Колокольная лестница

...Следовало однако привести себя в порядок и пойти ужинать, что Егор и сделал. Явился он, как оказалось, даже рановато: отца ещё не было, олдна тётушка сидела за столом, зябко кутаясь в свою накидку, да Иван, подперев спиной дверной косяк развлекал себя болтовнёй с расставляющей приборы Лушкою. – А вот скажите, Луша, тот крыжовник, что вы насобирали... он же зелёный, кислый. К чему он? – Так это для варенья, барин, – усмехнулась девица неведению городского гостя. – Ежели перезреет, в кашу разварится, а так – в самый раз. Завтра готово будет, вот и попробуете. – Непременно. Егору не по себе сделалось, едва он услышал, как Ванечка любезничает с прислугою. На него самого – так ноль внимания! Иван между тем продолжал: – Отчего же вы меня всё барином зовёте? Не крепостные ведь. – Да по привычке, ба... ой! Иван Григорьевич. – Какая же может быть привычка, коли вы так молоды! Думаю, даже батюшка ваш уже не при крепостном праве родился, более полусотни лет, как его отменили. Или вы вдали от цивилизации живёте и о том не знаете? – Да уж не совсем дурные, – обиженно надула губы Лушка. – Слыхали. Само собой, не крепостные мы, а наёмные. Только вот Лексан Лексеичу того не объяснишь. Они ведь как умом рехнулись, так и видится им, будто прежняя жизнь настала. А мы что – нам не ахти как трудно, мы и подыграть горазды, лишь бы его удар не хватил, болезного. – Хватит тебе языком молоть! – прикрикнула на прислугу Арина Афанасьевна. – Закуски принесла? Так неси, а не лясы точи! И горячее сразу подававй. – Остынет горячее-то, коли сразу, – буркнула Лушка и вышла вон из столовой. Егор и Иван, проводив её взглядами, тихо засмеялись оба. Наконец, и отец явился, занял своё место во главе стола. Ради гостя он надел новый сюртук и повязал галстук. Его жидкие волосы были густо напомажены и зачёсаны с одного бока на другой, чтобы прикрыть лысину. Впечатления «рехнувшегося» Юговской-старший не производил. Рассуждал довольно здраво. Ещё раз обсказал архитектору свои пожелания по переустройству усадьбы: где желал бы поставить летний флигель да какие к основному зданию надстроить мезонины и галерею. Интересовался и политикою. Спросил, что в столице слышно: верно ли, что отрёкся император от престола. – Верно, кивнул Иван. – Николай отрёкся в пользу младшего брата своего Михаила, а тот в свою очередь – тоже. – Как же Россия без царя-батюшки? – ахнула Арина Афанасьевна, будто новость ту впервые слышала. Хотя, казалось бы, с февраля почитай полгода прошло, можно и свыкнуться. – Кто же теперь стоит у власти? – полюбопытствовавал Александр Алексеевич. – Временное правительство. – Да есть ли от него какой прок, от временного! Эх, чую – будет ещё заварушка нынешней осенью. – Вы так считаете? – насторожился Иван. – Да безусловно! – Тяжко народу русскому без царя, – вставила своё словечко Арина Афанасьевна. – А вы, Иван Григорьевич, кушайте, не стесняйтесь. У нас всё по-простому. Пост нынче, так и не потчую вас ни мясным, ни молочным блюдом. (Лушка, да неси ты, наконец, горячее!) Вот настанет Петров день, наших старшеньких, Петра и Павла, именины, так и разговеемся. Или вам следовало отдельно курочку подать? Вы у себя в городах-то небось не больно пост соблюдаете? Иван поблагодарил за ужин, похвалил и свежие огурцы из собственных теплиц, и гречневые оладьи, и поданные на горячее жаренные на постном масле с луком лисички. Заметил, что и впрямь у себя дома обычно поста не соблюдает, но чужие обычаи привык уважать. – А то, может, принести посытнее что-либо? – засуетилась гостеприимная хозяйка. – Сальца с чесночком? Сало у нас в том году удачное получилось. Или кусочек свиного окорока? Лушка!.. – Нет-нет, свинины не надобно, – отчаянно замахал руками и замотал головою гость. – Свинины я вовсе никогда не ем. – Да что навязалась, Арина, с салом этим, – забрюзжал отец. – Иван Григорьевич, а настоечки рябиновой? Под лисички – в самый раз. Ваше здоровье! Егор молча жевал что-то, не разбирая вкуса. И настойку, что ему налили, выпил одним махом, как воду, ни терпкой горечи её, ни крепости не почувствовав. Лушка принесла в конце концов самовар, подала к чаю прошлогодние варенья, из райских яблочек да вишнёвое, а также мёд и сушки. Отхлебнув из своей чашки, Иван восхитился вкусом и ароматом горячего напитка. – Это у вас индийский? – обратился он к Арине Афанасьевне. – Или же китайский? – Ни тот, ни другой, – она довольно улыбнулась лестному сравнению. – Капорский чай, он же – иван-чай. Девки его в лесу собирают, сушат в печи, перетирают ладонями со старанием, оттого и вкус непростой. Иван слушал её с интересом, пил при этом маленьким глотками с мелко наколотым сахаром вприкуску. Хрустел сушками, показывая крепкие белые зубы. Слизывал с чайной ложечки вишнёвое варенье, размазывая сироп по губам, и сами его губы делались оттого яркими, сочными, манкими – тайком любовался ими Егорушка, так и тянуло поцеловать, да нельзя же при отце и тётке, при хитро посмеивающейся (совсем прислуга стыд потеряла!) нахальной Лушке. Ах, дорваться бы до того поцелуя! Стал бы он для Егора слаще иван-чая с сахаром, пьяней хвалёной батюшкиной рябиновой настойки.