***
Месяц пролетел незаметно. За это время всю Миодоссию уже облетела весть о готовящемся празднестве, были отправлены приглашения всей аристократии и начаты приготовления к значимому событию. Мать Изуку старательно делала вид, что все в порядке, но глаза ее теперь всегда были полны слез. Сам Изуку старался заниматься чем угодно, только не вопросами свадьбы, полностью отдав это Ииде. Придворные портные целыми днями ждали его аудиенции, чтобы снять мерки, примерить или подшить на нем уже практически готовые одежды. Во дворец потянулись повозки с продовольствием и редкими деликатесами. Бакуго на этих приготовлениях появился лишь однажды, когда Иида отправил ему уже третьего гонца с приглашением. Да и то, скорее всего повлияла не настойчивость, а устно переданная просьба Изуку «помочь провести церемонию как полагается, чтобы не выглядеть плохо в глазах подданных». Конечно, после его визита слухов стало еще больше. Видимо, у Бакуго было не так много времени, а может просто нелюбовь к сборищам, но он явился без свиты, в той же меховой накидке, в которой Изуку видел его горах. Свиту ему заменял дракон красно-бурого цвета, по сравнению с которым Мина в своей истинной форме выглядела изящной и миниатюрной. Изуку показался знакомым вид его жестких крыльев, но он никак не мог вспомнить, где мог их видеть. Он приземлился, взрыв влажную от растаявшего снега землю острыми когтями, каждый из которых был в половину человеческого роста. Бакуго ловко соскользнул вниз по его плечу, покрытому гладкой, очень плотной чешуей, и хлопнул ладонью по когтистой лапе: — Лети, осмотрись. Дракон утробно рыкнул в ответ, не раскрывая пасти, взмахнул крыльями, создав мощный порыв ветра, и легко поднялся в воздух. — Не пугай никого! — поспешно закричал Изуку, даже не надеясь, что его услышат или послушают. Но дракон повторно зарычал и будто бы даже кивнул, прежде чем улететь прочь. Изуку замер, не зная как правильно приветствовать Бакуго. Они еще не были женаты и неправильно было бы встречать его как супруга. Придворным нужно было показать, что пока еще они были на равных. И в то же время было опасно выказывать неуважение. Бакуго избавил его от сомнений сам: — Приветствую, Деку, — произнес он на языке Миодоссии, приложив ладонь к груди и поклонившись в плечи. Изуку поспешно ответил тем же: — Здравствуй, Каччан. Это полностью соответствовало дворцовому этикету двух равных правителей. Вздохнув с облегчением, Изуку повел Бакуго во дворец. Он старался держать дистанцию, хотя бы одно расстояние вытянутой руки, и улыбаться так, словно рад был видеть будущего мужа. Получалось, наверное, хорошо — все-таки держать лицо было одним из важных навыков любого, мало-мальски стоящего политика. Бакуго вел себя как хозяин дома, привычно вошедший в свои владения. Он немного сутулился, запихнув руки в карманы свободных штанов, его взгляд был быстрым и хищным, и придворные, позволившие себе было пошушукаться, мгновенно замолкли, почувствовав его недовольство. И все же, было видно, что Бакуго здесь было некомфортно. Он торопился, не охотно слушал болтовню Мидории, рассказывавшего о дворце и предстоящих церемониях. Хотя стену добротного замка, сложенную из каменных кирпичей, Бакуго рассматривал долго с искренним любопытством. Не меньший интерес у него вызвали тяжелые двери с железными засовами и стоящие на стенах катапульты. — Ты должен будешь показать мне все это, Деку, — сказал он на языке Миодоссии, входя во дворец с таким видом, будто он уже принадлежал ему. — Задержимся ради этого после свадьбы. Изуку невольно улыбнулся: — Когда ты успел так хорошо выучить наш язык? — сам он в изучении дэньмитского мало продвинулся. Бакуго усмехнулся: — Я быстро учусь. Спустя пару часов казалось, что Бакуго в Миодоссии и в жизни Изуку не нравилось просто все, с чем он только соприкасался. Он с непередаваемым отвращением пережил примерку церемониального свадебного костюма и заявил, что не будет носить эту дрянь. Приказал портным выкинуть к чертям сюртук, перешить рубашку и сделать ее свободной, так что от изначальной задумки остался только карминовый цвет, символизирующий его главенствующее положение в браке. За обедом он проигнорировал все, кроме воды и копченой грудинки, так что Изуку пришлось отдельно отправить прислугу на кухню за говяжьей жарехой. — Давай-ка на свадьбе без этого дерьма, — Бакуго обвел широким жестом вазочки с сушеными фруктами, орехами и ароматными яблоками. — На столе должно быть мясо. Изуку миролюбиво улыбнулся, но решил не уступать: — Обычно на такие праздники у нас готовят уток в апельсинах. Это тоже мясо, Каччан, — он старался выглядеть максимально независимо при своих подданных, но Бакуго это проигнорировал: — Уток? Это же птицы? — Изуку кивнул. — Нет, Деку, так не пойдет. Или ты хочешь оставить моих гостей голодными? Изуку мгновенно узнал этот вкрадчивый, угрожающий тон, повергший в страх разбойника Рикию, и поспешно понизил голос, стараясь не выносить этот разговор на всеобщее обозрение: — Нет, Каччан, не хочу. Но я не могу игнорировать традиции, — Бакуго недовольно прищурился. — Я прикажу приготовить для вас отдельные блюда, чтобы твоя свита чувствовала себя как дома. Бакуго цыкнул, поднял серебряный кубок с красным вином, обычно подававшимся к обеду, понюхал, но пить не стал и отодвинул его от себя подальше: — Расскажи мне еще про ваши традиции. Вы ведь не приносите жертв? Изуку предложил сначала закончить с трапезой, а потом уединиться в его кабинете и обсудить детали. Бакуго пожал плечами: — Просто выгони всех лишних отсюда, — Изуку объяснил, что это не соответствовало дворцовому этикету и было бы неуважительно по отношению к тем, кто еще обедал. — Как у вас все сложно, Деку. Кстати, прикажи дать мне двух овец. — Для дракона, верно? — Изуку вспомнил их беседу в шатре. — Именно. Можно не освежевывать, он прекрасно переварит их с костями и шерстью. Изуку подумал, что для его подданных это будет то еще зрелище, поэтому подозвал управителя и отдал приказ зевак не выпускать. Управитель тут же ушел выполнять распоряжение. Бакуго покинул их, когда солнце уже окрасило облака в багряный, обстоятельно поговорив с Изуку в уютном, пахнущем книгами и воском кабинете и недвусмысленно дав понять, что никаких фокусов ни на одной из свадеб — а планировалось провести церемонии в обеих столицах — он не потерпит. Изуку прилежно записал все, что было рассказано о свадебных традициях дэньмитов, чем вызвал неподдельный интерес Бакуго, долго рассматривавшего изящные буквы на тонкой бумаге, выведенные фиолетовыми чернилами из железы морского осьминога. — Это что? — Это буквы, Каччан, — терпеливо пояснил Изуку, стараясь не испытывать презрения. — Они обозначают звуки, из которых складываются слова. То есть здесь то, что ты говоришь. — Я про это слышал, — Бакуго взял бумагу в руки, посмотрел на просвет, провел подушечкой указательного пальца сначала по тыльной стороне, потом по самим буквам, слегка испачкался в чернилах, размазав написанное, и вернул записи Изуку. — На вид ничего сложного. Изуку хотел было усмехнуться, мол, конечно, в Миодоссии-то не всем легко дается письмо, но потом вспомнил, что Бакуго выучился сносно говорить на миодосском за какие-то пару недель и прикусил язык. Хотя была одна просьба, о которой он не мог промолчать. — Каччан, — Изуку обратился к нему лишь когда записал все необходимое. — Выслушай меня, пожалуйста. — Бакуго посмотрел на него с властной снисходительностью, разрешая. — Ты, наверное, заметил, что никто не подозревает, зачем на самом деле этот брак. В Миодоссии свои традиции. И, если кто-нибудь узнает, что я …омега, то вряд ли мы сможем избежать внутренней конфронтации. — Кон… — это слово на миодосском Бакуго явно слышал впервые. — Чего? — Конфликта. Омега не может наследовать трон. Поэтому, пожалуйста, — Изуку заставил себя просить так, как если бы это не унижало его достоинство, — давай сохраним это в тайне. Хотя бы пока война не закончится. И сейчас, глядя ему вслед, Изуку испытывал смешанные чувства. С одной стороны, он чувствовал искреннее отвращение, находясь рядом с Бакуго. С другой, его терзал страх за то, что мог этот варвар сделать с его прекрасной страной. С третьей, он испытывал нечто похожее на благодарность за то, что Бакуго согласился держать в тайне главный мотив их сделки. Дракон, до этого лениво лежавший на пригорке, встрепенулся и приветственно защелкал зубами, заметив Бакуго с двумя свежезарезанными овцами: одну он нес на плече, вторую держал за связанные ноги левой рукой. Изуку невольно поразился тому, как легко Бакуго подкинул в воздух сначала одну тушу, которую красный дракон тут же поймал и проглотил не жуя, затем вторую. Самому Изуку для такого пришлось бы использовать магию. Бакуго одобрительно похлопал наклонившего голову дракона промеж ноздрей, из которых вырывался горячий пар, и полыхнув магическим грохотом и светом с ладоней сам взмыл вверх, на самую холку своего крылатого зверя. Дракон распахнул крылья и в два взмаха поднялся в небо.***
Еще через две недели Фесса, столица Миодосии, освободилась от снега и льда силами жителей и властей города. Еще через неделю громкий хруст возвестил о ледоходе на Ямриде. Иида был мрачнее тучи, отправляя гонцов к вассалам, к Тодороки и к Бакуго. Но последний, очевидно, не собирался ждать приглашения: стоило гонцу покинуть дворец, как в небе, сверкая перламутром, появилась Мина. Она ловко приземлилась во внутреннем дворике замка, не задев ни коновязи, ни мелких построек, и Изуку имел возможность видеть, как стремительно она превратилась в девушку в изящном и тонком платье, едва скрывавшем ее прелести. — Мидория, — завидев его, она почтительно опустилась на одно колено, и Изуку поспешил поднять ее обратно на ноги, — лед тронулся. Время пришло. Миодосский ей тяжело давался. Она едва не путала слова и произносила их, неправильно расставляя ударение. Изуку не стал на этом акцентироваться: — Спасибо, Мина. Я как раз отправил посла к Бакуго, — она прищурила свои черные глаза, стараясь перевести в голове сказанное, и Изуку перешел на дэньмитский, который у него тоже звучал из рук вон плохо. — Я говорю, что отправил гонца. Наверное, нужно вернуть его обратно. Мина наклонила голову и рассмеялась: — Надеюсь, нас с тобой не заставят говорить на чужих языках! Мы просто бесполезны в этом! Изуку не стал спорить. Раздосадованный успехами Бакуго, он старательно учился у своего переводчика, но, видимо, этих усилий было недостаточно. Гости прибывали быстро. Все приглашенные заранее знали о свадьбе и только и ждали, чтобы явиться. Дворец украсили желтыми, красными, белыми флагами, и вся Фесса присоединилась к этой радуге праздника. Бакуго, которого все ожидали на драконах, прибыл без них и с очень малочисленной свитой. Их было человек десять, небольшой мобильный отряд на ргапаллах, хищно озиравшихся по сторонам и щелкавших костяными клювами. Некоторых из них Изуку уже знал: Шинсо и Киришима ехали по бокам Бакуго и чуть позади, образовывая клин. Остальных Изуку видел впервые. Но все они были бойцами: на поясе каждого были кривые ножны по форме клинка, а на руках и телах красовались уродливые шрамы, выдававших нелегкость жизни горного кочевника. Их одежда была простой и ничем не отличалась от одежды самого Бакуго. Только красный плащ, подбитый белым мехом, выдавал в нем их предводителя. А еще ргапалл Бакуго — выше остальных и черный, без единой пежины — он высоко держал голову и периодически дергал челюстью, проверяя, как крепко были натянуты поводья. Натолкнувшись на непоколебимую руку всадника, он смягчался в затылке и некоторое время шел ровно. Ночь перед свадьбой каждый из них провел в своем окружении: Бакуго со свитой в гостевой части дворца, и прислуга сбилась с ног, выполняя их прихоти, Изуку — в своих покоях, до глубокой тьмы беседуя с Иидой и Тодороки. До первой брачной ночи оставалось меньше суток, и Изуку с ужасом думал о том, что именно ему придется сделать. Утешать его было бесполезно, вино не приносило облегчения. В середине ночи Иида пошел проверять происходящее на королевской кухне, ведь завтрашний день должен был быть идеальным с самого завтрака, а Изуку остался в кресле с закрытыми глазами с бдительной поддержкой Тодороки. — Мидория, — Тодороки осторожно взял его за руку, — тебе нужно поспать. Утро вечера мудренее. — Это следовало сказать Бакуго месяц назад, когда он все это придумал, — горько отозвался Изуку. — Я… я не знаю, что буду делать завтра. — То, что должен, — голос Тодороки дрогнул, и Изуку невольно всхлипнул: — Я не хочу. Если бы ты только знал, Шото, как я не хочу этого. Я бы все отдал, лишь бы завтра ничего не случилось. Проснуться и узнать, что все это мне приснилось. Тодороки тяжело вздохнул и потянул Изуку за руку, подставляя собственное плечо. Изуку не сопротивлялся. Они дружили с детства и много времени проводили вместе, пока Всемогущий и Энджи Тодороки не рассорились из-за Льехардского конфликта и не прекратили традицию ездить друг к другу в гости на несколько месяцев. Изуку и Шото это расстроило, но они быстро нашли выход в виде голубиной почты, а потом и совместных конных прогулок, благо им было уже по тринадцать и день пути не считался расстоянием, на которое их не могли бы отпустить без присмотра. Они делились всем самым волнительным — первой влюбленностью, первыми военными и дипломатическими успехами, дебатировали, оттачивая друг на друге мастерство красноречия, скакали наперегонки по желтым глиняным дорогам — и не было на свете ничего лучше, чем время проведенное вместе. И сейчас, в глубоком отчаянии и страхе, Изуку снова возвращался в это состояние, когда самым страшным в его жизни было остаться без книг за ослушание. Когда можно было уткнуться в плечо Тодороки и долго жаловаться на несправедливость, чтобы он слушал, учтиво соглашался и в ответ гладил по волосам, обещая, что скоро все наладится. Сегодня это не было правдой, но Тодороки этого и не говорил. Гладил молча, а потом прижал Изуку к себе, крепко обнял: — Прости меня, Мидория. Я сделал бы для тебя все, что угодно. — Но сейчас тебе нечем мне помочь, — чуть кивнул Изуку. — Спасибо, что ты рядом. Они так и сидели, пока не вернулся Иида, и Изуку уснул сразу же, стоило ему лечь в постель под уговоры обоих друзей. Наверное, он хотел бы не проснуться на утро, но Миодоссия ждала его жертвы, и, когда во дворе замка петух запел свою восхищенную оду солнцу, Изуку почувствовал, что смирился. В миодосских свадьбах никогда не было ничего интересного. Гости собрались в огромном тронном зале за столами, и самые важные из них ждали супругов за главным столом, где для них были отведены два трона, украшенных крупными камелиями. Цветы были выращены в королевской оранжерее специально для этого праздника, и теперь благоухали на весь зал, внушая ощущение скорого лета. Мина, которая должна была сидеть за три стула от трона Бакуго, поминутно вскакивала, подходила к цветам и рассматривала их, чем вызывала насмешливые взгляды миодосской знати. Ведь эка невидаль — цветы среди зимы! Супруги же встречались в середине зала, в круге выстланном мелкими белыми лепестками, рисом и лоскутами тонкой шелковой ткани, символизировавшими благосостояние, чистоту и искренность намерений. Здесь их ждали жрецы трех высших божеств, чтобы принять клятвы и засвидетельствовать брак перед небесами. Изуку шел медленно под мелодичные трели лютней и флейт, игравших свадебные мотивы, стараясь не дрожать. Взгляды доброй сотни людей были устремлены на него, и, хотя он вроде бы был привычен к вниманию, в такой роли он привлекал его впервые. Бакуго, казалось, было наплевать. Он шел с другой стороны зала быстрым, решительным шагом, совершенно не глядя по сторонам, и Изуку невольно засмотрелся на то, как мужественно и просто он выглядел среди всей миодосской знати, разодетой по случаю праздника. Его свадебное одеяние словно привезли с гор, а не сшили королевские портные: оно было свободным и только штаны облегали крепкие бедра. Карминовая легкая блуза чуть развевалась от быстрого шага и подчеркивала идеальное телосложение Бакуго, особенно его широкие плечи и крепкие руки. В свадебный круг шел воин, который привык брать свое в бою и не отступать ни на секунду. Изуку в своем традиционном белом костюме выглядел, наверняка, хрупким на его фоне, и очень не хотел об этом думать. Он чувствовал сочувствующие взгляды матери и Тодороки, видел, как Иида старательно смотрел в сторону от происходящего в зале, словно занятый какими-то делами, слышал насмешливые и настороженные перешептывания. С каждым шагом к свадебному кругу Изуку умирал как правитель, как свободная личность, как человек в принципе. С каждым шагом он все больше был собственностью, и это разрывало его сердце изнутри. Бакуго вошел в круг первым. Он стоял, гордо вскинув голову, и Изуку впервые почувствовал, что Бакуго был выше него. Пока он сидел в шатре или сутулился, выходя наружу, эта разница не была так заметна, а теперь, стоя рядом, они демонстрировали это и окружающим. Изуку сосредоточился на том, чтобы не упасть в обморок. Его губы заранее горели от прикосновения, пульс потерял ритм и краска прилила к щекам от стыда. На них все смотрели, готовые разразиться аплодисментами и восхищенными возгласами, а Изуку больше всего на свете хотел провалиться сквозь землю. Жрецы зачитали молитвы, поднесли хлеб, на который будущим супругам полагалось положить ладони и принести клятвы. Бакуго прочитал свою первым. Изуку повторил. Жрецы убрали хлеб, вознесли хвалу богам, попросили их о свидетельствовании заключения брака и разрешили теперь уже супругам поцеловать друг друга. В тронном зале почему-то стало тихо, так тихо, что слышно было, как кто-то из оруженосцев неумело скребет вилкой по тарелке. Изуку старался выглядеть как обычно. Смело, свободно. Старался не казаться жалким в этой унизительной ситуации. Бакуго, наверное, обо всем этом даже не думал. Просто сделал шаг к Изуку, уничтожив разделявшее их расстояние, взял пальцами за подбородок и прижался губами к его губам. Сердце Изуку предательски сбилось в галоп, когда по тронному залу прокатился недоверчивый вздох. Словно до последнего никто не верил, что это может случиться. Изуку заставил себя ответить на поцелуй, положить дрожащие руки на грудь Бакуго и закрыть глаза. Пусть это выглядит так, будто так действительно должно быть. Пусть всем кажется, что ему не противно, что не хочется сбежать. Первые громкие хлопки донеслись из-за главного стола, где сидели его ближайшие вассалы, мама и Тодороки с Иидой. Изуку не знал, кто начал, но через пару секунд аплодировал весь зал, и от этого в ушах зазвенело. Бакуго отстранился и, больше не удостаивая Изуку взглядом, направился к трону. Прежде чем взойти на свой, украшенный красными камелиями, он остановился возле Инко, королевы-матери, преклонил колено и вежливо поцеловал ее руку, что больше, чем соответствовало этикету. По сути, он имел право просто учтиво поклониться, но Изуку слышал, как Бакуго коротко поблагодарил ее за оказанную ему честь, и лишь потом занял свое место за столом. Белый трон Изуку был чуть ниже, и всем было ясно, кто теперь здесь главный. Вечер тянулся долго: их поздравляли, подносили подарки, а Изуку ненавидел это и не хотел, чтобы это заканчивалось. Дорогие гости по очереди поднимались на небольшой, украшенный бронзой и литьем помост, произносили слова поздравлений и их слуги выносили дары, которые предназначались молодоженам. Бакуго откровенно скучал, зато Шинсо, сидевший через одно место от него, внимательно слушал каждого поздравлявшего, не отрывая своих сиреневых глаз от шевелящихся губ. Изуку старался вести себя гостеприимно, принимая добрые слова и благодаря за подарки. Герцог заморской Ринны привез в дар потрясающего качества клинки из знаменитой ринской стали. Они могли служить хозяевам веками, не ломались и не тупились. Ходили даже слухи, что ими можно было рассечь железное дерево. Услышав об этом, Бакуго в полголоса бросил Киришиме: — Проверь потом, — и тот кивнул, широко ухмыльнувшись во весь свой зубастый рот. Нассохия преподнесла диковинное магическое дерево, плодоносившее круглый год, и Изуку обрадовался, представив, как красиво оно будет смотреться в оранжерее. Конечно, это был не единственный их дар, но отару тонкорунных, белых как снег овец в тронный зал гнать не стали. Империя Ка Ле Хо Ри одарила молодоженов редкими сортами чая и таким запасом целебных трав, который Изуку и мечтать не мог приобрести. Многие виды растений в Ка Ле Хо Ри было запрещено вывозить из страны, и Мина получила немедленное указание отправить в «хижину, где всегда горит костер» половину этого щедрого дара следующим же утром. — Скажите, ваше величество Бакуго, — поинтересовался Минору Минета, низкорослый вассал южного берега, когда заморские гости закончили с поздравлениями, — а кто теперь будет править Миодоссией? Это был вопрос с подвохом, но Бакуго этого не заметил, а Изуку не успел проглотить кусочек крошащейся во рту меренги: — Править здесь будет Мидория, — произнести фамилию у него получалось куда лучше, и Изуку был рад, что он не стал коверкать его имя. — Но любое ослушание я буду воспринимать как личное оскорбление. Вассалы переглянулись: Изуку никогда не разговаривал с ними так жестко, никогда не угрожал. А по голосу Бакуго было понятно, что произнесенное было ничем иным, как предупреждением. Мидория мог сколько угодно оставаться главным для них — теперь он подчинялся своему мужу и только его воля была финальной. — И что же будет с теми, кто так оскорбит вас? — улыбнулся пожилой мужчина с хитрецой в прищуренных глазах и седыми висками — верный вассал еще Всемогущего — Гран Торино. Бакуго перевел на него спокойный взгляд, с которым, наверное, волки разрывают свою добычу на куски, но не ответил. Не понадобилось, потому что Гран Торино выразительно крякнул и поднял свой кубок с вином: — Надеюсь, к алрийским захватчикам вы будете так же решительно настроены. За ваш брак и свободу Миодоссии! Все тут же подхватили тост, и Изуку поспешил присоединиться. Бакуго последовал его примеру, но к вину не притронулся — просто сделал вид, что выпил, но даже губ не намочил. Казалось, за столом было сразу два стола. Свита Бакуго шумела, громко болтала на дэньмитском, стремительно поедая куски жареного и тушеного мяса, опрокидывала то один кувшин с водой, то другой с морсом, так что прислуга не успевала за ними прибирать, и все время требовала добавки. Важные гости Изуку напротив вели себя скромно, с легкой насмешкой и плохо скрываемым презрением поглядывая на варваров. — Потерпи, Мидория, — негромко произнес Тодороки, когда Бакуго отвлекся на какую-то очередную реплику Киришимы. — Я уже попросил Ииду заканчивать эту вакханалию сразу после поздравлений. Это должен быть последний подарок. Изуку посмотрел в зал и почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. К помосту для поздравлений шел Аояма Юга, наследник небольшого герцогства Энь-Ю на восточном архипелаге. При всей его значимости — через его территорию пролегали кратчайшие торговые пути по морю — Изуку не любил с ним пересекаться. Никогда нельзя было знать, каких уступок или привилегий он потребует на этот раз, завуалировав деловой разговор под светскую беседу. И сейчас, когда он выразительно покашлял, привлекая внимание, Изуку не ожидал ничего хорошего. — Меня зовут Аояма Юга, — Изуку заметил, как Шинсо в очередной раз прищурился, внимательно слушая. — Я поздравляю вас, Изуку Мидория и Кацуки Бакуго, с этим прекрасным, восхитительным событием. Я желаю вам долгой и счастливой жизни, насколько она только может быть у таких разных и таких непохожих личностей в такое неспокойное, тревожное время. — Мелкий засранец, — пробормотал Гран Торино, которому Аояма годился во внуки. — Я надеюсь, что этот брак принесет покой в ваши души, — у Изуку чуть живот от этих слов не свело. — И пусть этот союз будет продуктивным на победы, новые начинания и наследников двух великолепных стран! — По залу поползли тихие смешки, и от Изуку не укрылось, как тень набежала на лицо Бакуго. — Я хотел бы подарить вам эти прекрасные вазы от самых искуссных мастериц Энь-Ю, которые станут украшением этого тронного зала и будут напоминать о теплоте наших взаимоотношений! Наверное, для Бакуго это будет не лучшим подарком, и вы предпочли бы получить в подарок лошадь, но ведь никогда не поздно приобщиться к прекрасному! Смех перестал быть тихим. Смеялись все, кроме вассалов за столом Изуку, но сейчас, в конце вечера, когда все уже выпили, расслабились и захмелели, их молчаливого влияния было мало, чтобы усмирить развеселившуюся толпу. Изуку невольно схватил Бакуго за руку под столом — его ноздри раздувались и прищуренный взгляд не обещал ничего хорошего. Нужно было срочно что-то придумать, но Бакуго сам ответил, не дав Изуку рта открыть: — Вы полностью правы, дорогая Аояма, — лицо Юги, пусть красивое и светлое, но никак не женское, тут же вытянулось. Он всегда одевался слишком вычурно и блестяще, что служило поводом для недвусмысленных закулисных намеков, и теперь это сыграло с ним злую шутку. — Лошадь порадовала бы меня больше. Но от каждого по способностям. Нельзя требовать от женщины, чтобы она поняла воина. Я принимаю ваш подарок. Гости загрохотали хохотом. Аояма вспыхнул и, оскорбленно откинув плащ, переливающийся серебром, вылетел из тронного зала. Бакуго повернулся к вассалам Изуку с нахальной простотой: — Кажется, я что-то неправильно понял на миодосском. Или она пошла за лошадью? Все, кроме Ииды и Тодороки, рассмеялись, и Изуку не выдержал, хлопнул себя по лбу. Они принимали правила игры, не собираясь перечить новому хозяину, а Изуку думал, во сколько ему теперь обойдется торговля через морские владения Энь-Ю. Когда, наконец, все закончилось, и их отпустили в свадебные покои под нестройные аплодисменты и многочисленные громкие пожелания счастья, Изуку хотел только одного — спать. У него болела голова от шума и вина, уголки губ и щеки ныли от долгой вымученной улыбки. Покои встретили их долгожданной тишиной. Здесь было прохладно, потому что в камине почти не горело пламя, хотя и дров возле него лежало достаточно. Бакуго скинул блузу, едва переступив порог спальни, и с минуту провозился со штанами, стягивая их вместе с нательным бельем по очереди сначала с одной ноги, а потом с другой. — Дурацкий костюм, — полупроворчал-полупростонал он, рухнув нагишом на широкую кровать. — О, мягкая. Изуку незаметно присел на край. Действительно, постель приготовили так, как он любил: три пуховые перины с тончайшего лебяжьего пуха, в которых можно было просто утопать во сне и ни о чем не беспокоиться. Слуга учтиво постучался, занес поднос с двумя хрустальными креманками и прозрачным кувшином и тут же удалился. Бакуго не заинтересовался, и Изуку протянул ему подношение сам. Хотя он и не ожидал, что оно придется ему по вкусу: все-таки Бакуго старательно держался подальше от всех пищевых новшеств, которые предлагала ему Миодоссия. — Это мороженое, — пояснил он, когда Бакуго все-таки взял креманку в руки. — Наверное, решили, что нам не хватило десерта. Сам он уже не мог смотреть на еду. — Вкусно, — Изуку аж вздрогнул, обернувшись на Бакуго, облизывавшего ложку. — У вас все такое приторное, но это очень даже ничего. Изуку тоже попробовал: — А, это розмариновое. Это тогда не десерт, а апперитив скорее. Для аппетита. И поспешно замолчал, подумав, что аппетит теперь мог оставаться только один. И это осознание снова выбило почву у него из-под ног. Изуку затравленно уставился на тонкие языки пламени за решеткой камина и замер. Сейчас Бакуго расправится с перекусом — на самой свадьбе он был очень сдержан, в отличие от своей свиты, — и тогда Изуку будет уже некуда деться. Дерево похрустывало в желтом пламени размеренно и умиротворяюще. — Ахуенно вкусно, — ругательство Бакуго произнес на дэньмитском с искренним удовольствием. — Знаешь, только ради этого стоило на тебе жениться. Изуку улыбнулся, но промолчал. Вряд ли одним мороженым можно было обойтись. Наконец, он услышал как серебряная ложка звонко ударилась о хрусталь, и стало ясно, что перерыв был окончен. — И долго ты собираешься так сидеть? — лениво поинтересовался Бакуго, перебираясь ближе к изголовью. — Снимай уже это все. Пальцы не слушались Изуку. Пуговицы не поддавались, и он потратил уйму времени, чтобы избавиться от котта — белого атласного жилета, и камизы с расшитыми шелковыми узорами рукавами. Штаны поддались легче, избавляться от белья страшно не хотелось. Впрочем, его желаний здесь не спрашивали. Оставалось только забраться на кровать, приблизиться и… Изуку судорожно сглотнул, надеясь выровнять дыхание. Получилось плохо. Он старался не смотреть. Не думать о том, что в отличие от него, Бакуго смотрел внимательно, подперев голову рукой, и следил за каждым движением Изуку. — Ну и? — усмехнулся он одним уголком губ, когда Изуку снова сел на постель на почтительном расстоянии. — Я не кусаюсь. — Потом похлопал ладонью по сатиновой простыни рядом с собой. — Сюда. Изуку пересилил себя и повиновался. Лег на спину туда, куда было предложено, опустив руки вдоль тела, чтобы не мешать и успеть в случае чего вцепиться в простынь, удерживая себя на месте. Сердце бешено колотилось, грозя разбиться о грудную клетку, воздуха отчаянно не хватало. — Деку, — Бакуго медленно наклонился к его губам, озорно сверкая красной радужкой в бархатном полумраке, — не бойся, Деку. Этот поцелуй был глубоким и долгим, не имеющим ничего общего с тем официозным прикосновением, что они продемонстрировали гостям. Изуку не сопротивлялся: будь, что будет. Пусть язык Бакуго скользит по его зубам и нёбу, ощупывая, изучая, пусть смешивается слюна вкусами вина и сливочного розмарина, пусть сбивается дыхание от того, как во рту сладко, а внутри горько. Изуку отвечал на поцелуй и в каждом мгновении чувствовал, как принадлежал отныне и навеки. Ведь так собственнически и обстоятельно, как Бакуго, его не целовал никто и никогда. Наконец, насытившись этим обладанием, Бакуго прошелся невесомыми, медленными поцелуями по щеке Изуку к уху и шее, а потом вдруг целомудренно улегся рядом, игнорируя необходимый ритуал первой брачной ночи. Он крепко прижал Изуку к себе и, накрыв их обоих легким пуховым одеялом, широко зевнул: — Теперь спи. Завтра ты должен показать мне цитадель и Фессу.