Староста факультета и новый студент

Снаружи творилась настоящая бойня — Хиджиката понял это, еще не покинув замок. Многовековые стены Хогвартса не спасали слух от шума сотен магических выстрелов, сплетения взрывов и криков. Толстый камень поглощал звуки, превращал их в нескончаемый утробный гул, отзывавшийся мерзкой вибрацией в теле всякий раз, когда стопы касались пола. Шум блуждал мелким щекочущим ощущением под кожей, резонировал с внутренностями, нагнетая и наращивая копившееся в мышцах напряжение. Наконец, подножие Парадной лестницы. Отосе с усилием надавила на исполинскую створку, сдвигая ее в сторону, и осторожно выглянула наружу. Хиджиката привстал на цыпочки и вынырнул лицом над ее плечом. Привыкшие к полумраку глаза тут же заслезились от ослепительного колдовского фейерверка, мерцавшего в веерном вырезе арки крепостной стены. Отосе выскользнула на улицу, вытащив за руку остолбеневшего старосту, и принялась запечатывать за ними дверь. Хиджиката отрешенно наблюдал за сноровистым движением ее запястья, то и дело оборачиваясь на сияющую разноцветными вспышками арку, и, наконец, спросил: — Думаете, Саката там? — Не знаю, — встревоженно отозвалась Отосе. — Наверняка он решил сам прикончить Уцуро, что очень глупо, или хочет попробовать договориться с ним… что не многим умнее, — она опустила волшебную палочку и плотно провела ладонью по двери, проверяя результат своего заклинания, но тут же рука ее сжалась в кулак, скрипнув ногтями по металлическому полотну. — Гинтоки, дуралей! И чего тебе стоило… Тоширо?! Стой! Но Хиджиката не мог торчать на одном месте, нетерпение подгоняло его двигаться дальше. Он бегом пересек двор и, прячась в слепой тени внутренней стены арки, осторожно выглянул за пределы Хогвартса. Как и во всякую жуткую для Хиджикаты ночь, на чернильном небе светила луна — желтая, налитая, но причудливо зыбкая, словно сотканная какой-то злой магией иллюзия. Ее сумеречный свет тонул в бесконечной пляске молний заклинаний ниже по склону в нескольких ярдах от Хогвартса. Вспышки взрывов тянулись длинной сверкающей рекой, изогнувшейся дугой вдоль внешней стены. Десятки врагов пытались прорвать оборонную линию из преподавателей и старших студентов, которые осмелились выйти против Ято. Среди толпы черных мантий, окруженных плеядой разноцветных всполохов, невозможно было разобрать, кто есть кто. Хиджиката упорно вглядывался в одинаковые фигуры, тщетно пытаясь разглядеть среди них беловолосую макушку. Как вдруг его больно дернули за плечо. — Сказала же — от меня ни на шаг! — разъяренно зашипела ему на ухо Отосе. — Не забывай, что все эти люди ищут тебя! — Я его не вижу, — проигнорировав недовольство декана, сказал Хиджиката. — Вы можете его найти? — Каким образом? — проворчала Отосе в ответ, разглядывая творившуюся у стены неразбериху. — Даже у магии есть пределы. — Ну не знаю… превратиться в птицу, например, — предложил Хиджиката. — Я не анимаг. — Правда? — искренне удивился он. — А ты думал, все профессора Трансфигурации непременно анимаги? — буркнула Отосе. — Могу превратить в птицу тебя, но ты полетишь строить гнездо и искать самку. — Зря я оставил мантию-невидимку Сакате! — досадливо отозвался Хиджиката. — Придется подойти ближе. — Еще чего придумал! — Вы придумали что-то получше? — едко поинтересовался Хиджиката и услышал в ответ недовольное сопение на ухо. Вдруг среди натужного монотонного гула битвы раздался пронзительный, до боли знакомый девичий вопль. На краткий миг белая молния выхватила из тьмы взметнувшуюся в воздух копну ярко-рыжих волос. Это видение мелькнуло перед глазами зловещей кровавой вспышкой и разбило рассудок в брызги. В следующее мгновение Хиджиката уже летел вниз по склону под бьющие в спину гневные окрики Отосе, подгоняемый необузданным нутряным чувством, хорошо знакомым всякому гриффиндорцу. Сырая земля хлюпала под ногами, подошвы скользили по мокрой траве. Подножие холма было крутым, и Хиджиката съехал по нему, как по гребню волны, старательно удерживая себя на ногах. Он смотрел только вперед, на наступавшие на него отблески чужих заклинаний, в свете которых постепенно из безликих фигур проступали знакомые и незнакомые очертания. Он увидел Кагуру, на дрожащих руках с трудом приподнимавшуюся с земли, увидел вступившегося за нее Шимуру-младшего, магическим выстрелом отброшенного в сторону с криком боли, увидел кряжистого мужчину, с грозным видом вырисовывавшего в черном воздухе золотистый узор заклинания, нацеленного в спину Кагуре. Хиджиката прищурился, наметив цель. Его собственная палочка — та, что из тернового дерева — гудела энергией в его ладони с того самого момента, как он шагнул за границу Хогвартса. Времени оставалось мало. Хиджиката слегка наклонился вперед, ускоряя скольжение, и быстро взмахнул рукой сверху вниз. — Протего! Коварная золотая стрела, уже летевшая Кагуре в спину, канула в белесом дрожании магического щита. Коренастый Ято нахмурился, грозно оскалился и яростно замахал палочкой: — Прочь с дороги, мелюзга! — заревел он. Мощные боевые заклинания ударяли в щит одно за другим, пытаясь пробить преграду. Хиджиката изо всех сил удерживал заслон, но опасался, что его магия иссякнет прежде, чем кто-то другой позади него сможет контратаковать. А отпускать щитовые чары, чтобы ударить в ответ, он не мог — за спиной была Кагура. Черт, вот бы суметь защищаться и нападать одновременно… И тут шальная мысль стрельнула в разгоряченном сражением разуме. Идея была совершенно дурацкой, но других не было. Свободной рукой он выудил из внутреннего кармана палочку брата. Сможет ли он направить магию в оба потока сразу? Хватит ли ему сил? Попытаться стоило! Он уличил момент сразу после очередного удара Ято и, чуть приспустив магический щит, замахнулся: — Баубиллиус! Ярко-желтая молния с белым сияющим хвостом с шипением вырвалась из палочки и полетела в ошарашенное лицо Ято, разбрызгивая искры. Но не успел Хиджиката возликовать, как заклинание, подобно сбитой ураганным ветром стреле, взметнулось куда-то в сторону и угодило в спину сражавшемуся неподалеку врагу — другому Ято. Тот повалился наземь лицом вниз, истошно крича и слепо шаря руками по спине. Сбитый с толку Хиджиката посмотрел на него, затем на удивленно взирающего на него Такасуги, которого он невзначай избавил от соперника. Из секундного замешательства Хиджикату выдернул полный ликования смех: — Мазила! — и затем — ослепительный красный всполох. Хиджиката едва успел скрыться от него за удерживаемыми щитовыми чарами. По белому мареву заслона расползлись неровные, черные, как ночь, дыры. Всего пара ударов — и Протего не выдержит. «Еще раз! Внимательнее!» — решился он и снова взмахнул палочкой брата: — Конфринго! Но наученный предыдущим опытом Ято ловко кувыркнулся в сторону от разящего огненного снаряда. Тот угодил в траву, поднимая ввысь земляные комья, и вспыхнул ярким пламенем. — Вам еще сто лет тренироваться, прежде чем рискнуть встать против Ято! — самодовольно засмеялся мужчина. Но Хиджиката уже не смотрел на него. Его изумленный взгляд приковала к себе плотная стена огня за спиной врага, с каждым мгновением разраставшаяся ввысь и вширь. Бело-желтые языки, словно живые, замерли на мгновение и вдруг с не свойственной обычному пламени прытью заскользили по траве. Ято перестал хохотать и обернулся, ощутив дышащий в спину жар, но среагировать уже не успел. И вспыхнул факелом, нечеловечески вереща. Огонь мгновенно поглотил его тело и, словно насытившись жертвой, вздыбился выше крепостных стен, превращаясь в настоящее — его ни с чем не спутать, даже если единожды увидел лишь на картинке в книге! — Адское пламя. Хиджиката оторопело уставился на леденящее душу зрелище, но чувство опасности скользнуло холодной мокрой змеей по позвоночнику, не позволяя и дальше стоять истуканом. На одних рефлексах он отскочил назад от подбирающихся к его ногам голодных рыжих искр, крепко схватил за руку едва успевшую подняться Кагуру и понесся прочь, крича во все горло: — БЕГИТЕ-Е-Е! Он летел прочь вдоль подножия холма, не разбирая дороги и не оборачиваясь на разверзшийся позади него ад. От огня ночь превратилась в жуткую пародию дня. Впереди, слева, справа — всюду бежали наперегонки со смертью. Их фигуры мелькали тут и там на периферии взгляда, расплываясь в атакующих со спины слюдяных струях раскаленного воздуха. Друзья, враги, цели наступления, защита Хогвартса — все сейчас было забыто. Толпу гнал одной дорогой общий первобытный инстинкт, перевоплотивший волшебников в обезумевших от страха животных, уносивших ноги от лесного пожара. Но Адское пламя вовсе не было неконтролируемой бесстрастной стихией, пожиравшей все, до чего может дотянуться. Оно было маньяком, жаждавшим спалить дотла все живое. Поэтому оно не расползалось по полю огненным покрывалом, а преследовало по пятам убегавших — целенаправленно и упоительно. Рядом с Хиджикатой кто-то упал. Краем глаза он успел заметить белый отблеск от линз очков. Узнавание полыхнуло в спятившем мозгу, заставило резко остановиться и толкнуть Кагуру вперед. — Беги! — Тоши! Шинпачи! — БЕГИ, СКАЗАЛ! На пререкания времени не оставалось: Адское пламя приближалось со скоростью разогнавшегося локомотива. В руке пульсировала колдовской энергией обезумевшая бузинная палочка, вопреки воли хозяина создавшая смертоносный безудержный огонь. И он был уверен — лишь она могла с ним управиться. Хиджиката развернулся и, сконцентрировав в палочке всю свою магическую силу, резко рассек воздух сверху вниз: — ПРОТЕГО! Пламя навалилось на раскинувшийся перед ним гигантский волшебный щит, заскоблило по нему, как хищник когтями по железным прутьям клетки, оглушительно затрещало, стремясь пробить преграду. Хиджиката удерживал палочку двумя руками, подпитывал щитовые чары всей своей жизненной энергией. Никогда прежде он не чувствовал в себе столько мощи, но даже ее, казалось, было недостаточно: огненные клубы ударяли о завесу, словно пушечные ядра, принуждая отступать шаг за шагом. Хиджиката широко расставил ноги и вцепился в палочку, запястья задрожали от напряжения, пальцы свело судорогой. Он закричал от натуги, и в этот момент прозрачный щит задрожал мягкой синевой, а затем — с грохотом взорвался, ударив отдачей в плечо. Хиджикату отбросило на спину, и он рефлекторно прикрыл рукавом лицо. «Мне конец!» — успел подумать он напоследок, в ужасе ожидая мучительной смерти. Но, не ощутив плавящего кожу убийственного жара, опустил руку и оцепенело посмотрел вперед. Синие огненные потоки цвета индиго окружили их с Шимурой кольцом, взвились до самого неба, оттесняя ненасытные клубы Адского пламени. — Что это… — раздался рядом ошеломленный выдох Шимуры-младшего. — Протего Диаболика, — услышал Хиджиката свой голос. — Темная магия. — Темная магия?! Как ты смог… — Это не я, это… — он не договорил и, словно околдованный, продолжил не моргая смотреть на две разбушевавшиеся огненные стихии. Хищно-рыжая и холодно-синяя стены пламени, созданные бузинной палочкой, боролись друг с другом, не смешиваясь, подобно течениям разных температур. Между ними словно пролегла невидимая преграда, которая оттесняла назад Адское пламя. Оно боролось с ней, шипело, как заливаемый водой пожар, постепенно обретая формы гигантских пылающих змей. Синие языки вихрились навстречу, и вдруг из холодного свечения с громогласным рычанием выпорхнули драконы. Сияющие голубыми отблесками лезвия гребней на иллюзорных головах и разверзнутые зубастые пасти взметнулись к огненным змеям, переплелись с ними в тесный клубок. Послышался оглушительный треск, небо вспыхнуло северным сиянием. Красиво. Мощно. Завораживающе… Хиджиката с изумлением посмотрел на свою руку с выступившими на предплечье венами. Дрожащие пальцы сжимали палочку брата. Самую смертоносную и необузданную из всех. Она не слушала его, она была сильнее. Она тянула из него магическую энергию и искажала заклинания, превращая все вокруг в огненную преисподнюю. Непревзойденная мощь. Если бы только он смог подчинить ее своей воле, если бы научился использовать… — Хиджиката, смотри! — испуганный голос Шимуры-младшего выдернул его из пугающего водоворота мыслей. Он очнулся, будто от ночного кошмара, и заозирался. Синее кольцо огня расступалось, обнажая тыл. Голубые завитки тянулись вперед и ввысь, к месту битвы с Адским пламенем, оставляя за собой полосы истлевшей дочерна травы. Найдя достойного соперника, Протего Диаболика напрочь забыло о волшебнике, на защиту которого было призвано. Хиджиката не был для него хозяином — лишь донором магической силы, не способным собственноручно управлять Темными чарами. Словно подтверждая эту догадку, сверху на них посыпались клочья битвы заклятий — красно-синий метеоритный дождь. Хиджиката быстрым движением спрятал обезумевшую волшебную палочку обратно в потайной карман мантии и достал свою, послушную, из тернового дерева. Коротко переглянулся с Шимурой-младшим, тот кивнул. — Протего! — выкрикнули они, создавая над собой щитовые чары. Огненные метеориты врезались в него, с шипением истлевая, оставляя тянущиеся трещины на завесе — долго она не продержится. Земля вокруг заполыхала. Позади послышались крики: толпа отбивалась от огненного дождя. Господи, что за ад он создал! Лишь бы никто из Хогвартса не погиб из-за него снова! Неужели никто не сможет совладать с этой свихнувшейся стихией?! И тут разверзнувшийся перед ними пожар стал сжиматься, превращаясь в узкую воронку торнадо. Сквозь прозрачный щит Хиджиката заметил, как красные струи пламени опоясывают оранжево-синий столб огня, сдавливают кольцами, поднимают высоко, к самой луне. Пылающие бомбы перестали барабанить о завесу, и Хиджиката осторожно отпустил щитовые чары. И увидел Отосе. Она стояла в опасной близости к истоку воронки, вскинув руки вверх, в одной из них сжимая палочку. Ее лицо полыхало в огненных отблесках, седые пряди выбились из прически, мантия развевалась парусом. Сияющие глаза Отосе сосредоточенно смотрели вверх, на опутанное колдовское пламя, руки шевелились, неведомой Хиджикате магией заставляя кольца сжиматься туже, запирая Темные чары. Сейчас она напоминала уже не злую ведьму из магловских сказок, а сошедшую на землю всемогущую богиню. Хиджиката обомлел. Это вот с ней он пытался спорить, ей ставил какие-то условия? Как она только сдержалась, чтобы не растоптать его, как назойливо жужжащего на ухо комара? Но и могуществу Отосе нашлись границы: лицо ее было напряжено до стисненных зубов и вздувшихся на лбу вен, а уплотнившийся столб огня рвался из оков, не позволял держать себя в узде. Мимо Хиждикаты пронеслась черная мантия. Кто-то подскочил к Отосе и с размаху воткнул волшебную палочку в землю. — Финита! — Хиджиката узнал голос профессора Доромизу. Земля перед ним разверзлась, выпуская из расщелины новые струи красного пламени. И тут, словно по команде, к укрощенному оранжево-синему смерчу бросились еще несколько волшебников. Оборо, Цукуе, Икумацу, Хедоро — профессора Хогвартса окружали огненный столб и на равном расстоянии друг от друга вонзали свои палочки в землю с яростным криком «Финита!». Земля осыпалась у их ног, заговорила глухим гулом, выпуская наружу огненные цепи, оплетая колдовское пламя. Рыжие и синие языки рвались прочь из кольца, шипели и трещали, ревели в предсмертном крике, взрывались в ярких лихорадочных пароксизмах и гасли, обрушиваясь в образовавшийся провал, прямо в ад, где им и было самое место. Вдруг что-то больно ударило по пальцам, и палочка вылетела из руки. Хиджиката обернулся так резко, что у него хрустнула шея, и наткнулся на помутнившийся взгляд огромных провалов зрачков с голубой каймой радужки. — Хочу… Теперь я увидел ее силу своими глазами и хочу ее еще больше… — губы Камуи расплылись в улыбке истого маньяка, от которой, несмотря на дрожавший от жара воздух, бросало в озноб. — Только через мой труп, — выдавил из себя Хиджиката, пытаясь живо сообразить, что делать, не подвергая всех вокруг смертельной опасности снова. — Верно, — глаза Камуи нехорошо блеснули. Не отрывая жадного взгляда от желанной цели, он взмахнул палочкой. — АВАДА КЕДАВРА! — Экспеллиармус! — раздался крик откуда-то сбоку, и обзор перекрыла черная мантия. Зеленая стрела, устремившаяся прямиком в грудь Хиджикаты, наткнулась на красный луч. Два магических потока схлестнулись, словно два меча, разметая вокруг пестрые искры. Хиджиката отскочил в сторону и удивленно взглянул на спасшего его от верной смерти Шимуру-младшего. Тот стискивал палочку двумя руками и скрипел зубами от напряжения, силясь удержать смертельное заклятие. Получалось у него плохо: зеленый луч продавливал его магию, постепенно подступая к телу. «Не справится!» — понял Хиджиката и потянулся за бузинной палочкой. — Аларте Аскендаре! — вдруг услышал он яростный девичий крик. В Камуи врезалась золотистая вспышка, подбросила его высоко в воздух и затем обрушила на землю. Более не подпитываемый магией зеленый поток иссяк, взметнулся брызгами в сторону и канул в ночном небе. Шимура пошатнулся и оперся руками на колени, тяжело дыша и благодарно смотря прямо перед собой. Хиджиката проследил за его взглядом и заметил Ято Кагуру. На ее щеке багровой пленкой запеклась кровь из рассеченной брови, от чего миловидное девичье лицо выглядело жутко. — Убрал от моих друзей свою авадакедавру, пока я тебе ее в зад не затолкала, тупой брат! — голос ее дрожал от едва сдерживаемого гнева. Кучка Ято застыла позади нее, отупело переглядываясь и не решаясь что-то сделать. По всей видимости, они поняли, кто она такая, и теперь не могли понять, кого им стоит бояться больше — наследника клана или его нынешнего главу, который не оставит безнаказанным нападение на любимую дочь. Пока они медлили, Камуи уже приподнялся на локтях. Его расширенные зрачки сжались в смутную точку, и глаза засияли бешеным огнем, подобному Протего Диаболике. Он слизнул с губы сочившуюся из носа кровь и оскалил испачканные красным зубы в жутком подобии улыбки. Вместо приветствия он резко поднял палочку и выпустил в сестру едко-оранжевый разряд. Ровно за мгновение до этого один из Ято — Хиджиката сразу узнал его, это был тот самый лысый громила с густой бородой, что мучил Кагуру на лесной поляне полгода назад, — выскочил из толпы и решился напасть на нее сзади. Тревога остро кольнула холодком промеж лопаток Хиджикаты, когда он понял: Кагура оказалась заперта в тисках двух атак. Но та вдруг с нечеловеческой прытью подскочила вверх, как отпущенная пружина, ловко кувыркнулась в воздухе, вцепившись в воротник мантии врага, напавшего со спины, и толкнула его вперед — прямо на несшийся к ней луч. Оранжевый свет резко оборвался, поглощенный бурными всплесками крови из груди бородатого Ято. Тот коротко вскрикнул и упал навзничь. Кагура, словно кошка, приземлилась на ноги и даже не изменилась в лице после того, как родной брат несомненно попытался ее убить. Толпа Ято позади Кагуры пораженно отступила на шаг, и Хиджиката подумал, что ошибся: весьма вероятно, боялись они далеко не только ее отца. — Забудьте о ней, — приказал Камуи, поднимаясь на ноги и сплевывая кровь. — Приведите мне его, — он указал палочкой на Хиджикату. — Живым, — поспешил добавить он. — Я уничтожу любого, кто убьет его, даже если случайно. А того, кто схватит его… Кагура не стала дожидаться конца приказа и бросилась на Камуи. Заклинания засверкали всполохами, ударяясь друг о друга и рассыпаясь фейерверками. Их отблеск тут же затмила стена бесформенных силуэтов в черных мантиях, надвигавшаяся прямо на Хиджикату. Он сглотнул и кинулся прочь. «Что делать? — лихорадочно думал он. — В толпу нельзя, меня они, может, и не убьют, но кого-то другого наверняка могут задеть…» Взрыв заклятия бросился ему под ноги, смешав и без того спутанные размышления. Он едва успел отпрыгнуть в сторону и обернуться, чтобы заметить две новые взметнувшиеся к нему молнии. Ловко проскочив между ними, он, однако, запнулся пяткой о камень и приземлился на зад. — Попался, проныра, — ухмыльнулся ближайший к нему Ято и направил на него палочку, но тут неведомая сила ударила тому под колени и заставила рухнуть на землю. Вся орава Ято в недоумении остановилась и обернулась на того, кто выпустил заклинание. В нескольких футах от них стоял Такасуги. — Просто не хотел оставаться твоим должником, — пояснил он, коротко взглянув на изумленного Хиджикату и запуская новый магический снаряд в другого Ято, тем самым возвращая услугу с процентами. С противоположной стороны вдруг прогремел взрыв, и еще одного из толпы с криком подбросило в воздух, словно петарду. — Хиджиката, с тебя литр шампуня! — разнесся торжественный возглас Кацуры. — И еще бальзам для волос не забудь! Поток плотного воздуха пронесся перед глазами, сбивая с ног сразу двух Ято. Хиджиката удивленно посмотрел в сторону источника магического ветра. — Сасаки?! — окончательно опешил он. — У тебя-то какое оправдание мне помогать? — Все еще не веришь, что я твой фанат? — спокойно спросил Сасаки, картинно вздернул вверх светлые брови и тут же бросился в бой. — Вот как? — воодушевившись, Хиджиката подобрал с земли злополучный камень и со всей дури запустил им ближайшему Ято прямо в глаз. Тот явно не ожидал такой по-магловски банальной атаки и с шипением согнулся пополам, прижимая ладони к окровавленному лицу. Секундная заминка и внезапное прикрытие другими старостами позволили Хиджикате вскочить и метнуться к тому месту, где он лишился палочки. Где же она? Должна была быть совсем рядом… возможно, застряла в сырой траве на холме? Палочка была в правой руке, а справа как раз был склон… Так и есть! Вот она! Едва сдерживая радостный возглас, Хиджиката со всех ног побежал вверх по холму к заветной находке — и именно в эту секунду потери бдительности угодил под фиолетовую вспышку, ударившую под колени. Земля выскользнула из-под пят, трава прыгнула на встречу ладоням. Боли как таковой не ощущалось, и Хиджиката отчаянно заерзал, пытаясь подняться, но нижняя часть тела отказывалась двигаться так, как ей было положено. Чувствуя себя выброшенной на берег рыбой, он исступленно зашарил рукой по бедрам и похолодел: ноги слиплись от паха до лодыжек. Попасть под Локомотор Мортис в тот момент, когда палочка была всего в десяти футах от него, было обидно. Слишком обидно, чтобы сдаться. И Хиджиката пополз вверх на локтях, упираясь сросшимися коленями в землю, чтобы ненароком не соскользнуть к подножию. Близко! Совсем близко! Почти! Только руку протянуть… — Ну все, пацан, добегался, — услышал он холодный голос позади себя и вовремя кувыркнулся на спину, чтобы отмахнуться от руки, едва не схватившей его за шиворот. — Давай без дури, — посоветовал незнакомый Ято. — Убивать тебя нельзя, но покалечить не запрещено. Он смотрел на Хиджикату сверху вниз с угрюмым равнодушием опытного наемника, для которого убийства стали чем-то рутинным, будничным. Этот взгляд заставил Хиджикату смириться с тем, что придется пойти на отчаянные меры, и он юркнул рукой за пазуху. Но ошибся — бузинную палочку он второпях положил в правый карман мантии, а потянулся по привычке в левый. И вдруг нащупал за подкладкой нечто странное — грубую ткань, туго обхватывавшую что-то небольшое и упругое. Времени на раздумья не оставалось и он, выудив находку, ткнул ею в лицо склонившегося к нему Ято. — Ни с места! — грозно крикнул Хиджиката, демонстрируя в вытянутой руке… куклу Вуду, любовно сшитую Окитой! — Что это за хрень? — растерянно нахмурился Ято, и именно это вдохновило Хиджикату на дальнейший импровизированный спектакль. — Прóклятый артефакт. Шевельнешься — и я тебя испепелю. Ято недоуменно моргнул и недоверчиво растянул губы: — Как же! Так тебе и поверил. — А как, по-твоему, я призвал Адское пламя и Протего Диаболику без изучения Темной магии? — блеф был слишком нахальным, и Хиджиката почти не верил, что он сработает. Но Ято в замешательстве посмотрел на взвивавшийся вверх оранжево-синий огненный столб, который до сих пор пытались укротить выбивавшиеся из сил преподаватели Хогвартса. «Он купился!» — радостно понял Хиджиката, стараясь не выдать себя ни единым мускулом лица. Ято перевел взгляд на куклу Вуду, посмотрел в ее несуразные глаза-пуговицы. Глупая тряпичная вещица сама по себе страха не внушала, и Ято, немного осмелев, засомневался. — Что за бред! Да быть того не может, — и он рванул к себе Хиджикату за ворот мантии. — Экзорциамус тэ омнис имундус спиритус… — в отчаянии затараторил тот заклинание из любимого с детства сериала про нечисть, тыча противнику в нос куклой Вуду. Услышав незнакомый прононс, Ято в ужасе округлил глаза и, выпустив из руки мантию, сделал неуверенный шаг назад. И тут же получил в голову не пойми откуда взявшейся красной шаровой молнией. Хиджиката в полном изумлении посмотрел на куклу, затем на упавшего ничком Ято — и только тогда догадался взглянуть вверх. Над холмом кружили двое на метлах, прицельно паля заклинаниями по врагам. — Тоши! Живой? — послышался сверху голос Кондо, и Хиджиката несдержанно расхохотался от облегчения. Он сунул куклу Вуду обратно во внутренний карман, предварительно чмокнув ее в тканевую макушку, затем дотянулся до терновой палочки и благополучно расколдовывал свои ноги. Как вдруг услышал: — Ах ты… — рассвирепевший Ято едва успел приподняться с земли, как вдруг снова угодил под выстрел заклинания и повалился лицом вниз. Спрыгнувший с метлы Окита совершил мягкую посадку ему на спину и, словно опытный сноубордист, эффектно устремился в развернувшуюся у подножия битву верхом на скользившем по сырой траве безжизненном теле. Хиджиката посмотрел им вслед с мыслью, что такого унижения наверняка еще не испытывал ни один из Ято. — Тоши, ты в порядке? — Кондо ловко подрулил к нему, спрыгнул с метлы и протянул руку. — В полном, — кивнул Хиджиката, поднимаясь на ноги и крепко стискивая в руке родную палочку. — Где вы пропадали? — Заскочили за метлами, — Кондо любовно похлопал ладонью по древку. — Решили, что это поможет. Кстати, Тоши! — обеспокоенно добавил он. — Почему ты здесь? Разве все эти Ято пришли не за тобой? Не разумнее ли тебе будет отсидеться в Хогвартсе? Хиджиката ощутил болезненный укол под сердцем, когда осознал, что во всей этой безумной круговерти событий он успел позабыть об истинной цели, которая заставила его броситься прямиком в бойню. — Точно! Саката! — он прищурил глаза и принялся прощупывать толпу у подножия холма взглядом. Беловолосой вихрастой макушки нигде видно не было, и он стал всматриваться в каждую фигуру с покрытой капюшоном головой. После бесчисленных тренировок Хиджиката был уверен, что сможет без труда узнать Сакату по стойке и боевым повадкам. Где же он… — Так ты пришел сюда из-за Гинтоки? Это многое объясняет, — понимающе кивнул Кондо и задумчиво почесал подбородок. — Не волнуйся, тут его нет. Я его видел в другом месте. От услышанного Хиджикату так резко повело, что он чуть не поскользнулся на траве. — Что?! — он схватил друга за лацкан мантии. — Кондо, где ты его видел?! Когда? — Э? Где-то полчаса назад или меньше того… как раз когда завязалась эта заваруха, — Кондо недоуменно заморгал. — Он шел куда-то в лес, в сторону Черного озера. Я из окна его заметил, но было не до него, сам понимаешь… — Он был один? — с надеждой перебил его Хиджиката. — Вроде бы да. По крайней мере, я никого с ним рядом не припомню. У Хиджикаты внутри что-то возбужденно затрепыхалось. Он может успеть! — Кондо! — твердо сказал он, манящими чарами призывая к себе брошенную Окитой метлу. — У меня нет времени на объяснения, но я срочно должен найти Сакату. Это важно. Это самое важное. Кондо всмотрелся в переполненное решимостью лицо Хиджикаты, затем коротко кивнул и оседлал метлу: — Тогда не будем терять время! — и с этими словами он взмыл в воздух. Хиджиката тоже запрыгнул на древко и оттолкнулся от земли. — Я пойду один! — выкрикнул он, нагоняя друга. — Там будет опасно. Опаснее, чем здесь. — Я так и понял, — кивнул Кондо и демонстративно рванул вперед к черной стене Запретного леса. Хиджиката благодарно выдохнул и, загоняя беспокойство в дальний угол души, устремился за самым лучшим другом, какой человеку вообще может повстречаться в жизни. Зубчатый контур верхушек деревьев уже вычертился на фоне бесформенной темноты, когда мимо что-то просвистело, ударилось вдалеке о ствол и рассыпалось фиолетовыми искрами. Хиджиката оглянулся — и ладони его едва не соскользнули с упора. Даже в серости ночной мглы, даже на громадной скорости полета, от которой слезились глаза, он узнал гнавшегося за ними человека. Слишком пристально Хиджиката наблюдал за ним в последние месяцы, слишком часто пораженное тревогой воображение рисовало его тень на стенах пустынных коридоров. Одного короткого взгляда вполоборота головы было достаточно, чтобы распознать этот широкий размах плеч и развевавшуюся над древком метлы гриву густых палевых волос. Хиджиката скорее почувствовал, чем увидел очередную настигавшую его молнию заклятия, чертыхнулся сквозь зубы и вовремя поднырнул под разящий луч. Плохо. Очень плохо. На этот раз Абуто его так легко не отпустит. И его не обмануть куклой Вуду и другими глупостями. Но кроме хитрости им нечем одолеть такого сильно противника. — Кондо! — крикнул Хиджиката, уворачиваясь и от магической атаки, и от кошмарящего разум ощущения дежавю. — Снижайся! Ему нужен я! — Я тебя не брошу! — Я не о том! Незаметно обогни его и атакуй сзади! Иначе мы не уйдем! — Ты хочешь быть приманкой? С ума сошел?! — У тебя есть план получ… — его оборвала на полуслове коварная оранжевая стрела заклинания, просвистевшая прямо промеж их метлами. Они резко кувыркнулись в разные стороны, едва не задев макушки деревьев. Ночной лес тревожно зашелестел внизу, вытаскивая из памяти жуткое воспоминание о погоне. Хиджиката помотал головой, пытаясь вытряхнуть из разума дурное предчувствие, выровнял метлу и только тогда понял, что больше не видит Кондо. Он заполошно заозирался и вдруг услышал позади пугающую перекличку взрывов. Рванув древко метлы в сторону, он со свистом развернулся и увидел то, чего опасался больше всего. Кондо яростно несся на Абуто, рассекая ночной воздух сиянием зарождающегося на кончике палочки заклинания. Враг летел ему на перехват. Это было больше похоже на рыцарский турнир, нежели на магический поединок. Словно пытаясь соответствовать этому впечатлению, два ярких луча выскочили друг другу навстречу, но не встретились, а пронеслись параллельно и помчались прямиком к своим целям. Ночную тишину разорвали треск дерева и истошный крик — и две фигуры штопорами полетели вниз, в лесную гущу. Хиджиката и подумать не успел, как его метла уже со свистом рванула к месту падения. Лихо огибая встречные деревья, он не сводил глаз с Кондо, который едва успел ухватиться за попавшийся под руку сук. «Держись! Только держись!» — умолял про себя Хиджиката, всем корпусом налегая на метлу. Ветер ранил глаза, встречные ветки царапали щеки, но он не смел даже моргнуть, боясь упустить из виду фигуру друга, беспомощно повисшую на огромной высоте. Сук жалобно затрещал под непосильным грузом. Кондо опасно качнулся, раз, другой — и камнем полетел вниз. Хиджиката коротко вскрикнул и устремился к нему, уводя метлу в крутое пике. Он вытянул руку, словно пытался словить рвавшийся в кольцо квоффл, только вот на этот раз цена неудачи была куда выше пропущенного мяча. Земля уже угрожающе раскинулась под их ногами, когда Хиджиката рывком схватил полог мантии. Дополнительный вес дернул его вниз, и тогда он опомнился, изо всех сил попытавшись выровнять метлу, но не удержался. Лес кувыркнулся перед глазами, ткань выскользнула из пальцев, земля обрушилась на спину, выбивая воздух из груди, заскоблила вдоль позвоночника. Все произошло так быстро, что мозг не успел понять, что случилось, и заволок взгляд чернотой. Хиджиката глубоко дышал, пытаясь прийти в себя, опасливо сжимая пальцы, сгибая локти и колени, на ощупь проверяя тело на переломы. Кажется, ему повезло: ощущались только резь ссадин и сосущая боль гематом. Из черноты перед глазами постепенно вырисовывалась ледяная серость лунного неба, утыканная темными пиками вершин деревьев. Между ними замельтешили черные рваные пятна. Хиджиката быстро заморгал, пытаясь спугнуть галлюцинацию, не раз являвшуюся ему в образе самых страшных фантастических тварей, которых видел свет. Но пятна становились лишь крупнее, четче. На лицо осел морозный, отнюдь не апрельский воздух, пальцы заледенели. И только тогда Хиджиката понял — это ему не кажется. — Кондо! — позвал он, ощущая растущую внутри панику. Никто не отозвался. Он с трудом поднялся, охая и озираясь. Кондо обнаружился сразу — он лежал на расстоянии пары футов без каких-либо признаков жизни. Хиджиката, спотыкаясь, бросился к нему, упал на колени, поднес ладонь к приоткрытым губам. Дышит! Слава Мерлину, дышит! — Кондо! — Хиджиката приподнял и встряхнул его за плечи, вглядываясь в закрытые подрагивающие веки. Рядом что-то звонко булькнуло, будто первая крупная капля дождя врезалась в озерную гладь. Хиджиката повернул голову на звук, и у него оборвалось сердце. Под ногой Кондо, растопив тонкую корку льда на траве, горячим истоком расплывалась багряная лужа. Хиджиката рванул с шеи галстук и дрожащими пальцами туго обвязал раненую ногу друга под коленом. Змейка ткани хлюпнула, обтянув вымокшую штанину, оранжевые полоски мгновенно пропитались кровью, окрашивая весь галстук в однотонный жуткий багрово-коричневый цвет. Это заняло считанные секунды, но воздух охладел настолько, что при каждом шумном выдохе из губ вырывалось облачко пара. Хиджиката попытался успокоить себя очевидной ложью про сигаретный дым, но рваные тени заскользили по покрывшейся вуалью инея траве, и спасительный самообман тут же рассыпался. — Кондо! — тыльной стороной ладони Хиджиката легко пошлепал друга по щеке. — Кондо, очнись! Нам нужен твой Патронус! Кондо! Веки друга подрагивали, но оставались закрытыми. Хиджиката медленно выдохнул, поднялся и посмотрел страху в глаза. Хотя глаз у страха не было — только густая, кромешная, тянущая ко дну чернота под куполами потрепанных капюшонов. Отгоняя удушливый ужас, Хиджиката достал палочку — терновую. Бузинная могла навлечь еще больше бед, чем уже имелось сейчас, а рядом оставался беззащитный Кондо. Кондо… возможно, лучший друг — это ключ? Хиджиката собрал в памяти все светлые события, связанные с ним, выцепил одно, еще с первого года обучения, и нацелил палочку на чудовищных тварей. — Экспекто Патронум! — не обнаружив реакции, он подобрал другое, когда они впервые выиграли матч по квиддичу. — Экспекто Патронум! — может, тот случай, когда Кондо вступился за него перед старшими слизеринцами? — Экспекто Патронум! Заклинание раз за разом не срабатывало, а черные призраки слетались на пиршество, протягивая к жертвам свои костистые пальцы из прорезей рукавов. Тени мантий, сотканных из мрака и ледяного отсвета луны, сгущались, опускались ниже. Затылок начал неметь, жизненная энергия таяла с каждым выдохом, просачивалась сквозь поры, медленно утекала из тела, сменяясь глухим отчаянием. «Ты так сильно ненавидишь себя, что даже твой Патронус не приходит, — эхом в голове пронесся голос Сакаты. — Ты больше никого не ждешь. В глубине души ты не веришь, что достоин спасения, именно поэтому он больше не является на твой зов…» «Пусть так! — разозлился Хиджиката. — Но я не могу позволить им сожрать Кондо! Не хочу снова смотреть в пустые глаза на родном мне лице! Они не посмеют тронуть его душу! Приди и защити ее! Дай мне силу спасти друга! Я жду тебя, защитник! Экспекто Патронум!» Он произнес это лишь мысленно, но палочка чуть-чуть дрогнула в руке, белое сияние сверкнуло на кончике. Не веря глазам и ничего толком не понимая, Хиджиката уцепился за эту мысль и крикнул: — Экспекто Патронум! Палочка издевательски плюнула россыпью светящихся блесток. — Что ты хочешь от меня?! — от безысходности заорал на нее Хиджиката. — Что мне надо сделать?! Я не понимаю! Мысль о недостающем звене — счастливом воспоминании — едва коснулась разума, как один из дементоров пролетел за спиной, взметнув черным крылом мантии над лицом Кондо. Ощущая мурашки, бегущие вдоль позвоночника, Хиджиката бросился к другу, подставляясь — и тут же почувствовал, как его засасывает тьма. Весь мир исчез, земля под ногами превратилось в топкую смолу, и он увяз в ней, просочился сквозь густую толщу и ухнул в черное, ледяное, воняющее сырой гнилью небытие. Его понесло вниз с ужасающей скоростью, внутренности сжало нещадным давлением, в голове все закувыркалось, смешалось. Под кожей что-то омерзительно закопошилось, и он закричал, но сам не услышал собственного крика. А его затягивало все глубже, в бесконечную, безвременную, бездонную пропасть, которая мучительно медленно высасывала из него саму жизнь, давила на череп так, что казалось, что он сейчас лопнет, словно яичная скорлупа. И тут из глубин тьмы выплыло что-то темнее ее самой. Рвань тянущихся к нему плетей рукавов, чернота, скрытая под капюшоном и настигающая его в сумасшедшем падении. Она была единственным, что Хиджиката мог различить в непроглядном мраке, и он потянулся к ней всей своей сутью. Чернота вытянулась навстречу, окутывая плотной, бархатной мглой, укрыла от зубодробительного холода и прижалась к лицу. Сладковатое дыхание кольнуло заиндевевшие губы. Дыхание… Это единственное, что существовало здесь, единственное, что казалось живым в этом аду. Он слышал только его — спешное, глубокое, будто вся планета раскрыла легкие и пыталась наполнить их воздухом, надышаться. Хиджиката протянул вперед руку — и ослеп от резкой белой вспышки. Его отбросило назад, навстречу спине выпрыгнула невероятно твердая земля. Перед взглядом несколько мгновений висела белая пелена, а затем на периферии зрения стала проступать привычная ночная темнота. Хиджиката сморгнул мутную влагу с ресниц и увидел серебристую землю, черные стволы деревьев и светящийся круг, постепенно сужающийся до точки вокруг острия своей палочки. Черный изорванный силуэт взвился вверх, подальше от излучаемого палочкой света, рванул к мельтешащим меж крон собратьям. Хиджиката одурело посмотрел на палочку в своей руке, затем заозирался. — Саката? — неуверенно позвал он. — Саката, ты здесь? Ночной лес ответил ему тишиной, лишь тьма начала сгущаться под тенью приближающихся черных призраков. Хиджиката с возродившейся надеждой воззрился на собственную палочку. Сомнений не оставалось — не было в этом мире ничего другого, способного спугнуть дементора. Пусть слабый и бесформенный, но это был Патронус! Как он сумел его призвать? На какое воспоминание он откликнулся? Там, в аду затяжного смертельного поцелуя он слышал лишь дыхание… дыхание Сакаты. Палочка задрожала в его пальцах, наполняясь магической силой. Дыхание Сакаты — это ключ? Что это за воспоминание? Хиджиката напрягся, пытаясь выудить из прошлого нужный фрагмент. Когда он уже слышал это? Что это? Саката, сопящий во сне? Затравленно дышащий после очередной драки? Торжественно пыхтящий после отбитого мяча? Каждую мысль, даже самую несуразную, Хиджиката сопровождал заклинанием, но Патронус не отзывался. Палочка продолжала трепетать в его руке, будто он играл с ней в «Холодно — горячо», подыскивая нужное воспоминание, и она подсказывала ему: «Горячо! Горячо!». Горячо… горячечный, задыхающийся шепот на ухо… сбившееся на стон дыхание Сакаты, когда… — Экспекто Патронум! — заклинание снова не сработало, и Хиджиката разозлился на себя. О чем он думает в такой момент?! Когда дементоры уже совсем рядом, когда он может разглядеть прогнившие зубы в овалах разинутых ртов? Нет! Это все не то! Должно быть что-то сильнее! Когда он был до слез счастлив, слушая дыхание Сакаты? Хиджиката зажмурился, напрягая память, попробовал воспроизвести то, что уловил в черной бездне. То дыхание не было нормальным. Оно было надрывным и судорожным, воздух входил в легкие со свистом, будто раскрывая их заново… заново… перед глазами возникло полуденное солнце на безоблачном небе. Ветер обдувает холодом мокрое лицо, стягивает губы, острые мелкие камни впиваются в спину. В воздухе висит запах весны, влаги и тины. И рядом заново учится дышать чудом спасшийся Саката. Нет, не спасшийся — спасенный… Ну, конечно! — Экспекто Патронум! — закричал Хиджиката и сощурился от ударившего в глаза яркого света. Сияющая магическая белизна распахнула над ним широкие крылья и воспарила ввысь. Дементоры отпрянули от нее и испуганно кинулись врассыпную, как жалкая стайка ворон. Не веря глазам, Хиджиката смотрел на свой новообретенный Патронус, а тот уже обретал четкую форму стремительного и беспощадного к призрачным тварям ястреба. Взрезая лезвиями крыльев мрак и смерть, рассыпая вокруг блестящий свет и черные клочья лохмотьев, он величественно взмыл к чистому ночному небу. Он сражался с тьмой по воле Хиджикаты. Ради спасенного Сакаты. Ради всех тех, кого ему предстоит спасти, вопреки всему, что он уже потерял… — Тоши… кто это? — услышал он слабый голос у своих ног. Вздрогнув, словно от резкого пробуждения, Хиджиката спрятал палочку в рукаве и опустился на колени рядом с другом. — Тише, молчи, — взволнованно попросил он. — Ты потерял много крови. — Кто здесь? Чей это Патронус? Никогда его раньше… — Тише, говорю, — повторил Хиджиката, пытаясь в уме подобрать подходящее целебное заклинание. — Это мой. — Твой? — удивился Кондо, пытаясь приподняться. — Но ты же не… и форма совсем не та, что прежде… — он надсадно закашлял. — Молчи, — сказал Хиджиката, только теперь до конца осознавая тот факт, что его Патронус действительно видоизменился. — Сейчас тебя подлечу. Не прекращая кашлять, Кондо вдруг выпучил слезящиеся глаза и дернул рукой в сторону темноты леса. Хиджиката успел лишь краем глаза заметить какое-то резкое движение справа — и тут же все тело сдавили тугие путы, и он рухнул на бок как подкошенный. Ничего не соображая, он задергался, но веревки только туже впились в кожу. И только когда он услышал удивленный свист, то понял, что попал под Инкарцеро. — Мощный Патронус, — услышал он одобрительный голос и затаил дыхание. Он узнал говорившего, но, несмотря на это, все равно выгнул шею и уставился в прореху между деревьями. Абуто, щурясь, глядел на небо, приложив ребро ладони к кровоточащему лбу. — Если бы не он, долго бы я вас искал тут впотьмах. Пятьдесят баллов Гриффиндору, — он посмотрел на Хиджикату и без усмешки добавил. — Правда, боюсь, посмертно. — Тоши! — воскликнул Кондо и подполз ближе к Хиджикате, пытаясь прикрыть его своим телом. Не выражая и тени эмоции на лице, Абуто неспешно подошел к нему и с размаху пнул по голове. Кондо издал сдавленный вопль и отлетел в сторону, из раненой ноги в воздух взметнулись брызги крови. — Еще плюс пятьдесят баллов, — как будто с сожалением сказал Абуто, подходя к хрипящему и дрожащему на земле Кондо. — За то, что сумел сбросить меня с метлы. Такое немногим удавалось, знаешь ли. А из тех, кому удавалось, в живых не осталось никого, — и с этими словами он медленно направил палочку на Кондо. — Не смей! — закричал Хиджиката. — Не трогай его! Тебе нужен я, верно? Забирай меня и оставь его в покое! Абуто обернулся, окинул Хиджикату ледяным взглядом блеснувших в лунном сиянии глаз, и отвернулся. Кончик его палочки расцвел голубоватым светом, раскинувшимся над беззащитным Кондо. — Нет! НЕТ! — Хиджиката остервенело забился в путах и продолжал кричать, пока не начал захлебываться от давящих на шею веревок. Он не сводил глаз с затравленно дышащего и окутанного магическим сиянием Кондо, каждый миг с ужасом ожидая, что следующий его вдох станет последним. Вот сейчас его грудь перестанет вздыматься, и мертвые глаза уставятся в небо. Опять… Опять из-за него! Под веками запекло, что-то мокрое обожгло кожу под глазами и на виске. Картинка расплылась, и Хиджиката часто заморгал, не позволяя себе упустить из виду драгоценные последние секунды жизни друга. Но мгновения проносились, дыхание Кондо не замирало, а наоборот становилось более размеренным, ровным. Сведенное болезненными спазмами лицо расслабилось. В следующий миг он уже в полнейшем изумлении переводил взгляд со своего «убийцы» на раненую ногу. Абуто в неизменном равнодушии молча опустил палочку, и Кондо резко сел, крепкой ощупью зашарил руками по голени. — Что… почему… — недоуменно забормотал он. — А теперь, — Абуто поднес ладонь к его ошарашенному лицу, провел в воздухе пальцами сверху вниз. — Спать. Лицо Кондо обмякло, глаза закатились, и он смиренно повалился на землю. Не успел Хиджиката прийти в себя от увиденного, как тень высокой фигуры затмила лунный свет, веревки больно врезались в кожу. Мир кувыркнулся и почернел, что-то твердое уткнулось в живот. Хиджиката задрал голову: покрытая подтаявшим инеем трава покачивалась в полусотне дюймов над ним. И только тогда он осознал, что его, подобно мешок с мукой, тащат на плече. Он с трудом изогнул опутанную веревкой шею и увидел мирно посапывающего Кондо. Фигура друга постепенно отдалилась, скрылась за преградой деревьев, оставив его в одиночестве, и радость неожиданного спасения, едва вспыхнув в душе, тут же омрачилась постижением собственного бедственного положения. С минуту он молчал, отупело наблюдая, как прах земли вздымается из-под пяток несущего его врага. Затем отстраненно подумал, что каждый шаг приближает его к скоропостижной смерти, и, осознав, что терять ему уже нечего, решился заговорить, тщательно подбирая слова: — Профессор, неужели вы так просто, без всякой жалости отнесете меня на место моей казни? Он не ожидал, что ему ответят, но через пару секунд услышал спокойный голос Абуто: — Увы, на жалости далеко не уедешь. В его ровных интонациях не было ни торжественности, ни ехидства, ни сочувствия — только сухая констатация факта. Такое мог сказать работник скотобойни. Или же профессиональный убийца, давно привыкший к грязной работе. Этой единственной фразы хватило, чтобы понять: призывать его к состраданию бессмысленно. К тому же, природная гордость не позволила бы Хиджикате молить о пощаде. Однако молча приближаться к своей незавидной участи он не хотел, поэтому сказал: — Но вы же пожалели Кондо. Не стали убивать его в отместку за то, что он сбросил вас с метлы. Даже исцелили рану, которую сами же нанесли. Почему? — Что тут сказать, — Хиджиката телом ощутил, как Абуто легко пожал плечами, словно его ноша нисколько не весила. — Я не сторонник бессмысленных смертей. — А моя смерть имеет смысл? — Да. Хиджиката обреченно выдохнул. До боли в груди захотелось курить, и он подумал было попросить напоследок сигарету, но мысленно отругал себя за малодушную покорность судьбе и предпринял попытку переубедить врага. — Вы всерьез верите, что этот жалкий кусок дерева вернет величие вашему клану? — Хиджиката позволил себе покривить душой: в памяти еще были свежи воспоминания о чудовищном аде, который сотворил этот «жалкий кусок дерева» двумя простыми движениями нетвердой руки. Абуто помолчал немного и, наконец, ответил: — В это верит Камуи. Я решил ему довериться. — Но почему? Он же сумасшедший, — искренне заметил Хиджиката. Безысходность своего положения наделила его толикой почти утерянной смелости. — Он рисковый, — спокойно поправил Абуто, нисколько не обидевшись на оскорбление своего господина. — Да, пожалуй, немного безбашенный. Но такие как он берут нахрапом и достигают успеха куда чаще, чем ты думаешь. Клану повезло с наследником. — По мне так ему куда больше повезло с наследницей, — нашелся Хиджиката. — Как думаете, будет ли она рада, когда узнает, что ее родня убила ее друга? Вот теперь ему явно удалось задеть Абуто: тот раздраженно цыкнул и подбросил его на плече, перехватывая поудобнее. Хиджиката, больно ударившись лицом о каменные спинные мышцы, не сомневался, что тот сделал это намеренно. — Не пытайся разжалобить меня, упомянув ее, — недовольно сказал Абуто. — Я свое решение не изменю. Такая роскошь, как сострадание, мне недоступна. У меня есть только два варианта — либо продолжать всю оставшуюся жизнь плясать под дудку Министерства магии, которое у меня уже в печенках сидит, либо рискнуть и помочь Камуи сделать Ято сильнее этого треклятого Министерства. И я ему помогу. Пусть и ценой одной жизни, до которой мне, в общем-то, нет дела. — Хреновый у вас выбор, — сочувственно заметил Хиджиката и тут же всем телом почувствовал, как Абуто вздрогнул в усмешке. — Вся жизнь — это один хреновый выбор за другим, пацан. Взять, скажем, тебя. Воспользоваться шансом улизнуть и бросить друга или попытаться его спасти и попасться мне? — Вот как, у меня был такой выбор? — Хиджиката усмехнулся в ответ. — Я и не заметил. — В юности все мы идеалисты. Потом становишься взрослым и начинаешь замечать, что к цели ведут разные дорожки. Да, порой это грязные звериные тропы, но иначе не выжить. — В таком случае, я надеюсь, что никогда не стану взрослым. — Тут ты прав. Не станешь. Ты свой выбор сделал. Поступил по чести, но этот квиз ты, как видишь, проиграл. — Я не собираюсь принимать это за проигрыш, — категорично ответил Хиджиката. — Даже если бы я знал, как все закончится, поступил бы точно так же. — Ну и дурак, — благодушно сказал Абуто. — Даром что лучший ученик курса. Даже немного успокоил меня, с такими принципами ты бы все равно долго не протянул. — Что поделать, я староста Гриффиндора, — напомнил Хиджиката. — Наш девиз — «слабоумие и отвага». Абуто рассмеялся: — А мне говорили, что ваш девиз: «Храбрость, честность, благородство»! — Вам наврали. Абуто расхохотался еще сильнее, но вдруг его смех оборвался, будто гитарная струна лопнула на кульминации песни. Земля над головой Хиджикаты замерла, а в следующее мгновение трава вспыхнула яркой зеленью, словно в одночасье наступил полдень. Суматошное движение ветра, ослепительный свет и следом — взрыв, чехарда деревьев перед глазами и врезавшаяся в щеку земля. Ничего не понимая, Хиджиката ошалело задергался, рефлекторно пытаясь вскочить, но путы напомнили о себе, глубже вдавившись в кожу. Кое-как он перевернулся на бок — и обомлел. В каких-то десяти шагах от него в земле образовался огромный дымящийся кратер. Абуто стоял перед ним, припав на одно колено. Едва успел увернуться, понял Хиджиката. Залитую лунным светом траву лизнули длинные быстрые тени. Он вскинул голову и успел заметить только рваное черное крыло. Снова дементоры? Но откуда дыра в земле, они же… Не успел он толком додумать, как воздух зашевелился, сорвался ветром, сдернул листву с крон, звонко захлопал дюжиной крыльев. Звук становился все громче и возмущеннее. И тут из пролеска к ним навстречу, подобно стае гигантских летучих мышей, вывернул табун парящих фестралов. Они неслись прямиком на Абуто, и тот поспешил кувыркнуться в сторону. Черные лошадиные скелеты замолотили воздух исполинскими кожаными крыльями, подняли клубы пыли и, наконец, приземлились, выкорчевывая тонкими копытами клочья травы. И только в этот момент Хиджиката заметил, что черные черепа были обвязаны уздцами, соединенными длинными кожаными ремешками, и тянули за собой украшенную вензелями и черной росписью роскошную металлическую карету. Дверь ее открылась нараспашку, и из темной глубины сперва вырвались клубы сизого дыма, а затем донесся раскатистый спокойный голос: — Я смотрю, вы решили устроить вечеринку, пока папочка был в отъезде? Из черных недр кареты показалась нога, тяжело ударившая по ступени стальной набойкой. Пассажир неспешно спустился на траву, окруженный серым сигарным туманом, блестя серебром седин в лунном свете, и недовольно посмотрел на созданный им же самим дымящийся кратер в земле. — Ну и беспорядок вы устроили в моем доме. — Профессор! — Хиджиката не помнил, чтобы он хотя бы раз в жизни был так рад видеть Мацудайру. Абуто его восторга не разделил: под привычным равнодушием черт его лица проступила тень раздражения. — Ну и, — он вопросительно вскинул бровь. — Что ты тут забыл, старик? Тебя отстранили от управления. Возвращайся обратно на пенсию. — Отстранили? Меня? — в округлившихся глазах Мацудайры читалось кристально искреннее удивление. — Меня нельзя отстранить, балда, я истинный хозяин этого места. Просто взял небольшой отпуск, — он зажал сигару между средним и указательным пальцами, пыхнул дымом и нахмурился. — Вот я вернулся. И что я вижу? Мой дом в хаосе, у моих ворот что-то полыхает, а моего лучшего ученика куда-то тащит бывший киллер Ято. — Ты не знал? — в глазах Абуто скользнула усмешка. — Теперь здесь директор я. Мацудайра одарил его пренебрежительным взглядом с макушки до пят и покачал головой: — Нет-нет. Был бы ты директором, то знал бы, что скоро СОВ. А без этого парня, — он махнул сигарой в сторону Хиджикаты. — Упадет средний экзаменационный балл. И за это директору Хогвартса, — эти слова он выделил интонацией. — Конторские крысы из отдела образования всю плешь проедят. Директор Хогвартса тащил бы не отличника на убой, а двоечников в библиотеку. — Паршивая работка, — безразлично заметил Абуто. — Еще хуже моей. — С виски потянет, — ответил Мацудайра и вдруг вскинул брови так, что на лбу собрались глубокие морщины. — Надеюсь, ты не трогал мой спиртной арсенал в мое отсутствие? — Я уже несколько месяцев вкалываю на двух работах, директор, — Абуто пожал плечами. — Как бы, по-твоему, я столько протянул без алкоголя? Мацудайра медленно опустил лицо, скрыв его в тени. Казалось, лунный свет померк, а небо заволокли густые тучи. В образовавшейся темноте прошмыгнул красный взблеск, и в следующее мгновение Хиджиката с удивлением обнаружил, что путы его больше не держат. — Ну, тогда поздравляю, — в голосе Мацудайры забурлила сталь. — Конец твоим мучениям. Потому что одной работы у тебя уже нет. Вторую ты, может, и сохранишь. Если, конечно, тебе удастся сохранить свою жизнь. Две ослепительные молнии сверкнули, врезались друг в друга и разлетелись мириадами искр. За ними взметнулись еще и еще. Лес оглох от взрывов, загудел разноголосьем магических выстрелов. Трава вспыхнула красным, луна засияла ярче солнца. Хиджиката рывками отполз в укрытие ближайшего дерева, поднялся, скобля ногтями по стволу — и бросился прочь. Как только взрывы за спиной стихли, а где-то вдалеке послышался едва различимый шорох волн, Хиджиката унял свое затянувшееся изумление неожиданному спасению и побежал к Черному озеру. «Лишь бы успеть!» — единственная мысль пульсировала в его мозгу, когда он выскочил из пролеска к искрящейся в лунном свете темной воде. Стояла пасторальная тишина, лишь кроны деревьев шелестели в черном колышущемся зеркале, усыпанном отраженными светлячками звезд. Напрягая зрение, Хиджиката всматривался в ночь, растерянно бредя вдоль берега, но не видел ни души. Где-то в глубине леса тревожно ухнула сова. — Саката? — неуверенно позвал Хиджиката и закричал, приложив ребра ладоней к губам. — Саката-а-а! Где ты-ы-ы?! Вдруг озеро откликнулось тихим всплеском. Хиджиката вздрогнул, выудил из рукава палочку и прищурил взгляд. В нескольких ярдах от берега поверхность воды вздыбилась кочкой, посмотрела на него двумя блестящими раскосыми овалами. Бугор застыл над черной гладью на пару мгновений и затем неспешно поплыл к суше, постепенно вырастая, преображаясь, вытягиваясь вверх в пульсирующем дрожании, подобно иллюзии. Уже у самого берега он обрел смутные очертания человеческой фигуры, и тогда Хиджиката осознал, что видит, облегченно выдохнул и спрятал палочку. — Что ты здесь делаешь, еще и ночью? — озадаченно спросил Ямазаки, на ходу выжимая подол вымокшей насквозь мантии. Хиджиката увидел искреннее недоумение на его лице и даже не смог найти в себе силы, чтобы разозлиться на него. — Ты что, с самого утра здесь? — Ну да, — смущенно ответил Ямазаки, зачесывая пятерней сырые волосы и поглядывая на озеро. — В прошлый раз мы с Тамой договорились, что выходные я провожу с ней. — Ты вообще не в курсе, что происходит?! — А… что-то происходит, да? — заморгал он. Вот теперь Хиджикате захотелось ему от души врезать. — Ну, сказать по правде, я заподозрил что-то, когда услышал неподалеку босса мастеров. Мы же с ним условились, что он должен прийти за мной только завтра вечером, но, кажется, у него тут была другая встреча назначена. — Что?! — Хиджиката схватил Ямазаки за плечи, и тот испуганно вздрогнул. — Здесь был Саката? Когда?! — Э? Ну… полчаса-час… я не уверен. Знаешь, когда ты счастлив, время… — Он был один?! — К-кажется, нет, — пролепетал Ямазаки, и у Хиджикаты внутри что-то болезненно оборвалось. — Рассказывай, что видел! — Ну… они далековато стояли, я больше слышал, чем… — Значит, говори, что слышал! Не тяни! — Он… он говорил с кем-то. Я не все понял, отвечали ему тихо. Но босс что-то кричал. Что сделает все, что угодно, только пусть этот второй уходит… «Оставь нас в покое!» — вроде того. Он так орал, распугал всех гриндилоу… — Срал я на гриндилоу! — Хиджиката яростно встряхнул его за плечи. — Что потом?! — Потом они ушли, — проблеял Ямазаки. — Вместе?! — Да. — И это все?! — Ну да, они… вроде к замку пошли. Хиджиката несколько секунд всматривался в обескураженное лицо Ямазаки, а затем толкнул его к воде. — Плыви обратно и не высовывайся. — А… а что происходит-то… Хиджиката взглянул на него так, что Ямазаки резво кивнул и метнулся обратно к озеру. Время поджимало. Извилистые корни деревьев вздымались под носками ботинок, ветви цеплялись за мантию, ночной ветер свистел в ушах и бил в лицо, пока Хиджиката пулей летел к замку. Казалось, весь мир тормозил его, не пускал. «Я опоздал, — думал он, несясь кратчайшим путем к Хогвартсу. — Но Саката жив. Он не стал сражаться с этим чудовищем, и у меня еще есть возможность вернуть его, вырвать из лап убийцы! Еще есть шанс! Раз я владею бузинной палочкой, то Уцуро будет искать меня, чтобы убить. Надо дать Сакате понять, что я на его стороне. Вдвоем мы сможем… — он завертел головой, вытряхивая из нее наивные мысли. — Стоит надеяться на то, что преподаватели придут нам на помощь! К тому же, Мацудайра вернулся, так что хотя бы прогнать этого монстра мы наверняка сможем!». Черная громада замка вырастала перед ним, нанизывая звезды на острые шпили башен. С левой стороны от крепостных стен в предсмертных судорогах взвивалось вверх зажатое магическими кольцами оранжево-синее пламя — даже для всех преподавателей Хогвартса этот рожденный бузинной палочкой смертоносный мутант оказался непростой задачей. Хиджиката разозлился на себя за то, что необдуманными действиями надолго вывел из сражения самых сильных союзников, и эта ярость прибавила ему скорости. Продавленные каменные ступени замелькали под подошвами, и через пару минут он оказался в одном из внешних коридоров. Раскатистое эхо собственных быстрых шагов фонило в ушах, и Хиджикате казалось, что в его разуме было точно так же сиротливо пусто. Млечный свет луны, нашинкованный полосами стен между рядами бесчисленных окон, казался таким призрачным и потусторонним, словно выглядывал в явь из расщелин сна. Хиджиката действительно бывал здесь во сне — бродил в бездушном теле Окиты Мицубы, неукоснительно двигавшейся навстречу собственной смерти. Отгоняя жуткое наваждение, он юркнул в ближайшую приоткрытую дверь и оказался во внутреннем дворе. Безостановочный забег от самого Черного озера лишил Хиджикату сил, и он остановился у фонтана, оперевшись ладонями на колени и загнанно дыша. Итак, он снова в Хогвартсе. Куда дальше? Большой зал? Гостинная Гриффиндора? Спальни? Хиджиката на миг представил убийцу, бродящего по комнатам, где прятались младшие ученики, и вздрогнул. Он возьмет детей в заложники и будет требовать выдать ему владельца бузинной палочки! Возможно, начнет убивать по одному… Нет, надо срочно выманить его из замка! Так, чтобы никто не пострадал, но… как? Волшебники порой использовали Патронус в качестве сигнала, но его новорожденный защитник еще не был знаком ни убийце, ни Сакате… Как бы проще было, если бы в мире магии были мобильные телефоны! Можно было бы просто позвонить и позвать… позвать… «Я пришел потому, что ты меня позвал». Хиджикату осенило так внезапно, что ровно подстриженный газон покачнулся перед глазами. Уцуро нашел Сакату только тогда, когда тот упомянул вслух его имя вне заколдованной квартиры Отосе. И та его за это обругала. А что если на имя наложено табу? Что если любой, кто произнесет его, раскрывает для Уцуро свое местоположение? Что если стоит просто позвать? Догадка с размаху врезалась в раскаленный разум Хиджикаты, и, прежде чем обдумать план действий, он закричал во все горло: — УЦУРО! Где ты, паскуда?! Покажись мне, трусливый ублюдок! — он подождал немного, прислушиваясь, набрал в грудь побольше воздуха и продолжил. — Я устал за тобой носиться, Уцуро! Та сила, за которой ты явился, у меня! Хватит прятаться за Сакату и армию Ято! Вылезай из своей засранной дыры и приходи сюда сам! Уцуро! Уцуро-о-о! Прокричав имя убийцы еще несколько раз, Хиджиката умолк и затаил дыхание. Сквозь частое биение крови в ушах доносились отголосок сражения за воротами Хогвартса и тихое бульканье воды в фонтане — и ничего больше. Казалось, даже ветер, свистевший сквозняком в неостекленных оконных проемах внутреннего двора, затих. Хиджиката подождал немного, собираясь с мыслями и гадая, что ему делать дальше. Но вдруг услышал быстро приближающиеся шаги. Он обернулся на шум — никого. Но звук усиливался, учащался, отражался эхом от пустых стен. Сначала — топот ног по каменной кладке пола, пауза и затем — нарастающий шорох травы во дворе. Кто-то бежал к нему, но глаза его не видели, а из-за посторонних отзвуков слух не помогал распознать направление возможной атаки. Хиджиката растерянно заозирался — и в следующий момент его сбили с ног мощным ударом. Что-то повалило его прямо в фонтан, затылок больно приложился о бетонное дно, мантия мерзким ледяным саваном прилипла к спине, а сверху навалилась плотная невидимая тяжесть. Холодные ладони нажали на горло, придавливая лимфоузлы и лишая способности дышать. Натужно хрипя, Хиджиката забрыкался, пытаясь спихнуть с себя незримого врага. Под пальцами ощутилась гладкость ткани, и он потянул ее в сторону. Перед слезящимися глазами на фоне чернильного неба вычертились облачные серые контуры серебристых волос, под ними мелькнули бугры плеч. Хиджиката толкнул их ладонями вверх, и под пальцами правой руки что-то горячо хлюпнуло. Сверху зашипели, и пальцы отцепились от его горла. Воздух хлынул в легкие с надрывным кашлем. Хиджиката наспех смахнул кулаком слезы с глаз и успел разглядеть знакомое лицо с хищно заострившимися чертами, скалящимися зубами и мутным, пугающе остекленевшим взглядом. Чуть ниже показались взбугрившаяся венами пергаментная кожа шеи и окровавленная рука, до белых костяшек сжимавшая покалеченное плечо. Воспоминание о последней встрече полыхнуло под веками кровавым бликом, и Хиджикату осенило. — Саката! — голос звучал хрипло и шершаво, как наждак, говорить было больно, но он торопился сказать главное. — Послушай, я все знаю! Я не враг тебе! Я хочу помочь! Я на твоей стороне! Поверь же мн… — влетевший камнем в щеку кулак оборвал его на полуслове. Голова отлетела в сторону, словно кукольная, дно фонтана врезалось в лицо, застоявшаяся вода заползла в ухо, в ноздри, в распахнутый от резкой боли рот. Не успел Хиджиката опомниться, как его дернули за грудки, распахнули мантию и зашарили по внутренним карманам, словно ворье из подворотни. От болевого шока он не сразу вспомнил о драгоценной вещи, которую там хранил, которую обязался беречь и которая стоила жизни двум близким ему людям. Он дернулся было наверх, но острый локоть уперся ему в грудь, припечатав спину ко дну фонтана. — Спасибо, сын. От одного лишь звука этого голоса, всплывшего из глубин чужих жутких воспоминаний, по спине Хиджикаты побежал такой леденящий холод, будто вода на дне фонтана вымерзла и застыла, как бывает в самую лютую зиму. Если бы дементоры могли разговаривать, то их голос звучал бы именно так: никакого потустороннего воя, лишь полное отсутствие жизни в глухом сочетании звуков. С трудом справившись с головокружением, Хиджиката сконцентрировал взгляд на том, кто возвышался за спиной Сакаты. — Как говорят маглы, — верхняя губа презрительно дрогнула. — Легче, чем отнять конфету у ребенка, — Уцуро, наконец, соизволил ответить на взгляд Хиджикаты. — Поэтому с вами, детьми, так легко иметь дело. Я ожидал увидеть здесь засаду, но ты так бездумно позвал меня. Уцуро воззрился на бузинную палочку в своих изящных пальцах, осматривая ее с разных сторон, и лишь в этот момент в его глазах мелькнула тень приглушенного чувства — вожделения и удовольствия. Хиджикату передернуло, и он в отчаянии уставился на Сакату. После всего увиденного в Омуте памяти у него не оставалось сомнений, что тот не стал бы помогать убийце. Тогда почему он так запросто отдал Уцуро палочку? Он снова притворяется «плохим парнем»? У него есть какой-то план? — Это было очень наивно с твоей стороны, — отвлек его Уцуро от лихорадочных мыслей, не сводя глаз с заветной палочки. — Если ты хотел сразиться со мной, чтобы отомстить за брата, то зря. Мне даже не придется марать об тебя руки, — и ровным тоном добавил. — Убей его, сын. Не успел Хиджиката разуметь сказанное, как его горло вновь оказалось в тугих тисках сильных пальцев. Дыхание парализовало, сердце заколошматило о ребра, апатичное лицо с ярко-красными точками зрачков закружилось перед влажными глазами. Хиджиката забился под навалившимся на него всем своим весом Сакатой, пытаясь пнуть его, скинуть с себя, вцепился в его запястья, но не смог сдвинуть их ни на дюйм. В этот миг его агонизирующий разум был способен осознать только одно: никакого притворства тут нет, его действительно пытаются убить. — Что за примитив, сын, — голос Уцуро прозвучал в ушах гулко и приглушенно, словно Хиджиката был закрыт в закупоренной бочке. — Не уподобляйся маглам. Волшебники убивают заклинанием. Ты знаешь, каким. Железное кольцо пальцев сорвалось с шеи Хиджикаты, и воздух с хрипом просочился в горло. Рука Сакаты камнем рухнула на плечо, вдавливая его в дно фонтана. Он схватился за покореженную шею, надрывно кашляя и ощущая под ладонью борозды от чужих пальцев. Перед дрожащим взглядом, словно иллюзия в черном отражении ночного озера, покачивалась фигура Сакаты. Рука, сжимавшая волшебную палочку, застыла в замахе, напряженное лицо с омертвелыми глазами пристально смотрело на него. — Сака-та… — сквозь кашель едва слышно просипел Хиджиката, не веря тому, что видит. — Не… надо… Он пытался сконцентрировать немного прояснившийся взгляд на лице того, кого он столько искал, ради кого он безрассудно ворвался в эту битву, ради кого сам приманил к себе Уцуро. Он не смотрел на палочку — страшился увидеть расцветающую на ее кончике губительную зеленую вспышку, на которой все и закончится. Всего одно заклинание, всего два слова… Но Саката не спешил — замер, вытянулся струной, ничего не отражая во взгляде, словно статуя из плоти. — Что такое, сын? Забыл прононс? — поинтересовался Уцуро. Таким равнодушным тоном учитель на уроке мог спросить студента, запамятовавшего выученный материал. Саката вдруг отпустил плечо Хиджикаты и крепко ухватил запястье собственной руки, сжимавшей палочку. На пепельной коже щек прочертились острые желваки, глаза выпучились, все его тело задрожало от напряжения. И тут прозрение взорвалось в мозгу Хиджикаты, подобно приступу ярости. Как он сразу не догадался! — Саката… — с трудом проговорил он, держась за горло так, будто опасался, что если отнимет руку, то его шея рассыпется в прах. Каждое слово стекало с языка с натужным хрипом. — Борись… борись с ним. Он… он не может… управлять тобой… твоя воля… она сильнее… — Даже не надейся, молодой человек, — бесстрастно заметил Уцуро. — Он просто мало тренировался. Я заставлял убивать своих товарищей даже тех, кто был гораздо могущественнее и опытнее его. Империус не победить какой-то там волей. — Саката… — Хиджиката не слушал его, он не смел прервать зрительного контакта, от которого зависела его жизнь. — Ты сможешь… Я верю в тебя… Я верю тебе, Саката… — каждый вдох давался все легче, каждое слово звучало тверже предыдущего. — Я знаю… ты не хочешь этого делать. Так не делай. Ты всегда делал только то, что хотел сам… Будь верен себе. Останься собой. Останься Сакатой Гинтоки, которого я знал. Сакатой Гинтоки, которого я… Саката скрипнул стиснутыми зубами, напрягся сжатой пружиной, натужно застонал. — Бесполезно, — отозвался Уцуро. — Выполняй приказ, сын. Убей его. Немедленно. Кончик палочки Сакаты опасно замерцал зелеными искрами. При виде них в голове Хиджикаты что-то щелкнуло, словно тумблер переключился. Он и сам толком не понимал, что делает, когда вцепился в ворот мантии Сакаты, со всей дури дернул на себя и атаковал поцелуем. Это никак нельзя было назвать лаской: Хиджиката свирепо сминал губы Сакаты своими, прикусывал до крови, вторгался языком в приоткрытый от удивления рот, сжимал его голову в тиски пальцев. Он не сдерживал силы, не щадил ни соперника, ни себя, чувствовал, как сердце лихорадочно колотится в груди, в висках, в ладонях, отзывается пульсацией в губах. Саката поначалу брыкался, пытался отстраниться, но с каждым мгновением его сопротивление становилось все слабее, тело обмякало, словно он вот-вот лишится сознания. Заметив краем глаза опущенную руку с погасшей палочкой, Хиджиката разорвал поцелуй. Грудь его надрывно и быстро вздымалась — атака не далась легко его изнуренному асфиксией телу. Борясь с головокружением, он буравил взглядом Сакату: сглаживающуюся остроту черт его лица, набухшие влажные губы с размазанными кровавыми отпечатками, темнеющий и оживающий взгляд. — Животная возня, — презрительно прокомментировал увиденное Уцуро, и от шершавости его голоса Саката вздрогнул. — Сын, я приказал тебе убить его. С телом потом можешь делать, что захочешь, раз не способен обуздать свои низменные потребности. Услышав это, Саката застыл. Его ссутуленные плечи напряглись, а глаза снова остекленели, словно покрылись тонкой пленкой льда, и Хиджиката чуть не взвыл от отчаяния. В нем едва начала теплиться надежда на спасение, на то, что ему удалось выдернуть Сакату из власти убийцы, но вся борьба оказалась тщетной. В этот мучительный миг ему явилось жестокое осознание даже не собственной погибели, а дальнейшей жизни Сакаты с его кровью на руках. Это было настолько неправильно, нечестно и несправедливо, что от досады ему хотелось кричать, проклинать и плакать навзрыд. Но Саката не спешил выполнять приказ. Просидев в немом оцепенении несколько мгновений, он вдруг резко развернулся. Он не целился, но попал: холодный синий всполох, взметнув ветром волосы Сакаты, разорвался ровно на том месте, где стоял Уцуро. Грянул взрыв, затем что-то тяжело рухнуло на траву в нескольких футах от фонтана, прошуршало по ней — и затихло. Саката помедлил буквально пару секунд, всматриваясь в поднявшийся в воздух от взрыва горький туман, и тут же из серых клубов к ним вырвался мощный кроваво-красный луч. Вскочив на ноги, Саката широко замахнулся палочкой: — Вердимиллиус! — зеленый магический поток отразил вражеское заклинание в землю, ровная гладь газона взбухла и разорвалась, подбросив в воздух клочья земли. — Экспульсо! — мгновенная контратака вспыхнула синей зарницей. Саката не стал ждать ее результата, рванул вперед, в серое марево. Превозмогая головокружение и обламывая ногти о каменные выступы фонтана, Хиджиката поднялся на дрожащие ноги. Кровь забурлила в адреналиновом вихре, разум забился в эйфории. Они смогут! Вдвоем они все смогут! Шатаясь и то и дело припадая к траве, Хиджиката бросился следом за Сакатой. Впереди, в сизых тучах дыма, все сверкало и гремело, словно на внутренний двор Хогвартса рухнула взбесившаяся гроза. Хиджиката моргнул и едва не пропустил шальную белесую молнию. Он увернулся от нее, с разворота врезавшись плечом в стену, и едва устоял на ногах, уцепившись пальцами за щели в каменной кладке. Над головой что-то блеснуло и оглушительно бабахнуло так, что зазвенело в ушах. Лунный свет утонул в клубах черного дыма, стена под ладонями завибрировала, заговорила громким глухим гулом. Хиджиката наугад отпрыгнул от нее, кувыркнулся к центру двора и в следующее мгновение понял, что сделал это очень вовремя — на месте, где он только что стоял, из волны густой пыли и разлетевшегося во все стороны каменного крошева вырастала гора обломков обвалившегося свода. Рядом с ногой Хиджикаты, со свистом расчертив воздух, врезалась шаровая молния, засыпав его ошметками земли с травой. Свихнувшаяся и рушащаяся вокруг него реальность, смешанная с головокружением и ощущением холодящей спину мокрой мантии немного остудили его пыл, и он понял, что нужно действовать умнее. Хиджиката поспешил ретироваться за ненадежное, но хоть какое-то укрытие фонтана и всмотрелся в бешеное скопище вспышек заклинаний. Наконец, взгляд выцепил в сизом тумане две фигуры. Они двигались быстро, беспрерывно перемещались, атакуя друг друга. Хиджикате еще не приходилось видеть, чтобы Саката так сражался: если раньше он думал, что тот его на тренировках не щадил, то теперь прекрасно осознавал, что с ним еще сдерживались. Но даже этих отчаянных взвинченных атак в полную мощь было недостаточно: Уцуро превосходил Сакату, заставлял отступать с каждым новым заклинанием. Но у них было преимущество — их было двое против одного. И если они не могли победить силой, то нужно было действовать хитростью. Идея родилась мгновенно и была простой в своей гениальности. Хиджиката смахнул с лица зашторившую глаза мокрую челку, перекрывшую часть обзора, достал палочку и прицелился. Базовое левитационное заклинание, первый курс обучения, самые азы. Главное — не промазать. Уличив момент, когда враг оказался поблизости и на секунду остановился, чтобы отразить атаку Сакаты, Хиджиката отточенным с детства движением начертил в воздухе легкую дугу, затем резко и коротко чиркнул палочкой вниз. Уцуро изумленно выпучил глаза, когда его ноги вдруг оторвались от земли и тело бесконтрольно взмыло вверх легчайшим пером. Саката недоуменно уставился на противника, воспарившего на уровень крыш внутреннего двора. — Орбис! — заорал ему Хиджиката, удерживая палочкой левитационное заклинание. — Саката! Орбис! Криком он выдал свое местоположение. Уцуро кувыркнулся в воздухе и прицелился в Хиджикату, кончик его палочки зардел едко-красным свечением. Саката отмер, размахнулся, накапливая магическую энергию: — Орбис! — и в Уцуро понесся мощный ярко-голубой поток. Врезавшись в цель, он обволок свою жертву, сгустился, собрался в большой дребезжащий шар, засиял снопами искр и со скоростью молнии устремился вниз. Саката едва успел отскочить, когда голубой метеорит угодил в землю и исчез, заживо хороня свое содержимое. Воодушевившись, Хиджиката перекинул левитационное заклинание на самый огромный булыжник из каменных руин, некогда бывших частью стены, резко махнул палочкой и сбросил его сверху на место погребения. Во внутреннем дворе воцарилась тишина, которую нарушали лишь неритмичное постукивание мелких камешков в завалах стены и скрежет остаточных искр заклинания из-под булыжника, словно им перебили проводку. Хиджиката поднялся и, слегка покачиваясь направился к тому месту, где исчез под землей Уцуро. Напряжение, скрутившее мышцы в тугие пружины, и не думало уходить. «Слишком просто, — ворошилась мысль в его голове. — Неужели у нас получилось?». — Как думаешь… — начал было он озвучивать свои сомнения, но замолчал, когда взглянул на Сакату. Тот загнанно дышал приоткрытым ртом, широко распахнутые глаза испуганно уставились на примявший траву огромный камень, под которым они закопали Уцуро. Тело Сакаты склонилось вперед, на выставленную в выпаде ногу, словно он хотел, но не решался броситься на помощь побежденному противнику. И только в этот момент Хиджиката с изумлением вспомнил, что это для него Уцуро — непримиримый враг. Для Сакаты он был и оставался вместилищем того, кого он признавал отцом и учителем, самым важным и самым любимым человеком на всем свете. Мысль о том, что если бы подобное случилось с Тамегоро, на цыпочках прокралась в мозг Хиджикаты. Разве он бы не попытался его спасти? Не положил бы жизнь на то, чтобы вернуть его истинное «я»? Не захотел бы помешать каждому, кто справедливо решил бы его прикончить? И вот теперь Хиджиката стоял рядом и не мог подобрать слова. «Я хочу помочь?». Или «наверняка есть способ?». Или «давай попробуем вместе найти решение?». Но что если уже поздно, и Уцуро задохнулся там, под землей? Этого Саката сейчас и боится, верно? Не того, что он еще жив, а того, что уже мертв? — Саката… — тихо произнес Хиджиката, не представляя, что хочет сказать. Но больше бы ничего и не успел. Земля под их ногами вдруг зарокотала, и в следующее мгновение огромный булыжник разлетелся в пыль. Каменная крошка впилась Хиджикате в лицо и шею. Он рефлекторно развернулся, прикрывая голову рукой — и тут же в спину врезалась сокрушительная взрывная волна. Земля выскочила из-под ног, перед глазами все завертелось, тело заметалось в сбившем его вихре. Затем столкновение, трава под щекой, ноющая боль ушибов. Неподалеку раздался хлесткий удар и громкий крик. Саката! Это Саката! Крепко стискивая палочку в кулаке, глотая горький воздух и ничего не соображая, Хиджиката приподнялся и ошалело завертел головой. Саката обнаружился в нескольких футах от него раскинувшимся на траве, корчащимся и прижимающим ладонь к ушибленному боку. Хиджиката видел только его: от удара головой зрение почернело по краям, стало туннельным. — Не смей! — кричал Саката. — Не трогай его! — А то что? Убьешь меня? — откуда-то совсем рядом ответил ему безразличный голос, и Хиджиката обернулся на звук. И вздрогнул. Уцуро стоял от него в одном шаге. Величественная фигура, припорошенная каменной пылью, высилась над Хиджикатой, изящно посаженная на шее голова заслоняла луну на небе, и ее желтый свет сияющим абрисом обводил ровную линию идеально лежащих на плечах длинных светлых волос. Он выглядел точно так, будто умер и воскрес снова, в своем завораживающем безупречном обличии и пугающей до дрожи, кажущейся нереалистичной красоте. Хиджиката окаменел. Это за его жизнь он только что беспокоился? Это его он боялся убить?! Боялся, что этот монстр задохнется, будучи заживо погребенным?! Скорее призрак задохнется при перемещении сквозь стену, чем это чудовище погибнет из-за такой ерунды, как заклинание Орбис! — Она больше тебе не нужна, сын, — сказал Уцуро, вскинув вверх кулак с зажатой в нем палочкой Сакаты. — Я достал для тебя кое-что получше, — и он переломил ее пальцами, словно трухлявую щепку. Именно этот треск выдернул Хиджикату из оцепенения. Его верная палочка из тернового дерева все еще вжималась в кожу ладони, и он взмахнул ей, запуская атакующее заклинание наугад. Но не сумел вновь застать Уцуро врасплох: тот провел рукой — просто безоружной рукой! — и магический поток иссяк, испарился фиолетовым мерцанием. Все тем же плавным движением без всякого напряжения, он надавил ладонью на воздух, повел ею вниз, и Хиджиката повалился на землю плашмя. На грудь упала огромная, удушливая тяжесть, не позволявшая и пальцем пошевелить. Палочка предательски выскользнула из его дрожащей раскрытой ладони, скатилась в траву. Хиджиката натужно сглотнул, ощущая, как кадык проскрежетал под натянувшейся кожей шеи, и скосил глаза на Уцуро. Тот небрежно отбросил в сторону деревянные обломки, потянулся за пазуху и вытащил то, за чем охотился долгие годы. Бузинная палочка. «Я достал для тебя кое-что получше», — пронеслось в голове Хиджикаты. — «Достал… для тебя…» — Помнишь тот урок, который я преподал тебе, сын? — не глядя на Сакату, вдруг спросил Уцуро. — Тогда в лесу. Все еще думаешь, что это был урок жестокости? Вовсе нет. Даже маглы усвоили этот урок, придумав эвтаназию. Конец мучениям гораздо лучше мучений без конца. Это был урок милосердия. На эволюционной лестнице ты стоишь гораздо выше маглов, сын. Поэтому, будучи волшебником, ты обязан его усвоить. Хиджиката смотрел на направленную в его сердце бузинную палочку, смотрел на распускающийся на ее кончике красный цветок. Не зеленый — красный. Он смотрел — и четко осознавал две вещи. Вторая: он — жук на ниточке, намертво прикованный к рассеченному молнией пню. А первая… первая… — Нет! Черт! — послышался на периферии слуха голос Сакаты. — Нет… Экспеллиармус! Вдруг бузинная палочка, испуская красные брызги, выпорхнула из руки Уцуро и отлетела в сторону. Тот некоторое время обескураженно смотрел на свою опустевшую ладонь, а затем бросил взгляд на Сакату. Хиджиката сделал то же самое, повернув голову и с удивлением ощутив, что тяжесть больше не вжимает его в землю. Саката лежал на животе, вытянув вперед безоружную ладонь. Мысль о том, что он голыми руками смог обезвредить одного из самых могущественных магов современности, была беспросветной глупостью, а значит… значит… Хиджиката услышал внезапный раскатистый хохот Уцуро и неожиданно для себя тоже рассмеялся, вдруг вспомнив то, как Саката обезоружил его в Выручай-комнате на встрече старост полгода назад. «Бузинная палочка! — металось в голове Хиджикаты, вырываясь наружу истерическим смехом. — Тогда в моей руке была бузинная палочка! А значит — этого было достаточно! Экспеллиармуса — достаточно! А значит — брата я не убивал!» Саката, единственный из присутствующих до сих пор не осознавший, что ныне он — истинный владелец бузинной палочки, растерянно наблюдал за развернувшимся на его глазах истерическим припадком. Затем насупился и решительно крикнул: — Ты не посмеешь убить его, Уцуро! — Он и не хочет меня убить, Саката — сплевывая смех, ответил ему Хиджиката. — Все это время не хотел, верно? — он приподнялся на локтях и пристально вгляделся в лицо Уцуро. — Когда он впервые ворвался в Хогвартс полтора года назад, он даже спас меня от дементоров. Это его Патронус я запомнил. Он ведь такой же, как у тебя, Саката. Наверняка он собирался меня похитить, но Мацудайра не позволил. Уцуро перестал хохотать и молча посмотрел на Хиджикату в ответ. — И сегодня, — продолжил тот. — У него была куча возможностей меня прикончить, но он не стал. Вместо этого он околдовал тебя и натравил на меня. Не кажется ли тебе это странным, слишком замысловатым? Думаешь, он хотел поиздеваться над нами? — Хиджиката прищурился, разглядывая безжизненное лицо Уцуро, но продолжал говорить с Сакатой, мыслил вслух, и кусочки пазла, наконец, расставлялись сами собой. — Нет. Ему недоступно наслаждение чужими мучениями. Ему все безразлично. Он просто следовал своему изначальному плану. А по нему меня непременно должен убить именно ты. Когда он уверился, что бузинная палочка у меня, он принялся убеждать тебя, что я враг, что ищу артефакты, что твоего учителя убили наемники моего брата. Но ты выдал себя в разговоре по каминной сети, и он понял, что это дохлый номер — ты не убьешь меня. И тогда в Хогвартс за мной пришел Ято Камуи. Если бы он меня прикончил, то ты, возможно, захотел бы отомстить за меня и убил бы его. Неважно каким путем, но ты должен был овладеть бузинной палочкой. Не сам Уцуро, не кто-то иной — ты. Именно ты! Хиджиката закончил свою обличающую речь, но не сводил глаз с неподвижного лица, пытаясь увидеть в безучастном взгляде хотя бы тень эмоции, подтверждающей его догадки. Напрасно — Уцуро и бровью не повел. Он поднял с земли бузинную палочку, подошел к Сакате и молча вложил ее ему в ладонь. — Но… зачем? — обескураженно моргая спросил тот. Хиджиката притих: ответа на этот вопрос он не знал. Вместе с Сакатой он уставился на Уцуро, ожидая хоть какого-то объяснения. Тот выждал немного, будто собирался с мыслями. Затем скрестил руки в замок за спиной и принялся неспешно бродить мимо них, будто объятый ностальгией по былым преподавательским годам в Хогвартсе, выдающей себя прежними повадками: — Дары смерти, — заговорил он. — Так называют эти удивительные и мало изученные артефакты. Последствия их применения достоверно никому не известны, а случаи использования строго засекречены. Даже я не смог получить доступ к документам о них, пока работал в Министерстве, хоть по счастливой случайности я и наткнулся на сами артефакты — на те два, что хранились в Отделе тайн. Только дурак бы не решился поэкспериментировать с таким даром, как возможность возвращать мертвых в мир живых. Обладая такой силой, я мог бы создать целую армию единомышленников, не согласных с так называемым Статутом о секретности — ведь они не боялись бы умереть под моим началом. Но, — Уцуро с легким раздражением, без всякого размаха пнул лежащий на его пути камешек, и тот пулей врезался в стену напротив. — На мою беду Шое оказался как раз тем самым дураком. Он воспротивился и моему плану, и моим экспериментам. Даже взял на попечение ребенка, чтобы крепче обуздать мою волю. Бесцельно тратил наше время, шатался по стране. А потом и вовсе позволил загнать нас в угол. Где и погиб — бесславно и глупо. И по своей же глупости стал первым, на ком нам удалось провести эксперимент с Воскрешающим камнем. Но вернулся не он, а самая жизнеспособная и целеустремленная часть его души — я. Именно мне пришлось изучать на себе последствия этого эксперимента. И именно мне пришлось искать и выбивать информацию из тех, у кого мог быть доступ ко всем секретам Отдела тайн. И однажды у одного из них я кое-что выяснил, — Уцуро сделал паузу, словно обдумывая, стоит ли говорить дальше. — Как я и думал, далеко не все в Министерстве были наивными гуманистами, как Шое. Отдел тайн проводил эксперименты на узниках Азкабана, до которых никому не было дела. Возвращенные с того света подопытные демонстрировали невероятную живучесть и крайне низкую восприимчивость к боли, однако, убить их повторно все-таки было можно. Тех, кого воскресили одним Даром смерти, можно уничтожить другим Даром смерти, — Шое остановился рядом с Хиджикатой и вперился взглядом в ладонь Сакаты. — Да… Бузинная палочка с сердцевиной из волос фестрала. Непобедимая и пережившая сотню своих хозяев. Но есть нюанс, — Уцуро всмотрелся Сакате в глаза. — Убить воскрешенного может только та рука, которая и вернула его к жизни. Он замолчал. Где-то в Запретном лесу раздался пронзительный жалобный крик совенка — проснулся и теперь зовет мать, чтобы та вернулась с пищей. — Но, если… — сбивчиво начал Саката, рассматривая палочку в своей ладони. — Если я — единственный, кто может… то… Ты должен был убить меня, и тогда тебя бы никто не… — он оборвал себя на полуслове. Брови его взметнулись вверх, и он резко посмотрел на Уцуро. Глаза у Сакаты были огромные, влажные, полные безысходной тоски. Он тоже понял — с щемящим сердце сожалением подумал Хиджиката. — Почему… — прошептал Саката. — Ты так и не выучил урок, — покачал головой Уцуро. — Посмотри на меня, сын. Я мертвый дух в живом теле. У меня не осталось ни желаний, ни чувств, ни стремлений. Я не ощущаю голода, пока не начинает сводить желудок. У любой пищи привкус тлена, а у воды — помоев. Я не ощущаю свежести ветра и прохлады дождя. Я не вижу снов. Меня не радует утренний свет и пение птиц. Когда я просыпаюсь, меня посещает только одна мысль: «Опять». Ни один узник Азкабана не может себе даже представить той тюрьмы, в которой томлюсь я. И я устал от этого, бесконечно устал. Усвой уже этот урок: лучше конец мучениям, чем мучения без конца. Все, чего я хочу, это покой. Подари мне его. Сын. Саката молча поднялся и бесцветным взглядом продолжил смотреть на бузинную палочку. Рука его мелко дрожала. — Если мы вернем учителя Шое… — с надеждой начал он. — Его не вернуть. — Отрезал Уцуро. — Если убить тебя и попробовать воскресить снова, то… — повысил голос Саката. — Он никогда не вернется! Пойми это наконец! В голосе Уцуро, в его надрывных интонациях прозвучал едва различимый страх. И именно эта не свойственная чудовищу эмоция заставила Хиджикату заговорить: — Саката, не сдавайся, — две пары округлившихся глаз переметнулись к нему. — Мы не знаем всех результатов экспериментов. Тем более, у нас особый случай. Нам стоит все пристальнее изучить. Попросим о помощи Мацудайру и Отосе — может, у них найдутся аргументы для министра. Если нет — попробуем пробраться в архив. Используем мантию-невидимку или оборотное зелье. Возможно, еще есть шанс вернуть твоего учителя к полноценной… Уцуро ловко выхватил свою палочку из рукава и направил ее в лицо Хиджикаты, заставив его резко замолчать. Саката дернулся вперед, угрожающе прицелившись в Уцуро бузинной палочкой. Оценив иронию, тот невесело хмыкнул: — Ты ведь дал обещание своему ненаглядному Шое, сын, — тихо напомнил он. — Я обещал, что не позволю тебе бесчинствовать в его теле, — голос Сакаты дрогнул. — Любым способом, — подсказал Уцуро. — Любым способом, — повторил обреченный шепот. — Значит, если я сейчас убью этого юношу, ты сдержишь свое слово? Глаза Сакаты отражали такой плотный и запутанный сгусток разрывающих его чувств, что сложно было уловить в них что-то конкретное. Он посмотрел на Хиджикату. Тот собрал всю свою смелость в ответном взгляде. — Не убью, — наконец, сказал Саката и опустил палочку. — Его это не вернет. Он блефовал, наверняка блефовал, но Уцуро разочарованно выдохнул и медленно провел свободной рукой сверху вниз. Вокруг него и Хиджикаты из воздуха соткался непроницаемый купол Протего. Саката напряг плечи, во взгляде его мелькнула тревога. Он с размаха ударил заклинанием, но огненно-оранжевый снаряд утонул в бесцветной завесе, даже не поколебав ее поверхность. Совершенно дурное предчувствие чего-то кошмарного и неизбежного отозвалось у Хиджикаты леденящим холодом по всему телу. — Что ж, — сухо проговорил Уцуро. — Мне ли не знать, что смерть не самое страшное, чем можно запугать. У тебя еще есть время, чтобы принять решение. Этот щит пропустит лишь одно заклинание. Только одно — ты знаешь, какое именно. Посмотрим, что случится раньше — ты передумаешь или твой друг сойдет с ума. Красная вспышка ослепила глаза, и вдруг все тело сотрясла жуткая, нестерпимая боль. Это не было похоже на перелом, мигрень или что-то еще, ощущения не концентрировались в одном месте, не давали сигнала о каком-либо повреждении — нет. Боль пронзала каждую клетку тела, каждый его участок, с безжалостной щепетильностью не упуская ни одного. Она впивалась во внутренности, скручивала руки и ноги, сдавливала пах, нещадно пульсировала в груди, в легких, в шее, в затылке. Невыносимо, непростительно… На короткий миг его словно парализовало, лишило чувствительности. Надрывный вдох обжег сухое горло проглоченным раскаленным мечом. Красное марево перед глазами засверкало разноцветными вспышками: желтая, фиолетовая, синяя — одна за другой они пытались пробиться к нему, достучаться до него. Хиджиката отупело смотрел на них, пытаясь вспомнить хоть что-то, но тут боль вспыхнула с новой ужасающей силой, плавя кости и заживо сдирая с них острыми когтями мясо и кожу. Тело забилось в конвульсиях, конечности заколотили по земле, словно у погибающего насекомого. Жук на ниточке… Дрожащее хитиновое брюхо, жестоко привязанное к пню… Перестаньте его мучить! Чей-то крик, исступленный, душераздирающий, рвущий живые волокна горла. Слышите его? Слышите?! Дайте же ему умереть! Дайте забыться… Мама… Мамочка… Остекленевшие синие глаза… Откуда это? Обескровленное лицо, грубые мужские черты, безвольно упавшая рука… Что это? Совершенная нежность, русые волосы, багряные глаза… мертвые… тоже мертвые… Что это за жуткие картины? Багряные глаза, белая дрожащая вязь ресниц… тоже мертвые? Нет… Эти нет… К ним? Нет! Отпустите его! Больно! Как же больно! Невыносимо! Дайте забыться от этой боли… Багряные глаза… Держат, не отпускают… Почему? Частое надрывное дыхание… жадное до воздуха, жадное до жизни… вторгается в горло, в легкие, в сердце… заставляет дышать… зачем?! Выпустите отсюда! Вдох… Снова вдох… Зачем оно его держит? Зачем продолжает мучить… простить? Кого простить… Это непростительно… Непростительно… Краснота рассеивается, черные штрихи вырисовывают картину на крови. Карминовое небо перед глазами, темно-багровые шпили башен. И вдруг — яркий зеленый отблеск в разинутых пастях окон на верхних этажах. Боль отступает. Медленно, пульсирующе выталкивается из тела, вытекает через поры, через выдохи. В голове быстро-быстро что-то стучит, тело слабо подергивается. Холод толстой липкой пленкой падает на лицо и шею, пропитывает руки и ноги. Неужели что-то существует помимо боли? Какое счастье чувствовать что-то кроме нее! Чувствовать, как ноет затылок, как тянет под лопатками, как покалывает в пояснице, как воздух царапает пересохшее горло… это тоже боль, но другая. В ней жизнь. Жизнь тяжело колотится в груди, стучит в висках, пульсирует в кончиках пальцев. Он слышит свое замедляющееся, приходящее в норму дыхание, и начинает что-то вспоминать. Что-то важное, что спасло его от безумия. Саката… Саката! Слушая стон шейных позвонков, Хиджиката повернул голову и увидел Сакату. Тот возвышался рядом с ним поставленной на колени алебастровой статуей. Поникшие плечи, занавесившая глаза челка, пропитавшееся мучительной тоской лицо — и лишь рука по-прежнему сжимала палочку. Взгляд его приник к земле, но смотрел он не на Хиджикату, а куда-то мимо, совсем рядом. В скрипящие шестеренки разума попали песчинки воспоминаний, постепенно скапливаясь и уплотняясь во что-то цельное. Саката. Хогвартс. Внутренний двор. Битва. Бузинная палочка… Уцуро! Хиджиката подкинулся на локтях — и тут же, упал на бок, болезненно застонав. И тогда увидел то, на что смотрел Саката. Прекрасный точеный профиль с замершей на губах улыбкой и возведенным к луне взглядом. Застывшая, совершенная красота, которую уже ничто на свете не могло нарушить: ни ветер — шелестом волос, ни даже дыхание — слабым шевелением груди. Саката качнулся вперед, склонился над поверженным телом и невесомо провел пальцами по его ресницам, прикрывая веками мертвые глаза. — Прости, — прошептал он, не пойми к кому обращаясь, но Хиджикате почудилось, что он говорил это самому себе. По дрожащей щеке одиноко скользнула слеза, словно на большее оплакивание он уже не был способен. — Прости меня… Хиджиката лежал рядом, закостенев, и не решался сказать ни слова. Только под веками жгло и что-то горячее и мокрое запекалось на лице, туго стягивая кожу щек. Где-то внутри замка слышались яростные неразборчивые вопли, топот многочисленных ног вспарывал ночную тишину. Несколько мгновений Хиджиката не обращал на эти звуки внимания, но они приближались, становились громче и навязчивее. Саката, в полном безразличии ко всему живому, даже не шелохнулся на шум. Хиджиката заставил себя тяжело приподняться на локтях, ощутив, как заныли все мышцы разом. Подталкиваемый волнами возродившейся тревоги, он подполз ближе к Сакате, с трудом сел, опираясь на подрагивающие руки, и вгляделся в распахнутые двери внутреннего двора. — Там! Это там! — раздался торжественный возглас. Топот участился, возрос — и из теней стен на залитом лунным светом дворе показалась горстка людей. Ято. Растолкав толпу приспешников руками, вперед вышел Камуи. И обескураженно замер, увидев мертвое тело своего союзника. Однако, расстроенным он не выглядел. Быстро просканировав цепким взором оставшихся в живых, он заметил бузинную палочку, которую Саката все еще сжимал в ладони. — Ты! — Камуи с готовностью направил на него свою палочку. — Значит, теперь моя цель — ты! Саката даже не удостоил его взглядом: он все еще смотрел только на своего учителя. На Шое. Хиджиката скрипнул зубами от ярости. Со смертью Уцуро ничего не изменилось! Палочка! Проклятая бузинная палочка — это все из-за нее! Пока она существует, она продолжит перемалывать жизни волшебников и никогда не насытится их кровью! Рука Хиджикаты дернулась раньше, чем он успел обдумать свои действия. Он резко выхватил проклятый артефакт из безвольной руки Сакаты и, собрав всю оставшуюся энергию в пальцах, надломил. Под ошарашенным взглядом Камуи, бузинное дерево треснуло, обнажив сердцевину, и Хиджиката мог поклясться, что ему не послышались вырывающиеся из торчащих щепок истошные предсмертные крики. — Ты… — глаза Камуи смотрели дико, блестели звериной яростью. — Что ты натворил?! — и он бросился к Хиджикате, широко замахнувшись палочкой. Вдруг земля, словно проснувшись от долгого сна, зашевелилась, застонала протяжным гулом. Тревожно заплескала вода на дне фонтана, натужно заскрипели дверные ставни, капелью застучали мелкие камни в пустых оконных проемах внутреннего двора. Камуи остановился так резко, будто наткнулся на невидимую стену. Хиджиката поднял взгляд и наткнулся им на спину Сакаты, внезапно заслонившего его от врага. Блеклый свет луны застревал меж всклокоченных белых вихров, грязно-белая мантия колыхалась не пойми откуда поднявшимся ветром, словно он был призван некой древней, рожденной на истоке времен ворожбой. — Уходи. Это был голос Сакаты, но ему вторило неведомое эхо. Он поднял вверх руку, на обнаженном, покрытом змейками спекшейся крови плече выступили бугры мышц и ленточки вен. Палочки в его ладони не было, но безоружным он вовсе не казался. В щелях между пальцами заколебалось белое свечение, постепенно сгущавшееся, уплотнявшееся в царапавший воздух искрами шар. — Мы уходим, — громко сказал кто-то. Саката медленно опустил руку. Разбуженные недра земли умолкли, все разом прекратилось, будто и не было ничего. Горстка Ято послушно расступилась, пропуская вперед Абуто. Его коричневая мантия была наполовину сожжена и свисала с одного плеча рваными лохмотьями. Вымазанное землей и кровью лицо выражало беспросветную усталость. Прихрамывая, он подошел к Камуи и тяжело положил руку ему на плечо. — Пойдем, — спокойно сказал он. — Того, за что мы сражались, больше нет. Мы найдем другой способ. Камуи задержал раздосадованный взгляд на Сакате, мельком посмотрел на Хиджикату — и, не вымолвив ни слова, развернулся к выходу. Вся группа Ято покорно двинулась за ним и Абуто. Хиджиката со смешанным чувством опустил взгляд и только теперь разжал кулаки. На дрожавших, покрытых царапинами, кровью и грязью ладонях лежали щепки бузинной палочки. «Береги ее… — прозвучал в его памяти предсмертный голос брата. — И, самое главное, Тоширо! Себя береги…» Хиджиката медленно выдохнул и почувствовал, как на тело наваливается неимоверная усталость. Сжав в кулаках обломки былой силы, которая никого так и не смогла уберечь, он лег на землю, прикрыл глаза и провалился в блаженную темноту.