***
Утро застигло их взволнованным стуком в дверь спальни, и Изуку мгновенно догадался, что произошло что-то, требовавшее его немедленного внимания. Он мгновенно поднялся, выскользнув из грубых, но теплых объятий еще спящего Бакуго, накинул расшитый красными и золотыми нитями халат и наспех пригладив руками непослушные волосы, вышел в предспальную залу. Это была небольшая, практически пустая комната, где были удобные столики, куда слуги ставили подносы, чтобы снять металлические колпаки с блюд, налить воды или вина из кувшина перед подачей королевской чете. Здесь же горничные раскладывали постельное белье и перины прежде, чем занести их в опочивальню, здесь ожидали, постучавшись, чтобы не стоять в дворцовом коридоре. Уют здесь создавали пейзажи Миодоссии в золоченых рамах. Сюда имели доступ только приближенные. Шода Ниренгеки был одним из таких людей. Казначей и хозяйственник, он крепко держал в своих руках управление деньгами, не доставляя Изуку никаких хлопот и решая большую часть проблем самостоятельно. Он занял эту должность сразу после коронации Изуку и тоже получил ее по наследству: семья Ниренгеки ведала экономикой Миодоссии последние три с половиной века. — Доброе утро, Ваше Величество, — полненький, но одетый в соответствии с дворцовым этикетом Ниренгеки выглядел очень обстоятельно. — Боюсь, я вынужден вас потревожить. — Конечно, — Изуку знал, что он не пришел бы без весомой причины. — Что случилось? — Энь-Ю прислали посольство. Я разместил их в гостевых палатах, но они ждут аудиенции. И говорят, что вопрос срочный. Энь-Ю. Сердце неприятно ударилось за грудиной. Аояма. Он никогда не присылал посольства, которому нужно было бы что-то срочно. Всегда их общение было обстоятельным, регламентированным и вежливым. Когда Аояма сам приезжал в Миодоссию, Изуку обязательно уделял ему день, чтобы поговорить о политике, о морской торговле и обсудить искусство, которым оба они увлекались: картины живописцев, новые статуи известных скульпторов. Но сегодня даже у посольства не было времени на то, чтобы отдохнуть с дороги и насладиться гостеприимством Миодоссии. Дело действительно было срочным. — Организуй аудиенцию в моем кабинете, — приказал Изуку. Так было быстрее, чем готовить к приему тронный зал. — Завтракать я буду после. Ниренгеки учтиво кивнул, поправил свои короткие светлые волосы, которые все равно лежали на его округлой голове небрежно, и вышел из залы. Бакуго нашел Изуку в кабинете, когда аудиенция уже была окончена. Во дворце было прохладно, но это не мешало ему разгуливать в своих неизменных дэньмитских штанах, игнорируя дворцовый этикет. Хорошо еще, что торс его был скрыт под свободной красной блузой, но на этом уступка миодосским правилам заканчивалась. — Эй, Деку, что ты делаешь? — поинтересовался он, усаживаясь в соседнее кресло. От Бакуго пахло завтраком: яичницей со сладким луком и печеной фасолью, и Изуку заставил себя игнорировать требовательное урчание собственного желудка. Он перевернул очередную страницу толстой книги учета, что велась твердым, немного квадратным почерком Ниренгеки, и тихо отозвался, больше бормоча себе под нос, чем отвечая: — Энь-Ю в одностороннем порядке повысили пошлину на морскую торговлю через их порты. Если пересчитать объем за последний месяц на новую цену, то мы потеряем около десяти тысяч златов только на закупе железа. Мы не можем сейчас отказаться от торговли через Энь-Ю. Обходные пути потребуют от месяца времени, а у нас его совсем нет. Но я не вижу, на чем можно сэкономить. Мы не можем покупать железо у Таки, оно совсем плохое и мечи из него хрупкие. А стрелы? А готовые шкуры? — он листал страницы, и расходы в голове только множились цифрами. — А как же… — Деку, — раздраженный голос Бакуго выдернул его из размышлений. — Ты слишком быстро бубнишь. В чем проблема? Изуку тяжело вздохнул и запустил пальцы в свои волосы. Когда он мчался на встречу с посольством, он предполагал разное. Что Энь-Ю нужна помощь в борьбе с морскими разбойниками. Или что весенние штормы разнесли несколько портов и Аояме понадобится архитектор для строительства новых. Но такого удара Изуку не ждал: — У нас не хватит денег, чтобы платить Энь-Ю за использование их портов, — произнес он настолько твердо, насколько хватило сил. — Это значит, что мы получим только часть того, что уже купили. Остальное придется везти в объезд и по морю на это уйдет минимум полтора месяца. Вряд ли Алрия будет ждать. Бакуго, казалось, это не расстроило. Он откинулся на спинку кресла, и, только когда он щелкнул пальцами и громкая вспышка озарила кабинет, Изуку заметил, каким жестким и хищным стало выражение его лица. — И что ты хочешь делать, Деку? — в этом вопросе было так мало интереса, словно Бакуго его задал просто чтобы занять время. — Нужно ехать к Аояме, — да, это был единственный логичный вариант. — Попробую с ним договориться отложить повышение пошлин. Или не повышать так сильно. Или торговать в долг, а после мы выплатим все с контрибуции. Или, может, мы сможем платить чем-то, кроме денег. Варианты закончились. Бакуго еще раз щелкнул пальцами, и искры, треща и переливаясь, заплясали вокруг них: — Поехали. Но только, — Бакуго поднял на Изуку тяжелый взгляд, — не забудь сказать этой серебристой женщине о том, что мы можем сжечь все ее порты, если через них будет слишком дорого торговать. — Ты с ума сошел? — Изуку невольно вспыхнул. — Аояма мой давний друг. Я не буду ему угрожать! Бакуго только ухмыльнулся: — Я буду, — и легким, слитным движением поднялся на ноги. — Погнали.***
Красивый трехмачтовый корабль миодосского торгового флота с радостью принял Изуку на борт. Изуку нравилось, как чуть слышно заскрипела под его шагами деревянная палуба, как зашумел над головой белый, украшенный королевским гербом парус. Высокий гордый нос, украшенный блестящей фигурой молодой девушки, покачивался в такт невысоким волнам. Изуку любил море, оно манило и успокаивало. Особенно здесь, в гаванях Энь-Ю, где оно было ласковым и размеренным, накатывалось бирюзой на берег и рассыпалось сахарной пеной о светлые скалы. Ничего общего с Ганьским морем дэньмитов, которое даже издали казалось враждебным. Корабль вошел в старый порт Иос. Это была главная гавань Энь-Ю, куда входили самые богатые морские караваны. Она была хорошо защищена: по обе стороны залива высились желтые каменные стены крепостей, испещренных мелкими окошками бойниц. На башнях возле входа в порт были установлены пушки — совсем новое оружие, стрелявшее круглыми чугунными ядрами. Изуку услышал о них меньше года назад и планировал закупить такие же для Миодосского флота и гаваней. В идеале, конечно, было бы научиться самим их выплавлять, но для этого нужно было договориться с Ка Ле Хо Ри, а те пока не сдавались и не выдавали никому своих секретов. Длинные деревянные пирсы вдавались прямыми дорогами в водную лазурь, и возле каждого стояли целые ряды кораблей. По пирсам тянулись нагруженные товаром и продовольствием повозки — Иос был важным перевалочным пунктом, где можно было запастись провиантом и пресной водой, отдохнуть и покутить, а потом отправиться в дальнейшее плавание. За крепостными стенами поднимался холм, на котором городок Иос блестел разноцветной черепицей крыш. Между домами обильно цвели плодовые деревья, и их сладкий запах окутывал порт, смешиваясь с ароматом соли, рыбы и мокрой древесины. Их переговоры должны были пройти прямо здесь: Аояма не стал приглашать миодосских королей в свой дворец, находившийся в дне пути от Иоса. Это было негостеприимно, но Изуку мог его понять. В последнюю их встречу Бакуго сильно оскорбил Аояму, так что теперь предстояло загладить этот инцидент. Хотя Изуку и пытался это сделать, отправив душевное письмо и дорогие подарки. И сейчас, ожидая прибытия Аоямы, Изуку втайне надеялся, что Бакуго все-таки внемлет его просьбам не участвовать в дискуссии. Что корабль окажется ему интереснее — как уже был эти два дня пути — и очередная экскурсия, устроенная помощником капитана, увлечет его надолго. Напрасно — Бакуго спустился с мачты, игнорируя ванты и грохоча своей магией, сразу же, как заметил пышную свиту на берегу. Резной стол из красного дерева и такие же изящные стулья поставили тут же на палубе. Волны были тихими и ничто не могло помешать общению правителей. Аояма со всем достоинством и даже высокомерием поднялся на палубу, сверкая на солнце перстнями, золотыми цепочками и серебристым плащом. На его фоне меркло все, даже пурпур его собственной свиты. Изуку смиренно вздохнул. Он давно привык, что рядом с Аоямой все выглядело обыденным и невзрачным. Его темно-зеленый котт поверх кипельно белой камизы выглядел приземленным, и Изуку запоздало подумал, что стоило все-таки надеть изумрудную мантию, чтобы немного сравняться в этой вычурности. — Мидория! — Радушно улыбнулся Аояма. Так искренне, словно и не в порту они находились. — Как я рад тебя видеть! Пусть подадут вина, нужно отметить эту встречу! Вино подали сразу же. Аояма с Бакуго смерили друг друга взаимно спокойными, почти безразличными взглядами и не стали обмениваться приветствиями. — Аояма, ты знаешь, зачем я здесь, — перешел к делу Изуку, когда они коротко обсудили теплую весну и предстоящее лето, поинтересовались внутренними делами и немного обменялись политическими сплетнями про Нассохию, где вдруг начали цвести ели. — Я крайне расстроен твоим решением о повышении пошлины. Ведь для тебя не секрет, в каком тяжелом положении сейчас я и мое государство. Почему же ты решил, что для меня будут посильны такие цены? — Мидория, ну право, — рассмеялся Аояма, отодвигая от себя серебряный кубок с розовым вином. — Я вижу, сколько кораблей проходят через мои порты, и сколько из них идут в Миодоссию. Поверь, если ты можешь позволить себе купить все это, то разговоры о бедствии оставь тем, кто не умеет считать деньги, — он бросил насмешливый взгляд в сторону Бакуго, молча слушавшего их диалог и скрестившего руки на груди. — Тогда, как тот, кто умеет считать их хорошо, — Изуку сделал вид, что не заметил этого выпада, — ты прекрасно понимаешь, почему у меня нет никакой возможности вкладываться во что-то кроме усиления своей армии. — Значит, ты считаешь, что у тебя нет возможности вознаградить по достоинству друга, который обеспечивает тебе такое быстрое усиление твоей армии? — разочарованно протянул Аояма. — Я всегда считал имеющуюся ставку достойной, — доверительно проговорил Изуку, не позволяя себе хмуриться. Диалог шел не слишком дружелюбно. — Что изменилось, что ты решил поднять пошлину больше, чем в два раза? — Даже не знаю, — Аояма снял с указательного пальца украшенный драгоценными камнями перстень и принялся его рассматривать. — Но сейчас все дорожает, Мидория. В любом случае теперь у тебя есть кому добыть денег. Варвары ведь как разбойники, их не сковывают никакие договоренности. Изуку понял намек. Судя по прищуру, Бакуго тоже. — Я правильно понимаю, Аояма, — Изуку заставил себя звучать без раздражения, — что ты предлагаешь мне грабить другие страны, чтобы расплатиться с тобой? — Что ты, Мидория, — Аояма миролюбиво всплеснул руками. — Я против любой войны и любого насилия. Но ваши внутренние дела меня не касаются. Я просто хочу, чтобы моя страна жила достойно и богатела. И мне нужно накапливать эти богатства. Кто знает, чем кончится твое противостояние с Алрией? А если они ополчатся на меня? Мне нужно иметь хотя бы чем откупиться. — Это хорошо, что тебя не касаются наши внутренние дела, — вступил в разговор Бакуго. Он все так же сидел, откинувшись на спинку стула и уперевшись коленом в край стола, но усмешка его была недоброй. — Значит, я сам могу решать, где брать деньги. В Таки брать уже нечего, у них только рабы и скот. А вот корабли из Нассохии, Ка Ле Хо Ри и Ринны вместо товаров везут домой золото. Хорошо, что их легко найти все в одном месте. Изуку внутренне вздрогнул. Бакуго угрожал. Слишком прозрачно для дипломатического решения вопроса и очень жестко. Если Энь-Ю не сможет обеспечивать купцам безопасный транзит, то мало кто захочет платить пошлину. Будут выбирать более долгий, но более безопасный путь. И это поставит основную статью доходов Энь-Ю под удар. Аояма тоже это понял. — Вы, — он подчеркнул этим местоимением свою неприязнь к Бакуго, — как были не изящны в своих словах, так и остались. Бакуго только фыркнул: — Говорить мечом у меня получается лучше. Изуку поспешил снизить градус неблагожелательности: — Аояма, послушай. Я не хочу ни в коем случае умалять ценность нашей дружбы и взаимовыгоды, но двойная пошлина действительно убьет мою экономику. Мы давно с тобой друг друга знаем, и у нас всегда было много общего. Неужели ты правда оставишь это без внимания? — заметив, что Аояма немного задумался, Изуку улыбнулся так благожелательно, как только мог и никто бы со стороны не сказал бы, что он сделал это через силу. — Аояма, наша давняя дружба не стоит того, чтобы сейчас ее рушить. Я понимаю, что ты опасаешься Алрии, но, поверь мне, мы им не уступим и тебе не придется делить с ними границу. Но если ты действительно повысишь цену, то я не смогу вооружить армию должным образом, и тогда, кто знает, спасут ли тебя мои деньги, когда Миодоссии не станет. Эти слова резали его ножом изнутри, но Изуку заставил себя не меняться в лице. Он не хотел даже думать о том, что эта война может закончиться их поражением. В конце концов, добро же всегда побеждает зло? Алрия со своей жаждой к завоеваниям и полной нетерпимостью к побежденным в его понимании была абсолютным злом. У них ведь просто не могло быть другого выхода, кроме как одержать победу. Аояма еще немного повертел в руках перстень, потом надел его обратно и лучезарно улыбнулся Изуку: — Ну что ты, Мидория, о чем может идти речь? Если бы я сомневался в твоей победе, то разве я бы повышал цены? Я бы просто пустил алрийский флот в свои гавани и позволил бы им захватывать твои корабли. Но у нас все еще безопасно, все еще мирно. Ты все еще торгуешь и готовишься к войне. Но ты верно говоришь, мы давно дружим. Будет неправильным не прислушаться к твоей просьбе. Я повышу пошлину всего на двадцать пять процентов, чтобы ты не чувствовал себя разочарованным этой встречей. Бакуго бросил на Изуку настороженный взгляд, словно спрашивая “это то, чего ты хотел?”. Аргумент Аоямы был сильным. Действительно, он мог заключить союз с Алрией. Лучше было не напирать. — Спасибо, Аояма, — улыбка Изуку была мягкой, полной достоинства, словно он действительно был доволен этим вариантом. — Я думаю, мы можем продолжать торговлю с этим предложением. Надеюсь, мы сохраним его и дружественные отношения до конца войны. Давай скрепим пакт печатями и отметим нашу договоренность хорошим обедом. Когда Аояма согласился, блестя белыми зубами в лучах полуденного солнца, Бакуго фыркнул и резко поднялся, громыхнув стулом: — Приятного. Обедайте, я вернусь к закату. Изуку вздохнул с облегчением. Так он сможет действительно поболтать с Аоямой в тихой и ненавязчивой обстановке. Не снижения пошлины ради — пакт был уже исправлен и лежал на зеркально отполированном столе, готовый к подписанию. Но ради хороших, добрых отношений, которые стали бы залогом дружбы и преданности на время грядущих событий. Обед по традиции затянулся до позднего вечера. Печеные перепела с яблоками не слишком тяготили желудок, и Изуку провел с Аоямой несколько часов, перекусывая фигурно нарезанными фруктами, сыром и зеленью под золотистое вино, разбавленное водой и почти не оставлявшее шума в голове. Их разговор снова шел в привычном русле, и, когда фиолетовые полосы потянулись по синему вечернему небу, Изуку уже почти забыл, какая печаль привела его в тихую гавань. Потому что сейчас их снова больше беспокоили новые веяния в скульптуре да манеру книгописцев исключать букву “Ӧ” из своей письменности, заменяя ее обычной. Звезды уже рассыпались мириадами, когда Аояма, наконец, распрощался с Изуку и вместе со своим посольством сошел на берег. Изуку допил вино, немного поежился — теплый ветер с берега сменился прохладным морским — и направился в каюту. Завтра они поднимут паруса и помчатся в сторону герцогства Тодороки, откуда на быстрых конях смогут добраться до границы с Алрией, куда уже были стянуты основные силы Миодоссии. Еще спустя неделю-другую должны будут подойти отряды новобранцев от Тодороки. И еще через неделю Бакуго обещал привести еще несколько отрядов отважной дэньмитской конницы. Но больше всего Изуку надеялся на драконов — Бакуго обещал, что их будет не меньше десятка, включая того, черного, что он покорил последним. Фумикаге, кажется, так его звали. Правда, его Бакуго великодушным жестом подарил Тодороки, как он сказал, в залог хороших отношений. Изуку в это не очень поверил, потому что ухмылка Бакуго в тот момент была почти издевательской. В чреве корабля приятно пахло сосной, воском и смолой. Изуку с детства любил этот запах, предвещавший бескрайнее синее море и раскатистый, по-отечески теплый смех Всемогущего у штурвала. У него редко бывало время, которое он мог бы уделить Изуку, но каждая минута была чем-то настолько волшебным, что у Изуку до сих пор перехватывало дыхание. — Наконец-то, — сварливо бросил Бакуго, стоило Изуку отворить дверь их каюты. — Почему так долго? — Этикет, Каччан, — добродушно отозвался Изуку. — У вас же тоже принято не сразу говорить о делах. Бакуго фыркнул. В дрожащем свете масляной лампы Изуку заметил у него в руках кусок бумаги с какими-то рисунками, но не успел поинтересоваться. — Двадцать пять про…центов — это же четверть, да, Деку? — вкрадчиво спросил Бакуго, пристально глядя на — свои? — записи? Изуку прекрасно помнил, что пока письменность не входила в интересы его супруга, да и букв на бумаге с такого расстояния разглядеть не мог. В каюте было тесновато. Едва помещалась кровать с позолоченным изголовьем, небольшой шкаф для вещей был врезан в стену. Прикроватный столик мешал свободно пройти к постели. — Да, Каччан, — Изуку протиснулся между мебелью и сел на край кровати, скинув плащ с плеч. — Это четверть. Бакуго, лежавший по своему обыкновению, в одних штанах на высоких подушках, опустил бумагу. Красная радужка его глаз отдавала металлическим блеском: — Это двадцать сотен златов. Нахрена ты согласился? — Потому что это было хорошим предложением… — Нихрена подобного, — перебил его Бакуго. — Он поимел тебя на двадцать сотен и ничего хорошего в этом нет. Изуку возмущенно дернул плечом: — Я нашел лучшим согласиться на двадцать пять процентов. Пусть у Аоямы будет больше денег, но он не предаст нас Алрии! — Ха! — Бакуго резко сел, швырнув записи в сторону. — Он не перебежит только если будет знать, что за предательство с него снимут шкуру. Но он не знает. А ты просто струсил, Деку! Снимут шкуру? Изуку не хотел даже проверять, как Аояма отреагирует на очередную угрозу или попытку надавить. Но, видят боги, у Аоямы тоже были сильные аргументы. Да, может, Изуку и струсил, но он сделал лучшее в этой ситуации. Продолжать угрожать друг другу было бы намного худшей стратегией. Но как доказать это Бакуго, который явно не признавал ничего кроме насилия и запугивания? Он ведь вряд ли читал историю, вряд ли знал, как правильно вести переговоры. Даже дворцовый этикет, такой нужный для поддержания корректных отношений, он не слишком спешил учить, делая только то, что было совсем уж необходимо. Что толку сейчас было пытаться бороться с этой вспышкой ярости? — Тогда тебе следовало заставить меня замолчать там сразу, — тихо произнес Изуку. — Тебе ведь ничего не мешало это сделать. В сосновом аромате каюты, приправленном солью, повисла долгая неприятная тишина, нарушаемая только шумом надвигающегося прилива. На душе снова тяжело скребли кошки. Они не договаривались о желаемом исходе переговоров. Никто не мог упрекнуть Изуку за то, что он принял решение сам. Но то, с каким насмешливым осуждением отреагировал на это Бакуго, больно уязвляло гордость Изуку. — Просто, чтобы ты знал, Каччан, — Изуку стиснул пальцами желтоватую льняную простынь. — Я не считаю, что угрозами можно было чего-то добиться. С Аоямой уж точно. И, показывая, что обсуждать произошедшее больше не было в его планах, принялся раздеваться, собираясь ко сну. В голове было тихо и пусто, разбавленное вино все равно делало свое дело, унося из его разума крупицы упорства и бодрости. Хотелось спать. А еще хотелось бы не раздеваться, а просто рухнуть вот так и уснуть. Его хорошее настроение, оставшееся после встречи с Аоямой, разлетелось в прах и внутри теперь было гадко и пусто. Но стоило Изуку упасть в мягкую невесомость пуховой подушки, как Бакуго, тоже раздевшийся до белья, навалился сверху, втискивая его своим весом в постель. — Знаешь, почему я не заткнул тебя там, Деку? — зло процедил он сквозь зубы, и Изуку невольно вздрогнул, выныривая из едва накатившей дремы. — Потому что ты улыбался, будто был всем доволен! Будто двадцать пять …процентов, — он снова чуть замешкал на незнакомом слове, — это такая мелочь! — Конечно, я улыбался! — Изуку что было сил уперся ладонями в грудь Бакуго, стараясь оттолкнуть. — Что мне оставалось? Это дипломатия, знаешь ли! Бакуго резко отстранился, давая Изуку свободу, и его хищный взгляд не предвещал ничего хорошего. — Раздвинь, — коротко приказал он, кивнул на бедра Изуку. — Что? — Изуку поперхнулся воздухом, и Бакуго, не дождавшись мгновенного подчинения, сам вцепился руками в его колени. Спустя минуту отчаянной борьбы, в которой Изуку мог бы победить только использовав магию и разнеся корабль в щепки, Бакуго удалось устроиться между насильно разведенных ног Изуку, прижав его запястья к постели и не позволяя вырваться. — А теперь улыбайся, — приказал он, глядя сверху вниз. — Как там. Как будто тебе не противно. Изуку изо всех сил стиснул зубы. Он не собирался уступать, не собирался подчиняться. Его положение было таким постыдным, даже не смущающим, но омерзительным, что ком подкатил к горлу и в уголках глаз стало влажно. Нет, он должен был сдержаться. Не хватало еще сейчас показать слабость перед Бакуго. Изуку поспешил зажмуриться. — Ну? — Бакуго пошло двинул бедрами, и Изуку подавился целомудренно-возмущенным криком. Спасало еще то, что они оба не были возбуждены. Изуку не хотел, чтобы такое случилось раньше времени. И был бы рад это отложить. А пока… Пока он набрал побольше воздуха в легкие, успокаивая разогнавшееся сердце, и медленно открыл глаза. Он очень старался представить, что ничего не происходит. Нет никакой боли в стиснутых грубыми пальцами запястьях, нет сжигающего изнутри стыда. Они были просто рядом друг с другом и нужно было, чтобы никто не подумал, что Изуку не хочется здесь находиться. Изуку вернул на губы легкую улыбку, которую они сами прекрасно помнили. Наверное, его выдавали глаза, и он поспешил чуть прищуриться, скрывая страх. Пальцы Бакуго выпустили его правую руку, медленно коснулись щеки и подбородка: — Почти, — подушечка большого пальца требовательно прошлась по нижней губе. — Открой. Казалось, Бакуго изучал его. Ничем другим нельзя было объяснить этот цепкий, ощупывающий взгляд, которым он проходился по лицу и телу Изуку. Но эта заминка быстро закончилась: Бакуго подхватил ногу Изуку под колено, закинул себе на плечо, притираясь пахом к его промежности: — Вот что ты позволил Аояме сделать с собой сегодня, — Изуку вспыхнул. — Но ты улыбайся. Д.. димпломатично, да? И, зло цыкнув языком, Бакуго поднялся с постели, оставив Изуку в покое. Его движения были быстрыми, отрывистыми, и Изуку, разбитый до глубины души, не сразу понял, что он натягивает штаны, от которых вроде как только избавился. — Каччан?... — Я пройдусь. А ты запомни это выражение своего лица, Деку, — бросил Бакуго через плечо, остановившись у двери. — И сделай такое же во время течки. Раздался громкий хлопок дерева о дерево и звук удаляющихся босых шагов. Изуку закрыл лицо руками, давая себе волю. Его дыхание было отрывистым и влажным, но он быстро справился с собой, подтянул одеяло к себе и завернулся в него. Его трясло, и на языке противно горчило. Бакуго был не прав. Во всем не прав. Изуку учился вести переговоры, Изуку умел строить добрые отношения с соседями. Изуку не обязан был рушить их по приказу пришлого варвара! Две тысячи златов были ощутимой, но подъемной суммой, их можно было заплатить за спокойствие и дружбу. То, что Бакуго считал иначе, не означало, что Изуку должен был теперь чувствовать себя виноватым. И изображать счастье во время вынужденного соития Изуку тоже был не обязан. И не димпломатия! Он уснул поздно, плохо, и сны его были тревожными, вязкими и грязными, из которых нельзя было вынырнуть. Лишь на рассвете, когда соленый воздух стал прохладнее, Изуку услышал знакомое “милый мой Изуку”, звенящее серебром тонкого голоса, и встрепенулся весь, покрывшись холодным потом. В каюте было темно и немного душно, но никого рядом не было, хотя в воздухе и пахло неуловимыми нотками сладких сливок. Необъяснимый, первобытный ужас сковал тело Изуку, и его начало потряхивать изнутри. — Хватит дрожать, Деку, — пробормотал Бакуго, крепко прижимая его к себе, видимо, спросоня решив, что Изуку замерз. — Я здесь. Грейся. И вдруг все пропало. Остался только крепкий запах смолы, стиранного белым морским мылом льна и терпкий аромат кожи Бакуго, от которого Изуку вдруг снова стало спокойно.