Давай дружить?

      Полицейские кричали в след что-то о «гражданским вход воспрещён». Гражданским… Да. Операция закончилась, и координаторы — никто иные, как гражданские. Знали бы они, как мне глубоко наплевать на их указания. У меня тут остатки моей жизни… моей семьи, возможно, погибли. Ну нет! Как минимум… Как минимум Сузуя не мог так с мной поступить!       Сердце больно кольнуло, заставив остановиться. В мою ногу кто-то вцепился мёртвой хваткой, заставив меня взвизгнуть. Следователь с оторванной рукой, перебинтованной верхней частей лица, с выбитыми зубами держал меня и что-то отчаянно пытался сказать разорванными губами. Повязка стала намокать от слёз, смешанных с кровью. Я смогла разобрать слово «мама».       — Я… Я… Я!.. Мама!       — Молодец, — тихо, говорю я. — Я тобой горжусь…       Он опустил плечи, улыбнулся и завалился на плечо, словно мёртвый. Мою ногу отпустил. Это всё… Будто он не мог умереть, не попросив прощения у матери… У меня самой выступили слёзы. Кто-то этой ночью не заберёт сына, мужа домой. Кто-то не дождётся жену, маму, отца, брата и сестру.       Вдоль дороги в три ряда были уложены пакеты с трупами. Ожидали санитаров. Под стенами дорог сидели следователи, раненные, с оторванными конечностями, а кто-то — как кукла. Кто мог ходить и что-то делать, носились по поручениям, пытаясь спасти коллег и тех, кого пригнали на практику из академии. Снег падал с неба большими хлопьями, словно пытался утешить и укрыть своим одеялом всех раненых. Словно пытался успокоить души всех тех умерших, что не успели в своей жизни сделать так много. Словно… Давал этот ужасный, не сбрасываемый груз на плечах координаторов, что не спасли всех их.       Музыкой этой ночи стали всхлипывания, крики, стоны, рваное дыхание и молитвы следователей. Они наполняли улицу звуками безысходности, траура. Кто-то из врачей, которых было катастрофически мало, вскрикнул: «Кровь уже не нужна! Этот всё». Раненых, которые умирали от боли, потери крови или своих ран, кидали словно палки или мешки с мусором к пакетам с трупами. Точно мусор… Глаза таким не трудились закрыть. Так что те, кто просто не смог дальше бороться за свою жизнь, лежали и смотрели на прохожих стеклянными глазами. Мне почему-то показалось, что все они как один смотрели на меня… И все меня винили, осуждали.       Я всматривалась в лица мёртвых, в номера на пакетах, ища своих. Подняв наконец голову, закрыв уши руками, я упёрлась взглядом в черноволосого следователя, что помогал начальству и раздавал указания.       — Убейте! — в судорогах закричал кто-то с права.       Я забираюсь на возвышенность по ступенькам. На сердце стало чуть легче. Хотя бы он живой…       — Ходжи! — радостно вскрикиваю я и вешаюсь на шею следователю. — Слава богу! Ты жив!       Он улыбнулся, прикрывая глаза и слегка кружась с мной. Затем, словно дочь, целует меня в лоб. На его глазах выступили слёзы. Видимо… До него только сейчас дошло, что он никакой не особенный, он так же мог быть среди раненых или мёртвых. Ему просто повезло.       — Со мной всё хорошо. А вот Джузо, кажется…       — Где он? — схватив его за грудки, я встала нормально.       Ходжи кивком указал направление. Я обернулась. В углу, забившись, как мышонок, сидел мой следователь. Тихо плакал, не шевелясь, не издавая звука. Он сидел на земле, словно брошенный котёнок. На его плечах уже собралось достаточно снега. Он опирался о Джейсона, словно это самое дорогое, что у него есть… Хотя… может, для него… это так и есть?       Достав плед из рюкзака (ну, я же не круглая дура, я всё же съездила домой. Прекрасно знала, как с ними тут обращаются), я сделала шаг в его сторону. Но потом остановилась и повернулась в сторону Ходжи. От чая или еды он отказался, от пледа тоже. Махнув рукой, он приказал мне идти к Сузуи. Ну что ж. Так точно, шеф.       Особо на меня внимания Джузо не обратил. Я накинула на его плечи плед, предварительно стряхнув снег. Потом хорошенько его укутала, захватив и голову.       — Я понимаю, что тебе сказали сидеть смирно, но попробуй привстать всего на мгновение, на пару сантиметров. На холодном, наверное, не очень приятно.       Сузуя, взявшись двумя руками о Джейсона, на одной ноге приподнялся совсем чуть-чуть, и этого было достаточно, чтоб я расстелила плед. После чего он сел. Так и не поднял голову на меня. Было страшно… До этого казалось, что Сузую ничем не сломать.       — Он… Умер?..       — Нет. Но он в коме, — без слов поняла про кого.       Джузо всхлипнул.       — У меня… такое чувство странное. Вот тут!       С громким хлопком он ударил себя в грудь. Я заправила прядь волос за его ухо и приобняла.       — Это боль… Не физическая… От этого она куда хуже, никакими таблетками её не унять…       По-моему, у нас был такой уже разговор. У меня самой в груди всё сжалось от боли и… и жалости? Странное определение, но, по-моему, именно так. Мне уже не было страшно за него, не было больно самой. У меня на сердце было спокойнее. Они целые. Он и Ходжи. Как-то этого хватило, чтобы успокоиться… Возможно, я просто настроилась на то, что мои мальчики… умрут. Поэтому-то что выжили хотя бы двое — было уже достаточно.       Я взяла руки Сузуи в свои, такое холодные… Холоднее чем обычно. Его взгляд стал плавать, помимо слёз. Устал видимо настолько сильно, что взгляд поплыл. Он поддался слегка ко мне, я же остановила его, сев поближе. Прильнула своим лбом к его. — Я испугалась за тебя, мне тоже было больно… это чувство всегда возникает, когда мы теряем любимого и дорого человека… Или можем потерять… — Я… — Ты молодец.       От этой моей фразы он слегка поднял голову, явно не ожидая такой похвалы. Я же слегка отстранилась от него, взяла его лицо в руки и улыбнулась, в подтверждении своей фразы. Он же что-то отчаянно искал глазами в моём лице, какой-то ответ на известный только ему вопрос. Схватил мои руки возле кистей. — Оно убило Шинохару, — отчаянно выпалил он, чудом не переходя на крик. — И хотело убить меня! А я не мог умереть, ты ж непутёвая! Ничего без меня не можешь! Ещё и плакать опять будешь!       Я изумилась такой наглости, но промолчала. Просто распахнула глаза и нервно улыбнулась. Солнце моё, учитывая, что мы сейчас, если верить рассказам Широ, уничтожили мирное пристанище гулей, я за твоей спиной скоро новое такое сколочу, ибо мой гуль уже начал этим заниматься. Но… Было приятно от того, что в тот роковой момент он подумал обо мне, о Шинохаре. Хотя более логично было бы сдрыстнуть от туда куда подальше. Да, даже «ко мне под юбку». Это не по-мужски, согласна. Это предательство? Возможно. Несправедливо? Отнюдь. Несправедливо было лишить человека выбора и сделать из него живое оружие для достижения своих целей. — Джузо… — Рей, — оборвал он. — Рей?.. — Давай ты будешь называть меня Рей?.. Пожалуйста!       Он вцепился одной рукой в мою толстовку. Я кивнула, недолго думая. Я не знаю, что у него там на уме, но если ему так хочется — я же могу выполнить эту просьбу. — Давай. — И давай ты не будешь плакать?       Я попыталась улыбнуться. Солнышко ты моё. — Давай. Я буду улыбаться. — Правда? — Чистая, солнце.       Джузо слегка поддался вперёд, прильнув своими губами к моим. Это было сделано так робко, нежно, будто на последних силах. После отстранился и… упал. Упал без сознания на мои колени. Я только и успела выставить руки, чтобы поймать и не дать «укатиться» куда-то на промёрзлую землю.       Мой крик о том, как я зову врача и Ходжи, заставил обернуться многих. Этого не может быть. Его же… Его же сейчас как тех, не швырнут к трупам, как ненужный кусок мяса? Нет, ну он же ещё живой. Хотя бы в уважение за то, сколько он сделал для уничтожения сов! Хотя бы только из-за этого! Хотя бы попытаться ему помочь! Он не может умереть! Ну не может просто взять и умереть! Я в это не верю!

***

— Переломы трёх рёбер, множественные разрывы внутренних органов, сильная потеря крови, сотрясение мозга, разрывы тканей и сложный костей правого бедра, полная неработоспособность правого коленного сустава, — просматривая снимок рентгена, говорит врач. — Ему… ампутируют ногу? — уточняю я дрожащим голосом. — Да. Это будет оптимальное решение. Мы ампутируем чуть ниже разрыва, где-то по колено. А вы кто?..       Я изумилась, опуская руку так и не пришедшего в себя Сузуи. Ходжи, что до этого стоял смирно, как новый представитель его интересов и командир, встрепенулся. Отлип от стены и подошёл к нам. — Это моя дочь от первого брака, — пояснил он, чем ввёл ступор и меня, и врача. — Сузуя давно был вхож в наш дом. Верно?       Ох, Ходжи, ты не представляешь, насколько сильно он вхож в наш… Так, стоп. В смысле наш? Дочь? Ни чего себе я росту. Что дальше? Завтра моим отцом Вашу назовётся? Так, спокойствие. Это всё для отвода глаз. М-да. Нужно было оформить какую-то доверенность. Я же совершенно чужой человек своему самому дорогому и самому родному во всей Японии. — Да, — кивнула. — Ну раз так. То ладно. Мадам, вам нужно будет выписать пропуск. — обязательно.       Я тяжело вздохнула, после погладила бледную, холодную руку любимого. Джузо… Скорее бы ты проснулся. Мне не хватает твоего смеха и вечно снующего носа. Не хватает вечного шебуршания обёрток сладостей, запаха красок, шарканья тапочек. Дома так пусто и одиноко без тебя. Там не хватает кого-то родного, непоседливого. Того кто бы будил меня посреди ночи грохотом с кухни. И того кто будет отвлекать меня от работы, учёбы своим смехом, рисунками, фильмами и тем что ему банально скучно. Мне не хватает тебя, мой непоседа.       Вздохнув прильнула ухом к его груди. Там отбивало такт сердце. Оно билось так изнеможённо, устало. Потерпи родной, боль скоро пройдёт. Скоро будет все хорошо… И я увезу тебя. Мы уедем в Америку. Там я найду лучших врачей, я верну тебе ногу, я тебя вылечу. Ты станешь обычным человеком… А ещё я свожу тебя на шоколадную фабрику и там ты наешься самых разных конфет. Я тебе даю слово. Всё станет хорошо, у нас закончится этот кошмар. Потерпи чуть-чуть. Ещё совсем чуть-чуть.       Его сердце отозвалось каким-то очень гулким ударом, будто он пытался так сообщить «я чувствую тебя», отчего я переплела свои пальцы с его. Да-да. У нас будет всё хорошо. Только прошу тебя, родной, открой глазки. Не оставляй ещё и ты меня. Не бросай… А может, тебе было бы лучше умереть? Ты ведь наверняка ужасно устал. Расскажи, как было больно, когда тебя мучили там. Расскажи мне, как до сих пор порой больно от избиений на работе. Расскажи о том противном чувстве, когда на тебя смотрят толпы осуждающих взглядов, когда о тебе перешептываются. Расскажи, родной, как было страшно оказаться там… Ты, наверное, долго плакал. Тебе ведь было ужасно страшно. У тебя ведь болела душа, да? И тогда, в то время, ты же ещё помнил о том, как было хорошо там, дома. Какими тёплыми и нежными, любящими были руки мамы. Как звонко смеялся ты с папой, какой колючей была его щетина. Помнил какой была мягкой кроватка и каким был тёплым дом. Помнил, вспоминал и дрожал от страха, сидя там, в холодной каменной клетке. Расскажи, как долго ты мучался от моральных мук. Как долго твою душу терзали, что ты потерял эту грань чёрного и белого?       А ты бы хотел всё вернуть? Если бы сейчас тебе дали возможность, если бы дали тот дар, что всё изменит… ты бы вернулся туда, к родителям? Где всё было хорошо? Где тебя любили, ласкали, не обижали, кормили до сыта? Или там тоже было всё ужасно? Там тоже было холодно, противно и голодно? Я вот помню мамины руки. Помню как было спокойно на душе, когда она прижимала меня к себе в объятиях. Я помню как папа защищал нас с мамой. Как он вторил до последнего, что всё будет хорошо, что мы скоро вернёмся домой. Мы верили до конца, что этим вечером вместе приготовим ужин.       Ох, милый, а ты ведь как и я тоже веришь, надеешься, что вот сейчас зайдет мама? Она сейчас войдёт, обнимет, прижмёт к груди, заплачет, извиниться за то что не было так долго рядом. И вот после этого, сразу, все станет хорошо! Не будет никаких проблем, не будет ни каких монстров, а тебе опять пять лет. Лето, ты проснулся от солнца в окне. Ты бежишь на кухню, мама уже приготовила завтрак, папа ещё дома. Нет ни какого завтра, нет ни какого будущего, а с ним нет и вчера, и прошлого. Есть только сегодня, есть только сейчас и это сейчас — самое лучшее, самое счастливое. И улыбка до ушей не сходит никогда.       Милый мой, родной, прости. Это, наверное, так больно. Прости. Тебе, наверное, так больно это вспоминать. Ох, мой любимый. Я больше не буду подымать эту тему.       Грудь парня поднялась как-то тяжело. Я отстранилась и взглянула на его лицо. Слеза. Ты плачешь, от сюда и дышать тяжело. Что тебя мучает? Наш с тобой… монолог? Тебя мучает что-то с прошлого? Тебя мучает смерть Шинохары? Или ты переживаешь, о том что твой любимый тортик испортиться без тебя?       Я ухмыльнулась от этой мысли. Так хочется верить, что именно это, именно за тортик он переживает больше всего. Вытерла слезу и прильнула губами к его лбу, поглаживая по макушке. — Прости, — ели слышно шепчу, — больше не буду мучить тебя такой депрессией, очередной своей депрессией.       Из внутри что-то ударило, заставив вздохнуть, на глазах выступить слезам, а в горле застыть ком. Внутри было так сухо… И тошнило до жути. Живот по бокам стал болеть, а сердце кололо будто в моё сердце вонзили сотню спиц. Я, кашлянув, прильнула своим лбом к его и попыталась улыбнуться. — Я, — как-то рвано получалось произносить, голос предательски дрожал, — Я буду улыбаться. Как ты и хочешь. Приди в себя только, хорошо? И всё будет хорошо. А я буду вот тут, я тут рядышком, я с тобой.       Я рядом. Ты ведь этого больше всего боишься — остаться в одиночку? Совсем один. Без никого. Это ведь и вправду больно. Когда никто не может тебе помочь, рассказать. Когда никто не обнимет за плечи и не вытрет слёзы. — Акина, тебе нужно переодеться. — Да… Да… — И помыться. Ходжи положил на моё плечо руку. Я вздрогнула. Ну, не могу я его тут одного оставить! — Он никуда не денется. — А если он придёт в себя, а меня нет?! — Поверьте, ближайшие сутки он точно будет без сознания, как минимум от наркоза, — подал голос врач. — Акин, будет куда хуже, если он проснётся и увидит тебя грязную, в строительной пыли, крови. Он же будет волноваться. Верно? — Да…       Как меня вообще такую в больницу пустили? Хороший вопрос. Наверное, решили, что я один из следователей. — Рей, я скоро вернусь, — вставая, но ещё не отпуская его руку, произношу. — Я туда и обратно… Я… Я за конфеткой… Но я обязательно вернусь. И я заберу тебя. Обещаю.       Опустила его руку. Могу поклясться. Он дёрнул её в мою сторону. Прости, прошу, прости. Я не хотела врать… Но я вернусь. Всего пару часов. И я вернусь к тебе, любимый.