~•~
Пандора готовит завтрак, за что Сириус ей благодарен, потому что он отчаянно не хочет, чтобы Ремус отвлекался на это вместо того, чтобы проводить время с ним. На завтрак будет что-то быстрое и легкое, что они съедят все вместе; но Регулус так и не уснул после своего кошмара и пока что не готов выходить из комнаты, а Джеймс — по какой-то непонятной причине — принял душ уже трижды и собирается мыться в четвертый раз, от чего его никто не может отговорить. Джеймс с Регулусом и Пандорой настояли на том, чтобы Сириус провел это утро с Ремусом, и Сириус не может воспротивиться этому. Они спрятались в комнате Сириуса, тот в драматичной манере лежит поверх Ремуса, время от времени пыхтя и фыркая от неудовольствия, будто он умирает. Ремус радостно улыбается ему в волосы и массирует голову, пока он снова не замолкает. Сириус с удовольствием провел бы это утро, занимаясь с Ремусом бодрым, беспорядочным сексом, сотканным из отчаяния, что очень подходит к их ужасному, затруднительному положению, но Ремус с огромным и неоспоримым сожалением отмел эту идею. Сириус дважды проверял, не передумал ли Ремус, но тот продолжал настаивать, что будет лучше, если сексом они заниматься не будут. Он клянется и божится, что они будут чувствовать себя хуже, а сам секс будет пронизан потерей и невыносимой тоской друг по другу, что только сделает их прощание болезненнее. Так что Сириус сдается. В конце концов, у Ремуса больше опыта в этом, и не то чтобы Сириус собирается заставлять его, если Ремус говорит нет. Он просто хочет, чтобы Ремус знал, что Сириус очень даже за мгновенное удовлетворение, даже если из-за этого он будет опечален еще сильнее, чем сейчас. Они оба молчат, но Сириус поглядывает на часы, и каждый раз, когда он видит, как время ускользает от них, чувствует, как сводит его желудок. Времени все меньше, и Сириус не знает, что делать. Он не думает, что может сделать хоть что-нибудь, учитывая все его внутренние дебаты и мысленные планы, которые тут же отметались, потому что они, на самом-то деле, не сработают. — Что если, — очень осторожно начинает Сириус, но он даже не успевает заговорить в полный голос, как Ремус перебивает его. — Не сработает. — Ты даже не знаешь, что я хотел сказать. — Что-то о том, что ты спрячешь меня в свою сумку и вынесешь отсюда, или просто уведешь меня, или украдешь и будешь надеяться, что никто не заметит, — говорит Ремус. Сириус поднимает голову и кладет подбородок на грудь Ремуса, с подозрением щурясь на него. — Ты что, читаешь мои мысли? — Каждую грязную, пошлую, стыдную мыслишку, — тут же подыгрывает Ремус, улыбаясь уголками губ. — Каждый раз, когда ты видишь меня, в твоей голове строкой бежит что-то вроде: «ладно, ладно, оставайся невозмутимым, вот он, веди себя нормально, просто веди себя нормально, блять, как мне вести себя нормально?» — Эм, — Сириус удивленно моргает и поднимает голову, чувствуя себя по-настоящему тревожно. — Погоди, ты правда можешь читать мои… — Господи, блять, нет, — со сдавленным смехом перебивает Ремус, его взгляд становится ярче. — Это то, о чем ты думаешь? Серьезно? — По большей части, — признается Сириус, краснея. Ремус выглядит таким довольным. — Это, или что-то близкое к этому, в основном. Просто не могу удержаться. Рядом с тобой я чувствую себя так, будто вот-вот взорвусь. — Я же сказал, ты нравишься мне таким, какой есть, Сириус, — бормочет Ремус, вытаскивая руку из волос Сириуса, просто чтобы снова запустить ее туда, нежно почесывая голову. На губах у него слабая улыбка, отдающая чем-то ностальгическим. — Хочешь, расскажу кое-что? — Да, — тут же отвечает Сириус. — Первый раз, когда я коснулся твоих волос, мне буквально пришлось набраться смелости, — рассказывает ему Ремус. — Я… нервничал. Я очень, очень хотел, но я все еще учился позволять себе вещи, которых хотел, так что я начал медленно, касаясь самых кончиков, наматывая пару прядей на палец, а потом, наконец, я просто… сделал это. Даже это маленькое действие было похоже на бунт. Я был напуган, был в восторге, и единственное, что имело значение, — каково это было, касаться тебя. Каждый раз, Сириус, ты важнее всего остального. Сириус резко сглатывает, в глазах у него жжет. Он промаргивается и шепчет: — Я буду так чертовски сильно скучать по тебе. — Каждый раз, когда это будет случаться, каждый раз, когда ты будешь вспоминать обо мне, воспринимай это как напоминание о том, что тебе следует позаботиться о себе, — шепчет он в ответ, нахмурив брови. — Это я говорю тебе быть добрее к себе, поесть, если не ел, отдохнуть, если надо, сбавить обороты и делать все шаг за шагом. Вот и все. — Ты ведь тоже будешь думать обо мне, да? — спрашивает Сириус. Ремус слабо фыркает. — Постоянно, будь уверен. — Тогда и ты будь уверен, — бормочет Сириус, — что если я в твоих мыслях, то это напоминание о том, что ты заслуживаешь гораздо большего, чем то, что имеешь. Никогда не забывай об этом, Ремус. Никогда не забывай, что ты заслуживаешь хороших вещей, и что я так хочу, чтобы они у тебя были. — По рукам, — хрипит Ремус. — Я… — Сириус делает глубокий дрожащий вдох, его желудок сводит от страха. — Я боюсь, что я забуду. Я не хочу этого, но что, если… Ремус, что, если я… — Сириус… — Что, если все воспоминания с тобой… спутаются? Что, если я придумаю воспоминания о том, чего никогда не было, или забуду то, что было? Я не хочу этого. Я не знаю, как остановить это. Я не… — Этого не случится, — перебивает Ремус. — А если и произойдет, то все в порядке. В порядке. Я буду хранить каждое воспоминание, которое ты забудешь. А те, что ты придумаешь… они настоящие, просто в какой-то другой жизни, как насчет этого? И… и ты можешь попросить Джеймса или Регулуса о помощи. Я знаю, что ты собираешься заботиться о них, но не бойся позволить им позаботиться и о тебе. Они этого хотят, ладно? Это что-то да значит. — Ладно, — хрипит Сириус. Он закусывает внутреннюю сторону щеки, пытаясь прогнать отчаяние, обвивающееся щупальцами вокруг его горла. — Ты уверен, что я не смогу выкрасть тебя? — К сожалению, нет, — со вздохом говорит Ремус. — У меня в бедре трекер, и если я попытаюсь избавиться от него, они узнают. Не думай, будто мне не приходило это в голову, потому что это не так, но… — Он сглатывает. — Я бы не ушел далеко. Они бы нашли меня. Я был бы мертв еще до того, как выбрался из Святилища. И… мой отец… Сириус, он все еще жив. Они бы убили его, если я… даже если бы я осмелился… — Ладно, эй, хорошо, извини, — быстро перебивает Сириус, пытаясь унять нотки паники в голосе Ремуса. Он тянется вперед, поглаживая щеку Ремуса и мягко улыбаясь. — Все в порядке, Ремус. Я понимаю. Я… блять, мне так жаль. — Знаешь, раньше я часто думал об этом. Я продумывал планы, как вырваться отсюда и сбежать. Я… что ж, я был довольно одержим этой идеей, на самом деле, а потом я просто… перестал. Даже не знаю когда. Просто в какой-то момент я вдруг понял, что сдался и перестал сопротивляться, — рассказывает Ремус, и Сириус думает, что за всю свою жизнь он не слышал ничего трагичнее. Сама концепция того, что Ремус Люпин сдался и перестал бороться, ощущается неправильно. — Я не знаю, когда потерял надежду, Сириус, но я точно знаю, когда она ко мне вернулась. В тот самый момент, когда я встретил тебя. — Я буду напоминать тебе столько, сколько потребуется, — бормочет Сириус, чувствуя ком в горле. — Я имел в виду то, что сказал тебе. Мне придется возвращаться сюда каждый год, и чего бы это ни стоило, я сделаю все, чтобы увидеть тебя снова. Я обещаю, Ремус. — Если ты не сможешь, — начинает Ремус. — Нет никакого «не сможешь», — резко говорит Сириус. — Я сделаю все. Выражение лица Ремуса смягчается. Он слабо улыбается. — Хорошо. Сириус слегка расслабляется. — Хорошо. — Какое-то время они просто смотрят друг на друга, а потом Сириус шумно выдыхает. — Что с тобой будет? Ну… ты просто… останешься здесь? — Нет, — говорит Ремус, слегка морщась. — Те слуги, которые не выполняют никаких поручений, находятся в Азкабане. Это тюрьма, в которой мы живем, пока нас не выберут и не назначат поручение. Есть всего несколько слуг, которые никогда не появляются в Азкабане, они на постоянной службе в замке Реддла. Остальные должны оставаться там. — На что он похож? — осторожно спрашивает Сириус. — Ну, Азкабан. — Там… — Ремус замолкает, напрягаясь всем телом, в выражении его лица появляется что-то непонятное, и Сириус почти уверен, что Ремус не станет рассказывать. Есть много вещей, о которых Ремусу не комфортно говорить, и Сириус не хочет давить, даже если ему любопытно. И все же, в конце концов, Ремус удивляет его. — Там холодно. Так холодно и… и пусто. В камерах гробовая тишина, потому что… ну, потому что мы должны носить маски даже там, а тишина… Невозможно не услышать крики с нижних уровней. Там они, эм, проводят эксперименты и… что ж. Да. Сириус чувствует, как его сердце щемит только от мысли, что Ремус находится там. Ремус явно сказал все, что мог, и Сириус вынуждает себя не донимать его дальнейшими расспросами, и, может быть, какая-то часть него просто боится узнать больше. Сама мысль о Ремусе, живущем в таких условиях, заставляет его кожу покрываться мурашкам, а каждую клеточку тела вопить, противясь этому. — А у тебя будут поручения? — напряженно спрашивает Сириус. — Я не знаю, — бормочет Ремус, и он вздыхает, когда Сириус закрывает глаза. Он сжимает пальцы в волосах Сириуса, слегка тряся его, чтобы он открыл глаза. Когда это происходит, Ремус улыбается, совсем чуть-чуть. — Не переживай насчет этого, Сириус. Давай просто… побудем здесь вместе, да? — Да, хорошо, — хрипит Сириус, бросая взгляд на часы и тут же чувствуя, как на него накатывают слезы, когда он видит, сколько у них осталось времени. Или, что его почти не осталось. — Сириус, — мягко говорит Ремус. — Слишком рано, — всхлипывает Сириус. — Я… я не хочу уезжать. Впервые в жизни я не хочу уезжать отсюда, и это полностью твоя вина, потому что я не хочу оставлять тебя. — Мне жаль, радость моя, — шепчет Ремус. — У нас было так мало времени, — выплевывает Сириус, закрывая глаза и пряча лицо на груди Ремуса, не в силах подавить рвущиеся из него рыдания. Ремус гладит его по волосам, и на этом все.~•~
Джеймс принял душ шесть раз. Каждый раз, когда он выходил из ванной комнаты, он выдерживал минут десять, а затем возвращался обратно. Пар творил чудеса с его ногой, и был единственной вещью, способной выбить застрявший в костях холод и ужас. Прошлой ночью ему снилась Вэнити, он пытался ее согреть, но его тепла не хватило, и она замерзла насмерть, приложив ледяные пальцы к его груди. Он не прекращал дрожать всем телом с момента, как проснулся. Однако душ помогал, и Джеймс остановил себя от седьмого похода в ванную по большей части только потому, что подушечки пальцев начали морщиться, а ему это не нравится. Вместо этого он направляется на кухню, надеясь, что болтовня с Пандорой согреет его. Получается. Немного. — Еще немного, Джеймс, и ты окажешься дома, — говорит ему Пандора, сидя рядом с ним за столом. Она сделала ему горячий чай, который он прихлебывает, чувствуя, как тепло медленно согревает внутренности. — Я когда-нибудь еще тебя увижу? — бормочет Джеймс. Пандора дарит ему нежную улыбку. — Ну, ты, конечно, увидишь меня на туре победителей, и ты будешь видеть меня каждый год на жатве. Я всегда приезжаю немного раньше, так что у тебя будет возможность наведаться и сказать «привет», если будет желание. — Да. Я… Я думаю, я сделаю это, — отвечает Джеймс со стоящей в голосе искренностью. Он слабо ей улыбается. — Ты мой друг, Пандора. — Я… Я знаю, что это может быть неожиданностью, учитывая мое положение, но я хочу, чтобы ты знал, что для меня большая честь быть твоим другом и другом Регулуса, — мягко говорит Пандора. — Вы для меня больше, чем Победители. Пожалуйста, никогда не думай иначе. — Я бы не смог, — просто отвечает Джеймс, потому что это правда. Пандора сделала все, чтобы он был в этом уверен. Он наклоняется и сжимает ее ладонь в своей, колеблясь всего секунду, прежде чем поднести руку к губам и оставить осторожный поцелуй на тыльной стороне ее пальцев. Он дарит ей неуверенную улыбку, когда опускает руку. — Я только вчера узнал, что это значит, но я действительно восхищаюсь тобой и всем, что ты сделала для нас, поэтому я думаю, что нельзя найти более подходящего человека, которому я мог бы отдать честь таким образом в первый раз. Спасибо тебе, Пандора, за все. Слезы наворачиваются на глазах Пандоры практически мгновенно, отчего улыбка Джеймса спадает, а глаза расширяются, но она выдавливает слабый смешок и хлопает в ладоши, фыркая. — Нет, это… не смотри так обеспокоенно, я просто очень… я эмоциональна, я полагаю. Ты так много значишь для меня, Джеймс. Ты и Регулус. И Сириус тоже. Вы все…вы не представляете, что вы все для меня значите. — Думаю, мы знаем, — мягко бормочет Джеймс. — Ты тоже очень важна для нас, Пандора. Это снова трогает Пандору, и она стремительно встает и обходит стол, ожидая его разрешения, прежде чем обнять, пока он еще сидит на стуле. Джеймс прислоняется к ней и не может не испытать нежность. Она все еще пахнет лимонами. Когда Пандора выпускает его из объятий, она смеется и бормочет себе под нос что-то о том, что ей нужно поправить макияж, сжимая его плечо, прежде чем уйти. Джеймс думает, что ей просто нужно время, поэтому смотрит ей вслед с мягкой улыбкой. Она права, он не ожидал, что будет заботиться о ней так сильно, как сейчас, но он никогда не был так благодарен за то, что ошибался. Пандора значит для него нечто особенное. Она и Доркас. А также Гидеон и Фабиан. Пусть в Святилище и мало святого, в нем все еще остаются Священные с таким избытком жизненной силы и добра, что это наполняет его неослабевающей надеждой, за которую он с радостью держится. Вот что он имеет в виду, говоря о вере в хорошее в людях даже в этом мире, где так много боли и ужаса, что найти хоть намек на добро кажется невозможным. Это не так, и это важно для него. Джеймс сидит за столом и допивает чай, но не задерживается надолго. Сириус, как и положено, с Ремусом, и Джеймс думает, что скорее умрет, чем помешает им. Они заслужили возможность побыть вместе. Однако ему все еще неспокойно, он не хочет оставаться один, и, конечно, какая-то часть его всегда хочет быть рядом с Регулусом. Он не видел его с интервью. Как только они вернулись в номер, они разошлись и больше не находили дорогу друг к другу. Это вроде как их фишка, не так ли? В самом деле, Джеймс считает символичным тот факт, что именно он снова пытается найти Регулуса, продолжает пытаться, несмотря на все доводы, доказывающие, что это бессмысленно. Если кто и знает, как оставаться оптимистичным, так это он. Он все еще остается… собой, несмотря ни на что. Почему-то это делает жизнь чуточку легче. Сделав глубокий вдох, Джеймс при помощи трости поднимается со стула, шаркает по коридору и ненадолго останавливается перед дверью Сириуса. Он не вслушивается в доносящиеся звуки. Просто стоит там, чувствуя, как его захлестывает порыв защитить, а пальцы чешутся от желания оградить Сириуса и Ремуса от потери, которую им предстоит пережить. Он хочет, но не может. Сглотнув, Джеймс идет дальше, останавливаясь только тогда, когда оказывается перед дверью Регулуса. Его желудок подрагивает от нервного напряжения, но он набирается храбрости и стучит. — Рег? Это, эм, Джеймс. То есть, очевидно, ты знаешь, что это я. Ты… там? Ну, возможно, ты на балконе, так что, скорее всего, ты меня даже не слышишь, но я просто… — Я здесь, — откликается Регулус, его голос приглушен, словно на этот раз он не стоит близко к двери. — Оу, — Джеймс растерянно моргает, искренне удивленный тем, что, во-первых, Регулус не на балконе, а во-вторых, что он вообще отвечает Джеймсу. Прочистив горло, Джеймс с тревогой вертит в руках рукоятку трости. — Ничего, если я войду? Наступает длинная, длинная пауза, которая тянется так долго, что Джеймс почти уверен, что ответом будет «нет», к чему он отнесся бы с уважением, но Регулус удивляет его, выдыхая: — Да, хорошо. Нерешительно Джеймс открывает дверь и проскальзывает внутрь, закрывая ее за собой. Он сразу же понимает, почему голос Регулуса звучал так далеко. Он не на балконе, но стоит в дверном проеме, прислонившись к открытой двери и глядя на улицу, спиной к Джеймсу. Он не оборачивается, и долгое время они проводят в молчании. Наконец, Джеймс неуверенно спрашивает: — Прощаешься с видом? По какой-то причине это не то, что следовало сказать. Джеймс слышит резкий вдох Регулуса и видит, как все его тело напрягается, и не знает, что он сделал не так. Он всегда совершает ошибки, когда дело касается Регулуса, как бы он ни старался. Каждый, блять, раз. — Да, — отрывисто отвечает Регулус. — Что-то вроде того. — Прости, если я… прости. Я не знаю, что я сказал не так, но мне жаль, — устало бормочет Джеймс, его плечи поникают. — Не беспокойся об этом, — отвечает Регулус, напряжение постепенно уходит из его плеч. Однако в его голосе все еще слышится резкость. — Почему ты здесь, Джеймс? Что тебе нужно? У Джеймса замирает сердце, когда он понимает, что Регулус поступил так, позволил Джеймсу войти, только потому, что думает, что Джеймсу что-то от него нужно. А Джеймс не хочет, чтобы дело было только в этом. Он не хочет, чтобы Регулус игнорировал свои переживания в стремлении позаботиться о нем, независимо от того, чего Джеймс на самом деле хочет. — Не делай этого. Ты не должен этого делать, Регулус, — нахмурившись, говорит Джеймс. — Ты не должен ставить мои потребности выше своих, особенно когда они противоречат твоим собственным. — Заткнись, Джеймс, — пренебрежительно отвечает Регулус. — Я не могу дать тебе ничего другого, но я могу дать тебе это. Это то, что я могу сделать, так что я сделаю это. Что тебе нужно? Ты, думает Джеймс. Сириус. Мои родители. Гидеон, и Фабиан, и Питер. Айрин и Маттиас. Вэнити и Ходж. Мир и спокойствие. — Я просто… — Джеймс прерывается, потому что очевидно, что Регулус не может дать ему ничего из перечисленного, да Джеймс и не ждет от него этого. — Я не знаю. Мы сегодня едем домой. Скоро. Я просто… наверное, я хотел поговорить с тобой до того, как мы уедем, вот и все. — Как много пришлось пережить, чтобы добраться до этой точки, да? — бормочет Регулус. — Да, — тихо отвечает Джеймс. — Да, много. Регулус вздыхает. — Тебе это пойдет на пользу. Ну, встреча с родителями. — Да, — осторожно соглашается Джеймс, несмотря на то, что его сердце подскакивает, а пальцы начинает покалывать от напоминания, что он увидит папу и маму уже сегодня. Но Регулус… Что ж. — А как насчет тебя? Ты, эм, рад снова… увидеть своих? — В полном восторге, — отрывисто говорит Регулус, и Джеймс вздрагивает. У Регулуса довольно сложные отношения с родителями, Джеймс знает это, поэтому он не совсем уверен, как вести с ним этот разговор. С Сириусом все проще, потому что тот ненавидит их до глубины души. Регулус же, насколько знает Джеймс, нет. По крайней мере, не совсем. Джеймс прикусывает губу. — Они… будут… сердиться на тебя? За… нашу… — Историю любви? — язвительно спрашивает Регулус. — Да, скорее всего. Им будет все равно, что мы сделали это, чтобы выжить. Им будет все равно, что у нас не было выбора. Они действительно презирают тебя, знаешь ли. — Да, я знаю. Я расцениваю это как комплимент. — Джеймс делает паузу, затем откашливается. — Эм, без обид. Регулус издает тихий, мягкий смешок, который длится недолго, но все равно освещает Джеймса изнутри. — Уверяю тебя, я не обижаюсь. Полагаю, это можно принять за комплимент. В любом случае, мне все равно. Мне просто не нужно заботиться о том, что они подумают или как себя поведут. Если от меня отрекутся так же, как от Сириуса, то так тому и быть. Если нет, то тоже ладно. Никогда еще их мнение не казалось таким бессмысленным, как сейчас. — Это… хорошо? — осторожно спрашивает Джеймс. — Это… — Регулус делает паузу, затем хмыкает. — Нет, я так не думаю. Я также не думаю, что это плохо. Это просто… факт. — Верно, — говорит Джеймс. — Ну, есть ли еще кто-нибудь, кого ты хотя бы немного будешь рад видеть? — Барти, — мгновенно, без колебаний отвечает Регулус. В его голосе звучит нотка тоски, которая заставляет Джеймса инстинктивно сжать челюсть. Он подавляет просыпающуюся внутри ревность, потому что даже если это Барти, Джеймс благодарен за то, что у Регулуса есть кто-то, к кому он жаждет вернуться. У Регулуса больше никого нет, даже гребаных родителей, поэтому Джеймс подавляет свою ревность и решает вместо этого быть благодарным Барти. — Я практически слышу, как у тебя начинает валить пар из ушей. Джеймс прочищает горло. — Нет, это… это хорошо. Я имею в виду, правда, хорошо, что он у тебя есть. — Пытаешься быть тем самым хорошим парнем? — Просто пытаюсь быть хорошим. Это выбор, который я никогда не перестану пытаться совершать. Иногда это труднее, чем должно быть. Труднее, чем было раньше. — Ты хороший человек, — мягко говорит Регулус. — Лучше, чем большинство, даже когда не прилагаешь дополнительных усилий. Ничего страшного, если у тебя не всегда получается. Как ты и сказал, они никогда не смогут отнять у тебя то, кем ты являешься, и я уверяю тебя, ты хороший. Никогда не сомневайся в этом. — Я люблю тебя, — вырывается у Джеймса, слова просто срываются с губ, потому что он чувствует себя таким… наполненным. Он наполнен столькими вещами, хорошими и плохими, и именно таким образом это вырывается из него. Любовь. Каждый раз, это всегда любовь. Регулус не может говорить ему вещи, вызывающие у него желание сложиться пополам и расплакаться, и не ожидать такой реакции. Регулус наклоняет голову вперед, его плечи напрягаются, и Джеймс слышит, как он делает размеренный вдох, а затем медленно выпускает его. Он не отвечает. Он вообще ничего не говорит. — Мне… мне жаль. Это было… прости, — заикается Джеймс, качая головой и закрывая глаза. — Я просто… я сказал это только потому, что это правда, а не потому, что я чего-то жду от тебя. Я не жду, Регулус, даже после возвращения домой. — Когда мы вернемся домой, — шепчет Регулус, — думаю, нам обоим понадобится… время. И пространство. Я думаю, будет лучше, если мы не будем… если мы… — Я не буду давить, — решительно вклинивается Джеймс, глаза его распахиваются. Он опускает плечи, потому что ему нужно, чтобы Регулус это услышал, чтобы он это знал. — Я обещаю, что не буду давить, хорошо? Регулус слегка расслабляется, одновременно с этим выдыхая. — Спасибо, — шепчет он. А потом: — Просто… я знаю, что этого недостаточно, но это все, что у меня есть, и мне жаль. Мне так чертовски жаль, что я… — Хватит. Регулус, остановись, — вклинивается Джеймс, грудная клетка сжимается, потому что он видит, как сильно Регулус борется с этим, со всем сразу. — Этого достаточно. Этого более чем достаточно. Тебя достаточно, ясно? Эй, посмотри на меня. Ты можешь посмотреть на меня? Регулус на мгновение замолкает. Он снова вздыхает, прежде чем отступить и закрыть балконную дверь. Он все еще колеблется, и этот момент нерешительности абсолютно разрывает Джеймсу сердце. Но, неминуемо, Регулус все-таки поворачивается, чтобы посмотреть на него, и выражение его лица сразу же меняется, как только их глаза встречаются, его дыхание сбивается, и он замирает. Джеймс мгновенно забывает, что он собирался сказать, потому что Регулус смотрит на него широко раскрытыми глазами, полными чистого неподдельного восхищения, в его взгляде есть что-то благоговейное. — Рег? Что? Что такое? — Твои очки, — говорит Регулус, и его голос дрожит. Рука Джеймса, не лежащая на трости, автоматически поднимается вверх, чтобы коснуться уголка оправы, и он с удивлением вспоминает, что они на месте, на переносице, как будто никогда и не покидали ее. Они все еще прежние на ощупь. — Тебе вернули очки. — Да, я… — Джеймс так и не успевает закончить, потому что Регулус сокращает расстояние между ними до смешного быстро и уже через несколько секунд держит лицо Джеймса в своих руках, целуя его так, словно это первый и последний раз, и, возможно, так оно и есть. Джеймсу не требуется много времени, чтобы подстроиться к неожиданному повороту событий, он сразу и полностью соглашается с происходящим, и все остальное перестает существовать практически мгновенно. Его трость небрежно падает на пол, а руки взлетают вверх и обвивают талию Регулуса, притягивая его ближе. Регулус мгновенно напрягается, и Джеймс поспешно опускает руки, больше не касаясь его, что позволяет Регулусу расслабиться, прильнув ближе. Он погружается в поцелуй, издавая едва слышные звуки на грани отчаяния, которые заставляют Джеймса дрожать. Регулус целует Джеймса так яростно, так глубоко, что Джеймс чувствует, как очки вжимаются ему в лицо, слегка смещаясь от силы поцелуя. Это продолжается до тех пор, пока нога Джеймса не подгибается, что, по его мнению, не так уж и долго. Ему даже наплевать на нарастающую боль в ноге, потому что бывало и хуже, и боль настолько приглушена — тупая пульсация где-то на заднем плане — что он может буквально не обращать на нее внимания. Ну, он может, пока его нога не решает, что ей надоело выдерживать весь его вес, и просто не сдается. Джеймс матерится, когда им приходится прервать поцелуй, потому что он оступается и чуть не падает; единственная причина, по которой он не оказывается на полу, заключается в том, что Регулус быстро ловит его и с жалобным стоном удерживает на ногах. Они медленно движутся к кровати, и Джеймс на протяжении всего пути выпускает длинный поток яростных проклятий, совершенно взбешенный своим затруднительным положением. Он не уверен, что бесит его больше: то, что у него вообще есть травма, или то, что его нога подводит его, хотя он всю жизнь на нее полагался, или то, что поцелуй, который они начали сами, наедине, был прерван напоминанием о том, что они оба предпочли бы забыть. — Ты в порядке? — спрашивает Регулус и помогает Джеймсу опуститься на край кровати, смотря на него расширенными глазами. — Я в порядке, — огрызается Джеймс. — Просто в охуительном порядке. Регулус сглатывает. — Мне жаль. Я не должен был… — Нет, нет, ты абсолютно точно должен был, — быстро поправляет Джеймс. — На самом деле, если хочешь, ты мог бы… — Я принесу твою трость, — твердо произносит Регулус, не встречаясь с ним взглядом, когда отступает назад, чтобы сделать именно это. Джеймс вскидывает руки и имитирует удушение какого-то невидимого существа в направлении неба или вселенной, потому что там должно быть какое-то божество, получающее удовольствие от того, что издевается над ним и делает его несчастным. Он стонет и падает обратно на кровать Регулуса, борясь с нелепым желанием брыкаться, вырываться и кричать во всю мощь своих легких. О, он так чертовски зол из-за этого. Они целовались. Это было… они были… — Джеймс, — бормочет Регулус, легонько толкая его тростью. Джеймс выхватывает ее и швыряет на край кровати, затем снова встает и сокрушенно произносит: — Пожалуйста, пожалуйста, не позволяй моей ноге помешать тому, что мы только что делали. — Дело не в этом, — бормочет Регулус, выдыхая, когда Джеймс сжимает губы в тонкую линию. — Я клянусь, что нет, Джеймс. Есть бесчисленное множество способов сделать то, что мы делали, и даже больше, и это не будет проблемой для твоей ноги. Дело не в этом. — Тогда в чем? — устало спрашивает Джеймс. Регулус сглатывает. — Я не должен был делать этого с самого начала. Ничего не изменилось, ясно? Я все еще не могу. Черт, я даже не мог позволить тебе прикоснуться ко мне. Я не должен был этого делать. Это было неправильно. Прости меня. — Почему ты тогда это сделал? — бормочет Джеймс. — Я не смог удержаться, — признается Регулус с напряжением в голосе, протягивая руку и осторожно касаясь дужек очков Джеймса. Его лицо смягчается, когда он поправляет их на лице Джеймса, и он смотрит с таким обожанием, что сердце в груди Джеймса, черт возьми, бунтует. Джеймс наклонился ближе, глядя на него сверху. — Я не расстроен, что ты это сделал. Далеко не расстроен, на самом деле. Если хочешь, мы можем просто целоваться, и я не буду тебя трогать. Мы можем… то есть, это не обязательно должно… что-то значить. — Джеймс, — категорично говорит Регулус, выгнув бровь, но Джеймс остается упрямым. Регулус вздыхает. — Я знаю тебя, идиот. Конечно, это будет что-то значить, особенно для тебя, и… — Он удерживает взгляд Джеймса, его голос становится намного тише, когда он выдыхает и признается: — Для меня это тоже будет что-то значить. Это будет значить слишком много, и это будет больно, разве мы не пережили достаточно боли? — Да, так и есть. Нам уже больно, так что это ничего не изменит, — шепчет Джеймс. — Я знаю, что это ничего не изменит, любовь моя, и я не жду этого. Мне это не нужно. Регулус закрывает глаза, сжимая пальцы, прежде чем убрать руку от очков Джеймса. — Это будет хорошо только до тех пор, пока мы это делаем, а потом ты пожалеешь об этом. — Правда? — бормочет Джеймс. — Не думаю, что буду жалеть об этом. Думаю, я буду благодарен за то, что мы это сделали, даже если это не приблизит нас к тому, чего мы хотим. Если ты не хочешь, это одно. Если ты сдерживаешься, потому что пытаешься защитить меня, это совсем другое. — Очевидно, что я хочу этого, — огрызается Регулус, как будто оскорбленный намеком на то, что он может этого не хотеть, что очень далеко от всех случаев, когда он отрицал, что вообще хочет Джеймса. Джеймса все еще шокирует то, что он открыто и честно говорит о своих чувствах, но он понимает, что Регулус никогда не лгал ему раньше. Он искренне не знал о них. — Я просто… — Ты хочешь меня? Я здесь. Я, блять, здесь, любовь моя, — выдыхает Джеймс. Его сердце гулко стучит в груди, потому что Регулус наклоняется вперед, как будто его медленно притягивают. — Используй меня. Обладай мной, а потом выбрось. Причини мне боль. Мне все равно, Регулус. Ты можешь делать со мной все, что угодно, и я всегда буду тебе за это благодарен. Дыхание Регулуса сбивается, и он подается вперед, его пальцы беспокойно подергиваются. В его лице столько сдержанности, что на это почти больно смотреть, и Джеймс, возможно, по глупости, хочет вырвать эту сдержанность с корнем, вгрызться в нее, зажать между зубами и насладиться вкусом, когда она, наконец, разорвется. Каждая его частичка жаждет этого, так сильно желая, чтобы Регулус, говоря простыми словами, просто сорвался и перестал сдерживать себя, невзирая на последствия. В глубине души Джеймс знает, что Регулус сдерживается не просто так. Он сдерживается, потому что у него есть травма, которую нужно прожить, потому что он может зайти только настолько далеко и дать только это, и совсем скоро они останутся ни с чем, совсем не ближе к тому, о чем они так мечтают, и к чему никогда не будут достаточно близки. Но это… нормально. Ну, это не так, но Джеймс смирился с этим и будет мириться дальше, а это… Он просто хочет всего, что Регулус даст ему. Всего, что Регулус может ему дать. Джеймс примет это, все, что угодно, и никогда не потребует большего. Джеймс принимал это, когда это было неведением, и Джеймс принимал это, когда это было насмешкой, и Джеймс принимал это, когда это сбивало с толку, и Джеймс с радостью примет это, когда это причиняет боль. Регулус приставил кинжал к его горлу, и какая-то часть Джеймса надеялась, что он воспользуется им, просто чтобы получить от него и это тоже. — Я больше не хочу причинять тебе боль, — шепчет Регулус, и, вопреки своим словам, придвигается ближе, словно перед этим искушением слишком трудно устоять, что, возможно, немного ударяет Джеймсу в голову. Он продолжает забывать, что Регулус на самом деле хочет его, что он вообще чем-то привлекателен для Регулуса, и понимание этого каждый гребаный раз действует на него, как наркотик. — Я хочу этого, — прямо признается Джеймс, забывая как дышать, глядя на него с благоговением. — Причини мне боль. Просто, блять, уничтожь меня. — Джеймс, — бормочет Регулус, как будто с неодобрением, но он все еще не прекращает медленно приближаться, так что Джеймс считает, что ему не нужно стыдиться того, что он говорит. — Подумай об этом, любовь моя. Пощечина — это просто касание руки, которая прижимается к щеке с слишком большой силой, — говорит Джеймс, у него пересыхает во рту. — Я могу это вынести. Клянусь, я выдержу это. Возможно, мне даже понравится это жжение, при условии, что отметину оставит твоя рука. Регулус сглатывает. — Ты заслуживаешь большего. — О, поверь мне, этого пока хватит, — уверяет Джеймс, все его тело поет от предвкушения, когда Регулус опирается коленом на край кровати рядом с бедром Джеймса. — Что, если я никогда не смогу дать тебе лучшего? — Регулус спрашивает, все еще колеблясь, его взгляд напряжен. — Ты — лучшее, что у меня когда-либо будет, даже если я буду обладать тобой совсем недолго, — шепчет Джеймс, не отрывая рук от кровати, его пальцы пробивает дрожь. — А что насчет тебя? Разве ты не заслуживаешь этого? — Нет, — отвечает Регулус со сквозящей в голосе уверенностью. — Ты заслуживаешь, ты абсолютно точно заслуживаешь этого, и ты получишь это. Если ты хочешь, ты получишь это, — заявляет Джеймс, имея это в виду до самой глубины своей гребаной души, которая воспламеняется, потому что Регулус, кажется, уступает, его руки тянутся к лицу Джеймса. — Мне жаль, — хрипит Регулус. — А мне нет, — шепчет Джеймс, наклоняясь вперед настолько, насколько может, и беспомощно стонет, когда Регулус встречает его губы на полпути, впиваясь в него поцелуем. И вот оно. Щелчок. Сдержанность Регулуса обращается в пепел с шипением, Джеймс клянется, что слышит этот звук, когда ладони Регулуса обхватывают его щеки. Это происходит практически мгновенно, как будто его сопротивление медленно кипело уже долгое время, возможно, десятилетие. От одной этой мысли голова Джеймса кружится от восторга, облегчения и да, да, да. Регулус вцепляется в его волосы и тянет за них, откидывая голову Джеймса назад, чтобы слегка приподняться и поцеловать его под более высоким углом, словно благосклонный бог, вдыхающий жизнь в легкие Джеймса. Он не останавливается. Он не думает останавливаться, и Джеймсу кажется, что он левитирует, как только до него доходит, что это происходит на самом деле, что они действительно делают это. Он знает, что это плохая идея; ему просто все равно. Регулус оказывается довольно требовательным созданием, к внутреннему восторгу Джеймса. Он чертовски напорист и требователен, даже когда они просто целуются. Между ними царят хаос и отчаяние, Регулус постоянно пытается придвинуться ближе и поцеловать его глубже, низко скуля каждый раз, когда Джеймс осмеливается отстраниться хоть на дюйм, чтобы глотнуть столь необходимого кислорода. — Хорошо, хорошо, — задыхаясь, произносит Джеймс, впиваясь пальцами в простыни, не имея особого выбора, кроме как наклонить голову в сторону, чтобы Регулус мог вцепиться ему в горло, потому что, очевидно, отстраниться от Джеймса для Регулуса было бы преступлением. — Мы… мы не зайдем дальше поцелуев, да? — Только поцелуи, только это, и не двигайся, Джеймс. Оставайся на месте, — бормочет Регулус в его кожу, словно предупреждая. — Ты нужен мне прямо здесь. Прямо здесь… Ошеломленный, Джеймс подавляет смех и хрипло произносит: — Да, хорошо. Как скажешь, любовь моя. — Ты такой… — Регулус даже не заканчивает фразу, потому что возвращается ко рту Джеймса и, кажется, больше озабочен этим, чем разговором. Джеймс чувствует себя одновременно пьяным и очень трезвым, потерянным в своих чувствах из-за близости Регулуса, но он все еще мысленно фиксирует каждый момент, чтобы сохранить его навсегда. Регулус проводит пальцами по волосам Джеймса, дергая их так сильно, что все тело Джеймса покрывается мурашками. Его пробирает дрожь, и он сжимает пальцы на простынях, чувствуя себя мотором, который вот-вот сгорит, вот-вот взорвется. Они не замедляются, не останавливаются, они просто позволяют миру исчезнуть, несмотря на то, как больно им будет, когда он неизбежно обрушится на них снова. Пройдет немного времени, но позже — гораздо позже — Джеймс вспомнит этот момент и с грустью задумается, было ли и это тоже прощальным подарком.~•~
Ремус видел Сириуса в самых разных состояниях, вызванных отчаянием, но это, почему-то, было гораздо хуже. Может, это все потому, что все, что было не так, в конце концов разрешилось? Он вернул себе брата и лучшего друга. Но это? У этого не будет счастливого финала. Честно говоря, Ремус находит особо разрушительным тот факт, что он так знаком с отчаянием Сириуса, даже больше, чем с его радостью. Ремус гораздо чаще сталкивался с болью Сириуса, нежели с его счастьем, и ему кажется, что это не честно. Нет, он благодарен каждому мигу, проведенному с Сириусом, но ему всегда будет больно от того, что он видел слез больше, чем улыбок. — Зачем… Ремус, зачем ты берешь ее? — хрипит Сириус, наблюдая за ним с широко раскрытыми глазами, в уголках которых уже собрались слезы. Ремус берет с прикроватной тумбочки маску, туда он положил ее, когда вошел. Обычно он оставляет маску на кухне, но этим утром он сразу направился в спальню Сириуса, едва вспомнив снять маску перед тем, как вошел в комнату. — Сириус, — мягко говорит Ремус, — когда вы уедете, мне придется надеть ее обратно. Я буду ждать, пока они придут и сопроводят меня обратно в Азкабан. Я не могу точно сказать, когда это произойдет, так что я надену ее сразу же после вашего ухода. Губы Сириуса поджимаются в тонкую линию, а потом он отводит взгляд и яростно промаргивается, сглатывая и делая глубокий вдох. Он резко кивает, а потом закрывает глаза, выглядит он при этом ужасно. — Иди сюда, — хрипит Сириус, открывая глаза и подзывая Ремуса к себе, его лицо — красное и покрыто пятнами, и Ремусу совсем не нравится смотреть на это. Сириус — недоразумение, даже в таком состоянии, и он все еще красивый, но Ремус хочет увидеть тот румянец, который ему нравится, — милый. Сириус не в состоянии дать ему этого, он вытягивает руку вперед и шевелит пальцами. — Дай мне ее. — Мою маску? — бормочет Ремус, признаться честно, он слегка удивлен, но все равно делает шаг вперед, чтобы передать предмет Сириусу. — Просто маску. Не твою маску, — резко исправляет его Сириус, и Ремус поджимает губы, решая, промолчать, что маска, на самом деле, его, потому что она подходит его лицу, ее спроектировали и создали специально и только для него. — Что ты делаешь? — спрашивает Ремус, тут же напрягаясь, когда Сириус подносит маску к своему лицу. Ремусу ненавистно то, как она обрамляет его лицо, его живот сводит от мысли об этом. Сириус не отвечает ему, но и, к счастью, не пытается натянуть ее на себя полностью. Нет, он лишь подносит ее к своим губам и… оставляет поцелуй на внутренней стороне. Такой громкий, звучный «чмок», от которого Ремус удивленно смотрит на него. — Вот, — решительно заявляет Сириус, уверенно кивая и возвращая маску Ремусу. Он ловит его взгляд и говорит без тени стыда или смущения: — так, каждый раз, когда ты будешь надевать ее, я буду целовать тебя. Ремус удивленно смотрит на него, в груди разливается причудливая смесь восторга и боли. О, как сильно он любит этого человека. Сглотнув, он хрипит: — Самый быстрый способ заставить меня никогда не снимать ее. Сириус сдавленно смеется, кажется, этот смех буквально вылезает из него, и вот в глазах снова встают слезы. Его глаза красные и опухшие, ресницы слиплись. Ремус тянется забрать маску, и как только она у него, Сириус врезается в него и забирается ему в объятия, не в первый раз, но, возможно, — в последний. Ремус обвивает его руками, держа маску за его спиной, и оставляет поцелуй на щеке Сириуса, пока тот льнет к нему все сильнее. — Мне нужно идти, — задыхается Сириус. — Я знаю, — нежно говорит Ремус. Сириус обнимает его еще какое-то время, а потом тихо и даже очаровательно шмыгает носом, слегка двигаясь и опираясь на Ремуса, видимо, решая, что он не отцепится от него до самой двери. Ремус не возражает, лишь обхватывает его одной рукой, и так они идут в сторону гостиной. Пандора, Регулус и Джеймс уже там, ждут у дверей. Джеймс опирается на трость, не отводя взгляда от Регулуса ни на секунду, будто это все, что он может видеть. Регулус же смотрит куда угодно, но не на Джеймса, так что он застает момент, когда Ремус и Сириус заходят внутрь. Ремус до странного тронут сочувствием, промелькнувшим в глазах Регулуса. — Ладно, — громко говорит Пандора, ее голос слегка дрожит. Взгляд у нее чертовски грустный. — Мне надо выйти раньше, чтобы… чтобы сказать им подготовить поезд к отправке, я с вами не поеду, так что это… это… прощание. — Ай, иди сюда, — тихо бормочет Джеймс, подзывая ее к себе с мягкой улыбкой, и она тут же подается вперед, чтобы раствориться в его объятиях. — Регулус, — тихо говорит Ремус, — можно тебя на минутку? — Эм. Регулус удивленно моргает, кидая взгляд на нахмурившегося Сириуса, который, скорее всего, не рад перспективе того, что ему придется отпустить Ремуса, на что Ремус собственно и намекает, да. Секунду спустя Регулус осторожно кивает. Уголки губ Ремуса ползут вверх, когда Сириус в слабом протесте фыркает, понимая, что Ремус действительно отцепляет его от себя, но, как и всегда, он позволяет Ремусу поступать так, как ему хочется. Приятно видеть, как он отворачивается и подходит к Джеймсу и Пандоре, начиная шушукаться с ними, наверное, они спрашивают как у него дела; Ремус и Регулус идут в другой конец комнаты, достаточно далеко, чтобы их не подслушали. — Я не собираюсь ничего говорить, но думаю, что мне это и не нужно, — тихо говорит Ремус, не сводя взгляда с Регулуса. Он на секунду отводит взгляд на Сириуса, Регулус делает то же самое, а потом они вновь смотрят друг на друга. — Ты же знаешь, о чем я прошу тебя, да? — Да, — шепчет Регулус. — Ты сделаешь это? — уточняет Ремус, желая подтверждения, хотя какая-то часть него уже знает ответ. Регулус сглатывает. — Я… постараюсь. Если он позволит мне, то да, но обычно это по силам Джеймсу и только ему. — Я не прошу Джеймса. Я прошу тебя. Джеймс… мне не нужно просить его. Но вот ты… — Ремус вздыхает. — В этом плане вы с Сириусом так похожи, думаете, будто забота о людях это какая-то плата, а вы вдруг внезапно можете оказаться банкротами; или что это какая-то обязанность, задание, которое вы можете провалить. Это не так. Это выбор, Регулус. И я прошу тебя сделать его. — Хорошо, — хрипит Регулус, резко моргая и осторожно кивая. — Да, хорошо. — Отлично, — бормочет Ремус, — потому что это что-то да значит, и для вас это обернется чем-то большим, если вы позволите этому случиться. После всего, что произошло, он этого заслуживает, ровно как и ты. — Я… спасибо, — выпаливает Регулус, напрягаясь и слегка смущаясь, когда слова срываются с его губ. — За… спасибо тебе за… — Я понял, — перебивает Ремус, потому что Регулусу тяжело. Ремус слабо улыбается и кивает, потому что он знает, что Регулус благодарен ему за то, что он заботится о Сириусе. — И за… когда ты, эм… ну, то, что ты сделал, пока я… когда я не мог… — Регулус замолкает, а потом сдается, выглядя действительно расстроенным тем фактом, что он не может облачить в слова свою благодарность Ремусу за то, что он помог ему с его страхом воды. Почему-то это одновременно и весело, и грустно. — Что ж, для этого и нужны друзья, верно? — легко говорит Ремус, и Регулус просто невнятно кивает, но Ремус принимает все, как есть. Он хмыкает. — А теперь, если ты меня извинишь, я собираюсь целовать твоего брата до тех пор, пока он не уедет. Регулус не протестует, не жалуется, даже не морщит нос, и Ремус понимает, что это особенный момент для них всех, особенно для него и Сириуса. Ремус остается верным своему слову. Когда он подходит достаточно близко, Сириус тут же ныряет ему под руку, и Ремус обхватывает его челюсть ладонью, чтобы поцеловать. Ему плевать, что возле них еще три человека. Какая-то часть него даже благодарна, что этот момент застали другие люди, что они смотрят и видят. Если Сириусу когда-нибудь придется спросить, Джеймс и Регулус будут знать. Они все-таки отходят друг от друга, когда Пандора прочищает горло, Ремус предполагает, что она хочет привлечь их внимание, но это совсем не так. Она смотрит только на Регулуса, в ее взгляде столько нежности и грусти, все и сразу, и это зрелище действительно разбивает сердце. По Регулусу видно, что он насторожен, но даже он сдается под напором «Эффекта Пандоры». Регулус медленно и осторожно берет Пандору за руку, его касание почти невесомо, будто он собирается в случае чего резко отдернуть ладонь, но этого не происходит. Он подносит ее руку к своим губам и оставляет поцелуй на тыльной стороне ее пальцев. Пандора начинает лучезарно улыбаться, наблюдая за тем, как он целует ее руку, с такой нежностью, что от этого они оба выглядят такими хрупкими, словно они осторожничают друг с другом только потому, что могут сломаться. С Пандорой Регулус ведет себя мягко, мягче, чем с остальными, с кем видел его Ремус, и он думает, что вот она причина, по которой он держал ее на расстоянии вытянутой руки. Но в этом-то и заключается «Эффект Пандоры». Каждый раз она находит путь в ваше сердце, ровно так же, как в своем она находит местечко для вас. После этого Регулус сразу же отпускает ее руку, но Пандора все равно выглядит чертовски довольной. — Можешь даже не отпускать его, — заявляет Джеймс, подходя к ним и утягивая Сириуса и Ремуса в однорукое объятие. Ремус не ожидал, что объятие окажет на него такой эффект, но, честно говоря, оно просто врезается в его грудь, чуть ли не сбивая с ног. Все, что он помнит, это как Джеймс говорил с ним с самого начала, обращался с ним с такой добротой и теплом, как с другом, которого ему посчастливилось обрести, хотя по факту Ремусу было нечего предложить ему кроме своей скромной персоны. Но для Джеймса этого было достаточно. Просто Ремуса было достаточно. Джеймс теплый, и он сильно пахнет своим гелем для душа с эвкалиптом и шампунем. Одной рукой Ремус обнимает его за спину, второй обхватывает Сириуса за талию, свободная рука Сириуса тоже покоится на спине Джеймса. Там, возле плеча Джеймса, их пальцы переплетаются, мизинчики касаются друг друга, совсем не готовые расставаться. — Ладно, мне пора, — на грани слез говорит Пандора. Джеймс разрывает объятие, а она уже там, ждет. — Можно…? — Да, иди сюда, — отвечает Ремус, протягивая к ней руку и подзывая к себе. Она тоже не заставляет Сириуса отойти в сторону, не то чтобы кто-то действительно смог бы; она просто растворяется в них обоих и долго-долго их обнимает. До этого момента Ремус никогда не замечал, но он почти в два раза больше нее, и сейчас он с легкостью может положить подбородок ей на макушку. Она стискивает их в последний раз, делает глубокий вдох и отпускает. Пандора надолго не задерживается, снова прощается со всеми и уходит разбираться с тем, что осталось: она с сожалением говорит им, что у них есть еще, может быть, минут двадцать, прежде чем им придется пойти за ней. Сириус все еще не отходит от Ремуса, и какие бы проблемы ни были у Джеймса и Регулуса, они тоже отходят, оставляя Сириуса и Ремуса наедине. Они не говорят, даже не смотрят друг на друга, просто стоят рядом, и между ними витает такое напряжение, что оно могло бы принять форму третьего человека и присоединиться к ним. — Они безнадежны, — бормочет Сириус с тяжким вздохом, качая головой и вертясь в руках Ремуса, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, будто он даже смотреть не хочет на Джеймса и Регулуса. — Они разберутся, в конце концов, — тихо говорит Ремус. — Думаешь? — Я думаю… это закон равновесия. Ведь все дело в балансе, понимаешь. Не может быть, чтобы чего-то было слишком много, даже плохого. Когда-нибудь, каким-то образом наступит и хорошее. Губы Сириуса растягиваются в улыбке. — Оптимистично с твоей стороны. — Ну, у меня есть доказательство, разве нет? Несмотря на все ужасное дерьмо, через которое мне пришлось пройти, в какой-то момент, без предупреждений, появился ты, — бормочет Ремус, с нежностью водя ладонью по спине Сириуса. — Я вернусь. Я… я увижу тебя через год, — хрипит Сириус, медленно взбираясь руками по груди Ремуса. — Хорошо, — говорит Ремус, потому что он не хочет спорить из-за этого с Сириусом. Он не позволяет себе надеяться или ждать этого, потому что он знает, как все устроено. — Знаешь, за год может многое произойти. — Я знаю, — шепчет Сириус, впиваясь пальцами в плечо Ремуса, а потом спускаясь ниже по его руке. Он натянуто улыбается, когда Ремус в неприкрытом любопытстве выгибает бровь. — Как ты и сказал, многое может поменяться за год. Я могу забыть какой ты, как ты пахнешь, как лежат твои волосы или какого оттенка твои глаза. Я хочу сохранить тебя в памяти. Сердце Ремуса сжимается. — Я не совсем это имел в виду. — А что? — Я просто… Сириус, я хочу, чтобы ты знал, что ты ни в коем случае не обязан дожидаться меня или что-то в этом роде. — Ремус, — достаточно резко перебивает его Сириус. — Ты можешь встретить кого-нибудь, — настаивает Ремус, его тон низкий и пылкий. — И если это случится, то все в порядке. Это… — Он сглатывает горький привкус ревности и зависти. — Просто не сдерживай себя ни от чего и ни от кого, особенно из-за меня. Не надо мнить себя спасителем, потому что это не так, Сириус. Ты не мой спаситель, и мне это не нужно. Мышца на щеке Сириуса дергается от того, что он стискивает челюсти. — Не будет никого другого. Ты уже знаешь, что я… я не испытываю таких чувств к людям. — Ты можешь получать удовольствие, — напоминает ему Ремус. — В этом нет ничего постыдного. Оно твое, помнишь? — Нет, ты не… — Сириус морщится и качает головой, вздыхая. — Возможно, я неясно выразился. Я имею в виду, что я буквально не испытываю таких чувств к людям. В сексуальном плане. Я… я даже сначала к тебе такого не чувствовал. Потребовалось время, доверие. По крайней мере, в части с сексом. И я все еще не… ну, я никогда не хотел заниматься сексом ради секса. Я хочу заниматься сексом, потому что он с тобой. Это вообще имеет смысл? Ремус с секунду думает об этом, а потом кивает. — Да, имеет. Все нормально, — говорит он, потому что так и есть. Это не его дело и не дело других людей говорить кому-то кого и как им хотеть или не хотеть. — Просто… если за этот год появится кто-то, с кем у тебя срастется, я не хочу, чтобы ты… — Ремус, я знаю, что ты пытаешься сказать, правда, и это очень благородно с твоей стороны, — перебивает его Сириус, — но ты единственный, кого я хочу, ладно? Вот так просто. Я буду думать о тебе каждый день. Я буду скучать по тебе. — Он делает дрожащий вдох, яростно промаргиваясь. — Я все время буду так сильно скучать по тебе. В моем сердце нет места для кого-то другого, потому что я хочу получить наше что-то. И я буду ждать его. Я буду ждать вечность, если придется. — Что ж, в таком случае, год это ничто. Мгновение, — шепчет Ремус натянутым голосом, он наклоняется ближе и прижимается своим лбом ко лбу Сириуса, закрывая глаза. — Год. С годом мы справимся, — шепчет Сириус в ответ, и Ремус пытается убедить себя согласиться с этим, потому что у них все равно нет выбора. Они в любом случае проведут год порознь, может, больше, потому что даже сейчас Ремус не цепляется за надежду, что они вновь увидят друг друга. Так что, если это все, что у них есть, Ремус собирается выжать из этого максимум. Он притягивает Сириуса ближе к себе, накрывая его губы своими, целуя его медленно, сладко, уверенно, лелея каждую секунду. Поцелуй растягивается, будто у них есть все время в мире, и Ремус наполняет его всей любовью, которую чувствует к этому мужчине, не в силах произнести этого вслух. Он отказывается говорить это, потому что боится, что другого шанса ему не представится; какая-то бунтарская часть Ремуса настаивает, что если он не скажет этого, то ему придется увидеть Сириуса вновь, чтобы он смог сказать. Они целуются, не спеша и беспрепятственно, а потом отстраняются друг от друга, чтобы соединиться вновь. Ремус закрывает глаза и зарывается лицом в волосы Сириуса, пока Сириус прячет лицо на плече Ремуса. В тишине они дышат, и на этом все. А затем им неизбежно приходится отпустить друг друга. Никто из них не хочет, это понятно, но у них нет другого выбора. Сириус вздрагивает в ту же секунду, когда они отходят друг от друга, он подается вперед, будто вот-вот упадет прямо Ремусу в руки. Ремус сглатывает и делает шаг назад, с голодом изучая лицо Сириуса, пятясь к двери. — Пока, Ремус, — мягко говорит Сириус, так тихо, что эти слова — почти выдох. — Пока, радость моя, — шепчет Ремус, голос его напряжен, в груди болит, а в глазах жжет. Сириус делает дрожащий вдох, лицо красное, в самом ужасном смысле этого слова, — от боли, от напряжения. Он отводит взгляд, затем наклоняет голову и разворачивается, проносясь мимо Джеймса и Регулуса к двери, как будто он стремится выбраться отсюда. Ремус смотрит, как они уходят, чувствуя себя так, будто его грудь вскрывают ножом. Дверь открывается, потом закрывается. Сириус не обернулся. Ремус медленно разворачивается и подходит к стене, останавливаясь в шаге от нее, незаметный, тень, да и только. Он поднимает маску и надевает ее, застегивая на лице. Ему кажется, будто она душит его сильнее прежнего. Он смаргивает слезы, заводит руки за спину и свешивает голову. Вот и все.~•~
Поездка домой на поезде долгая и безмолвная. Регулус молчит, и Сириус тоже, поэтому Джеймс тоже ничего не говорит. Он не нарушает молчания; он действительно не знает, как это сделать. На столе стоят пирожные, но Джеймс не смотрит на них. Всего две недели назад он ехал в поезде в Святилище и находил в себе силы улыбаться, вызывать смех и тепло в той тяжелой реальности, которая навалилась на их плечи. Он помнит это, помнит, как дразнил Регулуса, весело смеясь, когда тот швырнул пирожное в голову Сириуса. Кажется, что это было целую жизнь назад. Джеймс чувствует, что этих людей больше нет в живых. Он тоскует по ним, по тем людям, которыми они были до того, как все это началось, и он не думает, что они когда-нибудь смогут их вернуть. Они все еще остаются ими — Джеймс, Сириус и Регулус — такими, какими были всегда, потому что ничто не может отнять это у них, но они изменились, их облик изменили жестокие, капризные руки; несмотря на то, что они все еще остаются собой, они уже никогда не смогут стать прежними. Дело в том, что именно это и есть жизнь. Жизнь — это смерть и возрождение, неизменно сменяющие друг друга снова и снова, понемногу, что со временем перерастает в заметные изменения. Это должно происходить постепенно; вы уже не тот, кем были год назад, или десять лет назад, или когда пришли в этот мир, но вы — это именно вы в своей постоянно меняющейся форме, растущие, обучающиеся и живущие. Даже в состоянии застоя в вас происходят изменения, которые вы не всегда осознаете, пока не оглянетесь назад и не увидите, как далеко вы зашли, — это постоянное путешествие. Так не должно быть. Да, все может измениться за долю секунды, и вы вместе с этим, но это не то, что когда-либо должно было дойти до таких глубин. Две недели, всего две недели, а они уже неузнаваемы. Они прошли через изменения, которые у других людей занимают годы. Некоторые вещи остаются прежними. В этом есть утешение. Утешение в том, что некоторые вещи нельзя изменить или забрать, в независимости от всего, что происходит вокруг. Течение времени кажется нереальным. Джеймс искренне борется с этим. Он знает, как сильно Сириус боролся с потерей памяти после возвращения с арены. Джеймс думает, что его борьба связана со временем и его собственным местом в мире. Бывают моменты, когда он не знает, где находится, теряется в себе и тут же возвращается на арену, нуждаясь в том, чтобы его вернули сюда, в русло времени. Он чувствует себя так же, когда поезд останавливается, не до конца уверенный, сколько времени прошло, не до конца уверенный, что они не прибыли в Святилище, где ему придется готовиться к выходу на арену и сражаться, чтобы вернуть Регулуса домой. Он не знает. Он не может быть уверен в этом, не полностью. — Я поговорю с мэром, — хрипит Сириус, когда они встают с мест, каждый из них двигается со всей осторожностью, как будто они не до конца уверены в том, что все, что происходит реально. — Я позабочусь о том, чтобы вы получили ваш выигрыш как Победители и каждому из вас был выделен собственный дом в Деревне Победителей. Вам не обязательно присутствовать при этом, так что если вы хотите… — Я могу пойти с тобой? — вклинивается Регулус. Он смотрит Сириусу прямо в глаза, выдерживая его взгляд. — Я пока не готов их увидеть. — Да, Реджи, хорошо, — бормочет Сириус. — Эм, если хочешь… Если хочешь, мы пойдем вместе. Регулус осторожно кивает. — Спасибо тебе. — Тебе не нужно идти, — говорит Сириус, направляя свой взгляд прямо на Джеймса. — Ты должен увидеть своих родителей. Они наверняка будут ждать тебя у самых ворот. — Ты… когда все будет улажено, ты придешь, да? — спрашивает Джеймс, чувствуя вину, когда его взгляд касается Регулуса, рассматривающего свои пальцы. — Да, конечно, — шепчет Сириус. — Давай, Джеймс, позволь мне помочь тебе сойти с поезда. Ты иди первым, Регулус. Так они и поступают. Регулус идет впереди них, направляясь к дверям и исчезая в них первым. Джеймс и Сириус высаживаются гораздо медленнее, потому что Джеймс сидел без движения часами, и его нога не очень довольна этим. Это расстраивает, потому что нога болит, если он нагружает ее слишком сильно, и болит, если нагружает ее недостаточно. Она затекла и болит, заставляя его тяжело опираться на Сириуса и трость, пока они идут по проходу поезда. Было нелегко войти в поезд, хотя Сириус не дал ему упасть, и выйти из него не менее трудно. И снова Сириус не дает ему упасть; он помогает Джеймсу добраться до нижней ступеньки, сходит первым, а затем встает на край платформы и протягивает руку Джеймсу, поддерживая его, пока тот спускается. Это вызывает вспышку боли в ноге, которая заставляет его скрежетать зубами и останавливаться, ожидая, когда боль снова притупится. Когда Джеймс смотрит вверх, земля уходит из-под ног, потому что он теряет время и одновременно обретает его с избытком, в чем нет никакого смысла. Идет снег. Снег лежит на земле, и хлопья сыпятся с неба. Как это возможно? Когда они уезжали, шел снег. Разве сейчас не должна быть весна? Неужели зима пришла, ушла и снова вернулась? Это не имеет смысла. Ему требуется мгновение, чтобы собрать все воедино. Весна уже на пороге, а это все еще зима, которую он оставил позади. Ему трудно понять, как столько всего успело произойти, столько перемен внутри и вокруг него, а время года все то же. Прошло всего две недели. Зима все еще здесь. В волосах Регулуса снег, и он безумно красивый. Регулус стоит перед ними, ожидая, и снег в его волосах такой же, как и в день его пятнадцатилетия. На секунду Джеймсу кажется, что он переходит из одного времени в другое, его дергает туда-сюда между прошлым и настоящим; Регулус мелькает перед ним, ему пятнадцать, и он близко, ему двадцать пять и он недостаточно близко. — С тобой все будет в порядке? — спрашивает Сириус, привлекая его внимание. — Хочешь, мы проводим тебя до ворот? Джеймс качает головой. — Нет, я справлюсь. Идите. Сириус настороженно кивает, и через мгновение отпускает его. Джеймс приспосабливается к своей трости, кивает в ответ и медленно идет вперед. Регулус присоединяется к Сириусу; им нужно идти в другую сторону, вверх по тропинке. Джеймс оглядывается, не в силах удержаться, и чувствует, как его сердце сжимается и нежно бьется, когда он видит, что Регулус тоже оглядывается. Снег заплетается в его волосах. Их взгляды сталкиваются и Джеймс тонет в его глазах. О, эти его глаза. Они одновременно отворачиваются. Путь к воротам медленный и тяжелый. Снег еще не прилип к земле, а просто покрывает ее мягкой пылью, но, несмотря на это, он чувствует себя неустойчиво. Он не хочет упасть и боится, что его трость может выскользнуть у него из рук, ведь на земле лишь слякоть. Каждый его шаг размерен и осторожен, и он не торопится. Ворота закрыты, но ему достаточно нажать на звонок с той стороны, чтобы они распахнулись. Их обрамляет большая кирпичная стена, а сами ворота сделаны из металла, и сквозь них или вокруг них ничего не видно. Он терпеливо ждет по ту сторону, его сердце колотится, а потом он резко выдыхает, когда видит своих родителей, стоящих в нетерпении на противоположной стороне. Какая-то часть его боялась, что их там не будет. Но они там. Прямо там. Джеймс не успевает сделать и шага. Как только они видят его, Эффи и Монти сразу же бросаются к нему. Он успевает сделать один глубокий, задыхающийся вдох, прежде чем они набрасываются на него, обхватывая его с двух сторон и удерживая, когда он мгновенно обмякает в их объятьях. Он отчаянно цепляется за них, и когда он выдыхает, из его груди вырывается всхлип. Они не размыкают рук, и он наконец-то дома.~•~
примечания автора: начиная с самого начала: привеееет, эван <3 НЕТ, Я ПЕРЕСТАЮ, ЭТО УЖАСНО ЖЕСТОКО 😭 он мертв, и я все еще нахожу способ оставлять его поблизости, lmaoooo. честно говоря, иначе вы бы скучали по нему, уж поверьте. то, как сириус утешает регулуса насчет эвана и говорит для этого о джеймсе «лучшем лучшем друге» поттере≫≫ пандора, любимая <3 получает поцелуи рук, выражающие восхищения, как и заслуживает!!! она занимает особое место для меня. «Эффект Пандоры» реален давайте мы заглянем чуть дальше и поговорим чуть-чуть о джегулусах. типа, джеймс и регулус целовались. регулус РЕАЛЬНО Поцеловал Этого Мужчину, как только снова увидел его в очках 😭 он просто сказал: Моей Травме Просто Придется Подождать. он так прав, вообще-то. этот поцелуй был ЗАСЛУЖЕННЫМ, он скучал по джеймсу в его очках со ВТОРОЙ ГЛАВЫ. он заслужил это. они оба, если уж говорить честно. отметив это, стоит сказать, что поцелуй… ничего не меняет. типа, они все еще не в порядке, так тут они просто. поддались искушению. тут они буквально решили совместно сделать себе больно, потому что второй был для них важнее, чем избежание боли. оу, они так влюблены, мне ПЛОХО. теперь к вульфстару. оу, этот вульфстарный ангст РАЗОРВАЛ МЕНЯ НА КУСОЧКИ, потому что все это время они были милыми и… ну, не совсем счастливыми, но очень здоровыми и такими невероятно влюбленными. это просто БОЛЬНО 😭😭😭 и смотрите, я знаю, что многие из вас надеялись, что будет какой-то способ спасти ремуса и вытащить из святилища, но это просто. нереалистично. пока что, доркас даже не знает о СУЩЕСТВОВАНИИ ремуса, а она тут единственная у кого есть хоть какой-то вариант спасти его. ремус бы и сам не стал сбегать, потому что это обрекло бы его отца на смерть. святилище — особенно реддл — никогда не стеснялось использовать любимых людей, чтобы держать кого-то под контролем. так что да, ремус остался там. это пиздец как отстойно, но все такое, как есть. это НЕ значит, что ремус просто пропадет. нет. у нас вообще-то есть ПОВ ремуса в следующей главе, и мы узнаем больше о его прошлом в 33 главе. но да, вы, скорее всего, будете по нему скучать, что намеренно, потому что сириус тоже будет по нему скучать. мы все сейчас держимся за руки и дружно скучаем по ремусу люпину. а тем из вас, кто просто хочет быть уверен (хоть это, наверное, и очевидно), ВНИМАНИЕ СПОЙЛЕРЫ: сириус и ремус еще увидят друг друга и воссоединятся, обещаю <3 ПОЧЕТНЫЕ УПОМИНАНИЯ: — джеймс выболтнувший «я люблю тебя» просто потому что Чувствует Чувства — регулус, который буквально не может устоять перед джеймсом, что абсолютно понятно, потому что я бы ТОЖЕ сложился, как шезлонг ради этого мужчины — сириус, который говорит «я хочу сохранить тебя в памяти» и весь подтекст этой фразы, учитывая его проблемы с памятью — возвращение «любовничка» и эван, ведущий себя как маленький говнюк даже после смерти, lmaoooo — спрашивающий об азкабане, ох уж эта ирония — ремус, возвращающий должок и просящий регулуса позаботиться о сириусе — регулус, который просто соглашается, что они с ремусом друзья (к тому же пытающийся так, так сильно поблагодарить его, этот бедолага, он МУЧАЛСЯ) — воссоединение джеймса с родителями <3 тут было не так много болтовни, как обычно, я вроде как уставший, так что это все, что я могу предложить. я также хочу поблагодарить вас за все поддерживающие комментарии и обратную реакцию. я их все читаю и каждый обожаю!