~•~
Регулус, вероятно, почти ломает пальцы Джеймса своей хваткой, пока они пробираются на сцену, зал практически дрожит от режущих уши возгласов и криков людей, которые ясно выражают свое восхищение и одобрение. Регулус не отстает от Джеймса, оставаясь рядом с ним на протяжении всего пути к их креслам. Рита смотрит на них с восторгом. Когда крики радости стихают, Регулус представляет, как перерезает ей горло, и пытается не скривиться при этой мысли. — Что ж, — выдыхает Рита, — думаю, я скажу за всех, когда признаюсь вам, что это абсолютный восторг — снова видеть вас обоих. — Это мы рады тебя видеть, Рита, — отвечает Джеймс с самой очаровательной ухмылкой. Регулус видит его насквозь, но Джеймс все равно прекрасен, даже если разыгрывает спектакль. Поэтому Регулус смотрит именно на него. На Джеймса. Только на Джеймса. Регулус заставляет себя перестать думать о том, насколько все, что происходит, дерьмово, потому что он чувствует, как в нем начинают подниматься тревожность и гнев. Это слишком рискованно. Он не может все испортить; он не может быть ответственным за то, что привлечет еще большую опасность в их жизни и в жизни тех, кто им дорог. Поэтому вместо этого он внимательно следит за тем, как ресницы Джеймса целуют его щеки, когда он моргает, стараясь запомнить этот момент. — И вот ты здесь, вместе с Регулусом, — говорит Рита. — Вы так боролись, чтобы попасть сюда. Вы оба так боролись. — Мы просто боролись друг за друга, — говорит ей Джеймс. — Это так? — спрашивает Рита, и наступает долгая тишина. Кто-то в толпе кашляет, а затем Рита звонко смеется, что приводит к смеху зрителей. — Регулус? Моргнув, Регулус отводит взгляд и видит, что Рита смотрит прямо на него, подняв брови. — Прости, что? — Ты, кажется, немного отвлекся на Джеймса, дорогой, — поддразнивает Рита. — О. Что ж, да, я… — Регулус снова бросает взгляд на Джеймса, а затем просто продолжает смотреть на него, потому что предпочитает смотреть на него, чем на кого-либо еще. Это единственный источник утешения, который есть у Регулуса в эту секунду, только присутствие Джеймса. Но он должен сыграть свою роль, поэтому задумывается над самым отвратительным ответом, который он мог бы дать в этот момент, и выбирает его. — Ты должна простить меня, Рита. Мне трудно смотреть на что-то другое, когда он рядом. — Ну, разве это не мило? — воркует Рита, и толпа дает понять, что согласна с ее вопросом. — Я могу это понять. Это же юношеская любовь, особенно после битвы, в которой вы оба за нее боролись… Конечно, вы наслаждаетесь своими трофеями. Особенно ты, Регулус, боролся очень стойко. Должна признаться, меня удивило, насколько решительно ты был настроен обезопасить Джеймса. — Это единственное, что имело значение, — бормочет Регулус, и, возможно, это ложь, но, возможно, в его ответе так же есть немного правды. Он не знает, не совсем, но он уверен, что им всем понравится это признание. И им нравится. — Знаете, обычно мы говорим о вашем пребывании на арене, но я бы хотела уделить больше времени разговору о вас двоих. Я бы сказала, что мы все заинтригованы вашей историей, потому что в ней гораздо больше, чем мы думали, — размышляет Рита, и Регулус чувствует прилив облегчения и страха одновременно. — Итак, давайте сначала разберемся с ареной. Начиная с тебя, Регулус, я хотела поговорить об Эване. Прямо с порога, без колебаний, не затягивая с ударом… И Регулус ненавидит ее. Он ненавидит ее за это, потому что он не… он не готов. Он не хочет говорить об Эване. Он хочет поговорить с Эваном, но Эвана здесь нет, и это больно. До сих пор больно. — Эван, — выдыхает Регулус, его голос понижается против его воли, когда он, наконец, отводит взгляд от Джеймса, совсем немного. Он находит Сириуса в первом ряду, Пандору рядом с ним, и они оба выглядят совершенно бесстрастными, как будто в любую секунду кто-то может посмотреть на них, чтобы оценить их реакцию. — Да, Эван, — говорит Рита, в ее голосе стоит нежность, но все это притворство. На самом деле ей все равно. Слащавая приторность ее голоса действует Регулусу на нервы. — Вы с ним сблизились, и он помог вам с Джеймсом. Я думаю, его смерть разбила сердце нам всем. Она явно разбила твое. — Он был моим другом, — шепчет Регулус, и даже отсюда он видит стоящее в глазах Сириуса напряжение, смесь боли за то, через что прошел Регулус, и страха за то, через что он проходит сейчас. Регулус тяжело сглатывает и опускает взгляд на свои колени. — Он был моим другом, и я… я никогда не забуду его. Его жертва навсегда останется в моем сердце. Худшее в его ответе то, что это правда. — Ты вырезал кое-что на дереве рядом с ним, — говорит Рита, и Регулус чувствует, как его сердце подпрыгивает, потому что это… это нехорошо. Это чертовски опасно. Он не должен был этого делать, но какая-то его часть все еще не жалеет об этом. — Святилище не свято. Что это значит? Ты знаешь, что это значит, думает Регулус. Вы все знаете, что это значит. Все вы не святые, высеченные и пустые, просто оболочки человеческих существ, заменители всех тех, кто заслуживает жизни, в то время как большинство из вас не заслуживает. Эван должен быть здесь. Вы все должны быть мертвы. Регулус говорит совсем другое. Он получил указания, как следует отвечать, а именно: — Его утрата была ощутима для всех, я уверен. Как только он покинул нас в ту ночь, Святилище померкло без него. Я знаю, что вы все горевали так же, как и я. Как бы ни было пусто, когда он умер, я знаю, что вы все были со мной. Его ответ не мог бы быть еще более далеким от истины, и снова Регулус думает: Мне жаль, Эван, мне так жаль. — Очень хорошо сказано. Это была трагедия для всех нас, — заявляет Рита, и толпа издает негромкие, сочувствующие звуки согласия. Никто из них не заслужил этого права, и Регулусу требуется собрать все силы в кулак, чтобы не ответить взрывом. Джеймс крепче сжимает его руку, как будто удерживая его на месте, напоминая ему, чтобы он оставался неподвижным. — Есть и другие моменты, о которых я хотела бы поговорить, в частности, о других трибутах. Например, о Мальсибере. Ты отрубил ему руку, и я хочу спросить, что подтолкнуло тебя к этому? — Он заставил Джеймса вздрогнуть, — просто отвечает Регулус. Брови Риты взлетают вверх, отчего ему становится очень неловко, но он не подает виду. — Я сказал ему, что будет, если он так поступит. Он был предупрежден. — Ну, это правда, — соглашается Рита, выглядя восхищенной. — А что насчет Айрин? Знаешь, был момент, когда она говорила Джеймсу, что ты ревновал из-за нее. Это так? — Пока ты нес мост, а я шел с ней позади, — объясняет Джеймс, когда Регулус слишком долго молчит, чувствуя распространяющийся по телу шок. Айрин умерла в муках; он убил ее из милосердия и сидел с ней, пока ее не стало, а их волнует, ревновал он, блять, или нет? Регулусу приходится взять еще одну секунду, чтобы не сорваться на крик, но он изображает кашель, пытаясь натянуть на лицо улыбку. — Да, ну, полагаю, я склонен к ревности. У меня нет к ней иммунитета. — Значит, какая-то часть тебя должна была наслаждаться тем, что именно ты убил ее, да? — спрашивает Рита. — Я… — выдыхает Регулус, искренне ошеломленный. Он знает, что они хотят услышать, но он просто… он не может этого сделать. Он не может. — Нет, я думаю, к концу, я просто… — В глубине души он знал, что она не представляет никакой угрозы для наших отношений, — легко вклинивается Джеймс, и Регулус сжимает его руку в знак благодарности. — Ему не о чем беспокоиться в этом плане. Никто другой даже не сравнится с ним. И снова толпа с удовольствием пожирает его ответ. — Да, но ты, кажется, флиртовал с ней, — отмечает Рита, переводя взгляд с одного на другого, словно пытаясь пробить брешь в их отношениях. — В конце концов, когда она намекнула, что вам двоим было бы весело вместе, ты согласился, не так ли? — Да, — спокойно признается Джеймс, — примерно через пять секунд после того, как сообщил ей, что она меня не интересует, потому что единственный человек, в котором я заинтересован, — Регулус. — Верный мужчина. Нам такое нравится, — комментирует Рита с острой улыбкой, и Регулусу приходится вернуться взглядом к Джеймсу, чтобы не наброситься на нее. На самом деле, люди такие хрупкие. Он мог бы свернуть ей шею за несколько секунд. — Почему бы нам теперь не поговорить о тебе, Джеймс? Давай начнем с Вэнити. Регулус чувствует, как Джеймс напрягается рядом с ним. Его улыбка застывает на лице, а в глазах расцветает боль, которую невозможно скрыть, и Рита… О, Рита… Ее дни сочтены, нахуй.~•~
— Вэнити, — выдыхает Джеймс, пытаясь подавить подступающую к горлу тошноту. Он не хочет этого делать. Он больше не хочет быть здесь. Он никогда не хотел быть здесь. Он не может этого сделать. Он… Регулус резко кладет голову на плечо Джеймса, прижимаясь ближе и буквально ластясь к нему, пока весь мир смотрит на них. Он сжимает руку Джеймса снова и снова, и Джеймс получает возможность отдышаться, когда толпа радостно реагирует на их проявление любви. Это было больше, чем Джеймс ожидал от Регулуса, и он знает, что Регулус делает это, чтобы попытаться помочь. Джеймс очень благодарен ему за это. Рита позволяет это, даже несмотря на раздражение, которое это, кажется, вызывает у нее, а Джеймс заставляет себя взять ситуацию под контроль, прежде чем она успевает это сделать. — Да, Вэнити стала тяжелой потерей, — объявляет Джеймс, и толпа тут же затихает. — Я могу только надеяться, что в ее последние минуты я принес ей чувство утешения. Наше с ней короткое знакомство было одним из лучших событий в моей жизни, и, как Регулус с Эваном, я никогда не забуду ее и буду вечно хранить ее в своем сердце. Джеймс пытается понять, правда это или нет. Часть его чувствует, что это так, потому что он не жалеет, что знал Вэнити, но в то же время он все еще чертовски опустошен ее смертью. Ему жаль, что он не смог спасти ее. Он хотел бы… — Так печально, что Ходж убил ее. Мальчик, который ей нравился, что делает это еще более трагичным, — размышляет Рита, щелкая языком. — Так вот почему ты убил его, Джеймс? Чтобы отомстить за нее? У Джеймса было ножевое ранение, которое ощущалось менее болезненно, чем эти слова. Так вот почему ты убил его? Джеймс убил его. Четырнадцатилетнего мальчика, накануне его дня рождения, Джеймс убил его. Я не хотел, — в отчаянии думает Джеймс, его глаза жжет, и он чувствует, как слезы начинают собираться в уголках его глаз. Я никогда не хотел. Я никогда не хотел убивать его или кого-либо еще, и это не моя вина, но это произошло, и мне жаль, мне жаль, мне так жаль. — Ходж просто оказался не в том месте и не в то время, — мягко говорит Регулус, поглаживая руку Джеймса большим пальцем. Он поднимает голову и вздыхает. — Просто мальчик, который связался не с теми людьми. То, что произошло между ним и Вэнити, было трагедией, но я не сомневаюсь, что Джеймс был рядом с ней в конце, чтобы она чувствовала себя в безопасности и в любви. У него хорошо получается заставлять людей чувствовать себя так, независимо от того, что происходит. Мне ли не знать. — Не то место, не то время. Да, я бы тоже так сказала, — Рита кивает и складывает руки на скрещенных ногах. — Я вижу, что вам не терпится поговорить о вашей любви друг к другу. Не волнуйтесь, осталось недолго. Есть еще один человек, о котором я хочу поговорить. Питер. — Питер, — повторяет Джеймс, чувствуя, как немеет тело. Рита хмыкает. — Видишь ли, вы с Регулусом не были свидетелями всего, что сделал Питер, не так, как зрители. Он не только предал всех вас, что привело к смерти стольких людей, но и активно искал Бернис и Аксус после изменения правил. Возможно, вы этого не знаете, но он пришел к ним. Он решил стать Пожирателем смерти. Он просто хотел вернуться домой. Он просто пытался выжить, думает Джеймс с комом в горле. Он хочет сказать это. Даже сейчас он хочет верить в лучшее в людях. Может быть, Питер не был человеком, который поступил правильно в обстоятельствах, которые давили на него, которые привели его к жестокой отчаянной борьбе за выживание. Может быть, он был предателем — по отношению к Джеймсу, Бернис, даже по отношению к самому себе в конце концов. Но если бы его там не было, если бы речь не шла о выживании, разве он сделал бы что-нибудь плохое? Ему никогда не нравилось насилие. Он боялся. Питер просто хотел вернуться домой, и он никогда не думал, что сможет, и он не смог. Джеймс испытывает ужасные, смешанные чувства по отношению к Питеру, потому что, как бы он ни хотел верить в него, он также чертовски зол на него. Он предал Джеймса. Он предал их всех. Джеймс никогда бы так не поступил. Он бы умер, но не позволил этому случиться. Но он всегда был готов умереть за правое дело, не так ли? Питер… Ну, Джеймс считает, что он никогда не был на это готов. Джеймс ненавидит его. Джеймс скучает по нему. — Он не смог меня убить, — наконец говорит Джеймс. Его голос твердый, неумолимый, как сталь. Это все, что он может сказать. — Когда дело дошло до этого, он не смог стать тем, кто убьет меня. — Как ты думаешь, если бы Бернис убила тебя, он смог бы с этим жить? — спрашивает Рита. — Да, — отвечает Джеймс, морщась, потому что так и есть. Он думает, что если бы не Питер нанес смертельный удар, если бы сейчас здесь сидели он и Бернис, он бы продолжал жить. Стал бы он оплакивать Джеймса? Джеймс все еще не знает. — А как ты думаешь, Регулус? — Рита поворачивается к нему, любопытствуя. — Я думаю… — Регулус снова сжимает руку Джеймса, и Джеймс не знает, откуда приходит это понимание, но он может сказать, что на этот раз это предупреждение. Регулус говорит этим, чтобы он приготовился. Говорит ему, что этот ответ ему не понравится. Джеймс задерживает дыхание. — Мне все равно. Для меня важно только то, что Джеймс здесь, и я рядом с ним. Все остальное… не имеет значения. Мне все равно. Это такие ужасные, жестокие слова… и Джеймс ни на секунду не верит в это. Не может быть, чтобы Регулусу было все равно. Невозможно пройти через все то, через что прошли они, и остаться безразличным. Чувствовать безразличие было бы проще. Не так больно. Но. Ну, есть что-то важное в том, что им не все равно. Даже после всего, что произошло, у них все еще есть желание переживать, и это что-то значит. Весь этот гнев, эта боль, эта травма — они должны чувствовать их, потому что люди имеют значение, и те, кого уже нет, заслуживают того, чтобы о них не забывали. Все они, все до единого, двадцать два человека, которые все еще были бы здесь, если бы мир не был таким, какой он есть, если бы мир был таким, каким он должен быть. — А, ну, любовь действительно имеет такой эффект, — соглашается Рита, хихикая вместе с толпой. — Хорошо, хорошо, тогда перейдем к хорошим моментам. — Как будто те, кто умер, просто стояли в ее чек-листе, по которому она быстро прошлась, потому что никому нет до них дела. Джеймсу не по себе от этого. — Я хочу поговорить о вашей истории. Вы двое скрыли от меня секреты! Представьте мое удивление, когда я узнала, что Джеймс был твоей первой любовью, Регулус. — Моей единственной любовью, — быстро поправляет Регулус, его голос мягкий и приятный, и толпа тут же приходит в восторг. Рита усмехается. — Значит, твоя единственная любовь. Очень мило. Вы оба просто очаровательны, правда. Давайте, расскажите нам все. Расскажите нам подробности. — Ну, — медленно говорит Регулус, — все так, как я сказал на арене. Когда-то к моему стыду я был влюблен в Джеймса, около пяти лет. Стоило мне только взглянуть на него, и… честно говоря, у меня не было ни единого шанса. Джеймс… мог бы это подтвердить. — Твои чувства были очень очевидны, любовь моя, — поддразнивает Джеймс. Регулус дарит ему мимолетную ухмылку, но его взгляд остается острым, от чего становится ясно, что для него это все еще болезненная тема. Джеймс не думает, что у Регулуса есть причины смущаться, но, конечно, Регулус так не считает. — Я знаю. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было действительно унизительно. Я был одержим. — Сириус знал об этом? — спрашивает Рита, всегда задающая трудные вопросы. О, она зло во плоти. Джеймсу она не нравится. — О моей влюбленности? Я не знаю. Сириус, ты знал? — спрашивает Регулус, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на Сириуса, который ухмыляется, как только все глаза обращаются к нему. Ну, это один из способов справиться с этим вопросом. Позволить Сириусу ответить на него. Конечно. Джеймс даже не думал об этом, но Регулус мыслит как младший брат, так что Джеймсу кажется, что в этом есть смысл. Сириус усмехается и лениво пожимает плечами. — Наверное, я знал, по крайней мере, вначале. Я просто полагал, что ты перерастешь это. Я не знал, что это… так глубоко. Хотя это было мило. Ты часто краснел, когда он был рядом. — Ладно, спасибо, на этом можно закончить, — говорит Регулус, демонстративно закатывая глаза, и по залу разливается смех. Джеймс беспомощно хихикает вместе со всеми. — Но, насколько я понимаю, ты действительно перерос это, — продолжает Рита, выгнув бровь. — На самом деле, ты ясно дал понять, что следующие десять лет его ненавидел. — Ровно в то время, когда я тоже влюбился в него по уши, — говорит Джеймс с покорным вздохом, пытаясь выиграть время и дать возможность Регулусу придумать ответ. — Полагаю, это справедливо. Я не очень-то хорошо относился к его чувствам, понимаешь. Вообще-то я как бы дразнил его за них. Не злонамеренно. Просто я был таким ребенком и даже не видел, что именно все это время было у меня под носом. — Ну, в конце концов, у нас все получилось, — бормочет Регулус. Сердце Джеймса сжимается, потому что нет, не получилось. — Правда в том, что иногда чувства сохраняются, и иногда ты даже не осознаешь этого. Я думал… Я действительно думал, что перерос это, даже возненавидел Джеймса, но когда дошло до дела, я понял, что это не так. Между нами всегда была любовь, и всегда будет. Пятнадцать лет являются красноречивым доказательством этого. — Ваша любовь такая особенная, — мягко говорит Рита, и Джеймс слышит, как люди в толпе начинают плакать. — Она настолько сильна, что никто из вас, кажется, не хочет жить без другого. — Она наклоняется вперед и смотрит на них, в ее глазах фальшивое сочувствие. — Я знаю, что это будет тяжело для вас обоих, но давайте вернемся к тому моменту, когда правило изменилось во второй раз. Регулус, ты вошел прямо в реку ради человека, которого любишь. Джеймс, ты планировал умереть, если он это сделает. Расскажите нам об этом. — Я просто… я не хотел жить без него. Все, о чем я мог думать, так это о том, как его вернуть, — шепчет Джеймс, и несколько человек издают тихий вздох. — Ничто, кроме него, не имело значения. Только то, чтобы он снова был рядом. Мысль о том, чтобы потерять его… — Его голос услужливо срывается на хрип, и он позволяет себе это. Он поддается страху и отчаянию, позволяя всем это увидеть. — Я не мог этого вынести. Все, чего я хотел, это быть рядом с ним. Чтобы мы были вместе. — Конечно, Джеймс. Конечно, — мягко соглашается Рита, ее взгляд обращается к Регулусу. — А ты? — Я чувствовал то же самое, — говорит Регулус, и это звучит так искренне, что Джеймс на секунду забывает о том, что это игра. Он прижимает свою ногу к ноге Регулуса чуть сильнее. Больше. Нужно больше. Регулус не старается скрыть, как сбивается его дыхание на выдохе, а потом он дает им еще. Намного больше. — Мне казалось, что я умираю, потому что умирал он. Я просто хотел, чтобы с ним все было хорошо. Тогда я понял, что без Джеймса нет дома. Он — мой дом, и у меня никогда не будет дома, если он умрет. Я не хотел продолжать жить без него. Из толпы раздаются тихие вздохи и всхлипы, но Джеймс поворачивает голову, чтобы посмотреть на Регулуса, который уже смотрит на него. Джеймс не хотел этого, но он обнаружил, что ищет глаза Регулуса — эти его глаза. Джеймс знает их так хорошо, и он видит в них правду. Регулус не лгал. Джеймс осторожно поднимает руку, чтобы погладить челюсть Регулуса, и тот без колебаний поднимает свое лицо для поцелуя, которым Джеймс очень нежно приникает к его рту. Он невинный. Действительно, сладкий. Его почти нет, и он длится всего несколько секунд. Но толпа все равно приходит в восторг. Рита отодвигается, выглядя довольной. — Ну, что за прелесть вы двое. Мы любим вашу любовь, не так ли? — Она смеется и смотрит на толпу, которая обезумела от восторга. Джеймс недоумевает, как они могут быть так увлечены романтикой, так тронуты любовью, но при этом оставаться так равнодушны к смерти, к боли, ко всему, что не так в этой поганой системе, выгодной только им. Рита утихомиривает толпу, затем снова обращает внимание на них, сияя. — Итак, я полагаю, мой следующий вопрос — тот, ответ на который мы все жаждем узнать. Что вы планируете делать дальше? Голос Регулуса звучит мягко, так мягко, когда он говорит: — Я думаю, мы вернемся домой и разделим книжную полку, и будем танцевать поздно ночью у камина, и наверстаем много потерянного времени… Глаза Джеймса закрываются, когда он слушает, как Регулус описывает другую жизнь, которую они так и не смогли прожить. Ту, где они не являются большой-пребольшой трагедией. На секунду он позволил себе представить, что их ждет именно это. Что они укутают друг друга утешением, как одеялом, хотя это не так. А должно было быть. После всего произошедшего, они заслуживают этого. И все же, этого не случится. Однако тот факт, что это не случится сейчас, не значит, что этого не произойдет в будущем. Может быть, однажды они придут к этому. Может быть.~•~
Сириус тяжело вздыхает, заходя в апартаменты, напряжение покидает его, как только он видит Ремуса и Пандору в гостиной, они сидят склонив головы друг к другу. Сириус оглядывается, но Джеймса и Регулуса нигде не видно. — Они в своих комнатах. Им просто нужно немного времени, — объясняет Пандора. — Как все прошло? — Все схвачено, — бормочет Сириус. — Мы уезжаем рано утром. Мне надо… я должен поговорить с ними, но… — Иди, — уверенно перебивает его Пандора. — Ты знаешь, как все устроено. Я провожу тебя утром. Нет смысла прощаться сейчас. — Я подожду тебя в твоей комнате, если ты не против, — тихо говорит Ремус, поднимаясь на ноги и при этом не встречаясь взглядом с Сириусом. Тон его тяжелый — тяжело и на сердце Сириуса. Сириус может заставить себя лишь кивнуть, идя за ним по коридору и смотря, как он заходит в его спальню, а сам Сириус продолжает путь, сперва заглядывая к Джеймсу. Он тихо стучит и просовывает голову внутрь, видит, что Джеймс сидит на полу возле кровати, прислонившись к стене, его трость лежит рядом. Сириус не спеша подходит к нему и осторожно садится напротив Джеймса, прямо на пол, опираясь на кровать. Даже несмотря на то, что Сириус в поле его зрения, ему кажется, что Джеймс совсем его не замечает. Его расфокусированный взгляд направлен на обмякшие руки, покоящиеся на коленях — Джеймс, — говорит Сириус, не получая ответа. Сглотнув, Сириус делает глубокий вдох и пытается еще раз. — Джеймс. На этот раз Джеймс резко моргает, поднимая голову, с уголка глаза срывается слеза и катится по щеке, как будто почти вдогонку. Он на автомате смахивает ее, словно не до конца понимает, что она была там. Посылает Сириусу слабую, смущенную улыбку. — Оу, Сириус, я не слышал, как ты вошел. — Все в порядке, — бормочет Сириус, а сердце его сжимается. Он колеблется, не до конца уверенный, стоит ли спрашивать Джеймса, почему он плачет, или нет. Но в этом-то все и дело, да? Есть бессчетное количество вещей, из-за которых Джеймс может плакать. И Сириус знает, каково это, — не хотеть говорить о них. И прежде чем ему выпадает шанс спросить, Джеймс прерывает молчание. — Этого было достаточно? Я об интервью. — Более, чем уверен, что да. Вы с Регулусом отлично справились, Джеймс. Вы все сделали правильно. — Разве? — шепчет Джеймс, лицо его морщится, а потом он взмахивает рукой, будто может отмахнуться от того, что последует за этим вопросом. — Не важно. Значит, все будет в порядке? — Должно, — подтверждает Сириус, потому что он уверен в этом. Все обожают Джеймса и Регулуса, их историю любви, их «долго и счастливо». Это единственное, о чем говорят остальные — о том, что они просто так сильно любили друг друга, что отказывались жить дальше в одиночку — и пока они говорят об этом, то не вспоминают, как Джеймс мимолетно схватил все Святилище за горло, даже не зная об этом, даже не стараясь. — Завтра мы поедем домой, ведь так? — с надеждой спрашивает Джеймс, как будто он ждет этого, и Сириус не может винить его. Никаких сомнений, что он вновь хочет увидеть своих родителей. — Да, завтра поедем домой, — мягко говорит Сириус. — И все? Все позади? Сириус колеблется, чувствуя, как судорога сводит его изнутри, как будто он сейчас… переполнится. Вина забирается ему под кожу, и он хочет вырвать ее из себя. — Джеймс… — Не позади, — мрачно исправляет себя Джеймс. Он долго смотрит на Сириуса, а потом испускает хриплый смешок. — Ах. Точно. Ебаный тур победителей через полгода. Расскажи мне о нем. — Да, — сглатывает Сириус. — Ну, ты знаешь, как все устроено, потому что в наш дистрикт каждый год приезжают победители. Значит, вам с Регулусом надо будет… Вы выйдете на сцену и произнесете небольшую речь в честь павших трибутов из каждого дистрикта. — Небольшую речь, — безэмоционально повторяет Джеймс. — Не переживай, — мягко говорит Сириус. — Мы с Пандорой что-нибудь напишем для вас. Важно… важно, чтобы вы с Регулусом выступили единым фронтом, и очень поможет, если на камерах вы будете проявлять чувства. — Сириус… — Нет, слушай, я знаю, Джеймс, я знаю, что это пиздец, и я… мне так жаль. Правда жаль. Ты… ты даже понятия не имеешь, насколько мне жаль. Джеймс вздыхает. — Я не виню тебя, Сириус. Я просто не думаю, что Регулус сможет… это сделать. Мы с ним… ну, мы расстались. По крайней мере, он так сказал. — Вы были вместе? — спрашивает Сириус, чувствуя вперемешку шок и легкую обиду, потому что ему даже не сказали. Когда это, блять, случилось? — Нет, вообще нет. Для меня это тоже было новостью, так что не расстраивайся. — Джеймс качает головой и взмахивает руками, в странной смеси веселья, иронии и раздражения. — По правде говоря, Сириус, я в половине случаев в душе не ебу, что творится у твоего брата в голове. Но, знаешь, оказывается, мы расстались, так что да… Дерьмово, не так ли? Сириус открывает рот. — Давай, тебе надо согласиться и поддержать меня, потому что я твой лучший друг и меня бросили, даже не встречаясь со мной, и это так грустно и жалко, что я даже не знаю, откуда начать, так что считай, что ты на договорной основе обязан пожалеть меня, — перебивает его Джеймс еще до того, как Сириус успевает сказать хоть что-нибудь. Сириус закрывает рот. Он замирает, решая, что делать дальше, а потом уверенно кивает и говорит: —Да, дерьмово, и мне очень жаль. Я… Джеймс, серьезно, мне так жаль. — Все в… порядке, — бубнит Джеймс, снова вздыхая. Он посылает ему болезненную улыбку и отворачивается. — Но я к тому, что я правда не думаю, что Регулус… — Я поговорю с ним, — успокаивает его Сириус. — Когда придет время, я со всем разберусь. Пока что не переживай из-за этого, Джеймс. Сейчас самое важное это то, что уже завтра вечером ты снова увидишься с родителями. Джеймс слегка расслабляется. — Да. Это… Да, спасибо. — За что ты меня вообще благодаришь? — крайне раздраженно спрашивает Сириус. — Потому что, если бы не ты, я бы вообще больше никогда не увидел своих родителей, — прямо сообщает ему Джеймс, и насколько бы ужасным ни звучало это предложение, ему даже удается выдавить из себя искреннюю улыбку. — Ты спас мне жизнь, Сириус. Ты спас жизнь Регулусу. Ты спас нас обоих. — Я думаю мы все приложили руку к спасению друг друга, — мягко говорит Сириус, и Джеймс кивает. Какое-то время они просто смотрят друг на друга, долго-долго, не говоря ни слова, и их связывает столько всего, что очень сложно игнорировать это. Но они здесь. Сейчас они просто плещутся в полной благодарности, которую они чувствуют просто потому, что снова находятся друг с другом. — Тебе надо сходить к Регулусу, — наконец говорит Джеймс. Сириус кивает, подаваясь вперед, а потом замирает и поднимает палец. — А, стой, у меня есть кое-что для тебя. — Он тянется в карман куртки с шелковой подкладкой и достает оттуда очки Джеймса, слабо улыбаясь. — Разговаривал после интервью с Доркас, узнал, как у нее дела, попрощался, а она хотела убедиться, что тебе их вернут. Джеймс просто смотрит на них, а потом сглатывает и хватает их трясущимися пальцами. Он медленно поднимает взгляд на Сириуса и шепчет: — Поможешь мне снять линзы? — Разумеется, — тут же отвечает Сириус, а потом подходит ближе, чтобы сделать именно это. Каким-то образом процесс затягивается, они оба тихо смеются, когда Сириус корчит рожицы, склонившись над Джеймсом, или когда Джеймс случайно тыкает себя в глаз, или когда Сириус разговаривает с ресницами Джеймса, будто у них есть разум. В итоге им удается снять линзы — это какая-то навороченная хрень, созданная в Святилище, Джеймсу не надо было менять их, он даже спал в них — и Джеймс вновь надевает очки, яростно промаргиваясь. Сириус пялится на него. — Я выгляжу глупо? — выпаливает Джеймс, звуча до абсурдного взволнованным, более неуверенным и нервным, чем Сириус вообще когда-нибудь слышал. Сириус вспоминает, как он вернулся домой, боясь, что его кожанка больше не будет смотреться на нем так же, как до арены; он помнит, как рыдал, когда так и вышло. — Нет, Джеймс, — шепчет Сириус. — Ты выглядишь как ты. Джеймс медленно выдыхает и тянется поправить очки, закусив губу. — Я думал, это будет ощущаться более странно. — Ты носил их всю свою жизнь. — Сириус подается вперед и с любовью касается пальцем круглой оправы. — Пусть тебе кажется, что арена и Святилище могут стереть все. Это не так. Даже со мной, у них не получилось. Сколько бы они у нас ни отнимали, всегда найдется то, что останется с нами навсегда. — А что у тебя? — с любопытством спрашивает Джеймс. — Что они так и не смогли забрать? Сириус нежно улыбается. — Тебя. — Я бы никогда тебя не оставил, правда. Даже если бы я… — Джеймс замолкает, а потом тянется вперед и прижимает сжатый кулак к груди Сириуса, прямо между легкими. Он не давит, но Сириус все равно чувствует прикосновение и встречает его с распростертыми объятиями. Оно успокаивает его. — Я всегда с тобой, Сириус, не важно, что происходит. — Ладно, да, я выйду за тебя и заведу с тобой детей, — с притворным вздохом говорит Сириус, расплываясь в ухмылке, когда Джеймс разражается смехом, опуская руки; даже его взгляд становится ярче. Это первый раз, когда Джеймс смеется — по-настоящему смеется — с тех пор, как он вернулся с арены, и Сириус впитывает в себя этот смех, позволяя ему согреть себя. Дело не в том, что он забыл, как приятно видеть радость на лице Джеймса; просто он так давно ее не видел. Он скучал, правда, скучал. — О, моя мечта становится явью, — шутливо дразнит Джеймс, глаза его искрятся. — Ты понимаешь, оба Блэка? Знаешь… — Почему тебе надо было сделать это странным? — стонет Сириус, морщась, хотя надолго его не хватает, потому что Джеймс снова смеется, громко и счастливо, как будто ему нравится смеяться так же сильно, как Сириусу — слышать его смех, и поэтому он шутит, пытаясь, пытаясь, всегда пытаясь. Джеймс смеется так долго и сильно, что он просто заваливается на бок и сворачивается калачиком на полу, ему даже требуется минутка, чтобы перевести дух. — Ох, блять, мне это было нужно. — Нам обоим, — бормочет Сириус, улыбаясь. Правда, он не смеялся так сильно, затопленный облегчением от того, что ему довелось увидеть, как смеется Джеймс, но утверждение все еще правдиво. — Давай, придурок, вставай с пола. Ляг хотя бы на кровать, ради всего святого. — Она слишком мягкая, — бубнит Джеймс, — и я… я не хочу спать один. Я… — Я приду после того, как поговорю с Ремусом, — тут же предлагает Сириус. Джеймс подскакивает, стиснув челюсти. — Не вздумай. Можешь придти после того, как Ремус уйдет, но ни секундой ранее. Мне не сложно подождать. — Джеймс… — Нет. Нет, Сириус. Я буду в порядке, а ты… ты заслуживаешь провести с ним время, понятно? И он заслуживает. Просто… ну, не знаю… займитесь сексом и всякое такое. — Займитесь… — Сириус выпрямляется, выпучив глаза и в явном шоке повторяя сказанное Джеймсом. — Извини, что? — Оу, — Джеймс закусывает губу. — Вы еще не дошли до этого? Сириус удивленно моргает. — Ну… Мы… ладно, что ж, мы почти… понимаешь? — Это унизительно, Сириус чувствует, как горит его лицо и краснеют кончики ушей. Он чувствует себя глупым, словно он — маленькая скромная ханжа, которая начала пищать, как только кто-то намекнул на секс. И это смешно, потому что он никогда не ведет себя так перед… Ладно, так он себя ведет только перед людьми, которые знают его, по-настоящему знают его, а то, как он преподносит себя другим людям… это не правда. Маска. Шоу. И вот он настоящий Сириус, во всей красе — покрасневший, смущенный. — Вы почти занялись сексом? — в лоб спрашивает Джеймс. В отличие от Сириуса, у него нет таких трудностей. Он та еще шлюшка. Сириус любит эту его часть. — Типа. В… каком-то смысле? Мы остановились до того, как это зашло слишком далеко, и мы все еще были в штанах, — признается Сириус, прикрыв лицо ладонями. — Ах, фроттаж, — радостно говорит Джеймс, издавая мечтательный вздох, и когда Сириус смотрит на него, у Джеймса такой взгляд, будто он вспоминает что-то в ярчайших деталях. — Я надеюсь, ты прямо сейчас не думаешь о моем брате. — Именно о нем я сейчас и думаю. — Джеймс, — стонет Сириус. Фыркнув, Джеймс ухмыляется. — Что? Мне правда не стоило держать это в тайне от тебя. Я должен был сказать тебе прямо наутро после случившегося. Мне было так стыдно, что я не сказал. — Слушай, просто… сведи детали к минимуму, пожалуйста, — напряженно говорит Сириус. — Расплывчатых формулировок более, чем достаточно. По факту, чем меньше ты скажешь, тем лучше я буду себя чувствовать. Тебе правда не надо рассказывать мне все. Он мой младший брат, ради всего, блять, святого. — Что ж, все равно мало что произошло. Он даже не кончил, — с грустью говорит Джеймс. Он замолкает, его взгляд становится стеклянным. — А вот я с его помощью… — Так, достаточно, — прерывает его Сириус, лихорадочно взмахивая руками. Джеймс моргает, глядя на него, а потом фыркает от смеха. — Я… мне правда не нужно было знать об этом. А вот то, что меня интересует, совсем не касается моего брата. — Конечно, спрашивай. — Эм. Секс. Джеймс выгибает бровь. — Да? — Как? — слабо спрашивает Сириус. — Ремус, счастливый ты засранец, — выплевывает Джеймс, смеясь. В его глазах плещется веселье, а все лицо Сириуса заливает жаром. Довольный Джеймс подтягивает к себе здоровую ногу и опирается на нее локтем, опуская подбородок на ладонь. — Ну-ка, устраивайся поудобнее, пришло время для разговора. — Мне двадцать шесть лет, Джеймс. Я понимаю, как все устроено. Я взрослый. — Тогда о чем ты спрашиваешь? — Эм. Советы? — бубнит Сириус, поморщившись. — Сириус, серьезно, я думаю, все будет замечательно, потому что вы нравитесь друг другу и хотите быть вместе. Это куда важнее техники, в любом случае, и это как раз решающий фактор, — то, что вы испытывает друг к другу, эмоции превыше всего остального. — Верно, да, но я не хочу налажать. — О, что ж, я уверен, ты прекрасно справишься, — приободряюще говорит Джеймс, а потом фыркает, когда Сириус пялится на него. — Понимаешь, я не могу сказать тебе, что делать. Для всех это по-разному. Всем нам что-то нравится, и не всегда это одно и то же, и… важно узнать это самому, важно узнать друг друга. Делай это только, потому что хочешь; это первый шаг. Все остальное? Просто делай, как кажется правильным, и не бойся разговаривать. — Это… вообще не помогает, — жалуется Сириус. — Помогает. Ты просто еще не понял. Вот увидишь. — Джеймс подмигивает ему, но улыбка у него нежная. — Давай, позволь Ремусу перестроить тебе позвоночник. Руки Сириуса тут же вздымаются вверх, к шее, как у женщины, проверяющей, на месте ли нитка жемчуга, и он пялится на Джеймса, в полном ужасе, а потом хрипит: — Позволить что, блять? — Ну, знаешь, можешь перестроить его позвоночник, — задумчиво тянет Джеймс, в глазах поблескивает веселье. — Как тебе больше нравится, и ему, я полагаю. — Ты отвратителен, — шипит Сириус, и Джеймс снова смеется, прикрывая рот рукой. — Ты грязный, грязный человек, Поттер, и я… я не хочу видеть тебя и близко с моим маленьким братишкой. — О, как только мне представится шанс, я позволю ему сломать мой позвоночник надвое, — заявляет Джеймс, поднимая вверх обе руки и разъединяя кулаки, издав при этом жуткий хрипящий звук. Выражение чистейшего ужаса на лице Сириуса заставляет Джеймса вновь разразиться смехом. Сириус еще какое-то время изображает отвращение, просто чтобы повеселить Джеймса, но в конце концов, момент проходит, и Джеймсу, кажется… легче. Хотя бы ненадолго, хотя бы сейчас. Наверное, это совокупность многих вещей: возможность посмеяться, знание, что завтра он увидит Эффи и Монти, да даже просто тот факт, что Сириус, наверное, сегодня впервые займется сексом, потому что он хочет этого, потому что он там, где ему комфортно, потому что он достаточно доверяет Ремусу. — Кстати о моем брате, — говорит Сириус, когда Джеймс успокаивается, — пойду проверю, как он, но я потом вернусь. — Если сможешь ходить, — дразнит Джеймс. — Извращенец, — бубнит Сириус, вставая. — Ханжа, — отвечает Джеймс. Он замолкает, слегка наклоняя голову. — Эй, ты же виделся с Доркас, да? — Да. — Она сказала спросить у тебя. Она, эм, поцеловала мою руку? Сказала, что ты знаешь, что это значит. — О, да, это традиция. В Святилище принято целовать человеку руку, если ты им восхищаешься. Это знак уважения, — объясняет Сириус. — О, — говорит Джеймс, моргая. — Это… до странного мило? — Вполне, — соглашается Сириус, улыбаясь. — Ладно, — бормочет Джеймс. — Спасибо. А теперь иди, чем быстрее начнешь, тем быстрее кончишь. Я буду ждать всех подробностей. Сириус радостно качает головой и подавляет смешок, когда выходит из комнаты, а Джеймс все это время кричит ему вслед какие-то пошлости. На секунду ему приходится просто остановиться в коридоре и подышать, чувствуя себя хорошо из-за того, что когда он вошел, Джеймс плакал, а теперь, когда он уходит, Джеймс смеется. Сириус никогда по-настоящему не думал об этом, но, может, он и правда делает жизнь Джеймса лучше точно так же, как и он его. Эта мысль успокаивает. Следующая остановка — комната Регулуса, и Сириус стучит, прежде чем заглянуть внутрь, и он совершенно не удивлен тем фактом, что Регулус на балконе. Он стучит и в балконную дверь, прежде чем выйти наружу, и Регулус медленно расслабляется, видя его, отчего в груди Сириуса каждый раз расплывается тепло. Приятно знать, что Регулусу… спокойно с ним. Так не было много лет. Сириус скучал по этому. — Мы все запороли? — осторожно спрашивает Регулус. — Интервью? Нет, вы с Джеймсом отлично справились, — успокаивает его Сириус. — Я… я хотел… снова извиниться за… — Не надо, — перебивает Регулус, качая головой. — Это не твоя вина, Сириус. Я тебя не виню. И я знаю, что Джеймс тоже так не считает. — Каждая частичка меня хотела остановить это, — признается Сириус. — Все это, Регулус. — Я знаю, — мягко говорит Регулус, отводя взгляд. Сириус прочищает горло. — Джеймс сказал мне, что вы… расстались? — Мы никогда не были вместе, нам так и не довелось, но… да, — отвечает Регулус, тяжко вздыхая. Он оглядывается на Сириуса и беспомощно пожимает плечами. — Я знаю, что он твой лучший друг, и у тебя, наверное, заготовлена лекция по поводу того, что я сделал ему больно, но я… — Нет, — резко перебивает Сириус. — Нет, не заготовлена. Не будет никакой лекции. Не будет угроз, предупреждений или… всего остального. Ни для кого из вас. Все, что происходит между вами двумя, это… — Он сглатывает и горько улыбается. — Это только между тобой и ним, не важно, что происходит. Я это не контролирую, слышишь? Я могу — и буду — поддерживать вас двоих, во всем, но вмешиваться я в это не буду, больше нет. Регулус удивленно моргает. — Оу. — Да, — пристыженно бормочет Сириус, ему все еще чертовски грустно из-за того, что он манипулировал их отношениями ради выживания. — Значит, ты… пытаешься поддержать меня? — сухо спрашивает Регулус, выгибая бровь. Сириус неловко улыбается. — Если тебе это нужно. — Не… — Регулус замолкает, а потом опускает взгляд и фыркает от смеха, хотя ничего смешного нет. — Все равно я привык. — Реджи, — тихо говорит Сириус, тут же чувствуя себя разбитым. — Поменялось все и одновременно с этим ничего. Я хочу его и ненавижу. Он хочет попробовать, а я не хочу. Всегда так близко, так, блять, близко, но никогда… — шепчет Регулус, закрывая глаза, а потом прячет лицо в ладонях, сгорбив плечи. Сдавленный всхлип разбивает сердце Сириуса. — Эй, эй, можно я… — Сириус подается вперед, опускаясь на колени перед стулом Регулуса, подняв к нему руки, и все силы Сириуса уходят на то, чтобы просто не сгрести Регулуса в свои объятия. — Ничего, если я… Регулус не дает ему закончить, он просто ныряет в его сторону, ударяясь прямо о грудь Сириуса, сжимаясь и сворачиваясь подле него, как будто он пытается исчезнуть. Он такой маленький. Ему пять, ему пятнадцать, ему двадцать пять, и он младший брат Сириуса. Всегда его младший брат. Сириус обвивает руки вокруг Регулуса и крепко держит его в объятьях.~•~
Когда дверь открывается, Ремус поднимает взгляд и его сердце подскакивает и тут же опускается в пятки, пытаясь сжаться и лопнуть одновременно, когда он видит Сириуса. Сириус здесь, но завтра… Завтра его не будет. — Привет, — шепчет Сириус, прикрывая за собой дверь. — Привет, — шепотом отвечает Ремус. Сириус сглатывает, его кадык подлетает вверх и вниз, когда Сириус делает осторожный шаг вперед. — Может быть, с моей стороны нечестно просить о таком, но можно… мы не будем прощаться сегодня? Можно мы проведем этот вечер так, будто все правильно? Можно… Ремус, можно мы отложим все это на завтра, а сегодня… останется только это, только мы? Ремус медленно выдыхает, потому что он чувствует облегчение, такое непомерное облегчение от того, что они отложили это еще ненадолго. Он еще не готов. Он не хочет терять все это. — Да, конечно, можем, — бормочет Ремус. — Я… я хочу, чтобы ты знал, что я… — Сириус делает глубокий вдох и посылает Ремусу слабую, грустную улыбку. — За две недели я прошел через невообразимые вещи, и единственное — единственное, Ремус — что делало это хоть чуть-чуть легче, это ты. Я бы не знал ни облегчения, ни радости, если бы мне не довелось познакомиться с тобой. — Что ж, это точно звучит как прощание, — фыркает Ремус, его голос натянут, а в горле стоит ком. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что, может, я и был тем, кто настоял на том, чтобы ты снял маску, может, я был тем, кто позволил тебе жить, имея обычные человеческие права, которые должны быть у всех, — хрипит Сириус, — но, по правде говоря, Ремус, это ты освободил меня. — Хватит, — сипит Ремус, потому что, правда… он не может этого вынести. Он в опасной близости от того, чтобы разрыдаться, в глазах щиплет, и он точно не хочет плакать. Он не хочет тратить ни секунды с Сириусом на то, чтобы оплакивать его, потому что он еще не потерял его. Поплакать он успеет и потом, в одиночестве, когда для этого будет причина. Но сейчас Сириус здесь. Он все еще здесь, и Ремус ужасно любит его, пугающей любовью, такой непокорной, что его сердце поет. Это как если бы он так сильно любил что-то, что не мог бы оставить у себя, той бескорыстной, нежной страстью, которая будет преследовать его, как эхо пустого дома, в который он никогда и не надеется вернуться, но в чьем комфорте всегда будет нуждаться. Он смотрит на Сириуса и хочет готовить с ним еду, заниматься стиркой, запирать дверь и ложиться в постель, игнорируя бурю, которая сотрясает стены дома, потому что они, в конечном счете, все равно падут. Только не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас. — О, пожалуйста, только не плачь, — выдыхает Сириус, тут же подходя к Ремусу и обхватывая его лицо, слегка поднимая к себе; Ремус сидит на краю кровати, а Сириус стоит между его ног. — Прости. Мне так жаль. Я не это имел в виду. Нет, имел в виду я именно это, но я… о, я не вынесу этого. — Извини, — хрипит Ремус. — Я не… я не хотел. Я просто… — Ш-ш-ш, нет, конечно, ты можешь плакать, — шепчет Сириус, пальцами он смахивает слезы с щек Ремуса с такой нежностью, что вслед за ними проливается новая порция слез. — Я хочу сказать, что это разбивает мне сердце, но ты имеешь полное право. Ты волен плакать, если хочешь, а я смахну каждую слезинку. Я могу как-то поднять тебе настроение? Можно, я попробую? Ты не против? Ремус слабо фыркает от смеха, уголки его губ ползут вверх. Видно, что Сириус измотан, даже на грани с отчаянием, но это по-странному мило. Ремус приходит к резкому осознанию, что Сириус сходит с ума, когда людям, о которых он заботится, больно; он делит это качество со своим братом. Ремус не может объяснить почему, но есть в этом что-то одновременно очаровательное и печальное. Они просто настолько знакомы с болью, что сходят с ума в ту же секунду, когда понимают, что кто-то, кто важен для них, имеет с ней дело. — Попробуй, — мягко говорит Ремус. Сириус тут же без предупреждения толкает Ремуса и забирается к нему на колени, опускаясь на бедра, гладит его по щекам и подносит свое лицо так близко к его, что их носы почти что сталкиваются. Ремус инстинктивно, на автомате, обвивает руками талию Сириуса, чтобы быть уверенным, что тот не упадет. Честно говоря, Ремусу уже лучше. — Не плачь, — воркует Сириус, слегка улыбаясь, когда наклоняется и целует Ремуса около глаза. — Твои слезы контролируют приливы, ты ведь знаешь. — Он оставляет поцелуй под вторым глазом. — Давай сегодня будет штиль? Никаких кораблекрушений. Нет ничего хуже затонувшего корабля. — Но ведь там все сокровища, — дразнит Ремус, беспомощно улыбаясь, и Сириус тут же выглядит довольным. — Ты и есть сокровище, Ремус Люпин, — бормочет Сириус, целуя его в уголок рта. — Мое сокровище, которое я нашел в этом затонувшем городе. Ты сверкнул в темноте, как луна мерцает в небе, и я нашел тебя. — Значит, я твой? — шепчет Ремус, закрыв глаза, когда Сириус касается его губ своими. Серьезно, он не должен быть в восторге от идеи принадлежать кому-то, учитывая его ситуацию, но сама идея того, что он принадлежит Сириусу, посылает электрический заряд по его позвоночнику. — Мой, — соглашается Сириус. — Весь мой. Есть что-то головокружительное в тоне Сириуса, некое скрытое собственничество, нечто окончательное и высеченное на камне, неоспоримое, и Ремус верит ему. Что-то внутри него подбирается, яростно соглашаясь, и это правда. Святилище не может завладеть им; он Сириуса. Ремус его. У Ремуса нет ничего. Не было ничего целых пять лет. Ни имущества, ничего, что бы он мог назвать своим, так что его нельзя винить за то, что его дыхание замирает, когда Сириус наклоняется и шепчет ему на ухо: — А я твой. Я весь твой, Ремус, всегда и только. Святилище не сможет завладеть и Сириусом, не когда он у Ремуса. Приятно принадлежать кому-то вот так, когда это безопасно и добровольно, когда это выбор, когда это что-то, что они обнаружили сами. Сириус отстраняется и целует его, медленно и нежно, и Ремус думает, что он позволил бы Сириусу владеть собой. Он думает, что в самом лучшем смысле Сириус и так уже это делает. И его это не пугает, вообще ни капельки. Он никогда не чувствовал себя настолько свободным. Это чувство придает ему смелости, и он поднимает руки выше, скользя ими по груди Сириуса, медленно снимая с него рубашку. Сириус помогает ему, беспечно откидывая ее в сторону, и ни один из них не замечает, как она падает на пол. Это не имеет значения, ничего не имеет значения, важно лишь это. Они. Сириус издает тихий звук прямо в поцелуй, отчаянно дергая за рубашку Ремуса в попытке стянуть ее. — Я не буду подбирать их с пола, — сбивчиво заявляет Ремус, когда он отклоняется достаточно, чтобы позволить Сириусу снять с него рубашку и отправить ее в полет через всю комнату. — Ничего страшного. Ничего… — стонет Сириус, закусывая губу и проводя руками по груди Ремуса. — Если ты захочешь, я подберу ее и принесу тебе обратно в зубах. Ремус пытается не дать этим словам добраться до его головы, но именно это и происходит. Он медленно выдыхает, умоляя себя оставаться спокойным. Не получается, но Ремусу кажется, что он заслуживает награды хотя бы за то, что попытался. — Сириус, не надо говорить такие вещи. Они… оказывают на меня влияние, понимаешь? — О, в таком случае, я продолжу, — говорит Сириус, и слова льются из него нескончаемым потоком, — потому что цель на сегодня — заняться сексом. Очень хорошим сексом, надеюсь. Просто… ну, знаешь, голые. Мы. Голые мы. Одновременно. Для… секса. — Сириус, — отвечает Ремус, изо всех сил стараясь не смеяться, потому что Сириус настолько красный, что это, наверное, больно. — Это был очень плохой способ предложить заняться сексом. Мне так жаль, — заявляет Сириус, выглядя пристыженным. — Это не… я не хотел сказать это вот так, но… Я даже не знаю, как сказать. Ну, я сказал, но я хотел сказать это так, чтобы это, по крайней мере, звучало хорошо. В общем, я имею в виду, нам стоит… ну, если ты хочешь, мы могли бы… эм, ты определенно можешь перестроить мой позвоночник. Брови Ремуса взлетают вверх, и Сириус тут же издает испуганный вскрик, а потом прячет лицо в ладонях. Ремус, против своей воли, разражается смехом, ему нужна секунда, чтобы прийти в себя, и все это время Сириус качает головой и сдавленно ругается себе в ладони. Ремус тянется вперед и убирает руки Сириуса, ухмыляясь при виде яркого румянца на его щеках. — О, значит, я точно могу? — Это Джеймс во всем виноват, — жалобно шепчет Сириус. Ремус фыркает. — А Джеймс тут при чем? — Я спросил у него совета по поводу секса, а он сказал, что ты перестроишь мой позвоночник — думаю, это все-таки шутка — а потом он сказал, что, может, ты захочешь, чтобы я перестроил твой, и… и я бы попытался, если это то, чего ты хочешь, но, честно говоря, я понятия не имею, какого хуя я делаю, — говорит Сириус, выглядя таким расстроенным. — Выглядишь безумно жалким, — признается Ремус, а Сириус вздыхает и мрачно кивает, что только еще больше дополняет картину его жалкого внешнего вида. Ремус хочет укусить его. — Тебе повезло, что я знаю, какого хуя я делаю, и я точно знаю, как поднять тебе настроение. Сириус прочищает горло. — Да? И как? — Ну, я сомневаюсь, что я перестрою твой позвоночник, но, по крайней мере, обещаю, я смогу доставить тебе удовольствие, — вслух размышляет Ремус. — А что насчет тебя? — спрашивает Сириус, и звучит он до странного обеспокоенным. Ремус смеется и обвивает Сириуса двумя руками. — О, не переживай. С тобой, Сириус, все, что угодно, будет ощущаться хорошо. — Что ж, это успокаивает, — выдыхает Сириус, и это, кажется, действительно так, потому что он сразу же расслабляется, а потом вскрикивает, когда Ремус встает на ноги и тянет Сириуса за собой. Сириус в неверии смотрит на него, инстинктивно обхватывая ногами, чтобы не упасть. — Не смотри так на меня. Я держу тебя, — бормочет Ремус, закатывая глаза, и поворачивается, чтобы обойти кровать. — Ты такой сильный. Это до безумия привлекательно, — выпаливает Сириус, крепче хватаясь за плечи Ремуса. — Стой, давай проигнорируем эту часть. Я не подписывался на то, чтобы меня носили, Ремус. Это не входило в мои секс-планы! — Тебе надо было придумать план получше. Это для атмосферы, — сообщает ему Ремус, останавливаясь возле кровати. — Кроме того, ты ведь мой, да? Это значит, что я могу делать с тобой все, что захочу. Сириус делает резкий вдох, выглядя ошеломленным этим комментарием, его рот складывается в идеальную «о», пока он разглядывает Ремуса, не находя слов. Губы Ремуса подергиваются в улыбке, а потом он кидает Сириуса прямо на кровать, никак не предупреждая. — Да, — запоздало выплевывает Сириус, все еще выглядя шокированным. Он просто лежит на кровати, в том же месте, куда его опустил Ремус. — Да, полностью. Ты… что угодно. Что хочешь. Ремус хмыкает. — Принято к сведению. Быстрый вопрос, у тебя есть что-нибудь? Ну, для секса, где мы одновременно голые и перестраиваем друг другу позвоночники? Сириус снова стонет и закрывает лицо руками, но покорно указывает на прикроватную тумбочку. — Пандора дала мне кое-что, просто на всякий случай. — Очень мило с ее стороны, — тихо говорит Ремус, подавляя смешок, пока Сириус пытается со стыда придушить себя собственными руками. Ремус роется в тумбочке, ища то, что нужно, и посылает Пандоре мысленные благодарности, а потом радостно смотрит на Сириуса. — Знаешь, тебе не нужно стыдиться. В удовольствии нет ничего постыдного. — Иди нахуй, это очень неловко, — огрызается Сириус. Ремус хихикает и наклоняется вперед, забираясь на Сириуса, ждет, пока он поднимет руку, чтобы утянуть его в поцелуй. Сириус в итоге сдается, быстро отвлекаясь и забывая о стыде как раз в тот момент, когда Ремус задействует язык и выуживает из Сириуса стон. — Все еще неловко? — спрашивает Ремус, отстраняясь от Сириуса и целуя его челюсть. Сириус громко стонет под ним. — Ох, блять, ни капельки, — говорит Сириус, его голос надламывается, и он откидывает голову назад, обхватывая руками плечи Ремуса, запуская руки ему в волосы. — Я знаю, что это и был твой план, но если ты хочешь остановиться… — Не смей, блять, останавливаться, Ремус. — Радость моя, мы еще даже не начали, — говорит Ремус, глядя на него сверху-вниз. Сириус делает глубокий вздох. — Черт, мы все еще в штанах. — И мы не спешим, — бормочет Ремус, наклоняясь, чтобы снова поцеловать его, словно зависимый. Когда он снова отстраняется, Сириус, со стеклянными глазами, тянется вслед за ним. — Просто позволь себе получить удовольствие, Сириус. — Когда ты рядом, у меня даже нет других вариантов, — хрипит Сириус, прикрывая глаза, когда Ремус начинает целовать его грудь. — Я… все, что ты делаешь, настолько, блять, хорошо. Типа… настолько хорошо, что это должно быть преступлением, вот настолько хорошо. Ремус мягко смеется Сириусу в живот, оставляя поцелуй на выцветшем шраме. Звезда в его галактике. Он поднимает голову, чтобы взглянуть на Сириуса, который уже смотрит на него, закусив губу. — Сириус, мне придется напомнить тебе, что это и есть преступление. — Оно того стоит, — выпаливает Сириус, широко раскрыв глаза. — Я тоже так думаю, — соглашается Ремус, и вот оно. Оно настолько, блять, стоит того; каждый момент с Сириусом, все до единого стоят риска, опасности, возможной смерти, пыток и даже хуже. Если это то, что его ждет, Ремус не будет жалеть ни об одном моменте, который привел его к этому. И это тоже стоит того. Доставить Сириусу удовольствие. Избавить его от стыда. Позволить ему принять удовольствие, как он того и заслуживает. Каждый громкий стон, каждый сорвавшийся вздох, каждый раз, когда рот Сириуса складывается в имя Ремуса. Это все стоит того. Это легко, правда, как и почти все, что между ними происходит. Ремус не торопит события, как будто у них есть все время в мире. Он не позволяет этому стать чем-то, что восполнит то, что случится завтра; есть только сейчас, есть только они, это что-то, это все, и это определенно не ничего. Сириус — недоразумение. Красивое, запинающееся недоразумение, которое Ремусу посчастливилось держать в своих объятиях, назвать своим и сохранить во всех отношениях, кроме одного. Сейчас это не важно, не когда Сириус извивается под ним, тянет за волосы и вздыхает в рот, повторяя его имя, будто это ебаная молитва, и он умоляет, теряя все смущение, и Ремус не может отказать ему. Даже не хочет отказывать. Ремус до этого, конечно же, спал с другими людьми, но ничто не могло подготовить его к интимности этого момента. Раньше он никогда не был влюблен, и теперь он знает это, потому что сейчас все по-другому. С Сириусом все сразу же по-другому, кажется, весь мир вокруг него сжимается до тех пор, пока не остается ничего, кроме его затуманенных глаз, опухших губ и столкновения их тел. Головокружительное ощущение всего и сразу, ощущение чего-то хорошего, любви и полной, безграничной свободы. — Ты… Ремус, ты должен начать двигаться, — шепчет Сириус, слова складываются в приказ, но звучат как мольба. «Но я хочу остаться здесь, в этой вечности, которую мы создали», — думает Ремус, слегка затуманенно и приглушенно, отчаянно желая существовать в этом моменте, словно залитом янтарем. Тем не менее, в какой-то момент Ремус все-таки двигается, и он не может поверить, что вообще ждал. Он может лишь наклониться вперед и спрятать лицо в изгибе шеи Сириуса. Он стонет, обхватывая руки Сириуса и переплетая их пальцы, чтобы завести их за головы и вжать в кровать. Сириус цепляется за руки Ремуса так, будто от этого зависит его жизнь. Сириус громкий. Очень громкий. Возможно, это слегка сводит Ремуса с ума, но все в порядке, он уверен. Наверное, люди слышат, и, боже, как же Ремусу похуй. Пусть слышат, думает он. Пусть услышит все ебаное Святилище. Он надеется, что они правда слышат. Он надеется, что весь город слышит Сириуса и знает, что он не их, знает, что они никогда не доберутся до него, знает, что никто — и никогда — не сможет сделать с ним то, что делает Ремус. Проблема только в том, что Сириус вообще отказывается создавать между ними пространство, а проблемно это, потому что Ремус очень хочет, чтобы Сириус кончил первым, но для этого Ремусу надо слегка отстраниться и использовать руку. Сириус этого не понимает. Его чуть ли не накрывает истерика, когда Ремус пытается отпустить его руку и податься вперед. — Не вздумай. Нет… не останавливайся. Пожалуйста, пожалуйста, не останавливайся, — выплевывает Сириус, прогибаясь под ним в попытке прижаться ближе, хотя они уже и так максимально близко. — Я и не собирался, — выдыхает Ремус, закрывая глаза, и пытается не терять голову. Это очень сложно, когда Сириус, несмотря на все его прошлые заявления, подается навстречу его движениям как одержимый. — Я просто… я очень хочу, чтобы ты был первым, Сириус, и как бы близок ты ни был, не всегда получается кончить только от члена, не прикасаясь к своему. — Разве? — стонет Сириус. — Ты уверен? Потому что я… я более чем уверен, что я скоро кончу. — Ну, тебе все равно нельзя, пока я не разрешу, — говорит Ремус, и Сириус издает цепь громких ругательств, а потом его рот широко открывается, и если Ремус думал, что Сириус был громким до этого… — О, о, блять, извини, — всхлипывая, выпаливает Сириус, распахивая глаза, он смотрит на Ремуса, лицо застилает румянец, а грудь тяжело вздымается. Он лежит под Ремусом, податливый, расслабленный и обмякший, и даже слова его спутаны. Ремус качает головой, удивленно фыркая от смеха, замедляя движение бедер до приятного легкого покачивания. Сириус вздрагивает, раскрывая рот, и закрывает глаза. — Почему ты извиняешься, Сириус. Серьезно, за что? — Ты сказал, что нельзя, а потом я все равно это сделал, — бормочет Сириус. И Ремусу, правда, приходится поцеловать его за это. Сириус счастливо хмыкает и сжимает его руки, подбадривающе двигая бедрами, и Ремус не прерывает поцелуй, чтобы вздохнуть, до тех пор, пока ему не приходится. Слишком занятый тем, что разваливается на части, пока все самое лучшее и идеальное в мире цепляется за основание его позвоночника и тянет за собой, в ушах звенит, и единственное имя, которое он сейчас произносит, — Сириус. , Раз за разом его имя срывается с губ Ремуса. Честно говоря, им требуется немного времени, чтобы прийти в себя. У любви бывает такой эффект, особенно когда ты ей занимаешься.~•~
— Ну? — спрашивает Джеймс, когда Сириус забирается к нему в кровать. — Да, — выдыхает Сириус. — Позвоночник? — Перестроен. Абсолютно полностью определенно перестроен. Джеймс начинает смеяться, а Сириус улыбается даже сквозь застилающий его лицо румянец, он утыкается Джеймсу в плечо, чувствуя себя так, будто он парит в невесомости, чувствуя себя так хорошо, что он едва ли знает, что с этим делать, чувствуя, как любовь сметает его с ног, пока он думает, не в силах сдержаться, но с огромной радостью, что Ремус пришел в его жизнь и перевернул все с ног на голову.~•~
примечания автора: начнем с начала, доркас, любимая моя <3 затем разговор джеймса и регулуса перед интервью. во-первых, окей, извините, я обязан посмеяться, потому что регулус просто направо и налево кричит о том, что они с джеймсом «расстались», как будто это, блять, ФАКТ, и джеймс такой: погоди, мы встречались??? почему меня об этом не проинформировали??? ПОМОГИТЕ 💀 а еще их обсуждение любви!!! тоже очень, очень важное. я не так давно получил коммент о том, что нарратив романтической любви преподносится так, будто это самое важное, и вообще единственный способ жить полноценной жизнью, вреден!!! и да, это правда, и это одна из вещей, которые я хотел осветить, особенно в мире, в котором «роман» джеймса и регулуса воспринимается в подобном свете. обращаюсь к тому комментатору, когда я говорил, что мы к этому еще вернемся, я имел в виду это. когда я говорю о важности любви в фиках, я имею в виду, что чувствую важность всех форм любви, будь то между возлюбленными, друзьями, семьей и т.д., но и про любовь в жизни в целом. типа той любви, которую можно найти в мире, потому что я правда верю в том, что насколько мир наполнен кучей вещей, которые причиняют нам вред, настолько же он наполнен любовью, которую нужно просто поискать. понимаете, типа как красивый закат, смех ребенка, счастливая собака, которую гладят, незнакомец, который обращается к вам с добрым словом в тяжелый день. все это в том или ином смысле любовь, по краней мере, для меня. или может, это что-то, что что я отчаянно хочу верить, потому что разве это не приносит утешение? мне — приносит. в любом случае, что я хотел сказать, любовь — это широкая тема, особенно в моих фиках, которые очень сосредоточены на любви между возлюбленными, между друзьями, и в особенности на любви между сириусом и регулусом… ну, это для меня важно. это что-то особенное. и я всегда пытаюсь показать это в своих работах. надеюсь, это воспринимается так, как я хочу касательно регулуса и джеймс, простите, но это так мило, когда регулус, как влюбленный идиот, просто пялился на джеймса каждый раз, когда тот говорит что-то доброе/проницательное, особенно когда это помогало ему. его проблемы с кровью, например, и джеймс, сам того не понимая, развернул все под более позитивный угол??? регулус так влюблен. он ТАК влюблен, вы не представляете ужасно грустно от того, что регулус переживает о том, что любит неправильно. типа, он правда думает, что делает это не так, что его не достаточно и т.д. и т.п. хочу его обнять :( интервью… да, было жестко. но они урыли!!! подавись рита <3 окей, теперь к сириусу… ЭТОТ МАЛЫШ!!! о, как я его люблю. тот факт, что джеймс был первым, кто заставил сириуса смеяться, когда тот вернулся с арена, а теперь сириус – первый, кто заставил джеймса смеяться после того, как ОН вернулся с арены… АБОНЕНТ ОТОШЕЛ ПОПЛАКАТЬ нет, они такие милые, такие подружки!!! lmaoooo, сириус пошел к джеймсу за секс-советами, ПОКА 😭 джеймс такой смешной, плз. он как та мама из дрянных девчонок типа: вам что-то нужно? снэки? нет? ладно, вы двое повеселитесь! предохраняйтесь! он так его поддерживает <3 и да, нет ничего постыдного в удовольствии, но существует огромное количество людей, которые действительно стыдятся этого по самым разным причинам. просто факт того, что это не плохо, никого за это не стыдят и не шутят над этим… он важен для меня. типа да, они шутят и дразнят, но никто не стыдит сириуса, и они дают ему возможность свыкнуться с этим. это так же важно, как не стыдить человека и за то, что он не испытывает стыда. вульфстар в этой главе занимает особе место в моем сердце, потому что они таааак любят друг друга, и я хочу жевать камни и бить подушку. строчка “Ты и есть сокровище, Ремус Люпин. Мое сокровище, которое я нашел в этом затонувшем городе. Ты сверкнул в темноте, как луна мерцает в небе, и я нашел тебя.” возможно, самое прекрасное, что я когда-либо писал за ВСЕ время, что пишу. хз почему, я просто реально горжусь ей. почетные упоминания: — ДЖЕЙМСУ МАТЬ ЕГО ПОТТЕРУ ВЕРНУЛИ ОЧКИ!!!! НАКОНЕЦ БЛЯТЬ!!! да, его очки Важны в этом фике — джеймс дразнит сириуса своими Нечистыми Мыслями о регулусе — королева-пандора которая заботится о том чтобы у сириуса был безопасный секс и дает ему все для этого — сириус кончает и тут же извиняется перед ремусом потому что тот еще не дал ему разрешение 😭😭😭 — пока мы говорим регулус планирует убийство риты — регулус ненавидит когда его трогают но позволяет сириусу успокоить себя