***
Пойменные луга пестрели цветами и зеленым блеском сочной травы, доходившей коням почти до груди. Солнце пригревало, в воздухе звенела крыльями мошкара и постоянно свистели взмахи лошадиных хвостов. Здесь пришлось ехать шагом. Мариенна — малый рукав Вириенны — уже отступила, но почва все равно была мягкой и влажной, и кони проваливались по самые венчики. Шли тяжело, поскальзываясь и хватая на ходу качающиеся травинки. Первой ехала изящная зеленоволосая Ибара, встретившая Бакуго и Изуку еще в Фиэне. Она была их проводником и благодаря своей магии могла провести самой короткой дорогой. По одному мановению руки травы стелились перед всадниками плотным ковром, а, когда отряд подъехал к самой Мариенне, Ибара соткала из трав и ветвей мост, по которому они легко и быстро перешли уже успокоившуюся, но все еще мутную и глубокую реку. Впереди были холмы. Вроде бы невысокие, они стояли приткнувшись друг к другу округлыми боками, по которым приходилось подниматься резвым галопом, чтобы все-таки взобраться на уже более пологий склон. Ибара повела их по широкой тропе, которая вилась вдоль гребней холмов, являя собой самый легкий путь. Изуку дал команду всадникам ехать колонной по четыре. Так им не приходилось штурмовать склон за склоном, и они могли сэкономить силы. Они были в пути уже два дня, и кони, которым почти не давали продыху, постепенно сбавляли темп. Устали не только лошади: Изуку слышал жалобы от новобранцев за ужином у кипящих на кострах котелков и старался их подбодрить. Вот сейчас дойдут до Вириенны, до основного лагеря, там и отдохнут. Там будет время для отдыха. Бакуго в его речи не вмешивался, но его тяжелый, требовательный взгляд говорил красноречивее слов. И сейчас Бакуго тоже был мрачен. Его широкогрудый рыжий жеребец шел размашистой рысью, и Бакуго ехал стоя на стременах, очевидно устав от тряски. Изуку, привстававший над седлом на каждый темп, сочувственно отметил напряженную поясницу супруга. Ночью будет болеть. После ргапаллов с их стелющейся рысью или же совсем невесомой иноходью ехать на чеканящей каждый выразительный шаг лошади наверняка было пыткой. Самому Изуку повезло чуть больше: его серый жеребец оказался мягким и ритмичным на ход, поэтому даже привставать можно было совсем немного, едва напрягая бедра и приподнимаясь над седлом. Тропинка шла между двух рукавов Вириенны: глубокой, полноводной Мариенны и ветвистой, мелкой Изарии. Они разбежались достаточно далеко друг от друга: Мариенна блестела к востоку, Изария — к западу и до каждой было по нескольку десятков стадий. Изуку с нетерпением смотрел вперед, туда, где они должны были сомкнуться. Там им предстояло снова перейти Мариенну, а потом еще один день пути — и там они примкнут к основным силам альянса. Вдруг Ибара, чей тонконогий гнедой мерин мелькал белыми носочками впереди, резко осадила коня, едва поднявшись на очередной гребень холма. Изуку инстинктивно натянул поводья, а Бакуго вскинул правую руку в воздух, знаком приказывая отряду остановиться. Строй немного нарушился: передние ряды затормозили вовремя, но задние не видели команды и не успели среагировать. В середине колонны возникла давка, заржали кони, загремело железо походных лат. Бакуго на это вроде даже не обернулся, но Изуку заметил, как злая складка залегла в уголке его губ. Этому новому, спешно собранному отряду не хватало слаженности. Но ничего, на месте у них будет возможность отработать команды. А пока… — Что случилось, Ибара? — спросил Изуку. Она молча указала на залитый солнцем луг впереди. По нему быстрым маршем шел отряд пехоты. Изуку попытался посчитать хотя бы примерно, но солнце било прямо в глаза и ему пришлось прищуриться и начать заново. — Не больше пятиста, — коротко сообщил Бакуго. — Алрийцы. Действительно, это были они. Они шли без шлемов, видимо, уверенные в собственной безопасности, хотя все земли по эту сторону Изарии принадлежали Тодороки. Изуку смог рассмотреть синеватый отлив походных лат и белые метки на плечах, похожие на герб Алрии — красные скрещенные мечи на фоне щита. Нужно было что-то делать. Сердце Изуку невольно разогналось: на территории их альянса были враги. Не важно, куда они шли, но вряд ли они явились сюда с добрыми намерениями. Но даже если их было не больше пятисот, то в отряде Изуку было всего лишь четыре сотни всадников. Нужно было продумать стратегию, чтобы обойтись без жертв, перестроить отряд, тихо объявить о необходимости готовиться к бою — ведь колонна всадников сильно растянулась и нужно было время, чтобы их всех собрать. Изуку обернулся к Бакуго, но его уже не было рядом. Ибара подсказала взглядом, где его искать. Рыжему жеребцу Бакуго понадобилось меньше минуты, чтобы домчать своего всадника к середине колонны. Вспышка магии, грохот, наверняка слышный и алрийцам, и колонна уже была разделена на две части. Передняя быстро переформировалась в клин, и Изуку видел, как взлетает в воздух рука Бакуго, указывая воинам, что делать. Вторая часть отряда уже направлялась к нему, и Изуку поспешил навстречу. — Эй, Деку! — Бакуго на мгновение придержал коня, разъезжаясь с ним левым плечом. — Отрежьте им путь назад. Мы разобьем их спереди. И увел свою часть отряда галопом вдоль гребня. Изуку успел оценить маневр: так Бакуго и его людей не было видно, и даже если алрийцы и слышали их приближение, то вряд ли могли сразу понять, вооруженное ли это войско или просто табун коней на выпасе, мчащийся к водопою. Оставшаяся часть отряда собралась возле Изуку, построилась широким фронтом — так они бы не позволили отступающим алрийцам разбежаться, и Изуку взмахнул рукой, приказывая наступать. Казалось, до врага было далеко. Но их кони мчались резвым галопом вниз по склону, и расстояние стремительно уменьшалось. Изуку только в этот момент понял, что слишком рано дал команду. Отряд Бакуго еще не показался из-за гребня холма, и алрийцы, заметив Изуку, развернулись, надели шлемы и выставили вперед тяжелые копья. Они знали, что не смогут убежать от куда более маневренной конницы и быстро заняли оборону. Изуку с ужасом понял, что остановить атаку и избежать столкновения уже не получится. Нужно было что-то делать, чтобы минимизировать потери. Ветер свистел, сердце стучало чересчур громко, заглушая бешеную скачку. И тут раздался грохот. Такой мощный, словно гроза спустилась с небес и рассыпала молнии по лугу. Алрийцы дрогнули, обернулись. С другого холма на них мчалась конница, над которой развевался черно-рыжий дым. Его было столько, что, казалось, каждый всадник нес его плащом на плечах. Впереди, мелькая красным, летел Бакуго на своем рыжем жеребце. Он издал воинственный клич, и воины вторили ему, наполняя луг угрожающим ревом. Алрийцы растерялись, кто-то начал перестраиваться, кто-то опустил копье. Изуку облачил руки магией и, глубоко вдохнув, ударил перед собой. Волна горячего ветра прокатилась перед ним, опрокинула передние ряды алрийцев, и его отряд с размаху влетел в битву. Загремело железо, заржали кони, закричали люди. Изуку бил мечом налево и направо, отбиваясь от острых жал копий. Мгновенно стало жарко: ладонь жгло на рукояти меча, воздух, мгновение назад свежий и сочный от травы, наполнился пылающим запахом металла, крови и пота — человеческого и лошадиного. Возгласы боли, крики ярости, звон лезвий о латы и щиты — все повисало в этом мареве. Изуку хватал воздух ртом, губы мгновенно пересохли и жар, тревожный, распаляющий изнутри затопил его тело. Он размахивал тяжелым мечом, отбивая направленные на него копья, да понукал коня, когда тот пятился, раздувая ноздри и храпя. Он не мог отступить, он должен был быть примером для своих воинов. На другой стороне битвы таким примером наверняка был Бакуго — Изуку слышал грохот его магии, иногда даже долетали его выкрики на дэньмитском “Сдохни!”, и спешил к нему пробиться. Алрийцы, бледнокожие и темноволосые, редели на глазах. Наконец, их сопротивление было сломлено, и оставшиеся в живых воины побежали, побросав щиты. Изуку остановил коня, тяжело дыша, стянул неудобный мокрый изнутри от пота шлем, и ветер, вновь хрустящий солнцем, принялся трепать его зеленые кудри. Изуку распирало от счастья: враг был разбит. Это была его первая победа на поле боя, его меч был в крови, а земля его государства осталась нетронутой. Раззадоренные азартом воины Тодороки еще преследовали беглецов, но Изуку наблюдал за ними уже с долей счастливой рассеянности. В груди беспричинно зарождался смех. Изуку был в бою, он сражался, выжил и победил! Бакуго подъехал к нему, вальяжно сидя в седле, его кривой меч уже был в ножнах. Его правое плечо было в крови, но видно было, что рана неглубокая. Бакуго смахнул пот со лба, взъерошил влажные светлые волосы: — Ты в порядке, Деку? — на его лице блуждала довольная усмешка. Изуку обернулся, не скрывая радости: — В полном! Щеки грозили заболеть от такой широкой улыбки. Бакуго наградил его долгим, немного растерянным взглядом, а потом его голос смягчился: — Ха, — недоверчиво хмыкнул он. — А ты красивый, когда счастлив. Изуку рассмеялся, не сдерживая собственной радости. Он действительно был счастлив, и ничто не могло сейчас этого изменить.***
Харский белый шатер встретил Изуку знакомыми подушками и тускысом, но он этому вообще не расстроился. Пусть их с Бакуго походная спальня будет похожа на обычный дэньмитский окхель, Изуку счастлив тем, что в другой ее части, отделенной войлочной стеной, есть ванна и все необходимое, чтобы привести себя в порядок. Хотя все равно здесь было достаточно миодосских предметов интерьера: невысокий шкаф с резными дверцами и слюдяной инкрустацией, изящный столик и пара стульев на изогнутых, витых ножках. Да и постель сделали не обычную низкую, как у дэньмитов, а все-таки на миодосский манер и перину положили. И сейчас, первым делом вымывшись с дороги и натеревшись благовониями, Изуку с удовольствием рухнул в кровать и завернулся в пуховое одеяло. Вечерами было еще прохладно, а очаг только-только разожгли, и в шатре было немного зябко. После долгого пути хотелось спать. Поспать ему не дали: раздались знакомые шаги, и в шатер, минуя ванну, вошел Бакуго в сопровождении Киришимы. Изуку мысленно застонал: когда они только приехали, Бакуго не стал ни ужинать, ни приводить себя в порядок, сразу ушел с Киришимой что-то там посмотреть и проверить. Как будто нельзя было это сделать утром — Изуку не понимал, что там можно увидеть в сгущающихся сумерках, кроме десятков костров, разжигаемых на равнине. — …вообще зеленые, — донеслось до Изуку ворчание Бакуго на дэньмитском. — Завтра распредели по отрядам. — Будет сделано, — голос Киришимы был немного нетерпеливым, но потом было слышно, как Бакуго бросил свой плащ у входа, а сам рухнул на подушки на тускысе: — Ну все, ладно, иди сюда. Раздалось довольное урчание, и шаги по тускысу вдруг послышались Изуку шаркающими и тяжелыми. Бакуго возмущенно выдохнул, словно из его груди выбили воздух: — Кири! Скотина! — урчание стало громче, в шатре заметно потеплело. — Да, я тоже соскучился. Изуку с одной стороны было любопытно, что там происходит — как может человеческое горло издавать такие утробные звуки он даже представить себе не мог. С другой, он вполне успешно притворялся спящим и это могло избавить его от лишних домогательств. — Расскажи, Кацуки? — Не хочу я ничего рассказывать, — фыркнул Бакуго. — О чем ты хочешь слушать? — Обо всем, — радостная улыбка в голосе Киришимы стала шире. — Тогда завтра. Заодно покажу — я все нарисовал. — Как в Фессе? — Как в Фессе. Изуку все-таки тихонько повернулся на бок и чуть приоткрыл глаза. Сквозь прищуренные ресницы он мог наблюдать вполне знакомую картину: Бакуго, растянувшегося на подушках, и Киришиму, на этот раз улегшегося торсом к нему на колени, чья обнаженная спина казалась в бархатном свете очага какой-то слишком твердой, словно закостенелой. Киришима улыбался своей острозубой улыбкой, преданно всматриваясь в лицо Бакуго, а тот одной рукой трепал его взъерошенные, торчащие вверх волосы, а второй грубо чесал между лопаток, довольно щурясь. — Ты нарисовал большие лодки? — все равно спросил Киришима, видимо, зная, что Бакуго ответит. — Да, очень большие. Как те, что мы видели прошлой зимой. Интересно, где Бакуго был прошлой зимой, что мог видеть такие же корабли? Изуку медленно моргнул — глаза его слипались. — Их долго строить? Изуку невольно зевнул, едва не выдав себя. Но Киришима и Бакуго были заняты разговором и этого не заметили. Их спокойный, размеренный тон убаюкивал. — Думаю, да. Но я не видел, как это делают. — А они послушные? — Вполне. Ими управляют с помощью веревок. — Ха, как ргапаллы! Бакуго улыбнулся: — Да, как ргапаллы. Только веревок нужно много. Одному человеку за всеми не успеть. — Я бы успел, — хвастливо, но очень уверенно заявил Киришима. — Да, — согласно протянул Бакуго. — Ты бы успел. Изуку не заметил, как провалился в сон.***
Следующие десять дней пролетели незаметно. В первые два Изуку измучался отпаивать чаем возмущенного дэньмитским беспределом Ииду. В лагере действительно постоянно слышался какой-то гомон, какой-то шум, трещали клювами ргапаллы, бряцало оружие. Киришиме было все равно, что пока никаких военных действий не предвиделось: каждый рассвет войско начинало с построения, затем марш, отработка команд. Конечно, это мало было похоже на настоящее воинское искусство — простые действия: атака, отступление, перестроение налево и направо, быстрая разбивка отряда на более мелкие. Иида вмешивался, показывал различные виды построений: клин, фаланга, каре, колонна. Иида требовал четкости, правильности в выполнении, Киришиму больше волновала скорость. Бакуго в это противостояние не вмешивался. Зато увидев, как Изуку практиковал фехтование со своим оруженосцем, не прошел мимо: — Деку, ты сражаешься или танцуешь? Изуку, уязвленный этими словами до глубины души, знаком попросил напарника сделать перерыв и приглашающе качнул мечом. Бакуго пожал плечами, обнажил свой и встал напротив. Изуку ждал, когда он примет фехтовальную стойку, но этого не произошло. — Ну, Деку, — поторопил его Бакуго, так и не подняв обнаженного меча. — Чего ждешь? — Как скажешь, Каччан, — все же Изуку не хотел бы его ранить. Если сам он был защищен холщовым панцирем, пропитанным солью, в котором можно было не только тренироваться, но и в бой идти, то на Бакуго не было ничего, что могло бы спасти его от острого лезвия. Длинный, тяжелый меч Изуку был заточен с обеих сторон. Изогнутый меч Бакуго был короче, и режущая кромка у него, очевидно, была только одна. Преимущество очевидно было на стороне Изуку, и он не торопился им воспользоваться. Он несильно замахнулся и сделал предупреждающий выпад. Бакуго увернулся, а в следующий миг вдруг оказался сбоку, и его меч со свистом рассек воздух. Изуку прянул в сторону, но все равно поздно: лезвие зацепило край панциря, разрубив напрочь. Еще повезло, что его самого не задело. А Бакуго снова был на два шага дальше зоны поражения, до которой Изуку мог бы дотянуться не сходя с места. Его надменная усмешка не нравилась Изуку. Хорошо, можно было понять, почему он действовал не по правилам — вряд ли Бакуго знал, как правильно проводится поединок на мечах. Но можно было бы и не насмехаться. Изуку же не смеялся, когда они с Киришимой разбирали и коверкали название частей корабля! — Не играй, Деку, — бросил Бакуго и, несмотря на усмешку, голос его был серьезен. — Жалеть не буду. Изуку вспыхнул. Значит, вот как. Хорошо, он мог и не сдерживаться. Облачив себя в магию для дополнительной защиты и усиления ударов, Изуку резко шагнул навстречу Бакуго, широко замахиваясь, чтобы нанести удар. Бакуго увернулся. И снова. Изуку чувствовал, что начинает злиться. Да что же это такое? Почему он никак не мог попасть? Почему Бакуго уходил от ударов вместо того, чтобы сражаться? Сам же просил не играть! В очередной раз подняв меч для замаха, Изуку понял, что пропал: Бакуго резко сократил дистанцию, и его удар пришелся снизу вверх, наискосок от бедра Изуку к плечу. Магические доспехи не выдержали напора, лопнули, холщовый панцирь принял на себя удар и на нем осталась глубокая царапина. Изуку не успел ответить, как Бакуго снова отскочил, поигрывая мечом в ладони: — Почти убил. В следующий раз не промахнусь. И Изуку понял, что он не шутит. Неприятный холодок пробежал вдоль позвоночника, но Изуку только крепче сжал рукоять меча. Он не мог сейчас сдаться, не теперь когда в хищном взгляде Бакуго появилось голодное предвкушение победы. Впрочем, закончить им не дали — неподалеку, хлопая перламутровыми крыльями, приземлилась Мина, требовательно рыча на всю округу, и спрыгнувший с ее плеча Шинсо в своей неизменной маске торопливо направился к Бакуго. Изуку отдал оружие и испорченный панцирь оруженосцу и, поняв, что Шинсо привез новости только для Бакуго, направился в шатер. Не то, что бы его это задело. Нет, его это сильно задело. Он был равноправным правителем в их ныне общей стране. Хотя, для дэньмитов он все равно оставался харсайым, собственностью харса. Изуку тяжело вздохнул, сполоснул руки в серебряном ковшике с холодной водой. Обстановка военного лагеря давила на него. Несмотря на то, что он был привычен к распорядку дня, здесь ему приходилось куда четче следовать расписанию, ходить в военной одежде, которая казалась тяжелой и тесной. И если раньше Изуку был уверен, что сможет выжить и победить в сражении — он уже даже сделал это ранее! — то после сегодняшнего поединка с Бакуго на душе неприятно саднило. И хотя разумом он понимал, что их стратегии на поле боя и опыт диктовали совершенно разные методы достижения цели, почти разрубленный панцирь красноречивее всего говорил о том, чья была эффективнее. На сегодня у Изуку больше не было дел, и он намеревался после фехтования просто посидеть над картами, изучая местность и прикидывая лучшее место для сражения. Может, к вечеру взять коня и проехаться вдоль Вириенны, как это уже два дня подряд делал Бакуго на своем черном Салхи, подолгу гоняя его галопом по холмам и загоняя в воду по грудь, проверяя броды. А пока Изуку позволил своему не то унынию, не то разочарованию сковать его мысли, и, переодевшись в чистое, рухнул в постель. Почему-то невыносимо хотелось спать. Когда он проснулся, закатное солнце уже окрасило стену шатра в красно-золотой и вечерняя прохлада уже потянулась по земле. Изуку поплотнее завернулся в одеяло, перевернулся на другой бок и попытался снова уснуть. Низ живота начинало знакомо тянуть, но Изуку сквозь сон не придал этому значения и просто зажмурился, проваливаясь обратно в темноту. Следующее пробуждение уже после заката было внезапным, болезненным. Воздух в шатре остыл, очаг еще не горел. Видимо, слуги побоялись потревожить его и не стали заходить. Но вовсе не это разбудило Изуку — живот начало крутить и слабая, тянущая боль опутала поясницу. Изуку мысленно выругался, послал богам бесполезную молитву, и, шипя от холода, полез за травяным сбором. Еще только этого сейчас не хватало! Уже сидя с бархатным мешочком возле фарфорового заварочного чайника, Изуку поймал себя на мысли, что его поступок был бы нечестным по отношению к Бакуго. С момента свадьбы прошло уже полтора месяца, и Изуку повезло, что до сих пор ничего не было. Изуку потер виски пальцами и все-таки положил несколько ложек сбора в чайничек. Проклятая течка в этот раз пришла совсем неожиданно: обычно в первый день были только терпимые симптомы, и он мог спокойно заварить травы, спокойно дождаться, пока они подействуют. На этот раз то ли дело было в интенсивной нагрузке, то ли в постоянной тревоге, но теперь уже ощутимо крутило живот и появилось отвратительное пульсирующее напряжение между ягодицами. Боги, так должно было быть только на второй день! Почему сегодня все произошло так стремительно? Изуку кликнул слугу, приказал согреть шатер, приготовить ванну и принести кипятку. Ему нужно было срочно привести себя в порядок. Убогое подобие уборной, ванна, омерзительная скованность в мышцах. Да уж, хорош был король Миодоссии. Изуку вернулся спустя долгие полчаса, и в шатре приятно пахло нежной фиалкой и горьким диким орехом. Пахло скорой нормальностью. Внутренняя часть бедер неприятно подрагивала, в коленях поселилась поганая, непреодолимая слабость. Изуку тяжело шмыгнул носом, присаживаясь на изящный стул возле стола из красного дерева, доставленного сюда из Фессы. По телу предательски пробежала дрожь. Он отдал бы все, чтобы этого не чувствовать. Не быть вот таким беспомощно-ущербным. Всего несколько глотков, потом немного подождать и все вернется в свое русло. Изуку не успел налить себе чашку, как в шатер вошел Бакуго. Он выглядел немного раздраженным, но все равно усмешка кривила его губы: — Что? Устал, Деку? — задиристо бросил он, заметив Изуку в расшитом халате, а потом остановился и подошел ближе. — Это что? — Чай, — солгал Изуку неслушающимся языком, стараясь не показывать вдруг поднявшейся паники. — Да? — Бакуго поднес едва остывший чайник к носу. — Укупия? И асот… Деку? — его голос вдруг стал жестким, подозрительным. — Деку? Изуку побледнел, столько злого осознания было во взгляде Бакуго: — Просто снотворное… Я хотел лечь пораньше. Какое уж раньше! Стены шатра были плотного молочного-серого цвета, а значит снаружи уже давно звенела беспросветная мгла ночи. — Ложись, — скорей приказал, чем разрешил Бакуго. Изуку видел, как его ноздри раздувались, словно он продолжал принюхиваться уже не к содержимому чайника, и внутри все отчаянно сжалось. С обонянием Бакуго у Изуку не было шансов. — Конечно, — кивнул Изуку, стараясь унять бешено бьющееся сердце. — Для тебя согрели ванну… — Деку, — Бакуго сократил расстояние между ними, и Изуку мог отчетливо чувствовать терпкий, сладковато-соленый запах его пота и видеть, как медленно расширяются зрачки, утончая красную радужку. — В постель. Изуку невольно пожалел, что не успел полноценно одеться. Их разделял лишь бесполезный, тонкий халат, который Бакуго при желании ничего не стоило распахнуть. Изуку отступил на шаг, второй, но Бакуго оставался так же близко, практически повторяя его движения. Его требовательный взгляд не выражал ничего, кроме хищного ожидания. Так волк следит за своей жертвой, так охотник провожает глазами птицу, натягивая звонкую тетиву лука. Казалось, одно резкое движение — и это напряжение, застывшее между ними, просвистит боевой стрелой, разбивая все вдребезги. Изножье кровати больно уперлось под колено. Бежать было некуда. Изуку медленно поднял руки, стараясь взять паузу: — Каччан, пожалуйста… — слова застряли в горле. Что такого он мог сказать, чтобы Бакуго его услышал? Чтобы отступил? — Асот варят, чтобы прикладывать к гнойным ранам, — жестко, но медленно проговорил Бакуго, словно все еще прислушиваясь к собственным ощущениям. — А еще его отвар пьют потаскухи в Ка Ле Хо Ри, чтобы не понести. И ты… твой запах… Ты хотел обмануть меня, Деку? Изуку вспыхнул. Он не хотел. Он… да как Изуку мог что-либо объяснить Бакуго, если он сам не мог в себе разобраться?! Но ему было стыдно, ужасно стыдно. Он был загнан в угол и бежать было уже некуда. — Ты не понимаешь… — он не успел договорить, как тело окончательно предало его: между ягодицами стало ощутимо влажно, судорога пробежала по бедрам. Изуку издал тихий полустон-полувозглас, ненавидя себя за происходящее с ним, рванулся в сторону, надеясь выцепить себе хоть немного свободы, а лучше скрыться хотя бы за резной дверцей шкафа, но Бакуго успел преградить ему путь. — Не трогай меня! Магия вспыхнула на кончиках пальцев, разлилась высокой волной по шатру, опрокидывая стол со стульями, сдвигая кровать и шкаф. Чайник разбился, по тускысу поползло темное пятно. Бакуго, которого оттолкнуло на несколько шагов назад, зло оскалился, и его собственная магия громыхнула вспышкой, бросая его обратно к Изуку. Завязалась потасовка. — Ну, хватит, Деку! — прорычал Бакуго спустя несколько минут молчаливой драки, за время которой шатер сильно накренился, а шкаф разлетелся вдребезги и теперь лежал кучей ломаных досок поверх груды одежды. Ему удалось прижать Изуку к полу за запястья, и искры его магии больно жгли руки, не давая использовать свою собственную. — Хочешь, чтобы сюда весь лагерь сбежался? Последнее было произнесено с такой насмешкой, что Изуку не сдержал обиженного всхлипа. Бакуго же прекрасно знал, как важно было сохранить все в тайне! Но хуже всего было то, как магия отказала Изуку. Он не мог пробиться ею сквозь превосходящую силу Бакуго — она полыхала на пальцах, в ладонях, но не более. Изуку дернулся всем телом, но ничего не вышло: Бакуго держал слишком крепко. Наверное, ему было не привыкать брать свое силой. Или не свое. Изуку щелкнул пальцами, стараясь поднять волну магии хотя бы так, но она пролетела мимо, в очередной раз колыхнув и без того накренившуюся стену шатра. Снаружи раздалось возмущенное рычание, от которого земля задрожала. Бакуго только шикнул в ответ, и все тут же стихло. Изуку еще раз поерзал спиной по тускысу, но без толку — левым коленом Бакуго больно наступил на его бедро, вторую ногу же прижал чуть выше голеностопа. Изуку зажмурился. Хотел бы он просто провалиться сквозь землю, сквозь этот мягкий войлок, лежать на котором все равно было больно. Бакуго, почувствовав, что сопротивление прекратилось, медленно наклонился к шее Изуку, опаляя горячим дыханием. Короткие поцелуи, которыми он словно пробовал на вкус кожу, ощущались каленым железом. Бакуго был прав — лишний шум им был ни к чему. Не для того они столько времени делали вид, что все шло по плану. Но… Изуку все равно не был готов к такому плану. Сколько бы он не готовился морально, течка наложила свой отпечаток. И не было ничего страшнее, чем снова пережить ее, да еще и с очень логичными последствиями. Бакуго отпустил его. Одним движением развязал нехитрый узел, дернув пояс халата. Изуку вздрогнул, когда полы распахнулись, не оставляя между ними ничего лишнего. К горлу подкатил горький ком, и в уголках глаз скопились слезы. Изуку старался держаться, но мокрый вздох все равно вырвался из груди, когда Бакуго провел горячими пальцами по его торсу, и слезы против воли покатились по вискам. — Эй, — эта слабость не укрылась от него. — Прекрати. Ревешь словно женщина. Эти слова разбили Изуку. — Словно женщина? — голос дрожал, но все равно был полон злости и отчаяния. — А разве не так ты собирался меня использовать, когда принудил к браку? Думаешь, мне это нравится? Ненавижу тебя! И себя, знаешь, тоже ненавижу! Потому что я хуже, чем женщина! Как течная сука… Изуку не договорил. Бакуго отвесил ему звонкую пощечину, от которой загудело в голове и зрение на мгновение остановилось. — Хватит, — Изуку не смог ничего возразить. Но и слёз сдерживать больше не стал. Не было сил. — Слишком громко, Деку. Крепкие, пахнущие копотью и потом руки Бакуго ловко подхватили его под плечи и колени, и через мгновение Изуку уже оказался на постели. Пушистая перина ласково приняла его в свои объятия, и он позволил себе закрыть лицо руками. Он не хотел видеть, не хотел чувствовать. Может быть, стоило спровоцировать еще одну драку, чтобы у Бакуго был повод посильнее ударить его по голове, а потом сделать все, пока Изуку будет без чувств? В другой ситуации Изуку бы снисходительно посмеялся этой мысли. А теперь было совсем не смешно. Он слышал, как Бакуго заново разжигает потухший очаг, как шелестит полог, как по кошачьи тихо крадутся его шаги по тускысу. Изуку непроизвольно повернулся на бок, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Проклятая течка все сильнее вкрадывалась в его мышцы, делая их слабыми и податливыми. Низ живота неприятно тянуло, в горле пересохло. Пульсация между ягодицами усиливалась, и он мог чувствовать, как там становится все более и более влажно. Его начало тошнить — от происходящего, от проживаемого, от себя — такого неправильного и гадкого. — Деку, — Бакуго уселся рядом и бесцеремонно потряс его за плечо. — Пей. Вода, принесенная в хрустальном графине, в горло не лезла. Сев на постели, Изуку насильно заставил себя сделать несколько глотков, которые не принесли ему никакого успокоения. Ну, может, ком в горле немного отступил. Бакуго поймал его лицо, еще горящее слева от пощечины, в ладони. Изуку едва не отшатнулся. Он думал, что за это время он привык к поцелуям. Чаще всего они были короткими, иногда очень собственническими и демонстративными, но сейчас, когда Бакуго обстоятельно и долго вылизывал языком его рот, Изуку больше всего на свете хотел, чтобы это закончилось. Ему не нужно было этого сомнительного милосердия. Не было разницы, как грубо все произойдет — это все равно будет против его воли. И, наверное, чем быстрее, тем лучше. Чтобы уже не ждать. Но Бакуго не торопился. Его ладони, шершавые и острые на кромках загрубевшей кожи, царапали тело Изуку. Скользили по плечам, по груди и лопаткам, а Изуку только сильнее жмурился, стараясь сдержать рвущиеся изнутри рыдания. Когда поглаживания спустились к животу и пояснице, Изуку откинулся на постель, стискивая зубы. Это не могло быть приятно, но под кожей зажигались предательские искры поганого, низменного возбуждения. И они полыхали все ярче по мере того, как скупые ласки Бакуго очерчивали его тазобедренные косточки и крались вниз по бедрам. Когда же его пальцы требовательно прошлись по треугольнику жестких волос на лобке, Изуку не успел сдержать крик: его собственный член теперь явственно свидетельствовал о желании, которого разумом Изуку никак не испытывал. Мягкие, ничего не требующие поцелуи по внутренней части бедра уничтожили его полностью: тело сдалось, отказалось повиноваться его воле, полностью отдаваясь на милость Бакуго. Внутри словно разгорелся костер, он вспыхивал ярче с каждым ударом сердца, жаждал выхода. И ничего, кроме ненависти к себе, к собственной податливости не было в сердце Изуку. — Пожалуйста, не надо, — он сам не понял, как эти слова сорвались с его губ, когда грубая рука скользнула между его ягодиц. — Ахренеть, — удивленно протянул Бакуго на дэньмитском, поднимая ладонь на уровень глаз, с недоверием рассматривая натекшую смазку и растирая ее между пальцев. Изуку вспыхнул, а потом и вовсе чуть со стыда не умер, когда Бакуго, насмотревшись, поднес влажные пальцы к своему лицу и шумно вдохнул запах. Сейчас он был похож на собаку, которой мало было того, что чувствовал ее нос: он сидел, приоткрыв рот и громко втягивал воздух, словно стараясь распробовать его на вкус. Насытившись, Бакуго вернулся к Изуку поцелуем, теперь уже грубым и кусающим, отбирающим дыхание. И вдруг прервал его, уткнувшись лицом Изуку в шею. Некоторое время они лежали рядом: Изуку — боясь пошевелиться, Бакуго — нарочито ровно и глубоко дыша. А потом Бакуго набросил на Изуку одеяло и встал с постели, одной рукой подхватив графин и вливая в себя воду отрывистыми, крупными глотками. В дрожащем свете очага было видно, как вздыбились его штаны, подчеркивая возбуждение, чего никогда раньше не было. Изуку испуганно следил за каждым его движением. — Приведи себя в порядок, Деку. А потом ложись спать, — бросил Бакуго, протягивая ему графин, и Изуку понял, что соития сегодня не будет. — Почему? У тебя давно есть полное право, — спросил он с необъяснимой горечью. Это была казнь, которая все откладывалась и откладывалась, а сегодня его и вовсе словно выдернули из петли, уже затянувшейся на его горле. Не сказать, что Изуку хотелось скорее погибнуть, но никакой радости внезапная отсрочка ему не принесла. — Мы не будем этого делать, пока ты не будешь готов, — твердо произнес Бакуго, вытирая мокрые губы тыльной стороной ладони. — Но вечно я ждать не буду. Изуку опустил взгляд и кивнул. Следующие три дня он провел в шатре, сославшись на простуду и мучаясь возбуждением и течкой, из-за которой приходилось менять белье и простыни, а Бакуго показался лишь однажды, чтобы забрать карты, и даже не удостоил его взглядом. А потом разведка принесла вести, что лагерь алрийцев пришел в движение и теперь их передовые отряды были всего в трех днях пути от Вириенны.