"Цена"

      Кто-то посмеивался, кто-то сочувствовал. По-разному бывало. Мне в очередной раз было плевать. На руках оказался младенец, подаренной той, кого я, как понял уже позже, всё же любил. Запоздало до такой степени, что готов был последовать за ней. Одарить любовью сначала тело, потом разум и уже после душу, хотя когда-то всё происходило в обратном порядке. А сейчас… Всё с ног на голову.       В очередной раз.       Дарственная на дом Вики оказалась в моих руках тем же днём, когда я впервые увидел дочь. Мальбонте лишь хмуро благословил младенца. О её рождении он узнал уже от меня. В цитадели недоумевали, как Верховной удавалось до последнего скрывать беременность. Я же, в попытках определиться, что делать дальше, обнаружил шкатулку с десятком амулетов на все случаи жизни. Некоторые из них оказались вполне способны скрыть реальное положение дел. В спальню, прежде окутанную ароматом абелий, я не решался заходить после того раза. Я жаждал сохранить обстановку, запахи, её вещи на прежних местах. Хотел закрыть дом и оставить его до тех пор, пока Эден не подрастёт.       И снова провал — я не смог бы ухаживать за младенцем в школьных стенах. А мой старый дом уже не годился для проживания, став полуразвалившейся халупой, пронизанной щелями в полу, окнах и стенах. Я распорядился снести его и передать кому-то участок. Бесплатно. Заниматься всей этой волокитой уже не было ни сил, ни времени. Школа частично ушла под руководство Мисселины. Я работал дома: подписывал документы, верстал изменения в учебных планах предметников, разрываясь между кабинетом и детской.       Всё это — в доме, который совсем недавно принадлежал Вики… Те же картины на стенах, тот же беспорядок на рабочем столе, та же служанка Айрис. Она помогала в уходе за ребёнком, который, кажется, решил вымотать мои последние нервы, едва начав жить. Та же… спальня. Поначалу я занял другую комнату. Поменьше, не такую комфортную. Она её не использовала, и мебель там больше походила на школьную — просто заполняла место, создавая подобие уюта. Промаявшись пару недель без сна, я почти на автопилоте добрёл до комнаты Вики, повалился на постель и уснул, словно убитый. Просыпался только чтобы проверить дочь. Дом, как и его покойная хозяйка, кажется, пытался донести до меня простую истину. Моя обязанность снова заменить ребёнку и мать, и отца. Не наставника, а именно отца…       Сделать то, что я упустил с сыном… Наверстать, исправить, дать то, что росло во мне, пока укачивал ночами. У неё были колики, резались первые зубы, она училась держать голову, ползать, и создавала массу шума на пустом месте одним своим присутствием. Я не жаловался… Да и на что? Три десятка лет тому я проходил через это с сыном и не испытывал ничего, кроме гордости. Теперь же — неприкрытое счастье. Счастье от того, что она стремительно развивается, опережая возраст, старается показать характер и всё чаще ставит меня в тупик своими достижениями.       Когда раскрылась энергия, я невольно вздрогнул — мята. Моя мята… В девочке, которая едва научилась ходить и держать в руках ложку. Снова слишком рано… Она перебивала остатки энергии абелий, затапливая собой каждый уголок дома — а если нервничала или пугалась, даже мир за его пределами. Казалось, что я теряю последние связи с Вики. Стирается то, что старался уберечь всеми силами, заботливо смахивая пыль с туалетного столика, на котором педантично в склянках была разложена косметика. В шкафу висели платья и стояла обувь. Я заказал себе второй шкаф, чтобы не трогать тот — снова нелепая попытка сохранить всё, как есть.       Было начало лета, когда Эден исполнилось два с половиной года, и я оставил её на попечение Айрис, спустившись к смертным, чтобы найти… Саженец. Наивный! Я счёл, что всё удастся с первого раза и ошибся, как всегда ошибался в отношении Вики. Укоренился только восьмой по счёту саженец куста абелий. Да и то после того, как седой садовод додумался прочесть, как о нём правильно заботиться и как создать самые благоприятные условия для роста. И всё же, когда к августу на заднем дворе пышным цветом раскинулись ароматные цветы, я улыбался, словно помешанный. На душу снизошёл невыразимый покой, словно любимая женщина снова была рядом.              Открыв глаза утром, я обнаружил дочь под боком. Свернулась в калачик, укрылась уголком одеяла, стараясь спрятать босые пятки под долгополую белую сорочку. Посапывала крайне мило. Даже не верилось, что этот ангелок через несколько часов начнёт ставить дом на уши. Со вздохом расправив одеяло, я притянул её к себе ближе, укрывая и кутая дополнительно крылом. Эден завозилась, переворачиваясь, снова попыталась подтянуть коленки к груди, но уже почувствовала, что стало теплее, прижалась крепче и снова засопела.       С тех пор, как она научилась ходить, это происходило всё чаще. Сейчас я уже редко мог вспомнить хотя бы два или три дня недели, когда этот маленький пронырливый бельчонок просыпался в детской. Не ругал. Её мучали кошмары, происхождение которых определить не мог не то, что я, но даже лекари. Первые месяцы, когда всё началось, просыпался от криков в детской и бежал проверять. Советовали не обращать внимания, но, когда захлёбывающаяся плачем дочь выскочила в коридор, едва не рухнув с лестницы, решил: пусть все советчики катятся к дьяволу. Оставлял ночник в детской, приоткрытую дверь в свою спальню, дав понять, что всегда рядом. Днём, ночью, когда хорошо и когда плохо.       Видимо, сегодня снова были кошмары. Ей уже пять. Скоро можно будет вернуться в школу. Уже через два месяца, если быть точным. Там придётся прививать дисциплину и искать выход из положения. Будет не слишком разумно, если я позволю ей жить в своих комнатах на территории учебного заведения. Хотя, конечно, от одной мысли о том, что истерика произойдёт не в моём присутствии, или в случае, если останусь в столице, бросало в неудержимую дрожь.       Субботнее утро тем и прекрасно, что можно валяться сколь угодно долго. Рабочие документы я отправил вчера с гонцом в школу. Сегодня можно было позаниматься с дочерью, продолжить подготовку к школе, разговаривая о том, что её там ждёт. А ещё понаблюдать за ней, спящей сейчас. Такой маленькой и безмятежной, какой она уже скоро быть перестанет. Черты унаследовала от Вики, глаза, да и взгляд в целом — от меня. Пронзительный, тяжёлый, когда не в духе или что-то не получается. И волосы — волнистая льняная копна. У Дино, светловолосого тоже от рождения, всё же было жидкое золото. У Эден — мягкий лён. Не моя почти белая жёсткая шевелюра, слава всему святому. Пальцы погрузились в этот рассыпчатый водопад, чуть перебирая и поглаживая. Мой ритуал таких пробуждений, который иногда будит маленькую бестию с белыми крыльями.       Айрис отпросилась на выходные. Я кривовато усмехнулся, вспомнив события трёхлетней давности… Служанка пришла в мою спальню сама. Стеснительно переминалась с ноги на ногу, застенчиво что-то бормотала, после чего потянула завязки на своём халате, считая, что можно чуть сократить дистанцию, когда мне казалось, что силы на исходе. Возбуждения не было. Не было и желания. Не хотелось ни ласки, ни просто утолить голод плоти. Сделать последнее могла только Вики. Воображение нарисовало в деталях то, что происходило в этой самой комнате в тот год, пока мы были незаметной для прочих парой. И я, разумеется, отказался. Не требовалось объяснять. Айрис уважала этот выбор и решение хранить верность даже той, кого уже два года как нет в живых. На следующей неделе она попыталась уволиться, но после разговора всё же осталась, продолжая вести быт — у меня просто не было сил и времени искать другую прислугу в дом или заниматься ведением хозяйства самостоятельно.       Задумавшись, я не обратил внимание, как дочь приоткрыла сонные глаза. Зевнула, довольно улыбаясь от поглаживающего движения пальцев, забираясь выше, чтобы не вылезать из-под одеяла до срока, и чтобы взгляды были на одном уровне.       — Доброе утро, па… — она снова зевнула, потирая серо-голубые глаза кулачками, — папа.       — Доброе, бельчонок. — Я чуть усмехнулся, когда попытался убрать руку с её головы, но она с недовольной гримасой вернула её обратно, жмурясь от возобновившегося поглаживания, — снова кошмары?       Эден отрицательно качнула головой:       — Нет. Просто сегодня суббота. Проснулась на рассвете и решила, что… — опять зевнула, хихикнув: — Что у тебя под боком теплее.       — Хитришь, как и всегда, впрочем. Чем будем заниматься сегодня?       — Хочу в город. Погулять. И обязательно в ту лавку, где вафли! — Дочь мечтательно закатила глаза, — и полетать, точно-точно. А ещё…       — Ещё тебе нужно заказать одежду для школы, чтобы всё успели сшить до переезда. — Я отметил, как она нахмурилась, надув губы. Снова уловил в лице дочери смешение наших с Вики черт. Со вздохом пришлось урезонить: — Милая, это необходимо…       Она села в постели, стянув с меня одеяло и закутавшись так, что осталась торчать только голова. Забавная нахохлившаяся белка, недовольная тем, что дом придётся оставить. Перебираться куда-то на слишком долгий для ребёнка срок. Долгий для неё, но такой незначительный для меня… Её время ещё тянется, словно резина. Моё же, с её появлением в особенности, превратилось в гонку, когда, завершив все дела за день, лишь успеваешь закрыть глаза, оказавшись в кровати, и уже наступает утро следующего дня. Не жалуюсь, опять же! Ничуть!.. Просто она пока не понимает.       Маленькая ещё. Моя… маленькая…       — Не хочу. — буркнула Эден.       — Таковы правила. Да и я не могу постоянно оставаться в столице с тобой. Неужели тебе не жаль Мисселину?..       Дочь прищурилась, недоверчиво глядя на меня:       — То есть ты тоже там будешь? А не врёшь?       — Не вру. Я ведь директор школы. После твоего поступления мы будем там вместе. Строго до каникул. На каникулы будем возвращаться сюда. Рождество, лето… — я вздохнул, тоже садясь на постели и потирая лицо руками, — Всё будет почти так же, как сейчас, с некоторыми оговорками, но мы их уже обсуждали.       Закатив глаза, Эден выбралась из одеяла и соскользнула с постели, подбежала к туалетному столику и глядя на себя, принялась перебирать пальцами длинные волосы:       — Да-да. Помню. Обращаться к тебе только по правилам, никаких «пап», не прибегать чуть что, не устраивать в школе пакостей, не доводить учителей. — Она собрала волосы в кулачки, имитируя два льняных хвостика чуть выше ушей и возмущённо поинтересовалась: — А что там можно-то хоть, если столько всего нельзя?!       — Учиться можно точно. — Хохотнул я, подходя к комоду и извлекая из него полотенце, — хорошо. Гулять, за вафлями и немного полетаем… Кто первый в ванную?       Ответа не последовало. Только всё та же непоседливая белка удрала из комнаты, сверкнув босыми пятками…              Дверь в кабинет открылась без стука. Эден вошла, мазнув по мне хмурым взглядом. За прошедшие три года в стенах школы это было первым столь явным нарушением установленных нами правил. Понимая, что терпение у неё на пределе, я только кивнул на стул, прошептав заклинание, чтобы ключ в замке кабинета провернулся, и никто не потревожил. Если решилась так вломиться — значит, есть причины. Перед глазами снова возникли строчки прощального письма Вики, что мне нельзя ставить долг наставника выше долга отца. Это — мантра, которой я следую и которую твержу себе внутренне в такие моменты.       Устало опустившись на стул, бельчонок потёрла лицо ладонями и с тоской проследила за тем, как я закрыл формуляр с заказом новой мебели для школы. «Разговор действительно будет долгий и тяжёлый», — понял я.       Наконец, она выпалила:       — Я не жалуюсь, но меня сегодня назвали подкидышем. — Помолчала, поджав губы. — Это правда, что мама меня тебе подбросила перед смертью?       — Кто? — Я нахмурился, до скрипа сжав ладонями подлокотники рабочего кресла.       — Неважно. Так это правда?       — Нет. Неправда. Кто это сказал?       Эден поднялась с места, ступив на небольшой клочок пространства от входной двери до балконной, и начала мерить его шагами. Снова улавливаю свои перенятые привычки. Так мне легче успокоиться, легче разобраться в себе, в заботах.       — Сказала же — неважно. Расскажи мне, что произошло. Только правду. Я устала собирать сплетни. — Рассерженно прошептала белокрылая восьмилетка с заплетёнными в толстую косу волосами: — Я достаточно взрослая, чтобы понять это!       — Сядь. Пожалуйста.       — Не хочу. Я и так всё слышу. — Снова хмурая отмашка. Однако ловит моё напряжение, послушно возвращается на стул. — Пожалуйста, расскажи мне. Я должна знать…       Пережав пальцами переносицу, я закрыл глаза. В кабинете воцарилось молчание, прерываемое только звуком её гневного дыхания. Я пытался выстроить всё в цепочку, которая будет ей понятна. Я долго искал сведения о пророчестве, но так ничего толком и не выяснил. Больше всего смог поведать Мальбонте, но и тот не знал всего. Только крупицы фактов и десятки собственных теорий, которые сейчас придётся вывалить перед ребёнком, которого только что, словно собачонку, ткнули носом в собственное происхождение.       «Господи, мне ведь придётся рассказать всё… И о предательстве, и о том, что…» — сглотнув, подумал я.       — Пап, пожалуйста… — всхлипнула Эден.       — Хорошо. И я приму любое твоё решение, когда всё раскроется. — Кивнув своим мыслям, я понимал, что сейчас решается судьба нашей действительно крепкой связи, — Всё произошло очень давно… Мама твоего сводного брата погибла на задании и я встретил женщину, которая меня предала. Точнее… — в горле встал комок, который я упрямо сглотнул, наконец произнося правду: — Не предала. Просто я придумал себе любовь, которой не было места. И я оказался здесь — в этой школе. На позиции обычного ангела-учителя. Ненависть и обида были сильны, и я решил отомстить за унижения.       — Наслышана про мятеж Повелителя. — Эден махнула рукой, — и про бабушку тоже сплетни слышала. Мама…       — Я убил твою маму, когда она была смертной. — Выпалил, перебив, зажмурившись до цветных пятен перед глазами, — убил, чтобы она попала сюда. Помогла возродить Мальбонте. Точнее… Чтобы стала одним из компонентов ритуала его возвращения. А потом…       Дочь сидела напротив, опустив лицо в ладони. Тяжёлое дыхание прервалось всхлипами, но она упрямо помотала головой, смахивая пальцами горячие слёзы. Губы кривились в плаче, как у Вики, снова разрывая голову воспоминаниями об утрате, стыдом, болью и отвращением к себе. Хотелось подойти и обнять. Утешить, как раньше… «Как раньше больше не получится. Теперь только молиться о её терпении и великодушии…» — Пролетело в мыслях.       Голос хрипел, но я всё же продолжил:       — Мне удалось узнать уже после её смерти, что при первой встрече твоих мамы и бабушки в этом мире, Ребекка увидела пророчество. Оно гласило, что твоя мама доживёт лишь до двадцати пяти лет и умрёт. Уже здесь. Безвозвратно. — Я вздохнул, качнув головой и неожиданно улыбнувшись от воспоминаний: — Она была… Чистой. Всегда. Великодушная и отзывчивая, храбрая и готовая свернуть горы, чтобы добиться цели — благополучия окружающих. Даже… Даже для меня — своего убийцы. После всех событий войны Дино… Твой сводный брат отрёкся от меня, запретил искать связи и пытаться приблизиться к нему, его жене, их сыну. Я оказался в таком кошмаре, что даже прошлое, повлечённое уходом Ребекки, показалось детским лепетом. И Вики… Твоя мама пришла ко мне. Вытянула из этого болта, из «каши», как она говорила о моей жизни. Мы были вместе не так долго, как мне бы того хотелось. И уж точно значительно меньше, чем она того хотела бы.       Эден ещё на середине моего монолога откинулась на спинку стула затылком и безразлично смотрела в потолок. Только волны мелкой дрожи, стекающие по вспотевшим вискам слезинки, покрасневший нос и припухшие губы. Снова копия матери, которой никогда не видела. Копия той, кто до сих пор сидела занозой в сердце, словно вот-вот время повернёт вспять, и она войдёт в кабинет, снова сбросив плащ и шёлковые перчатки на спинку стула, заберётся на мои колени, с усмешкой интересуясь, чего именно желает «любовник верховной». А после будет заразительно хохотать, наблюдая за моим выражением лица после такого определения моего статуса.       Я ждал вердикта. Понимал, что сейчас поставил точку в том, что планировал рассказать куда позже. Рассказать иначе, менее скомкано…       — Выходит, я действительно подкидыш? — Прошептала Эден.       — Нет! Нет же!.. — Я всё же поднялся со своего места, едва ли не обежав стол. — Всё не так…       — А как же?! Ведь ты не знал даже о том, что я… — Сглотнула, дёрнувшись всем телом, вжавшись в спинку стула и выкрикнула в моё лицо: — Ты ведь узнал обо мне только тогда, когда ей отдали последние почести! Она меня подбросила!       Опустившись на колени около её стула, я терпеливо выдохнул, призывая всю сдержанность и загоняя боль как можно дальше. Срывы бывают. Всё ещё бывают, но Эден о них знать не нужно. Это только моя беда, которая сейчас стала лезвием, вскрывшим очередной нарыв на сердце, которое сейчас стучит только ради заплаканного бельчонка, сгорбившегося на стуле, пытаясь не показывать рвущую на куски истерику. Руки поднялись, смахивая со щёк дочери обжигающе горячие слёзы.       Вздохнув, я совершенно спокойно проговорил:       — Она подарила мне тебя, и этот дар — её последний дар, дал мне тысячу и одну причину жить дальше, когда рядом нет больше никого. — Я улыбнулся, заглядывая в серо-голубые глаза, — и мне не нужен, не важен никто, кроме тебя. Она знала это… Мы с твоей матерью оставались друг у друга, единственные близкие, невзирая на мой грех. Зная, что после её смерти я рискую окончательно сгореть в этом аду, она дала мне самую прекрасную цель.       — Но ведь ты узнал обо мне…       — Своевременно. — Отрезал я, — я узнал тогда, когда это было необходимым, чтобы познать смирение и не сорваться в штопор. Доказал, что справлюсь. — Стремительно пролетевшая в подкорке мысль заставила дрогнуть: «Господи, она ведь не видела собственной матери никогда!». — Ты… Ты хочешь увидеть её? В моей памяти?..       Эден всхлипнула:       — Хочу. Покажи…       Выжав нервную улыбку, я придержал пальцами её подбородок, всматриваясь в зрачки и показывая одно из своих самых любимых воспоминаний. Совместный побег из цитадели к смертным. Мы были на берегу океана, и верховная, словно ребёнок, которым и являлась по сути, бегала по линии прибоя, брызгалась и кружилась в танце под какую-то, лишь ей слышную в голове музыку, раскинув руки. Она улыбалась так беззаботно, словно за нашими плечами не было ни боли, ни ненависти… Ничего, что могло уничтожить. Словно оказавшись в мире своего прошлого, внезапно оставила все беды и их последствия там, у служебного портала цитадели.       А после яркий костёр всё там же на берегу, долгий разговор, забавные подначки, объятия, которых мне сейчас чертовски не хватало. Поцелуи, когда огонь остался только тлеть. Кажется, тогда я впервые допустил мысль, что ради одного лишь секса никто не будет до такой степени тянуться к другому человеку. Ведь это только желание тела, а не души, которой требуется воссоединиться со своей частью, пусть и на короткий миг передышки в руках друг друга.       Воспоминание оборвалось, когда мысли мои скользнули ко всему, чем та ночь закончилась. Эден такое было ещё рано видеть… определённо.       Бельчонок икнула, слабо улыбнувшись:       — Мама была очень… красивой… — Она подалась вперёд, уткнувшись лбом в мой лоб: — Разве может воспоминание подсказать энергию того, кого уже давно нет?.. Это ведь тот кустарник, что на заднем дворе, да?..       — Абелии. Цветы абелий — её энергия. — Я кивнул, снова стирая побежавшие по её щекам слезинки и попросил: — Никогда не думай, что тебя не любят, что никто не ждал твоего появления на этом свете. Ждали. Я ждал. И мама, я уверен, была бы рада остаться с нами…              От взлётов колыхались травы на заднем дворе. Я сидел в тени беседки, наблюдая за отработкой очередного элемента координации лётной программы, которую Эден задали на лето. Уже Двенадцать лет. Двенадцать… Не выходит из-за элементарной ошибки. Подсказки выслушала, но не понимает, как работает связка элементов. Только падает, от чего у меня, откровенно говоря, всякий раз замирает сердце, но показывать слабину себе дороже — характер явно унаследовала от меня. Упёртая, как стадо мулов.       Посередине двора на лужайке лежит обруч, окружностью чуть больше метра. Необходимо взлететь из него, заложить петлю в воздухе, складывая крылья, и из отвесного пике успеть развернуться, чтобы попасть всё в тот же обруч ногами. Крылья сильные, уже натренировала до такой степени, что может лететь больше десяти часов в сторону школы без привалов. Но тут ведь не только работа с крыльями, но ещё и координация движений.       И снова — взлёт, петля, приземление… мимо обруча.       Эден рухнула на траву, раскинув ноги и руки в стороны. Бессильные злые слёзы:       — Ну что не так?!.. Почему не выходит???       — Я говорил. Ты просто стараешься всё держать под контролем и не даёшь телу приноровиться к условиям самостоятельно. — Спокойно проговорил я, ставя точку в очередном наброске главы учебника по управлению сознанием. — Передохни немного, дай себе возможность перевести дух. Завтра обязательно получится.       Девчонка вскочила с травы, сдувая выбившуюся из льняной косы с запястье толщиной прядь, упёрла руки в бока. Наваждений нет… Я не могу сравнивать её с Бекки, невзирая даже на знакомые жесты. С Вики сравниваю, словно более яркий портрет и характер. Совершенно непроизвольно. И вот сейчас ещё не до конца оформившаяся фигура в лётном комбинезоне уже показывает, что наследственность и здесь не дремала.       Притопнув ногой, она прищурилась, торопливо подошла ближе и упала на соседний стул. Приглашающий жест указал на лежащий в примятой траве обруч:       — Покажи, наставник.       Меня передёрнуло.       — Я не твой наставник. Это слишком явный конфликт интересов. — «И я обещал Вики быть именно отцом, а не…» — стремительно пронеслось в голове, — учителя прекрасно справляются с твоими навыками. Просто ты слишком торопишься освоить то, что ещё слишком рано даже для пятнадцатилетних.       — Хорошо. Покажи не как наставник, а как тот, кто понимает, в чём моя ошибка. — Подначивающая усмешка после моего тяжёлого вздоха становится шире, и она прищуривается: — Или все знания только в теории звучат красиво?       Я приподнял бровь:       — Ещё не хватало, чтобы собственная дочь во мне сомневалась. — Снова приглашающий жест, смешок и ехидный прищур. Так и хочется сказать: «Вся в мать». — Ладно… Бог с тобой.       Поднявшись со своего места, я прошёл к обручу, встав в центр. Крылья уловили направление лёгкого ветерка почти автоматически ещё до взлёта. Эден тоже умеет так ориентироваться, но её это не спасает. Оттолкнуться от земли, в прыжке раскрывая крылья, делая заданные три сильных маха. Сложить, плотно прижав к спине, сделать кувырок, уходя в свободное падение, чтобы после секундной невесомости дать телу расслабиться, что я и пытался объяснить. Когда разворот заканчивается, лёгкий взмах, задающий направление спуску, и снова сложить крылья, оперируя больше не ветром и не махами, а тем, чтобы собственный вес завершил задумку.       Всё гладко, кроме одного — возраст уже сказывается на реакциях, и вес, набранный за годы спокойной жизни, хоть и незаметный обычно. Крылья надо было раскрыть чуть раньше, чтобы приземлиться мягче, но… Приземлился я в центр круга, как и было нужно, но с такой силой, что по ощущениям все кости ступней превратились в пыль. Устояв несколько секунд, рухнул на колени, чувствуя, что от боли готов заорать благим матом. Последний раз такая «гамма впечатлений» была только в юности.       — Папа! — Эден сорвалась с места, рухнув рядом, — чёрт… Прости!.. Очень больно???       — Переживу. — Стиснув зубы, ответил я, — Поняла, как происходит связка?       — Да какая к дьяволовой матери связка?! — Она подползла ближе, помогая мне подняться, отряхивая рубашку.       Стоять было больно. От одной мысли о том, что придётся идти в дом, кожу покрыл липкий пот предвкушения давно позабытой физической боли. Хотелось бы добраться до тени и покоя ползком, но это — уже признать свою слабость. Ещё и при дочери, для которой всеми силами старался быть примером стойкости и терпения. Всё же побрёл, чувствуя, что в стопы будто иглы впиваются. Думаю, если бы прислушался к себе, услышал бы хруст переломанных костей.       «Куда тебя вечно несёт, чёртов авантюрист-недоучка?!» — Внутренне костеря себя на все корки, я доплёлся до дивана, рухнув и вытянув ноги перед собой. От упора на пятки снова болезненная испарина и желание сдохнуть или отключиться хоть на десяток секунд. Издав всё же стон, попытался найти положение, чтобы снизить так называемый дискомфорт и дать себе восстановиться как можно скорее. И ведь кто его знает, сколько времени сейчас понадобится. Прежде хватало неполной пары часов. Сейчас что-то мне подсказывало, что и суток мало будет.       Под ноги подоткнули пуфик, чтобы стопы оказались на весу. Едва не застонав от облегчения, я прикрыл глаза, потирая пальцами переносицу. Эден суетливо сбегала в свою комнату, вернувшись уже в домашнем сарафане с какой-то остро пахнущей бурдой в банке. С меня без разговоров стянули обувь и носки. Раскрыв банку, она поддела мазь пальцами, собираясь смазать мои стопы.       — Я сам могу. — Даже не пытался нахмуриться — само вышло: — Не нужно носиться, как с семимесячным.       — Можешь. Но вынудила я. Мне и ухаживать. — Прохладные пальцы аккуратно тронули стопы, втирая в горящую от ушиба кожу лечебный состав. — Это мне в школьном лазарете выдали как раз на такой случай. Тренировки выматывают, и сил на восстановление не оставалось. Пришлось спасаться этой штукой.       Я приподнял бровь:       — С кошмарами тоже зелье из лазарета помогло справиться?..       — Н-нет. — Эден сглотнула, сев на пятки и виновато глядя на меня: — Я… Я стащила из дома черенок куста. Ещё лет пять назад. Не могла понять — почему, когда окно в спальне было открыто, мне ничего плохого не снилось. Помнишь, обострения ведь только зимой начинались… А летом куда реже. Запах цветов их словно прогоняет. Учительница Фабия, которая травническую магию преподаёт, помогла сделать так, чтобы он прижился и цвёл круглогодично. Я его только на каникулы в теплицы отношу, чтобы ухаживали. — Она поджала губы и опустила голову: — Мне кажется, кошмаров нет больше. Просто мне… мне спокойнее, когда он рядом и пахнет. Ты только не ругайся, ладно?..       Едва не издав нервный смешок, я поманил её ладонью, чтобы села на диван рядом, и притянул в объятия, уткнувшись носом и губами во всё ещё тёплую после улицы макушку. От неё пахло мятой с какой-то прежде неразличимой ноткой. Уловил и понял только после этого рассказа. Словно въевшаяся по самую душу парфюмерия — энергия Вики, ставших за годы родными абелий. Сладких, нежных, мягких и успокаивающих. Теперь ещё больше…              Мы никогда не улетали на каникулы из школы со всеми. Всегда позже. Пока удавалось собрать отчёты, сформировать папки для того, чтобы передать домой с посыльным на драконе — проходило полдня. В итоге, школу мы с Эден всегда покидали едва ли не последними. Нареканий и обид со спорами не возникало никогда. Она ждала до шести часов вечера, и только потом выходила во внутренний двор с небольшим количеством личных вещей, чтобы лететь домой, в столицу. Ворчала иногда, но скорее для того, чтобы создать тему для шуток на предстоящие каникулы.       Сегодня всё прошло на удивление быстро. Упаковав отчёты в три коробки, я оставил всё на углу стола с пометками адреса и ожидаемой даты доставки, переоделся и направился ко внутреннему двору школы. Драконов уже не было. Почти… Не считая трёх, стоящих у парка. Сердце немного болезненно сжалось, когда я увидел Лилу, счастливо расцеловывающую сына. Знал о том, что Илай на пару лет старше Эден. Знал, кто он, но помнил требование сына, и мы не общались ни единого раза с тех пор, как мой внук попал в школу.       Второй внутренний укол, когда увидел Дино, пристёгивающего к сёдлам сумки с вещами. Он тоже меня увидел, закончив дела. Думал, что улетит или отвернётся, как уже бывало, но… Сын неожиданно побрёл в мою сторону. Возраст брал своё. Поступь тяжелее, как и взгляд. Руки уже достаточно мозолистые от плотницкой работы, жёсткие. Он не улыбался… Чёрт возьми, я даже не помнил его улыбки. Не помнил о нём, как о сыне, почти ничего. Только то, что едва не уничтожил его веру. Стыд давно иссяк, и я лишь застыл, ожидая, пока он приблизится.       — Привет. — Он вздохнул, когда мы поравнялись.       — Здравствуй. — Я взглянул через его плечо на отошедших к драконам Илая и Лилу, — что ж, поздравляю. Очередные каникулы. Ещё несколько лет, и у него выпускной, если мне память не изменяет.       — Не изменяет. — Дино поджал губы, — я хотел…       Всё произошло молниеносно. Полетевшая к ногам сумка задела колено. В следующую минуту Дино отлетел в сторону на пару шагов, едва устояв на ногах. Слишком быстро всё случилось. Я только увидел раскрывшиеся белые крылья Эден, уперевшей руки в бока. Едва до плеча Дино ростом, но злющая как все черти ада, если не больше. Она что-то прорычала, подходя ещё на шаг, потом ещё на один.       Удалось различить:       — Пошёл прочь!       — Какого дьявола?! — Дино потёр грудь, в которую пришёлся удар плеча сестры. — Что ты себе позволяешь???       — Я сказала — пошёл прочь от моего отца… — сквозь зубы прошипела маленькая светловолосая фурия.       Дино сглотнул:       — Но он и мой…       — Неужели?! А не ты ли отрёкся от него, когда всё закончилось? Не ты ли первым поджал хвост и удрал к чёрту на рога, м? — Она хмыкнула, глядя в его лицо: — Ты отрёкся. А значит — утратил право подходить к нему тоже. Как запретил приближаться к своей бабе и сынку-слюнтяю.       Я видел, как наливаются гневом глаза Дино, видел, как плотно поджалась челюсть. В глазах читалась явная обида и злость на то, что какая-то малолетка, пусть и сестра, тычет ему на ошибку, которую он не признал бы в иной ситуации. И не признавал сейчас. Не считал ошибочным требование, которое когда-то мне выдвинул. Однако понимал, что сам нарушил установленное негласное правило. Позволил себе приблизиться и самостоятельно искать контакта с тем, кого презирал и ненавидел, кажется, в момент нашего последнего разговора.       Он сплюнул в траву, вкладывая руки в карманы:       — Что ты можешь знать? Ты хоть знаешь, кого именно бережёшь от меня?       Эден усмехнулась:       — Знаю, братец. Я знаю его историю. И историю своей матери знаю. И то, что их связало, и то, как она попала сюда. Но во мне нет и не будет ненависти. А знаешь почему? — Ядовитая усмешка, в которой я почти угадывал черты Ребекки впервые за восемнадцать лет наблюдения за дочерью; — Потому, что родителей не выбирают. И детей тоже, как я понимаю, глядя на тебя — последнюю свинью, готовую попрать собственные устои ради пары слов. А ещё я понимаю, что ты, знавший свою мать хотя бы до пелёнок — конченая тварь, которая не склонна ни к сочувствию, ни к милосердию. Потому: — Пошёл. Прочь. От моего. Отца!       Дино шатнулся, словно его достигли не слова, а оплеуха. Нерешительный шаг назад, прочь от разгневанной девицы, от меня. Взгляд поверх её головы в мои глаза — полный недоумения. И я не знаю, что в нём отражалось больше: удивление, что меня кто-то так отчаянно защищает, или то, что его сестра способна перегрызть глотку, если что-то пойдёт не так. Во мне же отчаянно носился стыд. Из-за того, что не вмешался, из-за того, что дочери приходится защищать того, кто должен оберегать её саму.       Ещё шаг от нас, и сын развернулся на пятках, уходя к своей семье.       Я встал позади Эден, положив руки на её плечи, чувствуя, как её колотит мелкая дрожь злости. Примерно то же самое я помнил о Вики. В моменты отчаянной агрессии, которую нужно было выплеснуть, но возможности не находилось, её словно бил озноб. Напряжение не спадало ровно до тех пор, пока три дракона не взмыли вверх со школьного двора, где мы остались вдвоём. А дальше кто-то словно выпустил из неё воздух: тяжёлый выдох, плечи поникли, опустилась голова, льняные волосы скрыли побледневшее от гнева лицо.       — Не стоило нападать. Я не думаю, что он…       — Мне плевать, чего он хотел. Он отказался от тебя так же легко, как при желании откажется от всего, что дорого. — Сухо отчеканила Эден, разворачиваясь, всё ещё исподлобья глядя теперь уже на меня; — Семью не предают. Иначе это не семья.       Она мотнула головой, обходя меня и подбирая сумку, перекидывая её через плечо. Собралась раскрыть крылья и взлететь, но я выставил руку, останавливая. Чуть разочарованный вздох, но осталась стоять.       Слова давались тяжело, но я проговорил:       — Именно потому, что он «семья» — не стоит так себя вести. Он идеалист.       — Идеалист??? Этот нытик? Ты вложил в него столько всего, что меня обошло стороной! Ты был его наставником, а меня всячески избегаешь! Его перспективы канули втуне не потому, что ты не старался, а потому, что он принципиальный тюфяк. Мне же приходится черпать знания у всех, кто готов ими делиться. А собственный отец отказывается от наставничества! — Я открыл было рот, но она сморщилась, дёрнув подбородком: — И не надо мне рассказывать о конфликте интересов. Опять же — с ним тебя это не останавливало. Ах, да! Может, это потому, что я девчонка? Признай, что хотел бы второго сына!..       Выпалив свою тираду, она хмуро сложила руки под грудью и поплелась прочь сквозь парк. Я смотрел вслед обиженной девице, разрываясь противоречием: хотелось вспылить ответно и бежать успокаивать. Всё же направился следом, выдерживая расстояние, позволяя выдохнуть. Я… Не знал, как ей помочь. Не знал, что должен был сейчас сказать. В детстве это было проще — подул на коленку, почитал сказку, рассказал что-то из обширного запаса историй прошлого или, уже позже, что-то связанное с Вики. Сейчас чёрта с два это сработало бы.       Парк кончился, начался лес. Поначалу редкий, унизанный тропинками и пестрящий цветами. Дальше всё более густой и нехоженый. В какой-то момент сумка полетела на землю. Эден вздохнула, дрогнули ссутуленные лопатки. По подлеску раздался тоскливый захлёбывающийся плач обиженного ребёнка.       Торопливо сократив остатки расстояния, я развернул её к себе лицом, обняв так крепко, как только мог. Девичьи пальцы вцепились в рубашку на моей спине почти до хруста ткани. Перестала сдерживаться, разрыдавшись так, как никогда себе не позволяла. Ни в раннем детстве, ни позже. Бывали слёзы, но таких я не помнил. И понимал, что виноват в этих слезах был я сам. Отчаянно хотелось удавиться, но я стоял, поглаживая подрагивающие лопатки, льняные волосы. Шептал какую-то околесицу, пытаясь успокоить. Постепенно истерика отступила, но мы продолжали стоять обнявшись, словно срослись, склеились…       Вздохнув, я тихо проговорил:       — Дело не в том, какого ты пола. Просто… просто я обещал твоей матери, что в первую очередь буду именно отцом, а не наставником.       — Что мешает сочетать? — Всхлипнула Эден, — я настолько безнадёжна, что даже браться нет желания?..       Поддев пальцами покрасневшее от слёз лицо, я отрицательно качнул головой:       — Просто из меня выходит самый дрянной и излишне требовательный наставник. Поверь. Дино не дал бы соврать. И методы далеки от идеальных, и о своём отцовстве я могу в такие моменты забывать, нацелившись на результаты.       — Ты ведь даже не пробуешь… — Она сморщилась. Губы снова изогнулись в подступающем плаче, — не хочешь пытаться.       Второй виток истерики сейчас выбил бы нас обоих из колеи, и возвращение в столицу пришлось бы отложить. К тому же… «Это очередной вызов себе самому — смогу ли найти в наставнике место отца и наоборот…» — Дёрнув головой, я всё же внутренне попросил прощения у Вики за то, что уступаю девчонке, начавшей всхлипывать с новой силой.       Пальцы прошлись по горячим бархатистым щекам, смахивая слезинки:       — Завтра начнём, если ты действительно этого хочешь.       Эден удивлённо икнула, переставая плакать.       — Хочу.              Дверь в кабинет распахнулась второй раз в жизни без стука, словно от пинка. Пепельные волосы плеснули по воздуху, и Эден, едва не подпрыгивая, встала около моего стола, сияя словно свежеотчеканенная монета с профилем Мальбонте. Раздался хлопок в ладони, и перед моим носом материализовался табель. В графе итоговых отметок о выпуске из школы красовался максимальный балл. Десяток минут назад закончился итоговый экзамен, который она сдала с отличием.       — Всё! — Звонко выпалила белокурая белка: — Я набрала максимальный балл!       — Поздравляю, милая. — Я улыбнулся не без гордости, кивнув на кресло для визитёров, — что ж, впереди выпускной и свобода.       — Какая ещё свобода? — Она удивлённо вскинула брови, — я завтра полечу подавать заявление, чтобы пройти испытания для службы в цитадели.       Я сглотнул:       — Зачем?..       — Там перспективы, пап! Тебе ли не знать. Десяток-два лет и смогу претендовать на должность в совете или хотя бы к нему приближусь. — Она уловила горечь на дне моего взгляда, поникнув: — Ты… Не рад?..       Хотелось ответить правду. Хотелось безумно сказать, что ей не стоит туда лезть, что власть, которую даёт цитадель так же легко попадает в руки, как легко из них упархивает. И вернуть её становится почти непосильной задачей. Либо обманом, либо предательством. Она слишком честолюбива и не признаёт полуправды, лжи и того, какие подковёрные интриги там плетутся. И мне становилось всё более страшно от того, что рано или поздно этот энтузиазм разобьётся о многотонные устои жизни в змеином гнезде, где каждый норовит сожрать более слабого.       Качнув головой, я ответил:       — Выбор делать тебе. Но… давай условимся.       — О чём?       — Я… возьму отпуск. На год пока. Мы улетим. Возможно, этот год проведём у смертных. Посмотришь мир, вдохнёшь воздух свободы, отличный от того, к которому привыкла. А дальше… Если энтузиазм не иссякнет — всё, что ты пожелаешь. Идёт?       В кабинете повисла пауза.       Эден поджала губы:       — Ты не хочешь, чтобы я добилась должности серафима?       — Я не хочу тебя потерять. — Честно ответил я, — когда-то цитадель забрала у меня первую жену, потом то, что я считал любовью, следом сына, потом твою… потом Вики. Пойми, что кроме тебя у меня нет никого. И если… Если за время этого отдыха твоё желание останется прежним, я не буду останавливать.       Серо-голубые глаза испытующе заглядывали в мою душу, ловя отчаяние в чертах и жестах. В сжавшихся на подлокотниках пальцах, в окаменевшем лице и остром желании всё вернуть назад и прожить её двадцать шесть лет ещё десяток раз, не меняя ни единого дня из проведённых бок о бок. Я любил её, как не мог бы любить даже сына. Видел в ней не себя, но нас с Вики. С той непризнанной, что когда-то в лагере полукровки заключила со мной последнюю сделку, итогом которой стало рождение Эден.       Рождение моего личного Рая…       Неожиданно усмехнувшись, белка побарабанила пальцами по моему рабочему столу, наклонившись вперёд:       — Вещей много не беру. Когда отправляемся?..