В слепое никуда: дни

– Что это? – спрашивает завороженно Лайт, даже не утруждаясь указывать рукой; эта привычка отходит на второй план всё больше, ведь учитывая слепоту Эл, становится попросту бессмысленной. – Дом Вамми, – поясняет он нейтральным голосом. – Мой детский дом. Что-то ранимое и нежное в сердце Лайта болезненно замирает. Вот значит что – холодные каменные стены и высокий забор – заменяло родной дом Эл в детстве. – М-м, – утвердительно кивает Лайт. Решив, что пора двигаться дальше, Эл выходит на узкую, но такую же протоптанную дорожку, виляющую вдалеке посреди густого бурьяна, и Лайт без промедлений следует на ним. Им приходится подниматься в гору, и чем ближе они оказываются к обширной территории, огороженной каменным забором, тем больше кажется Лайту этот дом; он возвышается над ними как крепость, как неприступный средневековый европейский замок, не блещущий гостеприимностью. Проходит время, наконец они оказываются у самых ворот. Они выполнены металлом; грациозные и мрачные, выполненные в гнетущем готическом стиле, закрытые на невиданных размеров замок. Всё это напоминает Лайту классические фильмы в стиле хоррора – тёмная густая беззвездная ночь дополняет всю эту картину. Эл, пробежавшись пальцами-пауками по чугунной тёмной ограде, извлекая из неё металлический мелодичный низкий звук, застывает у тяжёлого замка, по размерам превосходящего его раскрытую ладонь. Он вертит замок в руках, и слабо улыбается, а затем внезапно стукает им по створкам. Раздается громогласный стон холодного металла, в звенящей тишине он практически удваивается, а потом сходит на тонкий скрип и затихает. – Что ты сделал? – вскрикивает шёпотом Лайт, на что Эл снова лишь слабо усмехается. В сторожке, стоящей совсем неподалёку, раздается вполне конкретный шум, свидетельствующий о том, что их услышали. Однако Эл совсем не торопится ретироваться, и Лайту остаётся лишь с удивлением наблюдать, как через минуту из деревянной лачуги, кряхтя, выходит древний стрик, освещая себе путь старой лампой. В другой руке он крепко держит палочку, на которую опирается при ходьбе. Одет он бог знает во что, а лицо его чуть сплющенное, круглое, но худое, старческое; за этими чертами в целом-то и нет ничего уникального. – Кого принесло? – хриплым голосом вопрошает он, поднимая повыше фонарь и щурясь. – Хто это? – Свой, – не растерявшись, заявляет Эл совершенно уверенно. Пальцами он обвивает прутья ограды. – Неужели ты не узнаешь меня? В его голосе проскальзывает какая-то сентиментальность, не сумевшая укрыться от слуха Лайта. – У старика в последнее время совсем плохо со зрением, – качая головой, сообщает старик, и лицо Эл буквально каменеет. – Однако голос кажется мне знакомым. Назовись. – Я и не имея глаз без труда определяю, кто ты, – незамедлительно отвечает Эл ледяным голосом. – Это очень нехороший тон – забывать старых знакомых лишь потому, что теряешь зрение. Его слова прозвучат практически резко. Лайту, который всё это время стоял в стороне, не смея вмешаться в разговор, остается только опешить от такой реплики. Между тем старик удивляется, издав тихое "А-а... ", качает головой, и произносит, доставая из кармана связку ключей: – Что же, ты как всегда прав. – Я рад встрече, – бросает Эл, отвернувшись, когда ворота оказываются открыты, и они с Лайтом проходят на территорию детдома. Эти слова, которые неопытному могут показаться сухой любезностью, на самом деле оказываются совершенно искренним. Вот только мало кто может это понять. – Я тоже, – бурчит старик, закрывая ворота обратно. Вздохнув, Эл жестом приглашает Лайта проследовать за ним по кафельной дорожке к дверям здания, выглядящим не менее устрашающе – дубовые двери, вновь сильно напомнившие Лайту средневековые, отделение металлом и закрытые на засов. По обе стороны от них простирался ухоженный сад, неприметный, но достаточно приличный. Эл, совершенно не задумываясь, проходит по ней вперед, однако не дойдя до здания каких-то десяток метров, сворачивает влево на асфальтированную дорожку, бегущую строго паралельно ему. – Куда это мы? – не сумев удержаться, вопрошает Лайт, поспевая за спешащими Эл. – Если хочешь, можешь стучаться в главные ворота, – следует саркастический ответ. – Я пройду к черному ходу. Лайт, вздохнув, решает смолчать, и снова обращается к созерцанию окружающего мира, погруженного во мрак. Через некоторое время, когда он, последовав за Эл, заворачивает за угол дома, его взгляду предстает пышный вишнёвый сад, тоже достаточно ухоженный, насколько это позволяет видеть ночь. Повернув голову в его строну мимоходом, Эл тихо фыркает, что остаётся непонятным для Лайта. Однако вновь и вновь за сегодняшнюю ночь он принимает решения не возражать, не спрашивать, не удивлятся. Свернув вновь за угол, вправо, Эл чуть ли не бегом добирается до темной двери, взбегает по ступенькам и нажимает на один из двух старых звонков. Один над другим, они высовываются из бетона, с неаккуратным проводами; всё то ли недостаточно чистое и выполненное небрежно, то слишком старое. Тяжёлая дверь открывается несколько погодя, когда Лайт не торопясь взбирается по несчастным шести ступенькам. Кто-то высовывается из-за неё, но не даёт себя рассмотреть достаточно хорошо для того, что бы хотя бы определить его пол. – М-да, – произносят мужским голосом устало, и неизвестный скрывается в тени неизвестности за оглушительно скрипнувшей дверью. Потом в этой неизвестности происходит много непонятного шума. Кажется, лязгают ключи, шуршит обёртка; наконец, доносятся звуки шагов, тихого короткого заговора и снова шагов. Вдруг дверь распахивается, и тот неизвестный, ранее словно не пожелавший быть увиденным, впускает Эла. Это оказывается толстый старый охранник непримечательной и непритязательный внешности, который хмуро оглядывает Эла с ног до головы некоторое время практически придирчивым взглядом. И их впускают. Без лишних слов, словно всё здесь устроено как в сказке, не по-настоящему, словно все утаивают от Лайта что-то, заводя его в эту тёмную не доброжелательную бездну сырого холодного помнщения, смахивающего на подземелье. Лайт здесь не свой: он ничего не понимает, а сейчас, когда ме-е-едлено закрыв скрипучую тяжёлую тверь за гостями, охранник погружает всё пространство (на сколько Лайт сумел раз смотреть, корридор) в полную темноту, второй раз за ночь что-то в глубине души у Лайта тихонько подсказывает, что ему скамую малость страшно. Однако, в воцарившейся тишине это "тихонько" становиться прекрасно слышно. Лайт чуть-чуть теряется в этом чёрном пространстве. Ощущение времени теряется даже на эти пару мгновений, он хватается за удачно подвернувшуюся под руку стенку, что бы не потерять равновесие, и ловит себя на мысли, что Эл именно так и чувствует себя всё время. Эл, лёгок на помине, хватает его за руку и тащит в пугающую сложившуюся густую темноту. Даже его в ней видно плохо, но Лайт следует за ним на удивление храбро, свыкается с темнотой и даже начинает постепенно различать бетонные стены корридоре, проносящиеся по сторонам. Наконец вдалеке начинает мерцать лампа, приближаясь по мере того, как они шагают. – Куда мы идём? – с наигранной лёгкостью спрашивает Лайт. Как-бы невзначай. Эл почему-то не отвечает, продолжая уверенно шагать. Когда мигающая лампочка оказывается над ними, Лайт успевает рассмотреть голые стены с высокими потолками, старый линолиум род ногами и бьющуюся у потолка безуспешно ночную бабочку. Эл сворачивает в очередной корридор, налево. Впереди теперь три лампочки, две желтые, одна – голубоватая. Чреда облезлых дверей, которых Лайт сосчитать не успевает, тянется по левую сторону. В полнейшей, гробовой тишине Эл шагает по скрипучему линолиуму, старому, как мир и грязному, шагает, шагает, у рука его скользит по стене, очевидно, отчитываясь двери. Они пропускают и первую, и вторую, и третью... Останавливаются на пятой. Эл нашаривает ручку двери чуть неуклюжим движением, вздыхает, и перед тем, как нажать на неё, открыв дверь, бросает мимолётный взгляд на Лайта, улыбаясь одним уголком губ, и сердце его замирет на секунду от счастья. Наконец Эл открывает дверь, так аккуратно, словно и сам немного опасается того, что окажется за ней. Однако свет в ней оказывается включён, и мало освещённый коррридор заливает ярким медовым пятном. Лайт сначала щурится, инстинкттвно прикрывая ладонью глаза, а потом, когда они приходят в норму, наконец вглядывается вглубь комнаты. Вероятнее всего, это приёмная комната или кабинет, что-то типа того: рабочий стол, заваленный бумагами посереди комнаты, какие-то шкафы и тумба... Всё старое, как в квартире Эл, вероятно, пятидесятилетней давности. Из этого складывалось впечатление – Эл никогда не выбирался из бедности, даже приют был обставлен словно бабулина старая квартирка, разве что не было ковров на стенах. Даже хрустальный сервиз пылился за стеклянной дверцей стенки. Жёлтая лампа и жёлтый торшер стилистики годов восьмидесятых овальный коврик посреди комнаты, на нем стопка коллекционных карточек с картинами, разбросанные по полу, а посреди этих карточек – двое мальчиков. Удивительно, но Лайту показалось, что он знает этих мальчиков всю жизнь – словно они дети из соседнего двора, которые каждый день копаются в песочнице, и Лайт знает их по имени, знает их мамаш и частенько сам залезает к ним в эту песочницу. Он видит их впервые, но в сердце жалобным стоном отзывается дежавю которое странным образом сочетается с удивлением. Мальчики были совершенно разные. Один, которому с виду было лет восемь, был европейской внешности, с яркими рыжими волосами, остриженными под каре с чёлкой, которое смотрелись немного старомодно. Он было одет в чёрную майку, чёрную кофту и тёмные джинсы, всё это было старым, затертым, и каким-то... Напоказ. Даже носки, и те были чёрными, и создавалось немного смешное впечатление, что мальчик одевается как гот нарочно. Однако второй из мальчиков был совершенно другим. Тоже необычный не такой, каким должны быть маленькие дети. И если первый вписывался в рамки своего возраста, то второй... В отличие, он весь, с головы до ног был одет в белое, и сидел, склонив голову в раздумье посреди комнаты словно снежинка или пушинка. Белая объемная рубашка размеров так на пять больше чем следует, пижамные штаны и белые снег носки. Он выглядел опрятно, одежда выглаженная и выстиранная до замешательства идеально, только из-за мешковатой одежды он казался больше, чем был на самом деле, хотя даже так было видно, что он ниже и моложе первого мальчика. А волосы. Волосы не реалистично светлого... Почти светящегося белого, вьющиеся, словно у барашка. Только глаза были до неестественного тёмные, почти чёрные, прикрытые лёгкими светлыми ресницами. Альбинос и рыжий мальчик-гот. Разные, как день и ночь, они удивительно гармонично сочитались друг с другом, и по какой-то непостижимой причине оба были похожи на Эл. Второй из мальчиков, альбинос, разглядывал репродукции картин, которые валялись по полу хаотично. Он держал в тонких белесых пальцах Марию Магдалину Тициана, разглядываю библейскую блудницу, а потом ловко перевернул картонку и положил прямо перед собой. Из стопки взял следующую картину – правда, её название не было известно Лайту, – на которой было изображено мрачное ущелье. Мальчик вдруг замер над этой картиной, и пока он вглядывался в скучное, по мнению Лайта изображение серой реальности, рыжий мальчик вскочил и уставился на Эл такими глазами, словно не верил своим глазам. – Я не верю своим глазам! – вскрикнул он по-детски, расплываясь в улыбке, и заставив Лайта вздрогнуть от неожиданности. – Эл! В глазах у него тут же отразилась добродушная юная привязанность, на губах расплылась улыбка. Эл тоже улыбнулся ему, краешками губ, и черты его лица тоже потеплели, стали более выразительными, чем всегда. Мальчишка с разбегу врезался в него с счастливым воплем, изо всех сил обнимая вокруг талии, и Эл в ответ зарылся рукой в его прекрасные волосы, которым позавидовала бы, вероятно, любая модница. Миса, упаси Господь. Сцена встречи была прекрасна, пропитана тёплыми, почти отцовскими чувствами Эл, что стало для Лайта открытием. Эл аккуратно присел на корточки и позволил себя поцеловать (поцеловать!) в щеку. – Эл, мы так скучали, так скучали! – восторженно лепетал мальчик. – Правда ведь, Ниа? Он обернулся к неподвижному альбиносу, который, склонившись над картиной, никак не отреагировал ни на появление Эл, ни на его слова. – Мелло, – мягко позвал Эл тогда, опустившись коленями на пол. Мальчик отзывчиво повернул к нему голову, позабыв по альбиноса. – Это тебе. Эл вдруг достал из кармана плитку тёмного шоколада в серебряной обёртке и протянул её Мелло, глаза которого загорелись при виде лакомства. Он жарко поблагодарил Эл, они обнялись, и Эл, улыбнувшись ему в последний раз, встал с колен, и, отряхнувшись каким-то ревнивым к чистоте, чуть-чуть брезгливым движением, вдруг произнёс: – Мелло, Ниа, – серьезным, неожиданно властным голосом. – Это Лайт. Он неопределённо махнул рукой в сторону Лайта, а потом, спустившись ладонью по его руке от локтя до кончика пальцев, нежно сжал его кисть. Это грязные приёмы, подумалось Лайту. Это не честно потому, что когда он вытворяет такие вещи, оценивать ситуацию трезво попросту не возможно. – Кто он тебе? – вдруг резко спросил Мелло. В его оценивающем взгляде скользнула не дружелюбность. Лайт почувствовал, как замер Эл в своей неуверенности. Как дрогнули его тонкие пальцы, замершие над карманами штанов. Обычно в такие моменты пишут: секунда продлилась вечность. – Близкий человек, – ответил Эл осторожно и строго. – Обращайтесь с ним так, как обращались бы со мной. – он выделил это голосом, и Мелло понуро повесил голову, словно его отчитали. Эл немного неуверенно прошагал к сидящему на полу альбиносу, и сёл на колени рядом с ним. – Здравствуй, Ниа. Упомянутый Ниа поднял голову и не читаемым взглядом черных-черных, как у Эл глаз посмотрел ему в лицо. – Здравствуй, – ответил он наконец. У него был высокий, какой-то глубокий, вдумчивый голос, с приятным низким переливом. Эл улыбнулся ему также, как Мелло – так, как он прежде улыбался только Лайту. И Ниа улыбнулся в ответ настолько искренной улыбкой, на которую только был способен. Эл раскрыл руки в пригласительном жесте, и мальчик зарылся в его объятьях, прижав руки к груди и с ногами залезая на колени Эл. – Сто двадцать восемь, – внезапно произнёс Ниа, закрыв глаза и обняв Эл за шею. – Уже? Ниа довольно кивнул. Его лицо с мягкими, немного женственными, идеальными чертами было детским, и в то же время создавалось впечатление, что он гораздо старше своих лет. – Не стоит зацикливаться на учёбе, – произнёс Эл, поудобнее перехватывая Ниа. Лайт удивлённо вскинул брови. Неужели этот маленький ребёнок уже учится в школе? – Нужно больше отдыхать. – Мы отдыхаем, – подал голос Мелло, снова садясь на пол. Он пододвинулся к ним и потянул Ниа за руку. – Ниа! Альбинос лениво приоткрыл один глаз и оценивающе взглянул на Мелло. – М? – отозвался он, и Лайт не смог сдержать смешка – слишком уж похоже на Эл. Между всём прочим, Лоулайт тоже улыбнулся краем губ, правда, непонятно, что было у него на уме. – Пойдём гулять! На лице Эл отразилась непонятная смесь эмоций, расшифровать которые было достаточно сложно. Ниа открыл второй глаз, и хотя это ясно дало понять, что он заинтересован, сказал: – Уже поздно. – Эл? – позвал Мелло с молящей надеждой в голосе. Эл опустил голову и вновь сентиментально-нежно улыбнулся, выдержав достаточную паузу для того, что дети напряглись и переглянулись. – Роджер вряд ли позволит вам это, – наконец сказал он. Мелло раздражённо и разочарованно вздохнул, Ниа молча опустил взгляд. – Однако... Я смогу показать одно интересное место, если вы сейчас же пойдете в свою комнату. Дети оказались в замешательстве – вновь переглянулись и замолчали. Эл вдруг поднял свой пустой, но такой завораживающий взгляд и посмотрел на Лайта многозначительно. Это можно счесть за метод коммуникации – бесполезный для Эл, но приятный и значимый для Лайта, который до сих пор топтался у входа и не совсем понимал, что ему делать. – Хорошо, – сказал Ниа с не читаемой интонацией и быстро взглянул на Лайта таким же не читаемым взглядом. Очень долго и внимательно. – Вы встречаетесь? Сердце замерло на несколько долгих секунд. Он сказал это непринуждённым, таким наивным голосом, словно не осознавал смысла сказанных слов. Возможно, это было правдой. Лайт краем глаза видел, как настороженно замер Мелло, переводя взгляд ярких глаз с Эл на Лайта, с Лайта – на Эл. А Эл почти не переменился, почти не выдал своего волнения за исключением дрогнувшей и сжавшейся в кулак рукой. Прямо как тогда, когда Лайт сам сказал похожую фразу, а он сделал вид, что не понял ее двусмысленности, оттолкнув Лайта на достаточное расстояние, что бы больше этого вопроса не прозвучало. Лайта радовало и огорчало одновременно то, что Эл нет-нет да позволял сближаться, позволял их пальцам нежно переплетаться; однако это обстоятельство случилось очень не вовремя. Пронеслось ещё несколько неприятных секунд. Липкий и скользкий страх объял Лайта, окутал глотку и сковал своими цепями. Только ещё через некоторое время он понял, что из-за пережитого стресса сахар в организме резко снизился, и теперь руки его, такие же липкие от пота, теперь трясутся. – Ниа, – начал Эл неожиданно низким, неожиданно приятным, неожиданно снисходительным голосом. – Я не имею возможности ответить на твой вопрос. – он сделал достаточную паузу, что бы никому не показалось, что он избегает темы. – А теперь идите в комнату. Ниа поднялся на ноги, с неохотой отличную от обьятий, Мелло вскочил и побежал к выходу. Дети взялись за руки, когда встретились, а потом скрылись за хлопнуашей дверью в пугающей темноте. – Они смогут добраться? – неуверенно спросил Лайт. Дом гораздо больше, того небольшего отрез очка корридоре, который они успели пройти, вдруг дети заблудятся в темноте? Эл улыбнулся странной, немного пугающей улыбкой старожила. – Неужели они способны потерялся в стенах собственного дома? – равнодушно проговорил он. Точно. Это же единственный дом этих детей, у Лайта постоянно вылетало это из головы. – Пойдём, – сказал Эл, однимаясь с пола. Лайт поспешил помочь, и он благодарно схватил его за локоть, не отпуская даже после того, как встал на обе ноги. – Куда? – аккуратно спросил Лайт. Безумно страшно было перед тем, что ему придётся объясниться, придётся разрешить то, что уже так давно висит между ними и ждёт своего часа. То, что вне сомнений называлось огромной симпатией, и то, что игнорировать дальше было невозможно. Он старательно уводил тему, делая вид, что всё в порядке, что они свободны друг с другом как всегда. Словно между ними всё решено, и хотя разговор об их отношениях откладывать было уже не возможно, он старательно его отдвигал. Не сейчас, не здесь. – Я покажу тебе Дом. – Он сказал последнее слово, неочевидно выделив его интонацией, так, словно он должно быть с большой буквы – словно имя. Лайт понял, что это и есть для Эл настоящий дом – не так квартирка на окраине, а его детский приют. Ему двадцать три, а он всё равно возвращается сюда, в холодные стены своего детства. – Должно быть, сейчас уже всё спят. И они пошли смотреть дом. Он оказался огромным, гораздо больше, чем казался изнутри, если это вообще можно было себе представить, а по строению походил на старомодную виллу или замок. Бесконечные корридоры с огромными, выложенными витражами, словно в церкви, окнами, или, разбитыми зеркалами к конце. Высокие потолки и дубовые двери в комнаты. Но всё это – вся помпезность и атмосферность, всё это было перемешано в ужасной бескультурной, безвкусной смеси с беднецки выкражеными в жёлтый стенами и пластмасовыми плинтусами, отходящими от стен и замызганым линолиумом. Всё было в контрасте – покрытые коконом паутины, пыли и странных тряпок невероятного размеры люстры, или вообще разграбленые, от которых остались только тонкий сложный каркас, похожий на огромного паука. Повсюду граффити, не особенно тонкого содержания, в основном похабные, грубые слова или пустые росписи. Но то, что больше всего поражало Лайта – разбитые стекла и батареи, совершенное запустение корридоров. Пустые банки и обрывки сигар, ужасно воняющая грязь, которую даже нельзя было классификацировать как что либо. Полное запустение. Лайту приходилось бывать на заброшенных стройках ради съёмок, это было интересно и атмосферно, они делали граффити и фотографировались, а сдесь было гораздо хуже, словно сдесь содержался зоопарк из сумасшедших зверей, за которыми раз за разом забывали убраться. За бесконечным количеством дверей неизменно горел яркий свет, но не из одной комнаты не доносилось голосов, словно здесь совершенно никого не было. Один корридор сменялся другим, одна зала – другой, лестница за лестницей, анфилада за анфидадой, всё было в запустении, везде валался мусор, паутина, пыль, невероятного размера окна замызганы краской, снова и снова закрашены бесполезными уродствами, или вообще выбиты. Четыре этажа подряд всё укрыто под слоем пренебрежения и вандализма, и, чем выше этаж, тем более это становилось видно. На пятом этаже вообще не было ничего. Пустые залы, стены которых даже не попытались выкрасить, скрипучий старый паркет, который расходился по углам. Ветер завывал над высокими потолками, кончающимися где-то высоко сводчатыми арками, отчаянно напоминающими Гарри Поттер. Из главной залы так же, как и на других этажах, выходила сложная система корридоров, которые были больше похожи на лабиринт, в котором ты должен заблудится и умереть, чем на жилое здание. Потом по таким же ни чем не отличающимся корридорам они каким-то образом попали в правое крыло здания через узкий навесной переход, спустились по бесконечным лестницам, прошли по пустым комнатам, которым не было конца, снова спустились, вышли в спортивный зал с маленькими окошками у самого потолка, и который был лишён всякого оборудования и тоже, кажется, пустовал невероятно долго. – Куда мы идём? – наконец спросил Лайт то, что так долго крутилось у него на языке, но он всякий раз останавливал себя, не нарушая тишину, которая установилось у них во время этой долгой прогулки. Эл стоял у стены и с невероятным интересом проверял её на предмет каких-то выступов или дырок, типа того. Что он делает, Лайт не имел ни малейшего понятия, но решил не уточнять. – Тут комната Мелло и Ниа, – ответил Эл, немного помедлив. Кажется, его поиски чего-то таинственного на стене закончились удовлетворительно, и он оторвался от стены, прошагав к другому концу зала и открыв скрипучие ставни дверей, которые, вероятно, вели в очередной бесконечный корридор. Лайт проследовал за ним, однако ожидаемого не увидел – это был в полне себе маленький по меркам здания, корридорчик, выкрашеный в унылый серый цвет, словно в подъезде, из которого на одну сторону шли обычные деревянные двери с табличками – номерами комнат. Пусто, чисто – казалось, снова цивилизация, которая встретила их в начале. Комната Ниа и Мелло – последняя комната, числящаяся под номером 556. Откуда шла нумерация в этом странном здании страшно было себе представить, учитывая то, что предыдущая комната была 179-ой. Всё эти цифры были как будто вообще не для ориентирования, а будто представляли собой какой-то безумный обычай. Эл не задумываясь открыл ветхую дверь, застав детей врасплох. В просторной, такой же просторной, как и всё здесь, но практически пустой комнате, они сидели на одной из скрипучих кроватей с железным каркасом под тяжёлым одеялом и, кажется, уже были переодеты в пижамы. Ниа не слишком увлечённо читал какую-то толстую старую книгу без названия на обложке, Мелло скучал, гипнотизируя одну точку. Увидев Эл, он радостно подкочил и кинулся к нему, выскользнув из-под одеяла, а Ниа спокойно отложил свой выглядящий достаточно пугающе том, скользнув взглядом по краю страницы, закрыл книгу, и поднял взгляд. Он мог бы показаться холодным, может, даже злым, если бы в его глазах не плескалась такая знакомая скрытая нежность, которая так часто бывала у Эл. – Куда мы пойдём? – нетерпеливо спрашивал Мелло, подлетев в Эл и схватив его за руки. Он смотрел ему в глаза, хотя знал, что он слеп, и это безполезно, что ничего кроме чёрной пустоты он такм не увидит, но глаза Эл тоже смотрели на него, а губы раз за разом расплывались в лёгкой непривычной улыбке. – На крышу, – ответил Эл, и Ниа издал тихое «Вау!», спуская ноги в своих идеально белых носках (уже в других?) на пол. – Вы ведь не должны были быть там? – Нет, – отрицательно покачал головой Мелло. – Мы ещё никогда там не были. – Вам следует надеть ботинки, – повелительныи тоном сказал Эл с таким серьезным лицом, что его невозможно было ослушаться, и беспристрастно отвернулся. Лайт вытянул из кармана телефон – как раз пробило двенадцать, и хотя дети уже давно должны были лечь спать, они даже не выглядели сонно. Может быть, у них здесь это общественная норма? – Как мы выберемся на крышу? – Через башню, – невозмутимо ответил Эл. Две пары детских глаз приняли формы идеальных окружностей, а рты раскрылись в ровном "О". Лайт невольно улыбнулся их наивному удивлению, хотя и сам такого не ожидал. Какая башня? Кажется, в темноте ночи совсем ничего нельзя было разглядеть, и он не заметил её. Заметив удивление, проскользнувшее в поведении Лайта, Эл улыбнулся ему и взял его за руку. Ниа, торопливо одевающий свои ботинки (как ни странно, грязно-коричневые, а не идеально белые и вылизанные, как вся его одежда), внимательно посмотрел на них, задержав глубокий взгляд на лице Лайта, и тоже очень подозрительно улыбнулся. Кажется, здесь вообще не было принято говорить, только странно улыбаться и переглядываться. Для Эл вообще – просто улыбаться. Путь до загадочной башни лежал через огромный внутренний двор. Попав на улицу, Лайт ощутил, что в доме было гораздо теплее, хотя радиаторов вроде-как нигде не было, а остальные обитатели дома вообще не подавали признаков жизни. Прохладный ночной воздух хлынул в лицо, чёрное, усыпанное блеклыми звёздами небо показалось в прямоугольном окне высокого здания. Дети выбежали на улицу в своих пижамах, ступая по холодному камню ботинками, нарушая ночную тишину. Они бежали прямо, мимо клумб и каких-то досок, выполняющих, по всей видимости, роль скамеек, мимо огромного не работающего фонтана, бежали наперегонки прямо по газону. Сейчас Лайт действительно увидел башню, которая прилегала к главному корпусу на углу, но возвышалась она совсем немного над пятиэтажным зданием небольшой площадкой наверху. Эл медленно шагал по скверу, внимая всё вокруг каким-то своим особенным методом восприятия. Кажется, он испытывал ностальгию, попав сюда, и теперь, придерживаясь за руку Лайта, шёл как в прострации, словно что-то старательно выуживал из памяти. Лёгкой, невесомой рукой он прикоснулся к пышным цветам, названия которых Лайт не знал, и душистая пыльца осталась на его тонких белых пальцах. – Кажется, нам следует объясниться друг перед другом, – внезапно, без неуверенных выступлений, которые смягчили бы сказанную правду, сообщил Эл. Он сказал это таким тоном, словно ничего не боялся, и у Лайта осталось впечатление, словно объясняться будет он один. Впрочем, зная Эл можно было с уверенностью сказать, что он безумно волнуется и трепещет перед моментом искренности не меньше Лайта. – Да. На несколько хрупких секунд вновь воцарилось молчание. – Мы отправим детей спать, – проговаривает Эл, и Лайту требуется несколько секунд, что бы понять, о чем он говорит. Значит, они обсудят свои отношения только после того, как Ниа и Мелло вернутся к себе. – М-м, – неопределённо ответил Лайт, перехватывая чужую ладонь поудобнее. Они дошли до круглой башни, выложенной кирпичом. У неё был лишь один вход – серенькая неприметная дверь, около которой столпились Мелло и Ниа, послушно ожидая Эл. Он, тонкой кистью пробежавшись по стене и нашарив ручку двери, уверенно её распахнул, хотя она вовсе не поддалась легко. Скрипнув, она неохотно раскрылась; Лайт учтиво придержал её и пропустил восторженных детей и Эл вперёд, включил фонарик на телефоне и зашёл сам. Очевидно было, что с порога начиналась крутая лестница, уходящая далеко наверх, с которой легко было упасть, а то, что на лестнице не было ни одной лампочки, которая освещала бы путь, тоже было очевидно. Мелло посмотрел в пугающую темноту и уверенно взбежал по ступенькам, но тут же остановился, развернулся, и посмотрел на всех сверху вниз. Ниа неуверенно всматривался в пугающую бездну бесконечной лестницы, Эл стоял, прислонившись к сырой стенке с закрытыми глазами. – Идём? – не то спросил, не то воззвал Мелло. Лайт аккуратно оторвал Эл от ледяных кирпичей, проехавшись пальцами по хрупким чуть ли не юношеским плечам в достаточно не сдержанном для «друга» жесте. Эл сжал губы, смолчав. – Возьми на руки Ниа, пожалуйста, – в ответ как бы случайно мазнув носом по шее опешившего от такой наглости Лайта, попросил он, и, тут же отстранившись, начал подниматься к Мелло. Лайт не уверенно посмотрел на Ниа. Он умоляюще протянул руки к нему, и теперь выглядел как сущий ангел с русым нимбом кудрявых волос вокруг прекрасной головки. Не то что бы Лайт никогда не брал детей на руки, но... Почему-то ему было боязно поднять Ниа. Со вздохом он присел на колени и подхватил его под подмышки, поднял и перехватил под попу, утопающую в безразмерных штанах. Ниа сначала недоверчиво отпрянул от него, но потом положил голову ему на плечо и уткнулся носом почти в то же место на шее, в котором совсем недавно побывал нос Эл. Это вызвало смешные чувства. Подниматься оказалось гораздо выше, чем Лайт предполагал. Лестница тянулась и тянулась, не желая заканчиваться, свет от фонарика на телефоне скакал по кирпичным стенам, и поворот за поворотом дальше простирались однообразные ступени. Ниа хоть и был легким, а все-таки его вес не мог не сказываться на подъёме. – Тебе тяжело? – шепнул внезапно Ниа, когда Лайт в очередной раз перехватил его поудобнее. – Нет, – покачал головой Лайт, прижавшись ближе к мягким белым локонам, которые приятно щекотали щеку. Это не было правдой, но Лайту было не настолько тяжело, что бы отказаться нести маленького ребёнка. Наконец показался слабый электрический свет. В конце подъема оказался лаз на улицу – не красивая кривая дырка в потолке, из которой слабо лился желтоватый свет – кажется, там был фонарь или что-то типа того. Первым ловко вскарабкался Эл, перед этим прощупав несколько выступив в стене, за которые потом уцепился. Высота была не большая – Эл мог спокойно дотянутся до края дыры поднятой рукой, но Лайт немного опешил от той быстроты и ловкости, которые продемонстрировал Эл. Ниа и Мелло тоже удивлённо задрали головы. – А как... – начал было Мелло, который, конечно, был гораздо ниже Эл, и не мог провернуть такой трюк. Лайт, ещё раз перехватив покрепче Ниа, поднял его над собой, и Эл, который всё ещё сидел возле лаза, тут же перенял его к себе, а затем поставил на ноги. Испуганный Ниа не издал не звука, но в раскрывшихся широко глазах читался ужас. Оказавшись рядом с Эл, он тут же прильнул к нему, обняв за локоть. Лайт повернулся к восхищенному Мелло. В его глазах сверкнул игривый вызов, и Лайт улыбнулся ему, когда брал его на руки. В силу возраста он оказался тяжелее Ниа, и, конечно, перенёс это испытание более мужественно. Лайт остался на лестнице один. – Если тебе нужен мой совет, ты можешь обратится, – сообщил Эл немного невпопад, заметив его замешательство. Лайт лишь показательно фыркнул в ответ и последовал примеру Эл – уцепился за выступающие кирпичи и одним рывком подтянулся наверх. Они оказались на верху башенки, которая была чуть выше, чем дом. Её края совсем не были ограждены за исключением небольших возвышений, напоминающих шахматную фигуру ладьи, а рядом с пробоиной, через которую они пролезли, и в правду стоял обыкновенный уличный фонарь, освещая площадку. На крышу главного здания, которая была чуть ниже, сбоку вела железная ржавая лесенка, которая выглядела так, словно вставать на неё не стоило. – Вау! – сказал Мелло, оглядываясь. Он, как и Ниа, держал Эл под локоть, и от этого создавалось немного горькое, но милое сердцу ощущение, словно они видят в нём отца. Ну ли мать. Лайт про себя усмехнулся своим мыслям, отряхивая штанину, которую немного запачкал об сыпучий кирпич, пока залезал. – Будьте аккуратней, – сказал Эл голосом, по которому читалось, что он доволен реакцией Мелло. – Отсюда недолго упасть, это опасное место. Вы поняли это? Он сделал такой строгий родительский напор голосом на вопросе, что Ниа с Мелло сразу сделалось серьёзными, даже немного виноватыми. –Поняли, – пробубнили дети напугано. *** – Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Эл стоял, прислонившись к фонарю и старательно отводил глаза. Он не смотрел на Лайта. Если быть, точнее, он отвернулся. – Я люблю тебя, – без запинки проговорил Лайт чуть быстрее, чем нужно было. От прозвучавших слов, которые должны были остаться не озвученными, Эл едва заметно вздрогнул. – Да. Теперь он стоял боком. Лайт не мог предположить, хорошо это было или плохо. От проскочившей очень не вовремя шутки в голове – если Эл ему откажет, он просто ебнется с этой башенки нахуй, – он едва не усмехнулся, но вовремя удержал уголки губ, которые поползли вверх. Пусть Эл не видит, он слышит. Эл очень чуткий, гораздо более чуткий, чем другие люди. Возможно, за это Лайт его и любит. – Я боюсь, ты не знаешь, на что ты идешь, – начал Эл, и голос его предательски дрогнул, а затем сорвался с капнувшей на футболку слезой. – Я не смогу быть... Не смогу подстроится. Мне страшно, потому что я никогда не делал ничего подобного. Он снова отвернулся, и Лайт не стал его останавливать. Возможно, так ему проще сосредоточится и продолжать говорить. – Ты должен понимать, что я не буду похож на Мису, – голос его выровнялся. – Она не нужна мне. – Но разве вы не встречались когда-то? – вдруг резко и ревниво возразил Эл. Потом он вздохнул, опустил голову и продолжил: – Готов ли ты бок о бок жить с таким человеком, как я? – тихо спросил он, и сердце Лайта сначала остановилось от сострадания, а затем ускорило темп и словно обратилось в пламя. – Я хорошо знаю тебя, почему ты считаешь, что я не готов? – крикнул Лайт. – Потому что люди всегда не готовы к такому. Под огромным тёмным куполом усыпанного мелкими звёздочками неба, по которому где-то невероятно высоко плыли редкие рваные облака, на котором виднелась очень яркая полная луна, которая как единственный фонарь для всей Земли светила по ночам, где раскинулись тёмные густые леса и мелкие озера, на холмистом взгорье стоял огромный тёмный дом. – Но я тоже люблю тебя. На крыше этого дома, под одиноким моргающем фонарём, они целовались.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ