***
Тёмное пространство. Уже как месяц мне снится этот сон: без цвета, без движения, будто даже мой разум не способен на творческую деятельность даже в обработке событий. Но на этот раз тёмное пространство приобретает очертания. Здесь можно разглядеть, как в воздухе плавают пылинки, отражая исходящий будто из ниоткуда свет. Я тянусь к этим пылинкам-звёздам и чувствую, как кончики пальцев задевают что-то шершавое и твёрдое. Почувствовав это, я прижимаю руку к груди, однако интерес берёт верх и я аккуратно вытягиваю руку, робко шагнув вперёд - ладонь упирается в холодную мшистую стену. Она ощущается так, будто время её не пощадило за долгие годы… может, даже целые века. Зрение привыкает к темноте и перед глазами вырисовывается крошечная комната с каменным изваянием в виде квадратной стеллы посередине. В основании изваяния что-то тускло поблёскивает. С трудом я присаживаюсь на корточки и пытаюсь разглядеть это. Стряхнув рукой пыльный налёт я вижу, что это табличка с именем: Даррелл дж. Спенсер. И тут до меня доходит, что я стою посреди склепа. Покрытые пылью и паутиной таблички напоминают о временах, когда склеп использовался как место для погребения усопших представителей высокого рода; но есть нюанс - Спенсеры - не высокий род, берущий своё богатство со времён владения табачными плантациями и рабами. Я мечусь от стены к стене в поисках выхода, в поисках окошечка, в поисках хотя бы крошечной щели. Мои руки - заложники непроницаемых стен склепа, глаза бессильны видеть даже самую маленькую трещину, проводящую этот фантомный свет. Я чувствую как паника охватывает меня. Мои шаги становятся всё более перепутанными и беспомощными, каждый вздох пропитан отчаянием. Мне хочется кричать как можно громче, что вот я здесь, по ошибке оставленная наедине с костями, пылью и пауками, что мне, живой, не место среди истлевших костей и могильной прохлады. Но внезапно, когда я уже начинаю терять надежду, за спиной слышится слабый скрип, похожий на шуршание затхлой пыли. Я оборачиваюсь на него и вижу, как откуда-то издалека доносится свет. Я направляюсь к этому слабому лучу, двигаясь вперёд с последними силами, и, добравшись до него, жмурюсь, закрыв лицо, от ослепительного снопа света. — Дамы и господа! Представляю вашему вниманию несравненную мисс Янси М. Ньюман! Встречайте! Гул громогласного голоса гудит в голове, а вслед за ним за спиной слышатся не менее оглушительные аплодисменты. Я оборачиваюсь: мшистой шероховатости с играющими в паутинах проблесками как и не бывало; на их место встала абсолютная чернота с одиноким пятном света от прожектора на гладком полу со старомодным микрофоном. Пройдя туда, я обнаруживаю себя в платье глубокого красного цвета с не менее глубоким вырезом на ноге. В абсолютно беспросветно чёрном зале вновь раздаются оглушительные овации. У меня никогда не было боязни публики. Наоборот - я была охоча до всеобщего внимания, я была зависима от одобрения и восхищения. И продолжение сна показалось бы мне сладкой мечтой, если бы глаза, привыкшие к темноте не увидели публику. Сумрачное зрение потихоньку распознаёт призрачные чёрно-белые фигуры, скрывавшиеся до этого момента в тени, наблюдающие за мной. Их взгляды полны невыносимой горечи и нечеловеческой безысходности. И тут я понимаю, что из склепа я не выбралась - это он наполнился новыми гостями, среди которых я могу разглядеть знакомые лица: ТК, весь опутанный трубками, торчащими из его переломанного тела; Люси, выпотрошенная, со свисающими из разверзшейся груди лёгкими и сердцем; мистер Уильямс с пробитой пулей головой; Сара, мокрая и с бороздами от пальцев на шее; чьё-то пухлое обезглавленное тело; измученные, изломанные и перепачканные чёрной кровью бледные тела мучеников, а в самом центре этой толпы светлое пятно - Питер с траурным выражением лица пастора, читающего заупокойную. Я уже хочу что-то сказать в микрофон, но каменный пол проламывается подо мной и из обломков высовывается истлевшая рука, утаскивающая меня вниз, к остальным мертвецам, хватающим меня то за волосы, то за платье. Этот могильный смрад бьёт в нос, наполняя сердце неиствующей паникой, загнанного в ловушку дикого зверя. Я хочу закричать, но мне будто набили в рот земли. Я отбиваюсь от покойников, я продолжаю искать выход, руки и ноги ищут пробоину в этой смертельной каменной оболочке, я продолжаю пытаться разбудить в себе силу и решимость, чтобы не сдаваться перед этой безнадежной ситуацией. Пальцы царапают стены, ногти ломаются, кости трещат, но ничего не поддаётся. И только я готова поддаться этому кошмару и рухнуть в холодные объятия толпы мертвецов, как до моего уха доносится мелодия будильника, и я обнаруживаю себя в объятьях Питера, обвившегося вокруг меня и мирно посапывающего мне в ухо.***
Октябрь 22. 2019
Как же быстротечно было то время, когда я мог без зазрения совести пристроиться к Тебе сзади, уставший и довольный собой, обнимая Тебя, как любимую плюшевую игрушку. Каким же мимолётным показалось мне то время, когда я мог ощущать запах Твоих нежных волос, щекотавших моё лицо, плавность изгиба Твоей талии и ритм Твоего сердцебиения под моими руками. Такое можно было ощутить только в детстве, когда подбираешь выпавшего из гнезда птенца, но вместо того, чтобы вернуть его обратно к родителям, несёшь домой и выхаживаешь собственными силами, становясь для него всем. Ты тянешься за телефоном и навязчивый рингтон затихает в прохладной тиши. Я чувствую, как Ты выскальзываешь прытким ужиком у меня из объятий и молча ходишь по комнате в поисках одежды. Но не лучше ли Тебе остаться в тёплой кровати со мной? Вся дневная суета никуда не денется, если Ты побудешь на десять минут подольше со мной. Ведь так? Дождавшись момента, когда Ты пройдёшь мимо, я резким движением хватаю Тебя за запястье и тяну обратно в постель, пленив в крепких объятьях. — Сегодня никуда ты не пойдёшь. - Бормочу я Тебе на ушко, зарываясь лицом в растрёпанные волосы и нащупывая им же, как слепой новорождённый котёнок так жизненно необходимый материнский сосок, Твою щёку, от которой веду свой путь из поцелуев к уголку Твоих губ. Но на пути у меня становится Твоя ладонь и Ты хрипло произносишь: — Изо рта воняет. Давай не сейчас. Ты медленно встаёшь с кровати, скрипя пружинами матраса. Ты права - не время. Ты выпрямляешься, позволяя мне прикасаться к Тебе одним лишь взглядом, но, поверь - и этого лишь достаточно, чтобы прийти в неописуемый восторг, когда Ты поправляешь задравшуюся футболку, чтобы прикрыть оголившийся живот с верхом Твоих ног… Это не просто ноги, а Ноги: длинные, с еле проглядывающим рельефом мышц и тонкой синеватой паутинкой капилляров под белой нежной кожей и идеально круглыми коленными чашечками. Их хочется гладить, их хочется мять, между этих бёдер хочется уткнуться лицом и кусать за внутреннюю сторону, как свежеиспечённый молочный хлеб. Меня пугает то, как Ты спокойно с этим живёшь, не чующая своей баснословной власти надо мной, даже приходя в одетое состояние с быстротой высокого стиля, которой могли бы позавидовать самые изящные и наигранно куртуазные представительницы жанра “Бурлеск”, которым свойственно наоборот - выходить из подобного состояния.***
Встретив меня в три после занятий, Питер отвозит меня в район около Роквуд парка и паркует фольксваген недалеко от опрятного кондоминиума. “Рано или поздно придется обзавестись собственным транспортом”, - думаю я, глядя на украшенную стикерами дверцу бардачка, - “не горю желанием кататься на этой полусгнившей развалюхе”. Хоть машины у меня и нет, но есть права категории “В”, которые годны ещё три года. Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж, где на табличке значится непритязательная и мало существенная фамилия, которую мой мозг не считает нужным запомнить. Да и, наверное, Питер понятия не имеет, кто такой Форстнер и существует ли вообще в квартире человек с такой фамилией. — Привет, Дэн! - жизнерадостно здоровается он, как только дверь раскрывается на парочку жалких дюймов. — Питер… ты у меня не частый гость, но в последнее время ты зачастил ко мне. - Дверь открывается полностью, раскрыв щетинистое пухлое лицо жильца квартиры с номером 24. Парень этот ростом с Питера и весом с двести фунтов, так что рядом с этими двумя я чувствую себя карликом. Войдя в квартиру, я будто попадаю с совершенно иной мир, контрастирующий с опрятностью вылизанных коридоров жилого комплекса. Здесь, в квартире, жарко, замусорено и темно; свет от единственной зажженной лампочки просачивается в гостиную из спальни; и этот свет отражается в десятке крошечных глаз, чьи обладатели попрятались в мебельных тенях, настороженно разглядывая непрошенных гостей. Воздух кажется спертым и затхлым, полным запахами кошачьего лотка и прокисшего молока, от чего у меня возникает непреодолимое желание раскрыть все окна и впустить сюда свежий воздух… или же остаться здесь, в светлом коридорчике кондоминиума и ждать, пока Питер достанет то, что поможет мне в расследовании. — Дело в том, что ты единственный человек, которому я могу доверять в такое неспокойное время и в таком сложном деле. - Питер пересекает порог и развязывает одним движением шарф на шее, стягивает пальто с плеч и кидает его на первое попавшееся кресло, распугав тем самым спрятавшихся под ним кошек, пустившихся врассыпную с недовольным шипением и ворчанием. Толстяк задумчиво морщит лоб, почёсывая щёку, но не отвечает. — Дэниэль. Ты же настоящий профи в этом деле - даю руку на отсечение, если это не так! К тому же, мы не останемся в долгу. — Мы? — Да! Я и моя девушка! - Питер деловито показывает на меня, как на экспонат. - Знакомься, это Янси! Продольная морщина на лбу Дэниэля становится глубже в самом его центре, а сам Дэниэль вновь не отвечает, вздохнув. Вздох этот кажется таким тяжёлым и трагичным, будто сейчас в нём что-то умерло и не собирается возвращаться к жизни как минимум на всю оставшуюся жизнь. — Ты заходишь? - Дэниэль чуть прикрывает дверь, продолжая сверлить меня взглядом, тогда как Питер улыбчиво кивает, подзывая к себе. Как только я переступаю через порог, хозяин квартиры закрывает дверь и поворачивает ключ замка. — Так что у вас случилось? - Сухо произносит парень и кладёт руки в карманы растянутых серых штанов. — Помнишь манжетку, о которой ты мне рассказывал пару месяцев назад? — Ну? — Так вот. Она мне очень нужна... если она готова, конечно. Плюс скрытая камера. — А что случилось с предыдущей? Тут Питер резко подходит к Дэниэлю и протягивает ему перекрученные канцелярской резинкой купюры. — Тебе же не очень хочется заносить сторонний приход в статью о доходах в налоговой декларации для социальных служб? Она же готова? Дэниэль берёт пальцами скрутку денег и молча кладёт её себе в нагрудный карман клетчатой рубашки. — Пройдёмте в мой кабинет. - Он улыбается и шаркает в сторону комнаты с зажжённой лампой, которая оказывается по совместительству и спальней. Это крошечное квадратное помещение, уставленное многочисленными горшками с растениями, раскинувшимися так, что под ними с лёгкостью прячутся грызущие их время от времени коты. Особое место, помимо тумбочек с растениями, занимает здоровый компьютерный стол с не менее здоровыми загнутыми вовнутрь экранами на нём. Конечно, я бы пришла в восхищение от богатства, которым обладает Дэниэль, не будь на этом столе и в мусорке рядом с ним груды грязных кружек, пустых банок из под газировки и энергетиков и скомканной бумаги с полистироловыми контейнерами из-под лапши быстрого приготовления. Я хочу сказать, что сама не большая любительница уборки, но когда моя кружка из-под кофе начинает пахнуть трупными червями, я её заливаю кипятком с чистящим средством. Увидев мою нескрываемую реакцию на обстановку на рабочем столе Дэниэля, тот смотрит на меня исподлобья, отхлебнув из серо-голубой банки энергетик. — Я пенсионер по нетрудоспособности, - раздражённо цедит сквозь желтоватые зубы он, - и не приспособлен к жизни. — Именно поэтому государство снабдило тебя жильём и благополучно забило на тебя и на твой импровизированный приют святого Франциска. А ты не боишься, что соседи пожалуются на этот бедлам и социальная служба нагрянет с инспекцией? Тогда тебя попросят на выход из этой квартиры. Не думаю, что пенсионер по нетрудоспособности сможет собрать себе комп с тремя видюхами, через который так удобно майнить. Лицо у меня вновь искажается в гримасе непонимания. К моему недоумению от того, что Питер дружит с таким человеком, прибавилось непонимание того, как этот фрукт может шутить подобные шутки - я всегда думала, что это моя прерогатива. Но тут он нагибается ко мне и шепчет на ухо: — Я просто играл в первый Tomb Raider. Удовлетворившись моей реакцией в виде немногозначительного “Хм”, Питер выпрямляется и подходит к столу Даниэля, перешагнув через улёгшегося на коврике облезлого, возможно, глухого белого кота. — Расскажи, как она работает. - Питер склоняется над коробкой из-под обуви, широко улыбаясь. Я заинтересованно заглядываю ему за плечо, продолжая находиться под пристальными взорами многочисленных кошачьих глаз, желая увидеть, что же из себя представляет эта манжетка, пока не чувствую, как в кармане дребезжит телефон. Нажав на зелёную кнопку, чтобы принять вызов, я облокачиваюсь о подоконник, рассматривая изрядно пожёванный местными обитателями куст калатеи, и в какой-то момент я чуть ли не сношу потяжелевшей рукой несчастный цветок, услышав знакомый голос, который, казалось, никогда больше не услышу в своей жизни. — Я жив, сучка. - Хриплое хихиканье на той стороне линии кажется сообщением с того света, рождающим в душе жестокую и смехотворную веру в собственную непоколебимость. — Ти?! — Нет, Элеонора Рузвельт. Конечно, это я. — Ти! - Я подпрыгиваю, пугая ещё сильнее толпы обезумевших от ужаса перед незнакомцами, кошек. - Ти! Ты только никуда не уходи! — Да уж постараюсь.***
— Она… милая… - Вздыхает Даниэль, проводя Тебя взглядом, когда Ты выходишь из комнаты, чтобы ответить на звонок. Кто это? Соседка? Родители? Брат? Полиция? Преподаватель? Слишком много подозреваемых крутится у меня в голове, пока Ты не возвращаешься, держась за телефон так, будто это граната. Так оно и есть - новость о том, что этот говнюк из закусочной жив имеет эффект разорвавшейся бомбы во мне. Но я же, в конце концов, кремень, и не показываю того, что творится внутри меня. А внутри меня бушует, как кипящее во фритюре масло, в которое вылили целое ведро воды, ярость. — Забирай всё, что тебе нужно - мы едем в госпиталь! Нет! Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!***
Быть снова в приёмном отделении госпиталя так непривычно. За всю свою жизнь я посещала подобные места раза три от силы. Первый раз был в пятилетнем возрасте, когда я начала осознавать себя и совать в уши разные непрошенные предметы, вроде шпажек для канапе и стержней от ручек, которыми так приятно чесать уши изнутри до крови. Во второй же раз я попала в кабинет травматолога в возрасте одиннадцати лет с глубоким порезом на ладони, которой пришлось зашивать (так что я спокойно врала учителям о своей доминантной руке, чтобы не писать контрольных работ). Третий и последний раз случился в выпускном классе после отборочных соревнований по волейболу, когда я неправильно приземлилась после прыжка и повредила переднюю крестообразную связку. И каждый раз, когда глаза слепили длинные лампы под потолком, я чувствовала священный трепет перед всем, что происходило и происходит в стенах зданий с таким непритязательным названием “госпиталь”. Созвучно со словом “хоспис”. Не менее жуткое место, как и палата интенсивной терапии здесь, но нет этого выедающего всё внутри носа запаха разлагающихся опухолей. — Янси! - Меня встречает старший брат ТК, приобнимая за плечи. - Рад встретить тебя снова! А ты… - Высокий смуглый юноша с осветлёнными кудрями протягивает руку для пожатия Питеру. — Парень Янси, Питер. - Он протягивает длиннопалую руку и сжимает ладонь брата так, будто белый питон проглатывает одним махом некрупного, но сильного зверька. Настолько сильно заметна их разница в комплекциях: эктоморфный, высокий Питер и мезоморфный, хорошо слаженный брат ТК, чьё имя я всё никак не могу запомнить. — Спасибо, что пришли! — ТК меня хотел видеть сам. В конце концов, мы с ним… друзья. Друзья. В сердце бьёт очередной кинжал, когда я вижу ТК на больничной койке. Он выглядит ровно так же, каким я видела его во сне. Но не так монструозно, каким запечатлела его моя память в момент, когда его везли по стеклянному коридору из операционной. — Выглядишь отвратительно. - Мозг генерирует случайную фразу, чтобы разрядить обстановку. Но и ТК не пальцем деланный и, отодвинув с лица кислородную маску, хрипло шипит: — Но я всё ещё выгляжу лучше тебя. — Этого у тебя отнять. - Я пытаюсь засмеяться, но в горле застревает ком, отчего из горла вместо хлёсткого саркастического смешка вырывается утробное бульканье. Но мне не позволяет окончательно раскиснуть тёплая ладонь Питера на моём плече. Он улыбается. В его ярких от холодного света ламп я вижу ясность, придающую мне сил. Он кивает в сторону ТК. — Она хотела сказать, что скучала. - Наконец-то жизнеутверждающе говорит Питер и подталкивает меня под лопатки в сторону ТК. “Давай. Ты же хочешь этого” Я подхожу к постели Ти и, сначала не зная, с какой стороны подступиться, бросаюсь к нему на кровать, позабыв о многочисленных переломах, швах, металлических конструкциях в его теле. Он сначала тяжело выдыхает, похожий на филина своей глухотой, но потом его дыхание выравнивается и можно услышать биение сердца под туго перебинтованными рёбрами. — А тебе и правда повезло с ним. - Вздыхает ТК, положив тёплую смуглую ладонь мне на затылок. - Он реально хороший парень. — Боже! Какие же вы все милые! Таю так повезло с друзьями! - Всхлипывает в кресле напротив функциональной кровати миссис Ли-Паркер. - М-может, мне сфотографировать вас? В-в в конце концов сегодня в-второй день рождения у Ти. — Я не могу! Я лежу не рабочей стороной. - Хрипло посмеивается ТК. — Эй! Все сюда! - Подзывает родню старший брат, устраивающуюся по обе стороны кровати. - Питер! Ты тоже! Встань позади Янси и приобними её! — Готовь речь - на их свадьбе будешь читать на фоне этой фотки. - Выдаёт старший брат ТК, подталкивая того в плечо. — Так! Сейчас вылетит птичка! - Телефон в руках мисис Ли-Паркер издаёт звук затвора камеры через динамик - Ну ка посмотрим? Ай! Питер! Тебе голову отрезало! Дайте-ка мне отойти чуть подальше и сделаю ещё пару снимков. — Я прошу прощения. - В дверях, из ниоткуда, как гром среди ясного неба, появляется мужчина в костюме с принтом “гусиная лапка”, который на нём на удивление хорошо сидит. — Могу ли я поговорить с мистером… Тай Кимсоном Ли-Паркером? — А кто, собственно, вы? — Мои извинения. Я - адвокат семьи Спенсер. И я бы хотел поговорить непосредственно с вами… если вы всё ещё не отошли от наркоза, то могу ли я попросить о том, чтобы со мной поговорил ваш официальный представитель? — Официальный представитель? — Да. Адвокат или иное доверенное лицо. Обычно у таких людей, как вы, - своё “вы”, он говорит с таким снисхождением в своём баритоне, - таковым является родитель или же супруг. Поэтому могу ли я попросить остаться с вами вашу мать? — Что они будут обсуждать? — Однозначно ничего хорошего. - Я кладу сумку на кресло в коридоре, поглядывая на закрытую дверь. — Что это за Спенсеры такие? - Недоумённо вопрошает старший брат ТК. — Ты телевизор не смотришь? Не читаешь газет? Может, в интернете тебя тоже заблокировали? - Выдаёт член его семьи, который всё никак не может идентифицироваться как представитель мужского или же женского пола. “Они”. Так ведь принято называть это межгендерное местоимение. — Оглашаете информацию по делу? За спиной я слышу голос офицера Уильямса. Повернувшись, я вижу то, как он стряхивает мелкие капли с форменной куртки на зло здешним уборщикам. — Мистер Ли-Паркер, насколько мне доложили, пришёл в себя? Верно? — Он занят. — В каком смысле? — С ним беседует какой-то напыщенный индюк в дорогом костюмчике. — Какой ещё индюк? — Адвокат Спенсеров. — Твою-то мать! - Шипит офицер и, постучав твёрдой рукой в дверь палаты, проходит внутрь. - Простите, что прерываю вашу беседу. Дальнейшие разговоры вновь исчезают в застенках палаты. Вот и я о том же. Я бросаю взгляд на Питера. Он, сложив руки на груди, смотрит пустым взглядом в серость и наступающую на город темноту, заволочённую в промозглый дождь, настолько мелкий, что создаётся впечатление, будто капли зависли в воздухе или же просто очень медленно падают. Он сосредоточен. Или что же это? Я стесняюсь у него спросить, а когда набираюсь смелости, то яркая вспышка молнии освещает его лицо таким неестественным светом, что сосредоточенность в моих глазах становится чистым сгустком злобы, которую перчит раздающийся следом оглушительный гром. — Спасибо, что выслушали меня и пожелания моего нанимателя. - В дверях вновь появляется холёный адвокат, который даже не удосуживается взглянуть на обескураженные осунувшиеся лица миссис Ли-Паркер и её сына. - Надеюсь, вы дадите мне ваш ответ в ближайшее время. Он поправляет галстук, протирает носовым платком портфель и проходит мимо озадаченных родственников ТК, бросив мимолётный взгляд на меня. — Мисс Ньюман. - Он кивает мне с полуулыбкой, от вида которой мне хочется броситься в гигиенический душ, и подзывает пройти с ним. - Не буду утруждать вас долгими разговорами и напутствиями, но вам лучше держаться подальше от “Вига”. Вы же молодая умная девушка и не хотите стать частью дела по обвинению в похищении. — А почему я должна становиться частью дела о похищении-пропажи-побега Даррелла? — Кто-то же должен понести ответственность за то, что пропал наследник моего клиента. — И вы хотите обвинить в этом нищую студентку? — Я лишь передаю предупреждения своего нанимателя вам, чтобы вы не якшались с Олдриджем и его карманными террористами. Принимать это к сведению или нет - дело сугубо ваше. Но в вашем случае, у вас нет иного выбора. Отчеканив это с юридической холодностью, адвокат твёрдой походкой пересекает коридор и пропадает в дверях с надписью “выход”. Нет иного выбора. Нет выхода. Я широко шагаю в палату к ТК и закрываю дверь уже перед носом оставшихся родственников, Питера и офицера Уильямса. — Как это понимать?! — Я имею право хранить молчание, офицер! Дайте мне поговорить со своим другом! Рой хмурит брови, натягивая козырёк фуражки на брови. — Валяйте. — Спасибо, сэр! - Положив одну ладонь себе на макушку на манер импровизированной фуражки, а второй отдав честь, я закрываю дверь и тут же подхожу к ТК. — Янси… — Что он вам сказал? Что-то предлагал? — Он предлагает замять дело взамен на покрытие всех расходов на лечение. Я приоткрываю рот, чтобы сказать, что что бы ни произошло, я буду рядом с их семьёй и помогать в том, чтобы справедливость восторжествовала, и что на их улице будет праздник. — Мы согласились. - Сдавленно выдавливает ТК, глядя на вжавшуюся в кресло мать. — Мы не богачи, чтобы позволить себе бодаться с подобными людьми. Возможно, нам это выйдет даже дешевле, чем закапывать себя в ещё большие долги, чтобы оказаться правыми в суде. Нет справедливости. В палате повисает какая-то удушливая тишина, а душит она своей свинцовой неподъёмностью, та самая тишина, которая царит перед экзекуцией преступника на электрическом стуле, и я не вполне понимаю, кто оказался на нём. Меня тошнит от одной мысли о казни на электрическом стуле, а все мысли только об этом: мучительные навязчивые мысли, словно выпученные глаза, таращатся на меня из каждого уголка палаты. Если бы я не была такой “выскочкой”, возможно, это не имело бы ко мне никакого отношения, однако в голову ко мне прокрадывается мысль о том, что значит быть сожженным заживо.