойный, почти засыпающий Эл не давал ему этого сделать. Эл знает, куда ведёт его. Если что, они просто вернутся по дороге пешком. Если конечно, Эл не окажется убийцей, заманившем его в ловушку. На случайно вылетевший изо рта Лайта смешок Эл поднимает голову, сонным голосом произнося: – Что такое? – Ничего, – пустив секунду на раздумья, отвечает Лайт. – Эл, позволь поинтересоваться... Но он перебивает Лайта, не дав ему кончить фразы, попутно вновь укладывая голову ему на плечо. – Я скажу тебе после. – сухим тоном почти сопит он. – Приедем скоро. Скоро – это через тридцать пять минут. *Скоро* – вообще понятие растяжимое, думает Лайт, спрыгивая с порога старого автобуса. На это поползновение он отмывается противным скрипом. За Лайтом Эл сходит на щебеночную обочину аккуратно, и Лайт не упускает шанса придержать его за талию – за талию! – и левую руку. Реагировать на этот жест Эл считает необязательным. – Хм, – наконец произносит Лайт, когда они вот уже тридцать секунд просто стоят на этой обочине. Эл словно чего-то ждёт. – Хм! – повторяет он, озираясь кругом. Насколько ему позволяет видеть зрение, они стоят посреди леса около дороги, и вокруг *нет* никакого намёка на цивилизацию. – Я чего-то не понимаю. – Чего же ты не понимаешь? – пустым, автоматическим голосом спрашивает Эл. Но такая без эмоциональность для него – норма, и Лайта она уже совсем не смущает. – Куда мы приехали. – честно отвечает Лайт. – Пошли. Посчитав инцидент исчерпанным, Эл резким движением разворачивается на сто восемьдесят градусов, и уверенным шагом направляется промо... В лес. Скользнув по мокрой траве с обочины, Эл оказывается в сильной низине, поросшей буйной травой. Лайт замер, шокировано глядя на него. Проехавшись легким движением руки по еловым веткам, Эл сводит брови к переносице, замирает, а потом снова невиданно уверенно шагает вдоль леса. – Скорее спускайся, – бросает он, не оборачиваясь. – Ты сам согласился поехать. – Но Эл, – тихо начинает Лайт, но, взвесив варианты дальнейших событий в уме, замолкает, и доже спускается в низину. Трава, дикая и не кошенная, хлещет по отцы, когда он, присев, пытается повторить ловкий и быстрый спуск Эл. Однако, даже имея два глаза, повторить это ему не удаётся, одежда оказывается в грязи. Нагнав Эл, он снова и снова внимательно оглядывается. Лес, дорога чуть выше них, ночное небо. Сверчки стрекочут под ухом. Ну удивление, им пришлось идти не очень долго: не прошло и пяти минут, как Эл, снова проведя ладонью по веткам, замер, раздвинул их, и удивленному взору Лайта была представлена достаточно протоптанная тропинка между чащей. Которая внезапно показалось ему очень даже ухожено и красивой. – Местные старшеклассники протоптали, – замечает Эл, и заворачивает на нее, ловя чужую руку в свою. Лайт, хоть не очень понял, о чем речь, смолчал. Наличие людей в этом месте он воспринял как радость. Им предстоит ещё минут семь ходьбы по этой тропке. Однако, в отличии от их прошлого опыта, эти семь минут оказываются интересными. По обе стороны от них простираются искусно выкрашенные в камуфляж пивные банки и коробочки, пакетики и тряпочки... Всё это Лайт даже не сразу замечает. – Что это? – спрашивает Лайт скорее риторически, не рассчитывая на ответ. – Старшеклассники обычно прячут здесь всякое, – отвечает Эл, чуть повернув голову, но лица его так и не становится видно. – То, что нельзя уберечь от чужих глаз *там*. – Где? Но этот вопрос таки и остаётся без ответа. Эл отворачивает голову и без слов продолжает идти по извилистой тропинке. Достаточно извилистой, что бы сбиться, будучи слепым, но Эл ни разу не наступает на эти кладези, к которым, Лайт не питает никакого доверия. Наконец – просветом это язык не поворачивается назвать, – ночное небо показывается средь елей, и Эл, а за ним и Лайт, выходит на край широкого поля. Оно кажется тёмным в ночи, с высоким колосьями дикорастущих трав, бурьянами, сплетения минут, в общем – всем, что полагается иметь всеми забытому полю. Однако посреди этого поля внимание Лайта приковывает дом, горящий жёлтыми окошками вдалеке. Пятиэтажный, с острой треугольной крышей, рядами окон, которых так много, что не посчитать. Мало что видно в темноте, но он поистине огромен. С пристройками и крыльями. С высокой чёрной оградой вокруг. Один дом, и больше ничего.