Плохой хороший парень

      То Ты заставляешь меня изнемогать от опостылевшего одиночества, то отвергаешь меня чуть ли не в первые часы нашего знакомства, то проводишь меня сквозь все семь смертных грехов, обличая мою порочную натуру, делая тем самым ближе к богу.       А мой бог - Ты.       Ты крайне проницательна, но чудовищно невнимательна, и Твоя память на лица сильно уступает моей, что не мешает мне восхищаться Тобой. Я не могу не быть дланью возмездия, карающей всех тех, кто посмел опорочить Тебя. Прямо как рыцарь из баллад.       Да.       Именно из-за меня в закусочную приходили копы и опрашивали вас. Потому что это я убил того мерзкого слизняка на пятой Северной стрит - я не мог оставить без последствий такое мерзкое поведение, с которым Ты столкнулась! Будь моя воля, я бы не оставил от него живого места, и он бы остался пропавшим без вести!        Но увы, его член стал кормом для бродячих псов, а глаза - домом для тысяч опарышей, а сам случай - достоянием общественности.       Но как бы мне ни хотелось оставаться здесь, около Тебя, и наблюдать за Тобой из своего излюбленного укромного местечка, я должен наказать их, во имя Твоей чести, пока они не ушли слишком далеко.       Мне хватает всего лишь пару раз повернуть налево, куда сбежали те наркоманы и увидеть, как они выходят из круглосуточного супермаркета и садятся в раздолбанную и, как я вижу, не раз перекрашенную Субару Импреза с волочащимся по асфальту бампером.       Я медленно еду за ними с выключенными фарами, стараясь не попадать под свет фонарей, по Мейн стрит. Как можно более отдалённо, как сонная муха. И вот всего какая-то парочка миль, и я уже в ином районе, в ином мире, где правит бал совершенная геометрия совершенно одинаковых домов на катастрофически близком расстоянии друг от друга в освещении побитых фонарей и горящих мусорок.       Неудивительно, что такие отбросы находят здесь своё начало…       Тут рядом с моей машиной буквально пролетает жёлтая карета парамедиков, на заднем бампере которой темнеет свежее алое пятно.       … и конец.       Я прохожу сто метров пешком, накинув на себя капюшон жилета, на ткани которого до сих пор чувствуется отдалённый запах Тебя, а волос с Твоей головы щекочет мне бровь.       Но не время предаваться фантазиям!        У меня в арсенале проволока, секатор, лом, бутылка хлороформа и старый платок, которым я даже не пользуюсь. Наверное, это безумие идти с таким набором на, возможно, вооружённых братков-латиносов.        Я не знаю, наверняка, но что-то глубоко внутри меня… наверное, интуиция, вторит мне идти дальше. Идти, не оборачиваясь. Идти и делать так, как я сам считаю правильным.        Буду ли я испытывать угрызение совести?       Нет.       Я же говорил, что разработал собственную методику расчёта окон преследуемого объекта?        Ну так вот. Весь секрет состоит в пожарных лестницах. Даже самый херовый застройщик, который без зазрения совести пилит деньги на материалах и строит дома с неимоверным количеством этажей, обязан соблюдать правила пожарной безопасности.  Такая же лестница, кстати, есть и у Тебя, вот только она выходит на окна кухни.        Не устану это повторять, но сегодня мой день!       Вот они - те три урода. Они расставляют на и без того засранный кофейный столик банки с дешёвым пивом и пакетики с уже скрученными косяками и белым порошком.        Я слышу, как подо мной шумит подворотня: лай, пьяная ругань, звуки ударов мусорных баков и визги сирен. И всем им всё равно, что происходит в какой-то захудалой комнатушке, из которой доносятся крики.       Я смотрю вниз и вижу гору покрышек. Что ж, если я вдруг сорвусь, то отделаюсь парой ушибов и, наверное, вывихом.        С трудом забираюсь через крошечное окно ванной комнаты, загаженной и пропитанной запахами мочи и блевоты. И прячусь за матовой шторкой душевой, отчего в моём носу прибавляется ещё один запах - запах плесени. Даже сквозь перчатки я чувствую склизкую поверхность кафеля, как на залежавшемся в холодильнике сыре, и пытаюсь сдержаться от рвотных позывов. За тонкими стенами я слышу за громкой музыкой и звуками телевизора отголоски речи, смешанной с испанским, крики, смех.       Ох! Чего только не сделаешь, ради высокой цели - ради Твоей безопасности и любви.       Я готов расстелить перед Тобой красную дорожку из крови тех, что когда-то сделал Тебе больно.        Затаившись в зловонном укрытии я чувствую себя полковником Курцем, сжимая в руке лом.        Напасть на, возможно, вооружённых бандитов в одиночку, почти не имея опыта даже в уличных драках - самоубийственная задача. Но кто сказал, что она не может быть невыполнимой?       Дышать здесь просто невозможно.       Но тут дверь открывается и в ванную вваливается один из них.       Он захлопывает дверь, щёлкнув задвижкой и поднимает стульчак унитаза.       Но стоит этому укурку расстегнуть ширинку, как я плотно прижимаю к его носу и рту смоченную в хлороформе тряпку, молясь, чтобы этот обсосок не обоссал меня и не облапал лицо своими грязными ручёнками.         —Тииише, брат. Тише. Вот так.        Парень обмякает в моих руках, как тряпичная кукла и валится на бок, еле дыша. Я хлопаю его по карманам и достаю из-за пояса его штанов пневматический Вальтер ППК. Заряженный.       Прекрасно!        Достав из кармана жилета проволоку, я туго перематываю его кисти и лодыжки, чтобы тот не доставил больших хлопот.       Осмотрев жёлто-серую ванную, я нахожу несколько носков на полу, скручиваю их в комок, который отправляю этому сукиному сыну в рот, чтобы тот вёл себя тише, когда придёт в себя. Тело я аккуратно кладу в ванну, пытаясь не издавать каких-либо звуков, выключаю свет в комнатушке, открываю задвижку и вновь прячусь за вонючей шторкой, готовый нанести следующий оглушающий удар.        На данный момент в моих планах нет цели их убить - пока рано.        — ¡Eh, hermano! ¿Está bien? - Кричит из гостиной второй маргинал.       — ¡Si! Этот план у тебя понос там что ли вызвал? - Хохочут они вместе с третьим, пока на заднем плане слышатся громкие звуки третьесортной музыки и игры. - ¿Por qué llevas tanto tiempo allí?       — ¡Calla, pendejo! Иди и посмотри, что с этим cabron!        — Ну ты и polla! - Цокает один из них и замолкает.        Дверь снова скрипит, и в мои охотничьи угодья попадает очередная жертва.       — ¿Ea? - на желтом прямоугольном пятне в черноте ванной комнаты вытягивается такой же чёрный силуэт и медленно пропадает.        Злость переполняет меня.       Он включает свет и оборачивается в мою сторону, увидев мой силуэт. Один меткий удар по лицу прямо в нос, и браток валится навзничь, с грохотом потянув на себя занавеску, открыв меня во всей красе, возвышающегося над ним.        — ¡Puto! - Харкает он, сплюнув алую слюну себе на грудь.       Он пытается ухватиться хоть за что-то, чтобы встать, но, перешагнув через бортик ванны, я пинаю ногой его в лицо, оставив след от подошвы кроссовка прямо на его скуле.       Он теряет сознание.       Второй есть.       — ¿Por que cono? - В дверях, ошалевший, появляется третий и последний преступник.       — Buenas noches, хуесос! - А я вошёл во вкус и, вытащив из ванны лом, я замахиваюсь над его головой.       Но ему хватает скорости реакции, чтобы захлопнуть дверь.       Крюк лома вонзается в тонкую фанеру двери.       — ¡Puto! - В страхе кричит наркоман, шатаясь из стороны в сторону, пытаясь найти хоть что-то, чтобы противостоять мне.       Я выдираю лом из двери и пинаю её, что та с грохотом слетает с петель, обсыпав мелкими щепками тёмно-зелёный ковролин.        — Третьим будешь? - Я слизываю холодную каплю слюны с уголка рта, глядя на испуганного мексиканца, мечущегося между куртками своих братков.       — ¡Vete a la mierda! - Надрывно кричит пацан, нервно вороша карманы курток.       — Ты это ищешь? - Я достаю из-за пояса автоматический пистолет, дразняще скалясь и проводя по ряду зубов языком.       — ¡Puto!       Я прячу ствол за поясом и широко шагаю через весь этот бардак к нему, играя в руках ломом.       Замах.       Второй.       Третий.       Он сам себя загоняет в угол, пытаясь прыгуче увернуться от моих ударов.       Ещё один рывок, но на этот раз головой я ударяю его прямо в грудь. Он сгибается пополам и хватает меня за ремень штанов, пытаясь достать до пистолета, но он не учёл того, что я хватаю его за бока и поднимаю над собой вверх ногами.       Хватает лёгкого движения, чтобы повалить его на журнальный столик, чтобы комната заполнилась оглушительным грохотом дерева и стекла.       Противники повержены.       Я вновь достаю из-за пояса ствол, отодвигаю предохранитель до щелчка и тычу стволом прямо в окровавленный лоб братка.       — Каково теперь быть жертвой, ублюдок?       Я сбивчиво дышу, чувствуя, как гудят виски, как пульсирует вздувшаяся венка у меня на лбу, но когда вся гамма ароматов комнаты в виде прокуренной мебели, дыма марихуаны и чего-то протухшего, доходит до моего носа, к горлу вместо с праведной злобы подступает тошнота, из-за чего рот полнится слюной. Я подхожу к окну и раскрываю его нараспашку, впуская хотя бы крупицы относительно свежего воздуха.        — Это ты тот урод из переулка? - кряхтит, сплёвывая кровь на пол, наркоман.       — За себя говори, падла. - Холодно отвечаю я, продолжая направлять на него дуло пистолета.       — ¡Chupa mi polla! - Он морщится, обнажив окровавленные зубы.       Снова злость захлёстывает меня и я наступаю ему на горло. Я чувствую даже сквозь подошву, как пульсируют артерии на его шее, как дрожит его щитовидный хрящ, как сужается голосовая щель, отчего он может только пищать, как игрушка для собак. И без того красное лицо приобретает багровый оттенок, а руки, которыми он пытался убрать мою ногу со своего горла, плетьми падают по обе стороны его тела.        Третий.       Приступим.       Я немногим отличаюсь от основной массы людей, которые так из кожи вон лезут, чтобы не быть такими, как все - этот период я прошёл лет пять назад. Но моё главное преимущество среди них - начитанность о пытках со всего мира! Не думал, что когда-нибудь мне понадобятся подобные знания, но что только нас не заставляет сделать любовь!       Осматривая захламлённую квартиру и вытаскивая из ванной тех двоих пареньков, я понимаю, что здесь идеально подойдут методы работы мексиканских картелей. Я привязываю их к стульям, обмотав конечности изолентой и  расположив спиной друг к другу двоих, а третьего привязав к дивану.        Я закуриваю и роюсь в немногочисленных шкафах и полках в поисках подручных средств.       Не скажу, что я фанат всей этой жестокости и что мне приятно её проявлять и наблюдать за нею. Но парадоксально то, что я готов стать тем необходимым злом, что я готов опуститься на самое дно, чтобы проторить себе дорожку к высокому - к Тебе.        Набор ножей: филейный, для хлеба, для мяса;        Сковородка;       Мусорный пакет;       Несколько пустых бутылок из-под палёного рома Zacapo;       Грязные одноразовые вилки.       Ножеточка.       И множество проводов, которые я срезаю и кручу из них так называемые восьмёрки на их концах.        Бессмысленное, пошлое и низкое существование этих трёх фигур - копошение мелких насекомых под чем-то великим и прекрасным.       Их не жалко.       Не думаю, что эти отбросы могли когда-нибудь чувствовать саднящее томление под сердцем, когда понимаешь, что нашёл то, что так долго искал. Что нашёл смысл жизни! Что нашёл выход из чистилища прямо к лестнице, построенной Иаковом!         — Эй! ¡Puto! - Один из них приходит в себя и ёрзает на месте, безуспешно пытаясь выбраться из пут. - Ты от Феликса?       — Возможно. - Я даже не желаю смотреть на изумлённое лицо очнувшегося наркомана, продолжая вязать узлы с сигаретой в зубах.       — Но мы же отдали весь свой долг! - браток в ужасе разглядывает расположенные в ряд предметы на комоде.       — Нет. - Я морщусь, покачав головой.       — Что?!  Он начинает кричать, исступлённо бросая полные первобытного ужаса взгляды.       — Ты отвратительный кусок дерьма, только и знающий, что жрать, гадить под себя, пялиться в телек, упарываться дурью и издеваться над слабыми! - Я резко встаю, взмахнув получившейся плетью по подлокотнику дивана.       Ткань, которой он обит, трещит под хлёстким ударом.       — Как ты мог этими грязными лапами трогать ту девушку?! Как ты мог позволить себе даже мысль о её изнасиловании?!        Он замолкает, вжавшись в хлипкий стул.       — Да. Это я тот псих из переулка, в котором вы напали на ту девушку. И если хочешь закричать… - Я беру стул за спинку, волоку его за собой к окну и выталкиваю верхнюю часть туловища этого засранца, так, чтобы он мог балансировать на подоконнике. - То самое время это сделать!        Я выкуриваю остаток сигареты и бросаю его из окна, выдохнув облако едкого дыма в опухшее от ударов лицо.        Темноту разрывает его вопль.       — ПОМОГИТЕ!        Он начинает рыдать и смесь из слёз, соплей и слюны стекает по его подбородку и шее.       Я затаскиваю его обратно.       — Слышишь? Слышишь что-то? - Безразличная тишина большого города рушится на него. - Слышишь, как кто-то бежит по лестнице на помощь? - Я заглядываю в лицо, переполненное безысходностью. - Кричать можешь столько, сколько тебе угодно. Единственным ответом здесь тебе будет служить бесстрастное молчание.       — Ты грёбаный монстр!        — И ты судишь меня? - Я цокаю языком и ставлю стул обратно, заметив, что в себя успели прийти все трое.         Я зажимаю нос этому наркоману и заталкиваю скомканную ветошь в его рот. Все трое смотрят на меня с трепетом и ужасом. Никогда в своей жизни я не чувствовал на себе столько внимания.       —  С кого же мне начать? - Я рассматриваю их в ответ.       Они действительно похожи на скотину перед убоем, но я не буду гуманным - не буду милосердно пробивать им череп и ждать, пока вся кровь стечёт с них.       Нет.       Я рассматриваю разложенные на комоде предметы.       — Давай начнём с тебя, здоровяк. - Я беру импровизированную плеть из проводов и подхожу к братку, которого привязал к дивану так, что его зад возвышенно покоится на подлокотнике.       — Ты знаешь, что такое римский максимум?  - Я склоняюсь перед его лицом, хитро прищурившись. - Это сорок ударов плетью. И эти удары я собираюсь нанести тебе. Когда я замахиваюсь, браток начинает ёрзать на месте и стенать.       — О нет. Так не пойдёт. Ты должен ждать, когда я тебя ударю. - Я вновь наклоняюсь к нему и щурюсь.        Три часа.       Спустя три долгих, но таких удовлетворяющих часа я, наконец, закуриваю. В комнате царит тишина, и смесь тошнотворных запахов почти выветрилась из неё. Прямо как жизнь из этих трёх ублюдков.        Я осматриваю результат своей тяжёлой работы: три тела разбросаны по комнате в гротескных позах, остывая в лужах собственной крови.       Один лежит на полу, выгнувшись в спине, кожа на его груди обуглилась от раскалённой сковородки, которую я к ней прикладывал, ноги разведены в стороны и между них зияет чёрная рана, на месте которой должен был быть член, а теперь он вложен в его рот вместе с яйцами.       Второй привязан к батарее в сидячем положении, в котором и умер, уронив голову, похожую больше на сливу от украшающих её синяков, себе на грудь, с которой я срезал соски. Яйца вместе с членом я прибил к полу гвоздями - я сам от себя не ожидал такого креатива.       А третий, тот которого я привязал к дивану, лежит кверху задницей, похожей на свиную отбивную, кровавую, плоскую, иссечённую, из которой торчит бутылка обломками наружу.        Между тем, у каждого из них я успел отрезать по несколько пальцев, загнать зубочистки под ногти, подпалить волосы на груди и лице и потушить об их кожу окурки.        Изощрённо, кто-то скажет. Я не буду отрицать, потому что я выпустил всю злость и весь свой страх на них. Кто-то скажет, что я отвратительный убийца. Я же отвечу, что совершил благое дело, избавившись от этих бандитов. Кто знает, на кого бы ещё эти праздные куски говна напали бы - я сделал обществу одолжение.        Полиция явно будет искать картель, который мог убить их. Ничего, что могло бы говорить о том, что здесь совершили изощрённое убийство ради любви и мести, никому не придёт в голову.        Говорят, сложно отнять чью-то жизнь. Я бы сказал, что намного сложнее не сделать этого. Для человеческого существа это самая естественная вещь в мире.       Я окидываю взглядом место преступления в последний раз и тихо выхожу по пожарной лестнице, забрав свой лом и пистолет с секатором.        Небо вновь разверзлось раскатистым громом после хлёсткой молнии, следом начинается проливной дождь, смывающий с моей кожи и обуви какие-либо видимые следы крови. Я не верю в какие-либо высшие силы.       Согласен, что это безумие, если учесть нынешние обстоятельства, но должен признать, что я воспринял этот ливень, как своего рода благословение, а убийство - как Твоё освобождение.