На обложке Форнакса

      — Прекрати его бить.       — Он кусает и царапает меня за ноги каждый раз, стоит повернуться к нему спиной. Смотри сам.       Прастин рассматривал икры Саманты, на которых и правда места живого не было. На ее нежной коже повреждения смотрелись жутковато, но его совершенно обезоружила открытость, с которой девушка говорила ему это и демонстрировала изящные ножки, приподняв край форменных брюк. Прастин поднял взгляд и внимательно посмотрел на забавное человеческое лицо — если насчет уголков глаз сомнения имелись, то губы были явно растянуты в улыбке. Саманта не выдержала долгого контакта и отвернулась в сторону, и он с трудом удержался от того, чтобы не схватить ее за щеки руками и задержать для дальнейшего изучения.       — Ты выглядишь довольной. Тебе лучше.       — Эта маленькая гадость не дает скучать.       А еще в ее списке пилюль для пожизненного употребления прибавилось очередное мудреное название, но какое это имело значение, если страшные видения и пугающие голоса в голове пропали и перестали ее мучить. Саманта никогда сама не догадалась бы просить помощи, зашла, чтобы Карин вылечила ее руки поскорее, и та только за голову схватилась.       — Ты не дала ему имя?       Прастин стянул перчатки, схватил противное существо и уселся на пол прямо напротив изукрашенного звездами обзорного окна, почесывая зверю пятнистые бока и живот. Всего за неделю уродец отожрался так, что белесая шкура начала лосниться. Удивительное дело — он вел себя в точности как собака, реагировал на все, как собака, но собакой не был, и Саманта чувствовала себя обманутой. Ей словно недодали милые бархатные ушки, мягкие лапки и умильную мордаху. По иронии судьбы девушке досталась страшная зубастая морда, колючки на затылке и жуткие когти на лапах, и все это ей предстояло скрепя сердце полюбить.       — Человеческие собачьи клички ему не подходят. Пушок? Он не пушистый. Дружок? Злобный, как черти что. Дай ты ему имя.       Прастин схватил пузатого щенка двумя руками и поднес к своему лицу, сурово глядя тому прямо в глаза.       — Тенакс. Ты выжил в космосе, значит, живучий.       — А для друзей Текс. Слишком много букв для такой малявки.       — Когда он вырастет, будет больше тебя раза в два.       Щенок лизнул своего крестного отца в нос. Тот медленно, с осознанием важности момента опустил питомца на пол, чем тот не замедлил воспользоваться, вцепившись в единственное место, не покрытое плотной тканью — в только что державшую его руку. Саманта хитро прищурилась, ожидая, что же сделает самоуверенный рядовой. Она не могла справиться с этим кусачим маленьким комком ярости, который замучил ее так, что сил реагировать нормально уже не было.       Титус свободной рукой нажал на точки справа и слева, где сходились челюсти варрена, заставляя того разжать зубы и открыть пасть, а после внимательно осмотрел развезшуюся клыкастую бездну.       — Зубы растут. Ему нужна игрушка. И его нужно гладить, Саманта Трейнор. Он еще слишком мал. Его рано отняли от матери.       Саманта нехотя посмотрела на кроху, уже покрытого рядом острых колючек вдоль всего позвоночника.       — Спина колется, а живот он мне не дает трогать.       — Ты сделала ему больно. Он тебе не доверяет.       Прастин заметил, что сейчас Саманта улыбнулась только одной половиной лица.       — Неудивительно, правда?       Он пытался понять, какой смысл девушка вложила в эти слова, а она тем временем уселась рядом и попыталась дотронуться до толстого бока разыгравшегося детеныша, охотящегося за пальцами Титуса.       Варрен клацнул зубами в сантиметре от ее руки.       — Подожди, давай я его приласкаю, чтобы он расслабился.       Титус по-свойски повалил варрена на бок и стал наглаживать ему бока и живот:       — Хороший, ты же хороший мальчик, да?       Саманта округлила глаза и чуть не расхохоталась.       — Надо попросить коммандера, чтобы отдал его тебе.       — Ты так легко сдаешься?       Она дотронулась до мягкого брюха, и питомец довольно заурчал. Саманта победно посмотрела на Прастина и осеклась, когда поняла, что тот смотрит на нее в упор, и смотрит уже довольно давно.       Ей было нечего сказать, она продолжала поглаживать чешуйчатого монстра, но и взгляд опускать не собиралась. Так легко она не сдастся.       Вся ее решимость расстаяла, когда их руки соприкоснулись.       Прастин опустил глаза первым.       — Я бы никогда не сделал тебе больно.        ***       Гаррус не ожидал, что в медотсеке Кайден будет совершенно один. Карин смеялась, что Миранда не оставляла его ни на минуту, не позволяла пожилому врачу не то, что до него дотронуться — не давала даже взглянуть на цифры, как та не спорила: что ни говори, за состояние здоровья всех на этом корабле отвечала именно она. Позже доктор Чаквас сдалась, признавая, что как бы ни была хороша в том, чтобы собрать по кускам изрешеченное пулями тело, в тонких материях разбиралась хуже.       Кайден застегивал форменную рубашку, на глазах преображаясь уже в майора Аленко — собранного, упрямого и до тошноты принципиального.       — Спасибо за спасение.       — Ты поступил бы так же.       Повисла тяжелая, неприятная пауза. Гаррус не знал, как начать диалог правильно, поэтому запнулся. Но сейчас он как никогда чувствовал цену каждой минуты — именно минуты решили ситуацию настолько не в его пользу, что произошедшее не обернулось полной катастрофой только случайно.       — Кайден, что там произошло? Мы неделю ждали, когда ты очнешься.       — Мое судно атаковал турианский корабль «Цецилия». Я не открывал огонь первым, чтобы не спровоцировать взрывы возле станции, которая и так на ладан дышала. После они отправили шаттл к «Лериану», вернулись и отчалили, пальнув по нему напоследок ракетами.       — В каком направлении?       Кайден указал рукой на дверь — разумеется, на карте показать было бы проще. По дороге в БИЦ он не произнес ни слова, но Гаррус был так взвинчен, что не обратил на это никакого внимания.       Майор развернул карту, увеличил масштаб и проложил приблизителное направление — разумеется, на глаз, ведь он мог только наблюдать за отлетом патрульного корабля из спасательной капсулы.       Гаррус подошел и стал раздраженно приближать и удалять лежащие на указанной Кайденом траектории звездные системы. Его одолевали сомнения, ни в одном из вариантов он не был уверен до конца.       — Слишком много позиций. Может, попробуешь все же вспомнить и указать точнее?       Кайден покачал головой.       — СУЗИ, проанализируй наиболее вероятные точки назначения.       ИИ потребовалось всего пару минут, чтобы выдать ответ доброжелательным, обнадеживающим тоном, но содержание его заставило сразу два сердца разочарованно ухнуть вниз:       — На данной траектории лежат восемь звездных систем, подходящих по имеющимся в моем распоряжении критериям, до пяти из которых мы не сможем добраться при имеющихся запасах топлива.       Гаррус опустил голову, вцепившись в холодный поручень перед картой. ***       По нервам бил страх того, что их прямо сейчас могут застать, но это был страх другого рода — возбуждающий, заставляющий самые невинные прикосновения ощущать настолько полно, что они начинали приобретать дополнительные измерения. Он лишь провел пальцем по запястью — а щекотка охватила все тело, сжал кисть — а замерло сердце, которое отказывалось работать правильно, то разгоняясь, то замедляясь. Полностью оно остановилось, когда Саманта сделала первый шаг сама.       Он не понял ее жеста, лишь осознал его интимность — мягкие губы уткнулись в жесткую верхнюю пластину. Титус услышал короткий смешок:       — Как же тебя целовать-то?       Ему было страшно, что он снова сделает что-то не так, что она опять убежит, закроется в своей скорлупе от всего мира. Когда Саманта чуть шевельнулась в попытке отстраниться, он испугался еще больше — она сейчас уйдет. И это чувство победило, заставив действовать — обнять ее шею, провести языком по блестящим вишневым губам, вырвав одно лишь:       — Ах…       Ее губы распахнулись, приглашая проникнуть глубже, к короткому плоскому язычку, который оказался таким сладким, что руки рефлекторно сжались в желании получить еще больше.       Ей стало некомфортно, и девушка раздраженно оттолкнула его, заставив отпустить и простонать в разочаровании — но она не собиралась останавливаться. Саманта казалась чистым любопытством, когда проводила руками по шее, покрытой наростами, по затылку, скрытому за твердыми щитками. Сейчас это были другие касания — быстрые и легкие, и каждое взрывалось радостью, стоило ему прикрыть веки и отвлечься от созерцания ее огромных смеющихся глаз.       Прастину хватило решимости мягко остановить ее только когда девушка вцепилась в средний отросток гребня — больше из опасений, что она может сделать больно, нежели от боли настоящей.       — Полегче. Просто поцелуй меня еще.       Когда она стала подниматься на ноги, первым порывом было вернуть, притянуть ее к себе, дернуть за руку, чтобы она не ушла. Голова стала работать, только когда пальцы сомкнулись на хрупкой кисти. Саманта поняла его по-своему, попытавшись в шутку помочь Титусу встать на ноги:       — Вставай, здоровяк. Ты должен сдалать это сам. У меня сил не хватит тебя поднять.       Она тянула его изо всех сил — легкая пушинка пыталась сдвинуть гору. Он поднялся, размышляя, что она задумала.       — Чего ты хочешь, Саманта Трейнор?       Саманта смотрела на разомлевшего дремлющего щенка, которому вполне комфортно было даже на холодной решетке пола.       — Я хотела поговорить насчет произошедшего. Когда я пришла к тебе в прошлый раз. Ты остановился.       — Ты была не в себе. Я не сразу понял.       Она отвернулась к окну, в которое заглядывали только звезды, повидавшие, наверное, истории куда как более странные, чем эта. Прастин подошел ней настолько близко, что девушка могла ощущать тепло его тела, но не дотронулся — она чувствовала лишь горячее дыхание на своем плече. Его вопрос — неуклюжий, неуместный, но странно искренний — заставил ее вздрогнуть.       — Мы будем вместе?        ***       Решение не приходило ему в голову. Сейчас Гаррус понимал слова пожилой Карин о том, что врачи не берутся лечить родных, настолько полно, что сам диву давался. Один импульс велел прыгнуть в ближайшую звездную систему, искать там топливо, искать Шепард, сделать хоть что-то, но он и сам понимал, насколько эта мысль абсурдна. Оставаться на месте казалось затеей еще глупее предыдущей — так у них скоро кончатся припасы, и придется все же куда-то выдвигаться.       Впервые Гаррус не мог довериться самому себе, а интуиция, редко его подводившая, дала сбой из-за состояния крайнего отчаяния.       Прыжок патрульного корабля в указанном Аленко направлении был нелогичен, в этом и была основная проблема. Там были всего лишь небольшие колонии да торговый фортпост волусов, и ловить в этом секторе было нечего.       Они забрали Шепард, при этом почему-то оставили Миранду на станции. Зачем им Шепард? Продать подороже Альянсу? Они бы не посмели сунуться к Земле в текущих условиях. Заманить Нормандию в очередную ловушку? Больше похоже на правду, но тогда Гаррус пропустил наводку на эту ловушку.       Перед глазами начинали маячить коридоры Цецилии, тонкая фигурка Саманты и ее мокрые волосы, и эти навязчивые воспоминания приходилось останавливать силой, чтобы не терять последние крохи рациональности. А потом на ум пришли ощущения еще теплого женского тела, чье сердце уже не билось, и вернулась тошнота и звон в голове. Земля стала уходить из-под ног, и металлический поручень, в который он вцепился, угрожающе заскрипел.        Гаррус попытался снова сконцентрироваться. Казалось, что он упустил какую-то мелкую деталь, что-то, что могло помочь, направить его на след. Первоначальным планом Растиса было вывести Нормандию из строя возле Лериана. Он прилетел и Нормандии не нашел, обстрелял Шершень и забрал Шепард. Зачем?       Растис подонок. Чем он мог руководствоваться? Желанием выслужиться? В том направлении только несколько занюханных колоний с населением в пару сотен душ, к тому же Растис сам сказал, что Шепард теперь вне Альянса, ее ценность как пленницы для Иерархии нулевая. Кому он ее отвез?       Внезапно Гаррус оторопел — ведь Растис, скорее всего, погиб в перестрелке. Почему он был так уверен, что это его рук дело? Стало действительно дурно, потому что он сам себя подловил на критической ошибке, на неспособности трезво оценивать ситуацию.       Робкий голос Саманты справа вытащил его из замкнутого цикла, в котором не было особого смысла крутиться.       — Коммандер? Я могу чем-то помочь?       — Они забрали Шепард, Сэм.       Тайной это не было. Неделю все находились в подвешенном состоянии, ждали новостей и пережитое, казалось, сплотило команду настолько, что коллеги стали чувствовать себя одной семьей.       Откровением был тон, которым коммандер произнес всего одну короткую фразу. ***       — Титус, у меня перерыв закончился. Я вернусь после смены.       — Я не о том спрашивал. Хотя, да, приходи. Я буду тебя ждать.       Она назвала его по имени впервые.       Саманта аккуратно попыталась сгрести спящего варрена под живот, чтобы не разбудить — он запросто мог цапнуть спросонья. Его следовало отдать кому-нибудь в грузовом отсеке, иначе сгрызет половину вещей в комнате отдыха.       — Ты можешь оставить его мне.       — Понравился?       — С ним не так скучно.       — Как на корабле может быть скучно? Тут толпа людей, все друг у друга по головам ходят. Я до рабочего места иногда с трудом дойти могу, то с одним остановишься поговорить, то с другим. Тебя сторонятся?       Да, Саманта никогда не видела Прастина среди других служащих. Впрочем, сейчас казалось, что оно и к лучшему.       — Тогда зачем ты удрал со своего корабля? Это же не служба, а пытка какая-то. Чем тебе у своих не нравилось? Бежал от каких-то демонов?       — От одного, вполне конкретного. Красивого, смертоносного демона.       Саманта озадаченно покосилась, но уточнять ей не хотелось.       — Я приду к тебе.       — Я буду ждать.       Но она не пришла ни в конце смены, ни через час после нее, ни через два. Разочарование сменилось обидой, обида — тревогой. Когда пришел черед самообвинений, Прастин с варреном в руках выдвинулся на поиски девушки. Он начал подозревать, что подцепил от паршивца чесотку — зудело все тело, и рядовой прилагал значительные усилия, чтобы не начать раздирать когтями кожу на шее.       Саманта стояла у своего рабочего места, и вокруг разворачивалась настоящая фантасмагория — вместо голограммы Нормандии в центре зала кружили планеты, обозначенные табличками с какими-то данными, СУЗИ периодически выдавала порцию информации, казавшейся случайной, а Саманта…       Она просто думала.       Больше в БИЦ не было никого.       Для того, чтобы ее обнять, пришлось посадить варрена в воротник. Почему он подумал, что Саманта снова спустилась вниз?       — Ты обещала прийти.       — После смены. Я еще не закончила, хотя, кажется, что все бесполезно. Ничего не выходит.       — Что ты делаешь?       Когда Саманта рассказывала о том, что остановка двигателя Нормандии, разрушенный звездолет и космическая станция — дело Цецилии, Прастин лишь диву давался. Он воспринимал это как данность, даже не задаваясь вопросом, что послужило причиной этих событий, и кто был виновен.       — Неужели ты даже не поинтересовался, почему? Это для тебя действительно новость?       Саманта казалась пораженной до глубины души.       — Хороший солдат не задает лишних вопросов.       Она лишь похлопала глазами и продолжила объяснять суть проблемы — красноволосая коммандер с обложки Форнакса пропала со станции, ее забрали на Цецилию. Саманта обхватила себя руками, ее голос дрожал, но она вполне уверенно рассказала, что сейчас непонятно, куда отправился тот корабль.       — Я знаю, куда он отправился. Колония Динитас, в трех днях пути отсюда.       Саманта недоуменно посмотрела на рядового:       — Откуда ты знаешь?       — Мать упомянула в сообщении.       Девушка уже не слушала его, таща за руку к лифту.        ***       С тех пор, как Гаррус обосновался в капитанской каюте, рыбки в аквариуме перестали пропадать. Впрочем, Явика почти перестали видеть — он закрылся у себя и никто не видел, чтобы тот выходил наружу. Поговорить с ним, наверное, было не самой удачной идеей, поэтому Гаррус гипнотизировал голову хаска.       Он давно хотел прекратить существование жуткой твари, которая жила вопреки всем законам природы, мешала ему спать по ночам своим жутким воем, но она принадлежала Шепард. Решать за нее казалось неправильным.       Веселый голосок Саманты, которая высунулась из-за открытой двери, настолько контрастировал с его мрачным настроением, что сначала вызвал раздражение:       — Коммандер, рядовой Прастин пришел рассказать вам кое-что важное.       Титус выглядел так, будто его притащили сюда силой. Когда дверь закрылась и они остались вдвоем, рядовой сложил руки на груди, словно защищаясь.       — Цецилия полетела на Динитас, коммандер.       — Откуда это тебе известно, рядовой? У тебя есть доказательства?       Тот нехотя открыл инструментрон, набрал что-то, и Гаррус с трудом удержался от улыбки, перечитывая гневное письмо Спектра Сагитты, которая сейчас за строками письма казалась обычной женщиной, растерянной и напуганной, то угрожавшей обрушить всю силу неба на непокорного сына, сбежавшего со службы, то робко вопрошающей, в порядке ли драгоценное чадо.       На задворках сознания гадкой змеей проползла нехорошая мысль, что вот она — зацепка Растиса. Но поверить, что все это изначально был такой хитроумный план, было просто невозможно: слишком много допущений. И играть с персоной такого уровня, как Сагитта, Растис бы не посмел.       Гаррус вчитывался в строки, полные злости и тревоги, пытаясь найти нестыковки, но их не было. За спиной он услышал поскребывание, а когда обернулся, рядовой стоял с руками по швам.       — Это варрен, коммандер. От него все чешется.       Варрен тихонько дремал в воротнике рядового, высунув кончик языка.       — Зачем ты его таскаешь с собой?       — Саманта попросила присмотреть. Он ее кусает.       Гаррус усмехнулся, достал из шкафа упаковку пилюль и протянул ее Прастину.       — Одну в день.       — У вас тоже был варрен, коммандер?       — Да, был. Свирепый — жуть. Но я в первый раз слышу, чтобы от варрена что-то чесалось. Так что ты ответил матери? ***              Саманты не было нигде. Он не проверял только в общей спальне и в грузовом отсеке, куда Титус не спустился бы даже под дулом винтовки. Если бы он увидел ее там, его сердце просто перестало бы биться.       В задумчивости он стоял перед дверью в общую спальню, размышляя, по какому поводу можно было бы зайти к людям. В конце концов, он же может просто зайти, чтобы отдать Саманте щенка?       На самом деле он лишь хотел взглянуть на нее, убедиться, что девушка спит или болтает со всеми, сидя за столом.       Ее там не было. На Прастина уставился с десяток пар человеческих глаз, и он вышел, не говоря ни слова. Духи, что они подумали?       Малыш в воротнике лизнул его в щеку.       — Вот мы и остались с тобой вдвоем, да?       Она все-таки пошла туда, к Веге, и сейчас пришел черед не обиды, не гнева, а холодной, оглушающей печали. Щенок начал поскуливать.       — Ты голоден, мальчик? Такой хороший.       По дороге на кухню Прастин почесывал щенку умильную мордочку, гладил крошечные лапки с острыми коготками и трогательные шипы на позвоночнике. Тот почти успокоился, но продолжал недовольно ворчать. Он смотрел, как малыш жует печенье, а время все шло.       Она осталась у Веги на ночь.       От этой мысли стало так муторно, что самому захотелось заскулить, как щенку. Прастин обхватил лицо руками и все сидел, минуты шли, превращаясь в часы, а она не возвращалась. Больше здесь ему было делать нечего.       Он поманил малыша за собой, и когда дверь в отсек жизнеобеспечения открылась, он не поверил своим глазам. Саманта все это время спала, свернувшись в маленький комок в его постели. Она ждала его так долго, что уснула, а он даже подумать не мог…       Духи, он не мог поверить в то, что она пришла к нему сама. Прастин забыл, как дышать — рука девушки свисала с края лежанки, и тонкие пальцы застыли в воздухе, словно часть причудливой скульптуры.       Щенок, не церемонясь, запрыгнул в ноги Саманты, скрутился там клубком и довольно засопел. Прастину такую вольность Саманта бы не простила, поэтому тот молча опустился на пол рядом. Ее рука почти касалась его лица, и юноша гадал, насколько крепко та спит, и проснется ли, если потрогать ее за пальчики. Он лишь чуть повернул голову, чтобы задеть ее лицом, обманывая себя, что сделал это ненарочно. Она проснулась.       Саманта смотрела на него с края лежанки, гипнотизируя черными влажными глазами, а потом — он даже сам не понял, как это произошло. Она опустилась вниз сама, или он притянул ее к себе — это было уже неважно. Чувствовать ее губы на шее, язык, прикасающийся к его языку, было и волнительно, и необычно, потому что сейчас это делала она сама. Сама она избавилась от одежды, требовательно стянула рубашку с него и застыла, остановившись и словно оробев.       Он усмехнулся, поняв причину. Он был больше ее предплечья. Но ведь в прошлый раз… Духи, он не хотел об этом вспоминать сейчас.       — Не надо… внутрь. Просто потрись о него сверху.       Когда она начала двигаться, по Нормандии прошлась легкая вибрация. Кажется, пилот разогревал двигатель перед броском.       Саманта запрокинула голову, и они полетели.       По ней проходили волны наслаждения, начинающиеся от бедер, жадно прижимающихся к его паху. Каждое движение было ее вдохом и сладким, бесстыдным стоном, и Прастин мог только смотреть, бесконечно смотреть на свою безумную фантазию, ставшую реальностью. Заканчивались ее движения у него под сердцем, куда нервное, злое удовольствие добиралось пьянящей нежностью.       Саманта тихо выдохнула и замерла, а потом поникла, как увядший цветок. В панике он стал гладить ее лицо, убирать спутанные волосы, чтобы увидеть, улыбается ли она или кривится.       Она улыбалась.       — Мне хорошо.       Он сгреб ее в охапку, уложил к себе на грудь и думал, что ничего лучше с ним произойти уже не может. И он ошибался. Она ухитрилась выбраться, несмотря на его шутливое сопротивление, а потом он увидел ее влажные темные складки, маячащие перед глазами, и его унес водоворот ощущений — ментолово-прохладная влажность на его плоти и крошечные гладкие зубки, норовящие задеть его в самый правильный момент.       Долго так не могло продолжаться.