Shougun

— Сеньорита Аларкон, к Вам посетитель, — Джун была тиха и деликатна, как и всегда. В своем быту Токио предпочитала мужскую компанию, потому как прекрасно осознавала, как ею управлять. Так продолжалось недолго, ибо вскоре прилетел «нагоняй» от Профессора в форме мягкого укора: «Это выглядит очень странно и привлекает много внимания — срочно разбавляй свой штат». Тогда-то и появились несколько девушек, среди которых оказалась и Джун. Силене она очень импонировала тем, что не лезла, куда не надо, не отвлекала «самураев» (лишь Токио разрешалось грешить подобным), и не отсвечивала, когда настроение случалось ниже плинтуса. Сейчас Джун застала начальницу в максимально расслабленном состоянии — она сидела в своем излюбленном кресле, закинув ноги на стол, попивала из бокала мохито, — к слову, японцы совершенно не умели его делать, — и пролистывала статистические опусы Профессора (он вообще имел обыкновение чуть ли не каждую неделю выдавать подопечной структурированный отчет ее деятельности, где по полочкам раскладывал все плюсы и минусы стиля ведения дел, исправно превращая грозную главу «самураев» в неопытную студентку). Аккуратно отложив папку, Силена закинула руки за голову и потянулась, прошептав: — Впускай. Девчонка посторонилась, освобождая место невысокому парню, едва затащившему в кабинет внушительный букет диковинных цветов, вмиг распространивших по кабинету сладкий медовый запах. — Джун, что это за цветы? Девушка что-то защебетала, обратившись к курьеру. Силена рывком поднялась из-за стола, и обошла его, присев с краю. Прищурившись, стала разглядывать гостя (интересно, где-то на нем может быть жучок или камера слежения?), чем изрядно заставила того понервничать, ибо бедняга и так прошел все стадии проверки на пути, пока не добрался до «босса». — Анемоны. Я не знаю таких, Рейна-сама, впервые вижу. Мне даже кажется, что они не отсюда. — Даже так? Мне, стало быть, надлежит ощутить себя особенной. Дайте-ка сюда. Оливейра прижала к себе совершенно невероятное собрание из ярко-красных цветов, один вдох аромата которых перенес ее из шумного и пыльного города на берег реки или даже моря, к домику в красивом саде, где растут такие редкие создания. Образ нахального хакера, мелькнувший в сознании, дополнил картину, потому что ей показалось, что такое вот место — это его рай. В то время, как ее — этот самый город, в котором началась другая жизнь. — Какого хрена? — чертыхнулась Токио, недовольно поморщившись. Не зря Профессор как-то обронил суждение о том, что человеческий мозг слишком схож с компьютером… Иначе, как можно объяснить столько мыслей об этом малолетнем засранце? Вирусным проникновением, не иначе. Троянским конем? (как назло, все названия вирусов резко стерлись из ее памяти). Вспыхнув от распаливших мыслей, Силена подлетела к окну смертоносным вихрем, распахнув его настежь. Ее лицо пылало выражением непоколебимой уверенности и желанием проучить — за кого он вообще ее принимает, за старшеклассницу? Тонкие изящные руки, обтянутые кожей дорогой курточки, сведенные вместе, — как ствол М-16, — вытягивают букет из окна над пропастью, отпуская его, словно выскользнувшую пулю, в свой стремительный полет. Глаза Токио следят за улетевшим знаком внимания с какой-то долей мелькнувшей грусти, но после она ухмыляется, прижимает ладонь к губам и шлет вслед воздушный поцелуй — идеальное завершение преступления (Берлин бы точно оценил, чертов перфекционист). По итогу даже возникает некое восхищение эстетической составляющей своего порывистого поступка: — Красиво… Словно пылающая комета… Там была записка? Подайте. Не отрываясь от созерцания, Силена протянула руку, и, когда в нее лег небольшой картонный квадратик, подошла к столу и вытащила ручку. «И это все? Старайся лучше». Вместо подписи — отпечаток ярко-красных губ. Курьер, как и положено, эмоций своих не выдал, но явно выругался про себя. И наплевать. — Благодарю за услугу. Вы свободны. Джун, верно прочувствовав атмосферу, поклонилась и попятилась в сторону выхода. Когда все лишние испарились из ее владений, Токио в излюбленной манере вновь сложила руки на груди, — вдоль них, под покровом верхней одежды, все еще носились энергетические всполохи последнего «выстрела», — и подошла к окну снова, оглядывая тротуар напротив. Может быть, это была всего лишь игра воображения (любимая забава «желаемое за действительное»), но зоркий глаз буквально «выхватил» Кортеса недалеко от ее любимой кофейни — насупившегося, в защитном жесте сложившего руки на груди, с прищуренными глазами. «Солнце сегодня такое яркое. Наверное, его лучи смотрятся в твоих волосах, как искусство, Анибаль». Силена встрепенулась. Ее размытое дневным светом отражение едва угадывалось на поверхности стекла. Усмехнувшись, она легким движением поправила прическу, постучала пальчиками по губам, будто корректируя слой помады. Чмокнув свое отражение издалека, вновь окинула быстрым взглядом улицу, но ее видения как ни бывало. — Вот и правильно, мальчик. Возвращайся в песочницу, копать ямки. Пока я не вырыла для тебя настоящую. В этом была вся она — храбриться и пытаться обвести судьбу вокруг пальца своим бравым настроем, когда та уже нагло вытянула из колоды главные козыри и перекинула их оппоненту. Но Дама Пик никогда не пропускала ходов и всегда была в игре. По какому бы краю пропасти проигрыша не лавировала.

***

— Барабан меньше стандартного? — разобрав пистолет, Токио хихикнула, словно маленькая девочка, задумавшая шалость. Никто вокруг, естественно, ничего не понял, но это и не требовалось — вот бы увидеть, как на это отреагирует заказчик! Аккуратно уложив оружие на бархатную подкладку и прикрыв крышку коробки, брюнетка обернулась к охранникам, сияя широкой улыбкой. Правда, ответом были стандартные непроницаемые лица, ничего нового. Скривив губы от огорчения, она махнула рукой: — Я как будто хозяйка дома восковых фигур. Акайо, Йошито, Кэтсуо, Вы когда в последний раз отрывались так, чтобы на утро голова гудела? Согласна, этим сакэ уже не напиться, но мы же, мать вашу, в Сибуе! Самом тусовочном районе! Тут всегда тьма туристов, тотальное отсутствие сна и тишины! И как же, блять, так получается, что я — владелица ночных клубов, дохну от скуки? Во время своей пламенной речи, сопровождавшейся взмахами рук, целой гаммой эмоций на лице (от хмурости до тотальной ярости, а после — изнеможения), — как же еще пробить эти японские бетоноукладчики? — она ходила от одной молчащей махины к другой, злясь еще больше вновь из-за отсутствия реакции. Понятное дело, что вся суть в менталитете, но они здесь что, сука, все от рождения на транквилизаторах? Почему именно ей Профессор доверил эту страну, этот город, этих людей? Тут же где-то внутри противный едкий голос зашептал, что и дураку ясно, куда надо отправлять несдержанную, порывистую девчонку, которая рушит все, за что ни возьмется — либо на тот свет, либо в Японию. Только терпеливым и уравновешенным японцам по силам ее выдрессировать, не лишившись рассудка и рук. Силена нервно рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Помотала головой из стороны в сторону — нет, этот мир от нее так легко не отделается. — Сеньорита Аларкон, созвон с командой и Профессором через полтора часа, Вы не можете его пропустить, — заскрипел Акайо внезапно таким голосом, что вздрогнули барабанные перепонки, проводив взглядом прошедшую мимо него начальницу. Стоя возле двери и сжимая в руках куртку, босс, сузив глаза от раздираемых ее сущность ехидных замечаний, проговорила: — Я ничего не пропущу, просто хочу прогуляться. Если увижу, что кто-то за мной пошел — устрою массовую кастрацию! И да, Акайо-сан… Тебе больше идет быть молчуном. Пощади мои нежные уши.

***

Туристы на вечерних улицах роились целыми потоками и смотрели на окружающее вокруг великолепие глазами разных оттенков и размеров, улыбались друг другу разными улыбками на лицах самых разных национальностей. Силена уже и забыла, каково это — испытывать что-то воодушевляющее от собственного окружения, потому что Токио стал ее персональной тюрьмой. Без суда и следствия. Хоть Профессор и клятвенно обещал ей скорую вылазку (или хотя бы банальную смену обстановки), это обещание все никак не приходило в действие. Нет, она глубоко уважала его за то, что чуть ли не за волосы вытащил когда-то непутевую Силену из пропасти, но как же ей хотелось встретиться с ним лицом к лицу, схватить за рубашку, хорошенько встряхнуть и прокричать: «За что? Я ведь способна на большее!» Толпа отрезвляла, воодушевляла историями, коих в ней водилась целая тьма, цепляющаяся за столь страждущее-открытую душу. Токио ощутила ноты того самого неописуемого детского восторга, когда впервые ты — за пределами родительского дома без надзора, и вольна делать все, что хочешь (пока таймер не оттикает положенные на прогулку 60 минут). На лице сама по себе зажглась улыбка — робкая поначалу, которая с каждым прохожим неизменно обращавшем на нее внимание, становилась все шире. Улица то сужалась, то расширялась — ежесекундно открывающиеся двери клубов и ресторанов выпускали на свободу обрывки разноформатных и разноголосых треков, и импульсы, сталкиваясь с Силеной, заряжали ее той, кажется, почти позабытой драйвовой энергией. Руки двумя утонченными изгибающимися змеями отозвались волнообразным движением на отголоски музыки чуть поодаль; голова вторила покачиваниями в такт с бедрами, вырисовавшими свой символ бесконечности в цифре восемь, — как бы ни старались обуздать ту дикую душу, которая жила в столь привлекательной и завораживающей личности, она не покорялась окончательно никому. И в этом была и оставалась константа — пусть тело было связано по рукам и ногам, душа оставалась свободной. Токио прикрыла глаза, бездумно отдавшись потоку танцующих прохожих под музыку бойких уличных музыкантов, уже не понимая, чьи руки держат ее за талию, чьи — по-дружески и по-доброму освобождают и пускают в одиночный танец, чьи — касаются волос и плеч, а чьи просто бьют током дежавю. Того самого, переносящего ее в прошлое недавней, кажется, «реальности», когда ее личный самурай держал ее в объятиях под ночным небом Гиндзы цвета индиго, усыпанном звездами. Она ограбили тогда пару богатеев, оставшись неузнанными, и всю ночь танцевали босиком на площади под игру уличной банды с гитарами и синтезаторами; они обнимались и целовались так, словно где-то глубоко внутри понимали, что это — в последний раз. Так и вышло. Спустя неделю (а может, и целую отдельно прожитую вечность) пуля прошла через его сердце, а ей едва удалось выбраться живой и относительно невредимой — любовь всей жизни Силены Оливейра ушла бороздить просторы космоса иных миров, оставив ей лишь память о себе, несбывшиеся мечты и рану на ее сердце. Тогда руку помощи протянул Профессор, но кто бы, joder, мог подумать, что жизнь снова сведет ее с Токио, как с закадычным другом. И, вроде, сейчас она очутилась здесь уже иным человеком с иными обстоятельствами, с иным статусом и деятельностью, но внутри себя все еще чувствовала Силену, лежавшую на мостовой под дождем рядом со своим самураем. «Время все расставит по местам» — звучал в голове голос ангела-хранителя. Она верила. Но время шло, а рубцы заживали очень плохо. Носить в себе живой труп было тем еще испытанием. По крышам торговых лавок закапал мелкий дождик, но танцующие не обращали особого внимания. С каждым мгновением его сила нарастала и это подействовало отрезвляюще: — Mierda, я опаздываю! Развернувшись, Рейна Аларкон стала быстро прокладывать себе путь обратно, в то время, как Токио отделилась, чтобы побродить по шумным улицам города, а Силена — осталась на мокром асфальте, пропитывать остатки живой души спасительным дождем. «Я не верила в раздвоение личности ровно до тех пор, пока не умерла впервые, а после — воскресла, уже будучи другой. Но почему никто не сказал, никто не предупредил, что отголоски жизней, оставшихся в прошлом, не дадут спокойно существовать в настоящем?»

***

Токио распахнула окна, впуская в свой кабинет пропахший дождем воздух. Благодаря прошедшей стихии людской гомон на улицах сбавил громкость, и в общем сравнении звучала почти блаженная тишина. Туфли на каблуках живописно улетели в угол, и Силена занялась волосами, подсушивая их полотенцем. Казалось бы, неплохо бы было навести марафет, но… для чего? Или кого? Глазки Берлину построить, Палермо побесить? Фу, какая мерзость. Включенный компьютер тихой мелодией оповестил о входящем вызове (черт, еще же десять минут!), и брюнетка подошла к нему, щелкнув по кнопке «принять», с улыбкой кивнув их связующему из Пакистана («прости, чувак, я не в силах запомнить Вас всех по именам»). — Кто там? — Сеньорита Найроби. В Вашем распоряжении десять минут, после я подключу остальных. — Быстрее-быстрее! — Оливейра захлопала в ладони и наклонилась над столом, пристально вглядываясь в экран. Когда картинка сменилась, и взору предстала широкая веранда, оформленная в черно-красных тонах, она не удержалась и воскликнула, — НАЙРООООБИ! — ТООООКИО! Губы, идеально прокрашенные нюдовой помадой, подались вперед, вытянувшись для приветственного поцелуя, и Токио охотно склонилась навстречу, чмокнув подругу через экран своими ярко-красными. Отпрянув, девушки рассмеялись и расселись по креслам. — О, я так соскучилась, просто с ума сойти! Стоп! У тебя что, волосы мокрые? Ты под дождь попала? — Да, решила без зонта прогуляться. — Как так? С тобой ведь всегда душка японец с выражением лица «меня огрели кирпичом»! Оливейра улыбнулась. Уж в этом была вся Найроби — заботлива и иронична сверхмеры. — Сегодня я гуляла одна. Я ведь кошка, помнишь? Черная кошка. А они гуляют сами по себе. Судя по лицу девушки, ей такое объяснение не слишком понравилось. — Халиль, ты слышишь меня? — внезапно нагнувшись к камере смартфона, установленного ранее на столе, Найроби почти легла на его поверхность и заигрывающе улыбнулась, — Токио цокнула языком и с улыбкой закатила глаза. — Знаю, ты там. Послушай-ка внимательно: если будешь подслушивать наш разговор с сеньоритой, я расскажу Профессору, ради каких целей ты держишь возле кровати фотографию Лиссабон. Где-то в Японии Силена поперхнулась, мгновенно захотев развидеть эту картину. Зажмурила глаза крепко-крепко, но в итоге не сдержалась и захохотала, запрокинув голову к потолку. Ей до дрожи не хватало Найроби — ее стремительного нрава, меткой иронии и дружеского плеча в пешей доступности. Однажды раз познакомившись, разузнав друг о друге (а по-честному, опустошив бар к хренам одного из ее клубов), они прочно и очень крепко сдружились. Ну ведь что может сделать двух чужих девушек друг другу почти лучшими друзьями, если не интимные объятия с белым другом после знатной попойки, придерживание волос на затылке и любезно подаренная упаковка обезболивающего с самого утра? Бонусом — невинные глаза и уверения, что Токио стекла, как трезвышко, перед Профессором в его утреннем чек-звонке? Правильно — ничего. Вот и здесь сработало. — Не кошмарь парня, Найроби. Пусть хоть помечтает. — Да похрен, пусть мечтает. Его вкус и так поставил жирный крест на его личной жизни. Ты скажи-ка лучше мне, детка, что с тобой происходит? Давно не помню на твоём прелестном личике столь удручающую мину. Кто обидел тебя, крошка? Не из-за хакера ли расстроена? Токио встрепенулась. На мгновение показалось, что вопрос задала не реальная Найроби, а ее вирусная проекция из недр сознания. Но все было реальнее некуда. И каждая секунда простоя убавляла градус убедительности столь ожидаемого ответа. Правда, стоило ли открещиваться? Вкратце пересказав историю про букет, без лишних комментариев о собственных реакциях, девушка стала ждать ответа, потому что брюнетка напротив принялась щелкать мышкой компьютера, что-то явно выискивая в интернете. — Я… — Ахренеть, Токио! Ты реально выкинула такую красотищу из окна? Кстати, кстати, на языке цветов эти значат: «ты мне нравишься, давай устроим шоу?»… Да ты явно разбила говнюку сердце. Помимо воли Силена все-таки улыбнулась, но тут же прикусила губу, даже щеку изнутри, изо всех сил стараясь натянуть на лицо безразличное выражение. Кажется, сеньорита Хименес еще не простила Кортесу бешеную поездку по всему Найроби за жучком, который якобы принадлежал ему, но на деле оказался в грузовике с детенышами зебр, который вез их в Национальный Парк. Ох, сколько матов тогда исторгла из себя Найроби… Без содрогания не вспомнить. — Он плохо старался, а я ведь прямым текстом заявила, что пусть сначала меня удивит! Вообще, что этот юнец может сделать для того, чтобы всерьез меня заинтересовать? «Ой, да кого мы обманываем, а? Хреновая из тебя актриса, детка» — шепчет Силена ядовито, пока Токио скалится, отступая в угол, и пряча за собой зыбкий образ Анибаля, обитающий в ее сознании. Перед экраном, откуда ни возьмись, внезапно появилась пачка чипсов, которыми Найроби тут же начала хрустеть. Токийская сеньорита изогнула брови в немом вопросе. — Что? Я ведь говорила, что на меня нападает жор по ночам! А насчет твоего актерского этюда… поверю в него не раньше, чем Палермо разлюбит свои бредовые планы и Берлина! Ой, доброй ночи, Профессор! А мы тут с Токио обсуждаем свои девичьи секреты. Какие у меня здесь хреновые мастера маникюра, Вы бы только знали! Слушайте, а может, я открою салон? Кто в долю? Экран поделился на секции, в которых сразу после Профессора поочередно появились Берлин, Манила, Богота и Денвер. — Токио! — радостно возопил последний и раскинул руки, как бы обнимал девушку вместо «привет», улыбаясь при этом на миллион ватт. — О, ну все, мы можем сворачиваться. Денверу больше никто не нужен, — хихикнула Манила. — Всем привет, рада видеть! — Ну, что у нас на повестке дня? Сеньорита Токио всей Японией сплела нано-сеть и изловила в нее Кортеса? Профессор может вздохнуть с облегчением? — тон голоса Берлина выражал крайнюю степень скуки и незаинтересованности, но все прекрасно понимали, насколько это не так и как сильно шуточки Анибаля ударили по вселенского размера эго мужчины. Силена моментально вспыхнула. Изо всех сил впившись ногтями в ладони, чтобы сдержаться и не устроить сцену, она едко ухмыльнулась и процедила: — Знаете, сеньор Берлин, кажется, у Вас в последнее время большие проблемы с Фортуной. Быть может, при первой встрече сыграем в русскую рулетку? Очень тонизирует. Богота громогласно рассмеялся, Найроби вторила более тихим смехом. Ржач Денвера Токио услышала аж из Японии. Даже Профессор хмыкнул, нервным движением поправив очки. Берлин, склонив голову набок, не сводил пристального взгляда с Токио: — Твой острый язычок когда-нибудь приведет тебя к серьезным неприятностям. — О, нет, я что, превращусь в Палермо? Или в одну из твоих пяти жен? А может, вообще стану шестой? О, Берлин, ты ведь знаешь, что английского короля, у которого было пять супруг, в итоге пережила шестая? С таким уточнением у меня даже не так трясутся в страхе коленки. — Черт подери, где поп-корн, когда он так нужен… — прошептала Найроби, подмигнув обратившему на нее взор Боготе. — Я… — Прекратите балаган! — тоном воспитателя в детском саду осадил всех Профессор. — У нас на повестке дня серьезные вопросы, соберитесь!

***

— Собственно, я доволен всеми и надеюсь, что в скором времени мы выберем время и место для встречи, — под конец беседы со своей «бандой» Профессор заметно расслабился и даже смеялся над некоторыми шутками. Пока вдруг внезапно не посерьезнел (у Токио аж сердце встрепенулось в тревоге). — Берлин, я забыл сказать. В среду у Рейны Аларкон прием в резиденции министра торговли Японии, и тебе, как важному представителю дружественной страны, необходимо там присутствовать для установления более тесных контактов. Это — очень серьезное мероприятие, так что, постарайся не вывести Токио из себя — я не хочу наутро увидеть новости о вооруженной перестрелке. Повисла гробовая тишина, во время которой Силена посмотрела изумленно на Найроби постепенно расширяющимися от ужаса осознания глазами. Сама Найроби резво нарисовала в воображении встречу Берлина и подруги, заведомо присвоила ей самый высокий уровень сейсмической опасности, но, собрав-таки остатки воодушевления, подняла ладони вверх, медленно опустила вниз и глубоко вдохнула, мол «тихо, спокойно, убить его — это не выход». Оливейра была в корне не согласна, конечно: — Ваш план мне не нравится, но я все же хочу уточнить, что здесь не принято ни с того, ни с сего представлять министру кого-то, даже если этот кто-то притаранит в подарок какую-нибудь вазу из рисового фарфора династии Гиндай! Судя по тому, с каким удивлением на нее взглянул Берлин — именно это он и собирался сделать. — Хм… — Профессор задумался. — И правда. «Пожалуйста, скажите, что просто неудачно пошутили». — Представь его своим кавалером. — По переписке? — Тогда будущим мужем, в конце концов! — Я протестую! Это воскликнул явно новый голос. Его едва расслышали с первого раза, но экран пошел рябью и поверх основного изображения появилась блеклая картинка, собравшаяся в… образ Кортеса? Кортеса, сумевшего пробиться на их зашифрованный канал связи? Да блять невозможно! — Могу вставить в общий эфир свое несогласие, Профессор? — Как ты нахрен это сделал? — воскликнула Найроби. — Ахренеть, парень, ну ты даешь! — захлопал в ладони Богота. — Теперь я начинаю Вас понимать, Профессор! Малой шарит! — ЧТО ЗА ХРЕНЬ? — присоединился к хору негодующих и Денвер. — Спокойно! — главный хлопнул в ладони, и сам слегка удивился, когда все резко затихли. Никогда не срабатывало до этого момента. — Господин Кортес, Вы решили почтить нас своим присутствием, я правильно понимаю? — Нет-нет-нет, Профессор, неправильно. Я не почтить решил, а уведомить. Я тут c перепалки сеньориты Токио и сеньора Берлина (на самом деле с девичьих секретов Найроби и Токио, но признаваться женщине, которая тебе нравится, в откровенном шпионаже за её личными разговорами — чревато одинокой старостью, так что Анибаль решил промолчать). Но это же полный беспредел! — Хм... Позвольте узнать, в чем же кроется беспредел? — Профессор щелкнул по очкам, ловко возвращая их на переносицу, и сосредоточенно уставился на парнишку, внутренне ликуя от осознания, что спец, прятавшийся от него так долго, сейчас уже на крючке, ибо не заметить эти взгляды, наполненные интересом, в сторону Силен, мог только дурак. А Серхио дураком не был ни в одной из своих ипостасей. — Невозможно заставить прагматичных японцев поверить в наспех придуманную легенду про романтические отношения между Силеной и Андресом, — Маркина прикрыл глаза ладонью и тяжело вздохнул; хакер в очередной раз вскользь указал на то, что он знает о них все слишком многое. — Ревнуешь, котеночек? — тут же встряла сеньорита Аларкон, и, нагнувшись, провела кончиком своего коготка винного цвета по личику парнишки. Тот замолчал, ощутив, как сердце пропустило удар. Чертовка волновала его даже через экран гаджета. — По крайней мере, я хотя бы знаю, что ожидать от Берлина. Мало кому сейчас удастся меня поразить. Глаза Кортеса наполнились обидой. Все же, не смотря на внешнюю браваду, он все еще был слишком мал для того, чтобы умело обороняться от нападок девушки, за спиной которой сотни взорванных городов тлели останками обгоревшей души и из ценностей осталось совсем немного. И тут обида сменилась решительностью и почти что жестким: — Ну, Ваше главное удивление еще впереди, сеньорита Токио. Картинка с лицом Кортеса пропала, вернув на экран привычное деление на окна, где сейчас красовались встревоженные лица членов банды. Все молчали, пока Силена молча анализировала конец столь яркого появления хакера. Позер или действительно человек слова? — Кто-нибудь скажет мне, что это было? — возмущенно воскликнул Денвер, и все ожили, продолжая беседы.