Daddy’s Had Enough Now​.

Это были его глаза, он уверен. Непоколебимое упрямство и равнодушие. Мимолетные проблески болезненного страха по прежнему отражались в влажных от слез глазах. Питомец, а когда-то бывший доктор, выглядел заметно иначе в спокойном и расслабленном состоянии. «Он совсем не похож на себя.» — думает Джим, проводя кончиком пальца по щетинистой челюсти. Когда-то, он был стойким, пока не узнал своё место, став собственностью Джеймса. День, когда Джон проснулся после того, как его схватили, Джим запомнил надолго. Наблюдать, как глаза проясняются, а затем из замешательства рождается гнев и страх при виде врага, было захватывающим зрелищем для Джеймса. Он принял правильное решение. Голые конечности дергались, а нейлоновые ремни крепко держали его. Джон по прежнему был опасным, потому были приняты всевозможные меры, да бы Ватсон не причинил вреда ни себе, ни персоналу. Были приняты все возможные способы побега, а план был составлен на несколько месяцев вперед. Джим был очень терпеливым, очень. Тем более, Джон не был его первым «питомцем», которого нужно было приручить, и он был уверен, что доктор будет более занимательной вещью, чем те, что были до него. Даже сквозь дымку наркотиков, Джон не оставлял попытки выбраться, ругаясь и борясь. Позиция Ватсона была сразу ясна - конечно, кому понравится быть похищенным собственным врагом? Джим предположил, что ремни на нем ослабнут ближе к его кончине. Эта мысль позабавила Мориарти, и уголки его губ изогнулись в кривой ухмылке. «Ватсон будет интереснее,» — мысль приходит в голову автоматично, однако, Джим сразу мрачнеет, когда слышит упоминание Шерлока. Терпение заканчивается, и Мориарти тяжело вздыхает, прожигая Джона взглядом.. Это имя нельзя упоминать. Вспышка камеры на мгновение ослепила Ватсона. Джим предупреждает его снова, когда крики Джона новой волной отразились от стен помещения. Его избили ради веселья, ведь доктор в любом случае станет тем, кем хотел видеть его Джеймс. Его оставили одного, чтобы Ватсон мог принять свою новую жизнь. Шелковая одежда неприятно липла к телу в ту ночь. Все дни прошедшие дни, недели и месяца были трудными для Джона. Больше всего он был возмущенным своим распорядком дня, которого строго нужно было придерживаться. Джим по прежнему терпел, понимая, что рано или поздно Джон наконец-то сломается. Но, упаси боже, иногда Мориарти хотелось вышвырнуть его на улицу без задних ног. В такие моменты, наркотические вещества помогали сделать Джона более покладистым, более нежным и спокойным, но доктору все же удавалось найти лазейки, чтобы продемонстрировать свой безудержный гнев, даже когда язык не успевал за работой мозга. Шерлок? это имя вызывает недоумение. Такого человека не существовало отроду. По крайней мере, так убеждал его Джим. Детектива-консультанта не существовало, но может, он имел ввиду свою куколку? Долгожданная игрушка, полученная как подарок. Материал - флис, волосы из пряжи, а улыбка пришита. Игрушка была украшена милым платьем, совсем как у Джона: атласное, розового цвета, усыпанное ромашками. Даже гольфы с красивой оборкой были такими же, как на Джоне. Когда питомцу впервые подарили игрушку, он швырнул её через всю комнату. Дни тянулись в недели, недели в месяца, а бесконечные пытки изматывали его психику все сильнее и сильнее. Каждую секунду каждого дня, он ломался как фарфоровый чайный набор. Ему понравились куклы. Они стали единственным утешением в этом дрянном мире, когда он пол покровом ночи вслушивался в мертвую тишину, лежа клубочком в детской койке до самого утра. Теперь Джон был маленькой девочкой, которая всегда должна была подстраиваться под капризы своего «папы». Джон не хотел думать о чем либо кроме того, как быть покорным и удобным. Ватсон долго был непреклонен, но со временем, они его сломали. Сломали, используя физическое и психологическое насилие. Выдавливая из него весь его характер. У них почти получилось это сделать, почти. Не вышло выбить из Джона лишь некоторые отголоски воспоминаний. Шерлок все еще был лучшим детективом, и, конечно, он рано или поздно найдет Джона, мертвым или живым. — Спасти тебя? От чего же? — Джим смеется, — глупая девочка, ты ведь со мной. Ты всегда была только со мной, всегда. — Ей снова снились кошмары. Джон знал, в каком кошмаре он жил. Он жил с бесконечной мягкой тюрьме, прикованный руками к изголовью детской кроватки, пока толстые дубовые решетки закрывали вид на розовую комнату. Гардероб состоял сугубо из стереотипной женской одежды: платья, пачки, розовые и сиреневые банты, носки с оборками, чтобы ступни не мерзли. Никаких брюк или шорт. Шелк доставлял дискомфорт, и в такой одежде всегда было слишком жарко и душно, особенно если он находился в детской комнате. Боксерски были заменены пеленками. Набивка заставляла его ноги раздвигаться, и, о боже, его заставляли мочиться и испражняться, совсем как беспомощного младенца. Большую часть времени Джон проводил только в кроватке: его мыли там, меняли подгузники, кормили, переодевали. Ему нельзя было покидать постель, и это было его личным адом. Джим захотел одеть его как маленькую девочку, и Джон терпел эти унижения. Он терпел, чтобы сбежать. Каждый день его ослепляли вспышки камер и ее щелчки, а затем, набор текстового сообщения неизвестному получателю. Для Джона не была столь важна личность незнакомца, сколько его намерения с полученными фотографиями. Все, что получал незнакомец, легко можно было поместить во все газеты. Посмешище страны. Позор. Позор. Позор. Джона тошнило. Жизнь Ватсона оказалась серой, монотонной, рутинной. Ему вкалывали наркотики несколько раз за день, делав его послушным, податливым, не понимающим, что происходит, и что с ним делают. Двигательные способности были снижены, и он ничего не мог делать кроме того, как проглатывать тошнотворно-теплое молоко из бутылочки, и набивать подгузники, что охватывали его талию. Он заметно похудел. Тело попало в нескончаемый цикл всего нескольких свойств: проглатывание, переваривание и испражнение. Он делал это, пока действия не повторялись раз за разом. А если он не давился смесью, значит, во рту у него кляп, схожий на детскую пустышку, но крепко закрепленный ремнями вокруг головы. Джон начал осознавать тщетность сопротивления. «Я отомщу, я отомщу…» — это единственное, о чем думал Джон, рыдая в подушку, пока его кожу обжигали раннее полученные шлепки. Со временем, Джон начал думать так, как хотел от него Джим. Злить папу было страшно. Он должен был быть хорошим. Она. Теперь Джон был ею, маленькой, хорошей и послушной дочерью для папы. И она сделает все возможное, чтобы папа был счастлив. Это был единственный способ выжить.