Гамельн. 26 июня 1284
Гамельн был зажиточным городом с не менее зажиточными бюргерами. По-над вымощенными булыжником улицам тянулись, тесня друг друга, измазанные известью дома. Деревянные ригели подпирали окна, складываясь в чёрно-коричневую сетку на белых стенах. По мере отдаления от большака и продвижения к ратуше, хромой мужчина собирал на себе все взгляды жителей славного Гамельна. Крысолов едва ли обращал на людей внимание. Что они для божества? Сосуды с энергией, серая масса, иногда — небольшая помеха, не более. Но Крысолов слишком молод, а склонность к авантюризму и магический голод смешались во что-то, очень близкое к безумию. Он шёл и тихо играл на потемневшей дудке, расписанной тонкими рунами. Весёлая ритмичная мелодия, разительно отличающаяся от настроения жителей Гамельна, в любой другой день зародила бы в сердцах людей такую же радость. Но не сегодня. Сегодня прошло два месяца, как Гамельн голодал. Чужая беззаботность вызывала зависть. Как может он, бродяга в петушиной одежде, радоваться, когда город разорили крысы, а чума уже притаилась у городских врат? Болезненные лица с павшими щеками и рыбьими глазами поворачивались вслед гостю Гамельна. Не было к Крысолову доверия. Так же, как и к его спутнику, оставшемуся в тени у большой дороги. Крысолов наигрывал озорные мотивы, пока не добрался до ратуши, гротескно-величественной посреди всеобщего несчастья. В другое время осторожные бюргеры поостереглись бы странного хромого: не доверяли они тощим бродягам. Но сегодня был не обычный день. Сегодня прошло два месяца, как Гамельн голодал. Крысолова приняли, как самого желанного гостя. Бюргеры быстро схватились за предложенную услугу — заветное освобождение города от полчищ крыс. Крысолов не мог не улыбаться. Он знал, куда и как давить. Беда Гамельна, выставленная на обозрение, была лёгкой мишенью. Как они с Мороком и предполагали. — Худ как жердь да и хром в придачу. Такой много золота не унесёт… — услышало божество торги за свою будущую награду, покидая залу. О род человеческий, всё меряет деньгами! Вот только Крысолову нужны были не они, а свежие, лоснящиеся от энергии души и пьянящий риск. Победа над крысами подарит горожанам мимолётную надежду, ни больше, ни меньше. Площадь открыла вид на мрачное и тяжёлое небо. Крысолов покрутил в руках дудку, что-то ласково шепча да приговаривая. Руны, высеченные на древке, вспыхнули, и всё заволокло плотным туманом. Вороны, облепившие шпили собора святого Бонифация, поднялись, закружили с зловещим карканьем. Парень в предвкушении скалился. Голод изжил благоразумие и у горожан, не видевших куска хлеба два месяца, у божества, последний раз принимавшего энергию полгода назад. Нужда — крайняя необходимость. Жажда энергии — одержимость. Крысолов, волоча больную ногу, мелодией приказал крысам следовать за собой. Твари хлынули отовсюду, наводнили улицы, канавы, крыши. Послушно полчища шли за чудным музыкантом до самой реки Везер. Музыка продолжала звучать, распространяться вокруг Крысолова магической сетью и чарами тянуть за собой. Наконец, опасность миновала, крысы канули в быстрых водах реки. Прихрамывая, божество вернулось в город, который быстро забыл беду. Ни судьи, ни бюргеры не потянулись к золоту, чтобы отдать Крысолову заслуженное, а подняли незнакомца на смех. Смелые шутки цеплялись за любую мелочь: лицо — серое, как у больного, взгляд — унылый. А что за тряпки надеты? Одна половина камзола чёрная, другая красная. Ну, циркач, право слово! В берете сбоку воткнуто перо — как у мерзавца-вора из какой шайки. Только дудку не коснулись насмешки. Энергия Потока, заточенная в артефакте, отталкивала, путала мысли в головах, шипела и дрожала вокруг музыкального инструмента плотной магической аурой. Как злая кошка, не доверяющая никому, кроме хозяина, дудка твёрдо лежала в его ладони. Крысолов слушал упрёки с растущей мрачной улыбкой. Глаза с призрачными зрачками щурились, что-то безмолвно обещали должникам. Пускай они увидели в нём свои же отражения, пускай презирали то, чем являлись недавно, подошёл завершающий акт спектакля. Ведь помощь Гамельну — ни что иное, как пьеса на потеху публике. Божество низшего ранга снова взялось за дудку. Ему не дали золото, как и предсказывал Морок. Он взял другим товаром, гораздо более ценным — жизнями. Крысолов приложил дудку к губам и заиграл мелодию, слаще и благозвучнее которой мир ещё не слышал. Со всех домов хлынули дети, зачарованные магией артефакта. Юные, полные сил души с весёлым смехом побежали навстречу своему убийце. Как и крысы, они бежали за бродягой, не смея думать о неповиновении и том, что ждёт их за воротами. Приближение оравы детей стало запуском механизма. Заготовленный рунный круг, начерченный на земле, завибрировал по контурам. Ребята были в паре шагов от круга, когда Морок подал сущие капли энергии, дабы начать главное действо. Вязкая субстанция, будто жидкое стекло, потекла из детских глаз, ртов, носов. Иллюзия безопасности исчезла. Старшие из детей попытались убежать, младшие зарыдали навзрыд. Но брызнувшие слёзы ускорили действие рун. Как и кровь, полившаяся следом. Энергия Потока, дарованная всем живым существам, попала в тиски рун и теперь принадлежала только Мороку и Крысолову, по капле покидая человеческие тела. Трупы опали на землю, выжатые до последней капли энергии и крови. Жуткие, уродливые остатки детей не испортили настроение божеств, как раз наоборот: — Великолепное зрелище. — Юный сын Смерти театрально отвесил другу поклон, приподнимая цилиндр. — У бедного Морока появится энергия, полученная не от папочки! — Крысолов зачерпнул воздух над рунным кругом, и в его руке оказалась переливающаяся красноватая материя, которую он тут же вложил в рот и глотнул. Морок сделал то же самое. — Что скажет Сара! Она будет мной гордиться! — бахвальствовал Крысолов, чей разум затуманило долгожданное насыщение. — Я вывел десятки жизней из города, ха! Вслед за грозой мчит хитрый лис Он, как и я, – авантюрист... — Гордиться... тобой? Послушай, хитрый лис, это я рассчитал комбинации рун для круга. Ты, друг, пусть и привёл смертных, но души извлёк я. Сара точно оценит идеально уравненные руны. Крысолов перестал ненасытно хлебать энергию. Напрягся. — Разве мы внесли равную лепту в это дело? — Равную, — настойчиво протянул Морок. — И Сара должна знать именно это. Верно? — Верно. — «В зависимости от того, кто первый поговорит с ней, Морок». Обмениваться словами дальше оба не видели смысла. Трапеза на фоне горы трупов продолжалась, пока энергия более чем ста душ не иссякла, впитавшись в божеств. Только две из них уцелели: то был дар для почитаемой ведьмы, Сары. Весёлой и эпатажной. Только Крысолов не мог и предполагать, что не попадёт на заветную встречу и уже на следующий день будет заточён в темнице Пантеона вплоть до двадцать первого века.***
Мара поёжилась. Заброшенная ветка метро была отдана во власть сырости и промозглым сквознякам, пробирающим до костей — или даже сквозь них. Словно орава беспризорников, ветра проносились по туннелям с озорным свистом и обязательно оставляли после себя беспорядок. Вот опять со стола — перевёрнутого мусорного ящика — снесло зарисовки рун. Девушка кряхтя наклонилась за ними. Руки свело, а засохшие в крови бинты задачу не облегчили. Морок не заметил — или не захотел заметить — страданий сестры. Он вполголоса вёл и лекцию, и монолог, и расчёт одновременно: — Альгиз нельзя вписать во внутренний круг, но иначе не получится связки с Лагуз. Высшие руны дают сопротивление в две единицы, их нужно привязать к некромантским рунам, которые требуют энергозатрат... Но комбинация Чёрных рун уже уравновешена, и тогда Высшие повлияют на ауры более слабых связок из Футарка! — Морок повернулся на каблуках тяжёлых чёрных сапог и начал ходить туда-сюда по неровным бетонным плитам. — А нужны ли нам Чёрные? — задал он риторический вопрос самому себе. — Воскрешение не предвидится, но ведь... Нет, чёрт возьми, нет. — Морок поспешно подошёл к безобразно сваленным в кучу свиткам и стал что-то читать. Участвовать в затянувшемся мозговом штурме Мара уже не могла. Голова взрывалась от количества информации, а от одного лишь слова «руны» выворачивало желудок. Битый час они пытались составить ритуальный круг, который требовался для запланированного на конец октября ритуала. Ничего не выходило. Каждый символ имеет свои потребности, свойства и подводные камни. К примеру, Альгиз, которую упомянул Морок, одна из самых пассивных рун: для воплощения всего её потенциала нужна подходящая «родительская» руна. Таких было валом. Если бы только их удавалось вписать в ряды заковыристых знаков, где любая чёрточка имеет значение... Цель, с которой создавался круг, изначально обещала множество проблем. Часть души Смерти, попавшая в Мару, должна была в конце концов подчинить её мысли и тело. Этот процесс мог растянуться на века, но у них не было столько сил и ресурсов бегать от Пряхи. Силы Бога Смерти — единственный козырь, который был в рукаве у брата и сестры. Дальше — больше, но это первое звено цепи не могло быть заменено ничем другим. Так, за разгадыванием рунического пазла пролетел вечер. Часы с разбитым стеклом, тикающие на каком-то кирпиче, показывали одиннадцать. Вечера или утра, это тоже вопрос... Мара сжала зубы и скорее упала, чем села на ветхий перрон. Ржавые рельсы закружились перед глазами, и она поняла, что заваливается в наполовину залитый водой жёлоб. Дочь Смерти откинулась на спину, свесив ноги с площадки. С такого ракурса мир представлялся не многим лучше. Спутанные провода, как дикий плющ, заплели потолок и колонны. Последние были украшены ещё и разноцветными граффити: бессмысленные нечитабельные надписи, какие-то символы и обычные ругательства. Это помойка, а не убежище. Мара и Морок обосновались в подземке три дня назад; перемены внесли какое-то разнообразие в сплошную боль. Возможно, брат сделал это ради неё, ведь девушка столько раз проклинала жальники, на которых они останавливались. Не то чтобы Смерть возражал, однако человеческая часть личности протестовала как могла. Было ли брату до этого дело? Мара покачала головой сама себе и поджала губы, сдерживая брань похлеще той, что исписывали колонны. Что бы ни говорили воспоминания Смерти, Морок не был тем «добрым невинным мальчиком», за кого его всегда почитал отец. Морок он... он... Нет, о нём ничего нельзя сказать наверняка. Иногда Мара его боготворила, разделяла с ним успех, когда получалось найти нужное сочетание рун. А иногда девушке хотелось разбить лицо Морока об стену, лишь бы брат перестал надменно отзываться о её муках: — Это боль во благо. — Терпи. — Ведёшь себя как смертная, боишься. Несомненно, он страдал вместе с ней глубоко в чёрствой душе. Возможно. Память папы отзывалась в её голове и подтверждала, что такое неоднозначное отношение в стиле Морока. Невидимые течения, в данном случае обозначающие истинные эмоции, было невозможно разглядеть под толщей лжи и притворства. Но Мара просила всего-то понимания. Её прошлую жизнь отобрали, память вычистили, а взамен дали силы Смерти, убивающие её ежечасно, и брата-эгоиста. Ладно, она сильно преувеличила. Энергия Смерти не вредила ей, однако ради управления ею пришлось и ещё придётся пойти на многое. Да и Морок... нормальный. По меркам божеств Пантеона, которые как на подбор психи. Впрочем, сейчас верх взяла человеческая сторона разума девушки. В такие редкие моменты весь мир представлялся одной заброшенной веткой метро. Отголосок Бога мгновенно провёл параллель с её братом. Мара закатила глаза. Подвешенное состояние трудоёмкой кропотливой работы медленно сводило с ума. Ни один из детей бывшего Повелителя Нави не отступал. Морок расставил свой дражайший скарб в самом чистом углу обкуренного туннеля и с начала расчётов не высовывался оттуда. Мара отодвинула свою часть «мебели» ровно напротив, чтобы можно было в любой момент сравнить свои чертежи с работой Морока. Обсуждать отстранённые темы в такой обстановке — невозможно, высовываться из норы — смертельно опасно, ведь снаружи не наложены никакие скрывающие чары. Ситуацию Мара сравнивала с двумя травоядными, запертыми в одной клетке: друг друга не съедят, но и сбежать не могут. «Почему травоядные? — заострилось внимание дочери Смерти на этом выборе слова в собственном монологе. — Ах да, Пряха рыщет по свету да только и ждёт, чтобы убить нас». Мимолётные мгновения жизни в гнетущую скуку привносили визиты Богини Природы, что являлась так же неожиданно, как румянец на вечно задумчивом лике. Дева была одновременно жестокой, ласковой и неописуемо прекрасной — лучшего воплощения для Природы не сыскать. И ещё подавленной. Морок держался с ней чрезвычайно холодно, а после встреч становился более нелюдимым. Скорбь брала своё, а явление виновницы трагичных событий бередило незажившую рану. Детали этого странного союза ускользали от Мары. Воспоминания Смерти оказались редкостно бесполезными: он только пересказал слова Пряхи, брошенные перед его гибелью насчёт роли Природы в этой войне. Морок как всегда умудрился вызнать больше других. Это знание, должно быть, объясняло, почему он из раза в раз доверял Богине-предательнице тайну убежища. — Ты долго собираешься пялиться в потолок? — нотки раздражения говорили об очередной неудаче Морока. — Без этого круга у нас ничего не получится, а я не намерен сидеть здесь вечность. Моя энергия тоже кончается. — Постой. — Она перекатилась на живот и села, сложив руки на колени. — Она может закончиться? У тебя?.. — Наш дорогой отец сейчас не хочет вмешаться? — чересчур резко перебил Морок. — Точно, это же больная тема, как я мог забыть! Извини, папочка, но кто-то умер и теперь не может передавать мне энергию из Потока, а кромсать смертных не так легко. — Морок, его здесь нет. Божество скривилось, дёрнуло плечами. Тёмные глаза, не закрытые непроницаемо-чёрными очками, забегали по столу. Мара встала с плит, но приближаться к брату не спешила. Смерть высмеивал её страх. Маленькая девочка, делящая тело с Богом, Мару полностью понимала. — Пора уходить отсюда. Мы отстаём от графика. — Мужчина уже в открытую начал рыться в завалах бумаги, открывать смятые конверты и, наконец, принялся за свой саквояж. — Ритуал назначен на Самайн. Чтобы добраться до жрецов, нам нужно не меньше двух недель. Нам необходимо сердце волколака или алконоста, расчёты, сводка по рунам... Ты меня слышишь? — Тебя трудно не слышать, когда ты орёшь. — Что, лучше постоянно жаловаться, как ты? — Лучше заткнуться. Папа наслушался твоего нытья. — Вышло громче предполагаемого. Акустика туннеля усилила опрометчиво брошенные слова. Морок молниеносно метнулся к Маре. Использовал он скачок через мрак или нет? Крепкая хватка на шее была слишком сильной, чтобы позволить жертве думать о чём-либо, кроме растущего желания сделать вдох. В приступе паники девушка схватилась за душащие руки. — Две недели, — прошипел сквозь зубы Морок, сдавливая сильнее. — Четырнадцать дней, слышишь, дура? У нас не готов твой индивидуальный круг, который будет вписан в основной, и нет ингредиентов. Ты ничего делаешь. Ты ленивая. Слабая. Ничтожный человек. В тебе знания Бога Смерти, Бога большой тройки, а ты не можешь оторвать зад от пола и написать уравнение рун. Думаешь, я плохой? Я не убил тебя, чтобы забрать силы отца. Я нянчусь с тобой и ничего от этого не получаю. Угораздило же его выбрать тебя сосудом! Девушка бы просипела замечание на то, что выбор сделала отнюдь не она, но перед глазами всё поплыло, а настроения перечить не было вовсе. Морок отшвырнул Мару, словно грязную тряпку. Она закашлялась, вдыхая столь необходимый воздух. Трясущиеся ноги подвели. Оступилась. Она поняла, что упала, напоровшись спиной на ржавые рельсы на дне жёлоба. Мышцы пробило, словно ударом тока. Подняться не пыталась — не было ни сил, ни желания. Фигура Морока, стоящая на перроне намного выше неё, что-то кинула в ров. Без последовавшего гадкого смешка это был бы не Морок. Утерев выступившие слёзы, Мара увидела рядом с собой шприц, почти до конца наполненный мутной коричневатой жидкостью. — Вколи в вену. Быстро. Ещё одна выходка, и будешь готовить ритуал сама. Смерть растолковал всё Маре почти мгновенно. — Наркотики? — до невозможного сухо бросила Мара. Винить в наступившей ледяной апатии следовало Бога Смерти, воспользовавшегося моментом, чтобы перехватить управление над мыслями. Внутри что-то разрывалось. — У тебя есть предпочтения? — Морок достал точно такой же шприц и без заминок вколол жидкость в локтевую вену. Недавняя вспышка гнева угасла. Так дело в том, что он давно принимал дозу? Смерть приказал девушке не выкидывать шприц из рук сразу же и проглотить истеричный крик. Её человеческая натура кривилась от отвращения. Тем не менее, Мара сняла с тонкого железного конца пластиковый наконечник и стала примеряться. Сталь иглы светила холодным блеском, накликая бурю ассоциаций: больницы, морги, операции, чей-то плач. Смерть. Смерти. Как будто всё это было уже тысячи раз. Пришлось отгородиться от чужих воспоминаний, чтобы сосредоточиться. — Не смотри так на шприц. Смертные принимают наркотики для утех, а раньше вовсе ими лечились. Да-а, вернуться бы в девятнадцатый век и как следует заболеть... — Мечтательно суженные глаза божества неестественно заблестели. Морок хохотнул и надел круглые чёрные очки. — Быстрее коли и иди делать расчёты. Сегодня мы должны закончить. — Хватит болтовни. Будет ещё сердечных разговоров. — Как я вылезу отсюда? — Мара оценила размеры жёлоба. Стены по обе стороны были в два, а то и в три её роста. — Это в твоих интересах, — и он ушёл, оставив девочку наедине с выбором. Долго раздумывать Мара не стала — Смерть просто не позволил. Если бы галлюцинации Мары были реальностью, то это именно Бог вколол ей наркотик, а не её дрожащие руки.***
Неоновые вывески уходили под небеса. Город, не известный ранее, растянулся ввысь и вширь. Мара шла рядом с Мороком, сунув руки в карманы пальто. Лил дождь. Морок вёл её глубже в городские лабиринты, где кричащие рекламные вывески наконец-то стали обычными плакатами или табличками. С другой стороны, на всех них было одно и то же: «Сбор пожертвований пострадавшим от катастроф». Обрушившаяся после смерти Бога стихия сдвинула с первой полосы даже новости о деяниях Маэстро. Несколько раз за минуту пейзажи кардинально менялись: божества большую часть времени перемещались скачка́ми через мрак. Прежде чем они оказались у убогого паба — Мара даже предположила, что это не жилое здание вовсе — Морок кратко ввёл её в курс дела. — Есть место, где собираются божества низших рангов. Когда Боги стали изгонять нас из Пантеона, мало кто видел в этом проблему. Количество душ на Земле огромно. Их энергия — легчайшая цель. Но оказалось, что нас можно выследить. — Морок говорил быстро, рвано, воодушевлённо. Его трость стучала о мостовую громче, чем следовало бы, к счастью, кокон защитных рун скрывал любое влияние на окружение и подавлял звуки. — Среди нас появились «охотники». Иначе — лицемеры. Они выдавали Богам таких же изгнанных божеств, как они сами, чтобы получить взамен артефакт или какую-нибудь дрянь. После сотен лет ничего не изменилось. Охотники по-прежнему существуют, но появился приют для лучших из нас, тех, кто не служит Богам за кусок гнилого мяса. Там меня знают. Проблем не возникнет. Я возьму энергию, спрошу об интересующих нас вещах, и всё. — Но раньше ты получал энергию от папы. Разве?.. — Я получал энергию из разных источников. Не только на золотом блюдце. — Ты убивал? — Все убивали. Так ты вколола вторую дозу? Слишком нервничаешь.***
Морок вошёл первым, за ним, удерживая новую для себя маску гордости, последовала Мара. Халупа была гораздо просторнее, чем выглядела снаружи. На бревенчатых стенах плясали оранжевые блики от замасленных каганчиков. Пыльный, тяжёлый занавес киноварного цвета висел по обе стороны от деревянной стойки в конце домишки. За ней стоял упитанный хозяин заведения, человек с буйной растительностью на лице. Гости таверны пили и разговаривали, ни за кого из них нельзя было зацепиться взглядом. Смерть передал дочери свою догадку о том, что в таверне «Химера» действует иллюзия, секундой раньше, чем Мара предположила сама. Но ни одна из душ, заточенных в теле девушки, не посещала «Химеру» раньше. Они могли только наблюдать за развитием действий. Морок неспешно подошёл к стойке, достал из чёрного плаща золотую монету, покрытую тончайшим напылением энергии, и бросил в лежавшую на столешнице высохшую пасть огромной рыбы. Белая рябь тронула проекции. Мантия иллюзии расплылась, точно круги на воде. Недоступное стало явью. Первой изменилась та самая пасть: рыба оказалась головой убитого дракона. Упитанный волколак переливал флуоресцентные зелья там, где только что стоял упитанный хозяин паба. Компания из десяти существ — назваться людьми они не смогли бы и сами — играла в карты за самым большим из столов. Сомнительный контингент разместился ближе к краям залы, по тёмным углам, но даже оттуда доносился тихий шёпот. Обманка исчезла, и несколько десятков пар глаз смотрели на детей Смерти. Мара подавила холодную дрожь. Один из божеств попытался сразу же прочитать её мысли. Умельца выдало падение лицом в стол и кровь, потёкшая из носа тёмной струйкой. Повелитель Нави не пощадил наглеца, дав достойный отпор. Ещё одна волна мурашек, и девушка чувствует новый, особенно внимательный взгляд. На сей раз никакой магии. Только похоть, опьянившая разум одного из божеств гораздо сильнее алкоголя. Повернуться и взглянуть на незнакомца за спиной помешали сдавившие ледяные тиски. — Они смотрят на меня, — хотела спросить девушка, но не смогла выдавить вопросительной интонации. — Нет. — Мара услышала, что Морок говорит с понятным только ему торжеством и улыбкой. — Они смотрят на меня. Волколак за стойкой с глухим стуком поставил перед собой стеклянную банку. В ней что-то шевелилось. Оборотень сплюнул. Морок продолжал вести себя так, будто вышел на неспешный променад в саду и был окружён благоухающими цветами, а не сворой хищников. — За тебя поставлена награда. — Уши волколака дёрнулись, будто сгоняя назойливую муху. В когтистых лапах жалобно скрипели натираемые стаканы, в которые, видимо, должна была налиться та странная жидкость. — За живого. И мёртвого. Мне плевать, что ты сделал Пряхе, но она достанет тебя даже здесь. Проваливай, или я отдам ей тебя по частям. — Вы всё ещё верите Богам? — Морок приставил ногу и точно врос в землю. Мара усомнилась, не нарисована ли метка, где ему нужно было остановиться: так чётко он замер на месте. Она чудом не влетела в его спину. — Боги, — продолжал сын Смерти, — стали ничтожными отражениями себя самих из прошлого. Вас запугали как псин, а вы сидите в этой дыре и даже не можете подумать восстать? Я не узнаю вас, господа. Мара заметила, как Морок сжал трость, когда уродливый старик мощного телосложения встал из-за дальнего стола. Он весь был покрыт мхом, вонял затхлостью болот и прелыми листьями. Из-за него выглядывал циклоп с одной рукой и с обрубком вместо ноги; вторую ногу ему заменял протез. Неподалёку, рядом с упырицей-стрыгой, копошились маленькие суетливые сущности. В воспоминаниях появился образ ветхозаветных ангелов, но они не могли сравниться с игошами — духами мёртвых детей. Парящие фигурки, лишённые конечностей, кружили вокруг упырицы и в унисон выли. В маленьких ручках они держали чьи-то глазные яблоки со свисающими от них нервами. Только через несколько секунд Мара поймала себя на том, что едва стоит на ногах от нахлынувшего адреналина. «Бей или беги», — кричали все инстинкты, что остались в ней от человека. Но голос Смерти, спокойный и монотонный, велел одно. Ждать. — Ты попадёшь к Богине в ручки. Рано или прямо сейчас, — прошипела змееголовая женщина с пышной мясистой бахрамой вокруг шеи. Её игривая поза, положенная на грудь ладонь и вызывающий взгляд жалили, как настоящий укус ядовитых челюстей. — Да ты что! Ты поклоняешься Пряхе и простила ей своё изгнание? Вот так новость. Берите пример со жрецов севера. Они уж точно ничего не забыли! — Я ненавижу Богов, милый. Но сыночек Смерти не соперник Пряхе, даже при поддержке жре-йцов, — специально исковеркала Горгона. — Тогда почему Он не раскрыл Пряхе мою нить жизни? Он видит, что Пантеон сгнил, и назначил меня палачом! — неожиданно громкий смех Морока парализовал. Девичье без кровинки лицо не смогло бы растянуться в слабой улыбке, даже если бы все присутствующие повскакивали с мест и крикнули: «Шутка!». Жаль, что это не дешёвый сериал. Что, сериал? «Пап?» «Да, я смотрел сериалы. Исключительно из жалости к смертным». Подведённый сурьмой глаз нервно дёрнулся. Повезло же ей с семьёй. Морок продолжал что-то говорить, распинаться о своей важности. Мара уже не слушала. Трость едва заметно возилась по липкому полу. Божества обменивались взглядами. И энергией. Волколак за стойкой решил заточить ножи. Человек в старомодном берете с пером что-то насвистывал на потемневшей от времени дудке. Его лицо скрывала тень, но Мара готова была поклясться, что он наблюдал за ними с момента открытия двери. Морок говорил. Волколак рассматривал переливы стали. Ветер за окном набирал силу и гнал обрывки газет. Божества тихо переговаривались. Мару пробила дрожь, но теперь не нервная, а сигнализирующая о баснословно огромной толщи энергии, застывшей в воздухе. Трактир мог взлететь на воздух в любую секунду, коль кто-нибудь удосужился бы сказать нужное заклинание. Вместо старинных слов прозвучал пропитый голос: — Мор-рок, ты ничего не понимаешь в делах Богов. Если ты пр-ришёл лясы точить, вали отсюда к своим чер-ртям. Пр-ряха тебе в спину дышит. Мне умир-рать из-за тебя неохота. Ты — посланник Его? Хватит затыкать нам дер-рьмом уши. — Это была лисица человеческих пропорций, одетая в затёртый до дыр промасленный сарафан. Сомнительный внешний вид никак не мешал ей авторитетно говорить за всех ядовитым голоском. — А кто это там? Покажи, кого привёл. Ну же! — Любительница хлебобулочного протянула рыжую лапу к Маре, юрко огибая её брата. — Какая сладкая, её хватит на всех р-разом... Трость Морока оторвалась от пола. Лисица не успела отдёрнуть лапу от остолбеневшей Мары, задержав коготь в миллиметре от её бинтов. Лучевая и локтевая кости выдержали удар трости, но пятое и восьмое ребро, атакованные мгновением позже, — нет. Лисица захрипела, заскулила, отшатнувшись от Мары. Морок вынул из ножен под плащом атам, вцепился другой рукой в клок шерсти на загривке божества и высек на лисьем лбу руну. Полосы налились кровью. Знак алел, набирая силу. Сын Бога Смерти встряхнул вырывающуюся и вопящую лисицу, и она стала усыхать, превращаясь в стонущий скелет. — Ненавижу лис, но в звероподобных дьявольски много энергии. Удивительно! Скукожившийся труп лисы повалился на пол. Божеств будто окатило холодной водой. Они повскакивали с мест и кинулись на Мару и Морока, доставая ножи, мечи, удавки или талисманы. Немногие, лишь бес и призрак, остались в стороне. Морок вовсю ухмылялся. Вокруг него вспыхнул рунный круг, рассчитанный накануне, и прошёл сквозь ближайших существ лезвием. Границы круга остановились у самых стен. Божества замерли, затравленно смотря на появившиеся из ниоткуда руны. Немногие сохранили память о боевой магии, которая требовала так много энергии. Ещё меньше божеств могло против неё защититься. Все до единого символа тут же вспыхнули, пронзая испепеляющим светом тела божеств и превращая их в сморщенные трупы за секунды. Морок медлить не стал. Перехватил ритуальный клинок, метнулся через тени и ловким движением вспорол грудь волколака, дабы вынуть оттуда ещё бьющееся сердце и отправить на сохранение во мрак. Бес в углу комнаты взвизгнул, щёлкнул пальцами и исчез в чёрных искрах. Призрак прошёл сквозь стену и вылетел на улицу. Мара, которая последовать их примеру не могла, не сдержала позыв. Её вывернуло на ковёр. Согнувшись в три погибели, она и сама слилась с мёртвыми телами, чувствуя себя не лучше их. Но одного из постояльцев не коснулось заклинание. Он не бежал, не атаковал. Он выжидал.***
Крысолов присвистнул. Медленно, чтобы не беспокоить больную ногу, встал с деревянного стула. Дудка покоилась в его руке, выражая жажду крови в колебаниях ауры. Руны, заново проведённые Пряхой, пульсировали золотым на древке. Сын Смерти недоверчиво прищурился, готовя направить новообретённый запас сил на оборону. — Вот мы и встретились, друг. Признаться, ты не изменился даже после стольких лет. — Да неужели! — Морок восторженно раскинул руки. — Живой, сукин сын! — Жажда жить сушит сердца до дна. А я всегда любил жизнь. Особенно свободную, — он говорил тихо. Возможно, Крысолов не закончил, но Морок решительно преодолел разделявшие их два шага и обнял, как брат обнимает брата. Божество приобняло старого друга в ответ, но Мара, оставшаяся в стороне, могла поклясться, что уловила в движении Крысолова омерзение. — Я не знаю, что ты тут делаешь, — напряжённо молвил Морок, — но уходи. Тебе больше нет места рядом со мной. — Recte dicis , ты всегда был прав... Я не спорю. — Дудка божества, находящаяся в перекинутой через Морока руке, засветилась. Дочери Смерти это было видно слишком хорошо, но вот её брату — нет. Воздух потяжелел. Вся энергия впиталась в артефакт, затягивая за собой личные запасы детей Смерти. И этого Морок не заметить не мог. Он оттолкнул от себя «друга», перехватывая трость. Неизвестно, принял ли он это знамение за приход Богини или что-то иное, но ожидать, что опасность исходила от Крысолова, он не мог. — Что это? Где? — Морок схватился за горло, опираясь на трость. Его тело совершенно ослабло и вдруг соскользнуло на пол. Сын Смерти стоял на коленях. — Вот так мне нравится больше. Ты не привык, что энергии может не хватать, ты никогда не проходил «потрошение» Пантеонских тюрем. Ничего. Думаю, Богиня сначала поиграет с тобой, а потом заточит в казематы, если случаем не убьёт при пытках, — слабо улыбнулся Крысолов. — Покорность тебе подойдёт, знаешь. Особенно без очков. — Он снял с тяжело дышащего Морока очки и сжал их до такой степени, что зеркальные стёкла рассыпались осколками. Сын Смерти прижимал ладонь к сердцу, задыхался, и с усилием держал спину более-менее ровно. Крысолов был прав. Энергетическое истощение оказалось для него незнакомым. — Как давно я этого ждал... Ещё с того момента, как ты сдал меня, мразь. Я даже не хочу вызывать суку с небес. Этот вечер — мой. Крысолов сделал полшага назад, только чтобы с размаха пнуть полуживого Морока. А потом ещё раз. И ещё. Морок закашлялся. На пол брызнула кровь. Времени прийти в себя не было, как и энергии для исцеления. Его схватили за шиворот и подняли. — Подонок, — выплюнул Крысолов ему прямо в лицо. — Конченный идиот. Ты сдал меня из-за Сары. Ты сдал меня, потому что я был лучше! Признай это! Морок не смог разлепить синих губ, за что получил кулак в лицо. Голова божества с хрустящим звуком откинулась набок. Хромой музыкант оказался выносливее, чем его обычно оценивали. Он бил кулаком ещё несколько раз, прежде чем теряющий сознание Морок почувствовал стекающую по лицу кровь. Мир стремительно темнел и расплывался кругами. Крысолов дёрнул Морока за волосы, подтащил его к стене и впечатал головой в деревянные перекладины. Падение на пол уже не было для Мороком унизительным, ведь оно обещало отдых обессилевшим мышцам. Крысолов словно прочитал его мысли. Мара закрыла рот ладонью, чтобы не закричать, когда Крысолов проткнул плечо брата его же клинком, пригвоздив к стене. «Друг» Морока повертел в руках драгоценную дудку; музыкальный инструмент начал метаморфозы, принимая форму топора. Собираться с мыслями было уже некогда. — Ты отнял у меня сотни лет жизни, — Крысолов занёс топор. — Я отберу у тебя ноги. И руки. Всё почернело.