Спустя полтора часа.
На часах 22:23
Офицер Уильямс решил перенести нашу беседу в здание полиции, которое больше всего напоминает отделение хиреющего комьюнити-банка. Там меня, совершенно не желающую шевелиться, оставили в покое на сорок минут за зеркальным окном наедине с бумажным стаканчиком кофе. Я сижу, откинувшись на спинку складного неудобного стула, от каждой секунды нахождения на котором моя задница становится площе и площе. Мои мысли полностью захвачены не учинённым кавардаком, а похищением физических носителей материалов по делу отца Даррелла. В восьмидесятые годы - «золотой век» терроризма - были установлены особые правила для расследования случаев похищений членов Конгресса и их родственников. Может быть, меня успели где-то прослушать, прочитать мою переписку с Олдриджем, может, ко мне представили шифрующегося агента ЦРУ, наблюдающего за мной всё время с того самого момента, когда я согласилась внештатно писать для “Вига”? Ха! А у меня даже удостоверения журналиста нет. Вновь погрузившись в скачущие и перепрыгивающие друг через друга мысли, я и не замечаю, как раздираю до крови засохший заусенец на среднем пальце. Мне ничего не остаётся делать, кроме как положить его себе в рот, чтобы слизнуть кровь или как-то остановить кровотечение. И именно в этот момент копы возвращаются и усаживаются за стол напротив меня, став свидетелями того, как я вытаскиваю с хлопком изо рта средний палец… Если бы ситуация и без того не напоминала начало второсортного полупорнографического детектива, я бы рассмеялась - больше всего происходящее напоминает сериалы, которые крутят по телику по федеральным каналам в середине дня. Точно такую же комнату я видела лет десять назад, переключая по вечерам каналы кабельного. Два копа, утомленные и напористые, действовали как киногерои. Сплошная фальшивка. Полиция Диснейленда. Уильямс прочищает горло, держа в руках бумажный стаканчик с кофе и папку - полицейская бутафория. — Всё в порядке, мисс Ньюман? - На плечо мне кладёт руку вызванный детектив. Я меняю направление взгляда на детектива, которому меня передал офицер Уильямс, спрятав кончики пальцев под ладонью на коленях. Детективом оказывается женщина среднего возраста с рыжей косой и конопатым лицом без бровей. На бейджике, который мотается на длинном шнуре крупными буквами напечатано имя - её зовут Даяна Эрнандес. — Ну, как сказать… - Я заглядываю под ладонь - палец всё ещё кровоточит. - Бывало, наверное, и хуже. Вот бы сюда парочку бумажных платков. — Я знаю, - кивает Эрнандес, бросая на меня взгляд, напоминающий пощечину, точь-в-точь взгляд моей мамы. - Прежде всего мы бы хотели убедиться, что вам здесь удобно. Вы нужны нам, чтобы узнать как можно больше, потому что эта вся ситуация имеет непосредственное дело к пропаже мистера Спенсера. Нам нужно получить максимум информации. Будет лучше, если мы получим её прямо сейчас, но вы можете уйти в любое время, я не вижу проблемы. Я машинально киваю, хотя, признаться, не вполне догадываюсь, к чему она клонит. Но изо всех доступных мне в данный момент сил стараюсь показать готовность к сотрудничеству. — Как скажете. — Мы не пытаемся обвинить вас, - вмешивается Рой. - Статистика по насильственным преступлениям, направленным на партнёров, будь то нынешних или бывших, очень высока… — Достаточно, офицер Уильямс, - перебивает его детектив Эрнандес. - Для начала мы хотели бы взять мазок с внутренней поверхности вашей щеки, чтобы отделить ваш биоматериал в доме от чужого. Также надо проверить ваши руки, не осталось ли продуктов сгорания пороха. Просто на всякий случай. Интересно, а если они проведут обыск в комнате Люси, сколько чужих отпечатков они там найдут? Могу поспорить, что их там найдётся с дюжины две. Уильямс двигает стул к столу спинкой и садится верхом, почёсывая трёхдневную щетину. Все копы так делают? Или какой-то умный телевизионный актёр в первый раз устроился в этой позе, а потом полицейские взялись его копировать просто потому, что со стороны выглядит круто? — Это всего лишь положенная процедура, - Поясняет Рой. - Мы не хотим упустить ни одной мелочи. — Само собой. — Спасибо, мисс Ньюман. Мы искренне вам благодарны. Некоторые люди усложняют нам работу просто потому, что имеют такую возможность. - Детектив чеканит свои слова, как машина, видимо, ей часто приходится это говорить людям здесь. Ну уж я точно прямая противоположность тем ребятам, усложняющим им работу. Мать с отцом привили мне в детстве одну неистребимую привычку - они всегда выискивали изъяны в своих детях. Из-за этого мой аутичный брат сосредоточился на защите и даже не пытался никогда сделать что-то запрещённое. А меня они превратили в подобие послушной куколки для себя, пресмыкающейся перед ними в поисках одобрения и толики любви. Иногда это поведение я невольно копировала на старших: “Всё, что вам угодно, всё, чтобы облегчить вам работу, сэр или мэм». Мне требовался непрестанный поток всеобщего одобрения… до определённой поры. Я была готова на всё: на ложь, аутоагрессию, чёрт побери, на полную самоотдачу, лишь бы убедить маму с папой в том, что я достойна их любви. И куда меня привело такое поведение? В полицейский департамент Вильямсбурга, скованную страхом перед одержимым бывшим парнем, который по началу казался таким хорошим, пока не явил свою истинную личину.***
Копы проверяют мои руки, трут ватной палочкой во рту. Ничего особенного, будто к дантисту сходил. Ровно такую же манипуляцию они проделывают с Твоей соседкой, шугующейся каждого обращения к ней, пока я сам сижу с надетой маской озадаченности, а в это время внутри меня всё ликует и пускает фейерверки, будто в голове у меня Четвёртое июля. Всё прошло по плану! Всё прошло даже лучше, чем я мог ожидать! Сара сработала отлично, с присущим её живому, но такому холодному уму с воображением и точностью. Никто не мог бы подозревать миниатюрную девушку-соцработницу с дредами, пришедшую к живущей в доме на Вирджиния драйв одинокой старушке. Конечно, камера под потолком подтвердит её приход с убытием, однако копы не найдут следов взлома - вошёл тот, кто владеет ключами от квартиры. Но они найдут облапанными рукой Даррелла все возможные поверхности, что только есть на пути к Твоей комнатушке, и следы его ДНК. @1000FacesKing (22:48) 10.21.2019: Сработала отлично! Сара отправляет мне смайлик в виде хитро ухмыляющегося чертёнка. Остальные вопросы и прочие мелочи я решаю попридержать до момента личной встречи, держа в голове озвученную Тобой мысль о том, что всех нас могут прослушивать и просматривать переписки. Не думаю, что похищенный злоумышленниками сынок сенатора Спенсера сможет так спокойно ходить по городу и терроризировать свою бывшую девушку: это же ведь он оставил в холодильнике тот сэндвич, это же ведь он сбил Твоего горячолюбимого преданного друга ТК, это же ведь он устроил погром в Твоей комнате, валялся в Твоём грязном белье, обкончал его и написал кровью на стене угрожающее послание вместе с прикреплённым на двери письмом, написанном в пылу героинового прихода… а узнав, что Ты копаешь под его папочку, то раз и навсегда решил превратить Твою жизнь в страшный сон. Ты, Любимая, в страшной опасности! Возможно, даже смерти тех нарколыг и того нахала - его рук дело. Он всецело одержим Тобой и одновременно ненавидит Тебя. Представить себе не могу, что можно испытывать к Тебе что-то ещё кроме слепого обожания и восхищения Тобой.***
Они записали мои слова на диктофон, чтобы потом ловить меня на противоречиях. Наверное, следовало обратиться к адвокату прежде чем соглашаться ехать в участок и давать показания - моя глупая осечка. Потому что если они узнают о расследовании преступной деятельности отца Даррелла для “Вига”, меня могут счесть сообщницей похитителей. Но, боюсь, что мои показания и информация от его друзей по университету разрушат тот благопристойный образ, который ему создали отец с Брайаном Рутом в новостном выпуске. Плюс я рассказала им о том, что номер его машины был распознан на видеозаписи недавнего ДТП с ТК: то, как его Ягуар FX сбил юношу чуть ли не на пороге работы, а его родственники не находят себе места, ожидая вестей от докторов отделения интенсивной терапии. Что-то они знают, но не собираются мне об этом говорить. Однозначно лишь то, что зря я согласилась сотрудничать с ними без адвоката… адвоката, на которого у меня нет денег. — Они пришлют завтра утром группу из лаборатории, чтобы попытаться найти ещё что-нибудь из улик, которые помогут им в расследовании. - Сидя на лавочке под огромной картиной в большом зале полицейского участка, я звоню мистеру Уильямсу. Наверное, он уже привык не спать в такой поздний час. — Ты же понимаешь, что тебе небезопасно находиться в этой квартире. - Басисто вздыхает на другом конце телефонной линии Дон. — Тебе не просто небезопасно находиться в этой квартире - в этом доме. - Ворчит уже Питер со своей верхотуры нагнувшись к трубке, чтобы слышать наш разговор с домоуправляющим. - Он же может там перевернуть всё вверх дном и могут пострадать другие жильцы. — Честно говоря, у меня нет иных альтернатив, которые могли бы быть комфортными для вас обеих… могу только предложить тебе переехать в подвал, там есть свежеотремонтированная однокомнатная квартира, а вот Люси… могу её пока подселить разве что к миссис Розенберг, или же пока поютитесь на одной постеле там же в подвале. — Я не собираюсь жить с этой нафталиновой старой перечницей! - Фыркает уже Люси, раздражённо складывая руки на груди и озираясь по сторонам. - Скажу больше - я не собираюсь съезжать даже на время из той квартиры, за которую я заплатила свои кровные! Прекрасно её понимаю, наверное, из-за этого люди в фильмах ужасов, где фигурирует проклятый дом с призраками, отказываются съезжать оттуда - недвижимость всегда была смехотворно дорогой, что люди соглашались жить бок о бок и терпеть всякую чертовщину - страшнее только задолженность по ипотеке. — Знаешь. Ты можешь пожить пока у меня дома в Форест Хилле! - Питер выпрямляется, усевшись рядом и положив мне руку на колено. — Насколько это далеко от Ньюберри? — Час по шоссе всего-то! — Мда… кажется, я отвыкла от общественного транспорта и торопливой утренней езды на нём. - Задумавшись, я тычу углом телефона себе в нос. — Девочки. Решайте быстрее. - Доносится усталый голос Дона. — Я никуда не буду переезжать. - Ставит точку Люси в своём вопросе. — А я пока поживу в Форест Хилл. — Ты бы ещё сказала, что переедешь на время в Куинс, дитё. Питер раздражённо дёргает плечами, уподобившись манере Люси. “Боже! Я ничего не хочу решать! Любое моё слово приведёт к обиде одного, а то и нескольких людей” - Повесив трубку, морально я готовлюсь давать показания и куда более серьёзным ребятам, что будут рыбами покрупнее, нежели офицер Рой Уильямс и детектив Даяна Эрнандес. Дорога на Вирджиния драйв, пять-десять минут на сборы и вкрадчивые прощания. Дон записывает адрес моего временного пристанища и даже не требует сдать ключи. Он будто знает, что всё это кончится достаточно быстро… или же так думает… или же ему успел всё рассказать инсайдер-сын. Усевшись на переднее сидение и закинув сумку Roxy на заднее, мельком я гляжу в зеркало заднего вида; там пропадает в темноте дом красного кирпича с одиноко светящимся окошком на четвёртом этаже, которое тут же затухает. — Не беспокойся. Минут сорок и мы будем у меня дома. - Питер поглаживает меня по плечу, остановившись на пустынном перекрёстке у светофора. Повернувшись от созерцания улочек спальных районов я рассматриваю его лицо. Пусть оно и частично скрыто мраком ночи, но можно увидеть, как блестят его глаза, как на лице играет мягкая улыбка, направленная на моё успокоение. Однако мне неспокойно. И этот жест кажется мне насмешкой надо мной, загнанной в тупик. Мы едем под шуршание радиоволны на восток города: Питер - не отрывает взгляда от старой дороги со стёршейся разметкой слева от автомобиля и с полосой уже опавших олеандров по правую его сторону; я - борюсь с надвигающейся на меня сонливостью, роняя тяжёлую голову то на грудь, то на холодное стекло, но тут же резко выпрямляюсь, вглядываясь в вырисовывающиеся сквозь завесу мрака, пронизанного мелким дождём, контуры засохших кустарников у края пригородной дороги. Он сказал правду - сорок минут по пустынному шоссе с его яркими жёлтыми фонарями, и мы в въезжаем в Форест Хилл, погруженный в темноту. Проезжая мимо одного домишки к другому, трудно отыскать что-то приятное глазу из-за полнейшего отсутствия всякой иллюминации на его дорогах. Без сомнения - этот район видал времена и лучше. Город-призрак? Нет. Просто пригород живёт иной жизнью и сладко сопит в подушку холма. Всякая усталость и сонливость сходят на нет, когда Питер заворачивает вправо и останавливает Фольксваген на подъездной дорожке. — Добро пожаловать домой! - Он говорит устало, сладко зевнув и стянув с шеи грязно-синий шарф. — Это твой дом? - Всматриваясь в темноту, я широко раскрываю глаза, всё сильнее и сильнее разочаровываясь в своём решении. А чего я могла ожидать? Старинный дом в георгианском стиле с витражными окнами и весь обвитый лозами винограда, разрушающими красный кирпич высоких стен, да и с готичным призраком в придачу? Нет. Сам дом - типичный представитель одноэтажной субурбии середины прошлого века, приходящейся на великий экономический бум и период холодной войны с Карибским кризисом. Как и все остальные домишки здесь, видавший лучшие времена и сиявший в лоске свежей краски и штукатурки под крышей из мягкой кровли с опускающимися к ней поникшими ветвями крючковатого вяза. — Конечно, не центр Вильямсбурга, но чем богаты. - Он выходит из автомобиля, разминая спину и прогибаясь в пояснице, даже не обращая внимания на обжигающе холодные капли дождя. — Нет! Всё в порядке! - Я следую его примеру, предварительно забрав закинутую назад сумку, и продолжаю разглядывать контуры фасада здания. - Здесь даже есть своё… очарование. В глубине памяти мелькают силуэты того, как мы с братом приезжали к дедушке с бабушкой в их дом, похожий на этот, как две капли воды. Наверное, Питер точно так же сидел на этом крыльце, слушая рассказы дедушки и рассматривая, как тот строгает из куска дерева фигурку, которая спустя годы меланхолично стоит на каминной полке. — Да. Это можно с ходу сказать про мою сестру. - Питер усмехается, щёлкнув сигнализацией, в свете которой вспыхивает фуксией припаркованный рядом на лужайке жук. Теперь, в наступившей тишине, я могу различить звуки окружающей нас ночи: мерный шум дождя, прерывистые вздохи ветра, шелест пожухлой листвы под ногами и на узловатых ветвях деревьев. Эти звуки врезаются в память: вот так же шёл дождь пару недель назад, когда меня чуть не изнасиловали в тёмном переулке, словно наполненном вязкой темнотой. Сейчас эта темнота обступает меня со всех сторон; я, словно муха, погружаюсь в неё, одинокая и заброшенная. Теперь уже ничего не поделаешь - я сама вырыла себе могилу, остаётся лишь спрыгнуть в неё, зрелищно кувыркнувшись в воздухе. Почему мне в голову идут такие мысли? Меня же ждёт тёплая постель, а не могильный холод. Забежав под навес крыльца и чувствуя, как по волосам на лоб скатываются холодные капли, я всё ещё пытаюсь понять, откуда взялось это ощущение безнадёжности, пока дверь дома раскрывается и в ярко-жёлтой полосе света на пороге не появляется миниатюрная хорошенькая девушка, закутанная в плюшевый розовый кардиган. — Янси? - Её голос звучит тонко, по-детски. Питер сказал правду: она обеспокоенно разглядывает нас, склонив аккуратную головку к плечу, похожая на щенка - очаровательная. Они, случаем, не сводные родственники? Потому что в то, что эти двое брат с сестрой, верится с колоссальным трудом. — Верно. А вы? — Сара! Я младшая сестра этого долговязого увальня, который держит здесь тебя на холоде. Заходите быстрее! — Само очарование. Не правда ли? - Питер вздыхает, глядя на меня с ироничной улыбкой и подмигивает, стряхивая со своей лысины воду. Входная дверь захлопывается за моей спиной, а ухо раздражает щёлканье замков - непривычный ритуал для жителей пригорода, в котором все друг друга знают. Мельком я бросаю взгляд в зеркало на стене справа; там вырисовывается моё отражение. Всё в нём, вроде бы, прежнее, но исчез блеск глаз, губы плотно сжались, образовывая тонкую бледную линию. Где-то я раньше видела это измождённое трагичное лицо… В тот момент, когда я почувствовала, что жизнь разбита на мелкие осколки, в зеркале на стене своей комнаты после… после… Всё это время я считала себя такой спокойной, хладнокровной и собранной. Не было ни страха, ни сожаления. Но зеркала не утаят ложь. И сейчас зеркало говорит мне правду: Остановись! Сдай назад! Ты не сможешь потянуть в одиночку сброшенные на твои плечи обстоятельства! — Давай я помогу тебе. - Питер стягивает с моих вздрагивающих плеч шубу и аккуратно, как дворецкий, вешает её на плечики в платяном шкафу. Прихожую украшают гроздь дверных колокольчиков, белоглазое деревянное чудище мексиканского производства для туристов, и вышитая детской рукой надпись в ажурной рамочке “Bless this mess” - банальный баловень пролетарской части среднего класса. Справа приотворённая дверь позволяет увидеть освещённый уголок гостиной с добавочным северо-восточным вздором в стеклянном шкафу и кусочком полосатого дивана вдоль стены. — Пойдёмте ужинать, Янси! Вы наверняка проголодались! - Из дальнего конца прихожей доносится сопрановый голосок Сары. — Ага… полицейские разборки и опросы заставляют аппетит разыграться не на шутку. - Верча головой по сторонам и разглядывая множественные фотографии семьи и безделушки на полочках, я неспешно иду на кухню. Эта прогулка из одного конца дома в другой - полёт на машине времени. Ориентировочно в середине восьмидесятых или в начале девяностых были популярными кухонные гарнитуры из ДСП с имитацией дерева на дверцах. Именно в те времена были такие же кофеварки из плотного пластика. Именно тогда были в ходу такие плиты с трубчатыми электронагревателями. И именно тех времён холодильник дребезжит фреоном в трубах, весь увешанный чеками, записками и магнитиками с дорожными достопримечательностями Колорадо. — Я приготовила томлёную говядину с печёным картофелем со специями! - Сара, надев рукавички, ставит на середину круглого стола с обшарпанными ножками большой горшочек, из которого выглядывает разваливающийся кусочек говядины на косточке и усыпанная гвоздиками, головка лука, окрасившаяся от бульона в розовый цвет. Я думала, что всё будет таким непритязательным и холодным, учитывая сковывающие меня обстоятельства, но когда я вижу горячий ужин на старом столе и тёплую руку на своём плече, то корю себя за те мысли и опасения, заполнившие мою голову. В душе звенит осколок воспоминаний из детства, когда всё было таким простым и понятным, когда было ощущение того, что дом твоих родителей - твоё убежище. Сейчас же, во взрослой жизни, происходит что-то новое и что мы не в состоянии контролировать, мы чувствуем себя гонимыми ветрами листьями, тонкими, лёгкими и такими беспомощными, чтобы как-то повлиять на стечения обстоятельств. Это угнетает. Угнетает до такой степени, что нет никакой возможности найти в себе силы даже для тех вещей, что казались сами собой разумеющимися, что нет в этом мире места, где тебе всегда будут рады, пока ты внезапно не натыкаешься на что-то незамысловатое и непритязательное, но оно дарит тебе тепло, как в первое Рождество, когда ты начинаешь себя осознавать, и чувство успокоения. И подсознание ликующе ухмыляется, ратуя: Ты не одна! Тебе есть к кому обратиться! У тебя есть убежище! Ты всё сможешь!***
Ты и Сара смеётесь над скабрезным анекдотом, я же с удовольствием слушаю эту симфонию, удобно устроившись полусидя полулёжа на стуле и закрыв глаза, как примерный отец примерного семейства, уставший на работе. — Кем вы работаете, Янси? - Сара звучит так слащаво и так приторно в разговоре с Тобой, положив голову на сложенные в замок ладони и наклонив голову. — Ну… я работала здесь в закусочной, а до этого, в Балтиморе, я была внештатным корреспондентом небольшой газетёнки… в основном писала про работу мэрии, про местную рыбную индустрию, туризм. - Твой голос, грудной и бархатистый, заставляет заострить на себе внимание, как мурлыканье кота. - Некоторые мои короткие рассказы печатались в литературных журналах и альманахах. — Я не знал, что ты работала в газете. - Я облизываю губы, почувствовав, что из уголка рта начинает потихоньку стекать слюна. Ты хочешь что-то сказать, но Сара перебивает Тебя. — В Балтиморе? - Она восхищённо ахает, как мультяшная мышь. - Мы тоже когда-то там жили! — Так почему ты решила перебраться сюда и продолжить обучение? - Опёршись о столешницу локтями, я смотрю на Тебя, разглядывающую свою тарелку с наполовину съеденным мясом. — Наверное, хотела посмотреть, смогу ли я прыгнуть выше головы. Твой ответ - вкрадчивый отрез: ни больше, ни меньше. Ты не любишь говорить о себе, о своих стремлениях, о своём прошлом. Есть только здесь и сейчас. — А ты чем занимаешься, Сара? - Ты тут же перескакиваешь с темы, что отзывается в моей сестре этим еле заметным тиком в виде одиночного клацанья зубами. — Да так. Веду в местной компании бухгалтерские войны и контроль подписей договоров об обслуживании юридических документиков. Господи… как же интересно вести эти будничные светские беседы с человеком, второе имя которому - грёбаный маньяк-психопат. И это точно не я. После плотного ужина Ты удаляешься в ванную комнату, в дорогу я даю Тебе махровое полотенце, оставив нас с Сарой наедине. Когда из ванной слышится шум душа, я начинаю класть в раковину грязную посуду, нарочито звякая ею и обращаясь к сестре шепотом: — И куда ты дела руку? Та же, бросив взгляд на горшочек с томлёной говядиной, лукаво улыбается, выдав: — Отправила на съедение. Моё лицо приобретает между бровей по паре морщин, а уголок рта нервно подрагивает, но Сара тут же выходит из роли, прикрыв рот ладонью, скрывая под тонкими пальцами злорадное хихиканье. — Я не настолько отбитая, как тебе кажется. - Она подходит ко мне, чтобы сбросить приборы в раковину. - Но бродячие собаки оценили такой жест… хотя, учитывая, какого гондона ты приволок к нам домой, они не сразу набросились на неё. — Кто тебя знает… — Сказал бы мне спасибо - я избавила твою подружку от дополнительной головной боли, забрав её сталкерские штучки. — Но как ты вынесла все материалы из квартиры? — Скинула с этажа в переулок в мусорном мешке. — И никто не обратил внимания? — Сейчас никто ни на что не обратит внимания, пока об этом не напишут в твиттере. — И то верно. - Я пожимаю плечами, прислушиваясь к затихшим звукам в ванной. В тишину дома просачивается стон. Стон, исходящий из подвала. — Думаю, мне стоит пойти. - Сара видит, как я медленно поворачиваюсь к ней то ли в злости, то ли в ужасе. Я в ярости. — Ты почему не закрыла его нормально?! - Я преодолеваю расстояние между нами в пару шагов и хватаю её за запястье, притянув к себе. Её лицо горит, а я же испытываю непреодолимое желание откусить ей ухо, в которое так яростно шепчу. — Я спешила! Я хотела вас нормально встретить! - Сара испуганно бегает взглядом, пытаясь вытянуть руку из моей хватки. - Пусти! — Ещё раз такое повторится - станешь его соседкой. Капиш? - Я бросаю её запястье и вижу, как на белёсой коже остаётся красный след моей пятерни. — Мог бы сказать спасибо за то, что делаю всю грязную работу за тобой! - Сара прижимает руку к себе и бежит стремглав в гараж, оставив меня. Ещё чуть-чуть и… Успокойся. У тебя всё под контролем. Всё круто.***
Временами каждый из нас бывает не в себе… Наверное, уже вторую неделю я не в себе с небольшими приступами безумия, как сегодняшним днём, потому что только безумец умудрится так спокойно бросить всё и уволиться посреди смены. А потом вечер с допросами. Возможно, я смогу отвести полицию от своей работы на Олдриджа, но как же агенты ФБР? Рано или поздно они доберутся до меня и устроят за мной слежку. Питер сказал, что у него найдётся приятель, который сможет обойти любую охранную систему, что бы она собой ни представляла. Вода льётся с оглушительным шумом, а комнатку заволакивают клубы густого пара. Нет! Всё это чистый бред… но сейчас уже слишком поздно что-либо менять. А может быть, я всё же смогу выпутаться из этого узла? Может быть так: сейчас я помоюсь, напишу Олдриджу, чтобы тот отмазал меня за пропуск; отосплюсь - долгие десять часов отдыха. Завтра… точнее днём мы с Питером поедем к тому другу, узнаем, чем он сможет помочь и сколько будет стоить эта “помощь”. После этого отправлюсь в редакцию - объяснить ситуацию с Дарреллом и пропажей материалов. Переведу всю информацию, что есть на ноутбуке на отдельный жёсткий диск перед тем как отформатировать ему память, заведу новую сим-карту и пару левых профилей в социальных сетях и новый почтовый ящик, а в основном подчищу историю и исходящие с входящими. Конечно, придётся по новой распечатать статьи и фото для возобновления работы. Полагаю, Питер не будет против, если я воспользуюсь его домом в качестве конспиративной квартиры… если я хорошенько его попрошу. Конечно, я страшно устану, но это звучит не смертельно. Конечно, стоит подсчитать убытки в виде приобретения новых устройств, но, думаю, что жалование от “Вига” будет в достаточной степени покрывать их. Конечно! Так я и сделаю! Меня тут же овевает ощущения собственной высоты и силы, ко мне возвращается уверенность. Все оказывается настолько просто! Если бы я была набожной - произнесла бы про себя молитву.Приятно снова чувствовать себя высокой и сильной; интересно, душевая кабинка не стала ли мне мала? Под струящейся водой не только с тела смывается вся грязь - с души. Стань белой, как снег, Янси М. Ньюман! Встав на махровый коврик, я чувствую себя заново родившейся в этой полной клубов пара утробе, пока за окошком под потолком неприязненно скалит зубы ночь, проникая сквозь щели дома стонами сквозняка… Но разве ветер в щелях может издавать такие звуки? Словно у ветра есть рот и лёгкие, которые могут так утробно вздыхать и вскрикивать. Закутавшись в полотенце и взяв в охапку одежду, я прохожу по коридору, прохладному после горячего душа, в кухню, где в приоткрытое окошко курит Питер, опёршись о столешницу гарнитура. — Ах! Ты уже закончила? Он выглядит нервным, суетливо заталкивая окурок в пепельницу и закрывая окно. — Да… Собственно… где я могу переночевать? Питер на какое-то время зависает, как старый макинтош, заливаясь краской. Направление его взгляда можно отчётливо проследить - он смотрит на мои голые ноги. Интересно, чего же там он ещё не видел… — Земля вызывает Питера Кинга! - Я щёлкаю пальцами, приводя его обратно в чувства. — Ах, д-да! Комната! - Он смущённо отводит взгляд, украдкой возвращая его на прежнее место. - Т-ты же не против поселиться в моей комнате - вторая спальня занята Сарой. — Без проблем. Я так устала, что даже лавочка в парке мне покажется суперудобной периной! — П-пойдём тогда? Он протягивает руку, нервно улыбаясь и стараясь не пялиться на меня так откровенно, однако его старания тщетны. Но я не подаю вида, что вижу это, и вкладываю ладонь ему в холодную длиннопалую руку. Обычно, даже когда здание старое, его интерьер стараются хоть немного приспособить к новым временам, что-то переделать, изменить. — Ты… располагайся… - Питер, остаётся в дверях, впуская меня в комнату и почёсывая затылок, как нервный подросток. - О! - Он пропадает на секунду из поля моего зрения и вновь появляется уже с моими сумками, которые аккуратно кладёт около платяного шкафа. - Да! Располагайся, я сейчас вернусь! Он захлопывает дверь и громко топает по направлению сначала к гостинной, а затем и к кухне. Жесть. Спальня Питера, отличается, как бы сказал эстетствующий сноб, эклектичностью: старомодные обои с полосатым рисунком, тяжеловесная модульная мебель прямиком из каталога IKEA 1977, игровое кресло с высокой эргономичной спинкой, совершенно новое, стоящее вплотную к компьютерному столу, круглый коврик и следы от скотча на обоях, - все словно возвращало в беззаботную атмосферу отрочества. Ничто не нарушает цельности этой суматошной картины, но самым поражающим для меня здесь становится террариум, от которого исходит тепло и приглушённый свет. — Привет, малыш! - На мшистой коряге флегматично лежит свинорылая змея. По её неравномерно выпуклому телу можно понять, что та недавно поела. — И тебе приятного аппетита… - Я бегаю взглядом по убранству террариума, пока взгляд не цепляется за табличку около поилки. - Крыс! Ты такой забавный! А жёлтая змейка в оранжевое пятнышко будто понимает, разглядывая меня, вторженца в её личное пространство, этими красными круглыми глазищами, похожая чем-то на своего хозяина. — Ладно! Не буду тебя особо беспокоить, Крыс. В тишине комнаты до моего уха вновь доносится тихий, монотонный, словно вой, звук; кажется, что он исходит из природного раструба раковины моллюска на полке шкафа, наполняя душу тревогой… Пока я не замечаю на прикроватной тумбочке потрёпанную книгу. Леру Г. “Призрак Оперы” Я открываю книгу на странице, в которую погружена закладка в виде фантика от батончика: “Я нетерпеливым жестом заставил его замолчать; оставалась последняя надежда, что злодей ещё не подозревает о нашем присутствии в «камере пыток».”***
— Можно? - Толкнув дверь плечом с подносом в руках я вижу Тебя со спины и, без малейшего предупреждения, волна вздувается у меня под сердцем, рисуя у меня на лице ужасную гримасу нежности, искривляющую рот. А Ты с грацией, присущей нимфе, поворачиваешься ко мне пряча под полотенцем все самые вкусные места своего изящного тела. Со священным ужасом и упоением я снова могу лицезреть Тебя без купюр, без постыдных одежд, скрывающих Тебя настоящую. — Питер… - Ты устало улыбаешься и кладёшь книгу на тумбочку. — Я принёс тебе успокаивающего чая перед сном. Надеюсь, у тебя нет никаких аллергий… - Поднос в руках предательски дрожит вместе с лязгающей ложечкой о фарфоровые стенки старинной чашки из бабушкиного сервиса. Конечно, нет! Уж я-то знаю. — Нет. - Ты изящно подходишь ко мне и грациозно берёшь с подноса несчастную чашечку, вдыхая запах чая. - Что это? — На упаковке было написано “Успокаивающий сбор”. - Как послушный лакей, я прячу поднос за спину и почтительно чуть наклоняю голову. - А учитывая наполненный событиями день, я посчитал, что он тебе не навредит. Комнатка заполняется ароматами полевых цветов и мёда с молоком, смешивающихся с запахом Тебя, свежей и горячей после душа, отхлёбывающей горячий напиток с таким аппетитным хлюпаньем, что хочется быть этим самым чаем, наполняющим Тебя изнутри. — Тут ты прав. - На губах у Тебя остаётся полупрозрачная капелька, которая так и манит убрать её своими губами, чем я пользуюсь и, наклонившись ещё ближе, целую Тебя. А Ты и не против - я чувствую это: чувствую Твою улыбку и поглаживание нежнейшей кожи Твоих губ о мои, сухие и искусанные. Ты кладёшь тёплую, с шершавыми пальцами, ладонь мне на лицо, от чего я млею ещё больше, страшась упасть в обморок на слабых ногах. От Тебя невозможно оторваться: ни телом, ни взглядом. Хочется вновь и вновь изучать Тебя, чувствовать Тебя, убеждаясь в том, что Ты настоящая, состоишь из плоти и крови. Когда я осматриваю Твои ручки, то обращаю Твоё внимание на свежую ранку на среднем пальце, Ты говоришь, простодушно нахмурясь: — Я знаю… - И тут же одёргиваешь руки, уловив суровость в моём взгляде. Да. В Тебе есть несовершенства, но они не делают Тебя хуже — Ты читала? - Я киваю сторону оставленной Тобой книги, чтобы прервать неловкое молчание между нами. — Да. Пару раз. — И? Как Тебе? - Сердце вновь делает кульбит, желая выскочить из груди и приземлиться прямо Тебе в руки. — Она… как бы тебе объяснить? — Меня она всегда успокаивала в трудные времена! Она всегда дарила мне ощущение тепла! - В нетерпении выдаю я. — Даже несмотря на то, что там описываются убийства? — Но каким языком это всё описано! Была бы у меня сила воли, я бы выучил французский только для того, чтобы прочитать её в оригинале! Кстати! Кто Тебе там нравится из персонажей? — Наверное… Перс? — Да? А мне тоже он нравится, как и Эрик! — Эрик? — Да! Сам Призрак Оперы! — Точно. Совсем забыла… давно я не читала для удовольствия. Кажется, что Ты не впечатлена моей страстью. Да - я любитель простых историй и я не хочу знать о жанре книги или о каких-то спорных моментах произведения, если оно мне нравится, если погружаясь в него с головой я готов позабыть об ужасах внешнего мира и о своих проблемах. Как с Тобой - находясь рядом с Тобой я забываю обо всём. Когда Ты смотришь только на меня - я готов на всё; кто бы ещё, кроме меня, делал всю грязную работу и подносил все результаты Тебе на блюдечке… как это будет с головами Спенсеров. На серебряном подносе с чашечкой чая.