Рисунки
***
Мертвецки бледные пальцы осторожно подцепили уголок белого листа формата А4. Бумага поддалась Дэвиду и уже через несколько секунд послушно находилась в его сухих и гладких ладонях. На ней черно-графитным карандашом было выведено что-то на подобии очертания человека. Были все ещё не стёрты линии основ, не подтерты уже исправленные по несколько раз ошибки. -интересный набросок. - понял Боуи. Он не отводил глаз с листка, в то время, как левая его рука вновь тянулась к небольшому выдвижному ящичку, откуда и была извлечена бумага. Мужчина положил творение обратно и стал копаться дальше. Здесь было несколько разносортных блокнотов с названием «Sketchbook», отдельные листы разных форматов, некоторые из них - явно выдернутые из школьных тетрадок. Если бы у Боуи была полная свобода действий, которую ограничивала лишь наблюдательная мать и неизвестное время прихода девушки, он бы обязательно занялся таким странноватым делом, как полное исследование творческого пути юного художника. В его голову пришла интересная затея, от которой сразу же пришлось отказаться: она заключалась в том, чтобы вывернуть все это количество бумаги на пол и разложить в порядке возрастания и становления творческого таланта. Но, ни выдавать своё присутствие, ни подставлять юную хозяйку комнаты не хотелось. Поэтому Дэвид брал листок за листком, отправляя предыдущие обратно. Явно, все работы сделанные на тонких, таких легко рвущихся листках, были сделаны еще не особо близким ко взрослому искусству. Наконец тонкая изящная ладонь добыла из ящичка заветный блокнот, позиционирующий себя, как «sketchbook» на ровно сто листов (хотя, согласно характеру непризнанного художника, листов там было гораздо меньше), и музыкант вновь оказался на уже обжитом мягком сиденье.***
Архитектурное строение, больше напоминавшее французский Нотр-Дам, с такими же огромными круглыми окнами и тончайшими рамами на них, возвышались над усеянной деревьями улицей, по которой не спеша прогуливался редеющий поток людей. Здесь была мама в легкой юбке, везущая впереди себя коляску, изящная юная леди, куда то бегущая изо всех сил, статный мужчина в темном пиджаке с тростью, выгуливающий свою чудесную пушистую собаку, и ещё много много разных людей, ставших единым. Почти бесцветное небо с еле заметным солнцем нависало над всей этой сценой, придавая улице ещё больше насыщенности. Нет, это было не в жизни. Всего лишь листок из скетчбука, всего лишь карандашный рисунок, на который ушло по всей видимости не слишком много времени, поверхностно обведённый чёрной ручкой. Боуи, словно, увидел себя там, стоящим перед этим архитектурным чудом, наблюдающим за движением облаков через круглые солнечные очки. Да, рисунок не был сделан профессионалом, но навряд ли хоть кто-то мог добавить в него столько же живости, бурлящих эмоций, несбыточных фантазий, как эта юная особа. Упоенный мужчина продолжал листать страницы, рассматривать несуществующие строения, укрытые пеленой солнечного неба, даже не замечая, как в дверях появилась та самая создательница сего чуда.***
Александра влетела в квартиру, с той же быстротой, с которой колотилось ее сердце. На щеках лежали застывшие струйки потекшей туши, смешавшейся с бледными тенями. Ещё в подъезде красивая прическа была переквалифицирована в обыкновенный домашний пучок. Не желая пересекаться с матерью, она быстро влетела в комнату и захлопнула за собой белую дверь. Лишь родной интерьер любимой комнаты обещал ей спасение от несправедливого большого мира. По пути освободившись от чёрных, в небольшой белый горошек, балеток, Саша налетела на подушку и уткнулась в неё припудренным носом. Как он мог поступить с ней так? Ответа Александра найти не могла. Он был настоящим гадом, гадом, любящим кукольного вида стерв и смотрящего исключительно на их упругие задницы, пока они хвостами носятся за ним. -как он мог… - всхлипывала девушка, разговаривая сама с собой. - как… как он мог?!***
-только не говори, что я тебя не предупреждал. - вздохнув, Боуи отложил ее «sketchbook» на самую верхнюю полку стеллажа и, меряя шаги, двинулся в сторону придвинутой к стенке кровати. Он медленно опустился рядом с ней, слегка согнувшись, чтобы снова окунуться в мир изумрудных заплаканных глаз, украшенный тонким серым ободком.***
Он пришел туда с ними… с этими тремя сучками из его класса. Почему ты подошла туда? Ты же знала, что ничего хорошего не будет… они смотрели на тебя, смеялись над тобой, а он лишь что-то бубнил, в ожидании, что ты разревёшься, как маленькая девчонка! Почему ты поддалась, ответь? …Ты так гордишься тем, что не расплакалась прямо перед ним? Только кивнула и ушла, начав рыдать, только скрывшись за поворотом. Он всячески оскорблял тебя, а ты все равно продолжаешь что-то испытывать к нему? О каком достоинстве может идти речь, если ты ведёшь себя так.?! …Может продолжишь любить своих стариков, уже давно закопанных в сырой земле? Может поставишь какого-нибудь Майкла Джексона, пищащего что-то о несбывшейся любви, или… или тот странный пиратский диск, что ты нашла позавчера? Да, какое отличное спасение! Блестяще, Саша, просто блестяще! Может тебе не нужен никто, просто живи с этими дисками всю жизнь, вот и все, что от тебя требуется…***
Дэвид, не скрывая сочувствия в пронзительных глазах, уже предполагал, что происходит в голове юной леди. Ему все больше и больше хотелось хоть раз поговорить с ней, взять ее, наверняка, тёплые ладони, обхватить холодными, словно лёд, пальцами, окружить посильной заботой. Она загнивала здесь, в кругу предрассудков, строгости и нехватки ласки. Боуи понимал ее, как никто другой: художнику нужна свобода. Свобода любить, свобода чувствовать, свобода творить. Но, даже в том мире, где он когда-то жил, этого было не так уж много. А что теперь? Теперь незаконное стало законным, хоть и неофициально. Теперь люди были не людьми, а овечьим стадом, уже не видящем никаких норм, принципов, не соблюдающих традиций и не знающих о понятии морали. Трудно поверить, но ведь молодой Дэвид Боуи тоже стремился быть вне системы, вне всего этого. Молодое сердце рвалось… неужели к этому? Нет, музыкант был точно уверен, что смог бы остановиться. Боуи, словно, гордился Алекс. Тем, как быстро она захотела выйти из всего этого, как быстро поняла сущность происходящего. Теперь каждый ломал систему, не понимая, что чем больше он ее ломает, тем больше погружается в ее пучину. Его рука невольно скользнула по тонкой ткани чёрной юбке. Алекс даже не заметила. -ты спишь? - но подобный вопрос был наредкость глуп. Грудная клетка Александры медленно опускалась и вздымалась, пушистые ресницы слегка подергивались, следуя за беспокойными веками. И пусть на улице стоял день, после всего пережитого, Алекс заслужила немного поспать. По телу Дэвида, впервые за столько лет существования в призрачной форме, пробежала странная дрожь. Он осторожно нагнулся, оказываясь все ближе и ближе к пульсирующей шее, отдающей теплом, которого, по идее он тоже не должен был чувствовать. Его губы осторожно коснулись ее кожи…