Октябрь 13. 2019
"Я всё запорола” Именно эти мысли первыми лезут мне в голову в момент, когда я продираю глаза, ощущая на животе худощавую руку сжимающую меня мёртвой хваткой, как плюшевую игрушку, одна из которых осуждающе взирает на меня с пола, заваленного скинутыми в приступе страстных лобзаний шмотками. Часы показывают 9:45 “И ничего с первого раза не получается сделать нормально… впрочем, как всегда” Я вздыхаю, как можно тише вытекая из хватки Питера, стонущего во сне именно в тот момент, когда я сажусь на край кровати и ищу взглядом свою сумочку с телефоном. Вздрогнув от этого звука, я оборачиваюсь и вижу его лицо таким… спокойным и невинным, пускающим слюни мне в подушку. Зрелище амбивалентное, должна признаться, напоминающее мне о дремлющем после кормёжки гепарде. Мой взгляд ползёт по его угловатому телу, по подёргивающимся во сне острым плечам, по вздымающемуся на каждом вдохе, покрытому шрамами от мелких, методично наносимымых порезов животу с простирающейся от пупка вниз дорожкой тёмных волосков под резинку боксёров, натянувшихся под силой эрекции. “Должна признать, что ему снятся очень приятные сны” - Хмыкаю я и отворачиваюсь к окну, за которым простирается посеревший город под прохладным одеялом из тумана и пушистого снега, который растает уже через пару дней. Глядя в утренний сумрак за окном я проматываю в голове вчерашний вечер: простирающееся над головами звёздное небо, первый снег и мои противоречивые мысли. Внутренний критик, которого я начала признавать ещё с одиннадцатилетнего возраста, напирает на меня с новой силой со своими: “Надо было сделать так..” и “Надо было сделать эдак…”, а так же “Если бы этого не случилось, то ты бы спокойно вытурила его из квартиры и тебе бы не пришлось краснеть”. Но ему в противовес встревает моя совестливая натура: “Однако он очень милый, когда спит”. “Хочу курить” - прервав внутренний спор, заключаю я, выдувая воздух сквозь плотно сжатые в трубочку губы. “А ещё мне не мешало бы помыться, а то от меня воняет, как от скисшей опары” Накинув на голое тело халат, я тихо ступаю через завалы разбросанных одежд и цепляю, нагнувшись, высунувшийся ремешок сумочки, спрятавшейся под меховым воротником дублёнки.***
Мне льстит тот факт, что в Тебе есть инициативность и что Ты сама проявляешь интерес ко мне, к моему телу - это делает меня самым счастливым человеком на свете! Я проснулся в тот самый момент, когда Ты выскользнула из моих объятий, но продолжал делать вид, будто сплю, однако моё тело не могло молчать в этот момент, зная, что Ты находишься рядом, абсолютно голая, источающая на всю комнату запахи молока, младенцев и горячей влажной вагины, блеснувшей в тот момент, когда Ты нагибаешься, чтобы поднять с пола сумочку. Не смотря на катастрофическое неудобство кровати, из-за которой во время движений хруст в каждом позвонке и суставе отдаёт мне в голову, я чувствую необычайную лёгкость во всём теле, с которой встаю, чтобы убрать с пола одежду и спрятать Твои испачканные трусики, после чего вновь с большим любопытством начать изучать Твою комнату, как увлечённый геймер изучает любимую игру, отыскивая всё новые пасхалки, получая всё новые достижения и замечая всё новые глитчи с багами, пока… Пока Ты не влетаешь в комнату, чуть ли не сбив меня с ног, завернутая в полотенце, и садишься за ноутбук, чтобы открыть на нём текстовый документ. Ты схватываешь полуживой зародыш некоего образа и фиксируешь его на белом фоне, наполняя жизнью мыслей. Я слышу то, как Ты что-то бормочешь, как Гленн Гульд, скармливая своему тексту самые красивые, самые умные слова, которые только знаешь, ритмично стуча по клавишам, но инструмент Твоего сознания не музыкальный, а куда более сложный и работающий куда более изощренно с человеческим мозгом. Ты запускаешь пальцы во влажные волосы, массируя кожу головы и разделяя спутавшиеся мокрые пряди волос, ниспадающих на плечи. Ты ничего не замечаешь, кроме белого светящегося экрана, постепенно заполняющегося словами. Ты изгибаешься дугой над клавиатурой, сидя со скрещёнными ногами, раскачиваешься всем корпусом и перечитываешь написанное вслух. — Я пойду в ванну? - Слушая непрерывное щёлканье клавиш, я пячусь спиной назад в надежде, что Ты обернёшься в мою сторону. — Ага! - Холодно отзываешься Ты. - Там в тумбочке под раковиной есть нераспечатанная зубная щётка. - Твой эквивалент словам моего отца: “Делай, что хочешь, только отстань от меня”. Но я люблю в Тебе практически всё, чтобы Ты ни делала - даже когда Ты источаешь холодность в моменты полной самоотдачи любимому делу. Теперь у меня есть своя зубная щётка в Твоей квартире… вау! Окрашенные в голубой стены гостиной кажутся мне самыми тёмными и самыми холодными, как вода из-под крана, обдающая моё лицо, предстающее передо мной в зеркале, от которого мой взгляд скользит прочь по разноцветным баночкам, расставленным по полкам. Я их уже видел в день своего первого проникновения, перенюхал все и путём решения нехитрых логических задачек в голове заключил, где Твоя полка, а где - Твоей соседки. Здесь всё ещё стоит тепло от недавно лившейся горячей воды вкупе с ароматом шампуня, а на крючке меланхолично висит серый хлопковый халат, пропитанный запахом твоей кожи, который я снимаю, предварительно заперев дверь в ванную, зарываюсь в него лицом, ощущая холод под рёбрами, в желудке, растекающийся по всему телу, как льющаяся вода в душе, ощущая невыносимую тянущую боль в паху, от которой я готов лезть на стенку. У меня снова встаёт. Возвращаясь к Тебе в комнату с трепещущим сердцем и одолевающим весь мой пах новым приступом возбуждения, в накинутом на плечи халате, я застываю, переполненный дрожью, в дверях, обомлевший от увиденного: Ты стоишь у стеллажа, спиной ко мне, полностью обнажённая и что-то увлечённо ищешь в книге с зелёным твёрдым переплётом, полностью поглощённая ходом своих мыслей, кажущихся незаземлённым высоковольтным кабелем. О таком я не мог и мечтать в своих самых дерзких и самых влажных снах! Тебя не смущает ни отсутствие штор на окнах (любуйся, кто хочет), ни распахнутая дверь (заходи, кто хочешь), ни даже мой исступлённый взгляд (делай, что хочешь). Но не Твоя голая фигура и полное отсутствие стыда меня сильнее всего поражает. Увидев Тебя вблизи, на расстоянии пары метров, я подмечаю одну пикантную деталь, которую никогда не мог разглядеть со своего пункта наблюдения даже с биноклем. Родинка. Родинка не левой ягодице. Вид, прошибающий так сильно, что даже мельчайшие капилляры расширяются, обдав моё тело волной жара. Но, прикладывая колоссальные силы, чтобы двигаться, я подхожу к Тебе и накидываю на сахарные плечи халат - никто, кроме меня, не должен разглядывать Тебя. Я хочу взять Тебя! Я хочу дотронуться до Тебя ещё раз! Я хочу подарить Тебе всю свою любовь! Я хочу положить весь мир Тебе под эти прекрасные ножки, к которым я вожделею припасть губами! — Т-ты простудишься. - Сдавленно произношу я и веду пальцами по Твоему плечу сквозь наполняющуюся Твоим теплом ткань халата. — Спасибо. Ты словно выходишь из транса. Холодная сосредоточенность сползает с Твоего лица, а на её место приходит добродушная рассеянность, с которой Ты чмокаешь меня в скулу. — На тебя нашло вдохновение? — Ах! Да! Хорошие мысли всегда меня посещают либо утром, либо в душе. - Ты киваешь в сторону ноутбука. - Обычно людям приходят хорошие ответы оппоненту в споре, которому сто лет в обед. — А какие ещё хорошие мысли тебе пришли в голову? - Я кладу голову Тебе на плечо, вдыхая запах чистой кожи Твоей шейки. Ты ставишь книгу на положенное ей место, и я вижу, как уголок Твоего рта ползёт вверх. — Вот эта. - Ты берёшь меня за подбородок и вновь целуешь в губы, ослабив мою бдительность, чтобы толкнуть на постель и устроиться у меня на бёдрах. Неужели моя безупречная мечта обрела жизнь и оболочку, и теперь я могу почувствовать всё, что только хотел!***
“Неужели эти таинственность и жуть, которыми от него всё это время веяло, оказались в итоге ничем иным, как хрупкостью рассудка, заключенного в страдающем теле?” Очередные противоречащие друг другу мысли, мечутся в голове при виде Питера в таком положении, впрочем, когда они были слаженны и стройны? Это тело. Эти выпирающие ключицы, обтянутые болезненного цвета кожей. Вид его не должен рождать ничего, кроме абоминации, но он всё равно меня тянет к себе своей гармоничностью и эстетичностью. Я чувствую, как он горит. Я чувствую, как он сбивчиво дышит, как пойманный в капкан кролик. Я чувствую, как пульсирует под рёбрами его сердце. Он - оленёнок. Я - питон. Голубые глаза в смущении мечутся от моего тела к дальнему углу под потолком, как-будто он никогда в реальной жизни не видел голого женского тела, а я никогда в жизни не видела тела, так бесчеловечно повреждённого его обладателем: длинные и короткие, глубокие и поверхностные, тёмные и светлые, одинокие и группки, свежие и старые… Почему он это делал? Что с ним случилось? — Я отвратителен тебе? - Он говорит это таким тоном, который трогает меня. Мне слышится в нём такое отчаяние, что его вид вызывает у меня одно лишь сострадание, задвигая на задний план голодное похотливое желание. Я отрицательно качаю головой И вместо того, чтобы впасть в уныние от такого партнёра, я переполняюсь всё большим и большим интересом, заставляющим меня стать очарованной пленницей этой открывшейся хрупкости, соблазнённой идеей быть с кем-то настолько пугающим и жалостливым одновременно.***
— Откуда у тебя эти шрамы? - Ты продолжаешь водить мозолистыми ладонями по моему телу. Мне противно от самого себя, я готов провалиться как можно глубже под землю. Я хочу разрыдаться от того, что Тебе довелось увидеть меня таким. — Я не хочу это обсуждать. - Я стыдливо отвожу взгляд, шумно дыша через нос и пытаясь подавить душащую горесть. Но Ты продолжаешь гнуть линию этой темы. И только сейчас я понимаю, зачем Тебе сидеть сверху - чтобы я не убежал от Твоих вопросов, чтобы я не убежал от Твоего острого, как скальпель, взгляда, видя себя распятой лягушкой на лотке для препарирования. — Если ты боишься, что я не пойму тему психических болячек, то… — Ненавижу диагнозы, которые можно написать буквами… - Я резко прерываю Тебя и отворачиваюсь, чтобы Ты не видела моего лица, чтобы Ты прекратила разглядывать меня с этой снисходительной полуулыбкой. — Это несправедливо - буквы понятны; они оберегают и защищают границы между чёрным и белым. - Ты киваешь в сторону прогибающегося под весом книг несчастного стеллажа. — Именно. Меня раздражает их однозначность. Прошу, прекрати заливать мне в глотку бессмысленный околофилософский трёп, когда Ты сидишь передо мной в такой позе! Мне трудно держаться рядом с Тобой даже, когда Ты одета, а уж когда единственное скрытое местечко - Твоя спрятанная под вуалью тёмных волос киска, держать себя в руках становится практически невозможно. — Можно мы не будем об этом говорить? Это было давно. Я не хочу вспоминать об этом. — Ты прав. Надо жить сегодняшним днём. - Твои прикосновения становятся острее, похожие на лезвие канцелярского ножа, так хорошо известного мне. Но моё тело диктует иную волю: моё тело визжит от восторга, чувствуя влажный поцелуй Твоих нижних губ на голой коже своих бёдер, чувствуя тепло всей Тебя. Моё тело отвечает на все эти раздражители одной понятной реакцией, которую Ты видишь, стягивая с меня боксёры. — Я… я должен кое в чём признаться. — Что такое? — Ты у меня первая… Ты вздёргиваешь брови, будто видишь что-то экзотическое, будто мои слова для Тебя звучат на иностранном языке. Вся моя уверенность в себе с грохотом рушится на пол, будучи до этого подвешенной на тоненькой ниточке. Ты медленно приближаешься ко мне и шепчешь на ухо: — Это не имеет значения. Просто расслабься и будь собой. Не имеет значения. Не имеет значения. Не имеет значения! Это точно сказала Ты, а не голос в моей голове? Да. Это Твой голос - он управляет мной, заблудившимся во тьме, и выводит к свету всё давным-давно скрывшееся от меня. Меня словно на ракете поднимают с холодного тёмного дна в тёплую небесную высь. Так вот как работает индульгенция… Моё тело больше не принадлежит моему разуму, когда Твоя ладонь скользит по телу прилипшего к животу члена прямо к яичкам, сжимающимся от очередной сухой мозоли, задевшей тонкую кожу. Я весь Твой. Я весь Твой.***
Стоит мне напомнить ему о такой банальной вещи, как Питер резко меняется в лице. Его глаза - они блестят похотливым огнём, закованным в целомудренной пронзающей синеве. Его лицо растягивается в широкой улыбке, обнажающей острые, сверкающие влажным блеском зубы. Я чуть откидываюсь назад, потянувшись всем телом и открыв ему шею, в которую он тут же впивается губами, шумно вдыхая запах и проводя влажную дорожку длинным языком к ключицам и грудям, незамедлительно отвечающим на ласки вставшими сосками. Его руки влажные и костистые. Он хватает меня в порывистые объятья и бросает на постель, звонко ударившуюся изголовьем о стену, оказавшись сверху и нависнув надо мной. На звук прибегает Люси — Дорогуша! Я слышала грохот… “Вон!” - Я протестующе машу рукой, завидев Люси в дверях и одним лишь выражением выпученных глаз даю ей понять, чтобы та не совала нос в мою комнату ближайшие полтора-два часа. Она же в ответ делает жест “Ок” и бесшумно закрывает дверь, оставив меня со страхом того, что это могло отпугнуть парня. — Нескромный вопрос: у тебя есть презервативы? На мгновенье Питер задумчиво буравит взглядом мою грудь, пока задумчивость в его глазах не сменяется растерянностью. — Ничего страшного - у меня есть. - Я тянусь к прикроватной тумбочке и достаю из шкафчика начатую упаковку. - Ты же не имеешь ничего против красного? Я протягиваю ему зажатый между указательным и средним пальцами блестящий блистер, на который тот смотрит с нескрываемым смущением. — Н-нет. — Тогда что ты так нервничаешь? Давай я помогу тебе. - Я вскрываю блистер одним движением и отодвигаю Питера от себя, уперевшись ему в плечо стопой, чью тыльную сторону он расцеловывает и водит по ней лицом, пока я нехитро надеваю презерватив, вымазав руку в приторно пахнущей вишней смазке. “Чтоб я ещё раз покупала это дерьмо…” - Я вытираю руку о простынь, но этот запах продолжает витать в воздухе и даже усиливаться в тот момент, когда Питер проникает, сдавленно издав стон, с которым нависает надо мной, упёршись руками в подушку. — Это невероятно! - Хрипит он, глядя на меня таким взглядом, будто до него снизошло откровение бытия.***
Так вот какая Ты! Так вот каково это! Тепло, горячо и влажно. Сколько я ждал этого момента с той самой секунды, когда увидел Тебя в окне забегаловки! Я представить себе не мог, что найду в себе столько смелости и сил, чтобы пройти весь этот путь к горячему нутру Твоей киски! Неужели мы занимаемся Любовью? Любовью! От этих мыслей моя голова кружится всё сильнее, так и норовя закружиться и отключиться. Но нет! Не сейчас, когда я здесь, рядом с Тобой! Когда я в Тебе! Когда я могу гладить, сжимать, соприкасаться с Тобой в ритме фрикций наших податливых тел. — Всё хорошо. - Ты отвечаешь на мои рассеянные поцелуи, когда я начинаю двигаться быстрее, теряя всякое терпение и всякий контроль. Дай мне больше… Дай мне больше… Даймне
больше.
На каждом толчке Твоё лоно сжимается, но тем и приятнее. Тем прекраснее становится Твоё краснеющее лицо, обрамленное растрёпанными волосами, раскиданными по подушке. Тем прекраснее Твоё тело, выгибающееся подо мной, источающее сладкий сливочный аромат и жар, от которого окна в прохладной комнате запотевают, от которого тела покрываются испариной, скатывающейся по груди, спине и бёдрам, смешиваясь вместе и рождая новый запах, подмешивая к Твоему карамельному, пьянящему аромату нотки мускуса. Ты выгибаешься, живописно раскинув руки аркой над собой. Ты хрипло вскрикиваешь, когда я проникаю глубже, чувствуя сжатие бархатистых стенок свода внутри Тебя и растяжение преддверия с разбухшей головкой клитора, трущегося о мой лобок. Ты ловишь ртом воздух, глядя на меня с поволокой, и притягиваешь к себе, захватив в капкан из изящных ручек, царапающих мою спину. Ещё! Сделай это! Используй меня! Причини мне боль! Причини мне что угодно! Я готов терпеть все Твои проявления, лишь бы это делала со мной только Ты! Я слышу Твоё сбивчивое дыхание. Я чувствую, как Ты кусаешь меня за шею, оставляя красный болезненный след своих жемчужных зубок. Ещё! Я чувствую, как Твои аккуратные груди трутся сосками о мою грудь. Я вижу, что именно Ты ведёшь в этом танце, выгибаясь и подаваясь вперёд тазом, обволакивая меня плавностью линий своего изящного тела. Неужели я мечтал об этом? Да, но как же мне этого мало. Ещё! Я молю о большем, хватаясь руками за изголовье кровати и выкрикивая Твоё имя. Твоё сладкое, как шипучая карамелька, имя, перекатывающееся на языке в тот момент, когда я на самом пике удовольствия. Когда яйца сжимаются и всё тело в момент пронзает эта сладкая истома, похожая на электрический разряд, расходящийся по всему телу от бёдер до сосков, от горла к головке члена внутри Тебя, гиперчувствительного и грязного.***
Он обессиленно рушится на меня, прибив весом всего тела к кровати, но руки продолжают сжимать меня за талию, беспорядочно обводя тонкими, как у пианиста, пальцами кожу на моих пояснице и животе. — Я люблю тебя. - Шепчет он дрожащим голосом, целуя сухими губами мочку уха, которую захватывает острыми зубами. Ещё чуть-чуть и, мне кажется, он заплачет. Он такой милый. Такой забавный. — А в тебе есть потенциал. - Я провожу пальцем по его затылку и дрожащей шее, кожа на которой покрывается пупырчатыми мурашками. - Но тебе не хватает практики. — Ещё? - Что-то проскальзывает в его голосе. Обречённость? Надежда? Я сажусь на кровати, чтобы поправить волосы, и тут в поле моего зрения попадает красная коробочка сигарет с зажигалкой на краю прикроватной тумбочки. “Как же хочется курить” — Можно? - Я киваю в сторону находки, но, не дождавшись ответа, сама тянусь через Питера, обессиленно лежащего на постели и продолжающего разглядывать меня, как музейный экспонат. — Я думал, что ты не куришь. - Питер озадаченно вздёргивает брови, разглядывая теперь то, как я неумело вожусь с сигаретами и зажигалкой. — Не курю, но сегодня такой повод, когда стоит начать. - Вдохнув тёплый дым, я чувствую, как моя голова становится тяжёлой, так что я стараюсь как можно удобнее уложить её на грудь Питера, слушая его бешено тарахтящее сердце, и смахивая пепел в одинокую пустую вазочку, которую он мне лениво подаёт. Я прерываю полную задумчивости паузу и делаю последнюю затяжку, выпуская полупрозрачную струю дыма, подняв подбородок вверх и продемонстрировав беззащитную шею. — Кстати! Сделаешь ту штуку с языком, которую ты делал вчера вечером? — Эту? - Он вываливает длинный скользкий язык, опускающийся своим кончиком ему значительно ниже подбородка, и ритмично двигает им с такой скоростью, что от одного этого вида всё внизу вопит в предвкушении. — Для второго захода будет самое то. От него веет парадоксальным жаром, из которого он весь соткан с головы до ног. Во время нашей близости я имела возможность оценить его жёсткость, его страсть по тому взгляду, которым он смотрел на меня тогда и которым смотрит на меня прямо сейчас, что говорит мне без тени лукавства - я в руках безумца. И мне это нравится.