Октябрь 8. 2019
Возможно, благодаря как раз этой хитрости я и прожила последующий прохладный день уже без эксцессов в потоке оживлённой болтовни в кампусе и бесконечной суеты в череде мелких рабочих хлопот, похожей на хлопоты жонглёра, удерживающего несколько вращающихся тарелок одновременно и балансирующего на гигантском мяче.***
Я наблюдаю за Твоим актом балансирования несколькими предметами с восхищением, мои собственные хозяйственные дарования ничтожны, по сравнению с Тобой. Это правда. Именно поэтому я не нашёл Тебя в профиле Даррелла: Ты действительно скрываешься в сети под ником. А Твой рабочий профиль похож на пустой лист: лишь фотография двухгодичной давности со времён выпускного из художественного колледжа, на которой Ты похожа на розу, и краткая информация о том, где родилась и училась. Как только я смог добраться до Твоих активных профилей, то заметил, что Ты используешь их вполне утилитарно: как личный дневник, как барахолку, как склад всего того, что только может Тебе понадобиться. Хамелеон. Ты - Коламбетта на сцене: такая проворная, такая яркая, как звёздочка, и пестрая, что мне ничего не остаётся делать, лишь потянуться к Твоему сиянию, как мотыльку. И Ты сама знаешь это, но боишься признать, потому что не хочешь прослыть высокомерной и самолюбивой в глазах других. Точно так же и другие знают о Твоём совершенстве и превосходстве, но не говорят Тебе этого лично и сами боятся признаться в силу собственной низкой самооценки. Электронные часы на табло магнитолы меняются на 18:59 Я возбуждён и напуган нашей предстоящей встречей одновременно. Моё тело пробирает мандраж. Моё тело каждой клеточкой рвётся к Тебе. Но вот разум. Я боюсь. Я боюсь сделать этот судьбоносный шаг. Я хочу сбежать отсюда без оглядки, будто это страшный сон. Но сколько пройдено мной. Сколько сделано мной. И всё это ради Тебя! Я положил на алтарь имени Тебя свои покой, сон и все свои фобии. Всё это ради того, чтобы оказаться здесь - в перигелии с Тобой. Я бы рвал на себе волосы, если бы не диффузная алопеция. Но единственное, что мне остаётся делать - идти вперёд и не оборачиваться. Идти навстречу своей мечте, которая уже стала целью. Очень непривычно, если честно - мало что получалось у меня в жизни. И скорее всего, это мой звёздный час. Но что если я окажусь недостойным Тебя? Я откидываюсь на спинку сидения. Делаю глубокий вдох, закрыв глаза и отворяю дверь, чтобы сделать очередной шаг в пустоту. Двери закусочной звенят в этот раз так холодно и враждебно, и музыка звучит где-то в вакууме. Здесь темнее прежнего. И это не из-за того, что над городом нависли свинцовые тучи, а из-за того, что в светлом обеденном зале нет Тебя - единственного источника света и тепла. Но вот Ты выходишь, толкнув двери кухни, добродушно махнув рукой тому парню в фартуке с зелёными волосами. Сказать, что я испытываю ревность, всё равно, что промолчать. Я боюсь, что это бросится Тебе в глаза, поэтому, как могу, делаю непринужденный вид. Однако ревность перебарывает волнение, особенно в тот момент, когда я вижу Тебя в коротком чёрном сарафане из вельвета поверх белой сорочки, на которую накинута чёрная дублёнка, подбитая выкрашенной овчиной на воротнике. — Привет! - Ты прячешь такие маленькие ручки в карманах, глядя на меня снизу вверх и так очаровательно улыбаясь. — Потрясно выглядишь… - Выдыхаю я, потирая затылок и молясь о том, чтобы не быть похожим на идиота, но Ты киваешь изящной головкой, встряхнув высоко завязанным хвостом. — Спасибо! Ты тоже ничего. — Ну… Ты думала, куда меня отведёшь? — Чёрт! - Ты призадумываешься, морща лоб и подёргивая мозоль на большом пальце. - Ты же говорил, что хотел выпить кофе. Так? — Д-да… — Я знаю хорошее местечко, где варят потрясный раф и у них просто восхитительные десерты! Кстати, тебе нравятся сладости? — Не просто нравятся… я - сладкоежка. Ты звонко смеёшься, и Твой смех напоминает мне высокие ноты фортепиано, распугивающего все мои страхи в мгновение ока, от чего я чувствую себя окрылённым, как Икар, подлетевший к Солнцу. Ты говоришь мне адрес, уместив свою кругленькую попку на соседнем сиденье минивэна. Ты источаешь запахи чистоты, молока и младенцев, которые пьянят меня сильнее самого крепкого алкоголя. — Я тебе вчера не сильно заляпала сиденье? - Ты осматриваешь салон, поправляя юбку сарафана, как примерная ученица. В какой-то момент я боюсь того, что меня посчитают Твоим растлителем. — Брось! Что ты! С чего ты это взяла? — Просто, когда я пришла домой, от меня воняло, как от опоссума… дохлого опоссума, которого достали из помойки. — Опоссума? — Да. Голодранца от мира животных. В какой-то степени я себя олицетворяю с ним. — Почему? — Несётся куда-то с бешеными глазами и тащит на себе ворох дел, как свой выводок. О! И ты не замечал, что у них есть синяки под глазами? — Ну. У енотов тоже есть синяки под глазами. — Еноты - барахольщики от мира животных. Тащат в нору всё, что ни попадя и копаются по мусорным бакам. “Если следовать твоим суждениям, то я - енот” - я смотрю в зеркало заднего вида, в котором отражается мой глаз, обрамлённый тёмным опухшим веком. — Хотя… в моей жизни был такой момент, что я незаметно умыкнула упаковку макарон из супермаркета… - Ты стыдливо прячешь глаза и улыбаешься. - Конечно, я не горжусь этим… И ты не смей заявлять обо мне в полицию! — Я - могила! - Поднимаю правую руку, как бы готовясь поклясться. - И знаешь, что? — Что? — Ты самый симпатичный опоссум, которого я когда-либо видел. Ты вновь звонко смеёшься, смущённо пряча глаза. — Спасибо, что заметил… - Ты подёргиваешь мозоль на большом пальце. - Мы, кстати, приехали. Ты не говорила, что здесь будет такой ажиотаж, хотя, по Твоему взгляду понятно, что Ты сама этого никак не ожидала: смятённая и не знающая, что теперь делать. Но Ты всё же находишь небольшой столик поодаль от всех: два низких кресла и такой же низкий столик под лампой. Очень по-домашнему, но я чувствую себя несуразным и не вписывающимся в это место. Ты заказываешь лунго и грушевый пирог с солёной карамелью. — А что такое лунго? - Интересуюсь я, разглядывая меню напитков. — Грубо говоря, это эспрессо, только с бо́льшим количеством воды и крепче. — А ты знаток кофе… - Я стараюсь улыбнуться так, чтобы это не выглядело устрашающе. — Когда у тебя развивается кофеиновая толерантность, а работы непочатый край, то начнёшь разбираться в разных сортах допингов… может даже и не самых безопасных. Так значит, Ты у нас много чего успела попробовать… Честно говоря, я не удивлюсь, если выяснится, что Даррелл успел дать Тебе дозу и Тебе это понравилось. Но это отнюдь не умаляет Твоих достоинств в моих глазах. Если бы я пытался выплатить учебный кредит, не рассчитывая на деньжата своих родителей, и подавал большие надежды своей безупречной успеваемостью, то, наверное, тоже сидел на чём-нибудь. — Тебе помочь с выбором? - Ты легонько касаешься моего предплечья, и я вновь подмечаю шершавость и тепло Твоей кожи. — Наверное, я буду… эм… фрезье и как называется тот кофе, который с мороженым? — Гляссе? — Да! Именно его! Нам приносят два круглых деревянных подноса: напротив Тебя ставят тот, что с изящным бокалом Irish coffee, наполненным гляссе, и такой же изящной песочной корзинкой с выложенными веером блестящими кусочками клубники, а передо мной - невзрачную белую кружку, от которой исходит горький запах и кусок пирога, который больше похож на макаронную запеканку, политую коричневой карамелью. Мы тут же меняемся подносами, как только официант отходит. — Я думал, что ты будешь пить и есть что-то более типичное для девушки. — А я думала, что будешь заказывать что-то более типичное для парня. — Засчитано… - Я пожимаю плечами и отпиваю из коротконогого бокала с длинной ложечкой, которая так и норовит ткнуть в глаз. — А теперь поприветствуем нашего следующего чтеца с поэмой собственного сочинения! - Громогласно кто-то говорит на импровизированной сцене, и наши взгляды устремляются туда На сценку взбирается юноша или девушка (по одежде не понять) и с драматической паузой начинает декларировать свой стих, пафосно зажав между пальцев сигарету, о чём-то мрачно и грязном: гроб-гроб, смерть-смерть, я один такой непонятый, а жизнь так коротка и бессмысленна. Я не нахожу ничего особенного в его рифмах, но Ты внимательно слушаешь его, вновь задумчиво потирая мозоль на большом пальце, не отводя взгляда от сцены. Я не хочу быть голословным, но единственный аргумент в моём суждении о том, что Ты предмет искусства, - вся Ты от макушки до пят. И именно Тебе надо сверкать на сцене. Когда чтец заканчивает заунывно читать поэму, Ты скромно аплодируешь вместе со всеми, провожая его со сцены. — Теперь понятно, почему здесь столько хипстеров. - Я смешиваю подтаявшее мороженое с кофе. — Это Вильямсбург. Ты кого-то здесь кроме хасидов и хипстеров видел? - Ты же так спокойно пьёшь горький крепкий кофе, будто для Тебя это вода. — Я слышал, что ты учишься на журфаке. — Верно. - Ты подозревающе ставишь кружку на блюдце. — Что-то уже успела написать? — Немного, к сожалению. - Ты кривишь губы, глядя куда-то вниз на ёлочный паркет. - Процесс написания чего-то для меня сродни родам: больно, долго, иногда сопровождается поносом и матами, а результат сомнительный. — С чего ты это взяла? — Понимаешь... на наших коллоквиумах преподаватели скупы на какие-то положительные эмоции, не говоря уже о других студентах... хотя я считаюсь одной из самых лучших на курсе… — И теперь на сцену выходит… - Ведущий открытого микрофона оглядывает заполненный претенциозной молодёжью зал. — Вот эта милая леди! - Я резко поднимаю руку и указываю на Тебя. — Что?! Нет! Я не пойду! - Ты отшатываешься, изумлённо раскрыв глаза. — Чего ты так боишься? Ты сама говорила, что твоё окружение не выказывает должного внимания твоим успешным работам! Так пусть эти разодетые мимокрокодилы оценят! — А теперь выступает... эта мисс за третьим столиком! Ты раздуваешь ноздри, недовольно глядя на меня, но встаёшь с места и проходишь между людей, так плавно и уверенно, пусть и волнуешься. — Что вы нам прочитаете, мисс? — Небольшой стих… — Прекрасно! Ещё один стих! - Ведущий иронично смотрит в толпу собравшихся и закатывает глаза, но Ты, к счастью, этого не видишь.Ночью лунной волки завывают –
О своей тоскливой жизни песнь поют,
Иль кого-то вспоминают,
Тех, кто смог найти последний свой приют.
И луна их пению внимает,
И слеза боится с круглых щек её упасть.
И тоскует, бледная, ведь тоже знает,
Что такое к жизни страсть.
***
В груди сердце бьётся, словно бешеное, будто вот-вот вырвется из рёберных оков, залив кровью всю сцену и сидящих в первых рядах несчастных. В ушах звенят аплодисменты, провожающие теперь меня со сцены. Я не знаю, чем это считать: позором или же крупицей признания, которого мне так хочется. — Я не поэт, сам понимаешь. - Я сажусь в своё кресло на ватных ногах, боясь упасть. — Брось! Если это твоя не самая лучшая работа, то какой должно быть то, в чём ты выкладываешься на сто процентов. - Его слова, как бальзам на душу: нужные, тёплые и нежные. — Спасибо, Питер. А ты расскажешь, чем занимаешься? — Ну, моя работа связана с языком программирования. - Парень смотрит на меня, мягко улыбаясь, даже не замечая, что к уголку его рта прилип кусочек клубники. — Супер! - Я будто ловлю его волну и улыбаюсь в ответ. - Скажешь что-нибудь на пайтоне? - Я хихикаю, в ожидании реакции на шутку, которой не суждено случиться. Он лишь молча жуёт песочное тесто и наконец отрывает свой взгляд от меня, смущённо блуждая им по увешанным картинами стенам кофейни. — У тебя тут кое-что… - Я тянусь через столик и смахиваю пальцем кусочек клубники. - Вот! — С-спасибо! - Его бледные щёки подёргивает румянец, как и мои, - а я вот хотел поинтересоваться, почему Ты скрываешь своё имя? — Мне оно просто не нравится. — Мне тоже. - Не подумав, отвечает он, румянец на его щеках становится гуще, доходя до шеи, когда он понимает, что ляпнул. - То есть, мне тоже моё имя не нравится... но я уверен, что однажды твоё имя станет народным достоянием и будет красоваться золотыми буквами на дорогом издании твоих книг… — Засчитано… - Я отправляю кусочек пирога в рот. - Ты и правда не похож на приятного парня, который уплетает сладкое, только в путь. — Я думал, что всем парням нравятся сладости и быть приятными с остроумными девушками. — Как показывает практика, не всем. - Я вспоминаю Даррелла и круг его общения, представляющий девиц околомодельной внешности, чей филлер из губ давно мигрировал куда-то в область единственной извилины. — И ты не похожа на остальных девушек… Ты кажешься такой… как тебе сказать? Неоднозначной. — Да? — Просто, когда я тебя увидел, то подумал, что ты настоящая леди, как сейчас! А когда мне довелось с тобой начать разговор, то я понял, что первое впечатление обманчиво. — Это да… я часто порчу его, когда раскрываю рот. — Нет! Ты не испортила! Просто я увидел тебя с иной стороны, и это просто замечательно! — Спасибо… Но я не тот общепринятый типаж женской привлекательности… да и ты, если присмотреться, тоже не вписываешься ни в один типаж, который мне когда-либо встречался. — А какой типаж для тебя предпочтительней? - Скромно спрашивает Питер. — Ну, давным-давно, лет эдак, - я задумчиво перебираю пальцами, подсчитывая точное число прошедших лет, - шесть назад, я была безответно влюблена в одного парня. Питер заинтересованно слушает меня, не отводя своих пронзительно-голубых глаз от меня. — Влюблена я была безответно, потому что боялась к нему подойти. — Я думал, что ты ничего не боишься, раз позволяешь себе ходить по тёмным переулкам. — Короче. Этот парень был единственным готом в нашей школе в Балтиморе. Он был похож на Трента Резнора: нелюдимый, высокий, с длинными чёрными волосами… и холодными голубыми глазами. - Я пытаюсь выудить выцветший образ давно прошедшего отрочества. - Он часто приходил на наши тренировки по волейболу и матчи, сидя поодаль ото всех. Меня манила его отстранённость и дух таинственной опасности, что он выстроил вокруг себя. У нас в школе даже ходили слухи, что его видели с трупами, что он кого-то убил и прочее, и прочее. — Да. Тебе нравятся диаметрально противоположные вещи. — Ты сам сказал, что первое впечатление обманчиво. Кстати, а ты помнишь свою первую любовь? Взгляд Питера стекленеет, будто он увидел призрака, однако потом он опускает глаза к своему бокалу с кофе, медленно размешивая вихрь в нём. — К сожалению я мало чего помню из того, что было в школьные годы. - Он обескураженно продолжает глядеть в крошечную воронку бледно-коричневого цвета, словно пытается найти какие-то ответы в ней. Рыцарь печального образа. — Не хочешь проветриться? - Теперь я прерываю неловкую тишину, пока кто-то на сцене продолжает декларировать свой непризнанный шедевр. — С радостью!***
К моменту нашего выхода на улице стало прохладно. Толпы людей теперь разгуливают в куртках, укрываясь под зонтами и капюшонами от мелкого, но такого противного дождика, больше похожего на застывшую взвесь мелких капель в воздухе. — Ну и погодка! - Ты покрепче кутаешься в дублёнку, нахохлившись, как воробей. — Да. Неважная… - Я смотрю, как мило Ты морщишь спрятанный в воротнике носик. - Будет лучше, если я тебя подвезу до дома. Не хочу, чтобы ты снова попала в передрягу. — Да… вчерашний день был тот ещё… - В тонких колготках и коротком сарафане мало кому удаётся согреться, поэтому я, положив ладонь между Твоих лопаток, иду вперёд в направлении оставленной машины. Я чувствую под ладонью биение Твоего сердечка: быстрое и такое сильное, будто оно занимает большую часть Твоей грудной клетки, состоящую из узких, но крепких рёбер. Иного быть не может, ведь Ты такая несгибаемая! Я открываю Тебе дверь, как преданный паж, и быстро ныряю в автомобиль со стороны водителя следом. — Неплохо посидели! - Ты наклоняешь голову, улыбаясь мне, наверное, самой нежной улыбкой, которую я когда-либо видел в своей жизни. — Действительно, неплохо. - Внутри меня будто пылает пожар, и хочется закурить, чтобы угомонить свои разбушевавшиеся кишки, из-за которых все мои конечности каменеют, и я готов рухнуть прямо здесь перед Тобой. Позор! — Ты в порядке? - Положив руку мне на колено, Ты обеспокоенно смотришь на меня так, как никто другой в жизни не смотрел на меня. - Не слишком ли много сладкого? — Нет… нет… - Я склоняю голову, чтобы Ты не видела подступающих к моим глазам слёз. - Ладно! Поехали! - Я надуваю щёки, выпуская из плотно сжатых губ воздух. — Только будь аккуратен. Хорошо? - Это было последнее, что Ты сказала, прежде чем замолчать на всё время нашей поездки до Твоего дома. За окном мелькает неон вывесок и тёплый свет уличных фонарей, отражающийся в каплях на боковых стёклах и играющий с тенями на Твоём личике, на которое я боюсь взглянуть, чтобы не засмотреться и не столкнуться с проезжающим мимо автомобилем. Мы едем в полной тишине. Неужели я запорол наше свидание? Уверен, что Ты теперь считаешь меня самым скучным человеком на земле, с которым невозможно общаться! Чёрт! Я чувствую себя таким ничтожным по сравнению с Тобой! Хорошо, что Ты не видишь жалкого выражения моей физиономии, когда я жую губы и непроизвольно морщу брови (вернее то, что от них осталось), вспоминая этот вечер и предшествующие ему день с ночью, когда я почти не спал, переполненный волнением и предвосхищением встречи с Тобой. Они всё сильнее разрывают меня на части, когда я замечаю, как Ты роняешь голову на грудь в дрёме, не чувствуя дороги или манёвров на ней. В этот момент я снова понимаю, что бог всё-таки существует, раз он посылает мне такого ангела. Припарковавшись около Твоего дома я поражаюсь крепости Твоего сна: Твоё безмятежное личико спрятано за ниспадающими прядями волос, которые я заправляю за ушко, боясь потревожить Тебя, но время нашей встречи подходит к концу, а мне так не хочется расставаться с Тобой, пусть даже и спящей. Как же мне хочется разбудить Тебя поцелуем, как в сказках, но я, отнюдь, не принц, и мы не в сказке живём. Это кошмар. — М-мы приехали. - Я аккуратно кладу ладонь Тебе на плечико и вижу, как Ты хлопаешь ресничками, продираясь сквозь тёплый плен дремоты. Ты не в состоянии понять, где Ты, но потом видишь знакомую парадную дверь в здании из красного кирпича. — Мы уже приехали? - Бормочешь Ты, будто и не слышала того, что я говорил Тебе. — Д-да. - Я отстраняюсь назад, чтобы Ты не подумала ничего превратного. — Так быстро? — Я же обещал, что ты будешь дома в десять. — Точно… - Ты потягиваешься, раздвинув локти и так сладенько зевнув. - Я и не знала, что ты настоящий джентльмен. — Уверен, любой другой сделал бы точно так же. — Ничего подобного. Ты хороший парень… Я смотрел много ромкомов и слышал много историй о том, как предложения френдзоны начинались именно с этих слов. Всё моё тело сжимается, готовясь к болезненному уколу реальности. — С-спасибо… — Не хочешь ещё встретиться на неделе? — Ещё одно свидание? Ты тянешься ко мне и нежно целуешь в угол рта, кокетливо улыбнувшись. — Да.