Шоу Морока

      От косого изгнившего дома несло мертвечиной. Этот запах Грег встречал слишком часто, чтобы спутать с чем-либо; смрад неизменно сопровождал каждый рейд, каждое дело и каждый рабочий день инспектора. Был вечер пятницы, и, если бы не обстоятельства, мужчина прошёл бы мимо без зазрения совести. Он отработал смену, замученный не столько расследованиями, прямо ассоциируемых с его работой, сколько бумажной волокитой. Если смотреть под другим углом, то Грег даже оказался в плюсе, взяв на себя возню с документами: обычно ему приходилось видеть трупы чаще, чем могильщикам на кладбище. Таким особо не похвастаешься, и в различных увеселительных заведениях воображение полицейского выдавало истории получше. Врать Грег умел, однако сейчас — не мог.       Состояние, новообретëнное пару минут назад, было чем-то между похмельем и моментом удивительной ясности, как будто в его голове все профессиональные знания отодвинули остальную личность от «штурвала». Во всём была виновата женщина, которая в один момент появилась рядом. Зоркий и постоянно оценивающий взгляд инспектора дал ей не больше тридцати, несмотря на неряшливую копну седых волос. Он редко встречал людей настолько уставших. «Может, тоже работает в полиции?» — подумал Грег, прежде чем ментальные силы Богини Судьбы сжали свои когти на слабом разуме и подчинили сущность человека.       Инспектор стал для неё второй парой глаз и ушей: что Богиня могла упустить из виду, не ускользнуло бы от полицейского. Ей пришлось оцепить район и вплести изменения в полотно истории. Иначе люди бы начали шнырять вокруг и не только мешаться у неё под ногами, но и нарушать уготовленный им порядок событий. Незачем сеять хаос в идеальной системе.       Старая мысль зашевелилась в памяти, как облезлая мышь под прелыми листьями. Очень давно Богиня думала, что же будет, если она откроется людям, встанет перед ними без ментальных барьеров и ограничивающих нитей жизни. Такая глупая идея могла напомнить о себе только в пору осенней хандры, воистину. Зависимость от времён года была одной из причин, почему Пряха не любила спускаться в Явь. И голова, которая на Земле болела сильнее. И восемь миллиардов человеческих судеб. И чувство, будто ты у Него на ладони. И ещë дождь, сырой и холодный, она его ненавидела.       Работа предстояла не из лёгких, но первый шаг был сделан, и по велению Богини полицейский со скрипом открыл трухлявую дверь. Он предпочёл бы закрыть глаза и отвернуться от потока смрада, однако чужая воля не позволила. Изнутри всё было хуже, чем можно было представить. Трупы, не менее двадцати человек, лежали на полу странно изувеченные, с кожей, прилипшей к грязному полу. Из рабочей практики инспектор смог вспомнить что-то похожее, когда занимался делом об убийстве семьи в старом квартале. Дело не раскрыли, единственный свидетель утверждал, что видел человекоподобную лису. Его отправили на лечение далеко и надолго.       Там, как и здесь, с черепов также кусками облез скальп. Тела по большей части лежали лицами вверх, в немом крике мертвецы разинули челюсти. На стене, по левую руку от двери, чернело относительно свежее пятно крови. Инспектор зашёл в дедуктивный тупик: трупы должны были лежать здесь давно, раз успели начать разлагаться, но обнаружены были только сейчас. А кровь на стене? Что, если запах источают не старые усохшие тела, а новые, спрятанные, например, за барной стойкой, и это место использовалось маньяком не как разовый склеп для жертв, а свалка для всех трупов? В подтверждение тому служит мертвец, что сидит с низко опущенной головой в углу. Он явно посвежее, хоть одежда на нём и выглядит очень плохо.       Человек, которого полицейский окрестил мёртвым, зловеще-медленно поднял на него голову. Далеко не слабое сердце человека болезненно дëрнулось и чуть не остановилось. Инспектор одновременно бросился на несколько шагов назад и достал из кобуры пистолет, автоматически заряжая его и направляя в сторону потенциального источника угрозы.       — Встань! Руки над головой! — рявкнул он.       Крысолов исподлобья посмотрел на полицейского и перевёл такой же недовольный взгляд на Богиню Судьбы, как будто прося хозяина усмирить свою докучающую собаку. Пряха взяла из рук инспектора пистолет, мысленно отбрасывая все его воспоминания, чтобы «перезапустить». Человек расслабился, опустил плечи и встал по стойке смирно. Пистолет занял внимание Богини, но её задумчивость Крысолов правильно истолковал как лживую личину шаткого спокойствия. Говорить было сложно, но ему пришлось.       — Он пришёл сюда. Искал энергию.       — Знаю.       — За стойкой был волколак. После колдовства Морок вырезал ему сердце. Собирается проводить ритуал, думаю.       — Заметно, — Судьба достала магазин. Ни один патрон не истрачен. Крысолов покосился на полицейского, который начал приходить в себя и теперь дотошно рассматривал каждый труп, в том числе и расчленëнную шерстяную тушу поодаль.       — Двое успели уйти. Чëрт и какой-то дух. Дух уже должен был рассеяться. Чëрт вернулся в Навь. Не думаю, что с него будет польза, но лучше допросить.       — В Нави никого нет, — магазин, возвращëнный в чрево пистолета, щёлкнул. Она же всех убила, когда заняла трон Смерти, идиот. — Это всё?       — Да.       — Врёт, — словно судья, безжалостно вынес приговор инспектор.       Дуло, будто пустая глазница, уставилось на Крысолова из рук Богини. Божество не пошевелилось. Он вынес больший позор, когда подельница Морока выскочила не пойми откуда и впилась зубами ему в шею. Она показалась настоящей дикаркой, но еë действия были точно рассчитаны, чтобы выпить из артерии как можно больше крови и магии. Он закричал. Топор, занесëнный над Мороком, прошёл мимо цели и отсëк ублюдку всего лишь кожу с лица вместо руки. Это ни капли не утоляло жажду Крысолова причинить столько же боли, сколько вынес он сам. Чертовка тем временем буквально перехватила топор и по милости удачи — не для Крысолова — смогла направить остриё ему в живот. Божества не умирают от ран, голода или яда, если располагают энергией: она циркулирует в организме, очищая, восстанавливая и оживляя. Крысолова подвели эмоции. Пока он стоял в оцепенении злосчастные секунды, Морок и девчонка уже успели уйти.       Он прокручивал в голове произошедшее снова и снова, безумная стихийная ярость наконец переплавлялась в нечто иное. У формы для заливки имелись чёткие грани, и чем больше убийца из Гамельна думал об отчаянном вранье перед Богиней, тем милее его душе становился результат риска. Во-первых, он всё ещё оставался на стороне Пряхи, что в целом было залогом его жизни. Во-вторых, слишком много информации сделало бы его бесполезным в дальнейшем. В-третьих, он узнал, как и где достать Морока. Тот сам проговорился: наверняка до сих пор неосторожен с наркотиками. В-четвёртых, Богиня сейчас явно не в себе, он не сбежал, но и не расскажет всё. Трещины на еë маске безразличия дорогого стоят — Крысолов всегда ненавидел Богов.       Что до девчонки, то её роль в разыгранном спектакле неоднозначна. Лучше приберечь данные и использовать их в нужный момент как козырь. Или добраться и до неë, когда он покончит с Мороком. Крысолов доберётся до них обоих. Теперь его очередь делать больно.       Ну и в-пятых, даже наказание, к которому он готовился, не настигнет его. Позади Пряхи, направившей на него пистолет, появился тот же Бог, что вытащил его из тюрьмы.       Кронос мягко положил руки на плечи Макошь, не пытаясь физически помешать, но в последний момент удерживая от выстрела в Крысолова. Дрожь, пробившая её, сопровождалась шипением. Пистолет долгое напряжëнное мгновение целился в божество, но его наконец отшвырнули в стену. Трудно было представить, скольких усилий Богине стоило не сделать выстрел, выпустив на Крысолова накопившиеся эмоции и пули. Результатом броска нечеловеческой силы на деревянной стене осталась небольшая впадина.       — Я пришёл, как только смог, — Бог Времени наклонился и поцеловал Макошь в шею.       — Правда, — механически ответил инспектор.       — Умолкни, — выдохнула Судьба и слегка откинулась назад. — Сбои со Временем?       — Душа одного божества не отправилась на перерождение и каким-то образом появилась в настоящем. Не волнуйся, я всё исправил, — прошептал Кронос, не отрываясь от оголëнной кожи любимой. — Ты скоро закончишь?       — Четверту́ю бесполезную крысу, брошу клич о поиске беглого слуги Смерти, просмотрю нити и… Да, наверное, всё, если какой-нибудь Морок не выдаст что-нибудь подобное ещё раз.       — Я — не Крыса, я — Крысолов! — цокнуло божество из своего угла и неодобрительно покачало головой. — И зря ты ему вот так отказываешь, отвергнутая любовь ни к чему хорошему…       — Умолкни! — разом выкрикнули Боги. Крысолов закатил глаза, достал дудку и стал бережно натирать еë рукавом, то и дело бросая быстрые осуждающие взгляды на Кроноса и Пряху.       — Нужно было зашить ему рот или внушить, что он немой, — Макошь стушевалась, помялась немного и отпрянула от Бога Времени. По лицу Кроноса скользнула тень, губы против воли сжались, в точности когда он что-то просчитывал. Пряха же подобрала полы плаща и начала напряжённо всматриваться в мëртвые лица изгнанников. Застывший ужас и боль. Точно такое же выражение отражалось на мордах слуг Смерти, когда она очищала от них Навь. Их кровь, всё ещё раздражающе липкая на пальцах, их тельца, такие же безвольные и соблазнительно тëплые, с тлеющими, но стремительно угасающими угольками жизни… Разум туманится, и Богиня уже не помнит, почему убивать — плохо, а она не может съесть пару-тройку людей, чтобы утолить звериный голод. Он идёт изнутри; ласковый голос шепчет ей об упоительной сладости человеческой смерти, вкусе горячего мяса. Лучше будет начать с печени.       Она вскрикивает. В последний момент успевает опомниться. Отдëргивает руку, уже потянувшуюся, дабы сжать горло мертвеца и оторвать хоть кусочек плоти. В виски ударила кровь и стук грохочущего сердца. Нет, нет, у неё нет сердца, это иллюзия для поддержания человеческого облика. Она — Бог Большой Тройки. Два Бога в одном теле. Не слишком ли это? Кровожадности сил Смерти хватит ещё на троих. Как это контролировать? Как он контролировал?       — Всё в порядке? — обеспокоенно окликнул её Кронос.       Защитный барьер внутри Пряхи грозился рухнуть. Сомнения воспрянули и осадили крепость ледяного спокойствия. Подобно неостановимому пожару, по еë существу прокатила первая волна дрожи. Нельзя быть слабой, Макошь. Никто кроме тебя не сможет обуздать сущность Бога Смерти. Он развоплотит тебя, если узнает, что ты стоишь в разгромленном пабе и трясëшься.       Он.       — Я не понимаю, — Богиня незаметно облокотилась о стойку, — почему Он до сих пор не вмешивается.       — Мы уже говорили об этом, — Голос Кроноса ожесточился, зазвучав так же осуждающе, как при первой встрече после разрыва.       — Я… Я не понимаю. Я не понимаю! Он может абсолютно всё. Он — это мы, Кронос, ему подвластны судьба, время и смерть. Почему?..       — Хватит, Макошь. Ты достойна того, чтобы поймать врага Пантеона сама. Это величайшая награда за твою верность Его порядкам. Взгляни на Богов вне Тройки, кем они стали, перестав следовать планам Его так, как ты следуешь.       — Ты думаешь, что мне нравится гоняться за Мороком?! — Крысолов, связанный с Пряхой силами Потока, скорчился от передавшегося ему потока эмоций. Он очень жалел, что не получил пару пуль за возможность смыться отсюда.       — Ах да, ты бы предпочла дальше сидеть над полотном в полном одиночестве, как я не догадался! — поднял руки к потолку Кронос. По его мнению, эти слова не годились даже на плохую шутку, не то что на серьёзный вариант развития событий.       Богиня странно замерла у стойки, опустивши к полу плечи и голову. Видеть, как усмешка на губах Кроноса меркнет было бы слишком больно, но она знала, что именно так и произойдёт.       — Вот оно что, — Его вернувшиеся чопорность и мрачность убивали. Макошь зажмурилась, будто только что на неё вылилось ведро помоев. Однако испытываемое называлось муками совести, и смыть их с себя гораздо сложнее. — Я знаю, мир для тебя ничто, просто нити на прялке. Люди — это материал. Но ты же любишь Деву больше, чем затворничество и следование системе? Ты же любишь… меня?       Неожиданный вопрос окончательно смешал мысли и чувства. За окном, неровно забитым досками, порыв ветра подхватил промокшие газеты и понёс по-над асфальтом. Стихия атаковала ссохшуюся дверь и несмазанные петли, и внутрь, точно юркая кошка, пробрался сквозняк. Богиня поправила плащ, плотнее укутавшись в сливово-красную материю.       — Мне не нравится этот разговор.       — Нет, ответь!       — Я не хочу отвечать на этот вопрос снова.       — Что-то не помню, чтобы дождался от тебя объяснений, когда ты просто ушла от меня, — По ране, заживляемой веками, повторно провели ржавым ножом, сорвав тонкую защитную корку. В груди что-то болезненно сжималось и горело. После долгого периода забытья от абсолютно всех людских переживаний, удар был слишком сильным. — Скажи хоть что-нибудь! Я больше не хочу повторять всё… это. Скажи, соври, что любишь меня, и всё закончится.       Кронос убрал с лица золотистые волосы, откинул крышку с больших золотых часов на цепочке и побледнел.       — Не имеет значения. Ничего не выйдет. Слишком поздно. Времени больше нет, Макошь. Мы снова ему проиграли.       Бог Времени, игнорируя обнажившийся ужас в глазах Макошь, вышел под моросящий дождь и растворился в свете Перехода.       — Зря ты с ним так, — вздохнул Крысолов. Он знал слишком много историй с плохим концом: какие-то услышал мимолëтом, странствуя с Мороком, какие-то рассказывал сам. Кронос не был похож на героя, что на пьедестале торжественно бы заявлял о своих намерениях сразиться со злодеем. В каком-то смысле Кронос и есть злодей. А может, и все остальные тоже. Крысолов понимал не так много.       — Притащи мне наконец Морока, — делая паузу после каждого слова, прошипела сквозь зубы Пряха. Она стояла к нему спиной, сильно сгорбившись.       — Я знаю, что значит терять близких, Пряха. Морок не смог помочь Саре, когда был ей нужен. Я сидел в тюрьме и ничего не подозревал, думая, что она жива и ждёт меня. Я знаю, что такое потерять любовь. Когда дело касается парня, как твой Бог, нужно быть осторожным.       — Ты выродок мира, где правлю я. В твоей голове нет ни единой идеи, которая была бы взращена не мной.       — А в твоей черепушке есть идеи, которые бы взрастил не Он? — Крысолов надел причудливый головной убор, спрятал за пазуху дудку и вышел за дверь, не понимая, откуда взялись эти мысли и что он сейчас сказал. Неправильность происходящего осела песком во рту на весь долгий путь до церкви северных жрецов.

***

      Яма была холодной, тёмной и не совсем реальной. Отличие это вряд ли заметил бы кто-то, кроме Морока, но грызущая разум паранойя цеплялась за каждую деталь окружения и не оставляла божество даже в худшие периоды жизни. Итак, мир определённо стал не «таким», а «каким» именно — это другая тема для размышлений. Лихорадка разбивала цепочки мыслей одну за другой, и, пытаясь ей противиться, Морока сдавливала болезненная беспомощность. Если бы он мог отключить брюзжащее чувство близкой опасности, то перестал бы думать и просто провалился в манящее беспамятство, как много раз до этого.       Сегодня сын Смерти проиграл слишком много раз: сначала поддался влиянию наркотиков и без каких-либо мер защиты ворвался в таверну, потом ползал на коленях перед Крысоловом, а последние отрывки времени постоянно проваливался в сон, не удерживаясь в реальности. Горячая склизкая мембрана заволокла взгляд; кажется, только руку протяни, и всё закончится — пелена не выдержит, разорвётся, выпустит из нежеланных объятий безумия. Но Морок не мог. Не мог — и всё. И он впервые за обе жизни испугался.       Отца больше нет.       Спасать непутëвого сына некому.       Всë, что он делал, теперь кажется бессмысленным.       — Что дальше, Морок?       Сара. Ведьма сидела рядом с ним, заглядывая чёрными глазами в его помутневшие. Роскошные локоны обрамляли красивое лицо с аристократическими чертами. Она выглядела как живая.       Только она умерла.       — Думаешь, если убиваешь, то не можешь умереть сам? Ты их убил, меня убил, — Она виновато улыбнулась, как будто была неожиданным палачом, а не жертвой, и уже занесла топор. Её рука коснулась пуговиц на старом пыльном платье и начала расстëгивать их. То, о чём очень долго Морок и Крысолов только мечтали, случалось наяву. Платье разошлось надвое, но обнажило лишь тонкую полосу голой кожи между грудью. Сара принялась за корсет, медленно расшнуровывая хитромудрые плетения. Морок перестал дышать, и это никак не было связано с болью под рëбрами. Ведьма откинула ненужную вещь, разобравшись со шнуровкой, и, нетерпеливо фыркнув, вдруг сорвала надоевшие лохмотья.       Когда-то её кожа была фарфорово-бледной, но обстоятельства смерти оставили на ней пятна всех оттенков синего, жёлтого и фиолетового. С одного бока не хватало то ли мышц, то ли костей, то ли всего сразу, а гной, выступивший по краям, уродовал ещё больше. На шее, тонкой и некогда красивой шее, остался синяк от петли.       — Ты обещал помочь, — как ни в чëм не бывало сказала Сара. — Ты не пришёл, помнишь? Помнишь. Я вам верила, тебе и Крысолову. Я стояла на эшафоте и верила. У меня не было даже энергии на заклинания. Священник предложил отречься от дьявола перед смертью, но меня пытали две недели, и я ничего не понимала. Сначала нас хотели четвертовать, потом сжечь, и кто-то из толпы сказал, что лучше всё и сразу. Там, на эшафоте, были обычные человеческие женщины и я. Рядом со мной стояла совсем девочка, она постоянно плакала. Она раскаялась во всём, чего даже не совершала, но еë не слушали. Потом сделали петли, сказали приговор, и одна «ведьма» начала умолять отпустить её. Охотник, который поймал меня, стоял под эшафотом и смотрел на нас. Его прислал Пантеон. Он был высокий. Я его боялась. Он изнасиловал почти всех осуждённых до начала допросов. Меня тоже. Священник прочитал молитву и нас повесили. Я думала, это быстро закончится, но связь с Потоком не дала мне умереть. Я подумала, что смогу сбежать ночью. Я перестала шевелиться и начала терпеть. Я висела в петле до заката, но ночью пришёл охотник, обрезал верёвку и избил меня. Я хотела предложить ему что угодно взамен на мгновенную смерть, но не могла говорить. Он связал меня, протащил на несколько футов в лес и бросил в яму. Я лежала там долго, вокруг постоянно что-то ползало. Вернее всего, я гнила. Я сошла с ума и даже пыталась звать на помощь, чтобы люди наконец убили меня. Дальше я ничего не помню. Наверное, я умерла и до сих пор лежу в яме в лесу за то, что родилась не человеком и не Богом. Ты представляешь, сколько нас таких? Ты хотел всё изменить — или отомстить, я не знаю, зачем ты убивал, — но ты начал с людей.       Видение мëртвой женщины стало принимать образы, искажëнные лихорадкой. Осмысленная или нет, но исповедь Сары подходила к концу. Морок не был уверен, обращается она к нему, миру, Богам или к темноте, разлившейся тяжëлой дымкой вокруг.       — Где-то далеко отсюда люди могут принимать свои решение, здесь выбор никогда не существовал. Твоя цель не люди, а тот, кто над ними.       Гадкий беспокойный сон перерос в разноцветные абстракции, присущие обморочному состоянию, и их калейдоскоп закружил как стекляшки и Сару, и эшафот, и обращëнное в прах прошлое.

***

      С прерывистыми вздохами Морок начал возвращаться в сознание. Мара была сконцентрирована на том, чтобы подавать в измученное тело исцеляющую энергию. От долгожданного результата она чуть не разорвала связь. Уже можно ослабить влияние поддерживающих рун, а когда сердцебиение и дыхание придёт в норму, для возвращения в прежнее русло Мороку останется принять последствия избиения. Наверное, подумала Мара, он найдёт способ выкрутиться, как-то избежать этого… Брат делал так постоянно, находя если не решение проблем, то тайный ход, недоступный стороннему наблюдателю, который выводил его на тропу победы или на ещё один тайный ход. Было ли в жизни Морока что-нибудь настоящее, что он прожил от начала до конца и вынес урок? Мара и Смерть сомневались. Девушка основывалась на памяти отца, отец перебирал воспоминания как карточки в архиве и не давал однозначный ответ. Жаль. Мара всегда рассчитывала на факты, прибегая к его помощи.       Она уже не представляла себя отдельно от души Бога, без многолетнего багажа бесценного опыта и холодного расчёта. Ритуал, задуманный Мороком ради пробуждения всех возможностей сил Смерти в Маре, однозначно откладывался. Девушка была рада этому. Она не считала, что нужно ускорять её развитие или развитие каких-либо способностей подавно. Силы Бога уже слились с еë душой и пустили корни, зачем что-то менять? Спорить с братом — бессмысленно. Однако Мара всё же надеялась, и делала это так искренне, что иногда наставляющий голос отца принимал её сторону и переставал учить.       Когда Повелитель Нави молчал, становилось жутко. Воспоминания о Крысолове и пульсирующей артерии скручивали желудок. Металлический вкус крови никуда не делся, но Смерть успокаивал дочь: тогда это был единственный выход.       Морок пошевелился, повернул затëкшую шею и явно пожалел об этом. Запëкшаяся корка крови и срубленная с половины лица кожа делали любые движения головы мучительными — Мара знала, тесно связав свои мысли с мыслями Морока для контроля его состояния. На горизонте разума божества постоянно мельтешили беспорядочные и не связанные между собой картинки. Он заслужил их. Заслужил, и всё тут. Конечно, Мара жалела его, но Смерть быстро возвращал девушку в реальность из припадков сентиментализма. Её доброта могла только погубить. Сострадание Бога Смерти несколько столетий назад привело его к поселению и мальчику, распятому на столбе. Если исключить все детали, то именно оно привело Смерть к… смерти. Я не жалел об этом, но ты сама всё понимаешь. На всё воля Его.       Мара ушла глубоко в себя, беседуя со внутренним голосом, как вдруг на другом конце мысленной связи взволновались чувства Морока. Незначительные изменения в его ощущениях стали для Мары маяком, на который она повелась, словно мелкая рыбëшка на свет удильщика. Пока Морок был заперт в яме своего сознания, она с его телом застряла во мраке, где от Макошь мог защитить Эреб. Из-за длительной скуки врождённое любопытство теперь проявлялось более остро. Девушка поосторожничала нырнуть с головой в галлюцинацию больного мозга, поэтому лишь приблизилась к источнику сна, опасаясь оказаться внутри и ненароком узнать то, что Морок скрывал в подсознании. Впрочем, это видение оказалось ровной гладью пруда, под которой терпеливо ждало чудовище. Щупальца сна затащили Мару под воду, пока она не успела ослабить мысленный контакт, и окунули в видение.

***

      Оставшиеся из Богов большой тройки, Макошь и Кронос, отлучились в Явь, но, как ни странно, в глубинах Пантеона продолжали кипеть работа и заговоры.       — Он напрямую контактирует только с Макошь, мы не можем встать между ними, — показал в стол пальцем один из трёх Богов неба. — Пусть Пряха сама разбирается с проблемой, которую допустила. По её вине мы должны искать какого-то ублюдка. Мы этим заниматься не будем.       — И чем же вы втроём будете заниматься, когда Пряха решит взять под контроль небо? — с преувеличенным возмущением Арес поставил на стол кулак. — Мы уже обсуждали это. Если вы не забыли, год назад она вышибла Смерти мозги и размазала по стенкам Нави. А сложно убить только первый раз. Глазом моргнуть не успеем, и она наведёт везде свои порядки. — Бог Войны намеренно не упомянул, что Повелитель мëртвых приписывался к большой тройке, которая стояла на ступень выше обычных Богов, кои сейчас собрались.       — Кронос слишком правильный, чтобы позволить Пряхе пойти против системы. Да и она больно трусит, когда дело касается Его, — подключилась к спорам Богиня Любви, поправляя лямки бордового платья. Как и всегда, Война и Любовь стояли рядом, создавая не всем понятный союз.       — При чём тут это ничтожество? Время уже не то, что прежде, и божок его измельчал.       — Пф, да Кроносу только Пряха и нужна… Пока она сидела в Прядильне, он тоже редко показывался, но теперь они снова работают вместе из-за Морока. Неужели ты не догадался раньше? — Она всплеснула руками, как ребёнок, поймавший взрослого на неведении. — Только не говорите, что не знали о них!       — Куда уж нам до тебя, — Дева непрерывно ходила взад-вперёд, то вставляя слово, то молча выслушивая грязь, которую боги лили на еë ближайших друзей. Но имела ли она право возникать, если сама ничем не лучше? Именно она сначала выдала Смерть, а потом переметнулась к Мороку. Зачем? Зачем ты это делаешь? Ты должна помочь Макошь поймать предателя, чтобы восстановить былой порядок. Нельзя быть на двух сторонах. Но что, если обе стороны неправы? Что, если Богиня Природы не хочет этой войны? Да, еë методы аморальны, она снова подставляет других, но чем быстрее удастся что-то придумать, тем скорее всё разрешится и она вернётся на Землю. Домой.       — И что ты предлагаешь? — Любовь откинула назад волосы.       — Договор. Но лично тебе — кое-что особенное, как и обсуждали.       Богиня улыбнулась, довольно хмыкнув. Влечение Любви ко Времени было слишком очевидным, чтобы игнорировать, и Дева не преминула им воспользоваться. Пусть отвлечёт заносчивого Бога, пока… Она сглотнула, не решаясь признать правду даже самой себе. Она просто делает так, как будет лучше.       — Я не знала, что мы сегодня собираемся.       Появление Пряхи окатило всех ледяной водой. Богиня кивнула коллегам и подошла к Деве. Она не знала, зачем искала её, ведь это было бессмысленно, но желание высказаться было сильно. Боги поспешили найти темы для разговора, отличные от тех, что звучали ранее.       — Кронос? — сразу догадалась Дева, сочувствующе кладя ладонь на плечо подруге.       — Кажется, в этот раз не получится спрятаться в Прядильне, — хмыкнула Макошь с мрачной иронией.       — Рассказывай, не таи, я выслушаю — уверила её Богиня Природы. — Все уже расходятся.       — Спасибо тебе, — осторожно улыбнулась Макошь. — Без тебя в Пантеоне было бы невыносимо. Мне жаль, что ты пока не можешь вернуться к жизни на Земле.       Дева неопределённо пожала плечами. Улыбнулась, хотя настроение было абсолютно противоположное. На душе стало мерзко. Исповедоваться — вот что нужно было сделать. Упасть на колени, рассказать о Мороке, о Маре, о предательстве. Никто не мог знать, что она думала о том же, что и Кронос: «Слишком поздно».

***

      — Значит, ты решила шантажировать больного брата? — Морок, насколько позволяло окружение, устроился поудобнее. На деле он скорее бессильно полулежал, терпя ластящегося вокруг Эреба. Кто-кто, а воплощение мрака, нашедшее облик пса самым комфортным, был рад видеть своего друга. Сын Смерти в свою очередь старался не обидеть его и небрежно проводил рукой по чëрной шерсти.       Мара скрестила руки на груди, сидя напротив, — не то чтобы в этой яме был особый выбор — всем видом выражая возмущение. Морок выглядел паршиво: выступившая на лбу испарина, растрëпанные волосы, упавшие на лоб, синяки под глазами. Оправдывало ли это то, что он подставил Мару? Нет.       — Если ты не будешь подавать энергию Потока, я потеряю сознание от истощения, милая сестра.       — Что, наркотики уже не спасают от всех проблем?       — Хорошо, признаю, я… просчитался.       — Ты обещал, что всё пройдёт гладко! Не думала, что мне придётся вытаскивать нас оттуда и перегрызать глотку твоего дружка, — При упоминании Крысолова Морок дрогнул. Двигало ли им отвращение или ненависть? Всё-таки убийца из Гамельна был пойман охотниками Пантеона и должен был, по крайней мере, быть заточён в тюрьме. Если он заключил союз с Пряхой, то он, говоря с преуменьшением века, предал сам себя. Крысолов мало чем отличался от Морока по мнению последнего. Разве что предпочитает всем наркотикам риск, нешуточно будоражащий кровь. Но раз он пошёл на сделку с Богами, то не ошибался ли Морок?       — Он видел тебя? — спросил сын Смерти, отгоняя прочь Эреба и дилеммы.       — Нет. Да. Не знаю, — Девичье лицо сморщилось, Мара затрусила головой, отгоняя неожиданно усилившееся рвение Смерти взять контроль. Под непонимающим взглядом брата, она отмахнулась и выдавила: — Я зашла со спины.       — Это не имеет значения, — сохранил невозмутимость Морок, — он выйдет на меня через тебя, если доложит Пряхе. Твою нить жизни не скрывает Он. Но Он и не раскрывает Пряхе карты, это не похоже на их систему… — Он задумался, смолк. Глаза стали медленно закрываться. Мара спохватилась и направила ему часть энергии, забранной у Крысолова.       — Наконец-то, — выдохнул брат и сел ровнее.       — Морок, зачем ты устраивал свои шоу, если не знал недостатка энергии? — оправившись, вырвалось у девушки то, что давно её мучило.       — Я тоже думаю об этом… Не смей смеяться, ясно?       — Нет, продолжай.       Круговерть мрака успела сделать несколько оборотов, прежде чем древняя душа решилась сказать первую правду за многие годы:       — Раньше мне казалось, что богам нет дела до того, что происходит на Земле. Они должны ползать в Его ногах и отчитываться после каждого Большого цикла жизней. Меня это раздражало. Я решил вмешаться. Не знаю, зачем. Людские убийцы — низшие создания, и я как будто сам стал обычным «маньяком Маэстро», — Морок саркастично хмыкнул, и Мара впервые увидела его настоящего. Не злым, жестоким, глупым, а запутавшимся.       — Разве пострадавших так много?       — Я могу назвать тысячи имён, и столько же, которых я спас. Я чистил эту планету, потому что думал, будто это правильно. Но ведь все они перерождаются, какой смысл обрывать жизнь вместо другой жизни, если в конечном итоге всё уравняется? — По лбу стекла капля пота, Морок оглядел яму, вид его выражал разочарованность. — Мне нужен морфий.       — Опять за своё, — всплеснула руками Мара, как пространство сжалось, воздух уплотнился, но уже через мгновение утроба тьмы извергла их в старой квартире. Пахло антиквариатом и мебельным лаком. Обои давно выцвели, однако узоры на цветочный мотив ещё читались. — Это всё твоё? — осторожно спросила девушка, не в силах воздержаться от прикосновения к шикарным бархатным шторам.       — Пф, отец, ты оправдываешь своё прозвище изгоя. Конечно, это не моя квартира. Если бог хочет пожить среди людей и отдохнуть от дел божьих, то он может наложить чары на какой-нибудь домишко. Или богиня, — Он скинул грязную и выпачканную в крови рубашку, снял с двери халат и уже в нём уселся в большое полосатое кресло. С говорящей обо всём ухмылкой он вслепую нащупал позади мягких обивок капельницу и выкатил её сбоку от себя.       — Только не говори, что это её квартира.       — Зачем? Ты сама догадалась, — Морок с улыбкой запрокинул голову, положив руку на подлокотник. Девушка напоказ отвернулась от капельницы. — Пряхе квартира уж точно не нужна, она забыла про неё лет двести назад, зато нам выгодно не тратиться на защитные руны. Здесь-то уже всё зачаровано.       — Ты псих.       — Я знаю. Сделай чай.