Mutually

      Бартимеус       Ещё никогда мне не было так тоскливо. Вместо того, чтобы следить за тем, как бесы выполняют свою работу, я откровенно филонил, стоя у окна в гостиной. Хотя улица меня мало интересовала. Что может быть занимательного в созерцании голых деревьев, белых стен соседнего особняка, едва виднеющегося из-за высокого забора, и парочки драных воробьёв на ветке? [Воробьи, тем более, были настоящими].       Мальчишка наверху уже битый час копошился в своей спальне, как огромная мышь, и всё время что-то бубнил себе под нос. Мой феноменальный слух порой даже различал прескверные обороты речи, недостойные воспитанного человека. И хотя фантазия волшебника была весьма скудной, сообразуясь с его возрастом, всё-таки некоторые слова казались мне забавными.       Наверху что-то упало и с грохотом покатилось по полу, после чего на лестнице послышались торопливые шаги, и сразу же за ними возмущённый вопль.       — Бартимеус!       — Чего?       — Я же послал тебя в магазин, какого чёрта ты здесь делаешь?       — Какой же ты настырный, — я закатил глаза и небрежно указал ему на кучку белых пакетов, валяющихся около двери. — У меня не заняло это много времени. А вот ты, я смотрю, уже второй час прихорашиваешься. Неужели не понимаешь, что это бесполезно? Никакая одежда не в силах исправить твоего ужасного характера.       — Ты нарочно их раскидал! — мальчишка вспыхнул, схватил пакеты и умчался наверх. Длинный синий халат Натаниэля волочился за ним по полу, задевая всё на своём пути.       Я поймал себя на том, что безотчётно улыбаюсь ему вслед. Понятия не имею, откуда у меня взялась эта симпатия, потому что Натаниэль раздражал меня всегда, в любое время дня и ночи, это чувство никуда не девалось, мальчишка бесил меня даже тогда, когда спал или ел. И это моё недовольство им казалось мне нормальным, правильным состоянием. Так как я не проникся к нему жалостью даже тогда, когда мальчишка валялся в кровати с больным горлом, покрасневшим лицом и жутким кашлем. Его так бесила собственная беспомощность, что я просто не мог оставить всё как есть, и не пошутить над ним. Правда, единственное, что ему оставалось делать, это огрызаться, захлёбываясь соплями, и швырять в меня подушку. Неблагодарный засранец. Сейчас он уже, поди, и не помнит, что это я поставил его на ноги, а не тот врач в ужасных фиолетовых ботинках, который бывал у Натаниэля от силы раза три. В то время я подолгу от него не отходил, пичкал лекарствами и всячески пытался привести его в нормальное состояние. И что я получил взамен? Подушкой в лицо и ярлык подлого и коварного демона, который усыплял его, Натаниэля, бдительность, чтобы войти в доверие. Может быть, и так. Но он ведь об этом никогда не узнает.       Итак, о чём я? А, о симпатии. Это поистине мелкое и подленькое чувство появилось внезапно и именно тогда, когда я меньше всего этого ожидал. После своей легендарной болезни Нат начал бегать по всевозможным клиникам, в порыве заботы о своём здоровье, так как до икоты перепугался, что будет не в состоянии делать свою работу, если сляжет с простудой ещё раз. Я таскался вместе с Натом [Естественно.] и вздыхал только о том, какого чёрта я не покончил с ним, пока он был абсолютно беззащитен.       Вот здесь мы и подобрались к сути. В один промозглый, пасмурный и дождливый день мы возвращались домой такие же хмурые, грустные и безрадостные. Тучи, стремительно надвигающиеся на город, Натаниэлю не говорили ни о чём. Потом он горько раскаивался, что не вызвал машину, понадеявшись, что тучи обойдут его стороной [К счастью или к сожалению, погоде было абсолютно плевать на персону Ната, какой статус он занимает в обществе, а также на зонтик, который он взял с собой на всякий случай.], поэтому на середине пути мы попали прямиком под дождь.       — Как иронично, — заметил я, смотря на его жалкие попытки прикрыться зонтом от вездесущих капель, подхватываемых ветром, — заболеть ещё раз, только выйдя из поликлиники.       Он бросил на меня взгляд, полный отчаяния. Потом оглядел Щит, которым я укрылся от дождя, и развопился. Нат самым наглым образом стыдил меня, что я бесчувственная скотина, раз не вижу, что ему нужна моя помощь, говорил о том, что влетит именно мне, если он опять сляжет, рассказал мне про иммунитет, и почему его нужно укреплять, а также про то, что мне следует укрыть его от дождя, пока он не всыпал мне по первое число. А потом он поскользнулся.       Я абсолютно не внимал его воплям, так как из мстительности не хотел ему помогать. Натаниэль так увлёкся озвучиванием своих страданий, что совершенно не заметил огромную грязевую лужу около обочины. Именно в эту лужу он прямиком и угодил. Во время его душещипательной исповеди я только и делал, что старался сдержать смех. Но когда Натаниэль принял освежающий душ, меня прорвало. Я выпустил из рук пакеты со всевозможными лекарствами, и оглушительно расхохотался, тыча пальцем в мальчишку. Его дорогое пальто превратилось в тряпку, по плечам стекала грязная вода, но главное, что от отчаяния он даже не встал из лужи, продолжая там мокнуть, усугубляя и без того своё не ахти какое положение. Глаза Ната с угрозой сверкали из-под испачканной чёлки, и мне пришлось ему помогать, чтобы потом реально не влетело. От обиды он не сказал мне ни слова.       Я ещё не мог прекратить хихикать, отчего Натаниэль едва ли не трясся от злости, молча сверля меня взглядом. А может быть, ему просто было холодно. Я выволок его из лужи, всего грязного, мокрого и дрожащего, позади нас, подхватываемый ветром, картинно летел зонтик. Затащив горе-волшебника под первый попавшийся водосток, я частично смыл с него грязь, дабы привести в более-менее нормальный вид. Первые минуты мальчишка не рыпался, стойко снося унижение, но потом забрыкался и чуть не заехал мне в глаз, поэтому пришлось его отпустить. Мы шли немного поодаль друг от друга, Ната, как мне показалось, пробило на икоту, он обхватил себя руками в попытке согреться. А потом я повёл себя странно, поддавшись какому-то малопонятному чувству.       Как я понял, Натаниэль был зол на меня достаточно, чтобы послать прямым текстом, однако всё моё раздражение куда-то улетучилось. Я укрыл его Щитом, подошёл поближе и как-то неловко обнял за плечо, пуская волны тепла ему под одежду. Мне тогда и в голову почему-то не пришло, что я мог запросто перенести его домой, но мы по-прежнему шли по мокрой улице, защищённые от дождя.       — А знаешь, Нат, до этого момента я и подумать не мог, что когда-нибудь повеселюсь с тобой.       Он зыркнул на меня ещё раз, и грозным, как ему казалось, голосом попытался командовать:       — Сейчас же оставь меня в покое. Твои мерзкие шуточки не пройдут тебе даром. Убери руки, демон!       От Натаниэля запахло палёной сухой грязью. Жуть. А он ещё и сохранить роль грозного хозяина старался, вызывая во мне лишь новый приступ смеха.       — Доберёмся до дома, я тебе покажу… Я тебе покажу.       — Ага, — я хмыкнул, — обязательно покажешь. Сначала переоденешься, примешь душ, обсохнешь, прочитаешь инструкцию к лекарствам на пятьдесят страниц, а потом, конечно…       — Я твой хозяин, — прогнусавил Натаниэль так, будто стоял перед могилой, — и ты обязан мне подчиняться.       — В пределах пентакля, — парировал я.       — Всё равно я не оставлю это так просто… Да убери ты руки! — а сам прижался ко мне теснее.       И именно в этот момент во мне поселилась эта странная, нелепая симпатия к нему. Чувствуя всей своей сущностью злость, замешательство и обиду Натаниэля, я внезапно ощутил удовлетворение и прижался к нему в ответ…       Как оказалось, я опять настолько ушёл в воспоминания, что не сразу услышал, как Натаниэль говорит с кем-то по телефону. Причём, его голос настолько был пропитан приторной учтивостью, что тут даже к гадалке не ходи, что он треплется с кем-то из коллег.       — Так это вы присылали мне беса?.. Да, я получил… Обязательно буду… Как вам сказать, у меня есть ещё время, не всё потеряно… Да, это всё замечательно… Да. Я буду не против. Спасибо вам за хлопоты, вы столько сделали для меня, Квентин… Нет, не умаляйте своих заслуг, — Натаниэль как-то неловко посмеялся, — ваша компания доставит мне удовольствие. Значит, договорились. Всего хорошего.       Повесив трубку, Натаниэль вздохнул так тяжело, что мне стало его жаль. Бедный мальчик, живёт припеваючи в своём особняке, ходит в наскучившие дорогие рестораны, каждый день преодолевает путь от дома до работы на своей машине, всё время повелевает духами у себя под рукой, господи, как же ему сложно и тяжело живётся, уму непостижимо.       На кухне какой-то бес ругнулся так заковыристо и громко, что мне пришлось его шугануть, чтобы он не мешал хозяину постигать глубины своего шкафа. Прошло ещё несколько бесполезных минут. И мне стало интересно, чем там мальчишка занимается. Нет, он и раньше проявлял признаки душевного нездоровья, но теперь, судя по всему, наступило обострение. Оказавшись перед его спальней, вход в которую всегда безвозмездно награждался громкими визгливыми протестами, в этот раз я не услышал ничего, кроме шелеста одежды. Я облокотился на скрипнувшую дверь. На мой скептичный взгляд Натаниэль никак не отреагировал, продолжая вертеться перед зеркалом. Блага цивилизации докатились до моего хозяина в первую очередь, поэтому зеркало было вделано не в стену, как у всех нормальных людей, а в дверь шкафа. Хотя дело его.       Скривившись, я осмотрел комнату. Задёрнутые шторы, пустые пакеты на полу, куча шмоток на кровати, валяющаяся около стены ваза. Так вот что катилось по полу. В общем, обстановка меня ничем не удивила. Сам же Натаниэль стоял, по пояс в шкафу, в одной рубашке, из-под которой выглядывало голубое бельё. Я ещё раз скрипнул дверью.       — Да, Бартимеус, чего тебе?       Любопытно.       — Знаешь, Натаниэль, вот сейчас, когда ты так поглощён своим делом, мне хочется спросить кое-что…       — Нет, в Иное место я тебя не отпущу. Пока что.       — Попытаться стоило, — я вздохнул. — Но в этот раз речь была не об этом.       Натаниэль удивился. Он вынырнул из недр шкафа и вопросительно на меня посмотрел.       — О чём же тогда? Я только это от тебя и слышу…       — У тебя намечается какое-то важное событие? Вроде дня рождения собаки Мортенсена?       — Зачем тебе знать о моих важных событиях? — Натаниэль прищурился.       — Чтобы успеть придумать, как тебе подгадить, — я изобразил на лице самую шкодливую улыбку, на которую только был способен.       — Бартимеус, сколько можно действовать мне на нервы? И не скрипи дверью! Не мешай мне, я занят.       — Ревизия в самом разгаре. Продолжай в том же духе тратить силы и время на то, чтобы поменять местоположение абсолютно одинаковых вещей в третий раз. Это действительно важно, потому что в Уайтхолле на тебя так не плевать, что все офисные мыши научились различать двести оттенков твоих синих галстуков… Ого, а это что такое?       Я заметил на тумбочке какую-то разукрашенную бумажку. Натаниэль подскочил ко мне сию же секунду.       — Не трогай!       Однако бумажка, оказавшаяся цветастым конвертом, уже была у меня в руках. Уворачиваясь от тщетных попыток Ната вырвать его у меня из рук, я успел вынуть письмо и прочитать, что там. Квентин Мейкпис приглашал Натаниэля на бал, который завтра будет торжественно открыт в девять часов вечера, и настоятельно рекомендовал быть вовремя, и с подружкой. Около слова «подружка» была нарисована какая-то мерзкая рожица. Я усмехнулся. Хозяина приглашали не официально, а вот таким вот фамильярным способом, и он до сих пор думает, что его во что-то ставят? Наивный.       — Бартимеус! Ты что себе позволяешь?       — Ты реально собрался туда идти? — я едва не рассмеялся, обернувшись к нему. — Что-то рядом с тобой никаких «подружек» я отродясь не видывал. Поставишь себя в неловкое положение. Придётся Шоготу превращаться в длинноногую блондинку с третьим размером… Или какой там типаж любят все подростки.       При упоминании фолиота Натаниэль покраснел от злости и выхватил у меня из рук своё драгоценное письмо. Какой же он забавный.       — Зато ты останешься здесь и будешь весь день заниматься уборкой в подвале. Это тебе в отместку за поведение, — он отвернулся. — Уходи, я и без тебя справлюсь.       Я пожал плечами и гордо удалился. Из интереса постояв на лестнице ровно четырнадцать секунд, я услышал, как Натаниэль чертыхнулся и пошёл за мной.       — Бартимеус, — смотря на меня сверху-вниз, он скрестил руки, — мне нужно выбрать костюм.       Я снисходительно улыбнулся. Только из-за желания посмотреть, что из этого всего выйдет, я не отвернулся от Натаниэля, более того, реально собрался ему помочь. Ужас, до чего я докатился.       — А я здесь при чём?       — И выбрать мне его поможешь ты, — с нажимом произнёс он.       — Знаешь, Мэндрейк, — так же манерно ответил я, — вызови любого второсортного беса. Он тебе поможет в деле примерки больше, чем я. У вас, по крайней мере, вкусы совпадут.       — Ты же знаешь, что твои насмешки я терплю до поры до времени? — он сжал ладони в кулаки.       — О да, ещё топни ножкой, гроза окрестных магазинов.       Нат закрыл глаза, медленно вдохнул, медленно выдохнул.       — Я позвал тебя только потому, что доверяю тебе в выборе одежды. Моей одежды.       — Даже при всём моём к тебе уважении?       — Уважением тут даже и не пахнет, зато на дне Темзы кое-что лежит, Бартимеус…       — Серьёзно, Нат? — я нахмурился, обернувшись к нему. — Ты угрожаешь мне заточением, если я не подберу тебе один вшивый костюм, в котором ты пойдёшь завтра на бал? И накинь уже что-нибудь, иначе я ослепну от зрелища твоей…       — Бартимеус! Или да, или нет.       — Ты не оставляешь мне выбора. Придётся собственноручно обречь себя на муки модного приговора прямо у себя под носом. О да, конечно, я мечтал об этом всю свою жизнь…       Идя за Натаниэлем, я не испытывал ничего из озвученных мною чувств. Однако примерка началась хмуро и как-то холодно. Натаниэль почему-то не восторгался моим гениальным талантом комбинировать его одежду, делая из самой скучной и одинаковой палитры целую гамму привлекательных образов. В конце концов он велел мне засунуть магию и иллюзии в одно место, и работать с тем, что есть. У меня упало настроение.       — Серую мышь и ту наряжать интереснее, чем тебя.       — То есть, по твоему, на бал мне следует идти с перьями и в зелёных штанах?       — Зато они отлично будут гармонировать с цветом твоего лица.       Он швырнул в меня какой-то малопонятной тряпкой. Я отвернулся.       — Ты не разбираешься в моде. Нечего было меня звать.       — А ты… а ты только хвастаться и умеешь!       — Ладно, шутки в сторону. Мне надоело с тобой возиться. Сам-то ты чего хочешь?       — С этого и надо было начинать, — обиженно буркнул он. — Мне хочется, чтобы костюм сидел на мне, будто повседневно, но в то же время как-то по-особенному. Чтобы была классика, но чувствовалось, что это бал, а не совещание. А ещё, чтобы костюм не стеснял движений.       Я сделал задумчивое лицо.       — Есть у меня на примете один фасончик…       Натаниэль выжидающе на меня уставился.       — Он тоже не стесняет движений, на совещание в нём не пойдёшь.       — Ну, говори!       — Скажи, Нат, ты бывал когда-нибудь в Шотландии? Национальные костюмы должны были запасть тебе в душу. Чего стоит один только килт.       Мальчишка смотрел на меня несколько секунд, после чего схватил вешалку и попытался меня ею избить.       — Злокозненный демон! Чтобы я ещё раз поверил тебе! Думаешь, тебе это пройдёт даром…       Я схватил его руку, собирающуюся обрушить на меня удар, и с силой припечатал его к шкафу, почти обездвижив. Он больше не предпринимал попыток вырваться, явно ошеломлённый таким внезапным поворотом событий, поэтому всё, что ему оставалось делать, это хлопать глазами. Мы находились очень близко друг к другу, именно потому, наверное, у меня из головы вылетело всё, что я только что хотел сказать. Натаниэль пугливо и часто дышал прямо на меня, не отводя взгляда от моих глаз. Только когда он что-то неразборчиво прохрипел, до меня дошло, что я слишком сильно его зажал.       — Дух, — запоздало и не к месту брякнул я. — Не демон. Я же говорил тебе.       Кажется, Нат испугался. Он пнул меня в колено, и я отпустил его руки, потому что ещё чуть-чуть и пауза стала бы неловкой. Он затравленно на меня глянул, однако отошёл к кровати, взял какой-то пиджак и, прокашлявшись, безэмоционально сказал:       — Как думаешь, к каким брюкам он подойдёт?       — Мы остановились всё-таки на брюках?       Натаниэль стоически промолчал, но я всё равно заметил, как у него дёрнулся глаз. Я подошёл к кровати и взял в руки рубашку с огромными рюшами на манжетах и высоким воротником. Мальчишка оживился.       — Что, эта подойдёт? Моя самая любимая, я её надевал только на…       — Безвкусная тряпка, — я скомкал его «любимую» и зашвырнул за спину. Нат проводил её взглядом, после чего навсегда охладел к рюшам. Хорошо, что не ко мне. А может, я ошибался.       После душещипательных разногласий в выборе одежды, который Нат «доверил» мне, мы, наконец, сошлись на классическом костюме — брюки-дудочки, белая рубашка с чёрной бабочкой и укороченный сюртук. [Натаниэль, правда, сначала захотел красную рубашку с жилеткой, и на моё «ты же будешь похож на Дракулу!» побледнел ещё больше и взмахнул своими длинными патлами.]       — Среднестатистический министр с убогим чувством юмора и стиля, — вынес я вердикт, стоя за спиной Натаниэля и разглядывая наше отражение.       — Конечно, — невозмутимо согласился он. — Ведь мне помогал ты.       Я с добродушно-угрожающей улыбкой положил ему руки на плечи, слегка сжал. Мальчишку перекосило.       — Ты не представляешь, чего стоит моя помощь, тем более добровольная.       Картинка в зеркале была на редкость отталкивающая, поэтому я оставил Натаниэля и уже был около двери, пока мне в голову не ворвался интересный вопрос. Мне снова стало весело, я вернулся, уселся на кровать, прямо в кучу рубашек и штанов. Натаниэль старался не реагировать, продолжая теребить бабочку, словно с ней случилась катастрофа века.       — Нат, а ты танцевать умеешь?       Он обернулся и посмотрел на меня так, будто я был самым глупым существом на свете. С неудовольствием я заметил, что подобранный костюм сидит на нём отлично, однако восхищаться его фигурой было не в моих планах.       — Что за чушь? — невпопад спросил он.       — А чем ещё люди занимаются на балах?       — Ну, беседуют…       Я рассмеялся.       — Нат, на балах люди танцуют и хорошо проводят время. А ещё пьют шипучую редкостную гадость, как она называется…       — Шампанское, — подсказал он и отвернулся. — С чего ты вообще решил, что я не умею?       — По тебе не скажешь.       Мне показалось, что Натаниэль оскорбился, по крайней мере, он ничего не ответил. Ладно, подумал я, если в омут, так с головой.       — Поздравляю, ты выиграл эту жизнь, я, так уж и быть, помогу тебе, вставай сюда.       — Но я не просил ни в чём помогать…       Я бесцеремонно дёрнул мальчишку за руку. Его огромные глазищи выражали замешательство и тревогу, и я поскорее прижал его к себе, чтобы избежать всяких нелепостей, вроде его попыток покалечить меня.       — Не знаю, да и знать не хочу, как ты будешь решать вопрос с «подружкой», но научиться танцевать я тебе помогу. Давай сюда руку. Да не дёргайся ты!       Натаниэль стал похож на вампира, он ещё больше побледнел, и было у меня ощущение, что в руке я держу не ладонь, а дохлого леща. Наконец, мальчишка очнулся и с таким презрением уставился на меня, что я понял, — сдавать позиций он точно не собирается.       — Учи, — прохрипел он, словно старый дед, отягощённый простудой.       Запоздало подумав, какого хрена я делаю, я велел ему положить руку мне на талию.       — Да не левую!       — Не ори на меня!       Я сто раз пожалел, что ввязался в это. Но на задворках моего сознания маячила догадка, что Нат, вернувшийся с бала опозоренный, станет срывать злость не на фолиотах, а на мне. А мне лишних Игл было совсем не нужно. Поэтому я стойко конструировал нашу начальную позицию, пока она не превратилась в более-менее приличную, однако всё равно колыхающуюся как ромашка на ветру.       — Шагни вперёд левой ногой. Мы должны двигаться по квадрату. Ты ведущий, я… то есть, твоя будущая партнёрша ведомая. Подними руку повыше. Выпрямись, держи спину… ровнее. Горбишься как гном, как я раньше не замечал.       — Бартимеус…       — Ладно-ладно. Шаг одновременный. Считай, что мы в верхнем углу, теперь левой ногой по диагонали. Ты что, лужу перешагиваешь? Размахнулся. Теперь вправо… Давай-ка теперь сам, я гляну со стороны.       Оставшись без моей поддержки, Натаниэль закачался, стоя в непривычной для него позе. Его лицо сморщилось, Нат явно пытался вспомнить, чему я его учил минуту назад посредством пинков и тычков. Первый самостоятельный шаг он сделал так, будто шёл по краю обрыва. Меня пробило на умиление, однако я провёл рукой по лицу и сообщил:       — Сверчок на лыжах, боже ж ты мой. И на что я трачу свои силы?       — Тебя никто не заставлял, — обиженно просипел мальчишка, старательно пялясь в стену.       — Действительно, и зачем я с тобой вожусь… Иди сюда. Давай заново.       Целый час мы с Натом убили на технику, как держать руки, как ставить ноги, куда идти и как смотреть, а также в силу моей щедрости и Иллюзий ему удалось поучиться маневрировать между быстро кружащимися парами. Дальше было лучше. Натаниэль преображался на глазах, ему так не хотелось уступать мне, что он изо всех сил схватывал на лету всё, что я говорил и делал. И если до этого воодушевляющего урока Нат был похож на потрепанного жизнью отталкивающего, жалкого подростка, то теперь в нём что-то изменилось. Он заулыбался. И даже не обращал внимания на громкие возгласы бесов с первого этажа о том, какое их хозяин некудышное чмо.       Почти с наслаждением наступая при каждом новом круге на рубашку с ужасными рюшами, валяющуюся на полу, я подумывал о том, в какой момент всё стало так хреново, что я танцую с Натаниэлем гребаный вальс в его гребаной спальне, и мне кажется, что его волосы вблизи не такие уж и ужасные. Его лицо было каким-то умиротворённым, не искажённым бешенством или недовольством, и я впервые заметил, какие же, на самом деле, тёмные его глаза.       Иногда у нас случались разногласия. Нужно было помнить, что мне приходится его учить, поэтому слишком широкие шаги или до небес поднятые локти больно били по моему чувству прекрасного. И мы раз за разом повторяли одно и то же, лишь бы Нат в точности запомнил схему вальса и всякие мелочи, из него вытекающие. Изредка мы отражались в зеркале, и я ловил его напряжённый и восторженный взгляд, которым он меня едва не прожигал.       Мне абсолютно не хотелось строить из себя его подружку, поэтому я даже с обликом не заморачивался, пусть не тешит себя обманными надеждами. На улице уже сгущались сумерки, когда Натаниэль выдохся и отправился наводить марафет. Я же уходил на ночной полёт с чувством наполовину выполненного долга.