The Right Sun

Их поход в Волмарт прошел по типичному сценарию похода за покупками с друзьями: они купили все нужные вещи, слишком долго рассматривали кучу ненужных вещей, и всё же набрали полную корзину штук, о необходимости которых и не догадывались, пока не увидели их на полках магазина. Именно поэтому они вышли оттуда с огромным пакетом еды, которую легко можно было приготовить в маленькой сковородке на походной газовой плитке Джайро, а также с пакетом зефирок, маленькими шампурами для кебабов, большой сумкой-холодильником, парой пакетов со льдом (для сумки-холодильника), бутилированной водой, пластиковым ведром с крышкой, походными кофемолкой и кофеваркой, зерновым кофе, прошедшим оценку качества Джайро, сахаром, маленьким фонарём и гирляндами на батарейках, с батарейками разных размеров, скотчем и подвеской в машину в форме зелёных пушистых игральных кубиков – стоило Джайро их заметить, он тут же заявил, что жить без них не сможет. Эти самые зелёные и пушистые игральные кости, прикреплённые к зеркалу заднего вида, комично подпрыгивали и раскачивались, каждый раз вызывая у Джайро сдавленное хихиканье, от звука которого Джонни всё сильнее и сильнее вжимался в своё сиденье. Его желудок жалобно заурчал при мысли об ужине, на который они бы приготовили еду для завтрака (что может быть лучше) – всё в той же сковородке. Уже после того, как они вышли из Волмарта, им в голову пришла мысль, что стоило бы взять какое-нибудь средство для мытья посуды, но ведь они уже ушли, а потому и рассудили, что решат эту проблему как-нибудь потом. Джонни очень устал, его веки отяжелели, и он чувствовал, как его тело расслабленно обмякло в комфортном сиденье Доджа. Это был длинный день; заходящее солнце озолотило края облаков как раз когда они выехали из Л. А. на дорогу, пытаясь найти тихое местечко, подходящее для остановки. Джонни не стал сопротивляться дрёме и закрыл глаза. В машине тихо работало радио, потому что Джайро решил, что его пять часов записанной на диски музыки заканчивались слишком уж быстро. Ведущие шоу обсуждали какую-то тему, до которой ни Джайро, ни Джонни не было дела, и это отлично подходило им обоим: одному фоновый шум не давал заскучать – Джайро продолжал уверенно вести машину, всё ещё держа руки на руле в позиции “десять и два”; другого же он мягко убаюкивал – Джонни уже почти задремал. “Блин, ещё ведь совсем рано”, – подумал он. Ему не хотелось открывать глаза, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени, но по его прикидкам должен был идти лишь седьмой час вечера. Он спустился ещё ниже по сиденью, ощущая, как всё напряжение покидает его тело. За тысячи километров от Кентукки, Сан-Диего и всё дальше от Лос-Анджелеса с каждой минутой. И всё ещё за многие-многие километры от Нью-Йорка. Должно быть, он уснул, подсчитывая расстояния, потому что когда Джонни открыл глаза в следующий раз, Додж уже стоял на обочине, а Джайро смотрел на него со странным выражением лица: его взгляд был тёплым, а губы приоткрыты. –  Я не хотел тебя будить, – мягко произнёс он. – Думаю, что это место нам отлично подойдёт. Джонни выпрямился и поправил свою шапку, сморгнув остатки сна. – Я и не спал, – слукавил он, от чего Джайро рассмеялся. Джонни нахмурился. Обочина, на которой они остановились, оказалась довольно широкой и простиралась вдоль тихой трёхполосной дороги посреди чистого поля – чёрт знает где, но где-то рядом с Л. А., наверное. “Неважно, где мы. Ужин – вот что важно”, – подумал Джонни. – Ага, да, выглядит неплохо. Я жрать хочу, умираю. Джайро пришлось немного повозиться с плиткой. Он разложил все необходимые ингредиенты рядом с собой, пока Джонни сидел, свесив ноги, на краю задней кабины Доджа и с интересом наблюдал за ним. Этой газовой плитке явно было сто лет в обед, но со своей задачей она справлялась – занявшийся огонь довольно неплохо прогревал сковородку, из-под дна которой иногда вырывались синие всполохи. Джонни слушал, как Джайро напевает себе под нос, раскладывая на сковороде сосиски, полоски бекона и разбивая туда яйца уверенным движением руки. “Чёрт, мы же не купили никаких приправ”, – осознал Джонни, наблюдая за тем, как Джайро открыл банку консервированной фасоли и выложил её между яйцами и сосисками. Мелодия, которую он напевал, была незнакома Джонни. Она звучала как что-то иностранное, из далёких-далёких краёв. – Как выглядит твой родной город? – спросил он, натягивая капюшон толстовки поверх своей шапки. – Неаполь? Он прекрасен. Оживлённый, жаркий, – Джонни смотрел, как Джайро переворачивает сосиски кончиками пальцев вместо щипцов, лежащих рядом с ним. – Родина пиццы. Настоящей пиццы. Там всю пиццу готовят строго по особым правилам. – П-правила для пиццы? – Sì, для неё используются особые дрожжи и мука, отборные томаты, моцарелла, морская соль и оливковое масло. Это самое важное в пицце. У нас там даже праздник есть – Фестиваль пиццы. Длится одиннадцать дней. Вы, американцы, полностью извратили её, – он обвиняюще указал пальцем на Джонни. – Но… Признаю, ваша “пицца” намного лучше помогает справиться с похмельем. Это всё из-за жира в ней. – А ещё что там интересного? – Ещё? Хмм, джелато. Вино. Музеи, Castel dell’Ovo – Замок Яйца, но это всё туристические развлечения. Мой родной город… Мой родной город – это маленькие уличные бары, где мы с друзьями пили вино в жаркие летние дни. Когда становилось прохладнее, я ездил верхом на лошадях своего дяди. Мы жили чуть в стороне от центра города, на полпути к пригородам, чтобы padre мог легко добираться до работы. Я рад, что вырос именно там. Там я постоянно встревал в какие-то истории. Джонни закрыл глаза. Все эти картины ярко вырисовывались у него в голове. Тёплый, золотой свет. Он с лёгкостью мог представить Джайро верхом на лошади, скачущим через поля; как ветер развевал его длинные волосы, пахнущие кокосом, как его охватывал трепет от быстрой езды – хорошо знакомое Джонни чувство. Он видел его, сидящего в маленьких летних кафешках – Джайро в своих ярких рубашках из тонкой ткани, круглые белые столики под зонтами, бокалы с красным вином, его невыносимый смех в кругу друзей, с которыми он общался на беглом итальянском. Рад, что вырос именно там. Мог бы Джонни стать счастливым, если бы он тоже рос там? Как бы всё сложилось, если бы они с Джайро поменялись местами? Его собственное детство было больше похоже на горящую помойку по сравнению с тем, что воображение рисовало ему о детстве в Неаполе. Оно и пахло соответствующе. Нет, погодите-ка, что-то действительно воняло горелым. Блять. – Джайро, еда подгорает! – Merda! Единственным, что спасло их завтрак на ужин от полного фиаско, оказался соус из банки с фасолью, у которого даже толком не было никакого вкуса. Сосиски с одного бока почернели, а подгоревший бекон хрустел на зубах. К счастью, хотя бы с яйцами ничего не случилось. На вкус вышло не так уж и плохо, но Джонни всё равно озвучил своё недовольство, на что Джайро в ответ закатил глаза. – Ну извините, ваше высочество, что наш завтрак-ужин не соответствует вашим стандартам. Я же предупреждал, что всё будет по-жесткачу, – сказал Джайро с ртом, набитым безвкусными яйцами с фасолью. – Да, но я рассчитывал, что “по-жесткачу” будет включать в себя хотя бы соль, перец и соус барбекю. Они сидели рядом друг с другом, свесив ноги с бокового края задней кабины Доджа и молча поглощая свой ужин. Вокруг смеркалось, хотя до настоящей темноты ещё оставалась пара часов. Джонни вновь почувствовал запах шампуня Джайро, когда тот провёл пальцами по волосам, после чего стянул со своего запястья зелёную резинку-скранчи и собрал их в небрежный пучок. Как Джонни умудрился проглядеть эту скранчи – загадка, но сейчас он уже ничему не удивлялся, так что его это не озаботило. Ему всегда казалось, что они выглядят мягче и удобнее обычных резинок для волос. Джайро откинулся назад и лёг спиной на пол фургона, чтобы достать рукой до холодильника. Джонни наблюдал за тем, как изящно он растянулся, зажал между пальцами две бутылки пива и сел обратно одним ловким движением. Вместо открывашки Джайро воспользовался боковой дверцей фургона, находившейся слева от него – и ведь даже почти не пролил, за исключением небольшого количества пены, потекшей сквозь его пальцы. Он что, из тех, кто может открыть бутылку пива чем угодно? Хотя Джонни совсем не удивился тому, что Джайро владеет таким навыком. Тот протянул ему открытую бутылку и тут же прижал её обратно к себе, нахмурив брови. – Постой, а сколько тебе лет-то? – спросил он с опаской. – Девятнадцать, – не дрогнув ни одним мускулом, ответил Джонни. Они встретились, когда Джонни кошмарно напился; на вечеринке, полной других выпивших ребят и вряд ли все они были совершеннолетними. Он об этом даже и не подумал, впрочем, очевидно Джайро тоже не взял в расчёт тот факт, что по закону Джонни ещё не может пить. Джайро нахмурился сильнее, уголки его губ опустились вниз. Ему не очень-то шёл такой серьёзный вид, и Джонни буквально мог видеть, как в его голове раскачиваются чаши весов, пока он пытается принять решение. В конце концов он всё же протянул Джонни бутылку пива, которую тот с радостью принял и сразу же отпил из неё. Оно оказалось гадким на вкус, но вообще-то всё пиво довольно гадкое. Джонни никогда не думал, что кто-то пьёт его ради удовольствия. Ну, разве что те, кому за сорок, наверное. Джайро открыл вторую бутылку тем же методом – с помощью дверцы, и сделал большой глоток. – В Италии пить можно с шестнадцати, – наконец произнёс он. – Никогда не понимал, почему здесь можно только с двадцати одного. Так странно. Джонни ждал. Он чувствовал, что вот-вот услышит этот вопрос, явно возникший в голове Джайро. “Ты такой молодой! Почему девяднацатилетка напивается в дерьмище на тусе у каких-то незнакомцев?” Ох чёрт, а Джонни ведь и не приходило в голову, что Джайро может быть старше него, пока тот не купил им пиво в магазине. – А тебе сколько лет? – спросил он, в глубине души надеясь, что Джайро не окажется супер старым, потому что тогда всё это выглядело бы крайне странно. Типа: “Да, я сбежал с незнакомцем – он пригласил меня в свой фургон, и ему, кстати, лет тридцать.” – Мне двадцать два, – ответил Джайро. – Я закончил учёбу в этом году. Если можно так выразиться, – он махнул рукой в воздухе, пытаясь найти нужные слова, чтоб завершить мысль, и глубоко вздохнул. – Всё сложно. Джонни лишь кивнул и снова сделал глоток пива, сохраняя молчание. Он понимал, что значит “всё сложно”. Так что он не станет задавать лишних вопросов. Не потому, что ему не хочется знать, нет – ему очень даже хотелось, но лишь из чистого любопытства, ведь ему и своих проблем хватало. А потому что он чувствовал, что Джайро ещё не готов. “Ничего страшного”, – подумал Джонни. Наверняка рядом с ним Джайро чувствовал себя так же из-за всего того багажа, что Джонни тащил за собой. Не в буквальном смысле – из вещей у него всего лишь одна сумка с собой. Для его эмоционального багажа им понадобился бы фургон в разы больше, чем нынешний. Джонни задумался над тем, что ему стоило написать е-мэйл своему психотерапевту и предупредить его, что в ближайшее время на сеансы он ходить не будет. – А ты где вырос? – спросил Джайро, прерывая воцарившееся молчание. Джонни внезапно осознал, что, пока он сам наслаждался тишиной, Джайро, кажется, чувствовал себя некомфортно в ней. Ему всегда нужно было болтать хоть о чём-нибудь. Джонни почти пожалел, что задал ему тот же вопрос ранее, потому что его мысли вновь устремились в Кентукки, хотя он совсем этого не желал. – Я не хочу об этом говорить, – быстро ответил он и вновь отпил пива. “Хватит с меня мыслей о земле Кентукки сегодня”, – пронеслось у него в голове. “Если я подумаю об этом ещё хоть секунду, меня стошнит.” – Но ты хотя бы скажешь, где это? – в ответ Джонни нахмурился и сделал ещё один большой глоток из бутылки. Очертания всего вокруг стали расплывчатыми, а его голова начала казаться лёгкой. Джонни забыл, когда он пил в последний раз. Наверное, на той самой вечеринке, где они встретились с Джайро впервые. – Дэнвилл, Кентукки, – неохотно выдавил из себя он. Его голос неожиданно для самого Джонни прозвучал агрессивно, что удивило его, потому что его родной город вызывал у него отнюдь не гнев. Он вызывал те самые чувства, которые накрывали Джонни весь сегодняшний день – ощущение тяжёлого груза одиночества и вины, давящего на всё его тело. Он будто чувствовал рёв некоего монстра, отдающийся в пустоте его души, оглушающий и наполняющий голову мыслями обо всех несчастьях. Его сердце находилось в крепкой хватке когтей этого монстра, отчего всё в груди болезненно сжималось. Он вновь и вновь шептал ему одни и те же слова, воспроизводя их до боли знакомым голосом: “Бог забрал не того сына.” – Круто, – ответил Джайро, спрыгивая с края фургона, выпрямляясь во весь рост перед Джонни и наклоняясь из стороны в сторону, чтобы размяться. – Никогда про него раньше не слышал. Давай зефирки пожарим? И вот так просто монстр, скребущий ему душу, заворчал и затих, уползая обратно туда, откуда пришёл. – Да, давай, – произнёс Джонни, часто моргая, чтобы скрыть выступившие на глазах слёзы. – Пиздец как я хочу жареных зефирок. Довольно быстро Джонни понял, что жарить маршмеллоу над небольшим огнём газовой горелки – это совсем не то, что жарить их на настоящем костре. Они сидели на земле, медленно потягивая пиво, болтая друг с другом и зажаривая зефирки, если тебя зовут Джонни, или сжигая их нахрен, если тебя зовут Джайро. В какой-то момент он сдался и позволил Джонни помочь ему и пожарить его маршмеллоу за него. Риск замарать их единственную походную плитку расплавленным зефиром был слишком велик. Это химозное дерьмо никогда бы не отмылось просто так, и Джонни уж точно не собирался отдраивать его. Джонни наблюдал за тем, как небо постепенно становилось всё темнее и темнее, а затем в один миг превратилось в полностью чёрное. Ночь была безоблачной, так что они могли наблюдать множество ярко сияющих звёзд, хоть никто из них и ничего толком не знал о созвездиях. Джонни сидел на земле и думал, что, возможно, это звёзды на самом деле смотрят на него, а Джайро указывал ему на звезду, которая, по его мнению, являлась Полярной. Наверное, Джайро просто-напросто выбрал самую яркую из всех и решил, что он прав, но у Джонни не осталось сил спорить, да и ему было всё равно, так что он заявил, что готов отправиться спать. Он ждал снаружи, пока Джайро наводил порядок внутри Доджа и готовил “постель” ко сну – трудно назвать постелью один спальный мешок, три подушки и два одеяла, одно из которых оказалось довольно тонким. “Боже, я уже скучаю по своей кровати”, – подумал он, согревая замёрзшие кончики пальцев над огнём газовой плитки. День вышел адски длинным, а теперь ему ещё и придётся спать на жёстком полу фургона с дылдой-итальянцем, который наверняка ещё и храпит – Джонни был готов поспорить на это на деньги. Он задался вопросом, удастся ли ему вообще поспать хоть немного. Джонни подполз поближе к боковой двери фургона, чтобы заглянуть внутрь кабины. Внутри неё Джайро стоял на четвереньках, отвернувшись лицом в другую сторону, так что Джонни пришлось постараться, чтобы оторвать свой взгляд от его задницы и заметить, что всё это время тот расклеивал гирлянду по стенам кабины. Теперь она выглядела как спальня четырнадцатилетней девочки, и Джонни бы возмутился этому факту, если бы не был слегка захмелевшим, отчего ему начало казаться, что звёздочки на гирляндах и вправду очень похожи на те звёзды в ночном небе, на которые они только что смотрели. Джайро развернулся и удивлённо посмотрел на Джонни, заглядывающего внутрь. Он извинился за “постель”, указывая рукой в сторону расстёгнутого спального мешка (который должен был служить им матрасом), трёх подушек (две из которых выглядели так, словно видали лучшие времена) и разбросанных одеял. – Я думал, что у меня было несколько спальных мешков, – застенчиво произнёс он, быстро расстёгивая пуговицы своей рубашки длинными пальцами с зелёными ногтями.  – Ну, у меня вообще ни одного нет, так что… – Джонни заворожённо следил за тем, как Джайро снимает рубашку, пока не осознал, что Джайро снимает рубашку. – Ты что делаешь? – завопил он, отворачиваясь в другую сторону. Его лицо загорелось от смущения, и Джонни натянул свою шапку настолько глубоко, насколько мог. – А что мне, по-твоему, в обычной одежде спать? – прикрикнул Джайро в ответ. – Это ж неудобно, – пробурчал он. Джонни, сам того не желая, боковым зрением всё же увидел, как тот стягивает её с себя. Затем он присел и покопался в своей сумке, после чего вытащил из неё широкую, растянутую футболку. – Ньо-хо, только не говори, что стесняешься, малыш Джонни? – он запихнул злополучную рубашку обратно в сумку. Джонни закатил глаза. Он не собирался позволять Джайро насмехаться над ним за желание сохранить немного личного пространства, хотя… О каком личном пространстве могла идти речь, когда они вдвоём собирались жить в фургоне? Он повернулся в его сторону, широко открыв глаза, будто бы пытаясь сказать: “Нет, засранец, а тебе бы больше понравилось, если б я пялился, да?”. Но Джайро остался не впечатлён, скорее всего, потому что он в этот момент как раз просовывал голову в ворот футболки, которую вытащил из своей сумки. Джонни же повернулся как раз вовремя, чтобы мельком заметить крупную татуировку на левой стороне его груди. Она была видна лишь секунду, и он не успел толком рассмотреть её в слабом свете гирлянд. “Не думал, что у него могут быть татуировки, – подумал Джонни, – ну и ладно”. Джайро принялся стягивать свои джинсы отточенными и умелыми движениями, которые, Джонни был уверен, можно натренировать лишь годами ношения настолько узких штанов. Ему очень хотелось отвернуться и не смотреть, но он бы скорее умер, чем поддался насмешкам Джайро. Так что пришлось сидеть и наблюдать за тем, как Джайро оголяет свои ужасно-волосатые-и-намного-более-крепкие-чем-Джонни-казалось-ноги, пока тот не предстал перед ним со своей ухмылкой деревенского дурачка, каким он и казался в своих боксерах и поношенной футболке на пару размеров больше. – Твоя очередь, – сказал он, протягивая Джонни руку, чтобы помочь ему забраться в фургон. – Отъебись, – Джонни шлёпнул его по руке, подтягиваясь внутрь самостоятельно так, как обычно вылезал из бассейна, держась за его край. Без воды, конечно, подниматься было тяжелее, но ему вполне хватало сил в верхней части тела. Джайро присвистнул и отошёл с дороги, вылезая из кабины на улицу. – Позови как закончишь, piccolo. Джонни вздохнул и полез в свою сумку за пижамой, размышляя о том, какой бесконечной пыткой станет его совместное проживание с Джайро. А ведь так и будет проходить всё их путешествие – эта мысль впервые пришла ему в голову, пока он вылезал из своих джинсов. Придётся жить вместе с Джайро в этой крохотной кабине. Он даже не знал его фамилию. Его что, и правда звали “Джайро”? Это какое-то итальянское слово? Не похоже на настоящее имя. Ну и придурок. Нужно написать кому-нибудь и сообщить, где искать его тело, если (или когда?) в этой сумасшедшей поездке что-то пойдёт не так и его всё же убьют. Джонни вытащил телефон из переднего кармана своей толстовки. Ему на ум пришёл лишь один человек, которому было хоть каплю не всё равно, на телефон которого он и отправил сообщение: “я бросил колледж. щас уехал в путешествие от одного побережья к другому на фургоне с каким-то итальянцем (по своему собственному желанию – меня НЕ похитили). не волнуйся за меня.” Он натянул свою старую голубую пижамную кофту и такие же голубые, но с белыми звёздами, пижамные штаны (самые удобные штаны в его жизни, между прочим) и зевнул, откладывая телефон в сторону вместе с остальной одеждой. – Можешь заходить, – крикнул он Джайро. Тот быстро вынырнул из-за боковой двери, держа в руках плитку и весь остальной скарб, который они оставили снаружи. – Милая пижамка, – он рассмеялся. – Завали, – ответил Джонни, залезая внутрь спального мешка. Он молил бога, чтобы Джайро не перетягивал на себя одеяло по ночам, потому он замёрз, устал и был максимально не настроен на пререкания. Ему захотелось отправить ещё одно сообщение: “умоляю забери меня отсюда вот мои координаты”, – но он не стал. Джайро забрался внутрь и толкнул боковую дверь, закрывая фургон на ночь нажатием кнопки на ключе. Джонни проследил взглядом за тем, как он улёгся рядом и схватил оба одеяла, передавая более плотное Джонни. Затем он передал ему подушку – ту, что выглядела приличнее всего из тех трёх. – Спасибо, – укутываясь в одеяло, сказал Джонни и устроился поудобнее на подушке. От неё тоже пахло Джайро, но этот запах не был ему неприятен. В нём он ощущал остаточные нотки парфюма, так хорошо запомнившегося ему из-за плотного, тяжёлого пальто, которым Джайро укрывал его в ночь их первой встречи. Но Джонни было неприятно осознание того, насколько этот запах ему понравился. Тем временем Джайро также укладывался с ним по соседству. До него только сейчас дошло, насколько близко друг к другу они будут находиться по ночам. Между ними точно не больше метра. – Ты шапку забыл снять, – сказал Джайро, укрываясь одеялом и поворачиваясь на бок, чтобы посмотреть на Джонни. Его волосы всё ещё были собраны в пучок. – Ага, я её и не снимаю, – ответил Джонни. – Что… Вообще никогда? – Да, никогда-никогда. – Ну ладно, – Джайро тепло улыбнулся, закрывая глаза. – Не моё дело. Казалось, он хотел сказать что-то ещё, но что бы это ни было – он промолчал. Взглядом Джонни на секунду задержался на его ресницах, удивляясь тому, насколько густыми и длинными они выглядели. Он увидел, как Джайро переворачивается на другой бок и тянется к выключателю на гирляндах. – Доброй ночи, Джонни, – мягко сказал он. – Ночи, Джайро. Когда Джонни наконец заснул, ему приснились лошади. Одна, тёмная, постоянно фыркала и била копытом землю в нетерпении, а другая, в серых яблоках, мерно шла враскачку – должно быть, из-за возраста. Они обе скакали сквозь поля где-то рядом с Неаполем – не то чтобы Джонни знал, как тот выглядит, но во сне он точно был уверен, что это именно он. Лошади гнались друг за другом и покусывали друг друга за шеи, выражая таким образом свою симпатию. Они всё скакали и скакали, их копыта стучали так громко, что Джонни казалось, будто он чувствует силу и вибрацию от их ударов через землю. Они бежали до самой кромки леса – листва на деревьях начала желтеть и опавшие с ветвей листья закружились в потоках воздуха, поднявшихся следом за промчавшимися мимо лошадьми. Джонни почувствовал запах земли и понял, что они доскакали до самого Дэнвилла, что в Кентукки. Лошади мчались до той самой картинг-трассы неподалёку от фамильного дома Джостаров, где начали огибать её вдоль всех знакомых ему изгибов дороги до тех пор, пока их путь не превратился в спираль, вьющуюся и закручивающуюся. Под копытами начала образовываться их собственная дорога. Она уходила в бесконечность и Джонни, в качестве молчаливого наблюдателя, мог лишь наслаждаться тем, как её красота отпечатывалась на земле под лошадьми, разбрасывающими комья почвы Кентукки во все стороны. И в этот раз ему не было страшно, грустно или тошно. А лошади всё кружились и кружились, погружаясь в свою спираль всё глубже и глубже, пока она не стала настолько маленькой, что Джонни уже не видел лошадей, и всё, что от них осталось – огромная спираль на земле Кентукки – земле Джостаров. Он резко проснулся, будто кто-то нажал на выключатель. “Окей, Джонни, пора вставать”, – решила Вселенная. Ему даже не хотелось зевнуть, потянуться или протереть глаза – настолько быстро его сознание вернулось к нему. Однако у него всё же ушла секунда или две на то, чтоб осознать, что его тёплая и плотная подушка на самом деле оказалась рукой Джайро, а сам Джонни прижимался носом не к одеялу с подогревом, а к груди Джайро. И что приятный вес его тёплой руки на спине Джонни не был… Ну, он не знал, чем он не был, потому что на его спине расположилась именно ладонь Джайро, а Джонни оказался прижат к нему так крепко, что мог почувствовать сердцебиение Джайро так же явно, как своё собственное. Он разжал пальцы, в которых, по-видимому, сжимал футболку Джайро во время сна, и осторожно перекинул руку Джайро через себя, как можно быстрее отползая от него в сторонку. Его сердце билось как бешеное, а брови сошлись на переносице в напускном гневе, но ни о чём не ведающий Джайро просто перевернулся на другой бок и захрапел. Наутро, когда Джонни, наконец, вновь открыл глаза, Джайро варил кофе. Они почти не говорили друг с другом, пока тот не закончил, и Джонни с любопытством наблюдал за его ритуалом “приготовления кофе по-итальянски” – кажется, именно это он пробурчал в ответ на вопрос Джонни. Не спрашивая, Джайро налил ему чашку кофе, который на вид казался таким же чёрным и густым, как дёготь, куда пришлось добавить почти столько же сахара, сколько в нём было молотого кофе, чтобы Джонни хоть как-то смог его выпить. Но он оказался действительно вкусным, так что Джонни даже попросил вторую кружку, удивляясь тому, как вся его усталость куда-то исчезла, сменившись приливом энергии. Да, кофе был вкусным, горячим и похожим на оптимизм в жидкой форме, потому что, несмотря на то, насколько невероятным казалось происходящее, Джонни подумал, что всё будет в порядке. Он хорошо выспался, если не считать того неловкого ночного пробуждения, но он решил, что совсем скоро забудет об этом. Сегодня они направлялись к Гранд-Каньону, который он видел давно, ещё будучи ребёнком, на одной из школьных экскурсий, но практически ничего не помнил. Джайро, допив свою чашку кофе, в шутку предложил налить немного в двигатель, чтобы фургону стало полегче работать, что Джонни строго запретил ему делать, однако едва заметная улыбка всё же появилась на его лице, несмотря на все его попытки её скрыть.