яблоневый

Литва никогда не любил осень. Не любил ни продолжительных дождей, ни листопадов, ни первых заморозков. Но почему-то именно осенью он чувствовал себя счастливым. Литва почему-то переставал улыбаться с началом осени, так, по крайней мере, говорили Эстония и Латвия. Осенью Литва всегда запирался в комнате. Редко выходил из дому, да и то лишь бы купить продуктов. Именно осенью Литва предпочитал читать художественную литературу или сидеть в одиночестве, подолгу смотреть в окно, но совсем не видеть, что творится за стеклом. Осенью у Литвы начиналась череда меланхолий. Осенью Латвия и Эстония не могли дозвониться и достучаться до Литвы. Тот сидел в своей комнате, укутанный в плед, который когда-то принадлежал Феликсу, и не гасил до поздней ночи настольную лампу. Именно осенью, когда только начинались листопады, Польша ушёл, но сказал, что вернётся. И уже которую осень Литва ждёт, тоскует, прислушивается к каждому шороху в надежде, что он, Лукашевич, вернулся. Торис до сих пор не верил в смерть Польши.