The Right Sun

Ох, это был плохой день. Ужасный день, завершающий череду других плохих дней. Его руки тряслись от попыток удержаться и не расплакаться в своей комнате, потому что он знал, что если начнёт, то не сможет остановиться. Такие дни обычно наступали после целой вереницы плохих дней – таких, когда тебя тревожило абсолютно всё, о чём ты раньше даже не задумывался. Даже то, что случилось давным-давно, давало о себе знать. Джонни дрожал и легонько оттягивал прядь волос, выбившуюся из-под шапки, чтобы ощутить натяжение кожи на голове. Делал это он с определённой периодичностью, синхронизируясь со своим дыханием и ощущениями в лёгких, размеренно наполняющихся и опустошающихся. Всё это вместе с острым ощущением натяжения медленно успокаивало его и помогало прийти в себя. Джонни бросил взгляд в зеркало и увидел свои покрасневшие глаза и тёмные мешки под ними, ярко выделявшиеся на фоне его бледной, как бумага, кожи и впалых щёк. Он выглядел как привидение, как больной и покрытый старой пылью призрак, и Джонни задумался: неужели тот, кем он был полгода назад, и тот, кем он стал сейчас – действительно один и тот же человек? Когда всё это началось? Что вообще послужило толчком к этому эпизоду? Он никак не мог сообразить. Неужели всё пошло не так из-за той самой детской травмы? Или из-за чего-то другого? Джонни попытался возродить в голове образ своего психотерапевта, сидящего в его большом кресле, скрестив ноги, подле высокого окна с видом на залив. Того самого окна, где висели бумажные журавлики на жалюзи. Он бы сказал, что всему виной детская травма, и скорее всего – он был прав. Джонни переместился из своего кресла в кровать, на которой он почувствовал себя ещё более маленьким. Значит, отец лишает его финансовой поддержки. Ничего страшного – не то чтобы ему в принципе хотелось иметь дело с отцом после всего, что тот ему наговорил. И всего, что он сделал. И того, каким он был вообще (в голове у Джонни прозвучала мысль: “Возможно, отец такой, какой он есть, из-за его собственной травмы детства? Можно ли винить дедушку в этом?”). Но вопрос с оплатой обучения оставался нерешенным, как и с оплатой его проживания в общежитии и прочих необходимых трат – ну, знаете, на еду. И Джонни всё ещё был здесь, в колледже в Сан-Диего, изучая что-то, что должно было понравиться отцу – что заставило бы его снова полюбить Джонни после той аварии, но нет, очевидно, это не сработало. И что ему делать теперь? Стоило только успокоиться и вот – он вновь был готов расплакаться. Джонни тяжело вздохнул и сел в постели. Ему всегда нравилось то, что его кровать располагалась у стены с окном – это значило, что он мог проводить уйму времени, рассматривая двор снаружи и людей, проходящих мимо. Он любил смотреть на их походку, их одежду и думать о том, что эти вещи говорили о них. Все эти люди неизменно делали что-то удивительное и странное. С тех пор, как у Джонни вошло в привычку разглядывать всех и вся в это самое окно, он стал замечать всё больше, и множество прохожих вокруг награждало его наблюдательность возможностью примечать всё больше и больше невероятных деталей. Да, ему становилось легче лишь от одной мысли об этом. Всё наладится, он легко справится со своей тревогой. Он был не из тех, кто застревает в болоте своих переживаний, ведь он же Джонни Джостар и, так или иначе, всё в его жизни рано или поздно разрешалось само собой. Он снова вздохнул, выглядывая в окно, где разливался солнечный свет и прогуливались люди. Студенты шли на учёбу или, наоборот, возвращались с занятий. Да, что-то невероятное обязательно должно произойти, и тогда всё вернётся на круги своя. Джонни был в этом уверен. Не успел он закончить эту мысль, как телефон в кармане его джинсов энергично завибрировал. Вот уж точно что-то невероятное – кто вообще звонил вместо того, чтобы написать? Он терпеть не мог звонки. Обычно Джонни никогда не отвечал на них и лишь спустя час писал в ответ, чтобы узнать, что от него хотели. Иногда даже на следующий день – просто чтобы дать знать, что ему не стоит звонить ни при каких обстоятельствах, предварительно не согласовав подобное по переписке. Все ведь знают, что таков современный телефонный этикет. Тем не менее, он посмотрел на имя вызывающего – вдруг что-то важное. Может, его отец звонил, чтобы сказать, что он его любит. Джонни фыркнул: да уж, конечно. Но никакого имени на экране не отображалось, только номер. И, как обычно это бывает, когда тебе звонят с незнакомого номера, Джонни попытался вспомнить: возможно, это какая-то запланированная встреча? Или что-то насчёт колледжа, или он отправил резюме на работу и ему хотят сообщить ответ? В любой другой день Джонни скорее всего положил бы трубку, но не сегодня. Не тогда, когда в его голове сидела лишь одна мысль: “Что-то невероятное обязательно произойдёт, и всё обязательно образуется.” Не то чтобы он был суеверным или верил в какие-то высшие силы, ниспославшие ему этот звонок. Но всё же он нажал на зелёный кружок и молча поднёс телефон к уху, ожидая услышать предложение оформить микрозайм или ещё какое мошенничество с того конца.  “Это Джонни?” – произнёс незнакомый голос. Он звучал мягко и бодро. Джонни не узнал его. Или узнал? Ощущение, словно слышишь голос персонажа своих снов в реальной жизни. “Кто это?” – спросил он, нахмурившись и накручивая прядь волос на палец, как он обычно делал, разговаривая по телефону. “Это я!” – ответ прозвучал слишком уж радостно, по мнению Джонни. “Это Джайро, помнишь?” – сказал Джайро, которого Джонни не помнил, или помнил? Или… Погодите, всё было как в тумане, но этот акцент показался ему отдалённо знакомым. И впрямь кажется, будто вспоминаешь события своего сна. Только вот обычно ты просыпаешься от очень реалистичного сна и не можешь поверить, что это было не взаправду. А сейчас, наоборот, он был уверен, что это был лишь сон, но – сюрприз! – всё это произошло на самом деле. Некоторые образы возвращались к Джонни. Тяжёлое, теплое пальто. Дешёвый красный пластиковый стаканчик. Вспышка белого и золотого. “Ээээ”, – протянул Джонни, цепляясь за картинки, возникшие перед его глазами поверх тумана в его голове, и пытаясь собрать из них одно целое – безуспешно. “Серьёзно? Ты не помнишь меня?” “Я… Честно говоря, у меня сегодня был тяжёлый день. Так что да, тебе придётся освежить мою память, приятель”, – сказал Джонни. Он вспомнил длинные, нежные пальцы, ногти, покрытые ярко-зелёным лаком и ощущение большой и тёплой руки на своей спине. “Я тебе волосы держал на той вечеринке у Чада Брентли, piccolo”, – внезапно проявивший себя на итальянском слове акцент дал Джонни подсказку о том, что его собеседник – Джайро – вероятно, итальянец. Итальянец, вспышка белого и золотого, дешёвый красный пластиковый стакан…Чад Брентли? Что ж, это имя ни о чём ему не говорило, в отличие от упоминания вечеринки, так что это уже было хоть что-то. Значит, он провёл всю ночь в разговорах с этим итальянцем, который – ох… “Не говори мне, что ты помнишь тот унитаз, но не меня?”  – но Джонни действительно помнил лишь унитаз и не помнил его, во всяком случае, не мог вспомнить его окончательно. “Нет, нет”, – простонал Джонни, прижимая костяшки своих пальцев ко лбу, испытывая стыд. Это и все остальные события сегодняшнего дня вызывали у него головную боль. “Кажется, я вспомнил. Я тогда сильно напился, да? Джайро? Ты тот парень, который… Ты... ты отвёл меня домой, вроде?” В трубке прозвучала глухая усмешка, и Джонни подумалось, что Джайро наверняка сделал для него гораздо больше, чем просто довёл его до дома. Тяжёлое, теплое пальто. Он вспомнил резко возникшую в его голове в ту ночь мысль: одну из тех, что появляются лишь тогда, когда ты пьян – “Я в говно, но я запомню это” – что ему понравился запах и остаточное тепло, исходящие от этого пальто. “Ты помнишь наш уговор?” “Наш что?” Теперь недовольный стон раздался со стороны Джайро. “Я, конечно, понимаю, что, скорее всего, это было не всерьёз. Ты был реально в стельку, ‘ho preso una scimmia’, вот настолько вдрызг. И мы договорились, что, ну, если всё станет совсем плохо, то мы уедем куда-нибудь. В путешествие или ещё куда. Поменяем имена и станем фермерами где-нибудь в глуши, типа того.” Джонни вспомнил. В голове у него громко щёлкнуло, и весь пазл сошёлся воедино. Он вспомнил громкие удары басов на той вечеринке и то, какой недоступной для его передвижения была та общага. Он вспомнил те самые дешёвые красные пластиковые стаканы, и после этого – насколько плохо ему было. С чувством невероятной ясности, от которой по всему телу пробежали мурашки, он вспомнил и того парня, что с достоинством, насколько это было возможно в их нетрезвом состоянии, пронёс его по лестнице до уборной, которую они заняли, должно быть, на целую вечность – по крайней мере, так наверняка казалось всем остальным выпившим гостям, желающим её посетить. Уверенная рука на его спине, поглаживающая его круговыми движениями, мягко вытягивающая из него всё – как физическую, так и эмоциональную тошноту. У него были длинные волосы, не так ли? Джонни вспомнил, что подумал о том, как замечательно они выглядят, вынырнув головой из-под края туалета, чтобы хорошенько рассмотреть своего спасителя. Вспышка белого и золотого. О чём это? Ох. О, Боже. Это был тот самый парень с кастомными гриллзами! Он пообещал сбежать вместе с парнем, который носит кастомные гриллзы? “Ну”, – что-то в тоне Джайро изменилось. Он звучал уставшим. “Ты дал мне свой номер, чтобы я мог позвонить, когда захочу – ну, ты понимаешь. Уехать. И у меня не осталось другого выбора”. Джонни сидел тихо и слушал его. Его голос был таким успокаивающим, но в то же время волнующим. Желудок Джонни сворачивался в узел. “Я действительно не вижу никакого выхода из того дерьма, в котором оказался. Нужно бежать. И я знаю, что это –”, блять, только не говори – “невероятно, спрашивать о таком, ведь ты явно даже меня не помнишь, но если ты тогда говорил хоть чуточку серьёзно –”... “Да”, – ответил Джонни. Вот оно, подумал он, всё ещё рассматривая за окном мир, продолжающий своё движение без него. Что ему оставалось терять? “Я только что решил бросить колледж, на самом деле”, – сказал он, действительно решив это прямо сейчас. – “Так что у меня есть свободное время”.