Смею предположить, что Вы соскучились по мне, не так ли?
И Вам, наверняка интересно, чем закончились догонялки Дазая Осаму и Лизель Зусак? Мне было очень смешно наблюдать за этим: как двое детей в обличии взрослых бегут по улицам Йокогаммы — один с незастегнутым жакетом и рубашкой, а вторая в длинной, поношенной футболке, шортах, почти спадающих даже с её довольно широких бёдер, и ботинках. Бегут, бранясь друг на друга и обещая прибить, как муху по прибытии в офис. А потом — одновременно залетающие в помещение, перецепившись через ноги друг друга, с грохотом падая на пол. Умора. С того случая прошло ровно две недели. Где же была Воровка книг всё это время и что происходило? Да ничего. Только постоянные попытки детективов что-то разузнать и разыгравшаяся паранойя Лизель, что ждёт шаг Достоевского, как начало судного дня.Вернёмся же к сути.
Перед тем, как Я и Вы вернёмся к Воровке книг и Детективному агентству, давайте заглянем к тем, с кем встретимся в конце.Раннее утро, пригород.
Камера пропахла сыростью, а каменные стены обжигали вековым холодом. Пленённый, скорчившись от ноющей боли в спине, изрубленной плёткой в мясо, стоя на стёртых коленях, тяжело дышал. Хрип вырывался паром, а голова болталась опущенной к полу. Он перестал считать дни. Мысли в голове затихли, вопила только боль, и ныли кости. Закованный по рукам и ногам в кандалы, бедный тихо звенел цепями, не привлекая к себе внимания. Корки, запёкшиеся на свежих рубцах лопались от любого движения, и кровавые дорожки вновь скатывались по спине. Он мял потрескавшиеся губы и беззвучно просил прекратить эти мучения. Или дать хоть глоток воды. — И долго мы будем мучать этого отщепенца? — спрашивает единственная женщина среди присутствующих, устало зевнув. — Ну не отпустить же нам его? — отвечает ей мужчина, обходящий пленного по кругу. Его голос звучит как радио, словно не его голосовые связки издают звуки, а старенький проигрыватель, годов так двадцатых. Мужчина высок и плечист, одновременно строен и статен. Из нагрудного кармана пиджака у него элегантно вываливается серебряная цепочка от часов. — Но нам он ничего не скажет. — Прикрути говорилку, — цокает девушка. — На опыты я его не возьму, не-е-ет, даже не мечтай, — женщина немного склонилась над лицом пленного, заглядывая в безжизненные глаза. — Мне таких уродов не надо. — она зыркнула в противоположный угол, около самой двери, смотря на третьего присутствующего. — Тебе тоже не интересно, что здесь происходит? — Мгм, — мычит второй мужчина, а по виду, скорее парень, облаченный в хлопковую рубаху с ярко выраженным, красно-чёрным орнаментом. — Ну и скажи, нахрена ты нас позвал сюда? — женщина поворачивается к мужчине, нарезающему круги вокруг искалеченного тела. — У меня, вообще-то, воспитательный процесс. — Ты так называешь свои попытки сделать ходячий, оживленный труп, разумным, Шелли? — отвечает ей он, уже нормальным, человеческим голосом, улыбаясь и посмеиваясь. — Смешно. — Ты просто зануда, знаешь, да? — Шелли нахмурилась, вновь глянув в тёмный угол. — Скажи же! Он зануда, я ведь права?! — Да, — кивает юноша, вновь утыкаясь в свой телефон. — Вообще, я вас позвал не за этим, — парирует мужчина, тот, который Зануда. — Хотел спросить… — Ты что, ещё и спрашивать умеешь? — саркастично хмыкнула женщина, задирая нос. — Я думала, что у нас монархия, а не демократия. Мужчина одаривает её снисходительным взглядом, устало вздыхая. На вид ему не меньше тридцати, а на уверенном лице потихоньку проступают морщинки. В чёрных волосах, зачесанных назад, виднеются пару волосков седины, хотя тот старательно пытается их скрыть. Перед пленным несколько минут назад он улыбался во все тридцать два, медленно сводя его с ума своим нелюдским голосом. Сейчас же, он лишь устало смотрит на своих напарников, слегка улыбаясь. — Хотел спросить, как там наш клон Зусак, — продолжает он, тихо вздыхая. — И всё ли идет по плану? — С клоном всё нормально, информация, которую ему требовалось донести до Министерства, успешно донесена, — кивая, отвечает Шелли. — В этом плане всё под контролем. Но обязательно нас нужно было привести сюда, чтобы спросить об этом? — Хотел похвастаться своей пыточной. Второй вопрос, — говорит далее брюнет, разворачиваясь к юноше в углу. — Как твой голос, Шев? — Да, — отвечает тот, кивая. — Пиз… — Шелли! — Ну смешно же! Лизель оценила бы! Устало вздохнув ещё раз, мужчина развернулся на пятках к выходу, направляясь из подвала вон. Женщина и юноша последовали за ним, каждый в своей манере — известная нам Шелли расслабленной походкой, виляя бёдрами, оглядывая каменные стены, пропитанные сыростью. Юноша — не поднимая глаз от телефона, медленно и спокойно, шёл, словно знал каждую ступеньку наизусть. Выйдя из притрушенного листьями погреба и с грохотом закрыв его на засов, троица вдохнула полной грудью запах осеннего леса, где находилось их укрытие. Ещё недавно ясное небо затянули хмурые, свинцово-серые тучи. Солнце спряталось за тяжёлые облака, а на землю упали первые капли дождя. Тихий и неторопливый, он, как будто музыкант, играл свою незамысловатую мелодию. Стекая по крыше дома и мокрой листве деревьев, капли быстро образовались в большие грязные лужи. Дождь усиливался, а после и вовсе, превратился в нещадный ливень. — А ты как? — задаёт вопрос женщина, направляющаяся в дом. — Как твоя миссия? Брюнет остановился, глядя на тучу, что нависла над их небольшим, на первый взгляд, даже старым домом в два этажа. В самом центре леса, но недалеко от трассы, чтобы легко можно было попасть в город. — Всё под контролем, — отвечает он, тихо поднимаясь по небольшим ступеням в дом. — Лизы, правда, не хватает. — Сорок восемь часов, — говорит тихо Шелли, аккуратно кладя руку на плечо брюнета. — И она вернётся. — Я в курсе, — брюнет резко сбрасывает с себя её руку, стремительно направляясь в тёплый дом. — Ты такой зануда, Оруэлл! Чизбургер будешь? — Я мать продам за чизбургер, Шелли, ты же знаешь.Принцип Талиона — наказание, равное по силе, совершенному преступлению.
***
Мелодия, что сегодня вечером будоражила сознание присутствующих на работе детективов, лилась прямо по всему офису, проникала в каждую досточку, в каждый кирпичик. Лизель, что от скуки играла «Времена года» Вивальди, легко управляла смычком, не обращая внимания на взгляды и заинтересованность остальных. Сыграв уже весь цикл весны, лета и осени, девушка приступила к циклу зимы. Майкапар отмечает, что в классической музыке существуют разные подходы к изображению зимы. Например, вокальный цикл Шуберта «Зимний путь» проникнут пессимизмом, усугубляющимся к концу — его последний Lied «Шарманщик» совершенно беспросветен. Напротив, Вивальди в четвёртом концерте «Времён года» стремится показать слушателю разные облики зимы — и драму вьюги, и покой у камелька, и радость зимних игр (соответствующий сонет завершается словами «дарит нам зима и свои наслажденья»). Для итальянского композитора время циклично, и конец зимы — это одновременно начало новой весны. Поставив скрипку на плечо и взяв в руки смычок, Зусак поставила пальцы на гриф, и, вспомнив в голове нужные ноты, начала играть новую композицию, первую, из цикла Зима. Детективы вряд-ли были довольны, но, тем не менее, они слушали хотя бы красивую песню, а не жалкие попытки что-то сыграть в первые дни игры, когда маленькая Воровка книг только начинала разучивать её. — Ты знаешь, что фальшивишь? — голос Лав раздавался в её голове, даже, если Лизель закрывала глаза. Лав заполняла её рассудок полностью.Нельзя так сидеть и ждать, пока тебя не догонит новый мир. Надо пойти и самому стать его частью — невзирая на прошлые ошибки.
В первой части авторские ремарки указывают на то, что музыкантам следует имитировать лязг зубов от холода, вой ледяного ветра, притоптывание и беганье в попытках согреться. Последовательность повторяющихся диссонирующих нот, возникающая сначала в группе виолончелей, а затем подхватываемая и развиваемая поочерёдно альтами, вторыми и первыми скрипками, создаёт эффект пустоты и холода. В партии солиста звучит свист пронизывающего ветра. Эту партию А. Майкапар называет самой сложной для скрипача-солиста во всём цикле. В частности, в 3-м сольном эпизоде («клацанье зубами от холода») солист ведёт партию парами нот длительностью 1/32, имитируя дрожь, у скрипок, непосредственно изображающих «клацанье», продолжительность нот вдвое дольше, а у альтов, задающих лейтмотивный пульс, — ещё вдвое дольше. Девушка играла увлеченно и не обращала внимания ни на кого. Глаза её сияли, щеки рдели, а тонкие пальцы словно летали, когда, обняв старую скрипку, она заставляла её говорить со всеми сердцами языком, который так любила. В этот осенний вечер она передала атмосферу зимней вьюги за считанные секунды. Осаму, стоявший всё это время поодаль, увлеченно слушал мелодию и, удостоверившись в том, что у девушки не скрытый талант, решил нарушить её уединение с собой. — Не отвлекаю? — прервав забывчивость и абстрагирование Лизель от внешнего мира, Дазай резко положил руки ей на плечи, прерывая. — Отвлекаешь, — отвечает Зусак, гневно смотря на собеседника. — Я не доиграла. — Не хочешь сделать перерыв? — тянет он, откладывая скрипку девушки в сторону. — Нельзя же так увлечённо играть уже второй час! — Можно, — отвечая, Зусак выпрямляется, прохрустев спиной. — От этого ещё никто не умирал. — Жаль… — Осаму резко расстраивается, но вновь восклицает, подталкивая девушку к выходу. — Мы с Куникидой приглашаем тебя перекусить! — А Куникида где? — спрашивает Лизель, оглядываясь. — Уже ждёт нас внизу! — Дазай улыбаясь, протягивает девушке её пальто, цвета хаки и берет. — Давай-давай, пошли! Маску не забудь! Такую резкую смену в поведении Дазая и Куникиды к Лизель можно было обозначить двумя фактами: первое — Осаму уж очень хотелось первым услышать из её уст все планы Крыс, не прибегая к открытию злосчастной книги. Второе — в последнюю неделю сентября Зусак резко стала самым подавленным человеком в офисе. Она не заказывала себе еду, не приставала к детективам с вопросами, не горела особым желанием убить Дазая и не подлизывалась к Доппо. Она вообще ни на кого не реагировала. Сидела, читая книги, начала играть на скрипке, загадочно смотря куда-то вдаль и по утрам до самого обеда сидела в своей каморке, в которой она ночует. Это всё было странно. Куникида первым предложил выведать, что же с ней такое. «Климакс» — сказал тогда Дазай и моментально получил по голове. Но для Лизель было чертовски холодно и темно. Она шла по пустоте, которую никогда надеялась не увидеть. Все внутренности сводило от зыбкого ужаса, по-другому это чувство никак не назвать. Никакого источника света или тепла, никого. Иногда ей казались где-то силуэты скрюченных деревьев. Как в том дурацком сериале, где атмосфера только нагнетается и зритель не получает никакой разрядки. Шаги свои иногда слышала и дыхание, прерывистое, болезненное. От такого у неё самой внутри всё сожмётся, сколько бы чёрствой та ни была. А тем более, если знает, Кому это дыхание принадлежит. Лав следовала за ней по пятам, словно заменив Смерть. Лав была своеобразной галлюцинацией, которая только и делала, что отрывалась по полной. «Ты убила меня!», «Мразь», «Я ненавижу тебя, Лиз», «Ты никогда меня не любила». — Хочешь, я стану человеком? Хотела. Но не могла. Это было бы неправильно, не так, не с ней, хотя именно с ней и хотелось. Ей было всё равно сколько это продлится — всего век или тысячелетия, как и где они будут жить. Всего лишь чувствовать её руки на своей талии, всего лишь дышать этим вечным, чуть промозглым запахом, которому нет описания во всех существующих ныне языках. — Ты меня любишь, Лиз? Не будь ведьмой, она знает ответ. В чёрных глазах можно прочитать всё, начиная от себя самой и заканчивая Ей. Или то, что Она хочет показать. Любовь, заботу, нежность, злость, недовольство, ревность — любое из чувств, которое Она надевала по утрам, как люди надевают одежду. Застёгивала хмурое лицо, как люди застёгивают пиджак и всё туже, туже, туже затягивала галстук. — Ты хотела бы меня любить? Слишком сложный вопрос для Бога, который не знает, хочет ли он вообще жить. — Нет. Лизель видела, но не хотела Видеть. Она задерживалась чаще, пропадала чаще, всё реже говорила с детективами и приставала. Ей удобно было списывать это на усталость, чем понять действительную причину такого поведения. Слишком страшно, чтобы подобное оказалось реальностью. — Забери меня к себе… Во Тьму, в Пустоту, Котёл, Бездну. Куда угодно, если последнее, что Зусак запомнит, её запах. Если растворится в её руках так же, как она растворялась в её. Без неё Жизни не существует — она об этом знала. Всё, что имело значение, разваливалось карточным домиком, вся огромная, насыщенная, яркая огнём Судьба просто прекращала существовать и, кажется, даже чернила в её Книге блекли. — Ты подозрительно молчишь в последнее время, — говорит Дазай, пока они подходят к лифту. — Это как-то связано с Достоевским? — Нет, — тихо отвечает Лизель. — Ещё его тут не хватало. — А с чем тогда это связано? — нагло спрашивает он, наклоняясь над её лицом. Но девушка не показывает эмоций и даже мимолетного раздражения. — Забыла выпить свои таблетки от шизофрении, — произносит Лизель, пожимая плечами, ожидая озадаченную реакцию. — Шучу. Климакс. — Я знал! — всплескивает руками Осаму. — Я был прав! Он, конечно же, не поверил. Вообще, верить словам её — себе дороже в каждом отдельном случае, но всё же, в её серых, пустых глазах в последнюю неделю было столько боли. Столько грусти. Столько страха, а ничего в общем-то и не происходило. Точнее, ничего важного для этого мира. Осаму в начале даже и не думал, совсем забыл, что даже у преступников есть своя жизнь, свои чувства и эмоции. Они не вечно харизматичные, вечно задорные и вечно веселые. Нет. Они могут кричать, плакать, грустить и хотят умереть тоже, как обычные люди. Осаму в этот раз был благороден своей эмпатии — он считывал настроение девушки каждый день, удостоверившись в том, что с Зусак что-то не так. Такой же настрой был в ту ночь, когда она со страхом и паникой в голосе заявила, что больше не слышит Смерть. К этому факту он склонился и сейчас. — Ну не грустить же тебе всё время, — спустя пару секунд тишины говорит тот, беря девушку под локоть, от чего сгибается в три погибели. — Если не хочешь ужинать с Доппо, мы можем сбежать и я самостоятельно попытаюсь тебя развеселить. — Я не грущу, — отрезала она, высвобождая свою руку из хватки Дазая, осознавая, что держит он крепко, совсем не собирается отпускать. — И не нужно меня веселить. — ещё одна попытка высвободиться. — Отпусти. Дазай вздыхает, нажимая на кнопку лифта, а пока ждёт, то разворачивает Лизель к себе, смотря ей прямо в глаза. Неуютно. Ни ему, ни ей. Лав присвистывает, стоя прямо рядом с ними. — Если тебя что-то тревожит, Миледи, ты всегда можешь поплакаться на моём плече, — говорит он, обхватывая руками её талию и немного прижимая к себе. Лифт до сих пор едет. Спустя пару секунд, очевидно, неловкого молчания и нарушения личного пространства, Лизель аккуратно берет его лицо в свои руки, и притягивает так, что теперь они смотрят на друг друга, прислонившись лбами. — Мордашка у тебя, конечно, симпатичная, и смотрелась бы она между моих бёдер прекрасно, но, — шепчет она ему в лицо, спокойно большими пальцами рук поглаживая его скулы. — Но, ты пиздец как сильно напоминаешь мне мою бывшую, чей образ терроризирует меня уже вторую неделю. Так что, Дазай, пошел на хуй со своими предложениями поплакать у тебя на плече, без тебя тошно. — Эй, это было обидно, Лиз!!! — крикнула Лав ей прямо на ухо, от чего Зусак моментально искривилась. — Что, прошла любовь??? За две с хвостиком недели Зусак научилась игнорировать внезапное возникновение галлюцинации, которая посещала её раз в год. Девушка понимала — её психика сдаёт, не выдерживает. При всём этом, ей тут по-настоящему не с кем поговорить, нечего обсудить, и, ужасно скучно. Хотелось туда, в теплый дом в лесу или в квартирку на первом этаже, в дальнем районе Иерусалима. Хотелось не слышать, не видеть. Хотелось быть там, в комфорте, без галлюцинаций, без заданий и работы. Без тупых интрижек. Без детективов, крыс и кого-то там ещё. В первое время, тут было нормально и довольно стабильно, для выполнения её плана, но когда появилась Лав…ненастоящая Лав…стало всё гораздо хуже. Дазай, конечно же, всего этого не знал. Он долго копался в её личности, но такую безразличность он наблюдал у неё впервые. Казалось, очередная маска — но нет. Нельзя притворяться настолько уставшей, нельзя притворяться такой грустной. А если можно, то для чего? Выгоды он в этом не видел, но подозревал, что что-то тут не чисто. Конечно же, о галлюцинациях он не догадывался. Лифт раскрылся как раз тогда, когда Осаму застыл, переваривая сказанное девушкой. — У меня…симпатичная мордашка? — переспрашивает он, заходя в лифт. — Что, не умеешь принимать комплименты? — хмыкнула Лизель, заходя за ним. Лав демонстративно закатила глаза. Кошмар, галлюцинации научились ревновать. — И она бы отлично смотрелась между твоих бёдер? — продолжает мужчина, с интересом оглядывая Зусак. — Ты глухой? — цокнула себе под нос Воровка книг, раздраженно окинув детектива взглядом. Он стоял слишком тихо, и, кажется, что-то замышлял. — Что? Осаму ухмыльнулся, спокойно нажимая на кнопку первого этажа, а после, начал подходить. Медленно, но много телодвижений делать не пришлось, чтобы подойти к равнодушной Зусак максимально близко и…сесть на корточки, глядя на неё снизу вверх. Примоститься возле её ног, аккуратно примостив свою голову рядом с её коленями. — Вот так? Правда отлично смотрится? — спрашивает он, ухмыляясь. — Что творит, извращенец, — пускает Лав, гневно глядя. Лизель легко усмехнулась. То ли от его выходки и того, что он правда прекрасно смотрится снизу, то ли от вкида Лав. В общем, она и не хотела определяться с этим. Та окинула детектива «взглядом», немного раздвигая ноги и присев. — Нет, вот так, — отвечает она, посмеиваясь. — Буду знать, — Осаму подмигивает ей, легко положив свою ладонь ей на бедро. — Может, правда сбежим? — Мне кажется, нас ждёт Куникида, — Лизель отводит взгляд, равнодушно вздыхая, выпрямляясь. Ей не нужно это, не сейчас. У неё есть куча других проблем, которые нужно решать, а не зависать с какими-то парнями. Тем более, парнями. Тем более, Осаму. Он слишком похож на Лав, которая стоит и смотрит. Так смотрит, что становится страшно — живая Лав никогда так не смотрела. Не её стиль. Лифт останавливается, раскрывая двери. Лизель равнодушно обходит всё ещё сидящего Дазая, выходя. — Мне не послышалось? Куникида? Не Доппо? — бросает он ей в спину, идя за ней. — Отстань. Не хотелось говорить, не хотелось есть. Хотелось получить помощь. Зусак осознавала, всё, что ей нужно для успешного завершения задания — терапия. Иначе, она просто не выдержит. Как назло, даже подходящих медикаментов не было. Людей, которые могли бы помочь — тоже. Маска на лице — как нижнее бельё. В повседневной жизни больше без него не выйдешь. Равнодушно окинув быстрым взглядом кафе «Узумаки», та плюхнулась на диванчик, перед Доппо, что, казалось, уже заждался. — Тебе можно доверить хоть что-то, чтобы не рушить мой график, Дазай? — опять началось. Зусак, казалось привыкла к детективам, к их ссорам, бытовухе, распрям. Она больше не хотела влезать. Смотрела она, казалось, на них двоих. Лав, глючная девушка, появилась у окна, рядом с Куникидой. Она словно реально проследовала её. Не покидала ни на шаг. А может, дело совсем не в психике, а в чём-то…другом. Почему же именно Лав? Это была точно незакрытая, непроработанная травма. Убить своего любимого человека — это пиздец. Даже для Лизель. Но, то утро Зусак помнит отлично, словно это было вчера: клетка, яичница, отвлекающий маневр, нож. Лав пыталась сбежать из логова Синей Бороды, но, к несчастью, сбежала раз и навсегда, покинув мир. А такая нездоровая, больная привязанность появилась у Лизель по понятным причинам. Всю жизнь, абсолютно всю, дорогие ей люди уходили. Сначала — в прямом смысле. Мама ушла, брат… Макс ушёл, оставив их дом. Потом, ушёл Папа, на войну. А потом…пошло-поехало. Мама, Руди, всё Химмель-штрассе. И так далее, и тому подобное. Лизель знала, что Лав уйдёт, как только узнает, с каким человеком та живёт, тем более, Лав больше не любила Зусак. Измена — это была последняя капля, чтобы крыша поехала. — Лизель. Нет, не последняя. Самый конец пришел тогда, когда её дорогая Лав нашла коробку. В ней было всё — телефон Микки, бывшего парня Лав, что внезапно пропал, укатив в неизвестность; старый телефон Лав, что та потеряла, при странных обстоятельствах — с помощью него Лизель читала все переписки своей девушки, следила, а ведь её любимая просто не знала, как пользоваться облаком. Данные остались. В коробке было ещё много всего, например, нижнее белье и майка Лав. Кулон Рози — лучшей подруги Лав, которая внезапно для всех совершила самоубийство. Человеческие зубы в отдельной баночке — остались они в теле Микки, полиция нашла и опознала бы его кости. Фото Лав. Видео-кассеты. Её волосы. Её ногти. Её… — Лизель? Чёрт возьми, эта коробка разрушила всё! Лав испугалась, узнала, поняла абсолютно всё. Пыталась сбежать — не вышло. Лизель ради неё убила несколько человек, влезала в такие авантюры, пыталась оберегать…а Лав… Зусак не могла просто так её отпустить. Она была её! Лав принадлежала ей! Ей! Только ей! Никакому Микки, никакой Рози!!! Ей! ЕЙ! — Лизель! — А…что? — шатенка подняла взгляд на детективов, озадаченно глядя. Она вообще их не слушала и не слышала. — Ты подозрительная, — прямо говорит ей Куникида, желающий всё это время достучаться до неё. — Молчишь, не ешь, не реагируешь. — Она просто психически больна, мальчики, — конечно же, сразу же говорит Лав. — Она ненужная и бесполезная. — Отвратительные две недели, — вздыхает Зусак, прикрывая лицо рукой. — Мне херово. — Что-то случилось? — спрашивает Дазай, примостившись около напарника. — Или ты просто замышляешь теракт? — Делать мне больше нечего, блядь, — язвительно тянет Лизель, потирая глаза. — Вы вообще, сука, не представляете, что происходит в этом мире, пока вы, блядь, жопу в кафешках просиживаете. А крайняя, всегда, блядь, всегда оказываюсь я. Если, сука, у вас есть какие-то вопросы, претензии, книга жалоб в моей библиотеке отсутствует. Если я вам надоела, вы мне не доверяете и, сука, вы вообще не знаете, что делать с моим делом, то просто оставьте всё это. Мне нахуй не нужна ваша помощь, мне нахуй не нужно сидеть в вашем тухлом офисе, играть вам на скрипочке, словно еврейский мальчик, я заебалась. Оставьте меня в покое, а со своим двойником, клоном, вообще похуй, кто это, я сама разберусь. Повисла тяжелая тишина. Детективы переглянулись между собой, удивлённо глядя на книжную воришку. Совсем поплыла, девочка. Совсем. Никто не решался нарушить молчание, просто потому, что они не знали, что сказать. Конечно, другие люди редко замечают состояние и проблемы других. Человеческий эгоизм — то, чем они движут. Движет весь мир. Лиз же сидела, переводя дух, устало смотрела в окно, просто стараясь не сойти с ума. Ей нельзя было это говорить — против плана. Что её, что Достоевского. Нельзя было показывать эмоции, говорить то, что та думает. Против плана. — Ты неудачница, — тихо начинает Лав, теперь сидя рядом, нашептывая это прямо в ухо девушки. — Настолько слаба… Теперь нет дяди, который будет помогать тебе, да? Бедная, бедная Елизавета Мимингер. Пойди поплачь, книжку почитай, потрахайся, в конце-то-концов. — Это всё, что ты хотела сказать? — прерывает «тишину» Доппо, поправляя очки. — Да, — кивает Зусак, вновь смотря на них.О, нет.
Людей в кафе стало подозрительно много. Они все смотрели на Лизель. Она знала каждого в лицо. Мама. Руди. Лав. Макс. Рози. Микки. Вернер. Ещё несколько, чьи имена она уже не помнит. Это было отвратительно. Они все смотрели на неё. В ушах запищало, оглушая. Хрустальные глаза устремились на них, уши не слышали, слова не говорились. Тишина.Подозрительная тишина.
Зусак знала, сейчас что-то будет. Но что? Тишина. Они стоят, трупы, смотрят на неё. Девушка даже не осознает сначала, что это галлюцинации. Дыхание сбивается, сердце колотится бешено и быстро. Подушечки пальцев, ладошки, лоб — потеют. Тишина. Тишина. Тишина… Они резко заорали. Все до единого. — А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! Они кричали. Очень громко. Казалось, у Зусак остановилось сердце, она инстинктивно закрыла уши руками, согнувшись. Задрожала. Её начало трясти. Нет. Её трясли. Дрожь по всему телу, словно какой-то припадок. Безумный, животный страх. Глухота. Духота. Дышать невозможно, открыть глаза, от испуга, тоже. Её трясут.Как покойника. Почему их всегда трясут? Кажется…я уже спрашивал когда-то об этом.
— Лизель!!! — голос двух мужчин звучит воедино, эхом. И тут, Зусак прозрела, что она сейчас сделала. Нет…нет!!! Это была больше не маска, а самый настоящий страх. Припадок. Галлюцинации. Попытка сбежать в себя. Прямо перед детективами. Перед Доппо, которого она явно раздражала, но продолжая подлизываться, задобрила. Перед Дазаем. Вот это вообще был, сука, полный провал. Глубокий вдох. Выдох. Девушка спокойно открыла глаза, сидя под столом на полу. Лицо Осаму с сантиметрах от своего, она, на удивление, заметила не сразу. Люди, те кто были, а это всего пара человек за стойкой — недоверчиво косились на них. Официантка на смене, стояла рядом, принеся нашатырь. Зусак смотрела на Дазая, кинула взгляд на Доппо и официантку. Шатенка. И, вздохнув, дрожащим голосом попросила о спасении: — Позвонить есть? Детективы смерили её настороженным взглядом. Конечно же, они не ждали быстрых объяснений, что это, мать его, было, но и этого не ожидали. Когда человек, после, очевидного припадка, просит позвонить — это важно. Очень. Доппо протянул свой телефон девушке, что набирала номер, помня его наизусть. Такая приятная тишина. Лав нет… Лав нет. — Вы позвонили в компанию «О.Ш.Ш.З.», чем могу помочь? — донесся мужской голос из динамика. — Люди поблизости есть? — спрашивает Зусак, всё ещё пытаясь отдышаться. Детективы переглянулись. — А что? — интонация мужчины изменилась. Она стала резко обеспокоенной. — Таблетки. — произнесла Зусак, прикрывая глаза. — Пять минут, — вновь прозвучал голос. — Спасибо, что пользуетесь нашими услугами! Скинув вызов, Лизель протянула телефон обратно. Блондин вопросительно, даже с неким требованием, взглянул на неё, ожидая. Дазай лишь сидел рядом, незаметно для всех, казалось, в том числе и для самой Лизель, спокойно гладил её пальцы. Успокаивал. — У меня галлюцинации, — ответила Зусак, покачав головой. — После того нападения в морге они снова появились после долгого перерыва, но…такая хуйня происходит впервые. — Так шутка про шизофрению была не шуткой? — стебает её Дазай, ловя на себе злобный взгляд напарника. Даже при всём этом, он продолжал гладить её пальцы и ладонь. Он знал, что такое галлюцинации, а видеть, какой напуганной была девушка, было невыносимо. Хотелось поддержать, ради, конечно, своей выгоды. Но, почему-то, ещё хотелось защитить. Кажется, что взрослой женщине, к тому же, террористке, убийце, бывшей военной помощь не требуется, а она справится со всем сама. Но, нет. Помощь нужна всем. — Кому ты звонила? — задаёт вопрос Доппо, помогая ей встать и сесть на диванчик. Осаму больше не касается её и, ему обидно. — Единственному, кто может мне помочь, — произносит Лизель, заламывая пальцы. — Я не могу продолжать спокойно существовать без таблеток. — Почему не сказала? — продолжает Куникида. — Судя по всему, это продолжается две недели как. — Ты сейчас серьёзно? — говорит она, вскидывая бровь. — Я террористка, вам дела до меня нет. Вы общаетесь со мной, только потому, что вам приказал Директор. — Это… — Не так? — прерывает блондина Воровка книг. — Конечно же. Ты терпеть не можешь убийц и смертей, это разнится с твоими идеалами, но обращаешься со мной, как с котёнком. Брошенным, почти утопленным котёнком. А этот, — Зусак указала пальцем на Дазая. — Просто хочет побольше узнать полезного, чтобы зря мозг не напрягать. — Остынь, — перебивает разглагольствования Зусак Дазай. — Ещё один приступ хочешь словить? — Не затыкай меня, херов суицидальный маньяк, — Лизель одаривает его убийственным взглядом, но мысленно соглашается с ним. Когда она на взводе, всё выходит из-под контроля. — Что поделать, если ты, долбанная психичка, очень важна и тебя можно использовать, как средство информации, — отвечает ей Осаму и атмосфера контроля Лизель резко рушиться. — Я не хочу, чтобы ты откинулась раньше времени, так что, послушай-ка сюда. — он наклоняется, смотря ей прямо в глаза. — Ещё блядь, одна такая выходка, и тебя твои друзья будут собирать по кускам, потому что я вскрою тебе живот, как тому трупу в морге, засуну в тебя бомбу и взорву. Тебя разнесет на сотни кусочков, ты знаешь, как это выглядит. Только посмей сделать ещё что-то, ещё один шаг, одно неверное действие, и я лично убью тебя, мразь. Это был не тот веселый Дазай, не тот приставала. Вот, что имел ввиду Смерть, когда говорил, что он бывший член исполнительного комитета Портовой мафии. Зусак вжалась в диван ногтями, осознавая, что она не может пошевелиться. — Это что сейчас, блядь, было, Дазай? — спрашивает Доппо, шокированно глядя на шатена. — Воспитательный процесс, — отвечает тот, мрачно глядя на Зусак. Он напугал больше Доппо, чем её, он догадывался об этом. Но это было нужно. — Извините, — между ними просовывается парень, нет, подросток, в форме курьера. — Таблетки. — Это не те таблетки, — отвечает спустя несколько секунд девушка, глядя одним глазком на упаковку. — Сказали, что Вам нужны эти, — парень пожал плечами. — Сорян, это не от меня зависит. — Это всё? — интересуется девушка, забирая баночку из его рук. Ни этикетки, ни инструкции. Ничего. — Точняк, сказали предупредить о побочках! — парень щелкнул пальцами. — Экстрапирамидные расстройства разной степени выраженности, паркинсонизм… — он начал перечислять так быстро, как только мог. — …В начале может наблюдаться вялость, сонливость или бессонница, головная боль, аритмии, тахикардия, ортостатическая гипотензия… — он не останавливается. — …Дисменорея, фригидность, гинекомастия, галакторея, импотенция, приапизм, увеличение массы тела, задержка мочи, нечеткость зрения, повышенная утомляемость, пониженное чувство жажды, тепловой удар, алопеция, гипонатриемия, гипер- или гипогликемия. Подросток вздохнул полной грудью. Было точно — он выучил это. На отлично. Зусак, казалось, даже забыла, что произошло несколькими минутами ранее. Она нелепо взглянула на банку, вновь на парня, и кивнув, указала ему идти прочь. Детективы в который раз переглянулись, но, казалось, Куникиде боязно смотреть в сторону напарника. — Ты усекла то, что я тебе сказал? — продолжил Осаму, как ни в чем не бывало. — Ухуярься этими таблетками и сиди, выполняя свою работу. — У кого-то появились зубки? — насмешливо сказала девушка, аккуратно открыв баночку с таблетками. — Ах, да, ты их прятал. — Заткнулись…оба. — прервал их Доппо, вставая. — И вышли отсюда, нахер. Зусак цыкнула себе под нос, глотая таблетку. Она резко встала из-за стола, направляясь вон из кафе, но её попытку сбежать и пойти одной, прервал Дазай. Мрачный, страшный Дазай. — Куда так скачешь, Зусак? — он схватил её за предплечье, ведя за собой. Медленно. — Ты не сбежишь. — Я не собиралась, — ответила она, идя рядом. Собиралась. Ещё как. Ей страшно рядом с ним, очень. Страшнее, чем с любым. Слишком давно она не испытывала такой страх. Хотелось и правда сбежать. А когда они зашли в офис, стало ещё хуже. Все были перепуганы, точнее, те, кто ещё остался на работе в вечернее время. Зусак поняла всё без слов. Директор. — На Директора Фукудзаву напали! — крикнула Йосано, уже куда-то собираясь. Как и все. Осаму окинул Лизель взглядом, сжимая предплечье сильнее. — Знаешь, пожалуй, ты прав, — говорит она, кивая. — Я ухуярюсь таблетками и буду выполнять свою функцию — сидеть и читать. Со всей силы дёрнув, она вырвалась из хватки и прошла через эту суматоху, сев на диван. Открыла Библию, уткнувшись в книгу.Начало Первой Арки.
Каннибализм.