Прощальное письмо
10 декабря 2023 г. в 07:00
Первые часы после задержания были самыми странными в жизни Пачо. Он чувствовал, что один, но никогда не был в одиночестве. Пачо старался сосредоточиться хоть на чем-то, а в голове стоял глухой звон. Просто не верилось, что это происходит с ним.
Как мог Пачо сохранял такой вид, какой от него ожидали — презрительный взгляд свысока, невозмутимость, немногословность и чисто в стиле Зика — вальяжность. Так он просидел все допросы, которые ему предстояли в тот день. Хорхе Салазар всячески старался сделать видимость самого обычного задержания, чтобы их не раскрыл глава спецотряда.
Агент Салазар не выглядел довольным. Он был в напряжении. То и дело Хорхе потирал лоб и смотрел на всех будто орел в поисках добычи. Как только Пачо ответил на все вопросы агента, его доставили в следственную тюрьму.
От того, что Пачо взяли слишком уж неожиданно, охрана выглядела удивленной и относилась уважительно. Пачо был этому признателен, потому что очень рисковал рассыпаться от того, что внутреннее не совпадало со внешним.
В этой тюрьме заключенные не задерживались надолго, а потому здесь не было специальной одежды. Зато кто-то из своих передал Пачо сумку с чем-то более удобным, чем его привычные дорогие рубашки и брюки.
На входе охрана его обыскала. Предусмотрительно Пачо не оставил никаких личных вещей при себе, кроме кольца. За его ношение ему пришлось отстегнуть круглую сумму. Так что охрана не отобрала у него ничего из того, в чем он пришел. Дальше конвой его отвел в душное помещение, где Пачо пришлось переодеваться под присмотром скучающих охранников.
Когда Пачо наконец предстал перед охраной в трико, футболке и спортивной куртке, они одобрительно кивнули. Вскоре после этого за ним закрылась плотная дверь узкой маленькой камеры с единственной, предназначенной для него койкой и маленьким квадратным окном почти под самым потолком.
Только услышав звук запирающегося замка, Пачо осознал, что все это, по правде. Он больше не свободен и ближайшее время он будет делать то, что положено, а не то что хочется. Как в общем-то и всю жизнь до этого момента. С той лишь разницей, что раньше он обманывался, жил не зная, что был бандитом не потому что сам хотел, а теперь сознание освободилось, в то время как тело — нет.
Пачо обернулся на дверь. За ней была тишина. Камеру разглядывать не хотелось совсем. Он заметил лишь, что стены до половины покрашены в зеленый, а остальная часть побелена. Наплевав на брезгливость Пачо сел на видавший виды матрас и склонил голову к сложенным в замок рукам.
Казалось, что он все потерял. Росса, Зик, Кристина, Бенхамин, Виола, — не рядом по разным причинам. А он сам — в худшем положении, в котором когда-либо был. На минуту Пачо застыл так как сидел. Внутри было пусто. Ноль. Ничего. Вакуум. Будто бы даже ангельской искры в нем не осталось. Да и какой он ангел с таким-то послужным списком?
Однако самым поразительным для Пачо было понимать, что он даже не имеет право переживать все то, о чем только что думал. Плыть по волнам собственных чувств, поддаться унынию, проявить слабость — поставить всех под удар. Всех ангелов, которые остались на свободе, и все еще зависят от него.
Еще в самом начале, после смерти Зика, Пачо понял, что может быть или боссом всех боссов, или главой ангельской общины. Он выбрал второе без лишних колебаний. А это значило, что все ангелы оставались с ним не только физически, но и ментально. Пачо знал, что если им завладеет хандра, если он не выдержит, то вся община погибнет. С ними будет то же самое. Значит Пачо просто не имеет право сдаться.
Как никогда он понимал Зика. Жаль, что именно таким способом, но Пачо смог разобраться в его отношении к эмоциям. Зику проще было их в себе задавить, чем передавать по цепочке другим, подвергая их тем самым опасности.
В те недели, которые Пачо провел в следственной тюрьме он часто вспоминал именно Зика. Мысли о нем, о том, чему Зик учил его в детстве, мешали расклеиться. Сейчас важно было то, что он воспитывал Пачо мужиком. Как он говорил Россе: «Родился колумбийцем, так пусть живет как колумбиец». А это значило сохранять лицо и продираться даже сквозь, казалось бы, обреченные ситуации.
Пачо пытался вспомнить, пока лежал без сна каждую ночь, какое воспоминание о Зике было у него первым. В голове всплывало много разного: хорошего и плохого. К сожалению, второго типа воспоминаний было больше. Зик был излишне строгим отцом, а в раннем детстве Пачо он все еще пытался свыкнуться с ребенком в своей жизни и иногда откровенно вел себя как засранец.
Каким-то чудом, наверное, потому что времени было вдоволь, Пачо смог выудить один эпизод из раннего детства. Ему тогда было четыре или даже меньше. Он играл на улице, как всегда носился по двору асьенды. Пачо услышал звуки с переднего двора и побежал туда.
Зик вернулся откуда-то на новой блестящей машине, которая вопреки привычке была не черной, а бежевой. На солнце она выглядела словно конфета. Металлические детали блестели как драгоценные. Пачо застыл на месте и смотрел как завороженный.
Зик вышел из машины. Он как всегда выглядел сосредоточенным и серьезным. Зик в то время плотно зачесывал волосы назад и позволял себе носить расстегнутые рубашки с коротким рукавом поверх белой майки. Пачо вспомнил, что в тот день у него на шее даже цепочка была.
— Понравилась машина? — спросил Зик, заметив Пачо.
В то время Пачо хоть уже и знал, что не родной сын Зика, все еще не вполне понимал, что это значит. Он только понимал, что это как-то плохо, потому что Росса ругала Зика за то, что он так говорил. В сознании маленького мальчика — это был тот взрослый мужчина, на которого Пачо смотрел с обожанием. Ему было уже тогда не важно родной или нет, но ощущение отца Зик создавал. Соответственно, ему нравилось все, что было у Зика и все, что он делал.
Пачо конечно же кивнул в ответ на вопрос. Высказываться он постеснялся. Зик вдруг подошел к нему и взял на руки. Пачо был счастлив, потому что он так редко делал. Очень стеснительно он положил маленькую ладошку на плечо Зику.
— Значит ты мальчик с хорошим вкусом, — похвалил его Зик.
Он пошел в дом, продолжая держать Пачо на руках. Пачо с интересом разглядывал костяшки пальцев на его правой руке. Кожа на них была покрыта маленькими темно-бордовыми шрамами. Маленьким он не понимал, но теперь Пачо знает, что это означало, что до того, как взять Пачо на руки, Зик кого-то нещадно колошматил голыми руками.
История имела небольшое продолжение. Буквально через несколько дней Пачо получил вдруг в подарок игрушечную машинку — точную копию той самой, настоящей. Правда для детской руки машина была крупноватой, но Пачо все-равно катал ее по полу, как мог.
Так он и проводил дни и ночи. Больше в следственной тюрьме ему делать было нечего. Только думать. Поэтому, когда его увозили в Управление, чтобы в очередной раз допросить, Пачо даже немного радовался.
Он мог смотреть из окна специальной полицейской машины на Либертад. Хоть видно было всего лишь затемненный квадратик, но все же. Скучать по городу Пачо еще не начал, но понимал, что не увидит его улиц еще долго. Он даже не знал, сколько. Как-то так вышло в его жизни, что он столько времени воротил нос от Либертад, подчеркивал, что это не то же самое, что родная Буэнавентура. Теперь, когда стены вокруг смыкаются, Либертад кажется ему важным местом. Город будто сумел забраться ему под кожу.
Второй же причиной почему он любил выезжать из тюрьмы, хоть и для очередного допроса, было то, что он мог вновь надеть привычные брюки и рубашку. Пачо предстояло сильно постараться, чтобы выглядеть также уверенно в спортивной одежде, не то что уж в тюремной робе. В своей одежде он вновь мог почувствовать себя собой, зацепиться за эти ощущения.
Бенхамин отлично знал его вкус, а потому присылал именно такие рубашки, как Пачо хотел — не слишком вычурные, но и не такие как обычно. Эти люди должны понимать, что имеют дело не с кем попало. Даже за решеткой, Пачо есть Пачо.
Когда он впервые увидел, что Бенхамин выбрал белую рубашку с будто акварельными листьями на ткани, Пачо даже улыбнулся. Братишка угадал. Вот бы только он ковырялся в его вещах не с тяжелым сердцем. Бенхамину, как и самому Пачо там на воле некогда переживать.
В один из таких вот раз, перед самым слушаньем о залоге, Пачо также привычно привел себя в порядок. Под присмотром охранника он смог нормально побриться, затем переоделся. На сей раз рубашка была насыщенной винной. Охрана вновь принялась смотреть на него как на опасного представителя криминального мира. Будто, когда он был в спортивном костюме, они об этом забывали.
Затем Пачо доставили в Управление. Его там ожидал очередной разговор с Хорхе Салазаром. Пачо уже привык к допросной, в которой они чаще всего разговаривали. Безликое помещение с серыми стенами, одним квадратным столом, высокой тумбочкой в углу, на которой стояла видавшая виды кофеварка, окном, закрытым жалюзи и камерой наблюдения в углу.
Кофеварка все еще работала. Так что Хорхе угощал Пачо кофе, как обычно делал с другими задержанными, чтобы задобрить. Он готовил тинто — крепкий приторный черный кофе налитый в маленький стаканчик. Салазар не мог не знать, что это колумбийская традиция, которая разошлась по Коломбиане, хоть и не так прочно, как на родине. Также он знал, что Пачо колумбиец. Надо было отдать должное тому, что Салазар умел наводить мосты.
Тинто никогда не был вкусным напитком, зато хорошо бодрил и сбивал аппетит за счет большой порции сахара. Пачо никогда не отказывался, потому что скучал по кофе в камере следственной тюрьмы. Без него и сигарет все время хотелось есть, но и этого Пачо не мог делать. В этом и проявляется несвобода, в таких вот мелочах.
— Завтра по вопросу залога будет принято отрицательное решение, — сказал Хорхе. Он разложил на столе какие-то бумаги по делу. На краю стола ждал своего часа маленький магнитофон, чтобы записать те показания, которые можно было.
То, что сказал Хорхе, Пачо и так знал. Он общался со своим адвокатом, на котором настоял Иона. Он же выбрал ему в адвокаты чистокровного ангела, связанного с Пачо магией верности.
— Значит оттуда я отправлюсь на другое место? — спросил Пачо.
— Да, тебя ждет тюрьма общего режима, как ты и заказывал, — кивнул Хорхе. Он полез в карман и выложил на стол пачку сигарет. Пачо так им обрадовался, что у него, наверное, глаза засветились. Перед тем как сесть в тюрьму он курил слишком много, так что в отсутствии никотина он стал дергаться, с чем приходилось учиться бороться.
Салазар толкнул Пачо сигареты. Он поймал пачку ладонью и принялся вытаскивать оттуда заветный предмет. Зажигалку Хорхе Салазар ему не доверил. Пачо прикурил, чуть прищурив глаза, а затем откинулся на жесткую спинку стула, на котором сидел.
— При всем уважении, агент Салазар, но раз я пришел добровольно, то думаю, что имею полное право выторговывать себе более удобные условия, — сказал Пачо. Он пристально глянул на Хорхе. — Да и что собственно ты ждал, договариваясь с бандитом?
Пачо лукавил. Он пытался подать себя худшим человеком, чем он есть. Как минимум более беспринципным. Да, общий режим для босса всех боссов место не такое уж плохое. Там есть свои люди, те, кто будут ему служить, как и прежде. Туда можно пронести разные вещи, например, кнопочный телефон, который не будет слушать охрана. Но все-таки это тюрьма. Если Пачо там хочет выжить, то для заключенных и охранников он должен иметь именно что имидж босса всех боссов, бандита. Всем будет наплевать на то, что он там осознал и что это Зик выбрал ему такую жизнь. Пачо жил как колумбиец еще и в том смысле, что зарабатывал огромные деньги незаконно, так что нечего теперь делать вид, что он невинная овечка.
Хорхе усмехнулся.
— Из моих ожиданий сбылось главное — хоть то-то из вас оказался за решеткой, — сказал он.
— Если ты говорил с моим адвокатом, то должен быть в курсе, что в моем деле не будет ни одной причастности к мокрухе, — спокойно сказал Пачо. Ему так нравилась эта сигарета, что он даже начал получать удовольствие от разговора с Салазаром. — Так что больших сроков не будет.
— Да, я в курсе, — Салазар выглядел не менее спокойным. Пачо знал, что Хорхе вот-вот посадит Кальдерона. Еще бы ему не быть спокойным на счет какого-то оружейного барона. — Коррупция тоже мимо. Зато эпизоды причастности к отмыванию денег и контрабанде оружия доказать можно.
Пачо затянулся. Раньше он бы даже не задумался, а сейчас в мыслях крутилось то, что он, наверное, скверный человек, раз торгуется на счет того, чтобы не нести наказания за то, что он делал в действительности по полной. Однако это не значило, что Пачо не понимал, что виноват. Он ведь даже был готов на большой срок. Вот только в тех письмах, которые оставил ему Зик, черным по белому значилось — общину нельзя оставлять на очень продолжительный срок.
Хорхе Салазар нынешним допросом, однако старался добавить Пачо десяток, а то и больше лет сверху положенного. Он принялся выяснять, как так получилось, что Рафу Переса прикончили весьма изощренным способом в камере на островах Карибас. Пачо тогда в гневе приказал Гезарии организовать это убийство. Он был зол из-за молодого ангела по-имени Фредди и того, как с ним поступили.
Пачо не стал откровенничать на этот счет, потому что не считал нужным отвечать за смерть этого ублюдка — Рафы. На удивление Пачо, похоже, агент Салазар был с ним солидарен и настаивать не стал.
Он спрашивал еще о том, что казалось смерти Роберто Эрнандеса, исчезновения его сына Мигеля, про то, что происходило с недвижимостью Альфредо да Сильвы и так далее. Хорхе будто издевался над их договором и тем, что Пачо заранее сказал, что будет молчать о таких делах.
— Есть еще кое-что, на что ты можешь пролить свет, — Салазар положил руки на стол. Он проницательно смотрел на Пачо, которому позволил выкурить уже четвертую сигарету подряд. — Освальдо Нава.
Пачо несколько злобно посмотрел на агента. Однако стало понятно, к чему он столько времени расспрашивал его о разных отжигах картели Тэрра Мадрэ. Все ради этого вопроса.
— Что ты хочешь знать об этом человеке? И так же ясно, что он на нас работал, — сказал Пачо.
— Зик Айрес убрал его? — спросил Хорхе довольно резко.
Пачо медленно выдохнул сигаретный дым. Ему стало неприятно, как-то вязко на душе потому, что его просили очередной раз вывалять в грязи имя того, кого он считал отцом. Ясное дело, что Зик Айрес — босс всех боссов — натворил много дел. Однако сейчас какая разница? Он мертв.
— Я понятия не имею, — ответил Пачо. Он подозревал, что Нава мог быть убит по собственной глупости. Он был дорвавшимся до власти ублюдком, который ни во что не ставил никого вокруг. Зик ненавидел таких людей и мог легко дойти до того, чтобы грохнуть Наву за криво сказанное слово.
— Вот что, Пачо, ты не обязан покрывать этого человека, — вкрадчиво сказал Хорхе. — Я знаю, кем ты его считаешь, но только подумай, что то, где ты сейчас — из-за него.
Пачо поджал губы и сверкнул в сторону Хорхе глазами. Во рту стало горько от того, что отчасти Салазар прав, вот только он не понимал и половины того, что его связывает с Зиком.
— Вот только не надо делать вид, что ты за мою душу печешься, — сказал Пачо. — Агент Салазар, для представителя закона типично видеть сидящего перед ним преступника моральным уродом и сволочью.
Салазар слушал, ничего не выражая ни лицом, ни жестами. Пачо вдавил в пепельницу сигарету.
— Все вокруг думают, что я должен ненавидеть Зика. Будто это сделает меня менее скверным человеком, чем я есть, как минимум, в глазах окружающих, — сказал он. — Вот только я не понимаю, почему в ваших глаза человек, ненавидящий собственного отца это так нормально.
Салазар склонил голову. Он о чем-то подумал и в чуть зауженных глазах агента блеснула смена отношения к ситуации.
— В чем-то ты прав, я понятия не имею, что там произошло у тебя и Зика, значит зря давлю на то, что ты должен его осудить, — сказал Хорхе. — Однако ты ошибаешься. Я не считаю тебя сволочью. Я всего лишь считаю тебя преступником.
Салазар улыбнулся. Затем тоже наклонился назад на спинку стула.
— Признаюсь честно, за время нашего общения, я пришел к выводу, что ты самый неоднозначный из встречавшихся мне бандитов, — добавил он.
Пачо усмехнулся.
— И на том спасибо, — кивнул он в ответ Салазару. — Зато однозначно получишь за мою голову повышение.
— В этом я сомневаюсь, — ответил Хорхе. — Ты не хуже меня в курсе, что твоя поимка — не моя заслуга. Расследование начиналось даже не по тебе, а по Зику Айресу.
Пачо чуть было не поправил его, что Зика надо называть доном, но Салазар не был обязан так делать.
— Знаю я кого мы оба должны благодарить, — протянул Пачо. — Если бы не Кальдерон, то мы бы здесь вот так не сидели.
А еще Пачо бы не знал Виолу. Странным образом за нее он переживал особенно. Пачо позволял себе иногда обращаться мыслями к тому, как ее здоровье и не пытается ли кто-то вновь на нее напасть. Удивительно как можно привязаться к человеку за такой короткий срок. Пачо даже позавидовал Хорхе, что тот может разговаривать с Виолой, а Пачо — нет.
— Не сочти за наглость, но как дела у Виолы? — спросил Пачо, потому что пока он не мог ни у кого спросить больше.
Хорхе блеснул глазами в его сторону. Он не удивился этому вопросу.
— Твоя подружка в шаге от того, чтобы сбежать из больницы, так как не может оставаться на одном месте дольше пяти минут, — Салазар улыбнулся.
— Похоже на нее, — Пачо тоже от улыбки не сдержался. Виоле всегда надо было чем-то заниматься. Это ее отличительная черта. У Виолы даже волосы так развевались, будто она все время куда-то бежит. — Она в безопасности?
Хорхе кивнул.
— Ее хорошо охраняют, впрочем, тебе ли не знать, — ответил он.
Пачо это и рассчитывал услышать. Однако безопасность, учитывая кто их оппонент — штука относительная. Пачо давно сделал на счет этого один вывод — они вскрыли что-то такое, от чего нельзя будет просто отмахнуться. Если с Кальдероном удастся разобраться, то на какое-то время от них отстанут, однако кто знает в какой момент им предъявят счет. В этом смысле они все — он сам, Хорхе Салазар, Бенхамин и Виола навсегда повязаны.
После этого разговора Пачо не на долго вернулся в свою душную узкую камеру в следственной тюрьме. На следующий день он вновь привел себя в порядок и поехал на слушание по залогу. Там он присутствовал чисто физически, потому что знал исход. Пачо даже ни о чем толком не думал. Он слушал отказ в залоге, а перед глазами проплывали лица близких ему людей, о ком он переживал в первую очередь и кого он уже больше никогда не увидит.
Из здания суда его перевели в Центральную тюрьму Коломбианы. С этого дня начался его путь как полноценного заключенного. Пачо знал, что скорее всего получит пятнадцать лет заключения за то, в чем он сознался. Адвокат предупредил, что кроме всего прочего такое мягкое наказание будет еще и за то, что Пачо не препятствовал задержанию, сотрудничал со следствием и оказал ценную помощь в поимке другого преступника.
Пачо предварительно получил пять лет. В Тэрра Мадрэ такой срок давали сознавшимся на время судебного процесса. Срок по приговору могли либо полностью прибавить к этому времени, либо же добавить только остаток за вычетом пяти лет.
Типично для Латинской Америки здание тюрьмы напоминало несколько упорядоченные трущобы — кирпично-бетонные строения были похожи, да что уж там, даже решетки на окнах. Отличались автоматические массивные двери, внутренние решетки, колючая проволока, вышки для охраны, овчарки, которые избирательно гавкали для острастки.
Пачо оказался в камере под вечер. До этого он сдал часть личных вещей. Разрешено было оставить спортивный костюм, нижнее белье, зубную щетку и носки. Кроме этого ему дали тюремную форму, также напоминавшую спортивный костюм, специальную обувь, похожую на очень мягкие спортивные тапочки на резинке, вместо шнурков и комплект белья, чтобы заправить постель.
Потом Пачо ожидал довольно унизительный осмотр у врача, которым оказалась женщина. Ему не понравилось ощущать себя плешивым парнем с улицы, на котором непонятно ищут блох или сифилис, поэтому, когда его наконец отпустили идти дальше, Пачо обрадовался. Зато врач расстроилась, когда он стал одеваться.
В сопровождении охраны Пачо преодолевал одну систему дверей и решеток за другой. С каждым лязгом металла, щелчком, хлопком и писком электроники, он становился дальше от свободы. По этому поводу Пачо старался особенно не думать. К чему рвать на себе волосы, если ему предстоит самое сложное — выжить в этом месте.
Камера, в которой было две койки, зарешеченное квадратное окно, стол, прибитый к стене и без ножек, умывальник в выемке рядом с дверью, закрывалась на плотную дверь с окошечком и на крупную решетку. Охранник молча захлопнул обе двери так громко, будто хотел всех предупредить, что к ним новый постоялец.
Пачо вздохнул он занял свободную койку. На соседней кто-то храпел. Настроения устраивать быт у него не было, поэтому Пачо просто положил стопку принесенных с собой вещей рядом и сел на койку прислонившись к стене. Казённая футболка и штаны казались страшно неудобными, под ними все чесалось. Пачо знал, что не уснет, поэтому молча смотрел в пол перед собой. Свет в камере не горел на время отбоя. От окна тускло подсвечивала луна. Пачо сам себе казался призраком.
Его поместили в тот блок Центральной тюрьмы, где отбывали срок длительно за разбои, контрабанду, отмывание денег, сутенерство и прочие подобные прегрешения. Пачо знал эту братию и понимал, что все они не менее опасны, чем убийцы, которых держат отдельно. За ними тяжкий вред здоровью тоже мог значиться, а кто-то просто не сознался в мокром эпизоде, вот и сидит здесь.
В Тэрра Мадрэ для таких людей любезно предусмотрели исправление, а не тотальное порицание. Это значило, что здесь есть возможность заниматься спортом, учиться или работать, а самое главное читать. Последнее Пачо было интересно наиболее всего. Будет повод вспомнить юность, в годы которой он был не ограничен в этом занятии. Другое дело, что все-таки жить предстояло по четкому расписанию, благо что хоть в камере торчать меньше, чем тем, кто сидит в строгом блоке.
Общим для всех тюрем мира магии оставалось одно — сама конструкция здания, которая была настроена подавлять магию заключенных. Также особым образом конструировались решетки и двери. Так было со следственной тюрьмой, так есть и с Центральной. Пачо все гадал, учли ли те, кто ставил заглушки, что им может попасться ангел? Одно было точно — магию кольца эти стены не смогут подавить. То, что способно впитать жизнь не заглушить.
Утром Пачо познакомился со своим соседом по камере. Это оказался мужчина неопределенного возраста, явно из простых, особенно судя по тому как он изъяснялся. Он представился Крабом. Настоящее имя Пачо выяснил только, когда задал вопрос. Звали Краба Эдгар Сильва. Он был мелким контрабандистом из рыбацкой деревни. Сильву прозвали Крабом за то, что он прятал то, что перевозил в рыбацких лодках прямо среди рыбы, а попался тогда, когда перевозил по реке Ла Негра крабов, которых никак не мог там выловить. Сильва принялся доказывать, что это раки, а никакие не крабы, но ему никто не поверил. Среди «улова» обнаружился табак, ввезенный без разрешения. Так Краб впервые оказался за решеткой.
Пачо спросил его за что он сидит сейчас. Краб так насупился, будто его оскорбили. Естественно он принялся уверять, что ничего такого не сделал и осужден без вины.
— А ты? Такой как ты небось и мухи не тронул за всю жизнь… — спросил Краб. Он выглядел простодушным за счет распахнутых круглых глаз и низкого лба. Рыбака в нем выдавала подернутая от воды загаром кожа, которая и так была смуглой.
— Правильно говорить «и мухи не обидел», — спокойно объяснил ему Пачо. Краб так с ним держался, будто уже подозревал в нем крупную рыбу.
— А! Я же говорю, еще и умный! — всплеснул руками краб. У него были рельефные мышцы на руках, зато под растянутой майкой виднелся худосочный торс.
Пачо усмехнулся.
— Так за что ты тут? — не унимался Краб.
Пачо подумал, что скорее всего кто-то здесь пустил слух о его задержании, а Краб пытается выяснить не делит ли камеру с Франсиско Геррерой.
— Попался на махинациях с кое-какими игрушками, — сказал Пачо. Эта фраза была кодовой, чтобы понимать, что имеешь дело с человеком Зика Айреса. Ее придумали потому, что люди из картели ради того, чтобы умаслить законников периодически «попадались» властям. Таков был уговор Зика с властями.
Краб округлил и без того выдающиеся глазами.
— Да ну! — он узнал фразу и смог ее правильно понять. — Как говоришь тебя зовут?
— Франсиско Геррера.
Пачо глянул на притихшего соседа.
— Для своих — дон Пачо.
Тут Краб странно сполз на койке, будто пытался преклонить колено. Он принялся извиняться за то, что не подумал головой. Оказалось, что он знал о том, что в какой-то момент к нему подселят именно Пачо. Вот только Краб его никогда до этого не видел. Этого человека нашли люди Бенхамина. Они его как-то выручали, вот теперь Краб отплачивал тем что ему надлежало приглядывать за Пачо.
Бенхамин позаботился не только о соседе по камере. Когда заключенных повели в столовую на завтрак, к Пачо присоединились два шкафообразных мужика в татуировках. Они просто шли молча, будто это разумелось, само собой.
— Тито и Фидель, — представил их Краб. Больше Пачо знать ничего было не нужно.
Столовая была большим квадратным помещением с высоким потолком. По специальным балкончикам ходила охрана, которая с высоты наблюдала за тем, как заключенные ведут себя за едой. Вдоль помещения стояли длинные столы. В дальнем конце помещения находилась раздача.
Пачо и его спутники прошли по центральному ряду. Сидящие за столами на него косились с подозрением и интересом. Никто пока не решился реагировать на новенького. Пачо же не стремился сразу выдавать всем вокруг, кто он такой в точности. Хотя по его сопровождению местные точно сделали вывод, что это птица высокого полета.
Пачо присмотрелся и очень быстро заметил, что Центральная тюрьма — все равно, что улицы Либертад, только без мирных жителей с одними полицейскими и бандитами. Здесь вам и туповатого вида громилы с улиц, дерзкие представители мелких банд, одиночки и боссы со свитой.
Один такой все-таки подошел выказать свое почтение Пачо.
— Пачо, кого не ожидал здесь встретить, так это тебя — смазливого засранца! — над столом, за которым Пачо пытался все-таки съесть пресную тюремную еду, возвышалась огромная фигура дона Бартоло Кампоса. У него на шее красовалась толстая цепь из желтого золота. Пачо улыбнулся. В своей манере главный сутенер Либертад купил себе право носить именно это украшение. Пачо инстинктивно глянул на свое кольцо.
— Здравствуй, Бартоло, — кисло сказал Пачо. — Я-то планировал какое-то время побыть незаметным.
— Не смеши меня! Ты это просто не умеешь, а умел бы — не ходил тут с таким видом, будто только что из фильма к нам сюда вылез, — Бартоло взмахнул руками и чуть не пришиб Краба.
Пачо собирался пригласить Бартоло сесть, но тот бесцеремонно сделал это сам.
— Я слышал про Зика, соболезную, — сказал он.
Пачо молча кивнул и ткнул вилкой фасолину, просто, чтобы не смотреть на Бартоло напрямую.
— Он был дельный мужик, хоть и сухой как местный хлеб, — добавил Бартоло.
— Умеешь ты выразить почтение, — усмехнулся Пачо.
Бартоло почему-то рассмеялся. Пачо это навеяло старые добрые дни, когда он и Бенха были просто птенцами дона Айреса, вели дела с людьми вроде Бартоло и, в общем-то, чувствовали себя не плохо.
— Тебя как угораздило то? — спросил Бартоло. — Это ваша война с мексиканцами?
— Всего помаленьку, — уклончиво ответил Пачо. Он огляделся. Пачо уловил, что за одним из столов на него таращится какой-то тип. Смутно он показался ему знакомым. — Если честно, то это разговор не для столовой.
— Как хочешь! — махнул рукой Бартоло. — Знай, что я тебе помогу, чем смогу. Если надо, организую тебе лучшую из девочек. Я это и отсюда легко делаю.
Пачо угрюмо посмотрел на него в ответ. Ему была нужно только одна девушка, которую Бартоло никак не мог доставить сюда, да и никто не мог. Кристина сейчас должно быть уже далеко. Пачо понимал, что ему будет сложно, что сердце будет рваться от тоски, но не собирался топить это в беспорядочных связях. Он уже видел, как тем же самым занимался Бенхамин и то, как ему было паршиво на самом деле. С каждой новой девушкой все хуже и хуже.
— Спасибо, но нет, не нужно, — ответил Пачо.
— Как знаешь, но коли передумаешь, приходи, — раздосадовано сказал Бартоло. Он так активно всегда навязывал своих девочек, хотя откровенно шикарных вариантов не держал. Что уж до мадам Перлы, то там Бартоло Кампос и рядом не стоял.
Этот разговор, пресный завтрак и сама атмосфера этого места буквально заставила Пачо первым делом спросить Краба, где тут библиотека.
Именно там Пачо много пропадал первые дни отсидки. Это помещение не было таким уж популярным. Кроме Пачо там обычно бывало человека два. В библиотеке стояла тишина и было светлее, чем в других помещениях. Читать сидя за столом прямо там можно было всего пару часов в день, зато книги в камеру брать можно было сколько угодно.
Пачо выбрал несколько по экономике, чтобы освежить университетский курс и пару художественных, которые ранее не читал. На выставочной полке он увидел «Птичку и ягуар» в красивой обложке. На сердце защемило, потому что такая была у Кристины.
Мысли о ней Пачо старался не допускать. Ему все еще было слишком больно, так будто на сердце кто-то наступал армейским ботинком. Пачо хорошо помнил, что несколько раз просил ее не приходить, если он сядет в тюрьму. И как же сейчас он жалел о своих же словах, потому что именно ее Пачо хотел видеть больше всего. Пусть они даже не вместе, но, если бы удалось еще раз взглянуть в ее глаза, тогда он бы точно знал, что все не напрасно.
Пачо надеялся, что она к нему придет, хоть и понимал, что шансов мало. Кристина уже в другой стране. Она идет к своему будущему. Все еще до ужаса обидно было знать, что они не вместе сейчас из-за его образа жизни, из-за того, что он бандит. Больше ничего не мешало их чувствам, кроме этого. Не хотелось думать на эту тему, потому что так можно было дойти до нового отказа себе на любовь.
П ока же, Пачо иногда представлял себе, что придет в зал для посещений и увидит Кристину, или услышит по тюремному телефону, а может быть ему придет от нее письмо. Пачо пока не мог расстаться с мыслью, что они вновь будут счастливы однажды. Другое дело, что размышлять об этом часто Пачо себе не давал, да и к счастью было некогда.
Тем временем, Краб знакомил его с тюремными порядками, рассказывал о заключенных — кто слишком отбитый, с кем можно поладить, об охране, о разных случаях, которые тут бывали. Пачо много читал, налаживал нужные связи и работу, точнее ту ее часть, что касалась дел снаружи.
Одной из первых привилегий, которая у него появилась стало то, что Краб и его молчаливые охранники, никого не пускали в душевую, когда Пачо мылся. Краб объяснил это так:
— Скажу честно, дон Пачо, вы слишком красивый для здешних мест, так что эти петушары пусть даже не суются в тот же душ, что и вы.
Спорить с его логикой как-то не хотелось. Да и мыться в одиночестве было сильно приятнее, чем в компании каких-то мужиков.
Первые недели в тюрьме ознаменовались еще одним событием, которого Пачо не ожидал. Точнее, он не думал, что наезжать на него начнет именно этот человек.
Типом, который пялился на Пачо в столовой оказался Ронни Эспиноза. Прихвостень Альфредо да Сильвы не мог не знать его в лицо. Пачо не знал, есть ли у Эспинозы какие-то претензии или вечным своим врагом он признал бывшего парня Мануэлы — Лукаса. Признаться, Пачо удивился целости и сохранности Эспинозы. Человек, который сидит за сексуальное насилие отвечает по тюремным законам.
Так или иначе, но Пачо решил не нападать первым. Самое главное — Эспиноза за решеткой, за честь девушки отомстил закон. Однако этот тип почувствовал угрозу в его лице даже при том, что Пачо даже бровью не повел в его сторону, чтобы показать, что узнал. Краб как-то доложил, что он трепал языком, что якобы Пачо его подставил, что его обвинили в причастности к похищению ни за что, просто потому что у Пачо и Бенхамина были терки с Альфредо.
Пачо разозлился. Наверное, со стороны он выглядел устрашающе, потому что Краб сделал шаг назад, прежде чем спросить:
— Сказать парням, чтобы разобрались?
Пачо подумал, что если просто натравит на Эспинозу двух громил, то заслужит неправильную репутацию, в том числе среди охраны. Ни в коем случае нельзя проворачивать тут авантюры с мордобоем, а заказывать кого-то вообще означает подписать себе приговор на увеличение срока. Хорхе Салазар будет просто счастлив узнать, что Пачо все-таки однозначный бандит.
С другой стороны — ничего не сделать, значит проявить слабость, а это еще хуже, потому что тогда на нем будет висеть жирная мишень. Каждый самый занюханный из местных сидельцев будет только рад ткнуть в потерявшего авторитет босса.
— Не сейчас, — ответил Пачо. — Я же не какая-то обиженка, чтобы нападать, когда человек не высказывал мне своих претензий в лицо.
Краб вроде как понял. Он неуверенно кивнул и сильно удивился, что Пачо решил не реагировать сразу.
Эспиноза оправдал ожидания Пачо и оказался нетерпеливым агрессивным идиотом. Он решил, что лучшим местом для разборок в этой тюрьме считается двор, где заключенные могли гулять в квадратном асфальтированном пространстве. Мужики обычно слонялись по двору или кидали мяч в кольцо, в углу двора. По периметру располагались лавки. Пачо сидел там с книгой. Его свита была рядом. Краб разговаривал с какими-то своими приятелями. Тито и Фидель как всегда молча стояли неподалеку.
Сначала тень упала на книгу и уже потом Пачо понял, что кто-то перед ним стоит. Он поднял глаза недовольный тем, что ему не дали читать. Перед ним стоял Ронни с наглым видом. За его спиной была внушительная толпа парней. Судя по всему, Ронни спелся с уличными бандитами. В нем они уважали известного спортсмена, а вот Пачо — раздражающий фактор. Именно он от имени Зика гонял их по Четвертому и Пятому району, не давая развернуться.
— Все-таки упекли тебя, а Геррера? — нагло спросил Ронни и сплюнул.
— Ты как разговариваешь с доном? — Краб вскочил. На удивление он с его не великим ростом выглядел куда более опасным, чем Ронни, когда был в гневе.
— Все нормально, — Пачо встал и положил руку на плечо Крабу. — Манеры никогда не были сильной стороной этого человека.
Он посмотрел на Ронни.
— Ага, зато я не делаю подставы за спиной честных людей, — кинул фразу Ронни. В глазах у него читалось, что он не вполне понимает, что значит слово манеры.
— Слушай, давай разойдемся по-хорошему, у меня нет к тебе никаких претензий, — сказал Пачо, давая последний шанс.
— Зато у меня к тебе есть, дон Пачо, — Ронни поставил руки на пояс. Как видно, он ничего не понял. — Это ведь ты убрал Альфредо?
Пачо промолчал, потому что там нечего было объяснять, тем более Ронни.
— А потом и за меня взялся… — продолжил Ронни. — Якобы я похитил какую-то девчонку, дочь судьи.
Пачо вздохнул.
— Твоему ненаглядному Альфредо нужно было трижды думать, чем заниматься крысятничеством и идти против своих, — спокойно сказал он. — А тебя, признаться, я очень удивлен здесь видеть. Неужели же агент Рамирез не хочет, чтобы ты дожил до конца судебного процесса, с твоей-то статьей.
Ронни заметно занервничал и сглотнул. Пачо очень невинно захлопал глазами. Он обвел собравшихся взглядом.
— А что твои друзья не в курсе за что ты сидишь? — спросил он. — Странно, дело то вышло известное, о нем столько говорили по телевизору.
— Так у нас его и нет… — отозвался кто-то из знакомых Краба.
Вот он и ответ на вопрос о том, как Ронни удалось скрыть такое. Видимо с целью избежать самосуда в тюрьме общего режима не было телевизора, потому что насильники в ней как раз и сидели.
— Чисто в целях просвещения, — сказал Пачо разводя руками. Ронни бы бежать, а он стоял как приклеенный. — Вот этот вот поборник чести и справедливости по приказу Альфредо похитил и изнасиловал девушку, только потому что она предпочла ему своего молодого человека.
Ситуация изменилась мгновенно. Приятели Ронни вцепились ему в плечи. Закон здешних мест — крайне простой. Нет худшей мрази, чем тот, кто тронул невиновную и беззащитную женщину, разве что только тот, кто тронул ребенка.
Пачо развернулся, чтобы взять книгу и уйти. Ему было не интересно, что будет с Ронни дальше.
— Как нам с ним поступить, дон Пачо? — послышался голос одного из мужиков, стоявших за спиной Ронни.
Кажется, Пачо заработал некоторый авторитет тем, что вскрыл обман. Пачо посмотрел вновь на Ронни с нескрываемой брезгливостью, затем осмотрелся, нет ли тут камер. За двором наблюдал охранник на вышке, который кажется не видел в ситуации ничего потенциально опасного.
— Этот человек так и не осознал, что сделал, — сказал Пачо, взглянув на одного из державших Ронни. — Мне без разницы как, но пусть прочувствует в полной мере то же, что и та бедная девушка.
На этом Пачо решил, что для него достаточно прогулок на сегодня. Он вернулся в камеру. Вопреки тому, что Ронни постигла наконец справедливость, Пачо не чувствовал себя довольным. Он поступил как босс, чего делать не очень-то хотел, по крайней мере не в этом случае.
Вновь Пачо вспомнил Зика. Он говорил, что в криминальном мире невозможно абстрагироваться. Нельзя быть бандитом, а тем более боссом и смотреть со стороны. Не стоило даже на секунду обманываться и думать, что ему будет позволено быстро перестроиться. Пачо сел в тюрьму боссом всех боссов, им и будет еще долго.
Этот случай все-таки сказался на тюремной жизни Пачо благоприятно. Буквально через пару дней после того, как Ронни наезжал на него, к нему пришли заключенные, которые просили уладить конфликт с излишне строгой сменой охранников.
Руководил сменой человек по фамилии Варгас и он позволял себе и подчиненным перегибать палку с обысками камер, оскорблениями и разным унизительным обращением. Ничего по-крупному, но вполне могло так получиться, что ситуация выйдет из-под контроля.
Пачо подумал, что это очень удобный случай занять то же самое положение, что и на воле, где, будучи боссом он мог регулировать отношения между законом и криминалом. Так делал Зик в свое время. Что на воле, то и здесь. Такого типа авторитет лучший шанс иметь мало проблем.
Пачо связался с Бенхамином, который быстро выяснил, что Варгас такой злой, потому что в его районе есть распоясавшаяся банда. Ее участники грабили жену Варгаса, разбивали его машину, да и за маленькую дочку ему было страшно. Управу на них найти никто не мог. Пачо предложил Варгасу разобраться с этим. В обмен он будет держать себя в руках. Мол того, все в тюрьме негодяи, но и так наказаны. Пачо включил все актерские способности, чтобы заверить Варгаса, что своими связями на свободе воспользуется только ради него. Варгасу это польстило, и он купился.
Вскоре охранники смены этого начальника, хоть и вели себя строго, но не позволяли всяких излишеств. Варгас был спокоен, а заключенные рады, что от них отстали. Пачо добился такого положения вещей, какого хотел.
Пачо переговаривался с Бенхамином по специальному кнопочному телефону, прошитому так, чтобы его никак нельзя было засечь. Не смотря на меры предосторожности, долгих задушевных бесед не получалось. Пачо ужасно скучал по их взаимным шуткам, по откровенности, с которой они обычно разговаривали. Ему было совестно, что в основном они говорили только по делу. Пожалуй, самое отвратительное в его нынешнем положении — необходимость обходиться с Бенхамином как с подчиненным.
И все-таки, Бенха успел пожаловаться на отъезд Асусены. Он звучал немного потерянно, будто не знал, что делать без нее и боялся, что земля уйдет из-под ног. Пачо были знакомы его чувства. Ему и самому так казалось. Чем чаще он думал о Кристине, тем становилось больнее, потому что трудно было смириться с этой потерей. Оставалось только надеяться, что ей это расставание пошло на пользу.
Дни в заключении то тянулись, то неслись с бешенной скоростью. Все силы и энергию Пачо тратил на поддержание своего статуса в этом месте, на то, чтобы постоянно быть начеку и на внешние дела. Постепенно он привыкал ничего не ожидать, почти ни на что не надеяться. Пачо все время думал головой. От этого он ощущал себя как никогда ближе к Зику, который так провел всю свою жизнь, заключив себя в тюрьму без стен и решеток.
Пачо начал чувствовать себя бездушным, все делал на автоматизме. Спасало чтение, ради которого Пачо стал работать в тюремной библиотеке, откуда ушел, потому что чем-то заболел предыдущий заключенный. Пачо скептически подумал, что заразился несчастный тем, что схватил заточку и что надо бы быть внимательнее, чтобы также не заболеть. Краб возмущался и постоянно повторял: «Не пойму зачем вам это, дон Пачо!»
Пачо спокойно говорил, что так надо и он может себе такое позволить. Впрочем, это было правдой. Все вокруг воспринимали его работу в тюремной библиотеке почти как пристрастие к смелым рубашкам. Просто очередная выходка эксцентричного босса.
— Тебе бы тоже почитать не мешало, — сказал как-то Пачо Крабу, который все-равно торчал с ним в библиотеке.
— Я, наверное, со школы ничего не читал, да и там признаться мне это занятие не удавалось, — Краб смутился. У него смешно покраснели уши.
Пачо решил взять его образование в свои руки и подсунул ему «Дона Кихота», которого Краб потихоньку начал читать, сосредоточенно глядя в страницу и шевеля губами. Самое главное, он делал это тогда, когда думал, что Пачо спит.
Тем временем, свершилось то, ради чего Пачо собственно загремел за решетку — арест Армандо Кальдерона. Узнав о том, что это произошло, он впервые за последнее время испытал искреннее удовлетворение. Больше всего он радовался за Виолу. Она наконец отомстила за смерть своего отца. Пачо бы очень хотел разделить с ней этот момент, увидеть, как она вздыхает с облегчением, возможно грустит или даже плачет от нахлынувших чувств. Как-то она умела держаться, сохранять лицо и бывать настоящей.
Вскоре после ареста Кальдерона, Пачо узнал, что ему теперь можно принимать посетителей. Он разволновался будто ему снова стало пятнадцать. С одной стороны, хотелось увидеть кого-нибудь с той стороны тюремных стен. Он все еще надеялся на конкретную персону и сожалел, что Бенхамин не сможет прийти ни при каких обстоятельствах.
В день, когда охранники пришли к нему в камеру, чтобы отвести в комнату для приема посетителей, Пачо всячески старался не подать вида, что он волнуется. Никогда раньше ни с кем из тех, кто его знал, ему не доводилось общаться при таких обстоятельствах.
Посещения проходили в маленьких комнатках, похожих на кабинет в школе с единственной партой, большим окном и двумя дверьми. В помещении была еще какая-то мебель, которую Пачо не стал разглядывать, потому что едва он вошел, у него мозг отключился от неожиданности. За столом невозмутимо сидела Росарио, с царственным видом, завернувшись в цветастый платок.
Пачо сначала застыл, а потом чуть не развернулся, чтобы уйти. Он почувствовал такой страшный укол совести за то, что ради него Россе пришлось приходить сюда, что позабыл о том, что до недавнего времени она была в состоянии близком к коме.
— У вас есть час, Геррера, — охранник вернул его в реальность. Пачо подождал, пока он выйдет, а потом на ватных ногах подошел и сел напротив Россы, потупив глаза в пол.
— Прекрати, Франсиско! — строго сказала Росарио. — Не для того я тащилась в такую даль, чтобы ты прятал от меня взгляд будто нашкодил. Насмотрелась я на такое в твоем пятилетнем возрасте.
Пачо медленно перевел взгляд на лицо Росарио. Несмотря на строгий тон, она выглядела растроганной и смотрела на него с такой любовью, с какой давно никто не смотрел.
— Обними свою старушку, — Росса раскрыла руки.
Пачо без лишних церемоний встал, шагнул ей навстречу и крепко сжал в объятиях. От Росарио привычно пахло выпечкой и листьями коки, которые она жгла в ведьмовских ритуалах.
Как обычно, чтобы обнять низкорослую ведьму пришлось согнуться в три погибели, но Пачо был счастлив. Росса будто подарок за все их последние злоключения.
— У меня никогда больше язык не повернется назвать тебя старушкой, — Пачо и Росса сели напротив друг друга вновь. — Ты выглядишь моложе на… Даже не знаю насколько.
И правда, Росса похорошела. Она и раньше то была очень красивой женщиной, а сейчас вокруг нее будто было легкое свечение, губы стали более чувственными, а глаза будто огнями мерцали, даже волосы стали темнее и более блестящими.
— Твой названный брат тоже так говорит, — Росса небрежно махнула рукой. Однако она кокетливо глянула на Пачо.
— Этот засранец умудрился как-то скрыть от меня, что ты вернулась, — Пачо улыбнулся. Он будто на секунду оказался рядом с Бенхамином, который сейчас бы принялся так самодовольно улыбаться.
— Не сердись на него, он просто хотел тебя удивить, — сказала Росса. Она положила одну ладонь на стол.
— Что ж, я удивился, — Пачо пожал плечами. На руке Росарио красовалось массивное кольцо с блестящим изумрудом. Пачо сделался серьезным, как только его увидел.
Росса вздохнула.
— Мне жаль видеть тебя в этом месте, мой мальчик, — сказала она. — Когда я впервые взяла тебя на руки, я думала, что точно не позволю этому произойти. И вот он ты.
Росса говорила с грустью, но Пачо упорно принимал ее тон голоса за разочарованный.
— Я сам так решил, так что не стоит за меня переживать, — он пожал плечами.
— Ничего не сам! — горячо ответила Росса. — Говорила я этому старому дурню, а он продолжал лепить из вас серьезных парней со стволами! Будто я не насмотрелась на то, что с такими бывает… Не даром всю жизнь я провела в Колумбии.
Росса глянула на кольцо. У нее на глазах блеснули слезы.
— Ты по нему скучаешь, — с грустью подытожил Пачо.
— Еще бы я не скучала, — обиженно ответила Росса. — Я ведь терпела его столько времени. Получается, что зря.
Она нахмурилась, затем полезла за пояс собственной юбки. Оттуда она извлекла свернутый вдвое конверт. Пачо помрачнел, потому что узнал его.
— Впрочем то между нами, а вот твои отношения с тем, кого ты считаешь отцом — отдельный предмет разговора, — с этими словами Росса положила перед ним небольшой прямоугольный конверт, подписанный рукой Зика. На желтоватой бумаге значилось «Для Пачо». Это письмо он нашел среди тех записей, которые передал ему от Зика Иона. Только оно было в конверте, так что Пачо мгновенно понял — там что-то личное. Раскрыть это письмо он так и не смог прочесть.
— Я просил Бенхамина не передавать мне это письмо, я не готов его открыть, — сказал Пачо, нарочито сложив руки на груди, как бы намекая, что он его даже в руки брать не хочет.
— Так меня то ты не просил, — простодушно отозвалась Росса. Она пододвинула конверт к нему поближе. Пачо покосился на блестящий в кольце изумруд. — Я понимаю, ты не читаешь, потому что злишься на него. Еще бы — он столько времени тобой помыкал. Но пока ты это не преодолеешь, не будет тебе покоя.
Пачо не совсем был согласен. Однако смотреть на конверт без душащего кома в горле он не мог.
— Я не злюсь на него Росса, я его понимаю, — сказал Пачо. — Но реальность того, что я всю жизнь не соображал, что делаю, сложно принять.
Росса посмотрела на него взглядом сложным — полным мудрости. На помолодевшем лице это выглядело особенно впечатляюще. Так могла смотреть только верховная брухо.
— И все-таки в глубине души ты не можешь не понимать, что он виноват. Перед тобой и Бенхамином.
Пачо не знал, что ответить. Росса была права, вот и все. Он скучал по Зику, не мог смириться с его гибелью, поэтому решил, что вообще не обижается на него, что все в порядке. Однако Зик ушел так внезапно, что ничего между ними по правде не решилось. Да, Пачо злился. Он не хотел читать письмо потому что это был еще один способ Зика избежать прямого разговора. А ведь Пачо всегда так мечтал, что однажды они все обсудят, что Зик будет с ним честным. Не тут-то было.
— Зик был сложным человеком, Пачо, — продолжила Росса. — Я знала его и до твоего рождения и честно скажу, ты в нем надломил эту черствость. Если бы не ты, то он бы не сделал то сумасбродство…
Росса глянула на Пачо, будто болтнула лишнего.
— Что он сделал, Росса? Лучше скажи, как есть, — настойчиво просил Пачо. — Хотя бы ты обойдись без тайн.
Росса вздохнула.
— Зик, кажется, заключил какую-то сделку с Мадонной, — сказала она. — Я уже не помню точно, что я слышала там, пока спала, но Зик хотел всех нас защитить и теперь его жизнь принадлежит Чёрной Мадонне.
Звучало слишком нереально, но было похоже на правду. Пачо протянул руку и взял конверт, который он тут же спрятал за резинку своих тюремных штанов.
Росса на некоторое время переключилась на расспросы о том, что происходит с Пачо в тюрьме, как он тут поживает и чисто в родительском стиле, Росса поинтересовалась нравится ли ему местная еда. Пачо искренне развеселил этот вопрос.
Потом она затронула тему Кристины. Немного расспросив Пачо о том, почему все в итоге так закончилось, Росса поинтересовалась, не звонила ли она. На это Пачо промямлил, что у них был уговор, на счет того, что она не должна появляться в тюрьме. Росса почему-то молча сжала губы.
— Ты столько лет пытался заслужить любовь, Пачо, что совсем позабыл, что есть люди готовые любить тебя просто так.
— Кристина так и делала, а еще ты и Бенхамин, — ответил Пачо, потому что так оно и было. «И Виола», — подумал Пачо, но не стал говорить вслух, потому что Росса ее не знала.
Отведенный час быстро пролетел. Пачо возвращался в камеру со спокойным сердцем. Он будто вновь вспомнил кто он и каким хочет быть. Пачо знал, что Росса сможет прийти еще и это определенно скрашивало его тюремные будни.
Он даже успокоился и подумал, что переживет это, что уже все устроено и не за чем волноваться уж слишком. Как оказалось, это была оплошность, которая чуть не обошлась Пачо дорого.
Это случилось на дворе, где была спортивная площадка, обнесенная сеткой. Она была предназначена одновременно и для футбола, и для волейбола, и для других игр, которые могли организовать заключенные. Охранники разрешали по воскресениям проводить там большие матчи с участием толпы зрителей.
Пачо полагалось там бывать как авторитету, хоть футбол он и не любил. Хотя тюремные матчи даже на его вкус проходили увлекательно. Участники играли так, будто на кону суперкубок. Правда команды были не элитными клубами, а сборной уличных банд и сборной воров в законе.
Зрители плотной сидели на просто сколоченных деревянных трибунах, толпа была плотной, потому что в относительно небольшой двор набивалась масса заключенных. Пачо занимал место чуть повыше, больше потому что боялся задохнуться от запаха плохо промытых тел и застиранной одежды. Его свита тоже была неподалеку. Краб слишком увлеченно смотрел матч, Тито и Фидель больше поглядывали на своего хозяина.
В этот раз все было ровно также. Пачо смотрел на импровизированное поле, которое по правде было унылым бетонным полом. Типичная история, наверное, для любых тюрем. Краб сидел чуть впереди. Он так активно поддерживал происходящее в матче, что казалось сейчас протрет дыру на своем сидении.
Одна из команд все-таки затолкала мяч в ворота. Зрители принялись бурно на это реагировать. Кто-то вскочил, кто-то с места кричал нечленораздельные фразы. Пачо в последний момент почувствовал спиной неладное. Перед глазами что-то мелькнуло. Инстинктивно он поставил ладонь возле шеи и удавка, из чего бы она не была, не смогла совсем ее затянуть.
А дальше все случилось даже слишком быстро. Нападавший рванул назад, чтобы все-таки перекрыть Пачо воздух. Он дернул ногой и задел Краба. Тот повернулся, сначала недовольный, а потом он в миг поменялся в лице. Неестественно округлились глаза.
Краб громко свистнул. Пачо уже чувствовал, как больно режет пальцы, дышать становилось сложно. В следующий миг, удавка резко разжалась. Пачо наклонился вперед, дал Крабу протиснуться мимо. Под руки его подхватили какие-то еще люди.
Толпа ринулась к нападавшим. Раздался громкий свист. Разнимать заключенных прибежала охрана. Им тут же предъявили напавшего на Пачо человека. У него под глазом уже красовался огромный фингал и кровоподтек. Охрана увела его, чтобы изолировать.
Последовало разбирательство. В тюрьму приезжал Хорхе Салазар, страшно недовольный тем, что охрана вообще это допустила. Никто ничего не смог выяснить. Нападавший твердил, что у него к Пачо личные счеты. Пачо уверен был, что он лжет. Будь у него личные счеты, пырнул бы ножом в живот, глядя Пачо прямо в глаза. Так разбираются бандиты, когда хотят, чтобы ты знал, за что и от чьей руки умираешь.
Пачо созвонился с Бенхамином, который сначала ужасно возмущался, что Пачо влез в эту сделку, а потом все-таки пообещал что-нибудь выяснить о покушении. Вариант, впрочем, был всего один — Ворона. По вине Пачо она все-таки не получила ту магию, которая была ей нужна. Однако подтвердит это Бенхамин не смог, как бы не пытался.
Впредь Пачо пообещал себе быть трижды более внимательным. Вернулось ощущение колкого гнетущего заточения, даже стены будто стали наседать. Пачо вновь стал плохо спать по ночам, смотреть в потолок и думать. Каждую такую ночь он вспоминал о письме Зика, которое не раз доставал, чтобы прочесть, но все еще не мог. Если то, что сказала о Зике Росарио правда и он заключил сделку с Чёрной Мадонной, то он никогда не сможет его вернуть. У Пачо не то что сил не хватит, Зик просто сам не вернется, как бы не хотел.
Дни принялись тянуться, одолевать духотой. Пачо понятия не имел понятия, сколько уже прошло с того момента, как его перевели в Центральную тюрьму. Он старательно избегал не только самокопания, но даже мыслей о собственном будущем. Ради этого приходилось себя буквально ломать.
Иногда его будни скрашивали визиты Росарио, потому дней посещения он ждал особенно. В тот раз, когда его повели привычными коридорами к комнатам для свиданий. Пачо ожидал, что придет как всегда Росса, а потому удивился, когда охранник сказал:
— Не знаю, чем ты заслужил, Геррера, но девушка пришла что надо.
Пачо ничего не ответил, потому что сердце радостно забилось. Он уже ничего не слышал, не видел и не ощущал. Пачо представил себе Кристину. Конечно, кого еще могли назвать «Девушкой, что надо». Он так соскучился даже по мыслям о ней, а тут она сама.
Дверь в комнату открылась. Пачо ожидал, что Кристина сидит там, смотрит перед собой и ждет. Он представил взмах ее изящных ресниц, ее губы и темно-каштановые локоны.
Пачо сделал шаг вперед и замер. Сердце будто сковало, в легких заколол воздух, который он вдохнул. За столиком сидела вовсе не Кристина. Это была Виола. Она озиралась, будто ей неуютно.
Пачо вздохнул. В этот момент в душе что-то надломилось. Он постарался отогнать от себя досаду, чтобы не расстраивать Виолу, которую конечно же рад был видеть. Впервые мысль о Кристине не просто отозвалась тягучей болью на сердце. Она резала на живую. Пачо посмотрел на охранника.
— У вас есть час, — сказал он как обычно. — Помните, что тут камеры.
Понятно на что он намекал. Пачо не понравилось то, каким брезгливым тоном охранник это сказал, будто речь шла об одной из девочек Бартоло Кампоса, а не о Виоле.
Охранник ушел, щелкнул замок и Пачо повернулся к Виоле. Он улыбнулся, сделал несколько шагов, чтобы Виола смогла его обнять. Она показалась теплой и уютной, так что захотелось немедленно отдалить ее от тюремных стен, в которых она непонятно что забыла.
— Рад тебя видеть, — сказал он, когда они садились за стол.
— Я тоже, но жаль, что в этом месте, — Виола многозначительно обвела взглядом стены.
— Ты здесь смотришься куда более странно, чем я, — Пачо усмехнулся. — Мне тюрьма, как бы, подходит по роду занятий.
Виола слегка улыбнулась шутке. Пачо обратил внимание на то, что она то и дело поправляет волосы, будто смущается.
— Может быть, — сказала она. — Зато тебя уже признали самым красивым из боссов мафии этой страны.
Пачо нервно хмыкнул. Виола сказала это таким тоном, от которого у него немного загорелось лицо.
— Значит они просто не видели Зика, — сказал Пачо.
Виола красиво улыбнулась. Она заправила за ухо волосы, которые стали светлее, потому что она их чуть-чуть покрасила.
— Прости меня за то, что в это втянула, — сказала Виола, сменив тон на серьезный.
Пачо махнул ладонью, останавливая ее самоуничижительную речь.
— Давай будем честны перед самими собой — я это заслужил, — сказал он. — Я был бандитом задолго до нашего знакомства и мог загреметь и без Кальдерона с его выходками.
— Ну и что! — Виола упрямо сложила руки на груди. — Я здесь, как твой друг. Значит имею право тебе сочувствовать.
Пачо ощутил, как под сердцем разливается тепло. Как бы он не уговаривал Виолу не общаться с ним, не ходить к нему — ничего не получалось. По какой-то неведомой причине она выбрала быть с ним бок о бок.
Впервые за все время их общения Пачо не просто смотрел на Виолу. Он ее видел. Ее черты будто стали мягче, а глаза стали блестеть до этого не видимым образом. Пожалуй, Пачо не будет больше никогда оспаривать ее присутствие даже в этих стенах, пока это не угрожает ее жизни.
Теплое ощущение не покидало его все то время, пока Виола рассказывала о статье, о том, как проходило заседание по залогу для Кальдерона, о том, как проходило ее лечение. О своих буднях Пачо много говорить не стал. Про покушение вообще даже близко упоминать не стал.
— Теперь ты уедешь из Либертад? — спросил Пачо, когда до конца их встречи оставалось совсем чуть-чуть.
Виола кокетливо глянула на него.
— Мне предложили в местной редакции «Периодико», — сказала она. — И я согласилась. Так что даже не думай отделаться от меня, Франсиско Геррера.
Пачо улыбнулся и поднял руки будто сдается.
— Как можно, если я в твоей власти, да и отсюда никуда не денусь, — сказал он. Пачо был рад, что Виола остается.
Ее визит что-то изменил в его сознании. Так что Пачо решился наконец прочесть письмо Зика. Он подумал, что если хочет двигаться вперед, не важно сейчас или потом, то это сделать просто необходимо.
Пачо попросил Краба некоторое время его не беспокоить. Он сидел на своей койке в камере с уже развернутым листком, где резким подчерком Зика были выведены какие-то слова. Первые несколько минут он на них смотрел, но не мог сложить в слова.
Пришлось собраться, чтобы наконец начать вникать в написанное. Зик не был многословен и читать предстояло не долго.
«Пачо, я пишу тебе это, зная, что моя судьба решена. Я никогда не узнаю, как ты распорядился моим наследством, однако думаю, что воспитал тебя достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что ты поступишь, по совести. Так как она велит лично тебе.
Ты уже знаешь мою большую тайну. Знаешь, что я держал вас всех под действием магии. Ты всегда думал, что живешь своим умом, но я с самого детства потихоньку внушал тебе правильность образа жизни, которым жил сам. Ты знаешь, что есть способ отпустить ангелов из общины. Я этого сделать так и не смог, потому что никогда не знал, что такого привлекательного в свободе. Скажу откровенно, я ее боялся.
Ты и Бенхамин — другое дело. Поэтому тебе решать, что делать дальше: избавиться от связующей магии или нет. Сдается мне, что в случае первого ты обретешь могущество гораздо большее, чем я знал сам.
Ты взрослый мужчина, живи своим умом, а меня не воскрешай из этого кольца. По правде говоря, ты и не сможешь. Моя жизнь отдана взамен вашей, и я не знаю, сколько лет она будет в залоге у сил, которые пока никто из нас не понимает.
Я знаю, что тебе всегда не хватало откровенности с моей стороны. И я даже знаю, что ты это читаешь и бесишься от того, что я не сказал тебе это лично, но такой уж я есть.
Очень много лет мне потребовалось, чтобы понять, что такое любовь. Я вижу ее куда шире, чем просто чувство. И без тебя я бы никогда этого так и не понял.
Одно только не изменилось. Я как считал, так и считаю любовь иррациональным чувством. Потому что я умер из-за чужого ребенка. И я нисколько об этом не жалею. Более того, ты, Росса и Бенхамин стоили того, чтобы отдать за вас свою жизнь.»
Пачо читал эти строки и горечь медленно отступала. Зик, конечно, остался собой до последней строчки. Его последние напутствия Пачо дочитывал еле, подавляя подступивший к горлу ком.
Зик просил обнять от него Россу, беречь друг друга и стать лучшим отцом, чем он сам. Пачо бросил письмо и резко взглянул на кусочек неба за решеткой.