***
— Ты в порядке? — Мара вцепилась в запястье брата, пренебрегая его попытками уйти от разговора. Недовольство на лице Морока было видно даже в тускло освещённой пещере. — Да. — Если только в обратном, — тихо ответила на свой вопрос девушка. Морок вырвал руку из хватки и сбросил цилиндр на каменную глыбу. Привычное скудное обустройство пещеры, выбранной как временное убежище, сегодня разозлило его. — Собирай вещи. Мы уходим вечером. — Руки болят, — вяло воспротивилась Мара, расстроенная тем, что брат снова спрятался от неё за своим прагматичным безразличием. — Это нормально. — От того, что это «нормально», легче не стало. Мужчина через плечо посмотрел на девушку. За год она достаточно изменилась. Когда он нашёл её, Мара только вступала в период созревания, который продлился бы несколько лет. Вмешательство сил Смерти ускорило её взросление. Девушка вытянулась, чётче обозначилась женская фигура со всеми изгибами. Мара постоянно жаловалась на нытьё в мышцах, но в целом изменения проходили быстро и легко. Коротко обрезанные волосы заострили лицо, а память Смерти быстро оттачивала восприятие мира и ход мыслей. — Как омут, — описала однажды Мара переданные ей знания. — Пока не нырнёшь — не поймёшь, сколько знаешь на самом деле. — Часто «ныряешь»? — Сначала папа постоянно говорил что-то. Про Богов, про Навь. Но он почти не видел Земли, теперь ему редко есть что добавить. До сих пор для сестры было загадкой, почему именно она стала преемницей великого наследия Бога Смерти. Мара задавала этот вопрос чуть ли не каждый день. Морок имел подозрение на этот счёт, ссылаясь на то, что девочка была такой же аномалией, как он сам. Поэтому каким-либо образом упущенная в Явь энергия отца выбрала молодое тело с магическими наклонностями как носитель. Он никогда не озвучивал догадки вслух, чем расстраивал сестру. Но Морок был уверен, что узнать наверняка они не смогут, ибо Мара ничего не помнила о своей жизни до преображения, а значит теорию нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Попусту болтать просто незачем. — Поменяй бинты, — сухо бросил Морок. Белые перевязки от пальцев до плеч пропитались кровью и загрубели, осложняя движения рук девушки. Необходимость в них возникла не просто так. Морок не будет совершать ошибок отца, оставляя самых дорогих без подстраховки. То, что пока не прижилось на теле девушки и сочилось кровью, сбережёт её в нужный момент. Жизнь стоит гораздо больше, чем боль от того, что однажды её спасёт. — Бинты заканчиваются. Копии копий просто отвратительные! — пожаловалась Мара. — Не держатся и двух часов. Жаль, что мы не можем брать настоящие вещи. — Ещё одна причина, по которой мы должны выйти в город. — Город? — оживилась она. — Но это опасно! — Мне нужно тебя уговаривать? — выгнул бровь Морок, видя в этой параллели большую иронию. — Хм, зная тебя, «город» — это кладбище и сон в склепе на чужой могиле. Пожалуй, звучит не слишком дико, учитывая, что на нас охотится Пантеон. — Боишься, — улыбнулся Морок. — Нет. Просто не хочу нарваться на гнев Макошь. Мы с отцом знаем, каково это. Я пока не готова, — бросила девушка и стала снимать бинты с рук.***
Работник морга, мужчина средних лет, снял очки и близоруко сощурился, всматриваясь в часы на стене. Стрелки показывали половину десятого. Что ж, неплохо: он успел закончить вскрытие и заполнить документы, хотя не надеялся покончить с этим даже к полуночи. Прямо-таки чудо. Мужчина снял халат, собрал вещи, что-то напевая под нос, и вышел из кабинета. Пусть он и выполнил работу раньше, чем обычно, уходил он последним, если не считать вахтёров у входа в учреждение. Дверь страдальчески заскрипела на ржавых петлях и закрылась. Звякнули ключи, клацнул выключатель, пропищал спускающийся лифт — и кабинет вместе с близлежащими коридорами погрузился во мрак и тишину. Узкие окна кабинета выходили на проезжую часть. Одна из проезжающих мимо здания машин случайно осветила помещение светом фар. Ожившие тени потянулись от коробок, высоких шкафов, нависшей над разделочным столом лампы. Неподалёку от морга проехал трамвай, завершающий последний рейс за сегодня. Пол задрожал, тихо зазвенели склянки на полках. Запульсировала особенно тёмная тень в углу. Тьма стала собираться клубками, набирая черноты. Вдруг сгусток тьмы отделился от тени, как если бы гигантская пасть извергла его из себя. Богиня Судьбы неуклюже вылетела из разверзшейся дыры и впечаталась в один из стеллажей с жутким грохотом. Схватившись за голову, она проворно поднялась, дважды поскользнувшись на кафеле. Похрамывая, Пряха доковыляла до двери и кисло поморщилась. Перемещение по теням прошло отнюдь не гладко. И как только Повелитель Нави освоил этот трюк до столь высокого уровня, что использовал как преимущество в сражении? Кости ломило — верх унижения. Только смертные должны испытывать телесные муки! Выставив руки перед собой, как боец единоборства, Богиня перестала переселять все свои беды и начала выводить руну. После своеобразного перерождения пришлось принять то, что придётся научиться контролировать новые силы. Смерть не пользовался своим потенциалом напрямую, призывая его как подпитку для рун. Он прекрасно осознавал, что может сделать вырвавшаяся на свободу энергия, и к его наставлениям стоило бы прислушаться. Раньше Пряха не была заинтересована в заковыристых рисунках — от слова «совсем». Какой толк в придуманных смертными надписях, если Богу нужно рыться в обрывках ненадёжных знаний для их освоения? Но толк был. Мощь божеств использовалась в лоб: поток энергии посылался в объект и изменял его. Руны же в разы расширяли варианты применения сил. Более того, в теории для них не существует ограничений, ведь это лишь направляющие, которые можно подстроить под любой каприз. Однако год, потраченный на восстановление полотна истории, ушёл и на ознакомление с рунами. Первый прорыв в их изучении так облегчил восстановление нитей судеб, что вдохновил Судьбу развиваться дальше. Без использования рунекриптов она бы потратила десять земных лет вместо года, только чтобы Он разрешил ей отлучиться из Пантеона. Теперь же у Богини в запасе был короткий срок на свершение мести, чтобы своим отсутствием не навредить истории мира. Ну ничего, ей и не нужно многого. Земля — её угодья, Морок — единственная жертва, оставшаяся без укрытия и сородича. В запечатывании двери не было необходимости, ведь никто ничего не узнал и не услышал бы — Богиня об этом позаботится. Но если подвернулась возможность практиковаться в рунах, ею нужно воспользоваться. Руна была очерчена. Нестабильные золотые линии хватались за дверь, но держались, а значит, всё прошло успешно. Уголки губ дёрнулись в улыбке и снова сжались в линию. После гибели Смерти она не чувствовала морального удовлетворения ни от того, что частично восстановила справедливость, ни от того, что делала в целом. Все радости тускнели, надежды гасли. Оставалась только цель и пути её достижения. Богиня подошла к ячейкам хранения тел. В одной из них лежал труп, нить жизни которого она не обнаружила, но он «всплыл» при соприкосновения с судьбой патологоанатома. Вариантов было три. Первый: она вышла на след Морока и вычислила его недавнюю жертву. Второй, менее вероятный, но более желаемый: это было какое-либо погибшее божество, возможно, сам Морок. Мало ли что с ним произошло после череды стихийных бедствий? К тому же, он должен был принять гибель Смерти близко к сердцу. Будет обидно, если Маэстро умер не от её руки, но тем меньше моро́ки. Третий вариант заключался в ошибке Пряхи. Прошло всего ничего с момента её становления полноправной Повелительницей Нави. Она не справлялась, как шептали в её сторону выжившие нечистые твари. Из-за таких заявлений их и без того ограниченное число постоянно сокращалось. Гнев стало непросто контролировать, а бесы ежечасно нарывались. Что клинкам Богини оборвать нить мелкой сошки? Ничего не стоит. И вот она здесь, колеблется перед ящиком с трупом, боясь обнаружить, что нечистые говорят правду и она гонялась за собственной ошибкой. Богиня гортанно зарычала. Рывком открыла ящик, ломая герметичную дверцу. Холодный воздух вышел паром. Привязанная к ноге мертвеца бирка покачнулась. Тут же покачнулась Богиня. Не тот. Нить жизни этого человека истончилась, что говорило о необходимости отправить энергию на перерождение намного раньше. А ведь это должна была сделать Пряха. Она без труда чувствовала нить, находясь в такой близости с трупом, и была рада выплеснуть долю ярости, вырывая золотой клубок энергии из груди мертвеца. Захлопнув дверцу хранилища, она стала ходить кругами по кабинету, как бешеный зверь в клетке. Рычание вновь зародилось в горле, вырываясь наружу криком. Хоть печать на двери пригодилась… Слабое утешение, впрочем. Пряха задержалась у большого железного стола в центре комнаты, с отвращением смотря на своё размытое отражение на гладкой поверхности. В гробовой тишине часы на стенке отчётливо отсчитали пять секунд. Богиня втянула воздух и ударила железный стол со всей силой разочарованного Бога. Сталь тут же прогнулась и раскрошилась от воздействия не только грубой силы, но и магии, вложенной в удар. Как и на собрании «коллег-Богов» в баре, ей захотелось сравнять квартал с землёй. И в отличие от той встречи, сейчас её ничего не сдерживало. Причина этого желания крылась не только в разочаровании от того, что сегодняшний «невидимка» возник из-за её невнимательности. Жажда мести постоянно кипела в душе, ища, как вырваться на свободу. Промах стал последней каплей в переполненную чашу. Она закрыла глаза, фокусируясь на улице снаружи и смотря на мир одновременно сотнями пар глаз разных людей. Энергия собиралась в сжатых кулаках, золотые искры взвились в воздух, предвещая нечто большее. Она хотела только убивать, сеять хаос и выжигать города, пока вместе с одним из них не сгорел бы Морок. Воспоминание об удовольствии использования сил Смерти, самим Повелителем Нави, вонзилось в разум осколком и отрезвило. Разве она хочет всего этого?.. Чувство дежавю, странное само по себе, настигло врасплох. Хватка на обеих запястьях удивила ещё больше. — Что ты делаешь?! — зашипел Кронос, стоя за спиной. — Воздух кипит. Перестань подавать энергию. Сейчас же. — Я хочу сжечь этот город, — честно сказала Богиня, надеясь, что от правды станет легче. Но легче не стало. Наоборот, жажда убийства хотела занять все мысли, теперь, когда была признана вслух. Однако присутствие Бога Времени удерживало бурю. Сглотнув, Макошь поинтересовалась: — Как ты меня нашёл? Дверь запечатана… — Зачем Богу нужны двери? — Явно не чтобы стучаться, да? — Как будто я могу чего-то не знать, — прищурились жёлтые глаза. Макошь пожала плечами и высвободилась из хватки. Её пыл поутих, сменившись равнодушием. Не то, что хотел бы видеть Кронос, но уже лучше. Он мысленно поблагодарил Вселенную, что ему не пришлось снова сражаться с Богиней. Он не только не хотел отталкивать её от себя таким образом и лишиться доверия, но и встретиться лицом к лицу с новыми силами Макошь. Впрочем, сам факт изменений, которые в ней произошли, пугал его. Раньше он знал Богиню наизусть, понимал её поступки и малейшие намёки, а сейчас… Кронос посмотрел на застывшую у окна женщину, сжавшую подоконник так сильно, что он начал трескаться. Кусок голубоватой не то плоти, не то жидкости заполнял места соединения костей: кисти и локти. Даже с одеждой что-то изменилось. Чёрная накидка с мехом — траур вдовы. Знал ли он теперь Макошь? Осталась ли ещё под маской этой фурии его Макошь?.. — Может, хватит ломать кабинет? — вздохнул он. — Может, хватит мне указывать? — просипела Пряха, немало удивив Кроноса. — Я ожидал более тёплого приёма. — Бог вызывающе сцепил руки на груди. Помялся. Сдался и опустил плечи. — Ты уничтожила одного из сильнейших существ в мире, объявила об этом на собрании и заперлась в прядильне на год. — И? — Она искренне не понимала, чего он добивался. — Ты могла бы рассказать мне. Хоть что-нибудь. — При виде её безучастия в разговоре сама собой появилась знакомая броня холода. — Ладно. Я ухожу. — Нет! — Только присутствие Кроноса стояло между Пряхой и разрушением. Мысль о том, что он уйдёт, отозвалась болью ровно так же, как и мысль о последующем неловком разговоре. — И это всё? — А чего ты хочешь? Извинений за молчание? У меня есть долг. — Он важнее? — Всегда. — Тогда почему ты покинула Пантеон ради мести, когда угроза разрыва полотна не решена полностью? — Кронос шагнул ближе. — Если ты выбросила меня из своей жизни, это не значит, что я сделал то же самое. Часы пробили десять. На первом этаже зазвонил телефон, и высокий женский голос радостно защебетал о чём-то собеседнику на другом конце провода. Контраст этой беседы и диалога в кабинете патологоанатома не мог быть сильнее. Богиня шумно выдохнула и заявила: — Из-за тебя мы не поймали Морока раньше! «Так вот что её гложет». — Мы до сих пор его не поймали. И не только из-за меня. Никто не думал, что Смерть предаст наш уклад. — О, не впутывай сюда Смерть. Я говорю о нас. — Ты говорила о Мороке, — наклонил голову Бог Времени, выгнув бровь. — Почему ты никогда меня не слушаешь? — Она заговорила тихо и спокойно, в точности копируя Повелителя Нави. Кронос почувствовал, как внутри него что-то сжалось. — Ты отказался хотя бы попробовать выйти на след Морока, — продолжала Богиня. — Он ходил по Земле, пил энергию из Потока, был мне сыном, которого я старался беречь… — Макошь, Морок не твой сын, — сам не зная причин, мужчина перешёл на шёпот. Что-то в Богине коренным образом переменилось прямо сейчас, пока она погружалась в воспоминания. — Хвала Ему, что нет, — оскорблённо вскрикнула женщина. — Что за ересь ты несёшь! — Неважно, — бросил Кронос, зная, что в таком состоянии он не сможет с ней нормально поговорить. Оставалось ждать, когда Макошь закончит пересказ событий, наизусть известный им обоим. Но ей должно стать легче, и эта надежда удерживала Бога Времени от комментирования непостоянства подруги. — Продолжай. Ей не нужно было его разрешение. Негаснущая внутренняя ненависть снова стала жарким костром. — Мы столько могли бы сделать за то время, что Морок отнял! Отнял у меня! «Ты сама отняла у себя Время, — с вековой болью вдруг подумал Бог. — Просто ушла, не сказав ни слова». — Ты ведь не верил, что божество способно на предательство! «Предательство… Тебе ли о нём говорить?» — прокралась досадная мысль, и мужчина с ужасом осознал, что понимает выбор Смерти. Он предпочёл семью, какую-никакую, но семью. В отличие от Макошь. Богиня всегда казалась Кроносу необъяснимо уютной. Как искра во вселенском холоде; укрытие от песчаной бури, имя которой само время. Время — коварная вещь. Кажется, что оно лечит. На самом деле годы одиночества заставили Бога закопать в этих песках всё, что напоминало ему о Макошь. Лишь после долгого забытья он начал доставать свои чувства из бездонной ямы и изучать их по одному, чтобы не стало слишком больно и тяжело. То же касалось воспоминаний. Они ранили сильнее всего. С виду — родные, тёплые, дорогие, на деле — острое со всех краёв стекло. — Как же я хочу задушить Морока! Разорвать его нить жизни собственными руками! — не прекращала Пряха, даже не замечая перемен в собеседнике. Ему было знакомо то непреодолимое желание, о котором она говорила. И жар он испытывал тот же. Кронос желал прикосновений, что сводили с ума его и её. Молодым Богам было в новинку отдаваться пожару чувств, эмоций и желаний. Пантеон — место божественных воплощений, которые ничего не чувствуют. Поэтому Кронос и Макошь выбрали Землю. Люди урезаны в источниках энергии, но имеют неограниченный доступ к ощущениям буквально от всего. Принимая облики смертных, любовники успели попробовать многое, пока Богиня в один день не оставила Кроноса без каких-либо объяснений и закрылась в прядильне на века. Несмотря на развитый самоконтроль, Кронос покраснел, едва вспомнив об их бурных отношениях. Он давно признался себе, что хочет вернуть хотя бы толику того счастья. — Опять не слушаешь! — грубо напомнила о своём присутствии Богиня. Она с жаром махнула рукой в его сторону, и в тот же миг многоэтажное здание по ту сторону улицы накренилось и стало медленно заваливаться на жилые районы. — Макошь, — Кронос сглотнул. — Там… — Не перебивай меня! Всегда думаешь только о себе! Когда мне пришлось вернуться к прялке, ты возомнил себя жертвой. А каково было мне? — Макошь, обернись… — Я не хотела выбирать между тобой и долгом, но мне пришлось. И я получила только презрение! Я не хотела выбирать, слышишь?! — Обернись наконец! Богиня зарычала и, будто делая одолжение, быстро повернула голову, едва бросив взгляд на падающее здание. Секунду она молча смотрела на Кроноса, готовая возобновить истерику, но запнулась, обернулась и посмотрела более осознанно. — Нет-нет-нет! — Пряха сделала несколько пассов руками, и по улице раскинулась огромная сеть золотых нитей. Она всегда была здесь, паутиной оплетая планету, но показалась по воле творительницы. Даже Кронос, насмотревшийся на многие чудеса Богов, восхитился масштабами сети. Нити зашевелились под командами Богини. Дом сначала застыл в воздухе, а после начал выравниваться. Люди с раскрытыми ртами и включенными камерами на телефонах пялились на здание. В один момент они удалили видео и пошли по своим делам, навсегда забыв про обрушение. Золотая сеть над городом исчезла. Осталась только разбитая Богиня в кабинете морга. Эмоции взяли верх. Первым накрыло непонимание. Никто из Богов, из этих ничтожных эгоистичных созданий не мог осознавать вклад Богини буквально во всё. Она писала историю по Его указке всю жизнь, и что взамен? Раньше такие мысли не приходили к ней в голову, ведь слово «долг» успокаивало мятежный пыл, но сейчас это подвело её к черте, по ту сторону которой ждал страх. Даже не страх, а ужас, полное онемение и шок. Его глубины не передавали до щипания раскрытые глаза. Богиня стала неправильной. Она никогда не должна была быть такой. Какой именно? Макошь не находила ответа, даже впиваясь бледно-серыми пальцами в голову. Гнев на саму себя обрушился следующим, ведь какая-та её часть считала, что Пряха делает недостаточно. В какофонии голосов в голове Богиня не заметила, как сползла по стенке на кафельный пол. Что-то обожгло веки. Она отёрла глаза и с удивлением почувствовала влагу. Она забыла, что люди умеют плакать, и это отчего-то подтолкнуло её к ещё большим рыданием. Нужно уходить. Кронос не забудет ей это. Высмеит или унизит позже, упомянув, как она давилась слезами на полу в морге. Богиня воззвала к Проходу, потянулась к нему всей душой, лишь бы убраться отсюда быстрее и закончить шоу. Она приготовилась к перемещению на небеса, но ничего не произошло. — Нет, — сдавленно, но уверенно сказал Кронос. Над головой Макошь застыло жёлто-белое марево — открывшийся Проход, который так и не достиг своей цели из-за вмешательства сил времени. — Идиот! Ты потратишь всю энергию на его сдерживание! — с тревогой закричала она. Бог Времени не ответил, отсылая Проход обратно в Пантеон. Полупрозрачный Проход пошёл рябью и будто растаял. Кронос встал над Макошь, тяжело дыша. На её щеках ещё блестели слёзы, а всхлипы не собирались прекращаться. Она собрала всю волю, чтобы подняться с кафеля. Встала напротив Кроноса и посмотрела прямо в глаза. Дрожащим от слёз голосом задала всего один вопрос. — Зачем? Кронос порывисто притянул её к себе, не думая о том, что обнимает фактически мертвеца. Ему было всё равно, владела ли Макошь силами Смерти, или они завладели ею. Плевать, на небесах или на Земле они были бы вместе. Богиня судорожно вздохнула и уткнулась ему в плечо, не веря в реальность происходящего, и потому неуверенно обнимая мужчину в ответ. В её голове было столько сцен из жизни Смерти, и его воспоминаний, и её собственных… отличить их она уже не пыталась. Слёзы покатились из глаз, стекая на рубашку Бога. — Ты уже закрылась в прядильне однажды. Из-за меня или нет, но это больше никогда не повторится, ясно? — У меня есть руны, они помогают, — тихо заверила его Макошь, не очень понимая, что именно имеет в виду. — Но… Кронос, я не понимаю Его. — Богиня сильнее вцепилась в одежду мужчины. — Он всё видел, даже предательство Смерти, но не вмешался… Почему? — Нам никогда Его не понять, Он — это одновременно и Судьба, и Время, и Смерть. Он видит и знает больше, чем вся Правь. Больше никаких разговоров на эту тему — Его поступки обсуждать не нам. Макошь икнула сквозь стихающие слёзы и кивнула. — И никаких казней Богов, — серьёзно добавил он. Впрочем, в следующую же секунду его тон сменился на шутливый. — Смерть знатно морочил нам голову. — Если ты ещё раз пошутишь на эту тему, я закую тебя в цепи. — Звучит заманчиво. — И убью. — Будет слишком много мороки, — лукаво улыбнулся Бог, уворачиваясь от пощёчины и хватая Богиню за запястье. Он забыл, что вместо плоти там красовалась голубая светящаяся субстанция. Кронос тотчас отдёрнул руку — прикосновение обожгло холодом. — Никак не привыкну. — Он осторожно провёл рукой дальше женского запястья и переплёл их пальцы. — Ещё одна причина, почему не стоит пропадать даже на год. — Нити сами себя не направят. — Макошь вздрогнула от прикосновения его губ к шее. — Тебя ничего не смущает? — Только то, что ты ещё в одежде. — Ты знаешь, что в этих шкафах? — отстранилась от него женщина и руками повернула голову Кроноса в сторону холодильников, хитро улыбаясь. — Ну и что должно меня остановить? — Он положил свою руку поверх ладони женщины, прижимая к своей щеке. Макошь привстала на носках и хрипло, почти игриво прошептала ему на ухо: — Трупы. Она разразилась смехом, наслаждаясь удивлением, а затем и искренним отвращением, отразившимся на лице Бога Времени. — Какая… дрянь, — скривился он. — Не лучше Морока. — Скоро мы поймаем эту крысу, — слова прозвучали обещанием, связавшим Богов ещё сильнее. — Крысу? — повторила Макошь, пробуя слова на вкус. — Я давно хотела облегчить нашу задачу, но это выглядит как идеальное решение… Кронос не смог откреститься от страха, пробравшегося в его душу при виде безумных очей Богини. Он обнял её, пытаясь заглушить глас здравого смысла в голове: Макошь больше нет. Она умерла, когда убила своего друга и поклялась отомстить. Ты любишь призрака прошлого.***
Скрежет цепей вонзился когтями сокола в болящую голову. До чего же клетки смердят страхом жертв — вечным, пропитавшим стены тюрем и лица пленников. Нельзя было представить более непохожего на Пантеон места. Гниль, сырость, злость и магия сплелись в клубок и теперь сновали меж камер ядовитым зелёным облаком. Принять, что изгои находились на небесах, да ещё и в такой обстановке, было сродни безумству. Оно со временем почти всех и постигло. Хотя нет, поправил себя мужчина, что-что, а время никогда не заглянет в мрачные казематы. Осуждённые за воровство энергии изгои здесь навсегда. Каждый в чём-либо не угодил Богам. Будь то даже их дитя или просто вор энергии, он мог попасться на глаза другим мелким божествам, совершая преступление против порядка Пантеона. Стукачей было не пересчитать: они-то рады угодить Богам, сдавая тех, кто попал с ними в одну канаву, дабы получить смехотворную привилегию. — Прав ли кто ошибок не боится, — безэмоционально обратился пленник к стене напротив. — Вечность ловит на ладонь? — Он бредит, — с сомнением выдавила стена. Пленник погрозил ей пальцем. — Стать дураком мне здесь пришлось, хотя я вижу всех насквозь… — Он сильнее, чем притворяется, — поспорила другая стена явно мужским голосом. Пленник посмотрел на ту, что была напротив решёток, и если бы не пересохшее горло, пропел бы весьма мелодичнее: — Да, я с виду шут, но в душе король. И никто, как я не может! — С кем он говорит? — Начнём с того, что он ещё способен говорить. Его доставили из Гамельна восемь столетий назад. Пленник необычайно живо улыбнулся и обернулся к прутьям. Увидев две расплывчатые фигуры, он сначала слишком громко ахнул, а затем восхищённо продекламировал: — E buonasera signore e signori! Fuori gli attori! — Ты точно думаешь, что он притворяется? — Я в состоянии вправить ему мозг, и тогда он будет нам очень полезен, поверь. Пленник подошёл к решётке осторожно, но острое любопытство зажгло в его глазах искры разума. Богиня, которую он всё не мог узнать, откинула меховой капюшон с лица. Седая коса поначалу сбила его с толку, но мужчина как ошпаренный отскочил от прутьев, тыча пальцем на своего пленителя. — Пряха! Пряха! — Да. Пряха. Богиня Судьбы и Смерти. — Она сделала вид, что хотела протянуть сквозь решётки какой-то тонкий музыкальный инструмент, но под жадным взглядом пленника остановилась. — Ты ведь знаешь что это, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала Богиня. — Моё! — неистово завопил мужчина. Безумный клич эхом отскочил от каменных стен. — МОЁ! — Макошь, осторожнее. Я чувствую, как время не хочет к нему возвращаться. Оно считает его недостойным жизни. Да и я не думал, что ты примешь мои слова насчёт «крысы» так буквально… Богиня смерила Кроноса не самым добрым взглядом и вернулась к пленнику. — Ты хочешь вернуть себе эту дудку? — Моё! — Тогда ты должен помочь нам. Выследить одну крысу и привести меня к ней. — Дружелюбно говорила она. — Не справишься — и я отправлю тебя в Навь на вечные пытки. Что скажешь? Молчание. На измученном лице узника пролегла печаль, а позже — и гнев. — Мне больно видеть белый свет, мне лучше в полной темноте… Я очень много-много лет мечтаю только о еде… — Что он бормочет? — Понятия не имею. Опять бредит. Но узник впервые за последние столетия не бредил. Отсвет рассудка забрезжил на горизонте отчаявшегося сознания. Грязный пленник, чьи волосы сбились в твёрдые колтуны, а кожа облезла, вдруг начал лихорадочно размышлять. Чего он хотел? Мести. В первую очередь — Богам, которые осудили его за применение магии на детях и высасывании их жизненных сил. Он пытался выжить, но оказался слишком доверчив, поэтому стал лёгкой добычей божеств. Но теперь с Богами придётся сотрудничать, чтобы кого-то поймать. И к тому же, он получит своё самое драгоценное сокровище, верное оружие, любимого спутника обратно… Стоит ли игра свеч? Да, — буквально прокричала каждая клетка промёрзшего тела. — Да, — повторил он вслух. — Я же говорила, что вправлю ему мозг. У него получается связно думать и принимать решения. — Богиня оскалилась. — Он выбрал нашу сторону. — Ты правда предоставила ему выбор? — Нет. Он одержим местью. Теперь она просто направлена на Морока. Пленник ничего не понял из разговора, но увидел, как исчезают один за другим зачарованные прутья. Богиня что-то переплела в руках, какую-то золотую нитку, и его мысли прояснились, словно не было этих столетий в цепях. Получив обещанную дудочку, он не поверил своему счастью. Нежно прижав музыкальный инструмент к себе, бывший узник последовал за Богами прочь из тюрьмы. Вслед ему сыпались вопросы и брань, но впереди ждала свобода, мир без решёток, охота и месть. Крысолов хищно оскалился. Острые клыки зловеще заблестели в широкой — нечеловечески широкой — улыбке.