Валенки

Гюнтер Вюллер был одним из высокопоставленных офицеров, отвечающих в лагере за распределение пленников и отправку на работы. Это был мужчина чуть за тридцать, высокого роста, обладавший достаточно грубыми чертами лица, тонкими губами и внимательными темными глазами. Каждый раз, когда Гюнтер видел что-то для него интересное или загорался какой-то идеей — его глаза загорались каким-то странным больным блеском. Так они горели и тогда, когда ему предоставлялся случай выместить свое недовольство или радость на несчастных пленных. Для Гюнтера не было важным были ли тот мужчиной или женщиной. Мужчинам везло больше — их просто могли пристрелить после очередного издевательства, либо просто так, за то, что пленник посмел поднять глаза на своего мучителя. С женщинами же Гюнтер тоже особо не церемонился, но они находились в куда худшем положении. Измученные голодом, постоянными побоями, тяжелым трудом, а подчас и насилием физическим — были легкой добычей для садиста. Никто из пленниц, которые были им выбраны для вечерних развлечений, не избежал насилия и лютой смерти. Многие были просто замучены жестоким Гюнтером. Гюнтером-зверем — как его называли в лагере. Особым отношением «удостаивались» евреи и цыгане, которых Гюнтер мог просто расстреливать из винтовки, напившись вдрабадан. Но хуже всего были те самые вечера, которые он организовывал для развлечения остальных офицеров и надсмотрщиков. По его приказу заключенные стояли на коленях почти половину дня, накануне «вечеринки», их не кормили, а после — когда наступал вечер и время развлечения — их сгоняли в отдельное место в лагере, где были установлены специальные помосты. На этих помостах стояли накрытые столы, где располагалась еда и выпивка. За столами располагались офицеры — они ели и напивались до чертей. А пленников выстраивали перед ними. Потом начинался своеобразный отбор, где каждый офицер мог выбрать одного заключенного и сделать ставку. Как только ставки были сделаны, начиналась «вечеринка». Еврейский оркестр, который состоял также из пленных лагеря, играл музыку, а отобранные несчастные были вынуждены вступать в своеобразные соревнования. Бег с тяжелыми мешками строительного мусора, либо чего-то еще, было самым легким и безобидным развлечением. Первые прибежавшие допускались к следующему этапу соревнований, опоздавшие — их просто расстреливали на месте, а их тела убирали только после «вечеринки». Каждый новый этап включал в себя все более ужасные и тяжелые состязания на выживание. Порой, когда бесчеловечность перепившихся офицеров выплескивалась на беззащитных людей, казалось, что подобной жестокости существовать просто не могло. Но, какова бы ни была больная и чудовищная фантазия мучителей, реальность представляла собой омерзительную и невыносимую правду. В этот вечер, после того как Вольф ушел с вечеринки, прихватив с собой Зару, Гюнтер и остальные продолжили веселье.

***

— Господа, у меня предложение на сегодняшний вечер! — объявил Гюнтер, который еле стоял на ногах у помоста, который был специально накрыт для старших офицеров лагеря. — А не устроить ли нам танцы и песни? Благо, здесь нет недостатка в женском обществе! Грянул смех. Некоторые из немцев, которые были еще не в сильном подпитии, радостно закивали и поддержали предложение Гюнтера одобрительными возгласами. Обещанная музыка была представлена местным сборным оркестром из лагерных пленников. Оркестр представлял собой выживших евреев-мужчин из корпуса, где содержались евреи. Для развлечения в этот раз было выбрано восемь женщин из специальной группы «Канада»*- этих женщин отбирали для личного пользования офицерским составом. Среди них была Варя. Варю, как и Лизу, притащили туда в первый же день. Их участь, сначала, казалась не такой ужасной, как у тех, кого посылали на самые тяжелые работы или на фабрики, но потом… Потом все повернулось иначе и некоторые их отобранных девушек предпочли бы смерть от пули надсмотрщиков или тяжкого труда, нежели переживать каждый день и каждую ночь все то насилие и унижения, которым их подвергали их мучители. Варя, девочка с пшеничными длинными косами, была из той же деревни, что и Зара с Лизой. Ей было около семнадцати, но выглядела она совсем ребенком, несмотря на свое сформировавшееся тело. Растерянный и испуганный взгляд, дрожащие руки и губы — это было то, что увидел Гюнтер, когда к помосту подъехала машина и оттуда вытолкали восемь девушек и женщин. Почти все они были из новой, только что привезенной партии пленников. Среди них была Варя, которая испуганно озиралась и глядела то на одного, то на другого офицера. Первым, кто вытащил ее из машины, был Гюнтер. Он хоть и был в изрядном подпитии, но стоял на ногах. — Какая прелесть, господа! — воскликнул он, вытаскивая на помост дрожащую Варю. — Какие локоны! Какие глаза! — А мне, господа, больше брюнетки повкусу! — отозвался другой и расхохотался, поднимая очередной бокал с вином. — Хватит с тебя евреек, Дитрих, ты их уже всех перетрахал! Пора перейти на что-то получше, для разнообразия! — говорил его сосед, комендант лагеря. И вновь грянул хохот. Между тем Гюнтер достал пистолет и выстрелил в воздух, приказав играть музыку. Остальные офицеры разобрали девушек. Лизы среди них не было, впрочем, как не было и Хайнца, который ушел прямиком за Вольфом, утащив за собой свою «добычу». — Красавица, будешь танцевать со мной всю ночь. — Гюнтер прижал к себе Варю, обдавая ее лицо винными парами. — Какая ты… Прелесть… Какие локоны… Варя брезгливо и испуганно отвернулась, оттолкнув немца изо всех сил, когда Гюнтер попытался поцеловать ее в шею. Тут же раздался смех остальных. — Она тебя не хочет, Гюнтер! — смеялся Дитрих, сажая к себе на колени более покорную жертву, чем того сильно разозлил. — Захочет! — крикнул он, распалившись от насмешек и нахлынувшего желания. — Играйте громче! — завопил Гюнтер и выстрелил из пистолета в воздух. Музыка разносилась на весь двор, где были установлены помосты.

***

Между тем, Зара, которая находилась в полном распоряжении Вольфа, вовсе не собиралась сдаваться. — Раздевайся. — короткий приказ Фридриха не испугал, а подстегнул цыганку к действию и словно вывел ее из какого-то забытья. — Сдохни…! Провались ко всем чертям! — выпалила она, совершенно растерявшись от нахлынувшей волны страха и позабыв о том, что возможно жизнь Лизы зависит от ее действий. Смесь ярости, усталости, злости на своего врага, растерянности, ужаса, страха внезапно накатила и не давала четко соображать. Зара замотала головой и стала отступать назад, стараясь отыскать взглядом хоть какую-то возможную защиту. Вольф среагировал быстро — он просто и легко, в один шаг, преодолел то малое расстояние, на которое отошла цыганка, хватая Зару за руку и притягивая к себе. — Цыганское отродье, сучка поганая, не смей со мной спорить…! — прошипел Вольф прямо ей в лицо. В следующее мгновение жестокая сильная пощечина опалила щеку. Зара отлетела к стене и почувствовал вкус крови во рту. Ее губа была рассечена так сильно, что кровь крупными каплями стала сочится на рубашку. В ушах звенело, голова шла кругом. Музыка в патефоне продолжала играть. Все та же песня и все тот же проклятый мотив. Он был предательски спокойным и мягким по сравнению с тем, что творилось в комнате. Приятный женский голос пел всю ту же песню, похожую то ли на романс, то ли на военный марш. Такое смешение и чеканящие аккорды били по голове словно палкой. Не дав Заре опомниться, Вольф схватил ее за шиворот рубашки и грубо потащил в другую комнату, которая располагалась за следующей дверью. Там, судя по стоящей кровати, была личная спальня Фридриха. Он швырнул Зару на постель, отчего несколько пуговиц оторвалось и с грохотом посыпалось на пол. Вольф не прилагал никаких усилий, но Заре казалось, что еще немного и он выбьет из нее дух. Сопротивляться было невозможно, слишком не равны были силы, но несчастная все же попыталась. Это было ее ошибкой. Пока Фридрих медленно стягивал с себя китель, Зара все же смогла с большим трудом привстать с кровати. Вольф, который стоял к ней спиной, будучи уверенным в том, что Зара никуда не денется, медленно расстегивал ремень, как вдруг его «добыча» выскочила из комнаты. Он не успел ни схватить, ни как-то попытаться задержать цыганку. Да и нога отдавалась неприятной болью. — Не подходи! — надрывно закричала Зара, схватив со стола нож. Ведь все приборы как раз остались на месте. — Я тебя зарежу! Ублюдок! Сволочь! Не смей! Не смей ко мне подходить! Вольф же медленно сделал несколько шагов по направлению к дерзкой пленнице. — М-м-м, как я погляжу, силы у тебя еще остались. — сказал он, немного склонив голову. Лицо его оставалось спокойным и даже слегка насмешливым. Подобное сопротивление веселило немца. Музыка продолжала играть. Песня не смолкала. — Не подходи! — вновь яростно выкрикнула Зара, выставив перед собой нож. Вольф молча смотрел на нее, словно изучая и стараясь разглядеть что-то в лице и глазах напуганной до полусмерти цыганки. Было что-то в этой неполноценной темноглазой малютке, совсем не похожей на привычных крепких блондинок, которыми был набит штаб и комендатура при лагере. А еще этот взгляд — ее темные глаза приковывали Вольфа, а та странная слабость вновь накатила на него. Странно, очень странно, неужели он, истинный ариец, настоящий немец, кого причисляли к чистокровному примеру и гордости нации, может испытывать интерес к подобному существу, к тем самым, кого относили к отребьям сего мира? Вольф поморщился, вновь списывая эту слабость на мужское желание — так он определил это сам для себя. У него не было женщины почти несколько месяцев, как раз все то время, что он провалялся в госпитале и пока получил новое назначение и добирался сюда. Впрочем, свою мужскую потребность он может удовлетворить и с более полноценными представительницами противоположного пола. Некоторые, из комендатуры при лагере, вполне будут рады такому вниманию со стороны легенды командования. Да и к тому же, они были арийками, а эту даже еще доктор не проверял. Не хотелось бы потом считать последствия подобной связи… Сама девка оказалась на редкость и на удивление выносливой, карцер редко кто мог вынести. Ее умения пригодятся, сейчас, когда перед Вольфом стояло несколько особых задач, ему некогда было искать дополнительного переводчика, а Зара очень хорошо говорила по-немецки. Вполне сойдет, если умерит свой пыл и тем самым не заставит себя бить, но все же, ему потребуется немного времени, чтобы укротить эту дикую неполноценную девку. Все это вертелось в голове у Фридриха. Игра взглядов продолжалась недолго. Вольф резко повернулся к столу и схватил свою трость с набалдашником, а потом ударил Зару в живот. Боль, которая заставила несчастную согнуться пополам и выронить нож, была столь резкой и невыносимой, что Зара упала на пол, свернувшись безвольным калачиком. Полная беспомощность и ужас своего положения навалились как снежный ком, тяжелым непосильным грузом. Фридрих также медленно подошел к хрупкому свернувшемуся телу, отставив трость в сторону и отшвырнув ногой нож в дальний угол, вновь схватил Зару и потащил обратно. Она уже не могла сопротивляться. Боль, которая пульсировала в животе, не давала пошевелиться и Зара повисла на руках у Фридриха. — Зачем же надо было так сопротивляться? В этом нет смысла. — говорил Вольф, расстегивая ремень. Брякнула пряжка. — Иди сюда… Его сильные руки окончательно разорвали рубашку и оставшиеся пуговицы отлетели в разные стороны. Вольф впился глазами в это немного смуглое манящее тело, та самая слабость, которая накатывала волнами, заставляла выползать инстинкты наружу. Невольно облизнувшись, Фридрих положил свою широкую ладонь на грудь Заре, медленно проводя и слегка задевая соски, скользя вниз и вновь возвращаясь. Цыганка всхлипнула, словно бы предчувствовала что-то отъявленно злое и омерзительное. Непроходящая боль сделала ее беспомощной и безвольной, а Вольф наслаждался зрелищем и не спешил свершить задуманное. Неожиданно в дверь постучали и за ней раздался голос адъютанта. Фридрих недовольно фыркнул и отпустил Зару. — Минуту! — крикнул он, вновь застегивая ремень и ковыляя к дверям. Зара так и продолжала лежать, пошевелиться было нелегко. При каждой попытке боль вновь пронизывала все тело, но цыганка все же постаралась сползти с кровати на пол. Получилось. Голова ее шла кругом, в ушах пищало, губа распухла и заплыла. Зара попыталась подняться — тщетно. Она повалилась на пол, а потом ее стошнило и все содержимое желудка оказалось на полу спальни. Из соседней комнаты раздавались голоса, а потом Вольф грязно выругался и что-то быстро проговорил, схватил свою трость и китель, а потом вышел вон, закрывая за собой дверь на ключ. Зара с трудом подтянула ноги к животу, так было немного легче, и пролежала, с открытыми глазами, до самого утра.

***

Вольф так и не вернулся, а вошедшие двое охранников вытащили Зару во двор в разорванной рубашке, затолкали в машину и отвезли в лагерь. Там, первым делом, ее отправили вместе с некоторыми другими женщинами в душ, предварительно отобрав всю одежду. После, несколько шеренг обнаженных женщин загнали в барак — одеваться, а потом направили в соседний барак для визита к врачу. Их грубо и быстро осматривали, некоторых женщин отделяли сразу по каким-то причинам, остальных направляли в соседнюю комнату и ставили номер-клеймо, точно такой же номер был на выданной ранее робе. Была одна отличительная особенность, этих женщин определяли на более легкие работы, чем основной женский состав лагеря, а еще — им сохраняли волосы, не обстригая и не сбривая их под самый корень. Это был тот самый отдельный корпус. Женщин использовали для личных нужд немецких офицеров в качестве прислуги, горничных, прачек, уборщиц, поварих и рабынь. В течении дня они работали на сортировке вещей новоприбывших заключенных, либо шили по двенадцать-четырнадцать часов в день или выполняли другие подобные работы. Короткий получасовой перерыв предполагался для переклички, построения и приема пищи. Вечером их отвозили для работ в домах офицеров и коменданта. Сюда же попала и Зара, с особой пометкой для коменданта лагеря. Это было странным, так как ее цыганское происхождение диктовало другие условия — ее должны были отправить в дальний барак, где располагались цыгане. Но по какой-то, неизвестной причине, Зару поместили именно сюда, сославшись на особое распоряжение и предоставив врачу и офицеру, которые отвечали за сортировку, специальную бумагу. Она догадывалась, что Вольф не отпустил ее просто так и то сопротивление, которое обернулось только во вред цыганке, еще аукнется не раз. Зара все время всматривалась в лица женщин, надеясь разглядеть среди них знакомые лица. Но в этот день она никого не увидела, а вечером, после работы их отправили в барак. Кто-то плакал, кто-то молчал, некоторые валились с ног от усталости и засыпали даже не снимая верхнего ватника. Ночь прошла быстро, а подъем в лагере был в пять утра, так что Зара вновь не смогла уснуть, мучимая мыслями и догадками.

***

На следующее утро, когда женщин построили и распределили по казармам для начала работ, вывели и отряд, где находилась Зара. Лагерь огласила громкая музыка. Все таже песня, которая накануне играла в комнате Вольфа. Она играла и транслировалась через рупоры. Вот тут-то Зара и увидала родные лица. Соседний отряд, который выстроился как раз на против того, где была цыганка, выстроился для отправки на работу. Зара увидала Галю и Катерину. Они тоже увидали ее и заулыбались. Катерина, слегка осмелев, подавала знаки Заре, а та уже было намеривалась помахать ей рукой, но ее соседка грубо одернула ее. — С ума сошла! Сейчас всех подставишь, дура. кнута давно не получала? Отходят по ребрам пару раз, даже глаза забудешь на них поднимать. — огрызнулась женщина, которая, по-видимому, была здесь не первый месяц. — Что там у тебя? Родня? — Из моего села. Не знаю, кто еще выжил. — ответила Зара, не скрывая улыбку и радость от того, что увидала знакомые лица и некоторых своих живых земляков. — Ясно. Но все равно, не смотри на них сейчас, иначе, эти собаки тебя забьют. Потом, в перерыв наговоришься или когда в баню отправлять всем скопом будут. — пояснила женщина. В этот момент, неожиданно для всех, из соседнего отряда выбежала пленница. Лай собак и окрики надсмотрщиков ее не испугали и не остановили. Это была Варя. Зара застыла на месте, когда увидала свою бывшую ученицу. С замиранием сердца многие узницы воззрились на беглянку. Варя вырвалась и побежала в сторону забора, где была натянута колючая проволока и проходил ток. Ей уже были не страшны пули надсмотрщиков, лай собак… Ей было все равно… Пробежав несколько метров и достигнув забора, Варя бросилась на колючую проволоку. Ее тело тут же забилось, пораженное ударами тока, а потом осело жалким полусгоревшим, почерневшим силуэтом. Многие из женщин, которые уже долго находились в лагере, смотрели за застывшее мертвое тело Вари тяжёлым, но понимающим взглядом. Другие — те, кого привезли недавно — плакали и застывали от ужаса на месте, отчего тут же получали удары плетью. Кто-то понимал, что еще немного и такая же судьба ждет и ее. Некоторых страшная гибель Вари делала покорными и страх завладевал ими безраздельно. Лай собак усилился как и окрики и вопли надзирательниц, а охранники принялись щедро раздавать удары налево и направо, заставляя женские отряды расходится на работу. Одна лишь Зара взирала с немым ужасом на все происходящее, но не страх поселился в ее сердце, а ненависть и злость все разрастались, и крепли. Нет. Теперь она не могла умереть. Не теперь. Зара постепенно осознала свою цель в этом нескончаемом хаосе и безумии. Она еще сможет найти выход и помочь своим, и пусть это будет стоить ей жизни. Но, нет… Не теперь, не теперь. Ей стоит выжить ради того, чтобы попытаться спасти остальных.