Первая причина — это ты

      Первый раз я просыпаюсь в восемь утра от жажды и жара. Смотрю на настенные часы, едва успеваю уследить за секундной стрелкой и внезапно понимаю, почему мне жарко и душно.       Меня обнимает тяжёлая мужская рука. Прямо под грудью, прижимая к себе настолько, что между нашими телами нет никакого расстояния даже в миллиметр. И когда до меня медленно доходит, что именно Арсений горячо дышит мне в шею, носом уткнувшись в мои волосы, мне становится не по себе.       Не помню, что между нами что-то было. И быстро успокаиваюсь, понимая, что я всё ещё в футболке и нижнем белье. Я бы расстроилась, наверное, не запомни я такое, потому что его поцелуи точно оставили достаточно сильный отпечаток в моей голове.       Я прекрасно помню наши разговоры на кухне после его появления. Арсений познакомился с Зефиром, и тот, к моему огромному удивлению, не сопротивлялся его желанию почесать за ушком или подержать на коленях. Мы болтали обо всём — о погоде на ближайшие дни, о букете сирени, который пришлось поставить в импровизированную вазу — литровую банку, — и даже о том, как Арсений нашёл мою квартиру.       Сказал, что увидел, как в окне зажёгся свет, и был уверен, чьих рук это дело, а потом набрал код наугад, и улыбнулся. Я сделала вид, что поверила. К старым железным дверям легко подобрать нужный код.       И я помню, как мы перебрались на кровать, когда Арсений ещё мужественно держался, бросая взгляды на светлое небо с далеко не первыми розовато-золотистыми лучами солнца, а я едва не засыпала, любуясь его глазами и улыбкой. — Рубашку сними.       Не успеваю подумать — да и не хочу, — прежде чем слова вылетают из моего рта. Арсений на короткое мгновение умолкает, до этого безудержно весело рассказывая и приукрашивая, что его соседка всё же успела пустить слух, будто не только видела нас вместе, но и слышала, а после назвала развратниками. И даже осудила его, что «выгнал бедную девочку рано утром». — Если ты настолько хочешь меня раздеть, то сделай это сама, — он улыбается, но его глаза едва заметно темнеют. — А после уже я сниму с тебя это платье. — Дурак! — смеюсь. Хотя даже от одной мысли об этом у меня подкашиваются ноги, и я невольно вспоминаю поцелуи со вкусом клубники. — Помнёшь же. Как потом домой поедешь? — Пытаешься убедить, будто тебя больше волнует, что моя рубашка помнётся, чем я без одежды? — Арсений даже надувает губы, словно обиделся. — Хочешь сказать, тебя не интересует моё тело?       Рада, что на этом он останавливается и не припоминает, как я расстёгивала его рубашку, теряя рассудок от жгучих поцелуев. — Хочу сказать, что… — пытаюсь найти правильные слова, но любые будут использованы против меня, поэтому выдыхаю и успокаиваюсь. — Хорошо, ложись в одежде, только потом ничего не говори. — А если я захочу остаться?       Приходится оставить вопрос Арсения без ответа, потому что сама не знаю, как будем расставаться утром и какими словами прощаться.       И мы планируем спать в одной кровати, но по разные стороны и под разными одеялами. Арсений всё же снимает рубашку и аккуратно вешает её на спинку стула, а после поворачивается ко мне.       Стараюсь не пялиться и не разглядывать созвездия мелких родинок на груди и животе, но он ловит меня с поличным. И чтобы не стоять напротив, не напрягать и его, и себя перепалкой взглядов, не создавать ещё большее напряжение между нами, ускользаю в ванную.       Скидываю платье и надеваю длинную футболку. Останется лишь быстро юркнуть под одеяло, чтобы не быть жертвой его пронзительных глаз, потому что им невозможно противостоять.       Арсений уже лежит на своей половине кровати и дожидается меня, а я торможу в дверях своей спальни. Почему это выглядит так… по-настоящему? Словно мы — пара, живущая вместе. Успеваю заметить его аккуратно сложенные брюки и рубашку.       Стараюсь не дрожать под его взглядом и ложусь на свою половину, тут же укрываюсь одеялом практически по плечи и кладу между нами несколько маленьких декоративных подушек. — Это граница, — объясняю больше себе, — за которую мы не заходим. — И что же ты сделаешь, если я случайно окажусь на твоей половине? — Арсений усмехается. — Спихнёшь? — Отправлю спать на диван и оставлю без завтрака.       Он засыпает первым. В неудобной позе, укрывшись одеялом по грудь. И пока я пересчитываю родинки на его плечах, успеваю подумать, что граница нам ни к чему, и скидываю подушки на пол. И под его размеренное дыхание засыпаю сама, всё же подумав, что хотелось бы сделать это в его объятиях.       Мне хочется пить, и я делаю робкую попытку выбраться из объятий Арсения — кажется, мы даже не шевелились, чтобы не разрушить хрупкую идиллию.       Только стоит мне попытаться даже сдвинуть его руку, как он сильнее прижимает меня к себе, проводит носом по шее, отчего вся кожа покрывается мурашками. — Не уходи.       И я повинуюсь, отказываюсь от идеи сходить на кухню или открыть окно в спальне, впустив свежий утренний воздух, и остаюсь в кровати.       Мне даже нравится чувствовать, как переплетены наши ноги под одним одеялом, и я постепенно схожу с ума от мысли, что это, возможно, первый и последний раз.       Второй раз я просыпаюсь, когда стрелка на часах близится к десяти. Слышу негромкий стук в дверь и звон пряжки ремня и с тихим стоном понимаю, что Арсений уже проснулся и как-никак бодрствует. — Спи, — он заботливо поправляет моё одеяло и целует в щёку, — я открою дверь.       Не успеваю подумать, что пришла тётя Маша, как вновь проваливаюсь в сон, чувствуя отпечаток губ на своей щеке. Кажется, я готова проститься с любыми разумными мыслями и своими принципами, лишь бы Арсений каждое утро целовал меня и укрывал одеялом.       И в третий раз я просыпаюсь окончательно. Провожу ладонью по пустой и холодной половине кровати и с сожалением выдыхаю. Наверняка Арсений уехал домой. И это подтверждает отсутствие его вещей на спинке стула.       Слышу тихий разговор на кухне и чувствую, как что-то тёплое и похожее на счастье затапливает меня с головой. Арсений тут, он остался, дожидается, пока я соизволю проснуться.       С ужасом понимаю, что второй голос принадлежит тёте Маше. Я в панике — как объяснить ей, что я не притащила неизвестного мужчину со свадьбы бывшего, чтобы забыться? Как рассказать, что он и правда мне нравится?       Определённо, она меня осудит. Хотя бы за то, что позволила Арсению остаться у себя дома. И вероятно решит, что он был здесь со всеми вытекающими последствиями. И, зная Марию Ивановну, она точно увидит, что мы спали вместе — потому что гостиная явно не похожа на место, где кто-то ночевал.       Для этого у меня есть одно оправдание — я взрослая и имею право ошибаться, устраивая свою личную жизнь. — Сейчас гляну, может, Лиза уже проснулась, — голос Арсения раздаётся возле спальни, но я его ещё не вижу, поэтому быстро ныряю с головой под одеяло и делаю вид, что сплю.       Возможно, тётя Маша так быстрее уйдёт и не будет расспрашивать меня об отношениях с Арсением. Я ещё не готова к этому, учитывая мои предыдущие рассказы про Макса.       Кровать рядом со мной прогибается, и я оказываюсь прижатой к Арсению. Я в коконе, словно маленький ребёнок, и он аккуратно стягивает одеяло с моей головы. Мы встречаемся взглядами, и я тут же закрываю глаза. — Доброе утро, — в его голосе слышится широкая улыбка. — Актриса из тебя не очень.       Еле сдерживаюсь, чтобы не растянуть губы в улыбке. Чувствую его запах и желаю им пропитаться полностью. Меня так и тянет если не обнять его, так хотя бы взглянуть. — Я же знаю, что ты не спишь, — мелодичный тихий смех Арсения заставляет сердце забиться чаще; меня бросает в жар, и я всё же открываю глаза. — Доброе утро. — Ну ты и соня, — бесстыже разглядываю его. Арсений уже одет, как будто готов уйти из моей квартиры. Верхние пуговицы белой рубашки расстегнуты, и я замечаю мелкие родинки, каждой из которых хочется коснуться губами. — Твои родители явно промахнулись с выбором имени.       Состроив недовольную рожицу, выпутываюсь из одеяла, забывая, что на мне лишь одна футболка и нижнее бельё, и они не скрывают мои ноги. — А как же «Елизавета — королевское имя»? Забираешь свои слова назад? — по синим глазам вижу, что он доволен. И тут я понимаю чем — увиденным. Едва ли футболка могла спрятать очертания кружева бюстгальтера, да и по длине доходила до середины бедра — короче, чем моё вчерашнее платье. — Все вы, мужики, одинаковые. — Если бы я знал, какого вида я лишился в пятницу утром, то закрыл бы входную дверь на все замки и остался на коврике в прихожей в качестве дракона. — Во-первых, зачем? — мне всё ещё неловко, и я краснею. — Во-вторых, ты меня уже видел в своей футболке. — Во-первых, сторожить прекрасную принцессу, — Арсений передразнивает меня, улыбаясь, — во-вторых, кто я такой, чтобы отказывать себе в таком наслаждении ещё раз?       У Арсения прекрасно получается разрядить обстановку, и я сразу же забываю и о своей одежде, и о тёте Маше, которая затихла на кухне. — Мне больше нравится «Красавица и чудовище», — одёргиваю футболку и с пониманием, что либо придётся переодеться, либо ощущать на себе красноречивые пронзительные взгляды, оставляю эту затею. — Веришь, что за ужасной внешностью скрывается прекрасный принц? — удивляюсь, что в Арсении просто кипит жизненная энергия. Он помогает мне заправить кровать, не забывая как бы невзначай меня коснуться — то локтя, то запястья. Успевает шутливо приобнять меня за талию — всего лишь на долгую секунду. — Типа того, — кидаю взгляд на шкаф с вещами. — Всё начинается с любви… Твердят: «Вначале было слово…» А я провозглашаю снова: Всё начинается с любви!..       Арсений цитирует Рождественского, а в моей груди разливается нечто тёплое, похожее, кажется, на ласковое лазурное море. И я на мгновение теряюсь в этих ощущениях, когда он смотрит на меня — так пронизывающе, словно проверяет мою реакцию.       Только я быстро перевожу тему, не давая ему окончательно меня смутить. — Ты не мог бы выйти? Мне нужно переодеться. — Чего я там не видел? — он говорит так уверенно, что мои внутренности резко холодеют и опускаются. Я не помню, чтобы мы даже целовались после его появления с букетом сирени, а тут Арсений мне сообщает, что видел меня без одежды. Я не могла этого забыть. Он тихо смеётся, и я понимаю, что он просто шутит. — Расслабься, Лиза. Даже утром ты напряжена.       Бросаю в него маленькую подушку. Хочу стереть эту широкую улыбку, которая мне слишком сильно нравится — мне страшно признаться самой себе в этом. Арсений выскакивает за дверь, и подушка до него не долетает.       Быстро натягиваю джинсы, чтобы прикрыть ноги, и остаюсь в футболке, готовясь к казни. Тётя Маша — почти бабушка для меня, самый родной человек во всей Москве, но и она бывает строгой, особенно когда я косячу.       Успеваю заскочить в ванную и умыться ледяной водой, чтобы привести себя в чувство. Арсений лишь одним взглядом способен выбить у меня почву из-под ног, и ему ничего не стоит вогнать меня в краску, что наверняка ему нравится. — Доброе утро, Мария Ивановна, — проскальзываю на кухню и вижу, что на моём излюбленном месте сидит Арсений. Тётя Маша сидит напротив, а я устраиваюсь между ними и уже чувствую напряжение.       Она принесла мои любимые пирожки с яблочным повидлом. Только мне кусок в горло не лезет. — Доброе утро, Лизонька, — её взгляд смягчается, и я уже не чувствую себя так, будто медленно, но верно поднимаюсь на эшафот, готовясь к своей смерти. — Ты бы хоть предупредила, что будешь не одна, я бы не приходила… — Всё нормально, Мария Ивановна, — Арсений не даёт мне вставить и слова, — и спасибо за завтрак, давно не ел домашнюю выпечку. — Ой, Сенечка, — он совершенно точно смог найти ключ к сердцу моей соседки, — приходи на обед, я для тебя борщ сварю. Что ты ещё любишь?       Он едва заметно морщится на сокращение своего имени, но тут же улыбается, очаровывает и меня уже в который раз, и тётю Машу. Что-то говорит про любимую жареную картошку, которую готовит ему мама, и даже не чувствует стеснения и неловкости. Я же давлюсь пирожком и отхожу, чтобы сделать кофе и наконец прийти в себя.       Слишком много впечатлений для одного утра.       Мария Ивановна решает оставить нас наедине, сказав, что не хочет мешать молодым, и всё же берёт с Арсения обещание зайти на обед или ужин. Тот кивает, убеждает, что обязательно придёт и возьмёт с собой меня. — Он мне понравился, — я провожаю тётю Машу, и моя рука зависает в воздухе от её признания. — Во всяком случае, намного лучше Максима.       Она улыбается, и я растягиваю губы в ответ. Только Мария Ивановна не знает всю историю — вряд ли бы она сказала то же самое.       Возвращаюсь на кухню и с какой-то злостью — на себя — сажусь за стол, едва не расплескав горячий кофе. Арсений глазами спрашивает, что случилось, но я молчу, гипнотизируя бежевую столешницу, которая внезапно начинает раздражать.       Меня волнует лишь один вопрос — что между нами? Мы продолжаем разыгрывать спектакль, или Арсений и правда сидит на моей кухне в качестве моего мужчины?       После его появления на моей кухне с букетом сирени в руках и приглашением на свидание мы не обсуждали ничего, что касалось бы нас. Ни наши отношения, ни кем мы теперь приходимся друг друга, ни наши поцелуи. Даже про свидание не говорили. — Ты чего такая напряжённая? — Арсений всё своё внимание дарит Зефиру, который предательски забрался к нему на колени и свернулся в клубок, разрешая его поглаживать за ушком. — Если это из-за того, что я тут, то только скажи, я уйду… — Нет!       Не уходи. Останься. Я не хочу тебя отпускать даже на несколько минут. — В смысле… всё в порядке, наверное, — только и кофе уже начинает остывать, и завтракать не хочется.       И мне всё же хочется собрать всю смелость в кулак, заговорить с Арсением о наших отношениях или хотя бы о свидании, как тишину разрывает звонок его телефона. Зефир, словно зная, кому звонят, спрыгивает с его колен и мягко перебирает лапами в сторону спальни.       Я остаюсь на кухне одна.       По привычке рассматриваю родной двор. Кусты сирени заполняют тёплый воздух свежей сладостью, стоит мне открыть окно нараспашку. Маша и Глеб, соседи с седьмого этажа, по очереди толкают небольшие качели. Их дочь задорно смеётся, и её хохот звоном разлетается по всей детской площадке.       И мне бы хотелось так громко смеяться, не думая об одной голубоглазой проблеме. Слышу, как голос Арсения, который находится на балконе, звучит слегка ядовито и и чересчур спокойно. По интонации понимаю, что он злится, но не спешу к нему — сам расскажет, если посчитает нужным.       Даже интересно, какой повод найдёт Арсений, что уйти? Прикроется работой или проблемой у лучших друзей? Или просто попрощается, сказав, что ещё увидимся?       Когда-нибудь. Случайно. Просто столкнёмся где-нибудь на улице и пройдём мимо, даже не здороваясь.       Только Арсений возвращается на кухню и садится на облюбованное место. Складывает руки в замок на столе и гипнотизирует свой телефон, лежащий экраном вниз. Я всё ещё молчу — наверное, мне не хватает смелости.       Потому что понимаю, что тем самым могу приблизить наше прощание.       И я всё ещё стою у окна, смотрю на напряжённые плечи Арсения и не придумываю ничего лучше, чем опустить на них свои ладони. Он едва вздрагивает — больше никакой реакции. Он не поворачивается, не меняет позу — абсолютно ничего.       Хотя — готова поверить — он едва заметно приподнял уголки губ.       Сжимаю его плечи, чувствую плотные мышцы. Хочется расслабить его, отвлечь от забот и переживаний хотя бы на несколько минут — но больше хочется, чтобы Арсений подарил всё своё внимание мне.       Я не замечаю, как он накрывает ладонью мою руку. — Иди ко мне.       Арсений усаживает меня к себе на колени и крепко сжимает в объятиях. Не целует и даже не пытается, лишь утыкается носом в шею и горячо дышит, словно находит в этом своё успокоение. Обнимаю его за плечи и едва ощутимо прохожусь кончиками пальцев по тёмным волосам. Он никак не реагирует — и это даёт мне право считать, что он позволяет мне играть с его прядями.       Я аккуратно перебираю его волосы. Они поблёскивают золотом, стоит яркому солнцу залить кухню. На концах они едва заметно вьются, и я не замечаю, как воссоздаю вчерашнюю укладку. И мне тут же хочется вновь их взъерошить, оттянуть, чтобы Арсений поговорил со мной — даже плевать о чём.       О погоде. О моей соседке. Даже о её пирожках с яблочным повидлом. О том, почему мы проснулись во взаимных объятиях, если засыпали по разные стороны кровати. — Ты правда никому не позволяешь трогать свои волосы?       Арсений прячет тихий смешок за едва ощутимым прикосновением губ к моей шее. — Почти никому, — мне становится жарко от его дыхания.       Он не продолжает. Чувствую, как он улыбается, и я не могу сдержать порыв — всё же взъерошиваю шоколадные волосы на затылке. Арсений крепче сжимает свои тёплые ладони на моей талии.       В кольце его рук невероятно уютно — мне бы хотелось так сидеть долго, в окружении его ласки, когда он, сместив ладони, аккуратно поглаживает меня по пояснице, а я едва не таю от каждого касания.       И в какой-то момент я понимаю, что значит «почти» — наверняка, Арсений разрешал Алёне или любой другой бывшей девушке прикасаться к его волосам. И в этом, кажется, нет ничего особенного.       Так ведь, Лиза?       Только я не могу убедить себя в этом. Почему-то не справляюсь со вспышкой глупой ревности к прошлому Арсения и тут же, естественно, не вовремя, вспоминаю одну фразу — бывших жён не бывает.       Что бы это ни значило, но Алёна будет незримо присутствовать между нами — я в этом уверена. Так же как и Диана, которая сделает всё, чтобы Арсений вернулся к бывшей жене или просто прекратил любое общение со мной.       Однако всё зависит от самого Арсения и от его желания. И пока что он желает держать меня в своих объятиях, которые крепчают с каждой секундой. Мне становится жарко от его дыхания, и я уже представляю горячие поцелуи, рассыпавшиеся по моей шее, как его телефон вновь издаёт писк.       На этом всё заканчивается. Арсений тихо выдыхает — даже с каким-то сожалением — и выпускает меня из кольца своих рук, смотрит на меня, пока я поправляю ему волосы. Не могу отказать себе в удовольствии вновь его коснуться, поэтому укладываю чёлку чуть набок. — Мне пора, — он смотрит так, словно безмолвно извиняется за свой уход. Киваю, всё ещё продолжая сидеть у него на коленях. Специально тяну время. — Правда, мне очень нужно уехать по работе…       Давай, Арс, скажи, что именно поэтому ты сейчас уйдёшь. Не потому, что я тебе надоела или ты меня не хочешь больше видеть, а потому, что тебя срочно вызвали и без тебя не справятся.       Молча встаю с его колен и кивком головы как бы говорю — хорошо, иди. — Или я могу остаться.       Арсений приподнимает уголки губ в усмешке и ждёт, пока я отреагирую. Я должна броситься к нему на шею, взвизгнув от радости? Или вновь сесть на колени и поцеловать? — Тебя ждут, Арс, — проницательно смотрю на него, выжидаю и лишь замечаю, как его глаза едва заметно сверкнули недовольством. — Иначе как ты объяснишь своё отсутствие? — Меня поймут.       Не сомневаюсь. Особенно если он расскажет всю историю от начала и до конца и приукрасит.       Мы смотрим друг другу в глаза и не замечаем, как Зефир возвращается к нам и запрыгивает к Арсению на колени, удобно устраиваясь под его ладонями. — В отличие от тебя, кое-кто не хочет, чтобы я уходил, — он мелодично смеётся, стоит коту замурчать от его ласки. Ловлю себя на мысли, что хочу так же — таять от его касаний, но вовремя одёргиваю себя.       Арсений смотрит с немым укором — хочет, чтобы я остановила его? Наплевала на остатки гордости и сказала: «Нет, не уходи»? Упрашивала его?       Никто из нас не хочет прощаться — мы не умеем это делать, как оказалось. И я не могу выдержать его взгляд, поэтому смотрю на Зефира, нежащегося от ласковых поглаживаний, и впервые, кажется, замечаю, какие изящные запястья у Арсения.       Длинные тонкие пальцы путаются в чёрной шерсти, пока я пересчитываю родинки на предплечьях и увлечённо рассматриваю выступающие голубоватые вены. Это выглядит слишком привлекательно, и я отвлекаюсь на серебряную печатку на безымянном пальце. — Нравится? — Арсений всё своё внимание дарит Зефиру, пока я очарована его кистями. И я даже не успеваю понять, кому предназначен вопрос. — Нравится, — выдыхаю под тихий смех Арсения. — Я, правда, спрашивал у кота, — он отпускает Зефира, и тот вновь вальяжно уходит, получив нужную дозу ласки, — но такой ответ меня более чем устраивает.       Краснею от смущения. Почему вообще я так реагирую? Может, потому что Арсений мне нравится? Может, потому что я с каждой минутой всё сильнее в этом убеждаюсь? Может, потому что я надеюсь, что это взаимно?       Арс широко улыбается, пока я стыдливо прячу глаза. — Ты тоже мне нравишься, — он встаёт и щёлкает по носу. Признание, слетевшее с его сухих губ, звучит так просто и искренне, что колени подкашиваются.       Однако мне кажется, что я вынудила его это сказать. Настроение портится вслед за пониманием, что нужно прощаться, и я следую за Арсением в прихожую.       В надежде ещё раз коснуться его, помогаю застегнуть пуговицы на рукавах рубашки. Он усмехается, но не отказывает себе в удовольствии рассматривать меня. — Спасибо, — он целует меня в щёку, надевает пиджак и кладёт телефон, который только что вновь тихо пискнул, в карман брюк.       Я притягиваю его за лацканы и застёгиваю ещё одну пуговицу на груди, поправляю воротник рубашки и со вздохом открываю входную дверь. — Ну… пока? — Арсений кивает, убирает шоколадную чёлку с глаз. — Пока, — его голос звучит даже немного грустно — или мне того хочется, но я не признаюсь.       Он скрывается за входной дверью. Я корю себя за несдержанность — возможно, Арсений подумал, что я его выгоняю. Только итог всё равно один.       Он ушёл.       Зефир аккуратно выглядывает из спальни, будто спрашивает, всё ли со мной в порядке. И на этот вопрос я не могу найти ответ.       Я расстроена.       Я раздражена.       Я злюсь.       И я ни в чём не уверена.       Всё, что я успела придумать — и взаимную симпатию, и горячие поцелуи, и тепло рук, — скрылось вместе с Арсением. У меня нет ни малейшей надежды, что мы ещё встретимся, пускай даже случайно, поэтому, желая выбросить всё из головы, зову к себе и кота и уже хочу направиться в спальню, стянуть джинсы и целый день провести в кровати, как отвлекаюсь на стук в дверь.       И почему-то думаю, что вернулась Мария Ивановна. — Во-первых, — Арсений медленно заходит в квартиру, — ты обещала мне свидание. — А во-вторых? — по дурной привычке вскидываю бровь и тут же оказываюсь втянутой в объятия.       Его дыхание скользит по шее, и Арс берёт меня за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — А во-вторых, — он меня гипнотизирует, или мне кажется? — Я слишком сильно хочу тебя поцеловать.       И он целует. Жадно сминает мои губы, вжимает меня в стену, а я лишь исступлённо отвечаю на поцелуй. Он ощущается совсем по-другому — мы трезвые, мы одни, нам никто не мешает, кроме времени, которое точно против нас. И я не стесняюсь, прижимаюсь к Арсению как можно ближе, чувствую, как горит в груди от переизбытка чувств, но всё равно целую его, скольжу языком по его губам и оттягиваю мягкие волосы.       Сдерживаю себя только в одном — не касаюсь его рубашки, иначе точно начну её расстёгивать. И тогда не будет пути назад.       Арсений сжимает ладони на моей талии и разрывает поцелуй — резко, чтобы точно не поддаться искушению продолжить. — Мне нужно бежать, — мы соприкасаемся лбами, и я ловлю воздух. — Правда, Лиз, мне пора.       Всё же вновь целую Арсения в уголок губ. Он улыбается. — Так что насчёт свидания? — он вновь открывает входную дверь, и я понимаю, как ему не хочется уходить. — Я подумаю, — легонько пожимаю плечами, будто мне и в самом деле нужно проверить список дел и куда-то вставить свидание. Он смотрит серьёзно, словно сканирует меня, хотя я уверена, что у меня на лбу ярко-красным мигает «Я согласна».       И мы одновременно смеёмся. На душе становится невероятно легко — а за спиной будто вырастают крылья. — Заеду за тобой в шесть.