Сплошной Рок-н-ролл

Это пиздец. Это полный пиздец. Суна думает о том, что кто-то свыше просто издевается над ним, ведь ему же, сука, мало проблем. Нет, на его голову ещё и Куроо на чемоданах явился, при том, что любое напоминание о нём при Кенме — истерика. — Как-то неожиданно, — протягивает тот, скрывая раздражение за улыбкой. Он вроде и рад видеть Куроо — с ним весело, он кружит голову лучше любого виски, а его парфюмом дышать приятнее, чем смогом сигарет. Но, мать его, не сейчас. Сейчас в его планы отлично вписывалось примирение с Кеном. Он любит сидеть на двух стульях: две позиции, много места и вариантов слинять при неудобной ситуации. Он не любит, когда его стягивают с одного из стульев. И сегодня это сидушка с табличкой «Кенма». — Да сам только сегодня узнал, — тот пожимает плечами и легко ведёт пальцами по кожаной обивке руля. Ринтаро ведёт от этих движений, но он не подаёт виду. Ебучий виски. — Я не думаю, что это надолго. В крайнем случае, через время переберусь к Юкиэ, если буду докучать. Ну уж нет. Эта сучка слишком косо поглядывает на Куроо — Суне такого счастья не надо. — Да забей, всё найс, — он кладёт руку на дверцу шевроле и даёт себе шанс передумать. — Пойдём. Он всё ещё подсознательно надеется на то, что Кенма не заметит Куроо. Тот просто пересидит весь свой чертов ремонт в комнате и всё будет отлично. С другой стороны Суне абсолютно всё равно. Его жизнь строится на принципе «лови момент», в котором точно не предусматривается место для замороченных рассуждений о взаимоотношениях двух парней. В подъезде они поднимаются молча и напряженно. Куроо перескакивает через ступеньки даже с сумками и оказывается на третьем этаже раньше. Когда Суна доходит до последней лестницы, Куроо уже стоит, расслабленно опёршись на бетонную стенку, около нужной двери. И даже не запыхался, пока курящий в два раза меньше Суна пытался отдышаться. Когда он подумал, что на лестничной площадке было напряженно — он проебался знатно. По настоящему обстановка накаляется, когда оба переступают уже почти сбитый порог. В левой стороне, где кухня, сидят Акааши и Кенма, а впереди Куроо со стуком опускает на пол две спортивные сумки. Вот и познакомятся. — Эм? — пробует Акааши, пока Кенма делает вид, что не видел ничего, продолжая увлечённо сёрбать что-то из банки и листать ленту соцсети. — Это Куроо, это Акааши, с Кеном знакомы, — представляет их Суна. — У Куроо натяжка с хатой, попросил остановиться. Вы не против? Вопрос должен был выйти искренним, но получился какой-то натянутый подъеб. Суна правда не хотел, но слово уж не воробей. В любом случае ни Кенма, ни Акааши ему не откажут. Первый не выходит из своей комнаты (а в этом состоянии вообще вряд ли заговорит с ним), второй наоборот — в комнату почти не входит. Обычно он лазит на учёбе, на работе, а остальную часть времени проводит на кухне. Куроо два раза не повторяют. Он, скинув свои белоснежные кеды, вяло поплёлся в комнату. У Суны никогда не было предчувствия, он всегда действовал по ситуации и опирался на логику, но сейчас его терзала странная тревога, которую тот объяснить не мог. Но мог заглушить — хм, чего ж тут интересного есть, — холодным бакарди. Куроо купит новый. Акааши сверлил его укоризненным взглядом, пока он доставал стаканы и полупустую бутылку колы из холодильника. Зачем, спрашивается, если Суна и так знает, что ведёт себя как тварь. Хочешь жить — умей вертеться. — Будешь? — Суна ставит на табуретку напиток и пододвигает её к кровати, на которой расселся Куроо. — Бухать с самого утра? — удивляется Куроо. — Лей. *** Жить с Суной оказалось тяжелее, чем думалось. Мало чего поменялось — он всё ещё пьет-спит, но теперь это удвоилось. К концу второго дня Куроо начал подозревать, что его спаивают. Больше у него претензий нет, почти пять звёзд, если бы не неприязнь Кенмы Козуме, которая чувствуется сквозь стены. Они, конечно, едва не бумажные, но это ничего не меняет — его тут не любят. Когда Суна опять слился куда-то ночью, объяснившись работой (Куроо очень профессионально пошутил про трассу), он вышел на кухню похлебать хоть что-то, что не кола и ниже хотя бы пятнадцати градусов. — Что-то не так? — не выдерживает, оборачиваясь от столешницы. Но остаётся спокоен, лишь слегка дёргает бровью, сложив руки на груди. Кенма молчит. Поднимает равнодушно-предвзятый взгляд и смотрит. Не шевелится практически, видно только как отдельные пряди в ритм вдохам колыхаются. Куроо не может прочитать его. В его глазах — пропасть, но она не тянет, она отторгает. Когда Куроо пытается сделать шаг, его отбрасывает ещё дальше, чем он был. Может, это и должно так работать, а может Куроо идиот, но его влечёт. Он хочет поиграть. — Ты не любишь меня, — констатирует. — Ревнуешь? Вы, вроде, с Ринтаро обжимались. — Ты такой умный, — наконец отвечает Кенма и продолжает язвить. Кажется, Куроо доковырялся. — Такой подробный психоанализ. Может ещё травмы мои проработаешь, а то я сам-то не в состоянии самокопанием заняться. Можешь ещё обязательно вспомнить, что я вырос в плохом окружении. Умник хуев. — О, это намёк на то, что ты хочешь поболтать? — Куроо оживляется. Он первый раз слышит из этого рта столько связных слов подряд. — Это намёк, чтобы ты уже Бога ради закрыл ебало. Терпим тебя всем селом с горем пополам, но ещё раз попробуешь заговорить со мной — продам цыганам. Тот агрессивно захлопнул ноутбук и оставил Куроо в одиночестве допивать свой жасминовый чай. Совершенно невкусный, но зато с успокоительным эффектом. Надо будет порекомендовать его Козуме. *** Суна не чувствует себя хозяином положения и это начинает его подбешивать. Куроо перетягивает всё одеяло на себя и контроль потихоньку улетучивается. Суна думает о том, как его все заебали за эту неделю, пока грызется с Кенмой, параллельно заваривая чай. — Ты скоро проебёшь в моей башке дыру, — как бомба замедленного действия, в голове Суны срабатывает отсчёт. До взрыва осталось десять секунд. — О, очень кстати! Этот чувак проебал в тебе другую дырку, будешь теперь проветриваться изнутри. Жара нынче — ебанёшься! Акааши заходит на кухню и Суна начинает жалеть, что вообще познакомился с ними. Он не выдерживает и никогда не выдерживал. Ему начинает казаться, что выстроенная годами дружба — иллюзия. Не было у них никогда хороших отношений, только и могут катать друг друга на качелях эмоциональных, а Акааши вообще никогда на сторону Ринтаро не вставал на его памяти. Он всегда негласно считал Кенму правым во всём, они казались сплочённее и ближе. Суна задумывается об этом в аффекте, но знает, что вряд ли выкинет из головы эту мысль. Они его не понимают, потому что не хотят понять, им не нужно это. — Да закройте уже рты, — Акааши говорит негромко. Акааши в общем-то редко повышает тон. — Меня вообще не ебёт, кто там кого и когда ебёт, но ебитесь тише. Составьте расписание какое-то, я не знаю. И закругляйтесь уже со своими вечными орами. Вы нихуя вокруг себя не видите и не видьте, будьте добры, друг друга. Вы же, долбоеба два, только и ищете способ поорать. Ринтаро смотрит на настенные часы и отсчитывает секунды. Меньше, чем через двадцать минут ему выходить и у него совершенно точно нет лишнего времени, чтобы тратить его тут. Предпочитая нормальному выяснению отношений молчание, как и всегда, он выходит из кухни и направляется к себе, пока не вернётся Куроо. Желательно, чтобы он и не возвращался. *** Машина едет неровно, на каждой кочке подкидывая едва не до потолка, и Куроо сквозь зубы уживается с таким комфортом. За окном — яркие фонарики и неоновые вывески в контрасте с темнотой ночи. Жить в этой квартире невыносимо. Он думал, что сможет свыкнуться, ведь человеку присуще адаптироваться ко всему в кратковременные сроки, но к этому, видимо, не вырабатывается иммунитет. Перепалки, оры и такое количество агрессии последний раз Куроо переживал в пятнадцать лет, когда жил в доме матери ещё вместе с сестрой. Кто-то должен был предупредить его о таком огромном триггере, когда он разрабатывал этот гениальный план. Хорошо, что Куроо имеет дурацкую привычку находить себе цель и добивать её каждый раз, как встретит. Он хорош в провокациях — он знает это и пользуется тем, что может делать. Его утешение на ближайшее будущее — Кенма Козуме, ночные стычки с которым стали если не традицией, то чем-то, без чего ночь проходит очевидно плохо. Аккуратно к нему не подойти, а грубо не получается. Куроо нравится, что приходится пораскинуть мозгами, чтобы заполучить внимание. Это своего рода игра, в которой он ещё не понял, как выиграть, но уже стремился к победе. Парня завораживает сияние зрачков, когда Козуме поднимает заебанный взгляд и смотрит так, как будто готов убить. Сейчас же Куроо наблюдает за маячившими с большой скоростью заведениями за окном. Он едет в дистайл, потому что пока это единственный способ заработка. Единственный незапарный и удобный. Но и он подводит. Куроо опять проебался. — Йоу. Днём клуб выглядит куда скучнее — лёгкий блюз на фоне, сладкий запах ароматизаторов и протирающий с несчастным лицом стаканы бариста. Юкиэ, заполняющая за столом какие-то бумаги с чашкой кофе, устало протёрла глаза и подняла взгляд. Она просидела за отчётами всю ночь. — Ты ещё жив, — безразлично резюмирует девушка, сёрбая кофе. — Зорко, — ёрничает в ответ Куроо и закидывает куртку на спинку дивана. Он садится за стол, сложив руки вместе. — Работки не найдётся? Юкиэ поперхнулась. Куроо заботливо забрал у неё чашечку и хлебнул отвратительно горький кофе сам. Она что, воды туда совсем не лила? — Наглости — хоть лопатой греби. С чего тебе работу давать, когда ты киданул меня недавно? — Не зацикливайся на прошлом, — легкомысленно бросает Куроо, — разве ты бросишь друга в такое тяжёлое для него время? Юкиэ долго не думает. — Такого, как ты — да. Я волновалась за тебя, Тецуро. Ацуму тоже на иголках. Поводился ты с чертом каким-то и сам на себя перестал похож быть. Но мы не спасатели, а ты не ребёнок, расхлебаешь свои заскоки — возвращайся. — Не читай мне мораль, — с него спадает вся его напускная веселость. Куроо терпеть не может, когда его пытаются учить жизни. — Но твой ответ я не принимаю. Подумай получше и ты знаешь, куда звонить. *** Куроо никогда не любил рутину. Для него лучше метаться из огня в лёд и опять в лёд — зато не скучно. По этому принципу, как он недавно разобрался, взгляд пал на Суну. Сначала тот кажется котом, таким ласковым, гладишь сколько влезет и он всегда ластится к твоей ноге. Как оказалось же — лис. Хитрый, свободолюбивый и неусидчивый. Ринтаро кидает его в пропасть и тут же ловит за руку: «эмоциональные качели» — заключил бы какой-нибудь психотерапевт, а Куроо бы согласился. Куроо не святой, наоборот — всегда выбирал тёмную сторону из интереса. Сейчас жизнь устаканивается, он начинает привыкать к стычкам с неприветливыми соседями, начинает привыкать к Ринтаро и боится этого. Приходится больше напиваться: так, чтобы забывать, кто такой Суна Ринтаро и учиться заново к нему приживаться. Только так Куроо… «Держится на плаву» прорывается в мыслях быстрее, чем Куроо успевает подумать о том, что он всё-таки тонет. В мире нет ничего правильного и неправильного, по этому принципу он и живёт, но сейчас его преследует чёткое ощущение того, что его жизнь — неправильная. Совсем не то, чего он ожидал, когда ждал взросления. Думал, весело будет — гулянки когда хочется, друзей много, а не постоянные размышления, которые ведут его к клубку мыслей, что уже не распутать. Их только отрезать с корнями. Жалость. Куроо жалеет. Куроо ненавидит жалеть. Он жалеет, что оступился в какой-то из переломных моментов — уже и вспомнить не может, в какой, — и теперь сидит у разбитого корыта. Ни Суна его не утешает, ни Ацуму, который, как назло, начал отдаляться. Теперь Куроо только скорбит и скучает. Скучает и скорбит. Его мир казался идеальным. И всё это сломалось в один миг. Красок в жизнь внесла пресса с теми самыми фотографиями. Ни на одной — а их уже нехило так собралось, — не видно лица Куроо, но такую причёску не перепутать ни с чем. Куроо поджигает новую сигарету, когда слышит звук шагов. Он оборачивается, затягиваясь, и шумно выдыхает. Парень запрыгивает на подоконник почти как Суна — неприятный флешбек, — и точно также откидывается затылком на грязное стекло. Куроо не знает, кто у кого выцепил эту привычку, но передёргивает всё равно. — Это мои сигареты, — говорит Козуме, закидывая ногу на ногу. Как он умудряется в такой позе сидеть на небольшом пожухлом выступе — загадка. — Забирай, — Куроо прячет промелькнувший озорной блеск в глазах за ухмылкой и цепляет сигарету зубами. Он не хотел, чтобы это звучало настолько тягостно, но, видимо, флиртовать у него в крови. Козуме до сих пор относится к нему предвзято. До сих пор во взгляде мелькает ненависть, но когда Суна всё чаще перестал появляться в квартире, а Куроо — задерживаться в общих комнатах, Кенма начал отвечать на вопросы. Возможно, он видит параллель между ними; возможно, ему просто надоело. Догадок Куроо не строит. Он воспринимает это как новый уровень. Козуме в отвращении морщит нос, но сигарету забирает. Делает несколько долгих тяг в потолок, пока Куроо с неприкрытым интересом наблюдает за ним, а потом крошит половину сигареты в пепельнице. — Праздник сегодня какой-то? — опять говорит Куроо, когда Кенма спрыгивает с подоконника и садится на табуретку у стены. — Заговорил даже первый, я польщён. — Ошибочно подумал, что ты вменяемый, — выплёвывает Козуме, но не уходит. Он тянет из кармана байки какую-то бумажку и кидает ею в Куроо. Тот ловит её на рефлексе и разворачивает, когда оказывается, что это газета. Смотрит на Кенму и думает, что такой человек точно не похож на того, кто читает газеты. На развороте красуется его же фотография с какого-то журнала, под ней — его фотография с Суной из машины. Куроо пробегается по строчкам и не находит для себя чего-то нового. Он поворачивает новость к Козуме, поднимает бровь и ждёт пояснений. — Последняя страница. Куроо послушно открывает газету. Куроо читает: «…К музыкальным новостям. В небезысветном Distyle'е вновь объявили набор на гитарное состязание. Все желающие гитаристы могут подать заявки стоимостью в тысячу йен, а команда администрации методом кастинга отберёт достойных. В финальной схватке сойдутся двое: победитель предыдущих этапов и звезда вечера — Ацуму Мия. Особо азартные игроки, примечание для вас: за победу в последнем матче обещается сто тысяч! Distyle обещают что-то грандиозное. Условия и контакты…» Куроо удивлён самую малость. Редко когда владелец клуба расщедрялся на такие суммы, а значит повод весомый. Но с другой стороны в Ацуму они уверены: если побеждает он, то и скинуть пару десятков тысяч можно. Соответственно — наебалово. Только если… — Хочешь попробоваться? — догадывается Куроо. — Может быть, — не соглашается, но и не отрицает. — Деньги лишними не бывают. — Так себе… — Помоги мне написать песню, — выпаливает Козуме, перебивая. Он смотрит цепко и задрав подбородок, с вызовом. Куроо наклоняет голову и прищуривается. Он не ослышался? Парень, который вроде как и присутствие его еле терпит, предложил написать музыку вместе? Тот парень, который кичился своей самостоятельностью полтора месяца назад? Потом Куроо смотрит на ситуацию от лица своей творческой души. Наитие — штука тяжёлая, понять Козуме можно. Сам Куроо часто сталкивается с подобным блоком, что единственный выход это попробовать что-то новое. Например, попросить помощи у объекта ненависти. Но Куроо был бы не Куроо, если бы не: — Я согласен, — он кивает. В целом, из этого он ничего не потеряет; возможно, и не возымеет, однако это не смертельно. Согласиться стоило хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как этот парень работает. Не зря же он ещё при первой встрече в подземном переходе влюбился в его рифф. *** Работа складывается тяжелее, чем ожидалось. Козуме раздражается, когда что-то не получается, а Куроо раздражается из-за Козуме. Большую часть времени они проводят в сосредоточенной и напряженной тишине, но вокруг хотя бы перестал витать шлейф чистой ненависти. Кенма не стал более разговорчивым, но и зыркать по-злому закончил. Пока это единственное достижение. Через два дня конкурс, а у них едва ли готово вступление. Кроме того, теперь Куроо и сам разыгрался на гитаре — Кенма всунул ему свою старую. Он скучает по своим ударным, но без возможности прикоснуться к прекрасному напрямую приходится как-то выкручиваться. Куроо переслушал уже порядка пятидесяти песен в стиле, схожем с тем, в котором пишет Козуме — и ничего. Ни проблеска снизошедшей мысли. — Как дела идут? — спрашивает Ринтаро, опёршись на косяк двери. В комнате царил если не хаос, то точно что-то недоброе — везде бутылки и банки из-под энергетиков, пустые пачки сигарет и несколько перевёрнутых пепельниц. Кенма наигрывал одно и то же уже двадцатую минуту, сгорбившись в кресле, а Куроо раскинулся на чужой кровати, даже не пытаясь. В голове пусто. — Съебись, — Козуме яростно поддел струну ногтем — она едва не лопнула, — и крутанулся в кресле. В итоге тот оказался лицом к закрытому окну. — Тише, — было в этом спокойствии что-то непривычное. По наблюдениям Куроо ссоры в этом доме обычно двадцать пять часов в сутки. Козуме заводится с полоборота, а там и все остальные по накатанной. Сейчас Суна отмолчался и это было… странно? — Я знаю, что поможет, — лицо того растягивается в улыбке от уха до уха, и Куроо не нравится это выражение лица. Куроо не нравится и то, что Суна достаёт из кармана джинс до боли знакомый пакетик. Вернее, вряд ли именно эту вещь Куроо видел раньше, но сотни подобных — точно да. Чуть пораскинув мозгами, он начинает понимать, где Ринтаро ошивается ночами, почему возвращается такой угашеный и как держится настолько бодро в ситуации. Суна держал в ладони каннабис. Это не что-то ужасное, марихуана легальна в большинстве стран и используется в медицине в умеренных пропорциях. Только вот меры Ринтаро не знает. Если сейчас он опускает баночку-другую вечерами, то через месяц ему станет мало одной травки. Ринтаро даже имел при себе забитый косяк — готовился, видимо. Он поджёг его спокойно, делая крупную затяжку. Куроо бесится, что не заметил красноты в глазах раньше. — Давай. Смотрит на Козуме. Тот терзается. Он схватился руками за голову, оттягивая светлые пряди, но говорил уверенно. Закрадываются подозрения, что это традиционная практика между ними — никто, кроме самого Куроо, не чувствует напряжения. В страданиях Кенмы виновато только отчаяние музыканта, а не сомнения по поводу парочки тяжек. Скрученная сигарета идёт по кругу. Куроо курил два раза до этого: один раз с Ацуму — попробовать, второй раз на первом курсе в какую-то из тусовок — на спор. Оба раза он был пьяный и не особо отличал влияние алкоголя от анаши. Зачем Куроо принял предложенный косяк? Почему Куроо не думает о последствиях? Вопросы вмиг растворяются в белой дымке, выпущенной изо рта. Сначала дым оседает как сигарета — слегка кружит голову, горчит, но расслабляет. Тецуро опускается на спину, упираясь локтями в кровать, и продолжает затягиваться. Ринтаро его обманул. Он не получил какого-то «вау» эффекта. В глазах не поплыли стены, а голова не забилась миллионами идей. Куроо просто скурил сигарету. — Думаешь, не взяло? — Ринтаро насмешливо поднимает бровь. Откуда он узнал? Куроо чувствовал себя до невозможного глупо. Реакция и координация значительно упали, но его беспокоило другое — его мыслительный поток замедлился. Как будто кто-то выкрутил плавность на максимум. — Я в дистайле, если буду нужен, — Суна хлопает и без того держащейся на соплях дверью. *** В целом, трава творит чудеса. Если раньше он считал, что лучше всего будет утопиться в алкоголе, то сейчас для продуктивности и хорошего дня хватает порции умело скрученного каннабиса. За окном уже не щебечут птицы. Мерцает подбитый прошлой ночью фонарь, который случайно оказался в центре потасовки. Кое-где слышно рёв мотора, а в раскрытую форточку заносится вонь бензина. Это ужасный район. Куроо устал романтизировать такую жизнь. Ему надоело притворяться, словно всё под контролем: всё катится по пизде. Мать с последнего раза и не звонила, как обещала, а пресса на неё совершенно никак не влияет. Куроо злится от бессилия. Он считал свои планы удачливыми, а сейчас проигрывал всухую. И это срочно надо было менять в корне. — Долго ещё тебя ждать? — Кенма не смягчается в высказываниях. Хотя Куроо и не просит. За прошлую ночь они вдвоём накидали аккордов, а Куроо достучал партию уже когда Козуме спал. Их совместная работа отпечаталась опытом в личной книжке ачивок Куроо Тецуро, и это можно было бы назвать успехом. Но в такой обстановке Куроо даже с иронией едва ли сможет сказать «успех» в отношении чего-то находящегося здесь. Даже самого себя. — Иду, — мычит Куроо с самокруткой в зубах и хлопает себя по карманам кожаной куртки. Не забыл ничего. Он постит в ленту свою смазливую фотографию, пафосно прикусив фильтр сигареты на камеру, и подписывает: «Едем разъебывать вашу вечеринку». Тут же отзывается Мия: «чью — вашу?» (t.kuuroo) Дистайл (t.kuuroo) Слышал про масштабную тусовку? (osumiya) попробуй не услышать (osumiya) я с ацуму живу (osumiya) вот только незадача в том, что это мы вместе туда едем. с кем тогда ты? (t.kuuroo) Наберись терпения, друг. Козуме не отказывается прокатиться в машине Куроо с учётом того, что Куроо нетрезвый. Куроо бы счёл это странным для такого недоверчивого человека, как Козуме, если бы мог сосредоточиться хоть на чем-то помимо дороги. Накал заметил Кенма, однако лишь равнодушно повёл плечом. Не его забота. Был бы здесь Суна — точно бы выкрутил громкость радио на сотку. Он всегда полагал, что это помогает, но обычно только отвлекает. Просто Куроо не хочет рушить небольшую идиллию в голове парня. В повадках парней Куроо подсознательно стал искать параллели. Например, он подметил, что курят они почти одинаково: чаще всего выпускают дым тонкой струйкой в пол. И это не может нравиться. Это затягивает, а когда парень хватится, выползать из зыбучего песка будет сложнее, чем кажется. Медленно, но верно он погряз в этом. — Ты давно сюда приехал? — вдруг спрашивает Куроо. Просто хочет поддержать разговор, заодно узнать получше соседа. Из него обычно и двух слов связных не вытянешь, а кроме того, что он музыкант, Куроо не знает ничего. — Я не считал, — Кенма смотрит в открытое окно. Пряди, не уместившиеся под капюшон, развевались на ветру. — Достаточно давно. — Почему не появлялся в ДС раньше? — Куроо вжимает педаль в пол, пока они едут по пустой трассе. Как приличные гости, они уже задерживаются, но их номера не первые — можно не беспокоиться. Кенма повернулся на Куроо — он видит боковым зрением, потому что отвлечься от лобового стекла всё ещё нет возможности. Козуме оглядел того предвзято, даже губа дрогнула в отвращении, и снова отвернулся к потокам свежего воздуха. Ответа не последовало. Ещё с полчаса машина двигалась в гробовой тишине. Куроо изредка курил, Козуме рядом заливался вином. Вход в заведение был полностью перекрыт очередью. Или охрана работала медленнее обычного, или попросту люди не кончались. К слову, последний раз Куроо видел такой наплыв около года назад, когда Юкиэ взялась организовывать концерт какой-то попсовой группы. Куроо пришлось хватать за шиворот Козуме, который, закинув на плечо чехол, двинулся в сторону всей кучки людей. В своём уме вообще? — Туда идём, — он указал в сторону двери с зелёной надписью «EXIT». — Я не собираюсь тут стоять. В середине всё было задымлено — состязание уже началось. Глазами можно было выцепить судейский стол на балконе, что располагался напротив сцены, за который уселись трое: Юкие, Момои и незнакомый высокий парень со скучающим лицом и кудрявыми волосами. Если их определили как независимых судей, Куроо готов подавать жалобу на ложь и клевету. Кенма с вопросом посмотрел на Куроо, выгнув бровь, мол, «а теперь куда?» И Куроо не придумал ничего лучше, чем протащиться через весь зал к балкону. Их несколько раз задевали, потом ещё парочку они сами задевали, но в завершение наконец добрались к лестнице. Девушка на сцене пела что-то из зарубежного джаза. И пела неплохо, но игра её хромает, в отличие от её соперника — парня с хорошими стилистическими приёмами. Он и так, и сяк выкручивается, она же — вывозит только вокалом. — Парень победит, — констатирует Куроо педантично. Он сложил руки на груди, натянул привычную ухмылку и остановился в проходе, разглядывая отделённую местность. На диване сзади судейского состава сидели братья Мия и, кого Куроо точно не ожидал тут увидеть, Ринтаро. Он умостился на быльце белого диванчика со стороны Осаму и с хитрым прищуром поглядывал в сторону гостей. — А мне больше выступление девушки понравилось, — поделилась Момои, которую вообще никто не спрашивал. На пришедших обернулись все, как один. Кто-то — с интересом, кто-то — с равнодушием. Куроо заглянул в глаза каждому. — Так ты и в музыке не смыслишь ни черта, — насмешливо кидает Куроо, проходя мимо обиженной девушки. Во втором состязании побеждает парень со счётом три-ноль. Куроо доволен.