Без единого слова

прямиком в туманные заросли камыша...

      Их свёл нелепый случай. Если бы не необходимость общения с Морфеем по «долгу» службы, Джон никогда бы даже и не узнал Хоба, не обмолвился ни словом и не пил бы до бессознательного состояния с ним по вторникам раз десять в полгода. Божество знакомит их случайно, хотя дама взяла организацию встречи в свои хрупкие руки.       Так получилось, что «святая» троица столкнулась лоб в лоб в одно из рандеву Морфея с Бессмертным. Они условились встречаться хотя бы немного чаще: одному было что рассказать, а другому не хватало общения со старым другом [и всё ещё присутствовала вина за его исчезновение, нарушение собственного слова]. Джоанна тогда находилась в дурном расположении духа - церковь не жалует отпрысков Дьявола в своих аппартаментах, а они что-то зачастили и совсем обнаглели. Даже Рик-Вик стала разводить руками: скоро Джоанне потребуется какая-никакая, но помощь со стороны. Последний "обряд" прошел из рук вон плохо: экзорцист не могла сосредоточиться на извивающимся, привязанном к алтарю теле, плюющимся, орущим, хохочущим над её бессилием. Ведьму мучали кошмары, это сказывалось на работе, и демон, овладевший мальчонкой, служкой при священнике, прекрасно этим пользовался. Константин была истощена и физически, и морально, она просто хотела нажраться. А будто из ниоткуда появившийся зализанный мужик, по-дружески хлопнувший ее по плечу со словами «Снова гонитесь за бессмертием, моя дорогая?» и мрачной тенью нависающий сзади Морфей, сломали последнюю цепь, удерживающую рвущееся наружу константиновское бешенство. Тогда, кажется, она впервые чуть не убила кого-то обычным карандашом. Но это совсем другая история.       "— Да ладно, Джонни, если не будет весело, то хотя бы познавательно. Давай, поехали!"— именно это тараторил Гэдлинг, мягко придерживая Джоанну за талию по пути к транспорту. Они договорились: Хоб довозит ее до клубняка, ждёт в машине и по первому же писку о помощи хватает подружку и вжимает педаль в пол. Он со своей задачей справился на удивление быстро: после вчерашнего телефонного разговора, после того как проржался, обменялся с раскрасневшимся от гнева Джоном [благо, Хоб этого не видел, но предствалял отчетливо] стандартными колкостями, и выслушал то, что требовалось. Константин верно предугадал: Хобс, не желающий более терять из виду и памяти товарища, согласился помочь, убедив, что с начальством в университете, в котором преподает, как-нибудь договорится. Отыскал по своим "каналам" то ли продавца, то ли "блошинника" редкими ценностями и артефактами, разузнал, что у них как раз будет встреча на окраине города. Конечно пришлось назвать того, кто явится за товаром — за «просто так» никогда бы и не пустили. Кто, где, как — вопросы последние, которые его волновали в тот момент: есть шанс поскорее исправить плачевную ситуацию.       «Приехали» — как то монотонно, смиренно подытожил внутренний голос, пока Джо разглядывала дешевую, обитую железом обшивку двери нужного заведения. Вывеска осталась мерцать ядовитым неоном над головой — зачем знать название места, куда возвращаться более не планируешь. Это, конечно, не забегаловка Папаши. Схожесть одна: внутри итак, и эдак будут ожидать нелюди, выползшие из самых потайнных, мрачных человеческих фантазий. К слову, нужно было бы заглянуть к Миднайту и криво, но извиниться. За всё. И потом, может быть, дать себя сожрать.       Вместо того, чтобы светить небритой рожей, которую знает последняя канализационная тварь грязных лондонских переулков, он принимает решение пойти на «дело» в образе слабого пола, надеть самое короткое черное платье [чего требует дресс-код в подобных заведениях], подкрасить губы красной помадой [той самой, что пару лет назад «одолжила» у Рэйчел, да так и не успела вернуть], да надеть крестик. Как атрибут, вряд ли понадобиться, да и лишняя защита всё-таки не помешает.       Джоанна — громоотвод, морок, наведенный лишь из благих намерений сохранить ту шаткую, мирную атмосферу среди тех, кто пачкает руки черной магией. Ей нравится собственными руками вершить правосудие над Исчадием Ада, выбирать, кого отправлять на «ту» сторону а кому давать второй шанс — теперь только ее дело. Столько сил было вложено, чтобы сломать тот крепкий стержень веры, ощутить дозволенные границы. Научиться проникаться другими, познать любовь — стать той, кем всегда мечтала быть, той, которая была скрыта в собственной тени; Джонатан — проводник, бесчестный, жалкий, справедливый. Все, что несет угрозу — должно быть отправлено в пекло без разбору. Только бы не трогало людей. Только бы не добралось до него.       Заходит она без лишних происшествий. Громкая музыка, запах дыма, аромат травки, где-то вонь блевотины, доносящаяся со стороны уборных, да толпа танцующих, сплетающихся тел. Сегодня действительно какая-то знаменательная вечеринка. Увиливает от чужих прикосновений, взглядом ищет хоть кого-то, кто был бы в состоянии ей объяснить, как совершить обмен, о котором была договоренность. И находит. В середине зала налетает на человека, рассеянно осматривающегося вокруг. — Прошу прощения. Не ушиблись? — Она извиняется поверхностно, хочет продолжить путь но её мягко останавливают, перехватив за руку. — Всё в порядке, — Незнакомый мужчина, внешне приятный: аристократические очертания лица, почтительная улыбка во все тридцать два - харизматичный торгаш, способный за бесценок раздобыть самую дорогую вещь, да ещё и с бонусами. Джо прекрасно знает такую породу. И обходит стороной. — Насколько я понимаю, вы тут впервые? По приглашению? — Ему известно, что «с улицы» сюда не так-то просто попасть. Вынюхивает, узнает, кто перед ним: жертва или такой же, как и он сам, хищник. — Мой коллега, Роберт Гэдлинг, назначил встречу с неким Рашером вчерашним вечером. — Джоанна пристально смотрит оппоненту в глаза, чуть переводит взгляд на чужую руку, мысленно переламывая каждый палец с особым наслаждением, — Если вы им не являетесь, прошу меня отпустить во избежания дальнейших проблем. — Вот как. — Собеседник оказался смышлёным, просьбу выполнил. — Тогда, можете звать меня Эмиль. Меня предупреждали, что напарница Робби очень…— Заминается, осматривает обтянутую дорогой, открытой одеждой фигуру новой знакомой, — Яркая, видная леди. — На сокращении имени друга у Джоанны обнаруживается недавно излеченный нервный тик, но самообладание - залог успеха, и она сдержанно, вежливо кивает. — Тогда прошу пройти со мной. — И он ловко ускользает к барной стойке, поманив ведьму за собой. — Хозяйка, плесни-ка выпить! — Эмиль щелкает пальцами, и сотрудница бара, увлеченная беседой с темнокожим «хиппи», не смотря, наливает виски в заранее подставленные фужеры. Рашер с каким-то гортанным звуком подвигает к себе и своей спутнице бокалы, — Прежде, чем перейдем к самой вкусной части нашей встречи: очень почтен, что столь известная в особых кругах, — Он подмигнул, витиевато загнул в воздухе кавычки, а после приблизился, чтобы не касаться плечом с присевшими рядом другими посетителями, — дама почтила нас своим присутствием. Для меня, как ценителя редкостей, это большая честь и неожиданность не только общаться, но и договариваться о сделке, подумать только, с самой Джоанной Константин! «Отлизывай мне больше, красноречивое хуйло» — экзорцист подавила отвращение глупой улыбкой, захлопала ресницами. Ее разрывало желание поскорее ударить по рукам с прилизанным «коллекционером» и убраться восвояси. Но планы пришлось отложить. — Джоанна, — Задумчиво раздалось рядом. Имя произнесли так, будто смаковали каждую букву, предвкушая последующую сладость. Показалось, что все, как по команде, повернули голову в ее сторону. Как стая голодных крыс, унюхавшие кусок мяса. Названная кривится, словно от горького, случайного грейпфрута в коктейле. Только в бокале сорок миллиграммов виски и ни единого фрукта, — Так еще и Константин. — Бармен наконец поворачивается к ней в профиль, и ведьма мечтает упорхнуть куда-нибудь подальше. Желательно на этом самом стуле, на котором сидит, и желательно в окно: как Барон Мюнхгаузен готова была долететь хоть до Биг-Бена, хоть до османской крепости верхом на атрибуте мебели. Та, что разливала всем охотным до пьянства "живительную" влагу, чуть ли не перегибается через стойку и демонстрируя изуродованную левую часть лица. На первой секунде Константин отшатывается назад, но, видя звериный, насмешливый оскал черепа, с силой подавляет дрожь. И до нее, наконец, доходит вся бедственность положения. — Бля-я-я-ять. — Не сдерживается, цедит ругательства сквозь плотно стиснутые зубы, сжимает переносицу двумя пальцами, про себя считает до десяти. Вся ее напущенная расслабленность, а заодно и маскировка, рвется по швам. Косится на именной логотип, украшающий кружки. «Lux»—гласят красивые, золотистые каллиграфические буквы. Джоанна подавила нервный смешок, подаваясь вперед, навстречу старой знакомой. Уже бежать и блеять напуганной паршивой овцой поздно. Как же долго они не виделись, и практически ничего не изменилось. «Чтоб у тебя там все чесалось, Гэдс, еп твою мать, не дай Боже, упаси Сатана, если знал, куда меня отправлял. Чтоб ты мои, сука, мысли слышал и знал, как я тебя сейчас ненавижу». — Оу...— Рашер как-то ссутулился, напрягся. То ли почуял, что запахло жаренным, то ли расстроился из-за того, что была разрушенная радужная атмосфера гостеприимства, — Вы уже знакомы? — Он облизывается, смотрит на двух девушек, находящейся в такой близости, что вот-вот соприкоснуться губами. Сглатывает, нервно поправляет галстук, — Девочки, вы пока болтайте, а я, леди Джоанна, пойду за нашим товаром и мы обсудим условия. — Поспешно поднялся и исчез среди веселящихся танцоров. — Надеюсь, когда вернется, меня трогать не будет. — Константин фыркает. Не нужно много ума, чтобы понять, куда пошел извращённый до мозга своего члена неженатый мужик, когда увидел интимную сцену. — Как будто ты удивлена, — Демон вновь выпрямляется, в глазах больше нет того горящего, низменного вызова — осталась блеклая заинтересованность и скука. Дьяволица спокойна, словно охотник, загнавший давно выслеживаемую жертву в угол. — Он всего лишь человек. — Как и я. — Клацает зубами экзорцист в сторону беса, улавливая прозрачный намек в свою сторону и отхлебывает из своего стакана снова. Раз бесплатно — зачем ограничиваться? — Да плевать, Константин. Тебе стало скучно и ты решила здесь появиться спустя столько лет и порезвиться? В твои-то годы. — Иди в жопу, Мейзикен. Я просто возьму то, что нужно, и уйду. — Джо, кажется, краем уха слышит, как подлетает в воздух монетка и внутри мгновенно холодеет. Вот этого сейчас точно не хватало. Еще два «лица» и можно созывать собрание «друзей», садиться за стол и обсуждать все прошедшие события. — Я не долго глаза мозолить буду. К слову, раз ты здесь: он уже в курсе о моем присутствии? — Пока что нет. — Ну и пошёл нахуй. — Джоанна нарочно повышает голос, заведомо выставляет перед огрызнувшийся было Мейз средний палец. Но та вдруг хитро щурит глаза, проводит по настоящей, целой стороне носа. — Во-первых: не пошёл, а пошла; во-вторых: на мой или на твой? — Бармен сноровиста подливает еще, ждет ответа. следит за реакцией. Джоанна выгибает одну бровь, отворачивается. Первую часть фразы она вообще не восприняла как нужно, а вторая только вызвала желание закатить глаза. — Знаешь, я бы рассмеялась над шуткой, если бы она не была старше нас двоих вместе взятых. — А я не шутила. — Она повела подбородком куда-то в сторону, умолкла, словно ожидая реакции. Ведьма повторяет ее движение, но натыкается на чересчур удовлетворенную, расслабленную морду Эмиля. Подрочил, видимо, всё-таки. — Я вижу, что вы не скучали, и это действительно здорово! — Он видимо либо обдолбался и не соображает, либо правда привык, что нет-нет да кто-нибудь здесь кого-нибудь изредка убивает, — Мне кажется, что, к моему величайшему сожалению, вам не очень приятно здесь находится. Понимаю, понимаю, поэтому, напоследок, прежде чем я торжественно вручу вам артефакт, а вы отдадите манускрипт, приглашаю вас на торжественный танец. Константин, не раздумывая, соглашается. Нужно было как можно быстрее заканчивать этот цирк. Конечно, древнюю, словно дерьмо мамонта рукопись, Джон отдаст — фамильная драгоценность какого-то вельможи, почившего сотню лет назад, уже покоилась на дне сумки коллекционера. Теперь осталось незаметно стащить заветный мешочек, висящий на черном, толстом поясе. Рашер сам ошибся, дал слабину — вор из Джоанны отменный. А вот конспиратор не очень. — Джонни. — Какой-то встревоженный, непонятный оклик от Мейзикен. Интересно. Джоанна цокает языком, оборачивается: демоница проводит указательным пальцем по тонкой вене, когтем распарывая кожу, делая надрез в столь знакомом жесте. — Осторожнее. — Константин прижимает правую руку к левой груди и исчезает вслед за Рашером. Ее предупредили, а она не восприняла это в тотальный «сюрьёз». Так и не зажившие шрамы на запястьях начинают зудеть, гореть.       Стянуть сраный песок, сослаться на плохое самочувствие и свалить от распустившего свои ручонки Эмиля — простое дело. Только вот всю дорогу до туалета ее сопровождали липкие, жаждущие взгляды. Ее желали, хотели обладать, взять силой. Джо рычит, мчится к обшарпанным кабинкам как к оазису посреди пустыни: в горле неистовый сушняк. Даже не закрывается на хлипкую защелку, просто падает перед толчком и прижимается к холодному мрамору лбом. Ей не хочется ни тепла, ни ласки, ни близости. Так как избавиться от ненужных эмоций, страсти, давно утраченных порывов просто сдаться? — По-старинке: два пальца в рот, как можно глубже, и все само пройдет. — Напутствующий, завораживающий, такой ценный и исчерпывающий ответ. Голос, раздавшийся за спиной не пугает, он узнаваем, и так, блять, ожидаем. Константин не успевает нормально открыть свою пасть: ее действительно выворачивает наизнанку, организм сам избавляется от выпитого пойла, наспех сжеванного фастфуда и какой-то зелени. Не нужно гадать на кофейной гуще: она знает, кто пришел на своеобразную выручку. Они давно научились чувствовать друг друга: аромат костров, на которых сжигали колдуний и пьянящий дымок ладана она услышит, даже если потеряет обоняние; зловоние крови, вкус коньяка и опиумного никотина навсегда въелся в егокожу. Они так давно хотят избавиться друг от друга и каждый раз обламывают остатки зубов о железобетонную твердолобость. — Меня не покидает чувство дежавю, — Джо тяжело дышит, сплевывает вязкую слюну, — Всегда застаешь меня в самых неудобных позах, в которых очень трудно харкнуть тебе в рожу. — Ей хочется повернуться, узреть, какова же обладательница столь томного, жестокого тембра. — Люци. — Грызутся. Не здороваются. Они переросли обычные рукопожатия и объятия уже очень, очень давно. — И мне каждый раз нравится, что я вижу, Константин. Скажи, тебя наняли упрятать в пекло суккубов, раз ты решил вырядиться в блядушный наряд? Купил у героиновой проститутки по пути сюда? — Почти угадал. Взял у твоей сестрицы. — Не кривляйся, а? Кто прислал? Габриэль? Михаил? — Бери ниже, засранец. Кое-кто тоскует по хуй пойми чему и половина Лондона мается без эротических сновидений, а я блядская Мать Тереза, которая спешит на помощь. — Мёрфи, значит. — Конечно, Император Тьмы знает о сложившийся ситуации. Джо не собирался лезть в разборки двух бессмертных тварей, ему своих хватает проблем. Втягивать его еще больше в болота дерьма – удел старых знакомых. — Жертвенный ты сучий ублюдок. — Ни насмешки в стальном тоне, только осуждение. Люциферу прекрасно известно, как Джону сложно задавить свои чувства и нормально поговорить. Ему нравится терзать, подчинять чужие слабости, даже у тех, кто погряз в грехах по самые ноздри. Только Константин не сломался до сих пор. Это и заводит. — У тебя хватает смелости хамить, показываться в моем же доме, только в глаза не смотришь. — Ее далеко не нежно хватают сзади за шею, коленом давят в область копчика, вынуждая прижаться сильнее к унитазу, опереться руками о смывной бочок. Ладони не голые: бархат черных [а они именно чёрные, Константин знает] перчаток обманчиво мягок, создает дополнительный дискомфорт. — Ты и не даешь посмотреть. — Джоанна шипит рассерженной кошкой, живот скручивает очередной спазм, только очищаться уже нечем. — Когда захолустный бордель стал твоим домом, Светоносный? — Когда Ад опустел. — Джоанна чувствует, как упускает что-то важное. Люцифер всегда откровенен, честен, кем бы на самом деле ни был. — Тебе всегда было плевать на забавы пернатых выскочек и всесильных бродяг, но по первому же зову птички и просьбе бессмертного, брошенного бедолаги, обращаешься в женщину. Ниже опускаться уже некуда? — Да, особенно сейчас. Люцифер заливисто смеется. Сегодняшний вечер уже, казалось, ничего больше не могло испортить: светские приемы стали обыденностью, после очередного подавленного бунты, ручным ослам нужно давать морковку и позволять резвиться на полях тщеславия и гордыни. Дьявол устраивает показательные казни, разрешает подчиненным развлекаться на Земле. Эта ночь — званный ужин, а появление экзорциста, его вольность, свободный разгул — непозволительная дерзость. Клуб — дыхание, уши и глаза Люцифера, но только спустя гребанные часы он узнает, что столь нежеланный гость проворачивает свои делишки за его спиной. Принять другое обличие, свою вторую родную ипостась - редкая забава, к которой он стал прибегать всё чаще. — Ты задолбал, Иоанн, правда. — От произнесенного имени девушку перекашивает, но возмущаться не находит сил. — Не дергайся, все равно бесполезно, сама знаешь. Опережая события: на меня сегодня не взглянешь, Джонни. В наказание за очередные заслуги. — Люцифер не выдерживает первым: оттаскивает вяло сопротивляющееся, ослабленное тело к раковинам, наваливается сверху. Кажется, Константин любит эксперименты. Дьявол, к его несчастью, тоже. Джоанна чувствует, как чужие ловкие пальцы забираются под ткань юбки. Шарятся по бедрам, оставляют синяки, жалят прикосновениями. Будто разыскивают украденное, хотят забрать то, что принадлежит им по праву. Дыхание опаляет кожу, Джо невольно прогибается навстречу: гормоны начинают вырабатываться так, как в подростковом возрасте вырабатываются у тихони-девственницы, которую впервые позвали потрахаться. Только Константин догадывается, что если Люцифер додумается залезть к ней не только в трусы, но и дотянуться до лифчика, то песок, все-таки найдет и отберет. Оставалось надеятся, что эта сучка насытиться её задницей. Сортирные разговоры в ее жизни бывали; Сортирные разборки — тоже присутствовали; Но сортирная лезбийская недоебля — что-то новенькое, и Константин не очень то и рада этому опыту. Их отношения с Лукавым трудно назвать здоровыми. Они сами уже как несколько сотен лет больные на всю голову.       Увиденного было достаточно, чтобы отпустить Джона, отстраниться и обессилено опустить руки. Константин устало выдохнул, остался сидеть на коленях пред Божеством, беспристрастно смотреть, как песок обвивает запястья, облизывает кожу, благодарит. В сердце стало так пусто, так спокойно. — Найдешь его на побережье. На каком именно - в душе не ебу. Сам поймешь, ты в таких делах лучше ориентируешься. — До смерти хотелось курить, но тело сковала такая блаженная слабость, что клонило в сон. — Я не просил мне помогать. — Морфей отошел — и в помещение потеплело. От резкой перемены температуры на лице выступила испарина. — Не ради тебя это делал. Не забудь обнять Мэттью и навестить Гэдлинга. Он ждёт. — Экзорцист по инерции прикрывает рот, скрывает за ладонью зевок. Его позабавила та щенячья благодарность в глазах Роберта, когда после миссии Джон, кляня всё сущее на чем свет белый стоит, швырнул в него заветным мешочком с песчаным спасением. Надежда — то самое последнее, шаткое, что удерживает Константина наглотаться таблеток с успокоительным. — Ты стал слишком ранимым для человека такой профессии. — Голос божества слышен уже где-то далеко-далеко, чувствуется аромат скошенной травы, рядом раздается шелест крыльев; его трепетно накрывают чем-то теплым, тихая песнь скрипки убаюкивает и веки тяжелеют под натиском заботы. — Спасибо. — Джон безмолвно шепчет ответ и проваливается в дрему. Впервые за долгие недели ему не снится абсолютно ничего. Ему, наконец, позволили отдохнуть.       — У вас не получится долго охранять его сон. Не позволит. — Люциана поправляет очки, осматривается. Константин принес за собой хаос, растряс обстановку, воскресил увядшие эмоции. — Это и не потребуется. — Бог позволяет себе улыбнуться. Его задача была - избавить товарища от призраков прошлого хотя бы на мгновения, чтобы дать ему кратковременную передышку для восстановления сил. Константин — неиссякаемый источник энергии: злой, бездушной, неземной. Его опустошает прошлое - слишком много потерь, боли и скорби [которые создал сам] перенес. Ему нужно время, чтобы это заглушить и двигаться дальше. Он сжал в руках горсть песка, вдохнул поглубже, будто ныряет в реку Стикс. Пора подняться с райских подземелий наверх, в зыбучий Ад, именуемый землей да встретиться лицом к лицу с зияющей пустотой. Со своим кошмаром. С самим собой.