~•~
— Что ж, все проходит просто чудесно, — довольно заявляет Пандора, пока в тихой комнате слышатся сдавленные стоны, раздающиеся откуда-то со стороны коридора. Удивительно, но именно Регулус смотрит на нее и очень мягко говорит: — Пандора, мы тебя не заслуживаем. Джеймс с ним полностью согласен, и чтобы это показать, он берет ее за руку и с улыбкой целует ее костяшки. Она выглядит такой довольной, такой тронутой, что в уголках ее глаз даже собираются слезы, и все это время она широко улыбается. — Это было очень мило с твоей стороны правда. Регулус прав. Мы тебя не заслуживаем. — Спасибо, — шепчет Пандора. — Я думал, что… нельзя попросить, чтобы тебе назначили слугу? — спрашивает Джеймс, напоследок сжимая ее ладонь, прежде чем отпустить. Пандора усмехается. — Что ж, слуг выпускают только если они куда-то назначены, и когда я проверила реестр, то увидела, что Ремуса назначили на завтрашнюю вечеринку. Это сыграло мне на руку, потому что я, возможно, приврала, что Сириусу нездоровится и за ним надо приглядеть, а потом я между словом упомянула, что было бы здорово, если бы нам прислали слугу, который у нас уже был. В любом случае, ему технически и правда не здоровится — Сириусу, в смысле — и он не пойдет с нами на интервью и все такое. Я поняла, что он будет слишком занят Ремусом в ту же секунду, как увидела его. — Ах, замечательно, — радуется Джеймс. — Ты замечательная. — Вы ведь не против? — осторожно спрашивает Пандора. — Мы можем пережить тот факт, что Сириус потратит немного времени на себя, — бормочет Регулус, и Джеймс думает, что это очень по-взрослому. — Мы не против. Все хорошо, Пандора. Очень даже хорошо. Пандора оживляется. — Мило. Тогда, думаю, нам пора. Оставим их в покое. Спустя секунду раздается сдавленный стон и череда ругательств от Ремуса, и Джеймс не может удержаться от нарастающего в нем смеха, и он смеется так, что его плечи трясутся. Брови Пандоры взмывают вверх, а нос Регулуса очаровательно морщится. Они все быстро покидают номер, действительно оставляя Сириуса и Ремуса наедине. По пути Джеймс оборачивается назад с улыбкой, мысленно желая Сириусу всего самого хорошего, потому что нет никого, кто заслуживал бы этого больше.~•~
Ремус более чем уверен, что рот Сириуса способен на магию, и ничто не могло доставить обратное, потому что Ремус видел, как Сириус мог очаровать любого парой слов, а тут… ну, ему даже говорить не пришлось, чтобы мозг Ремуса буквально расплавился. Это странно, потому что Ремус был с людьми, у которых наверняка было больше опыта, но он все равно полагает, что никогда не чувствовал себя лучше. Для Сириуса привычно прибегать к энтузиазму, если ему не хватает опыта, особенно, когда он сфокусирован на том, что делал. Ремус падает на кровать и пытается отдышаться, обмякнув; Сириус расстегивает его штаны и ползет вверх, нависая над ним и не сводя взгляда. По какой-то причине мозг Ремуса не совсем понимает, почему Сириус выглядит таким застенчивым. Нет, он должен выглядеть самодовольным. А он краснеет и с тревогой смотрит на Ремуса, будто ждет, что ему оставят плохой отзыв или что-то такое. В ту секунду, как Ремус тянется к нему, успокоившись достаточно, чтобы вспомнить о важности взаимности, Сириус отстраняется от него и качает головой. Ремус хлопает глазами. — Нет? — Нет, я… — Сириус прочищает горло. — Типа, спасибо тебе, правда, но я не то чтобы хочу… прямо сейчас. Я просто… я хотел сделать то, что сделал, но я… ну, сейчас я бы просто хотел обниматься и целоваться, если ты не против. — Если ты так уверен, — бормочет Ремус. — Я просто подумал, ты… ну, я чувствую, что ты… Сириус краснеет еще сильнее. — Да, забей, пройдет. Это… ну, это просто тело, но я не хочу… — Хорошо, — просто говорит Ремус и раскрывает руки в приглашающем жесте, не моргнув и глазом, и сглатывает вздох облегчения, когда Сириус ныряет в его объятия и сворачивает под боком. — Тебе не нужно объяснять, Сириус. Все в порядке. И… и я надеюсь, что это понятно без слов, но тебе не обязательно… — Нет-нет, я знаю, я хотел, — быстро успокаивает его Сириус, чуть двигаясь так, что они теперь смотрят друг на друга. Он все еще красный, но Ремус уверен, что это от того, что он говорит правду. О, он правда хотел. — Я точно… эм, я думаю, что это было и… для меня. Ты… нормально вышло? Ремус не может удержаться. Он мягко фыркает от смеха и обхватывает Сириуса рукой за шею, притягивая к себе, чтобы поцеловать между неуверенно нахмурившихся бровей. — Поверь мне, это было прекрасно. Сириус, кажется, тут же расслабляется, хмыкает и ложится обратно, молча — что не свойственно для него — и с внимательной напряженностью изучая лицо Ремуса. Ремус тоже молчит, не в силах перестать разглядывать Сириуса, с голодом урывая каждую секунду, в которую ему доведется пройтись взглядом по чертам его лица. По спадающему на щеках румянцу; по естественно аристократическому изгибу бровей; по темным ресницам, обрамляющим яркие, но мягкие глаза; по милому рту, с вечными линиями в уголках, будто он постоянно в секунде от того, чтобы расплыться в улыбке, его нижняя губа чуть пухлее верхней, и обе хочется укусить. Сириус подается вперед и осторожно проводит подушечками пальцев по шраму на лицу Ремуса, шепча: — Этот новый. — Да, — подтверждает Ремус, на случай, если Сириус переживает, что он забыл, хоть это и не прозвучало так, словно он не уверен. — Это произошло в Азкабане? — бормочет Сириус. Ремус прикрывает глаза, тихо хмыкая и нежась в ласковых прикосновениях Сириуса. — Да. Они, эм… Я уверен, что это как-то связано со следующими играми или с медицинскими штуками. Слуг часто используют как подопытных; мне просто не повезло, что в тот день выбор пал на меня. — Они пытали тебя, — мягко говорит Сириус, но в его голосе слышится надрыв, и когда Ремус открывает глаза, то взгляд Сириуса резкий и блестящий от злости. — Меня увели на нижние этажи, что-то вкололи, заставили что-то вдохнуть и… я немного потерял голову от боли, честно говоря, так что я порвал ремни, удерживающие меня и ударился лицом о передвижной стол возле кресла. — Ремус изучает лицо Сириуса, во рту пересыхает от того, как его взгляде встает ледяная ярость. «Я чуть не умер» остается неозвученным. Ремус не хочет, чтобы Сириус знал об этом, чтобы расстраивался. Следующее, что он говорит, — ложь, и он врет, зная, что это ради блага Сириуса. — Я почти ничего не помню. Сириус резко сглатывает, кадык подпрыгивает и опускается на место. — Мне жаль. — Что есть, то есть. Просто еще один кратер среди множества других, — шепчет Ремус, слабо улыбаясь. — Я припоминаю, как ты говорил что-то о том, что луна обзавидуется… — О, луна так сильно тебе завидует, — заявляет Сириус, расплываясь в той самой ухмылке, от которой у Ремуса тут же перехватывает дыхание, потому что он так давно не видел ее. — Луна красива, не пойми меня неправильно, но она и рядом с тобой не стояла. — Значит, тебе нравится мой новый кратер? — дразнит Ремус. — Мне не нравится, как он у тебя появился, но с ним ты только великолепнее. — Когда Ремус начинает смеяться, удивленно качая головой, Сириус улыбается еще шире. — Нет, я не шучу! Правда, это сексуально. Ты выглядишь… распутно. — Распутно? — Да! — Из всех слов ты выбрал это, — выдавливает Ремус. — Тогда развратно, — говорит Сириус. — Мужественно. Коварно. Как негодник. — Негодник. — Угу. Именно. Я настаиваю. Ремус улыбается. — Ну, если ты так говоришь, то это, наверное, правда. Это я. Ремус, твой негодник. — Ремус Мужественный. Ремус Коварный. Ремус Негодник. — Тебя это так веселит. Сириус издает дрожащий смешок и прижимается к нему поближе, водя рукой вверх-вниз по шее Ремуса. — Я почти не знаю, как себя вести. Я думал… я не ожидал… я вообще не был готов к тому, что увижу тебя, но я и в первый раз не был готов, так что теперь, полагаю, я слишком рад, чтобы не вести себя глупо. Я просто… я правда, правда счастлив, что ты здесь. — Благодари за это Пандору, — довольно говорит Ремус. — Она самое настоящее… — Сириус резко замирает, а потом округляет глаза, вздыхает и подрывается, чуть ли не вываливаясь из кровати. — Черт, черт, черт… — Сириус? — Блять! — Сириус, — зовет Ремус, на этот раз громче, но Сириус все еще матерится, ругая себя, пока идет к двери. Ремус тяжело вздыхает и идет за ним. — О, я опаздываю. Сильно опаздываю, — стонет Сириус, стоя в главной комнате. И когда Ремус догоняет его, он выглядит как самое настоящее безобразие, и Ремуса затапливает такой радостью, что он может лишь улыбнуться. — Я даже не подумал… я просто забыл… о, Ремус, интервью, как я мог совсем забыть об этом гребанном… — Сириус… — Они уже ушли. Они просто… ушли. Блять. Я должен… Ремус делает шаг вперед и хватает Сириуса за плечи, удерживая его на месте, а потом поднимает руки и обхватывает щеки Сириуса, заставляя его надуть губы. Он хлопает глазами, хмурится, и это настолько мило, что Ремус только и может, что податься вперед и украсть быстрый поцелуй. Сириус отвечает, но Ремус не углубляет поцелуй. — Дыши, — нежно командует Ремус, и Сириус дышит. — Расслабься. Они справятся с одним интервью без твоей помощи. С ними все будет в порядке. Я уверен, что если бы ты был нужен им, они бы тебя подождали, а это, очевидно, не так, потому что они хотели дать тебе передохнуть. И увидеться со мной. — Но Джеймсу и Регулусу лучше, когда я с ними, — слабо протестует Сириус. — Да, но я готов поспорить, что им будет лучше, если они будут знать, что ты оставил немного времени для себя. Пандора с ними. Она проследит, чтобы все было хорошо, — успокаивает его Ремус. — Я… — Сириус колеблется, кидает взгляд на дверь, прежде чем снова посмотреть на Ремуса, закусив губу. — Да, они… они, наверное, не будут против, да? Пандора знает, что делает. Ремус усмехается. — Именно. — Извини, — бормочет Сириус, полностью успокаиваясь. — Я не пытаюсь сбежать и бросить тебя. Я должен дать тебе… — Он внезапно останавливается, и подобно тому, как это было несколько мгновений назад, его глаза округляются, а с губ срывается еще один вздох. Сириус хватает Ремуса за руку и начинает идти, таща Ремуса за собой. — Поверить не могу, что я забыл! Ремус не мог бы любить его сильнее, даже если бы постарался. — Что на этот раз? — спрашивает Ремус с растущей нежностью, когда они возвращаются в спальню и Сириус отпускает его руку, чтобы начать бегать по комнате, как самый настоящий торнадо, лихорадочно ища что-то. — Я просто… о! Ага, вот ты где! — довольно заявляет Сириус, беспечно откидывая свой плащ в сторону и поднимая конверт, который Ремус выкинул до этого. Ремус поднимает брови, смотря на то, как Сириус разворачивается к нему с горящим взглядом и вздымающейся грудью. — Так, сядь. Сейчас же. — Сел, — говорит Ремус, когда действительно садится на край кровати, и с любопытством глядит на Сириуса. — Что такое? Сириус подходит и садится рядом, делая глубокий вдох. — Я… у меня кое-что для тебя есть. Не думал, что отдам тебе это до… ну, я думал, что мне придется ждать еще полгода, но теперь ждать не нужно. — Хорошо, — задумчиво говорит Ремус, косясь взглядом на конверт, а потом снова на Сириуса. Все, что ему приходит в голову, так это то, что он написал ему письмо. — Я даже не знаю, как это все объяснить, — тушуется Сириус. — Ага. — Ремус фыркает. — Ой, да ладно, давай ближе к делу. — Я… — Сириус сглатывает, потом делает глубокий вдох и слегка выпрямляется. — Я познакомился с твоим папой. Ремус замирает, улыбка исчезает, а сердце, кажется, сильно стукается о грудь. Сириус внимательно следит за ним, и Ремус чувствует, как по позвоночнику холодными каплями скатывается страх. — Ты что? Познакомился с ним? Как? Ты… ты даже не знаешь, из какого я дистрикта. — Из двенадцатого, — тихо говорит Сириус. — Ты же знаешь, как устроен тур победителей, Ремус. Я познакомился с ним в самый первый день, когда мы… — Но ты никак не мог знать, Сириус, только если ты… если ты не навел справки, а ты не мог этого сделать. Ты не мог… это привлечет к нему внимание, поставит его в опасное положение! — выпаливает Ремус с бешено колотящимся сердцем. — Я специально не говорил тебе, из какого я дистрикта… — Да, ты специально мне многого не говорил, — холодно перебивает Сириус, и его взгляд достаточно резок, чтобы Ремус тут же заткнулся. Внутри него, подобно камню, поселился ужас. — Сириус, — хрипит Ремус. Стиснув челюсть, Сириус резко качает головой. — Нет. Не надо. Не сейчас. Просто… послушай, я не ходил и не выспрашивал ни о тебе, ни о твоем отце, Ремус, обещаю. В кабинете мэра была фотография твоего отца, и вы немного похожи, так я и понял. Я спросил у пары человек в дистрикте, как пройти к твоему дому, но я не привлекал к себе много внимания, так что никто не подумал ничего лишнего. — Ты не спрашивал в Святилище? — уточняет Ремус. — Нет, я, блять, не настолько тупой, спасибо, — огрызается Сириус. Ремус морщится. — Я не… — Я познакомился с твоим папой, — продолжает Сириус, и с каждым словом его голос смягчается. — Он, кстати, чудесный человек. Мы немного поболтали, и я предложил передать тебе письмо. — Нет, — шепчет Ремус, его взгляд падает на конверт, и в горле встает ком. — Это… это письмо не от него. Он ничего мне не писал. Он бы не стал. — Ремус… — Нет, Сириус, ты… ты не понимаешь. Мой отец не стал бы так рисковать, уж точно не ради… — Но он рискнул, — говорит Сириус, и его голос такой мягкий, наверное, из-за того, что Ремус буквально подавился последними словами. — Он написал тебе письмо, это письмо, и рискнул ради тебя. Он любит тебя, Ремус, безумно сильно. Плечи Ремуса поникают, когда он испускает резкий вздох, и в глазах жжет, когда он опускает голову. Все силы, что у него есть, уходят на то, чтобы не расплакаться, и какая-то часть него до сих пор не понимает, до сих пор не верит. Лайалл никогда — никогда — не пошел бы против Святилища. Не из огромной верности, а из самосохранения, и у него ушли годы на то, чтобы заставить Ремуса — ради него же самого — вести себя так же. — Ремус, — шепчет Сириус, — возьми его. — Я… я… — Ремус с трудом сглатывает, смаргивая слезы с глаз, и поднимает голову; Сириус протягивает ему письмо, смотря на него с большой нежностью. Пальцы Ремуса дрожат, когда он тянется за письмом. — Это правда от него? — Правда. Клянусь, — говорит Сириус. Ремус смотрит на конверт, медленно вертит его в руках. Потом поднимает взгляд. — Ты не открывал его. — Нет, конечно, — нахмурившись, отвечает Сириус. — Оно твое. «Я люблю тебя», — думает Ремус и чуть ли не говорит это, сдерживаясь только потому, что у него есть предчувствие, что до признаний в любви им еще о многом надо поговорить. Но он любит Сириуса. Любит его нежно, каждой непокорной клеточкой своего тела. Любит этого человека, который даже не понимает важности своего поступка, не понимает, как ценно Ремусу это неоткрытое письмо. Ремусу, которому ничего не принадлежит. Ремусу, у которого ничего нет. Ремусу, который не знает ни свободы, ни личного пространства не так, не как-либо еще. — Спасибо, — выдавливает Ремус. Сириус коротко ему улыбается, целует его в щеку и нежно сжимает его руку, прежде чем встать на ноги. — Знаешь, твой папа ушел в другую комнату, чтобы написать это письмо, так что, думаю, будет справедливо, если я ненадолго оставлю тебя. Пойду сделаю нам чай. Придешь, как будешь готов, хорошо? Или ты хочешь, чтобы я остался? Конечно, Сириус предлагает ему выбор. Конечно. — Нет, я… я скоро приду, — говорит Ремус. — Эм, можно мне чай с молоком и двумя ложками сахара, пожалуйста? — Я не забыл, — говорит Сириус с улыбкой, а потом уходит и осторожно прикрывает за собой дверь. Ремус долго смотрит Сириусу вслед, просто дышит, а потом опускает взгляд на конверт. Часть него хочет тут же разорвать конверт, впитать в себя все слова, но другая его часть, та, что больше, хочет не торопиться, хочет насладиться каждым чернильным мазком на бумаге. Для человека, у которого нет ничего, что он бы действительно мог назвать своим, кроме маски, символизирующей все рамки, из которых ему никогда не вырваться, это письмо значит целый мир. Ремус открывает его так бережно, отказываясь даже слегка надорвать конверт, не говоря уже о самом письме. Он вытаскивает его и разворачивает, так медленно, так бережно, будто оно в любой момент может обратиться в прах. Письмо начинается со слов «Сын мой», и это все, что нужно. Хватает двух первых слов, и из глаз Ремуса уже текут слезы. Я надеюсь, ты увидишь это письмо, потому что тот, кто займется его доставкой, заверил меня, что она состоится. Я бы хотел, чтобы в этом письме было бесчисленное количество вещей, которые я отчаянно хочу сказать тебе, но мне кажется, что лаконичность сыграет нам на руку; честно говоря, я боюсь, что никаких слов не хватит ни для того, чтобы сказать, как сильно я скучаю по тебе каждый день, ни для того, чтобы объяснить всю любовь и тревогу, что я чувствую каждый раз, когда мои мысли заняты тобой, сынок. Я днями думал о нашей последней ссоре, и она показала мне, что такое сожаление… я могу лишь радоваться, зная, что ты нашел счастье в последнем месте, на которое я мог рассчитывать, так что, люби и никогда не прекращай, никогда не меняйся, оставайся собой, кого бы ты ни встретил, улыбайся и смейся тоже, мальчик. Теперь я хочу сказать, что единственное, о чем я по-настоящему жалею, так это о том, что я не сказал тебе, что все равно буду любить тебя, даже если мы разные; если ты в чем-то и сомневаешься, то не сомневайся в этом, потому что я всегда буду любить тебя несмотря ни на что — я буду тем, кто может сказать, что гордится сыном. Ремус сворачивает письмо и плачет так сильно, что у него сводит живот; он плачет навзрыд, прижимая листок к груди, и скучает по своему отцу, как маленький ребенок. Он несколько лет не позволял себе думать о Лайалле, скучать по нему, и теперь все эти чувства разом обрушиваются на него. Он держал все под контролем, будто это что-то доказывало, будто если он не позволял себе чувствовать, то это значило, что он не оглядывался на прошлое, не оглядывался на то, кем должен был стать, и не жалел. Все еще слишком гордый, чтобы оказаться не правым, слишком гордый, чтобы признать, что вдруг, может быть, он действительно хочет вернуться назад и сделать все по-другому. Потому что если он признает это — столкнется с этим, — то это все равно ничего не изменит. Слишком поздно. Он уже здесь, и он больше никогда не увидит папу. Никогда не вернется домой. Когда Ремус был маленьким, Лайалл собирал ему обед в школу каждый день, и каждый день он вкладывал туда маленькую записку. Всего три предложения, потому что это был их маленький шифр. Каждое предпоследнее слово в предложении складывалось в тайное послание. И каждый день этим тайным посланием было «я люблю тебя». Ремус медленно разворачивает письмо и перечитывает его, неспеша, запоминая каждое предпоследнее слово в предложении, и к концу он сгибается пополам и снова рыдает, а тайное послание набатом стучит в его голове и сердце. Она тобой тоже гордится.~•~
Когда Ремус возвращается на кухню, Сириуса накрывает странным дежавю, потому что на секунду все, о чем он может думать, это о том, как выглядел Лайалл после того, как написал письмо. Ремус, очевидно, тоже плакал, и Сириусу понятно, что он, как и его отец, не хочет заострять внимание на этом факте. Дежавю вызвано и кое-чем еще — самим Ремусом, вошедшим на кухню, как и много раз до этого полгода назад. Сириус все еще удивляется, что Ремус здесь; что он правда, по-настоящему здесь. Это перевешивает все остальное, все вопросы, бьющиеся в его голове, все бесчисленные моменты, которые Сириус хочет обсудить с Ремусом. Правда, ему кажется, что все, на что он способен, — смотреть на Ремуса и поражаться тому, что он здесь. Два дня назад Сириус узнал, что Ремус убивал людей, и почему-то, когда Ремус в зоне его досягаемости, это кажется таким незначительным. Это не пустяк, или, может, это не должно быть пустяком, но Сириус не может найти в себе сил, чтобы беспокоиться об этом. Буквально все знают, что Сириус убийца, так что, по правде говоря, его это не сильно волнует. Сириус, конечно, испытывает определенную дозу кипящего в нем разочарования, наряду с бесчисленными вопросами и растущим желанием убедиться, что Ремус в курсе, что Сириус злится на него. Просто… Ну, у его злости много слоев, так что он не уверен, откуда начать, а Ремус смотрит на него с легкой тревогой, будто цепляется за все эти слои, за каждый до последнего. — Мне кажется, что у меня проблемы, — бормочет Ремус, подходя к столешнице и останавливаясь в паре шагов от Сириуса, явно раздумывая над тем, такой ли удачной идеей будет подойти поближе именно сейчас. Он выбирает остаться на месте, и это мудрое решение. Сириус пододвигает кружку с чаем к Ремусу и говорит: — О, определенно, но это может подождать. Ты в порядке? — Я… да, я… — Ремус на секунду тушуется, кадык подскакивает и опускается, а потом Ремус шумно выдыхает и смотрит на Сириуса нежным взглядом, полным тепла и обожания, отчего Сириус, надо признаться, слегка смягчается. — Я даже не знаю, как выразить, насколько я тебе благодарен, Сириус. Ты… ты не представляешь, сколько это значит для меня. Я… спасибо. Просто. Спасибо. — Не благодари, — тихо отвечает Сириус. — Я хотел сделать это, Ремус. Ты заслуживаешь этого и большего. Это все, что я могу, так что я взял и сделал это. — Ты самый внимательный человек, которого я только видел, — шепчет Ремус, опуская взгляд на чашку с чаем, но не беря ее в руки. — Не буду врать, теперь мне еще более неловко из-за того, что у меня проблемы. — Ты уверен, что хочешь поговорить об этом сейчас? — спрашивает Сириус, не в силах убрать резкость из своего тона. Ремус делает глубокий вдох, выдох и смотрит на Сириуса. — Что я сделал? — Это ты мне скажи, — парирует Сириус. — Да, я переживал, что ты так скажешь. — Ремус закрывает глаза и поворачивается спиной к столешнице, облокачиваясь на нее и накрывая ладонями лицо. Когда он опускает руки и открывает глаза, то смотрит на стену. — Я думал, тебе плевать на то, какое преступление я совершил, и мне необязательно было рассказывать тебе. — Пассивно-агрессивный засранец, — шипит Сириус, ставя чашку на стол. — Не выкручивай все так, будто я виноват. Я ни черта от тебя не требовал. — Правда? Потому что для кого-то, кто ничего не ждал, ты выглядишь слишком рассерженным, — огрызается Ремус, скрещивая руки на груди. Сириус чувствует, как закипает его кровь. — Может, я сержусь, потому что тебе не показалось важным упомянуть хоть что-то до того, как ты трахнул меня. — А это здесь при чем? — неверяще спрашивает Ремус. — Мое преступление… что, хочешь сказать, что мне нельзя заниматься сексом, просто потому что я… — Он замолкает, хлопая глазами, а потом оглядывается на Сириуса. — Подожди, это одна из причин, по которым ты с трудом позволяешь себе получать удовольствие, даже если это буквально не твоя вина? Сириус… — Не надо читать мне гребанные нотации! — взрывается Сириус, поднимая обе руки и размахивая ими. — Я не знаю всех причин, но это, наверное, одна из них. И… и это не важно, потому что в моем случае получение удовольствия и сексуальное влечение совершенно разные вещи; это две разных темы и мы сейчас не обсуждаем ни одну из них. — А что мы обсуждаем? — саркастично спрашивает Ремус. — Если честно, то мне не совсем понятно. — Знаешь что? — Сириус слабо фыркает от смеха и качает головой, проводя языком по зубам. — Не важно. Забудь; зная меня, я, наверное, все равно забуду. В ту секунду, как Сириус разворачивается (чтобы драматично уйти), Ремус стонет и зовет его: — Стой. Просто… хорошо, подожди, прости. Иди сюда. Не уходи. — Если ты, блять, не собираешься разговаривать… — Нет. Нет, собираюсь. Обещаю, мы поговорим. Я просто… я не… — Хочешь знать, почему это так обидно? — спрашивает Сириус, поворачиваясь к нему; его губы поджаты в тонкую линию. — Это не потому что где-то в глубине души я всегда хотел знать. Я не пошел к твоему отцу в надежде, что я все разузнаю; я пошел с мыслью, что я мог сделать что-то для тебя и для него. Вот и все. Он сам проболтался. Я не спрашивал, а потом я попросил его не рассказывать, потому что я хотел услышать это от тебя. И да, это связано с сексом — не только с моим принятием удовольствия, но и с сексом. Потому что для того, чтобы занимать сексом, мне нужно доверие, Ремус. Не только чтобы я доверял тебе, но чтобы и ты доверял мне, и мне кажется что я сам себе придумал, что между нами есть доверие, потому что, оказывается, его не было. — Что? — хрипло спрашивает Ремус. — Нет, оно было. Я… я не сказал тебе не потому, что я тебе не доверяю, Сириус. Дело не в этом. — Ты уверен? — с вызовом бросает Сириус. — Потому что когда я стоял перед тобой и рассказывал, каково мне жить, зная, что я убийца, ты и слова не сказал. А у меня, Ремус, выбора не было. Я не мог решить рассказывать тебе или нет, рассказывать ли кому-нибудь, потому что это видел весь мир. Ты знал все с самого начала, все, до мельчайших подробностей. Что я знал о тебе? А? Имена твоих родителей. Имя твоего лучшего друга. Пару деталей тут и там, и хватит, а ты знаешь обо мне все. — Значит, ты ждал от меня большего, — шепчет Ремус. Сириусу кажется, что он сейчас вцепится себе в волосы. — Нет! Я не это говорю. Ты ничего мне не должен, никогда. Я никогда не просил тебя, не принуждал, ни разу. Но это не значит, что ты не виноват. Ты так много знаешь о моих проблемах, особенно о моих проблемах с сексом, и я расстроен, потому что ты… ты позволил этому случиться, зная, что доверие не было равноценным, и это не честно. Я расстроен, потому что я доверял тебе, и теперь я не знаю, могу ли и дальше доверять тебе. — Я сказал, что дело было не в том, что я не доверяю. Я… я видел все не так, так что я даже не думал об этом в таком ключе. Если бы я знал, что это заденет тебя, я бы никогда не позволил этому произойти, Сириус, — честно, почти отчаянно говорит ему Ремус. — Клянусь, я доверяю тебе больше, чем я доверяю себе, правда. — Тогда… тогда почему? — спрашивает Сириус, и он полностью потерян, потому что он действительно не понимает. Ремус резко сглатывает, запрокидывая голову, и промаргивается, работая челюстью. Когда он начинает говорить, то от эмоций его голос кажется сдавленным. — Сириус, когда-то я тебе сказал, что ты видишь меня с худшей стороны каждый раз, когда смотришь на меня, и это правда. Я слуга. Преступник. Мне нечего предложить, мне некуда идти, и в глазах Святилища во мне, как в человеке, нет никакой ценности. Ты был первым, кто за пять лет посмотрел на меня так, будто я чего-то стою, и я… я просто хотел быть кем-то, кто этого заслуживал. Я хотел существовать вне того, что я сделал. Я хотел быть свободным от этого. — Ремус, — напряженно шепчет Сириус, вся его злость тут же испаряется, когда до него доходит, когда он наконец понимает, что то, что он ничего не сказал, вообще не было связано с Сириусом. Что дело было не в том, что ему не доверяют. — Я никогда не думал, что ты станешь смотреть на меня по-другому, или будешь обращаться со мной как-то иначе, — выдавливает Ремус, и его глаза блестят от скопившихся в них слез, и сердце Сириуса сжимается, когда он это видит. — Мне просто нравилось, что я смог стать кем-то, кто был действительно достоин тебя. — Перестань, — хрипит Сириус, подаваясь вперед, чтобы ухватиться за Ремуса, а Ремус ныряет в его объятия, начиная плакать. Сириус обхватывает его руками за плечи, утыкая его голову себе в грудь. Ремус льнет к нему и плачет, а Сириус держит его, осторожно раскачиваясь из стороны в сторону, и прячет лицо в волосах Ремуса. Долгое время они только это и делают. Сердце в груди Сириуса разбито на мельчайшие куски, потому что плачущий и расстроенный Ремус выбивает его из колеи. Он гладит Ремуса по спине и раз за разом целует его в висок, пытаясь окружить комфортом, но Ремус, кажется, слишком долго подавлял свои эмоции, чтобы успокоиться так быстро. Сириус не пытается остановить его, зная, что всего, должно быть, было слишком много. Его отец, Сириус, по которому он скучал, пытки, через которые он прошел, и, наверное, еще куча всего, о чем Сириус не знает. Все хорошо. Сириусу не надо знать, чтобы быть уверенным в том, что он хочет позаботиться о Ремусе, пока тот проходит через это. Так что так он и делает, и Ремус в итоге успокаивается, медленно прекращая плакать. Какое-то время он остается в том же положении, а потом поднимает голову, выдавливая: — Сириус, прости меня. — Тш-ш-ш. Послушай меня. Ты слушаешь? — Да. — Твоя ценность не определяется ни твоим прошлым, ни даже твоим настоящим, но тобой, Ремус, и ты бесценен, — мягко говорит Сириус. — Для меня, для этого мира, для всех, кто знает тебя, ты бесценен. Выражение лица Ремуса снова рассыпается на части, с губ срывается еще один резкий всхлип, и Ремус снова утыкается Сириусу в грудь, будто никогда и не отстранялся от него. Сириус продолжает обнимать его и в этот раз.~•~
Ремус отпивает чай, на секунду отводя взгляд от Сириуса. Чай очень вкусный. Как он любит. Если честно, то Ремус не думает, что плакал так открыто и так сильно в чьем-либо присутствии кроме Лили. Она единственная, кому он доверял в такие моменты, а теперь к ней присоединился Сириус. Потому что Ремус действительно доверяет ему. Они построили это доверие, и несмотря на эту ситуацию, он все равно верит в то, что доверие между ними нерушимо. Но нет ничего неправильного в том, чтобы все равно время от времени укреплять его. — Там был не только я, — резко заявляет Ремус, наконец встречаясь с Сириусом взглядом. — Ну, во время моего преступления. Я не сам совершил его. Лили была со мной. — Ремус, перестань, — бормочет Сириус. — Тебе не обязательно рассказывать мне. Я не должен был… ну, мне тоже не нравится говорить о том, что я сделал. Я не имею права… — Нет, все хорошо. Я… я хочу, чтобы ты знал, — перебивает Ремус. — Человека, которого я убил, звали Фенрир Сивый. Сириус медленно кивает. — А других? — Других? Я… больше никого не убивал, — оторопело говорит Ремус. — Твой папа сказал людей. Он сказал, что ты убил людей, — объясняет Сириус. — В смысле… несколько. Ремус хмурится. — Ну, это не так. Серьезно, я убил одного человека. Я был там, так что я знаю. Я не вру… — Я не говорю, что ты врешь, — быстро перебивает Сириус, поднимая обе руки. — Он… может, он говорил о Лили. Или, может, он просто… не знал? — За Лили… гнались, даже после того, как меня поймали, так что… может быть? — Ремус не может знать наверняка. У него никогда не будет всех ответов. — Это… да, это были люди, но если точнее, то авроры. Сивый был аврором. Сириус округляет глаза. — Ты убил аврора? Ремус! Это… — Безумие? Я знаю, — бормочет Ремус. — Поверь мне, я знаю. Они силовики дистрикта и буквально оружие Святилища, так что это было полнейшим безумием, я в курсе. Не то чтобы мы планировали именно это. Мы… мы не знали, что до этого дойдет. Если бы мы знали, наверное… — Ремус, тебе правда не обязательно говорить об этом. — Да, знаю. Это не то, о чем мне нравится говорить, но я правда думаю, что ты должен знать, Сириус. Сивый практически пол моей жизни точил зуб на моего отца, потому что однажды у моего отца был плохой день и он сказал ему что-то не то. К тому времени, как мне исполнилось двадцать, доставалось в основном мне. — Что такого сказал твой отец? — Ну, Сивый был из волны авроров, которых прислали после того, как папа ушел на пенсию. Помнишь, я рассказывал тебе, что ему не нравились новые порядки? Ну, он очень доходчиво объяснил это Сивому, а тот не оценил такого откровения. — И ты сказал, что потом его злость сместилась на тебя? — спрашивает Сириус. — Я… — Ремус облизывает губы и наклоняет голову в бок, тихо фыркая от смеха. — Что ж, я был немного… разговорчивым. — Почему мне кажется, что ты преуменьшаешь? — сухо бормочет Сириус, выгибая одну бровь. Ремус шутливо морщится. — Да, так и есть, совсем чуть-чуть. Эм, мои кратеры? На спине? — Сивый, — с прищуром говорит Сириус. — Угу, — подтверждает Ремус. — Просто на заметку, я даже не виню тебя в том, что ты убил его. Типа я достаточно слышал, чтобы даже без дальнейшего контекста понимать, почему мир без него стал лучше. — Да, но я все равно расскажу. — Хорошо, — спокойно говорит Сириус, кивая. — Сивый частенько наведывался к нам домой со своими обязательными проверками. Под проверками подразумевалось, что он просто переворачивал все верх-дном. Он знал, что ничего не найдет; ему просто нравилась эта отмазка, чтобы вести себя как гребанный засранец. Мать с отцом терпели его, обычно, но я обычно доставлял проблем. Однажды он заявился ко мне домой со своей командой авроров, но родители куда-то ушли. Зато была Лили. Когда они вломились, дома были только мы с ней. Она знала, что с нашей семьей происходит такое, но сама никогда не видела. У Сивого мы были на особом счету, потому что он ненавидел моего отца, а потом и меня, так что она никогда не сталкивалась ни с чем подобным. — Она испугалась. — Она была в ярости, — фыркнув, исправляет его Ремус. — Не ошибайся на ее счет, Лили не была цветочком. Временами она была такой же бешеной и безбашенной, как и я. Мы были… не знаю, мы всегда были на одной волне. Когда она была спокойна, я тоже был. Она злилась, и я злился. Мы все делали вместе, иногда даже… чувствовали. Лицо Сириуса смягчается. — У нас с Джеймсом так же. — Да, что ж, поучись на моем примере — будьте с этим осторожней, — тихо говорит Ремус. — Возможно, если бы один из нас был рассудительным, все пошло бы совсем по-другому. Нам было шестнадцать, когда это случилось. Моя мама была все еще… — Он замолкает. Начинает заново. — В любом случае, мы с Лили были оба расстроены, злы на весь мир, так что мы решили… найти способ, как от него избавиться. — Не в плане убить его. — Нет, это не входило в изначальный план. Сивый был аврором, а там свои правила, и я знал их все на зубок, потому что мой отец был аврором больше тридцати лет. Я знал, что Сивый точно не мог следовать всем правилам, потому что такой человек, как он, не будет их все соблюдать. Так что мы просто хотели найти этому доказательство и заложить его. — Полагаю, этого не случилось, — говорит Сириус. Ремус вздыхает. — Почти. Мы нашли доказательство. У нас ушло на это три года. Но какая-то часть этого времени… все будто замерло со смертью моей мамы, но мы никогда не отказывались полностью от нашей идеи. Я не мог отказаться от нее, как раз потому… — Он сглатывает и прикрывает глаза. — В день, когда умерла мама, меня с ней не было. Я не провел с ней ее последние минуты, потому что пока она умирала, я лежал в отключке возле столба для порки. К тому моменту кто-то сообщил Лили, она помогла мне вернуться домой, но мама уже умерла. — Мне жаль, — шепчет Сириус, низким и опасным голосом, — что ты убил Сивого. Потому что я бы хотел убить его сам. Медленно. — Это, наверное, самое сексуальное, что я когда-либо от тебя слышал, — оповещает его Ремус, открыв глаза, чтобы удивленно посмотреть на него. Он сразу переходит к ярости, не останавливаясь на жалости, и Ремус, по правде говоря, считает это до жути привлекательным. — Скажи мне, что он хотя бы умер медленной смертью, — ворчит Сириус. — Ну, не спокойной уж точно. — Ремус прочищает горло. — Через три года мы с Лили наконец нашли доказательство. Настоящее, неопровержимое доказательство. Мы вломились в его дом, проверили его компьютер и узнали, что он крадет деньги из бюджета дистрикта и отправляет их какой-то женщине. Мы полагали, что он был либо влюблен в нее, либо платил ей за секс; и то, и то, наравне с кражей денег шло против правил. — Вы просто… не успели сдать его, — шепчет Сириус. — Нет, не успели, — мягко говорит Ремус. — Мы как раз шли сдавать его. Нам просто не повезло со временем, потому что мы столкнулись с Сивым, а он никогда не упускал возможности пристать ко мне. Он хотел обыскать меня и Лили, но мы… мы же украли, так что мы стали… сопротивляться. Мы хотели, чтобы он просто отпустил нас, но этого, конечно, не произошло. Он пытался уложить меня на землю, так что я оттолкнул его, и все… завертелось. Сириус сглатывает, округлив глаза. — У него был пистолет, — продолжает Ремус, отводя взгляд в сторону. — Все… все случилось слишком быстро. Он хотел приставить его к моей голове и заставить подчиняться, но завязалась драка, и пистолет… пистолет летал туда-сюда. Мы оба пытались отвести его подальше от себя, а потом Лили просто… начала душить его. Думаю, она хотела его вырубить, чтобы мы сбежали, но пистолет выстрелил раньше. Я спустил курок. По сей день я не знаю, осознанно или нет Я лишь знаю, что не жалею об этом. Сириус делает глубокий вдох. — Черт. — Да, — с хриплым смешком соглашается Ремус. — Нам пришлось бежать. Остальные услышали выстрелы, и они либо убили бы нас, либо арестовали, так что мы впервые побежали за железнодорожные пути, а они погнались за нами. Дело в том, что… вдвоем мы бы не убежали. Это было невозможно, не с тем, как они нас окружали, так что я… я сказал Лили бежать, не останавливаясь, и отдал ей пистолет. Потом я развернулся и заставил их бежать за мной в совершенно другом направлении. Меня поймали, и я больше никогда не видел Лили. — Какой кошмар, Ремус, — бормочет Сириус, накрывая рот ладонью. — Хочешь знать худшую часть? — шепчет Ремус, чувствуя ком в горле. — Каждый день я думаю о том, что если бы все пошло слегка по-другому, то тогда бы здесь вместо меня был Сивый. — Мне жаль, — выдыхает Сириус, подходя вперед, и кладет руки на предплечья Ремуса, принимаясь водить ими вверх-вниз. — Мне жаль, что все это произошло с тобой, Ремус. Это было не справедливо. Он должен быть здесь, не ты. Ты не плохой человек, знаешь. Как ты мог думать, что это делает тебя менее значимым? У тебя было не больше контроля, чем у меня. — В этом-то и суть. Контроль был. Я мог остановиться, мог оставить его в покое, если бы я просто… сдался. Мой отец постоянно пытался удержать меня от проблем, и если бы я слушал… — И что? Продолжал бы терпеть издевательства, унижения и злоупотребление властью? У тебя было полное право так отреагировать. Просто потому что что-то пошло не так, не значит, что с тобой что-то не так. Правда на твоей стороне и тебе не нужно чувствовать себя плохим человеком, потому что это совсем не так. — Но я не жалею, — тупо заявляет Ремус, его голос, когда он встречается взглядом с Сириусом, спокоен. — Я не испытываю угрызений совести из-за того, что убил Сивого. Я рад, что он умер, и я рад, что спустил курок. Сириус прочищает горло. — Да, что ж, ты можешь себя так чувствовать. И если ты рассчитывал, что меня это шокирует… у меня для тебя новости. — О, тебя это заводит? — Немного. Нам… хочешь вернуться в кровать? Я могу отсосать тебе еще раз. Можно? Ремус удивленно смотрит на него. — Я рассказываю тебе все это, а твой ответ сводится к тому, что ты хотел бы отсосать мне? — Эм. — Сириус очаровательно краснеет, и Ремус никогда не думал, что будет смеяться после такого разговора. Но вот же он. Смеется. Он не может удержаться. Он просто смеется, а Сириус стонет, прикрывая лицо руками, испытывая приступ стыда. Ремус все еще смеется, когда опускает руки Сириуса и притягивает его к себе, улыбаясь ему в щеку, и целует, целует его в перерывах между беззвучными смешками, полными облегчения. Губами он чувствует, как горит лицо Сириуса.~•~
— Ты еще кое-что сказал. Сириус лениво хмыкает, его глаза прикрыты, одной рукой он водит по волосам Ремуса, а второй гладит его по плечу. Ремус лежит свернувшись возле него, практически на нем, и Сириусу нравится ощущать его вес на себе. Еще он считает до ужаса милым то, как Ремус позволяет ему нянчиться с собой после всех эмоциональных потрясений за последний час. — О разнице между твоим сексуальным влечением и принятием удовольствия, — скомканно продолжает Ремус, колупая пуговицу на рубашке Сириуса. — Да, — бормочет Сириус, открывая один глаз. — И что? Ремус поднимает голову и упирается подбородком в грудь Сириуса, внимательно смотря на него. — Хочешь поговорить об этом? — Ну, это не… я никогда не думал об этом до тебя, но это две разные вещи, — говорит Сириус, сведя брови к переносице в попытке подобрать верные слова. — Я думаю, я… что ж, долгое время я думал, что мои трудности с принятием удовольствия повлияли на мое сексуальное влечение, и, возможно, это только все усложняет, но я это я, потому что я это я, а не потому что со мной что-то произошло. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Да, — мягко говорит Ремус, его взгляд ясный, а сам он внимательно слушает. Сириус поджимает губы. — Это… я никогда не понимал этого, потому что я никогда не думал об этом, но так было всегда. С тем, что я не испытываю сексуального влечения. В смысле, я попал на игры, когда мне было шестнадцать, но к тому времени я ничем таким не занимался. Даже не трогал себя сам; знаешь, многие занимаются хотя бы этим, просто чтобы попробовать, или потому что это приятно. Но честно, мне это даже в голову не приходило. Мне просто… было без разницы. — Правда? — с любопытством спрашивает Ремус. — Потому что для меня все было решено в ту секунду, как я узнал, что у меня есть правая рука. — Какая мерзость, — фыркнув, комментирует Сириус, и Ремус улыбается ему, криво и заигрывающе. От этого желудок Сириуса наполняется бабочками, да, но его нельзя за это винить. — Но да, правда, мне никогда не было до этого дела. А потом, ну, потом была Мэри. Мы дружили много лет, прежде чем она начала мне нравиться, и пока этого не произошло, мне вообще не хотелось заниматься чем-то таким. Ремус кивает. — Расскажи мне о ней. О Мэри. — О, она милая. Все еще мой близкий друг, я ей всецело доверяю. Думаю, можно сказать, что мы выросли вместе. Мы ходили в одну школу и даже жили рядом, пока я не переехал в Деревню победителей. Она была первым человеком, кто накрасил меня, когда мне было сколько? Двенадцать? Так что к тому времени, как мне исполнилось шестнадцать, я был уверен, что она… та самая, понимаешь? — рассказывает Сириус. — Не совсем, — задумчиво отвечает Ремус. — Я не был из тех людей, кто в таком возрасте думал о чем-то серьезном. Сириус усмехается. — Да, что ж, ни с кем кроме Мэри я не чувствовал ничего подобного. Это было в новинку, это было здорово, ну, по крайней мере, мне так помнится. Можешь спросить Регулуса и Джеймса, я целый месяц заставлял всех звать меня мистером Сириусом МакДональдом. — Перестань, это очаровательно, — выдавливает Ремус, тихо посмеиваясь. — И немного стремно, оглядываясь назад. Но Мэри отреагировала хорошо. Я так и не позвал ее на свидание. Я просто не мог держать свою влюбленность в тайне и она сама поговорила со мной. О, я так нервничал, но… но в хорошем смысле? Я мало что помню, но она была очень милой. Кажется, мы встречались целую неделю, пока я не набрался смелости поцеловать ее, и она оказалась совсем не против. — Это мило, Сириус. Вы двое никогда?.. — Нет, — Сириус прочищает горло и качает головой. — Вскоре я попал на игры, и я не… Ну, технически мы никогда не расставались, так что, думаю, можно сказать, что мы все еще встречаемся, раз уж мы никогда не говорили об этом. Ремус выгибает бровь. — А твоя девушка в курсе, что у тебя целое что-то на стороне? — Хочешь верь, хочешь нет, но она знает, — с улыбкой дразнит Сириус. — Мэри знает меня слишком хорошо. Она вытрясла из меня все недели через две после моего возвращения. Я не сказал ни твоего имени, ни твоего положения, просто признался, что кое-кого встретил. Она очень рада за меня. — Кажется, она замечательная, — бормочет Ремус. Выражение лица Сириуса смягчается. — Да, она такая. Ну, в общем, мы так и не расстались, но когда я вернулся с арены, мне было не до этого. Думаю, этот факт был просто очевиден. Мы впервые сели и нормально поговорили, наверное, где-то через год, и этот разговор не был таким же. Я не был таким же. В то время у нее уже была девушка, так что никто не обиделся. Что важнее, мы были друзьями и остаемся ими по сей день. — Тебе… лучше? Когда ты знаешь, что твое сексуальное влечение и принятие удовольствия разные вещи? — спрашивает Ремус, утыкаясь головой в ладонь Сириуса в немой просьбе продолжить гладить его по волосам, потому что Сириус достаточно отвлекся, чтобы перестать это делать. — Да, — признается Сириус, возобновляя движение рукой. — Я даже не знаю, было ли мне дело до этого раньше, правда, но сейчас мне нравится быть уверенным в этом. Я бы сказал, что мое принятие удовольствия, точнее, проблемы, связанные с этим, не имеют отношения к моей половой жизни. Я бы еще сказал, что одной из причин как раз и является моя ориентация, но там много причин, так что дело не обязательно исключительно в сексуальном влечении. Скорее… я просто никогда не думал об этом, потому что мне никогда не было дела до получения удовольствия. — Но сейчас дело есть. — Сейчас есть, да, из-за тебя. Так было и с Мэри, еще давно, но это никуда не привело. И тогда это не было трудностью. В смысле, я нервничал, да, и мне было нужно время, но я… не знаю, был в предвкушении? Я не чувствовал… вины. Или стыда. Уголки губ Ремуса опускаются. — А теперь чувствуешь, даже со мной. — Не из-за тебя или моей ориентации. Как я и сказал, это совершенно разные вещи, — вздыхает Сириус. — Нет, это… это Священные. Из-за того, каким они меня видят, и мне дурно от мысли, что они могут оказаться хоть немного правы. Но… стало лучше, особенно с твоей помощью. Я так долго был на виду у всех, так долго был объектом чужих сексуальных фантазий, что мне было трудно сладить со своими, но… мне нравится, что меня это снова радует. — Это так? Ты рад? — уточняет Ремус. — Потому что до этого ты сказал, что не знаешь, можешь ли доверять мне, и я… Сириус цокает и слегка дергает его за волосы. — Тш-ш-ш, я знаю, что сказал, но тогда я думал, что это ты не доверяешь мне. Мне. мне нужен определенный уровень доверия, чтобы секс вообще стал опцией, чем-то, чего я бы хотел, вот, что я имел в виду. Но ты доверяешь мне. Теперь я это знаю. — Мне правда жаль. — Цыц, я знаю. Все в порядке, Ремус. Мы поговорили об этом. Ремус изучает его лицом взглядом и бормочет: — Ты поэтому не позволил мне ответить тебе тем же? Потому что тогда ты не был уверен насчет доверия? — Я… — Сириус хмурится, моргая. — Знаешь, а я не уверен. Мне так не кажется. Я правда не хотел. Кажется безумием, но я просто хотел обниматься и целоваться с тобой после того, как сделал тебе приятно. Не знаю, может, это кажется тебе странным, но для меня это пиздецки круто. Типа, все такое… новое, и мне это понравилось. То, что я хотел сделать это для тебя, с тобой, но не хотел этого в ответ. И ты просто… позволил мне. Мне это тоже нравится. Что ты просто плывешь по течению и не обижаешься. Потому что я думаю, что иногда будет по-другому; иногда я захочу этого в ответ, а иногда вообще не буду хотеть ничего. Мне нравится, что я могу доверять тебе и знать, что ты… нормально отреагируешь. — То есть, я… делаю все правильно? — спрашивает Ремус, медленно хлопая глазами, слушая так внимательно, будто ему это важно. Так и есть, понимает Сириус, и его сердце сжимается от осознания, что Ремус хочет обращаться с ним хорошо. — Ты делаешь все правильно, — подтверждает Сириус, подаваясь вперед, чтобы нежно поцеловать Ремуса в губы, не в силах сдержать довольную, полную любви улыбку. — Прости, если раньше это было не так, — снова говорит Ремус. Сириус раздраженно стонет. — Ой, перестань, ладно? Пожалуйста, Ремус, не парься. Это… мы же поговорили об этом, и это… Ну, честно, я думаю, что это хорошо, что мы поговорили, но я не думаю, что будет хорошо, если мы продолжим цепляться за это. Я знаю, что тебе жаль, и мне тоже жаль. Все в порядке. Обещаю. — Я. да, что ж, ты прав, — неловко соглашается Ремус. — Ого, все бывает в первый раз, — дразнит его Сириус, подмигнув, и шутливо взъерошивает волосы Ремуса. — У тебя волосы как у мамы. Видел вашу фотографию. Она была красивой. Взгляд Ремуса смягчается. — Была, да. Но я всегда больше был похож на папу. — О, да, я заметил. — Сириус игриво шевелит бровями, расплываясь в улыбке. — Если твой отец может хоть как-то подсказать, чего мне ждать в будущем, то мне несказанно повезло. Типа, вау, он такой… — Радость моя, умоляю, перестань, пожалуйста, — ворчит Ремус, прикрывая глаза. Сириус закусывает губу, борясь со смехом. — Ремус, на нем были подтяжки. Я едва ли держал себя в руках. — Господи, блять, боже… — Нет, серьезно, думаю, у меня есть шанс. Мы с твоим отцом на ты. Ремус открывает глаза и спокойно говорит: — Да? — Угу. Я ему нравлюсь, — самодовольно заявляет Сириус. — Я его рассмешил. Уверен, если бы я постарался чуть больше, я бы… — Серьезно, хватит, — перебивает его Ремус, накрывая рот Сириуса ладонью. — Ладно-ладно, — ворчит Сириус, как только Ремус убирает руку. Сириус нежно ему улыбается. — Но шутки в сторону, твой отец, Ремус, замечательный человек. Я очень нервничал перед встречей с ним, и я хотел произвести хорошее впечатление, ты даже не представляешь, как сильно. Думаю, я заработал его одобрение. — Правда? — в глазах Ремуса мелькает удивление. — Приятно знать. Он всегда хорошо разбирался в людях, так что это даже не новость для меня. — Я… я выставил себя полным дураком, — неловко признается Сириус. — Так что, возможно, я случайно сказал ему, что мы занимались сексом. Я просто ляпнул это, как идиот, а потом тут же начал паниковать. — Я… — Ремус хлопает глазами. — Как это вообще всплыло в разговоре, Сириус? Вы только познакомились. — Я немного распаниковался… ну, это было после того, как он сказал о твоем очень оправданном преступлении, — объясняет Сириус. — И я тут же случайно сказал, что тебе стоило бы сказать об этом до того, как у нас был секс, а потом все завертелось. Я не шучу, Ремус, я запаниковал. Ремус фыркает от смеха и качает головой — Сириус знает, что это его проявление чистейшего веселья. — Ты просто недоразумение какое-то, а не человек. Что он сказал? — Ну, честно говоря, он сказал, что не ждал от тебя меньшего, а еще, что он доволен тем, что ты все такой же непослушный маленький засранец. — Сириус замолкает. — Это если моими словами. — Разумеется. Продолжай, — говорит позабавленный Ремус. — Он еще… ну, тогда я его и рассмешил. Когда я сказал тебе, что запаниковал, я имел в виду именно панику, — настаивает Сириус. — Я боялся, что он подумает, что я принудил тебя, так что я второпях стал доказывать обратное, а потом стал нервничать, потому что не мог перестать ругаться в его доме. Я признался ему, что люблю тебя, еще до того, как сказал тебе, и он просто рассмеялся, но в конечном счете, ему, кажется, было приятно знать, что тебя… Сириус замолкает. Его рука замирает в волосах Ремуса. Ремус смотрит на него, раскрыв рот. — …любят, — тихо заканчивает Сириус, прикрыв глаза. — Блять. Блять. О, это не… я не… поверить не могу, что я просто… — Ты любишь меня, — выдыхает Ремус, и когда Сириус открывает глаза, то его сердце делает кульбит, будто оно падает со скалы от того, как Ремус смотрит на него. — Ты любишь меня, и ты сказал моему папе, что любишь меня, и ты любишь меня. Ты любишь меня. Ты любишь меня. — Стой, стой, хватит, — слабо говорит Сириус. — Это совсем не романтично. Я… я хотел сказать тебе по-другому. Ну, не знаю, за бокалом вина… или что-то такое. О, это было дерьмово. Абсолютно ужасно… — Когда ты узнал? — перебивает Ремус, не сводя взгляда с Сириуса. Сириус никогда не видел, чтобы Ремус смотрел на него так внимательно. От этого Сириус очень быстро краснеет. — Когда ты понял? В какой момент ты подумал «о, вот оно что»? Сириус слегка хмурится, потом моргает. — Я… я не помню. — Он быстро качает головой, когда замечает напряжение Ремуса, словно его пугает мысль, что Сириус потерял это воспоминание, и это было бы грустно, если бы не… — Нет, не в плохом смысле. Не было момента, в который я бы понял; оно просто. было, как бы абсурдно это не звучало. Не думаю, что это что-то, что я потерял, Ремус. Думаю, это что-то, что всегда было со мной. С последних слов Сириуса до момента, когда губы Ремуса оказываются на его, проходит всего секунда. Ремус буквально ползет вперед, чтобы дотянуться до Сириуса и поцеловать его так, будто пытается раствориться и исчезнуть в нем, существовать с ним всегда, остаться и никогда не уходить. Сириус запускает пальцы в волосы Ремуса и позволяет себя целовать, позволяет себе быть одержимым и очарованным каждым мгновением, позволяет себе хотеть этого, получать это и стонать в это. Ремус целует его так, будто пытается его съесть, и это хорошо, так хорошо; Сириус не может этим насытиться. Нет, ему правда мало, и он, возможно, даже хнычет, когда Ремус отстраняется от него, и довольно отчаянно пытается притянуть его обратно, но Ремус сопротивляется, шепча: — На следующий день после игр, когда Регулуса выпустили из лазарета, когда мы были вдвоем и ты рассмеялся, когда я сказал, что ты мое сокровище. Вот мой «о, вот оно что» момент. Тогда я понял. — Когда ты понял, что ты… ты… — Сириус делает дрожащий вдох, сердце гулко колотится в груди, кажется таким шатким и слабым от восторга, надежды, любви, желания и множества других вещей сразу, которых Ремус заставляет его почувствовать. — Когда я понял, что полюбил тебя. Что я люблю тебя. Что я влюблен в тебя, — говорит ему Ремус. — Иди сюда, иди сюда, иди сюда, — сбивчиво повторяет Сириус, увлекая его за собой и сотрясаясь под ним, как трещина, распадающаяся на пропасть, создавая больше пространства для того, чтобы что-то хлынуло внутрь, а что-то выплеснулось наружу. Сириус чувствует так много, и все, что он чувствует, хорошее, и только Ремус может сделать это с ним. — Сириус? — хрипло спрашивает Ремус, когда Сириус пытается расстегнуть его рубашку, извиваясь под ним. — Секс, — выпаливает Сириус. — Секс, прямо сейчас. И это, честно говоря, лучшее, на что его хватает с тем, как он торопится, но, оказывается, это все, что нужно Ремусу, потому что он тут же отвечает: — Да, — и начинает раздеваться. Сириус любит его так сильно.~•~
примечания автора: да это были 10к слов сплошного вульфстара. лучше бы мне не видеть, как кто-то спрашивает про джегулус, иначе я начну охоту за вашими коленными чашечками. ладно переходим к части Где Я Не Знаю Как Заткнуться. хз все ли смотрели дневники вампира (вот я и раскрыл себя, тшшш), но обращаюсь к тем, кто смотрел. вот та сцена где бонни возвращается с той стороны и приходит к деймону, а потом просто несется через всю комнату и запрыгивает ему на руки, обвив ногами и все такое, а он просто облегченно вздыхает, издает счастливый звук и прижимается к ней? да, это Вайб объятий сириуса и ремуса в начале главы. те, кто не смотрел и понятия не имеет, о чем я блять говорю, вы многое упускаете. в любом случае ремус буквально даже ни с кем не поздоровался и я так его понимаю!!! ОНИ НЕ ВИДЕЛИСЬ ПОЛГОДА 😭 сириус, внутренне: даже если мне отрубят голову на гильотине я все равно ему отсосу. ну и правильно 😌 шаутаут моей девочке Пандоре «кхе-кхе он болеет» Фамилия Не Известна за то что она воспользовалось картой медсестры. она буквально такая: ментор за которого я несу ответственность БОЛЕЕТ и я требую чтобы о нем кто-то позаботился!!! у нее такой большой мозг. я люблю ее. ремус и сириус просто лежат в кровати и смотрят друг на друга. типа у меня сложилось ощущение что я могу бросить вызов богу и ПОБЕДИТЬ. я просто хочу сжать их и носить в своих карманах. письмо!!! ПИСЬМО!!!!!!! ремус узнал что его папа любит его и гордится им и что его мама тоже бы гордилась им 😭😭😭 это так важно, простите, ему это было нужно. мой малыш: ( ну разве сириус не мужчина из наших мечт? типа даже когда он злится на ремуса он все равно такой: может начать ругаться через минуту, ты в порядке? тебя обнять? он такой! он мне нужен. ну и они еще и фыркают друг на друга 💀 ПОМОГИТЕ ОНИ ТАКИЕ ВРЕДНЫЕ Я ТАК ИХ ЛЮБЛЮ. сириус такой драматичный пж «забудь, зная меня, я все равно забуду» ЧЕРТ ТЫ ТАМ ДЫШИШЬ ВООБЩЕ??? 😭😭😭 да, они милашки, но я просто ЗНАЮ что их ссоры могли бы быть жесткими. они оба Очень Упертые. но, ссоры в сторону, то, как они открыты друг с другом, как честны и как общаются… для меня это очень очень важно если кто-нибудь когда-нибудь назовет меня бесценным, я тоже разрыдаюсь, так что я прекрасно понимаю ремуса, правда. типа сириус такой хорошкинс. и наконец история ремуса. ремус и лили «be gay, do crime», хаотичный дуэт, убивший сивого, потому что он был куском дерьма, оправдано. как и надо, серьезно. типа они Не Планировали но они не расстроились что так получилось. но это пиздецки грустно. типа ремуса не было с его мамой, когда она умерла, потому что его секли на площади. его семья годами страдала от несправедливости и злоупотребления полномочиями. ремус и лили были ТАК БЛИЗКИ к тому чтобы все исправить, чтобы никогда не оказаться там, где они сейчас. они даже нормально не попрощались со своими семьями, или с друг другом, и все все полетело к чертям, и они больше не виделись. они этого не заслужили: ( да, я знаю, что сам написал это, отстаньте от меня а потом супер важный разговор об ориентации сириуса. типа, хорошо. для них обоих. и здорово, что сириус сейчас в надежном месте, где он может нормально исследовать разницу между своей ориентацией и принятием удовольствия. это такой важный и милый прогресс!!! и наконец случайное признание в любви. о, сириус, милое ты недоразумение, я тебя обожаю. он буквально такой «хаха я сказал твоему папе что люблю тебя до того как сказал тебе пауза СТОП БЛЯТЬ…» 😭😭😭 он такой хороший. он значит для меня весь мир. и ремус просто в ебаном ВОСТОРГЕ!!! типа, о, он любит меня??? ХВАТИТ ЭТО МИЛО ☹☹☹ а сириус «непреднамеренно самый смешной и поэтически романтичный засранец в мире» блэк просто такой: я не потерял воспоминание о том, как полюбил тебя, я любил тебя всегда. ПОКА??? ЭТО ТАК? ТАК ОСОБЕННО? я сейчас расплачусь они значат для меня все ПОЧЕТНЫЕ УПОМИНАНИЯ: - поддерживающий лучший друг джеймс, который желает сириусу Всего Самого Хорошего - поддерживающий, но все равно морщащий нос, когда он слышит то, чего не хотел слышать, регулус - джеймс целующий руку пандоре (они с регулусом правы, мы ее не заслуживаем) - сириус помнящий какой чай пьет ремус - ремус негодник - сириус подкалывающий ремуса из-за его отца - тайное послание в письме - «а твоя девушка знает что у тебя целое что-то на стороне?» РЕМУС ЛЮПИН НУ ЧТО ТЫ ЗА ЧЕЛОВЕК - сириус требующий чтобы его звали Мистером Сириусом МакДональдом 😭😭😭 - ремус которому буквально не надо повторять дважды чтобы он тут же занялся сексом с сириусом 💀