The Right Sun

Путь от Денвера до Чикаго, следующего крупного города по плану, предстоял неблизкий, около пятнадцати часов на машине. На протяжении этих пятнадцати часов они не собирались останавливаться – Небраска растянулась огромной пустошью вокруг шоссе, по которому они ехали, и Джонни, вооружившись Гуглом, так и не смог найти ничего интересного по дороге, за исключением Омахи, прямо на границе с Айовой. Так что план был следующий: в первый день ехать восемь часов, заночевать в Омахе и поискать приличное место, где можно поужинать, на следующий день – проехать немного вглубь Айовы и найти кемпинг, чтобы остаться там до следующего дня. Во время одного из их разговоров Джонни пообещал Джайро устроить настоящее барбекю в стиле Кентукки, и тот напомнил об этом сегодня, сказав, что момент очень подходящий, так как им всё равно нужно заехать в магазин и пополнить запас льда и пива для холодильника, а также набить опустевший “ящик со вкусняшками” (бардачок). Он съел всё, что в нём было, на ужин в тот вечер, когда Джонни “жестоко оставил его одного спать в фургоне”. Джонни закатил глаза. На третий день они бы уже выдвинулись в сторону Чикаго. А после этого… Ну, после этого оставался лишь последний рывок до Нью-Йорка, который угрожающе маячил всё ближе и ближе на горизонте. Обсудив планы за чашкой кофе в постели в их номере мотеля, Джонни почувствовал себя счастливым от того, что снова лежал на приличной кровати – ему было удобно и тепло. Джайро ничего не сказал насчёт “массажа головы” (того, как Джонни потянул его за волосы вчера вечером), и Джонни тоже не стал это упоминать, хотя стоило ему лишь закрыть глаза, и он вновь видел тот выразительный взгляд Джайро, с которым тот посмотрел на него и сказал: “Можем как-нибудь повторить”. – Ты в порядке, piccolo? Джонни посмотрел на Джайро, сидящего в изножье кровати и одевающегося. Тот рылся в своей сумке в поисках рубашки, пока Джонни любовался видом, попивая кофе. Забавно, как быстро привыкаешь к виду чьего-то тела, когда каждый день проводишь с этим человеком всё своё время. Ему стало почти смешно при мысли о том, что в первый раз, когда он увидел Джайро без рубашки, он отвернулся, а во второй его стошнило. Джайро был высоким и долговязым; Джонни не догадывался раньше, что у парней могут быть настолько длинные ноги, как у него. Он был относительно худощавым (“По сравнению со мной, во всяком случае”, – подумал Джонни), хотя его плечи и бёдра выглядели крепкими и мощными. Джонни тихо вздохнул, позволяя своему взгляду задержаться на нём подольше. На всей его груди завивались светлые волосы, но вот уходящая под резинку боксеров дорожка волос внизу живота была немного темнее. Джонни провёл по ней глазами и… – Ау-у-у? Так увлечённо засматриваешься, что даже не слышишь меня, м? Джонни подавился своим кофе, ему пришлось приподнять кружку и выплюнуть его остатки туда, чтобы не задохнуться. – Я не засматривался, – пробубнил он. – Я просто… Просто диссоциировался в твою сторону. – М-м, ага, я тебе не верю, – нараспев произнёс Джайро и – он что, ухмылялся ему? “Твою мать”, – подумал Джонни, явно пойманный на подглядывании. Он буквально чувствовал, как увеличивается эго Джайро. – Можно у тебя одолжить на сегодня рубашку с американским флагом, которую я покупал? Хочу её надеть. Джонни кивнул, хотя мысль о том, что Джайро будет носить его одежду, вновь заставила бабочек усиленно трепетать у него в животе. Он проследил за тем, как Джайро выудил из его сумки ту самую рубашку и быстро накинул её на себя, застегнув лишь несколько нижних пуговиц. Для него она оказалась несколько большеватой, свободно болтаясь на его стройной комплекции, и Джонни впервые осознал, насколько разные у них тела и насколько сильно ему нравился этот факт. – Ну-ка вставай, лежебока. Одевайся, – сказал Джайро, просовывая в шлёвки своих джинсов ремень – тот самый, с пряжкой, про которую Джонни хотелось забыть. Он недовольно застонал. – Ладно, встаю, встаю, – он взялся за спинку своего инвалидного кресла, ждущего его у края кровати. – О, забыл сказать. Я купил тебе кое-что вчера. Посмотри в бумажном пакете на столе. Джонни переместился на кресло и перенёс свои ноги, не сводя глаз с Джайро, подбежавшего к столу в предвкушении. Как ребёнок перед Рождеством – он с восхищением ожидал возможности получить подарок. Под его взором он вытащил из пакетика тот самый стикер на бампер, который Джонни купил в Денверском зоопарке вчера; его сердце растаяло от улыбки, что расцвела на лице Джайро. Джайро развернул стикер и показал его Джонни, будто тот не сам его выбрал. Он был ярко-жёлтым, с надписью “ОСТОРОЖНО: МЕДВЕДИ” и чёрным силуэтом медведя рядом с ней. – Я в восторге! Он будет так хорошо смотреться рядом со стикером из Гранд-Каньона, – щебетал Джайро. Спасибо, piccolo. Джонни кивнул. – Я знал, что тебе понравится. Пожалуйста, сладкий.  Они отправились в путь в десять утра – позже, чем изначально планировали, но Джонни захотел лично осмотреть Додж перед тем, как выехать, а Джайро решил навести порядок в задней кабине фургона (что ей, честно говоря, совсем не помешало бы). Но было здорово наконец-то уехать из Денвера, хоть он и оказался совсем неплох. Джонни не мог сдерживать улыбку, сидя на пассажирском сиденье и выглядывая в окно на проносящийся за ним мир и его обитателей, ничего не знающих ни о нём, ни о Джайро, ни о них двоих. Потому что всё вновь изменилось. Он усвоил урок. И Джонни обнаружил, что, даже сконцентрировавшись, он едва мог слышать ворчание того монстра вины, что последние три года скрывался у него в животе, свернувшись клубком. Джонни Джостар, ты ещё никогда не был так близок к нулю. Он уже давненько не вспоминал о Кентукки. Мысли о Нике никуда не делись, но он будто снова чувствовал его присутствие, как раньше – доброе и любящее. И всепрощающее. Джонни счастливо вздохнул и устроился поудобнее, наслаждаясь открывающимся перед ним видом дороги. Джайро, не теряя времени, открыл окно со своей стороны. Джонни проследил за ним, решил: “Да пошло оно всё” и тоже опустил стекло. Ворвавшийся в кабину ветер обдувал их лица, и Джайро улыбнулся Джонни настолько широко, что тот чуть было не поморщился от вида его огромного рта и золотых гриллзов. – Можешь использовать свой причиндал, я разрешаю, – объявил Джайро, расслабленно расположившись на своём сиденье, положив одну руку на открытое окно, а вторую – на руль. Рубашка с американским флагом была ожидаемо глубоко расстёгнута, и обе её половины трепетали от ветра, словно листья на деревьях. Джонни заметил дразняще промелькнувший сосок и тут же вернул свой взгляд обратно на дорогу впереди. – Мой причиндал? Джайро помахал в воздухе свободной рукой, выглядя немного растерянным. – Твой причиндал для радио. Как он там называется… – жестом он изобразил фехтовальщика, совершающего укол, и Джонни понял, что он имел в виду AUX-кабель и пытался показать, как тот вставляется в радио панель, но выглядело это совсем иначе. Выглядело так, будто Джайро показывал кое-что другое. Или, блять, о чём он вообще думал сегодня? Чёрт, он что, превратился в какого-то извращенца? – Твою штучку, Джонни? Тот причиндал для радио? Такой проводочек. Джонни покачал головой, притворяясь, что не понимает о чём говорит Джайро. – Ну тот – ох, porca puttana, Джонни, включай свою музыку. – А-а, – с сарказмом ответил Джонни, ухмыляясь, точно Чеширский кот. – Ты имеешь в виду мой AUX-провод. Я понял, Джайро, – он вытащил кабель из кармана и воткнул его в телефон. – Cazzo, – пробурчал Джайро, но всё же Джонни уловил нежную улыбку на его губах. – Ты знаешь Queen? – спросил Джонни, пытаясь отвлечься от своих последних мыслей до того, как начнёт проигрывать их по кругу в голове и думать о том, что же всё это значило. Он пролистывал медиатеку в телефоне, пытаясь подобрать идеальную песню. Ему нужно произвести хорошее впечатление, так как он был уверен, что Джайро может аннулировать его права на радио так же быстро, как и даровал их. – Кто не знает Queen, глупышка? – Ну, этой песни не было на твоих дисках. Думаю, тебе она понравится, – сказал он, нажимая на кнопку и включая “Good Old-Fashioned Lover Boy”. Кто ему показал её? Диего? Джайро едва слышно напевал, пытаясь попадать в мелодию, отстукивая по рулю ритм песни пальцами. Джонни почувствовал, что не может сдержать улыбки, наблюдая за ним и слушая песню; вскоре он и сам начал тихо подпевать строчкам “ooh, love, ooh, lover boy”, надеясь, что Джайро не услышит его из-за громкости музыки. К концу песни Джайро тоже присоединился и стал немного неуверенно подпевать словам “hey boy”. – А ты любую песню можешь включить? – Да, могу, – ответил Джонни, пролистывая список в поисках следующей песни, которая помогла бы ему завоевать расположение Джайро. – А что? Хочешь заказать какую-то? – Хочу “Tusk”. Хочу такую, чтоб мы вдвоём могли подпевать. Джонни ощутил, что краснеет от смущения. Хотя… Ну и что? Допустим, Джайро услышал, как он поёт, подумаешь. “Пошло оно всё” – вновь пронеслось у него в голове. Если вы начинаете с начала, то пусть уж Джайро узнает, что тебе медведь на ухо наступил, малыш Джонни. Джонни включил её и проследил за тем, как Джайро выкручивает громкость, качая головой в такт. Джонни ощущал, как играющая в кабине музыка вырывается наружу сквозь открытые окна, оставляя за ними долгий, громкий след. Джайро, конечно же, знал все слова, но Джонни уже ожидал этого. Он слышал её столько раз на всех дисках Джайро с первого по третий, что и сам выучил текст по крайней мере припевов – этого должно хватить. Оба они повернулись к друг другу на припеве, вместе громко скандируя: “Don’t say that you love me!” Джайро развернулся обратно на дорогу и откинул голову назад, протягивая “ааа-ИИИ”, после чего снова встретился с Джонни в середине на строчке “Just tell me that you want me!”. После этого “ааа-иии” досталось Джонни. – Real savage like, – простонал Джайро куда сексуальнее, чем было в оригинале, чем застал Джонни врасплох. Вместе они с протянули знаменитое “ugghn” с бескрайней уверенностью, версия Джонни вызвала у Джайро неконтролируемый приступ смеха, из-за чего он пропустил последние строки “Tusk”, и Джонни пришлось заканчивать песню одному. Они продолжили путь, переключая песни, подпевая во весь в голос, пусть и не так уж хорошо, скандируя хиты классики рока, слова которых оба знали наизусть, мчась по широкому шоссе и оставляя за собой шлейф из музыки и смеха. И, Боже, это же так здорово, правда, Джайро? Как здорово быть здесь, в этом старом фургоне, с тобой; здорово быть живым, свободным, затерянным где-то в Небраске и чувствуя себя как дома одновременно. На полпути Джайро сделал остановку и выбрался из машины, чтобы размять ноги, пока Джонни наблюдал из фургона за его приседаниями и выпадами – настолько глубокими, что, казалось, он вот-вот порвёт свои узкие джинсы. – Чёрт, – громко пропыхтел Джайро, пока Джонни смотрел за тем, как тот наклоняется, непреднамеренно (или намеренно?) предоставляя ему отличный вид на свою задницу. Джонни подавил желание тоже сказать “чёрт” вслух, но позволил себе тихо подумать об этом. Может, он действительно становится извращенцем. Но ведь никакого вреда не будет, если он всего лишь посмотрит, верно? – Я почти не чувствую ног, – ворчал Джайро, растягивая спину наклонами из стороны в сторону, от чего его позвонки громко захрустели, возвращаясь на место. Джонни увидел, как от этого звука Джайро поморщился. – Да, я тоже ног почти не чувствую, – быстро отреагировал Джонни с ехидной улыбкой, которая растянулась ещё шире при виде Джайро, в панике открывшего рот от осознания того, что он только что сказал. Джонни засмеялся. – Я шучу! Не переживай, Джайро. Как твоя спина? Звучит как светящаяся палочка на ебучем рэйве. Несимметричная улыбка Джайро как обычно сверкнула золотом, и Джонни ощутил, что тает при виде мужчины перед ним. Он выглядел так отталкивающе, но в то же время невероятно, несправедливо привлекательным. – Ага, так себе, – ответил Джайро, – Устала от всего этого вождения. Ей нужен массаж. Слушай, раз уж ты будешь поднимать меня как штангу, чтобы поддерживать форму, может, тогда ты смог бы размять мои забитые мышцы в качестве благодарности? – Без проблем. Мне как-то говорили, что у меня лёгкая рука, – сказал Джонни, уже тихо предвкушая возможность сделать Джайро массаж. Смотреть – это, конечно, здорово, но потрогать… Было бы приятно… Наверное? Снова почувствовать прикосновения к коже и телу. Он уже так давно этого не делал. Чёрт, его сердце опять стучало слишком быстро. Щёки Джайро покраснели, к ним будто прилил жар. Он посмотрел на Джонни, затем вновь отвёл глаза, и Джонни оставалось лишь гадать, о чём же он думал в этот момент. Ты представляешь, как я трогаю тебя, Джайро? Так же, как и я представляю, что трогаю тебя, или ты всего лишь думаешь о том массаже, про который спрашивал? Джайро прочистил горло. – Пора отправляться в дорогу, – сказал он, закончив с разминкой и забираясь обратно в фургон. От Джонни не ускользнуло то, как ловко он сменил тему. Он ничего не ответил на утверждение Джонни о том, что у него лёгкая рука. Значило ли это, что он ему поверил? Или наоборот? Вот дерьмо. “Я просто хочу его поцеловать. Я хочу к нему прикоснуться”, – думал Джонни. “Надо же, каким озабоченным я стал за одну ночь”. Они вновь оказались в пути. Джонни сидел и смотрел в окно, мечтая о том, как целует Джайро. Целует его с этой отвратительной зелёной помадой на его губах, целует его без неё, целует его с языком, покусывая его нижнюю губу. Но Джайро сказал, что он даже не целуется после первого свидания. Им придётся сходить на три ебучих свидания перед тем, как он сможет его поцеловать. “Значит,” – подумал Джонни, наблюдая за несущимися за окном пейзажами Небраски, – “Мне стоит поторопиться и сказать ему, что он мне нравится, побыстрее. Чтобы я мог начать звать его на эти свидания”. Вечером, в начале седьмого, они прибыли в Омаху. На улице всё ещё стояла духота, поэтому покидать фургон с работающим кондиционером казалось чем-то невообразимым. И всё же Джонни с помощью Джайро перебрался с сиденья в своё кресло и тяжело вздохнул, ощущая давление жаркого воздуха вокруг. Они добрались до ресторанчика, который Джонни нашёл в интернете по пути сюда. Он обстоятельно объяснял Джайро, что Омаха знаменита своими сэндвичами “Рубен” – он пробовал такой однажды. Они охуенно хороши. Ржаной хлеб, ростбиф, квашеная капуста, соус “Тысяча островов” и швейцарский сыр, который плавится при жарке сэндвича на гриле. Горячий и сочный. Джайро сосредоточенно кивнул, и Джонни мог поклясться, что видел, как тот гулко сглотнул при одной лишь мысли о нём. – Сэндвич с ростбифом, – произнёс он. Джонни кивнул. – Сэндвич с ростбифом. И что за сэндвич это был. Других посетителей в ресторане почти не оказалось, так что им довольно быстро принесли тарелки с двумя огромными сэндвичами; Джонни смотрел на гору хлеба, мяса и гарнира из картошки фри перед собой хищными глазами, испытывая столь знакомый ему жуткий голод. В конце концов, такие мышцы, как у него, не выросли бы на маленьких порциях. Он поднял взгляд от тарелки и увидел Джайро, качающего головой в неверии; его две толстые косы, заплетённые им вчера вечером, забавно заколыхались. – Что такое? – спросил Джонни, закидывая пару ломтиков фри в рот и тут же закатывая глаза от удовольствия. Чёрт возьми, эти люди знают, как правильно готовить картошку. – Я ни за что не смогу это доесть. Четыре года здесь живу и до сих пор недооцениваю размеры порций. Джонни сделал глоток колы из своего стакана. – Да ну, это фигня. Ты ещё не видел, сколько всего мы с Ником съедали на кентуккийском барбекю после гонок в NASCAR, – он осторожно взял половинку своего сэндвича, лишь немного скривившись от количества жира, стекающего с него. – Я доем то, что ты не осилишь. Джайро прыснул. – Не сомневаюсь, piccolo. Они приступили к еде, быстро поглощая сэндвичи в комфортной тишине. Джонни осмотрелся, отметив приятный интерьер ресторана, панели из тёмного дерева на стенах, диванчики с красной обивкой и бар, настолько забитый разноцветными бутылками с алкоголем, что никакие из тех домашних вечеринок, которые Джонни доводилось посетить, не шли с ним ни в какое сравнение. Кажется, они были самыми молодыми посетителями сегодня вечером – кроме них ещё парочка компаний из более взрослых людей занимала другие столы – они ели, пили и смеялись. Джонни размышлял, планировали ли они этот ужин заранее и всю неделю ждали его? Или же спонтанно решили сходить куда-то просто потому, что могли? В этом заключалась особенность их путешествия. Всё одновременно было и запланированным, и спонтанным. Они просто проезжали мимо. Нигде не задерживаясь подолгу. Они и не могли, на самом-то деле – теперь Джонни понимал, почему. Джайро ограничен во времени. Над его головой довлели заявления на поступление в юридический. Такими темпами он пропустит все крайние сроки. Джонни проглотил свой кусок и взглянул на Джайро, наблюдая за тем, как тот откусывает слишком много и пытается прожевать. Дурной, прекрасный, простой и сложный, восхитительный мистер Джайро Цеппели. Вся эта поездка, внезапно осознал Джонни, сидя в ресторанчике и сжимая в руках сэндвич с солониной, не что иное, как отпевание, которое он устроил для самого себя перед своими же похоронами. – А что за история с сэндвичем? – спросил Джонни, желая поскорее отвлечься от мысли про отпевания и похороны, чувствуя, как его внутренности сковывает столь знакомый ему страх. – Откуда ты знаешь Хот Пантс? Джайро проглотил остатки сэндвича во рту и нахмурился. – Я, эм, нашёл его… – Их. – Их сэндвич. И я поделился им с тобой, помнишь? Но тебя стошнило им обратно. Такой замечательный сэндвич, а ты его даже не переварил. Джонни тщательно прожевал мясо, испытывая жутковатое чувство от того, что это звучало так знакомо и так незнакомо одновременно. – Кажется, я помню что-то такое, – пробормотал он с набитым ртом. – Ага, ну, твой друг оказался не в восторге от того, что я нашёл сэндвич, который они потеряли, понимаешь? Пытались развязать со мной драку. Естественно, они бы проиграли. Брови Джонни поползли наверх, пока он смотрел на Джайро – высокого и худого, пытающегося съесть сэндвич, который был толще, чем его предплечье. Он вспомнил Хот Пантс, то, как они выкладывались в тренажёрном зале вместе с ним и как часто они ходили на тренировки по кикбоксингу. У Хот Пантс не было такой мышечной массы, как у Джонни, но они бы точно надрали задницу Джайро в драке, даже если бы тот был вооружён. Джайро явно из тех, кто пришёл бы с ножом на рукопашный бой, с прискорбием подумал Джонни. И, чёрт возьми, Хот Пантс бы и его самого уделали в драке. – Что ты вообще помнишь с той ночи? – М-м-м, я помню твоё пальто, – и то, как оно пахло, но этого он решил не говорить. – И я смутно помню, как ты отвёл меня домой. Было холодно. Я помню, ты прошептал что-то мне на ухо, но я не помню, что. Рука Джайро, которой он подносил картошку фри к своему рту, немного опустилась. – Реально помнишь? – Ага. Я всю голову сломал, пытаясь вспомнить, что же ты сказал. Он помнил ледяной ночной воздух, ощущение губ Джайро, почти касающихся его уха, то, как смеялся над чем-то, не веря услышанному, но сами слова Джайро… Вместо воспоминания одна лишь пустота. Будто его и не существовало. Джонни снова отпил колы, наслаждаясь звуком звенящих о стеклянный стакан кубиков льда. Под его взором Джайро откинулся на спинку сиденья. – Ну, это секрет, – сказал он. – Я не буду снова рассказывать его просто так. Я обменяю его на один из твоих секретов. Джонни задумчиво замычал, набив рот говядиной, хлебом и квашеной капустой. У него в запасе ещё есть несколько секретов, которые он мог бы обменять, это точно. Он мог бы рассказать ему про – ох, нет. Ха-ха, ага, ну уж нет. Об этом он не станет рассказывать. Это может отпугнуть Джайро ещё до того, как он признается ему в своих чувствах. – Я подумаю над этим. Они ели и болтали, наблюдая за тем, как небо снаружи окрашивается в багряные и розовые оттенки. Джайро ожидаемо не осилил содержимое своей тарелки, и Джонни, как и обещал, доел остатки и тут же пожалел об этом, жалобно хныча и поглаживая свой живот, который теперь болел. Джайро пожурил его за то, что тот объелся, как свинья, и оплатил их счёт. Мысль о том, что Джайро затеял это путешествие через всю Америку в качестве проводов для самого себя, была невыносимо грустной. Джонни посмотрел на его лицо, когда они возвращались в фургон из магазина, где набрали пива и пакетов со льдом. В лучах закатного солнца он прекрасно выглядел, подумалось Джонни. Хоть у него и нет творческой жилки, всё же он видел, как хорошо Джайро подходила палитра из красных, оранжевых и золотых оттенков. Он почти светился, и мысль о том, что скоро это сияние может покинуть его, была… Нет, стоп, Джонни. Мы всё ещё далеко от Нью-Йорка, пока что. Ещё рано рисовать Джайро в траурных красках. “Разбив лагерь” на ночь на пустой парковке, они сидели и наблюдали за солнцем, закатывающимся за горизонт, и за постепенно проступающими на небе звёздами, мерцающими в сиреневых сумерках. Они пили пиво, и Джайро учил Джонни кое-каким фразам на итальянском, которые тот вряд ли бы вспомнил наутро; самым основам – “Меня зовут Джонни”, “Мне девятнадцать лет” и ещё парочке матерных слов для начала. – Знаешь, – произнёс Джайро после некоторой паузы; Джонни предположил, что ему, очевидно, наскучило обучать языку кого-то с таким грубым, несовместимым с итальянским акцентом. Джонни повернул голову, чтобы смотреть, как двигаются его губы во время разговора. – Иногда, когда мне кажется, что я сбился с пути, или когда я чувствую, что произошло что-то важное, мне нравится наблюдать за восходом солнца. Он снова выглядел глубоко несчастным, устремляя взгляд куда-то далеко отсюда, и Джонни понял, что он думал о своей родине и о том, какой ужас у них обоих вызывает Нью-Йорк. Страшная мысль о присутствии на своих же похоронах. – Он напоминает мне, что, когда солнце заходит, точно такое же солнце восходит утром. Всё идёт по кругу. Никто не заставляет солнце садиться и вставать – оно делает это само по себе. Джонни заметил несколько ворон, слетевших с веток дерева и приземлившихся возле каких-то мешков дальнем углу парковки в поисках еды или ещё чего-нибудь интересного. – Что-то кончается, что-то начинается, да? – предположил Джонни, чувствуя на душе особенную меланхолию, свойственную золотому часу. – М-м, да, всё верно. Ну и – только не смейся, иначе получишь – иногда… Иногда для меня важно убедиться, что утром взойдёт правильное солнце. Потому что порою всё может перемениться за одну ночь. Вот так, – он щёлкнул пальцами, акцентируя свою мысль. – Ты просыпаешься и понимаешь, что всё уже совсем не так, как было, когда ты ложился спать, иногда даже без особой причины. Но правильное солнце всегда восходит вновь, поэтому что-то всё равно остаётся неизменным. И это всегда будет правильное солнце, потому что оно не совершает ошибок в своих огромных масштабах. Но порою я чувствую, что должен проверить сам, чтобы быть уверенным. Я должен проверить, что всё продолжает идти своим чередом, к лучшему или к худшему. Наверное, это напоминает мне, что всё это вправду происходит? – на мгновение он затих, неподвижно рассматривая звездное небо. – Эх, это трудно объяснить. Понимаешь, о чём я? Джонни кивнул, придвигаясь поближе к Джайро – открыв боковую дверь фургона, они вдвоём сидели, свесив ноги из кабины своего маленького металлического дома. Он положил ладонь на колено Джайро, потому что это показалось ему подходящим жестом. И слегка сжал его. Ник был с ним в одну ночь, а на следующий день его не стало. Диего был здесь в один день, а на следующую ночь исчез. – Как думаешь, ты бы заметил, если б солнце оказалось неправильным? Если однажды взойдёт неправильное солнце, ты увидишь разницу? – Ох, Джонни, мне хочется, блять, надеяться, что я бы, чёрт возьми, заметил. Уже двадцать два года на него смотрю. – Ну, я понимаю, что ты имеешь в виду. Солнце продолжит спокойно вставать и заходить каждый день, хоть наши жизни и будут беспрерывно меняться. Всё это взаправду. И оно будет продолжать свой путь даже после того, как нас не станет. Это немного успокаивает, на самом-то деле. – М-хм-м. Пока однажды оно не уничтожит всю Землю. Деревья, океаны, людей, сэндвичи с ростбифом и всё остальное. И так завершится ещё один огромный цикл. Но всё будет так, как должно быть, потому что солнце правит каждым аспектом жизни. И смерти тоже, полагаю. Подходящий ли сейчас момент, чтобы заговорить об этом? Джонни, можешь ли ты сказать ему сейчас? Пока он выглядит таким тоскующим и грустным, возможно, он был бы счастлив услышать, как много значит для тебя? А что случится, если ты сейчас подашься в его сторону и поцелуешь его – хотя бы в щёку? Джонни, можешь ли ты произнести речь на его отпевании и проводить его так, как он того заслуживает? Ох, Джонни, соберись и скажи уже хоть что-нибудь. – Джайро, – начал было Джонни, чувствуя, как тесно сжимается его грудная клетка. Рукой он потянулся к ладони Джайро, которой тот опирался на пол фургона, чтобы взять её в свою. Джайро повернулся в его сторону, в его глазах ярко сияли краски заката и печаль, сокрытая под ними. – Да, Джонни? – Ты очень… Джайро, ты словно солнце для меня – такая же цикличная, заходящая и встающая, но всегда прекрасная константа. Ты светишься и сияешь, освещая тёмные уголки моей души, в которые я прежде боялся заглядывать. Ты согреваешь меня, и с каждым днём я всё сильнее ощущаю, что в моём сердце прорастают семена надежды на лучшую жизнь, которую действительно хочется прожить – они тянутся к твоему свету. И я уже сам не знаю, что говорю, к чему все эти дерьмовые метафоры; наверное, я просто не могу подобрать правильных слов, чтобы описать то, что я чувствую рядом с тобой. Я звучу, как девчонка-подросток, влюбившаяся впервые, хотя, кажется, именно так всё и есть? Я просто счастлив, Джайро. Впервые за долгие годы, рядом с тобой я по-настоящему счастлив. Я счастлив быть здесь. Наверное, я даже тебя л– – Я очень?.. – спросил Джайро, Джонни моргнул и вернулся обратно в своё тело оттуда, куда только что унёсся своими мыслями. Бровь Джайро вопросительно изогнулась, тот ждал, пока он что-нибудь скажет. Блять. – Эм, я хотел сказать, что… Эм… – как ты можешь описать это, Джонни? То, что теперь тебе на самом деле хочется вставать по утрам и встречать новый день. То, что теперь ты действительно хочешь ложиться спать, не боясь увидеть ночью кошмары. Скажи что-нибудь, что угодно – он ждёт тебя, вообще-то! – Ты важен для меня, – внезапно выпалил он. – Тогда, на Мохаве Пойнт. Ты сказал, что мы можем быть важны в небольшом масштабе. Так вот, даже когда Солнце поглотит Землю и всё исчезнет вместе со смертью Вселенной, ты… Ты всё ещё будешь важен. Для меня. Мысленно Джонни отругал себя за то, что умолчал правду. Всё, что тебе нужно было сказать – это “Ты мне очень нравишься”, тупица! Ёбаный придурок! Идиот! Вот бы Солнце уничтожило Землю прямо сейчас. Джайро рассмеялся своим невыносимым странным смехом, и Джонни почувствовал, что краснеет. Чёрт возьми, почему это так трудно? Так вот каково пытаться быть честными с теми, кто тебе по-настоящему нравится? – Ну ты и чудила. Ты тоже важен для меня, дурачок. Думал, ты и так уже это заметил, – Джонни ощутил, как Джайро сжал его ладонь, и непроизвольно нахмурился. Уф, это просто невозможно. Никогда в жизни у него не было проблем с подобными вещами, но, когда дело касалось этого долговязого, придурковатого, длинноволосого итальянца с кубической бородой, он не мог – просто не мог выдавить из себя подходящих слов. Ему нужен новый план, в этот раз надёжный. Нужно найти подходящий момент, когда все звёзды на небе сойдутся, может, на фоне будут запускать фейерверки или играть фанфары, или, ох, не знаю. Когда произойдёт что-то особенное. Может быть, тогда станет проще? Нужно ли ему совершить какой-то особый, грандиозный жест, чтобы передать всю глубину переживаемых им чувств? Той же ночью, готовясь ко сну, Джонни лежал на надувном матрасе в задней кабине фургона и размышлял об этом. Что ещё он мог сказать, помимо “Ты мне очень нравишься”? Он не мог начать со слова на букву “Л”. Блин, если все его мысли так запутаны и сентиментальны, то, возможно, будет лучше максимально всё упростить? Свести их к самой основной сути. Какой тогда момент будет подходящим? Когда он сильнее всего испытывал чувство на букву “Л” к Джайро? Он попытался вспомнить. И подумал о том, как Джайро будит его с кофе по утрам. О пении в фургоне. Об их шутках и совместном поедании сэндвичей с ростбифом. О том, как Джайро укладывает свои волосы и расстёгивает пуговицы на своих рубашках и блузках. Как акцент Джайро выделяется сильнее каждый раз, когда тот называет его “крошкой”, как он каждый раз держит его за руку, успокаивая, и Джонни осознал, тихо, осторожно и в один миг, что больше всего испытывал к нему слово на букву “Л” в эти маленькие, уютные моменты. Те, когда он просто смотрел на него и чувствовал внутри тепло. Моменты, когда эта мысль сама появлялась в его голове без дополнительных усилий. Так что он просто скажет об этом вслух в следующий раз, когда подумает об этом – как только представится возможность. Это будет тихое, любящее и честное признание. Не будет никаких грандиозных жестов, фанфар, фейерверков, конфетти и празднований. И тогда же Джонни, преисполненный тёмной решимости, лёжа в постели и крепко сжимая в кулаке одеяло, укрывающее его, решил, что после этого отпевания не будет никаких похорон.