Октябрь 21. 2019. Позже.
Я постепенно привыкаю к постоянному гулу задрипанной кафешки в центре хипстерского района с его кофейнями, секонд-хэндами, творческими пространствами и толпами ортодоксальных евреев. Меня даже не беспокоит ощущение того, что я здесь лишний, сидящий за угловым столиком. Я даже не чувствую, что все полные гнева взгляды здесь обращены на меня, что из зловонных, заполненных полупережёванной едой ртов летят гадости в мою сторону вместе с ошмётками еды. За спиной увешанная безвкусными старомодными картинами стена, так что я не боюсь пули или ножа, пущенного мне в спину. Все эти мысли уходят на второй план, потому что вижу, как все собравшиеся в обеденном зале вновь смотрят на Тебя, как на Эвридику, порхающую вдоль оцинкованных столов, кресел и высоких стульев, обтянутых дерматином. Ты плавно ставишь поднос с сендвичами и картошкой фри на стол перед парочкой претенциозных пафосных подростков, строящих из себя щеголеватых интеллигентов. Однако мне всё равно… становится всё равно, когда Ты поворачиваешь голову и я могу увидеть Твоё лицо. Твоё прекрасное лицо, обрамлённое ниспадающими прядями волос. Твоё уставшее лицо с пёрышками морщин вокруг больших печальных глаз, в которых я вижу красные прожилки капилляров вокруг цветной радужки. Твоё вспыхнувшее на мгновение радостью лицо с приоткрывшимся в полуулыбке ртом. Кажется, Ты только что поимела Мону Лизу. Ты киваешь. Жест, который в полном зале мерзких людей достался только мне. Мне! Я чувствую себя благословлённым! Чёрт! Я чувствую, как хочется с гордостью носить звание того, кого знаешь Ты, кому рада Ты! Я сжимаю сложенные в замок на столе руки ещё сильнее, что можно почувствовать, как немеют кончики пальцев, как натягивается кожа на мелких суставах. Я тянусь макушкой вверх, к потолку, возвышаясь над этой мерзкой низменной толпой, чувствуя, как неосознанно на лице рождается широкая дурацкая улыбка обречённого. Как глаза слепнут, проматывая в памяти перед собой Твоё лицо… Твоё тело… — Эй, парень! Убери свою бестолковую бошку - я не могу увидеть из-за тебя меню!***
Очередной день в Dad Damn Dinners. Воздух тяжёл от многочисленных запахов скопища людей, дыма прогорклого масла, разнообразных специй и душка гниющих на складе тыкв, зловоние которых не в состоянии перебить даже испарения хлорсодержащих чистящих средств с запахами еды. Над прилавком красуется разрисованное оранжевым сезонное меню: тыквенный суп, тыквенный пирог, тыквенный кекс, тыквенный салат, жаркое с тыквой и тыквенный, Старбакс его дери, латте. Повсюду тыквы: от выставленных на входе тыкв с резными рожицами, до бумажных гирлянд - подбирается Хэллоуин. Голова забита противоречивыми мыслями, а руки будто не слушаются её команд, действуя в хаотичном космическом порядке, поэтому неудивительно, что вокруг меня творится хаос… пока… — Привет! - Он первым заговаривает, поднимая глаза, похожий на помесь левретки и немецкого дога. Его лицо, такое несуразное и забавное, словно глоток свежего воздуха в тыквенной пучине. Сейчас он для меня спасительная травинка, которой раньше был ТК… бедный ТК… От его родственников нет никаких вестей. Он вообще жив? — Здравствуй! - Я, пока никто не обращает внимания, наклоняюсь и легонько целую Питера в лысую макушку, проведя пальцами по задней поверхности его шеи. - Прости, я немного занята! Может, тебе принести десерт или холодный фруктовый чай? — Да… я… - Он хочет что-то сказать, смущённо покрываясь румянцем, пока я не слышу за спиной крик менеджера. — Я плачу тебе не за флирт с клиентами! За работу! И вновь приходится нырять в эту пучину с головой, чувствуя, как плечи становятся тяжелее, как нервное напряжение всё нарастает, как глаза будто горят. — Куриные крылышки Буффало за пятый столик! - Рычит Эрни, стукая кулаком по звонку, чтобы я забрала из окошка тарелку. — Крылышки на пятый! - Я ставлю на поднос бумажные тарелки, с которых капает жир и протягиваю повару другую. - Мудак за семнадцатым жалуется, что стейк не дожарен. Мужчина гневно сверлит взглядом наполовину съеденный стейк прожарки медиум-велл, и, клянусь, готов плюнуть в пюре рядом с ним на тарелке… по крайней мере я бы сделала на его месте именно так. Он скрипит зубами, взирая на меня взглядом человека, которому в график навалили дерьма в виде дополнительных смен, украв и без того немногочисленные выходные. Так что подмышки Эрни пропитывались запахом тыквы уже четыре смены подряд. А смена повара здесь длится около двенадцати часов - бедняга приезжал домой чисто ради того, чтобы свалиться в постель и забыться сном. К общему сожалению, а к возмущению самого Эрни в частности, менеджер даже не задумывался о том, чтобы как-то найти хотя бы стажёра на кухню в помощь ему, когда ТК загремел в больницу. — Какого чёрта ты здесь зависаешь?! - Вновь кричит менеджер у меня над ухом. - Ты видела, какой в зале треш?! Я молча поворачиваюсь в обеденный зал, похожий на гнездо шершней. Веко правого глаза начинает подёргиваться, а нос краснеть и отекать. “Просто делай свою работу. Ты всё равно скоро отсюда уйдёшь” - успокаивающе шепчет сознание, но подсознание будто нарочно подливает масла в огонь, вспоминая Нирвану с её песней о дезодоранте для вонючих подростков. Я пробираюсь по построенному маршруту разноски заказов и уборки грязных подносов, пока не слышу заставку дневных новостей. Люди затихают, заострив внимание на угловом телевизоре. Главная тема выпуска - похищение сына конгрессмена Спенсера… Стоп! Даррелла похитили?! Услышав знакомое имя, я резко поворачиваюсь к экрану вместе со всеми в зале: Вот и конгрессмен Гордон Спенсер — в прямом эфире, передачу ведет Брайан Рут. Спенсер стоит один в комнате сына при общежитии университета. На стене у конгрессмена за спиной - вымпел братства “Pho Psi” и постеры в рамках: “Рок-н-рольщик”, Том Харди и винтажный Харли Дэвидсон с пышногрудой красоткой на нём. Телевизионщики постарались, чтобы конгрессмен Спенсер выглядел в кадре в одно и то же время величественно и траурно: — Я сейчас обращаюсь к человеку, который похитил моего единственного сына, - говорит он, подходя поближе к камере и заставляя оператора неожиданно изменить фокус. Он говорит так, как обычно проводят переговоры с террористами. - В вашей власти отпустить моего сына, не причинив ему вреда. Его зовут Даррелл. Он очень добрый и всепонимающий человек. Пожалуйста, отпустите его. Пожалуйста, не причиняйте ему вреда. Именно вы сейчас контролируете ситуацию. В ваших руках - власть. Вам решать. Я уверен, что вам не чужды любовь и сочувствие. Вы способны сберечь его от всего, что может причинить ему вред. Вам сейчас представляется прекрасная возможность показать всему миру, что вы способны на великое добро, на великодушие, что вы можете отнестись к другому человеку лучше, чем другие люди отнеслись к вам. Его зовут Даррелл. Глаза Гордона Спенсера исчезают с экрана, их заменяет любительский фильм: малыш Даррелл пытается ходить, уцепившись за пышную гриву красавца колли. Голос конгрессмена Спенсера продолжает: — Вы сейчас видите Даррелла ребенком. Отпустите его. Отпустите Даррелла, не причинив ему вреда где угодно, в любом месте нашей страны. Я обещаю вам поддержку и помощь. Более того - я стану вам другом. Дальше идут фотографии: Даррелл восьми лет в форме частной школы держит за руку мать (умершую от лейкемии в две тысячи девятом). Две недавние фотографии юноши: одна — во весь рост, другая — лицо крупным планом. И снова крупным планом - конгрессмен Спенсер: — Обещаю вам здесь, перед всей страной, свою помощь во всем, когда она вам потребуется. Я могу помочь вам: я - конгрессмен Палаты представителей Комитета по вооруженным силам страны. Если у вас есть враги, я выступлю против них. Если кто-то мешает вам, я сумею его остановить. Вы можете позвонить мне в любое время дня и ночи. Моего сына зовут Даррелл. Пожалуйста, докажите нам, что вы сильный человек, - конгрессмен Спенсер заканчивает своё обращение, — отпустите моего сына. Это странно. Полиция точно распознала номерной знак на автомобиле, сбившем ТК. Тут-то она должна искать его, как преступника, но в итоге тот скрывается, и его ищут, как жертву. Или всё же его действительно похитили, а когда увозили, сбили на его автомобиле ТК - вот такая жестокая случайность. Конечно, Даррелл был не идеальным, у каждого из нас есть свои грешки. Мы три года были вместе, а такой длительный период не сразу вымывается из памяти и человек не сразу становится чужим. Мысли в голове роятся, пытаясь загрызть друг друга на перепутье нервных синапсов в надежде, что одна из них всё же станет ключевой. Я поворачиваюсь к Питеру, сдвинувшему брови к переносице, тени от которых придают его лицу готичной мрачности. — Ха! Конечно! Богатенького белого парня подняли искать весь штат, а если бы искали кого-то из наших, то только по подозрению в другом криминале! - Усмехается темнокожая женщина, подталкивая локтем свою подругу, у которой явно пропал аппетит после новостного сюжета. Конечно, его папаша тот ещё гондон, но в сообразительности ему не откажешь. — Это… ужасно… - Вздыхает Питер, отводя пропавшие под тенью бровей пронзительно голубые глаза. — Да… - Я машинально прижимаю к груди поднос, будто это кираса. — Я не про то, что он пропал после той аварии… - Начинает он себе что-то бубнить под нос, опустив взгляд в пол. — … я знаю. - Я кладу руку ему на худое плечо и улыбаюсь подмигнув. Гул в зале начинает нарастать до прежнего уровня. — Сколько раз я должен повторять, чтобы ты прекратила флиртовать с посетителями?! Я выпишу тебе выговор и штраф! Ему хватает наглости и хладнокровия продолжать быть таким мудаком со своими работниками особенно в тот момент, когда один из них борется сейчас за жизнь в реанимации! В голове всё громче звучат перегруженные гитары с ритмичными барабанами, а толпа вторит из разных углов обеденного зала: — Hello! — Hello! — Hello! — How low? Я чувствую, как одинокая слеза скатывается по щеке из красного глаза.***
— Хватит! - Ты громко кричишь на всё кафе, звонко хлопнув стальным подносом по полу. - С меня хватит! Все вновь затихают, застывшие в ступоре. — Что? - Менеджер непонимающе наклоняется вперёд, из-за чего его лицо приобретает ещё пару подбородков. — Ты меня прекрасно слышал, мать твою! Ты - жирный, себялюбивый, алчный старикашка! Я сыта по горло этим цирком! - Ты обхватываешь широким жестом притихшую в изумлении толпу обывал за столами. - Я сыта по горло переработками и недоплатой от тебя! Видит бог, я хотела спокойно и тихо уйти отсюда через неделю, но ты меня вынудил! Я увольняюсь сегодня! Прямо сейчас! Ты готова обогнуть его, скрипя подошвами кедов в широком шаге, но он перехватывает твоё запястье, чтобы вернуть на место. — Постой, милочка! — Заткнись! - Ты резко поворачиваешься, ткнув пальцем ему в грудь. - Не смей меня так называть! - Ты резким движением срываешь с себя передник с бейджем на лямке и кидаешь его на монохромный кафельный пол перед итальяшкой. — Хорошо. Уходи. И форму отдавай. Сейчас. — Не жалко! - Ты берёшься обеими руками за вырез форменного платья и тянешь руки в разные стороны, раскрывая щёлкающие кнопки. Кажется, воздух здесь становится не просто вязким. Он приобретает агрегатное состояние плазмы, настолько здесь жарко в тот момент, когда я и все вокруг видят то, что скрывало жёлтое полосатое форменное платье официантки. Твоё тело, воплощение античной изящности, смешанное с современной модой, такое эклектичное. Я слышу в густой тишине одинокое присвистывание и шёпот. Мне хочется встать и укрыть Тебя ото всех! Я не хочу, чтобы все пялились на то, как чёрный бюстгальтер поднимает Твою аккуратную маленькую грудь, как талию перетягивают чёрные колготки вместе с подчеркивающими округлую попку трусиками, которые больше похожи на спортивные шортики для волейбола. — Только посмотри! Чёрт! Я бы отшлёпал такой классный зад. - Слышу я где-то на периферии и возбуждение резко переходит в первобытную ярость. Я хочу начать бить морды всем, я хочу украсть Тебя отсюда и сжечь это место дотла, но я боюсь, потому что сильнее моей ненависти только Твоя слепая ужасающая ярость, держащая всех за горло. — Подавись! - Ты удаляешься на кухню той своей волнующей походкой, после чего выходишь через минуту оттуда с надетой поверх нижнего белья шубой и остальной одеждой и обувью, сжатой в руке, которую швыряешь на стол передо мной. - Поехали отсюда. Ты киваешь в сторону припаркованного минивэна за окном. — Детка, давай я отвезу тебя туда, где гораздо лучше! - Мой сосед подаёт голос и я резко встаю со своего места, готовый начать драку, но Ты останавливаешь меня, положив тёплую ладонь мне на грудь. Ты поворачиваешься к нему и подходишь к столику, изящно покачивая бёдрами. — Туда, где хорошо? - Ты опираешься руками о столешницу, и Твоя грудь оказывается на уровне его лица. - Что ж, я думаю, что тебе будет хорошо в ожоговом отделении. Ты берёшь кружку с его кофе и льёшь её содержимое ему на на штаны, после чего под аккомпанемент криков возмущения, совмещённых с болью Ты отставляешь кружку в сторону, повернув отпечатанной картинкой с логотипом кафе к менеджеру. — Как думаешь, сможешь подготовиться заранее к приходу СЭС, страховой и налоговой? - Ты смотришь через плечо на менеджера, непринуждённо, угрожающе, коварно. Я думал расправиться с ним иначе, но Твоя тактика куда более ужасающая - ты хочешь низвести этого мерзкого менеджера до самых низов, на уровень пыли. На тот уровень, на котором смерть покажется единственным выходом из того угла, в который его загнали. Когда мы наконец усаживаемся на сидения в автомобиле, Ты, швырнув все свои вещи на заднее сидение, разрываешься странными звуками, похожими на вой злости и раздражения, но мне они кажутся чертовски милыми.***
Я сделала это! Я освободилась от очередного ярма… однако на моей шее их висит не одно. Прорычавшись и проматерившись, я откидываюсь на спинку автомобильного кресла и смотрю в потолок, замечая краем глаза, как на меня пялится изумлённый Питер. Не заметить этот взгляд мог бы только слепой. Не удивительно, на меня так смотрели абсолютно все в зале, включая высунувшегося из окошка выдачи Эрни. Если бы ТК был там, то он выкрикивал бы оттуда подбадривающие слова. — Я произвела фурор, да? - Я поворачиваюсь к Питеру, широко улыбаясь. Мой внезапный вопрос заводит его в тупик, из-за чего он краснеет, как смущённый подросток, стараясь прекратить сверлить меня взглядом. — Ну… я… честно сказать, я действительно испугался! Но я испугался за тебя! — Почему? — П-потому что ты такая красивая… Мне приятно и забавно одновременно слышать это, что заставляет вырваться смеху из груди. — Спасибо! - Я прячу рот и “улыбающиеся” глаза под ладонью. - Но… я не знаю… в этом месяце на меня свалилось столько всего… столько всего случилось, что я не знаю, за что браться в первую очередь! — Но ты же не обязана разгребать всё в одиночку. Сначала скажи, чем ты была так занята последние два дня. - Он кладёт ладонь мне на руку, отчего по телу проносятся мурашки. Она такая холодная. Ледяная. — Хорошо. - Я вздыхаю, запахнувшись в шубу, и наклоняюсь к юноше, - Правительство прослушивает все разговоры по сети: телефон, интернет. Они знают, где мы, с кем мы… и кого пытаемся наебать… Был бы у меня человек, который смог бы обойти все устройства отслеживания, чтобы нарыть грязное бельё Спенсеров… — Семейку твоего бывшего? — Именно. — …вообще-то, я знаю такого человека. — Знаешь?! — Д-да! Я приближаюсь к нему ещё ближе, и наши лица находятся в паре дюймов, так близко, что можно почувствовать запах изо рта: заварной крем и сигареты. — Не считай это местью безумной бывшей, но я собираюсь вывести на суд общественности все грешки Даррелла и его папаши. - Шепчу я Питеру на ухо. — Ты не боишься его? — Чёрт возьми боюсь - ты сам слышал его папашу! Он загрёб профессора Олдриджа за то, что тот указал на то, какими путями он пришёл к своему месту! — Прям как Кеннеди... - Задумчиво кивает Питер. — Да… - Я чувствую, как голова становится тяжелее, отчего я откидываюсь на своё сиденье. - В какое же я дерьмо ввязалась… и затяну за собой ещё кучу людей в него и кончу, как Дороти Килгаллен*! — Я за тобой хоть к чёрту на рога. — Знаешь, давай сначала поедем в кино? Твоё предложение ещё в силе? Питер постепенно выпрямляется, а обеспокоенность на его лице сменяется сиянием глаз и кривозубой улыбкой.***
Фильм был шикарным! То, как Ты шептала остроумные комментарии мне на ухо, касаясь губами кожи и трогая меня за плечо, было шикарно! То, как Ты пускалась в рассуждения о схожести актёрской игры Хоакина Феникса и Конрада Вейда, сыгравшего Гуинплена в “Человек, который смеётся” - шикарно. То, как Ты включаешь мне Роба Зомби и его одноимённую песню, неумело подпевая ему из-за отсутствия музыкального слуха - шикарно. То, как Ты пересказываешь мне сюжет романа Гюго, заостряя внимание на его образах - шикарно. Я чувствую, что не в силах вести машину, потому что тело наполняется сладким ядом Твоего голоса, руки и ноги становятся ватными, а голова словно одурманена цветами Твоего интеллекта, напоминающими белладонну. Ты на какое-то время замолкаешь, оставив нас обоих наедине с дребезжанием мотора и визгом дворников, борющихся с липнущими к лобовому стеклу мелкими каплями дождя. Ты похожа на многогранник, прекрасный с любой своей плоскости: испуганной, опасной, игривой, усталой, самоуверенной, озадаченной… Я хочу увидеть всё, что только таится в Тебе, я хочу почувствовать всё, что Ты только можешь вылить на меня пока… … пока дверь не открывает твоя соседка.***
— Привет, малыш! - Люси пропускает нас в гостиную. - Ребята, неужели вы убрали это дерьмо и успели в кино, а я уж было думала, как оправдываться перед Доном. — Мы ничего не убирали. - Отвечает ей Питер. Ничего. Ничего не осталось на стенах. Ничего не осталось на столике. Голые стены со следами скотча и офисного пластилина. — Где всё? - Я стою посреди гостиной, как вкопанная. — Что? Меня весь день дома не было! — Где моё расследование?! — Я не знаю! Паника завладевает сознанием. Я толкаю дверь в спальню в надежде, что все документы и фотографии будут там, небрежно разложенные по коробкам и папкам, и как же хорошо, что позади меня стоит Питер, который подхватывает меня, когда уставшие колени подкашиваются от увиденного. — Лу! Звони в полицию! Это точно не розыгрыш? Это точно не гротескное украшение моей комнаты к Хэллоуину? — Мы это все видим? Это точно не галлюцинации? Нет. Это погром. Все книги скинуты со своих полок на манер игральных карт, плюшевые игрушки распотрошены, полуживой цветок скинут с комода на коврик у кровати, заваленной содержимым корзины для грязного белья, забрызганного чем-то полупрозрачным. А на всё это с постеров укоризненно взирают Дэвид Боуи с Гарри Поттером и Сэйлор Мун измазанные… кровью? Нет. Поверх постеров красуется неумело написанная кровью: “BE MINE”. Клянусь, здесь бы в воздухе витал металлический запах, но его перебивает запах духов, опустошённый флакон от которых лежит на прикроватной тумбочке, из которой выглядывает вибратор. Я чувствую, как трясутся поджилки, как вместе с правым веком подёргивается уголок рта, рисуя у меня на лице сардоническую улыбку. В гостиной идеальный порядок. В спальне - разгром. — Что здесь случилось? - Из-за плеча Питера, уперев руки в бока, таращится Люси. — К нам кто-то пробрался… - Выдавливаю я, пытаясь держать себя в руках. — Что встала?! Звони копам! - Кричит Питер Люси в лицо, поднимая меня на руки и усаживая на диван. Как же хочется курить. Я сижу в одном положении, боясь пошевелиться в суете этих двоих, пока не слышу звонок телефона в кармане сумки. Это мама. Я ей не звонила уже как две недели и не знаю, что страшнее: стать жертвой того, кто учинил погром в моей спальне и украл все распечатанные материалы по делу Спенсера или же услышать разочарованный тон в маминой речи. — Привет! - Я пытаюсь сделать свой голос более живым по сравнению с вытянутым безжизненным лицом, разговаривая с ней, чтобы не напугать. - Прости, что так долго не звонила - забот полон рот! Ты н… — Дорогая! - Она перебивает меня, обеспокоенно вздыхая. - Какой ужас! Ты как, малыш? — Я? Пойдёт… — Что-то ты не похожа на переживающую девушку, у которой пропал молодой человек. - Этот укоризненный тон, словно хлёсткая холодная пощёчина, заставляет отшатнуться и сдерживать слёзы. — Ох. Прости… я совсем забыла сказать - мы с Дарреллом расстались больше двух недель назад. — Как? Почему? - Маме всегда улыбалась мысль о том, что при удачном стечении обстоятельств я могу стать женой Даррелла. Я нервно сглатываю ком в горле и медленно выдыхаю, чтобы избавиться от дрожи в голосе. — Он меня бросил. — Не может быть… хотя учитывая то, что ты ему не уделяла должного внимания, вот он и нашёл себе другую. Может, чуток и глупенькую, но ту, которая смотрит ему в рот и пылинки сдувает. — Да. Как будто ты это и делаешь с папой. — Это другое, доча. — Мисс Ньюман? - На плечо мне ложится рука офицера Уильямса. — Ладно. Прости, мам. Я перезвоню чуть позже - со мной как раз хотят по этому поводу поговорить. Люблю-целую! — Люблю-целую... - Вздыхает она на том конце линии, пока я не прерываю звонок. — Здравствуйте, офицер. - Я встаю поприветствовать полицейских, вошедших в квартиру вместе с мистером Уильямсом. - Что-то вы к нам зачастили. — Ваш дом располагается на моём участке, как и забегаловка, в которой вы работаете. - Полицейский надевает сначала бахилы, а потом голубые латексные перчатки перед тем, как войти в мою комнату и выйти оттуда, нечленораздельно выругавшись. - Офицер Стерлинг, одевайтесь - нам предстоит здесь много работы. Казалось, я наблюдаю картину со стороны: я, сидящая на диване, как безвольная тряпичная кукла, погруженная в мысли, как бактерия в состояние цисты, Питер, бродящий кругом, как обеспокоенный муж-родитель, Люси, нервно поглядывающая то в сторону своей спальни, то в сторону ванной комнаты, где во время моего непродолжительного разговора с мамой что-то настойчиво пыталась смыть в унитаз… и пара копов, кружащие, как два тёмно-синих падальщика по комнате. Они методично ползают по полу, расставляя метки и собирая улики пинцетами в прозрачные зип-пакеты и делая соскобы крови со стены в пробирку. — Здесь понадобится более детальная работа. - Вздыхает офицер Стерлинг, усаживаясь за обеденный стол и раскрывая папку с документацией. Склонившись над бумагами, он задаёт мне все полагающиеся предварительные вопросы: кто, где, как долго? Его уши, что называется, стоят торчком, пока его старший товарищ продолжает осматривать место преступления. — У вас есть тайные поклонники или может вы с кем-то плохо расстались? Позади я слышу, как кашляет Питер, присевший на подоконник окна в гостиной. — Есть один. Вы смотрели сегодня новости? — Сыночек конгрессмена Гордона? И что он только нашёл… - Начинает просматривающий свой список Стерлинг, но из спальни Рой кричит ему, чтобы тот засунул свои комментарии куда подальше. — Да. Даррелл дж. Спенсер. Мы расстались с ним пару недель назад. - Я открываю галерею телефона и показываю полицейскому фотографию с церемонии получения дипломов в колледже. — Вы здесь на себя не похожи. - Задумчиво щурится Стерлинг, сунув кончик ручки в зубы. На фото мы вдвоём с Дарреллом: он приобнимает меня за тонкую талию, кажется, ещё чуть-чуть, и я сломаюсь пополам под его рукой; тем временем я с наспех уложенными короткими кудрями под чёрной шапочкой с красной кисточкой и в платье, нежно-розовая ткань которого напоминает липнущий к субтильному телу муслим, спрятанном под такой же чёрной мантией, держу диплом и медаль отличия и улыбаюсь, демонстрируя белые зубы, как и Даррелл. — На тот момент у меня была нервная анорексия из-за стресса и мой вес не превышал ста пяти фунтов, но я пришла в форму достаточно быстро. — Надо же. Поздравляю - мало кому удаётся излечиться от такого. - Кивает полицейский, делая пометки в протокол. — Благодарю. — И вы были вместе? — Три года. — Долго для наших дней. — Вы правы. - Подхватываю я. Но кто бы из них знал, что часть своих показаний я намеренно скрываю, чтобы из жертвы в мгновении ока не превратиться в главного подозреваемого по делу его пропажи. Мало ли что могут подумать полицейские, если узнают, что я работаю на врага старшего Спенсера. А ведь нехитрая слепая судебная система загребёт не только меня под свою когтистую лапу, но и профессора Олдриджа. — Кларенс! - Вновь подаёт голос из-за закрытой двери спальни офицер Уильямс. - Дай мне ещё один пакет! — Момент! - Откликается Стерлинг прежде чем старший полицейский выходит из-за закрытой двери, рассматривая конверт из коричневой бумаги. — Здесь ваше имя, мисс Ньюман. Раскрыв конверт, я вижу написанные знакомым кривым, будто написанным в горячечной лихорадке почерком страшные слова : "Наступил тот момент, когда я могу передать ТЕБЕ кусочек себя, своей реальности, чтобы у ТЕБЯ не возникало сомнений о факте моего существования. А знаешь, что это значит? Это значит, что я прошёл очередной этап, встал на очередную ступень на пути к тому, чтобы уничтожить ТЕБЯ! И осталось совсем немного до того момента, как я смогу прикоснуться к обновлённой ТЕБЕ! Я пересматриваю каждую ТВОЮ фотографию, выжигая ТВОИ глаза на них, я пересматриваю каждый ТВОЙ подарок, внимательно изучая каждую деталь, покрывая поцелуями все вещи, которые только могли запечатлеть на себе ТВОЁ прикосновение. Им повезло больше чем мне… жаль, буквы не могут стать моими руками, чтобы обнять ТЕБЯ до хруста в суставах, чтобы содрать с ТЕБЯ кожу и надеть её на себя! Но осталось совсем немного. Осталось подождать ещё чуть-чуть. Я хотел обезопасить ТЕБЯ от самого себя, расставшись в тот день. Во мне живёт что-то страшное, что неумолимо хочет только ТЕБЯ! Хочет слышать только ТВОИ стоны и крики, видеть и чувствовать на вкус ТВОИ слёзы, кровь и соки ТВОЕЙ киски! Я проиграл ему... Дай мне изнасиловать ТЕБЯ! Дай мне опозорить ТЕБЯ! Дай мне проникнуть в ТЕБЯ! Дай мне запутать ТЕБЯ! Я хочу, чтобы ТЫ потеряла веру в нынешнюю себя и стала моей Богиней! Моей! Я разрываюсь изнутри от жгучего желания трахнуть ТЕБЯ, как напичканное возбудителем животное без души, которую можно было бы продать дьяволу лишь для того, чтобы вознести ТЕБЯ до уровня Бога. Меня могут изолировать. ТЫ можешь ненавидеть меня за всё. Я могу дать ТЕБЕ всё, что только есть у меня! Только дай мне возможность сделать из ТЕБЯ того, кто бы смог помочь мне стать кем-то другим… кем-то большим, чем я есть на самом деле! Это моё единственное желание! Моё единственное стремление ! ТЫ же исполнишь желание глупого мальчишки? Ведь только я могу любить ТЕБЯ по настоящему! "