Прекрасная эпоха

      Пожалуй, один из самых престижных районов столицы расположился в западной части Вестминстера, в миле от Букингемского дворца — некогда главной резиденции королевы.       В Белгравии жила самая обеспеченная и достойнейшая часть населения Лондона. Здесь жили самые лучшие и самые удачливые. Совершая традиционный утренний променад в Гайд или Сент-Джеймс парке, можно было легко повстречать какого-нибудь богатейшего герцога или популярного писателя, а то и самого господина премьер-министра.       Белгравия была сосредоточением богатейшей жизни столицы, пусть в нескольких кварталах от нее роскоши дышала в затылок вечная грязная беднота.       Симпатичный, но более ничем не примечательный лакей забрал у Хелен верхнюю одежду. Эстер встретила ее у самого порога — показывала, с каким нетерпением ждала. Их прошлая встреча на приеме у какой-то там герцогини, чье имя Хелен так и не запомнила, вышла слишком сумбурной и ненасыщенной.       Эстер, как всегда красивая и аккуратная, превосходно выглядящая и по последней моде одетая, зная характер Хелен, при слугах встретила ее весьма сдержанно, оставив самое приятное на потом.       Будто бы слуги не понимали, зачем Хелен здесь.       Слуги всегда знали больше, чем им полагалось знать. Хорошие слуги тем и отличались от плохих, что умели притворяться, будто бы им ничего не известно, и держать рот на замке.       Они прошли в рисовальную комнату, как нельзя лучше подходящую для подобных вечерних приемов. Торнтоны жили в этом доме чуть больше пяти лет, и за это время им удалось прекрасно обустроить его под себя.       Хелен опустилась на диван в центре комнаты и приятно утонула в его мягкости и удобстве. Мебель в доме Торнтонов была вся новая и модная. В Санклере была старая проверенная временем классическая мебель. Эстер устроилась рядом. Не слишком близко, но и не столько отстраненно, сколько бы стоило.       Хелен отметила, что Мэттью до сих пор не присоединился к ним. Обычно он не упускал возможности провести с ней время, поэтому его отсутствие навело Хелен на мысли о том, что вечер они проведут только вдвоем. Не то чтобы она сильно сожалела об этом, изначально намереваясь провести этот вечер только с его женой, но все равно испытала бы легкое разочарование. Их общество было ей приятно. Общество их двоих по отдельности, но особенно — одновременно.       — Мэттью здесь? — спросила она как можно равнодушнее, чтобы Эстер не подумала, будто бы ее муж занимал Хелен куда больше, чем она сама.       — Да, — кивнула Эстер и многозначительно прибавила: — У него сейчас посетитель. Он присоединится к нам, когда они закончат. Надеюсь, не слишком поздно.       Будучи людьми, никак не вписывающимися в рамки приличий, тем не менее, они блюли большинство из правил приличия. Белокаменный дом под тридцать пятым номером был, пожалуй, одним из немногих мест во всем аристократическом Лондоне, где без зазрения совести можно было и стоило забыть о приличиях. Как, на самом деле, и в любом другом. Одному Богу было известно, что творилось за закрытыми дверьми всех самых приличных домов.       Тем смешнее и нелепее было всеобщее осуждение и презрение Торнтонов. Они мало чем отличались от большинства. Они были лучше большинства, имея смелость оставаться собой в бескрайнем океане одинаковых безмозглых болванчиков.       Виконт Олдридж и правда вскоре появился в комнате, не успей Хелен обсудить с подругой всякие банальные дежурные новости.       — Леди, — радушно осклабился он при виде Хелен. Хелен пожалела, что пообещала Эстер уделить время только ей одной.       Посетителем Мэттью оказался виконт Блейк. Не ожидав (снова) встретить здесь Хелен, при виде ее он стушевался и только неразборчиво промямлил приветствие. Хелен в его сторону даже не посмотрела.       — Лорд Олдридж, — она тоже предвкушающе осклабилась Мэттью в ответ. Хелен была готова поклясться, что Эстер выставила бы мужа за дверь дома, не то что гостиной, но не сделала того, следуя приличиям.       Ее всегда забавляло соблюдать условности в такие моменты. В подобных обстоятельствах это было скорее своеобразной игрой, нежели обязательным и единственно приемлемым образом поведения.       — Я буду рад составить вам компанию, вот только провожу гостя, — Мэттью улыбнулся, поглядывая на нервного Мартина. — Или, быть может, лорд Блейк желает задержаться? У нас собирается интересная компания.       Мартин замотал головой и, запинаясь, заверил их всех, что, к его великому сожалению, остаться не может, поскольку не предупредил отца. Хелен с облегчением тихо выдохнула. Она бы с удовольствием свернула ему шею, задержись он здесь еще хоть на минуту.       — Не торопитесь, мистер Торнтон, — бросила удаляющемуся мужу вслед Эстер, шутливо улыбаясь. — Дайте нам время побыть с подругой вдвоем.       Будто бы у них не был впереди весь вечер.       Когда мужчины вышли, Эстер с интересом посмотрела на Хелен.       — С каких пор ты игнорируешь Мартина? Я думала, он тебе нравится.       Блейк ей определенно нравился. Недавний выпускник Кембриджского университета, он был молод, полон сил и надежд. И, что свойственно молодости, глуп, опрометчив и безответственен.       Хелен, сама наделав по молодости кучу непоправимых ошибок, последствия которых до сих пор отзывались в ее жизни, никому другому ошибок не прощала и имела привычку жестоко наказывать за них.       — Нравился, пока не поставил меня в неловкое положение, — ответила она, без особого удовольствия вспоминая не самый удачный из званых вечеров, на котором ей пришлось присутствовать.       Эстер понимающе кивнула и вдруг таинственно ухмыльнулась.       — И что ты надумала с ним делать? Знаю, твоим обидчикам не позавидуешь, но побереги его, пожалуйста, ради моего Мэттью. Он слишком привязался к этому мальчишке. Я и подумать не могла, что тот может стать ему столь близким другом.       Хелен, не скрывая, усмехнулась. Мартин был намного младше своего нового близкого друга. Патронство было довольно распространенным явлением в их время и в их круге общества. Молодые и незрелые джентльмены нуждались в крепкой опоре, дружеской руке помощи, которая указала бы им верный путь в жизни. И, что самое главное, крепкая мужская дружба не была уголовно наказуемой, в отличие от чего-то более нетривиального.       Младший Кёртис пока занимал самую меньшую часть из ее дум. Но она обязательно разберется с ним после всего.       — Пока мне не до него, — честно призналась Хелен. — Самым безопасным наказанием для него будет игнорирование. Безопасным и мучительным.       — А что с его отцом? — спросила следом Эстер, чем пробудила у Хелен волну не слишком приятных воспоминаний о собственном промахе.       — А вот Бернард разозлил меня куда сильнее, — угрожающе прошипела Хелен и даже невольно сжала постукивающие по подлокотнику дивана пальцы в кулак. — Испортил мне настроение на весь вечер.       — Разве я после недостаточно тебе его подняла?       Хелен подметила, что та оказалась ощутимо ближе к ней. Эстер лучше всех знала, что именно ей было нужно, и бессовестно пользовалась этим. Впрочем, Хелен не возражала, благосклонно позволяя подруге пользоваться чем и как угодно.       К счастью, вернулся Мэттью, и ей не пришлось объясняться. Хелен ненавидела объяснять кому-то причины своих действий и свои чувства. По большей мере потому что сама в них толком не разбиралась.       Следом за хозяином дома в залу бесшумно проскользнул высоченный и по-столичному безупречно одетый дворецкий с уже знакомым Хелен лакеем. Лакей умело разлил из фарфорового чайника с причудливым узором им чай и по сигналу Эстер исчез за дверьми. Дворецкий же остался стоять у входа, как бездушный истукан, равнодушно наблюдающий за происходящим, но при этом всегда готовый отозваться на зов хозяев.       Хелен отпила. Этот чай не шел ни в какое сравнение с безвкусной жижей, что ей довелось хлебнуть в Уайтчепеле. Она с удовольствием сделала еще несколько глотков горячего терпкого чая, приятно отзывающегося внутри согревающим теплом.       — Спасибо, Спрейк, — Эстер мягко улыбнулась дворецкому, все еще продолжающему стоять настороже. — Дальше мы сами.       Спрейк с некоторым недоверием взглянул на них, одарил Хелен еще более красноречивым взглядом. Хелен было не привыкать то и дело ловить на себе осуждающие взгляды, но даже ей стало до жути некомфортно, что она даже поежилась и повела плечами, сославшись на сквозняк. Мэттью пришлось повторить, прежде чем тот все же нехотя удалился, плотно затворив за собой дверь.       — У вас новый дворецкий? — спросила Хелен, стоило тому исчезнуть.       — Да, — ответил Мэттью, подливая жене чай в уже опустевшую чашку. — Слуги у нас не задерживаются надолго.       Ни один хозяин не хотел терять хороших и верных слуг и прикладывал все усилия, чтобы удержать их на месте. Большая часть прислуги в замке Санклер проживала всю свою жизнь на месте работы и покидала их только с наступлением определенного возраста. Мистер Уилсон пришел к ним под тридцать лет назад еще юношей и к этому времени дослужился до должности дворецкого. Аналогичная ситуация была и с экономкой миссис Стюарт. Мало кто из лакеев увольнялся, подыскав себе более престижное место. Прошлый кучер ушел на покой, достигнув наипочтеннейшего возраста, оставив после себя место Джеффу. Анна была ее камеристкой уже больше двенадцати лет.       — Мне показалось, или он посмотрел на нас с… осуждением?       — Вполне вероятно, — криво усмехнулся Мэттью, поднявшись с дивана напротив и подойдя к небольшому барному столику у стены. — Он тут около месяца и еще не привык к нашим порядкам. Да и вряд ли привыкнет.       Никто не запрещал слугам осуждать своих господ, но показывать свое истинное отношение к ним было уму непостижимо. За такое поведение можно было и места без рекомендации лишиться.       Мэттью плеснул себе бренди в бокал с узорчатой гравировкой. Потом подумал и наполнил еще один бокал, который протянул Хелен. В их мире женщинам не было принято пить крепкие напитки, потому почти никто не рисковал предлагать ей что-то крепче вина. Конечно, она не стала отказываться.       Эстер непринужденно продолжала пить чай из красивой фарфоровой чашки. После одной весьма неловкой ситуации, случившейся с ними по-неосторожности, она почти перестала пить алкоголь, предпочитая сохранять трезвость ума. Зато вместо этого она потянулась к столику с боковой стороны дивана, на котором лежал портсигар из слоновой кости, чиркнула спичкой, и пространство вокруг них заволокло знакомой тяжелой дымкой. Хелен узнала этот запах — дурманящий плотный дым, дарящий после себя беззаботность и безмятежность.       Хелен вздрогнула, когда Эстер расслабленно улеглась, устроив голову на ее коленях. Она была знакома с ней уже неприлично много лет, но каждый раз встреча с ней кружила голову, как в первый раз.       — Ты же останешься на ночь? — просяще проворковала она, легко дотронувшись до ее руки. Хелен незаметно сжала зубы — черт бы ее побрал с этими случайными незначительными прикосновениями — до того они были приятны.       Хелен и так собиралась остаться на ночь, но взгляд подруги убедил бы ее в чем угодно. Ей показалось, что рядом с Эстер ей хватило бы только вдохнуть пару раз насквозь пропитанного терпким дымом и ее сладковатыми духами воздуха, чтобы окончательно потерять голову.       — Конечно.       Эстер выразила свою радость от услышанного самодовольной предвкушающей ухмылкой. Хелен подняла глаза, пытаясь отвлечься от навязчивых неприличных мыслей, и встретилась взглядом с Мэттью. Тот чуть слышно усмехнулся в свой бокал, глядя на них.       Пожалуй, в следующий раз Хелен не стоит ограничиваться кем-то одним. Она улыбнулась ему, будто давая немое обещание.       Потом Хелен внезапно вспомнила, что они в этом доме были не одни.       — Кэтрин дома?       — Конечно, — кивнула Эстер, как ни в чем не бывало продолжая гладить ее по руке, — где ей еще быть?       После смерти мужа Кэтрин Грей вместе с сыном, новоиспеченным юным графом Толботом переехала в дом брата на Белгрейв-сквер. Формально, чтобы не оставаться с сыном вдвоем, тяжело перенеся смерть «горячо любимого» супруга. Истинная же причина этого переезда была предельно ясна всем.       — Она не возражает, что я… что мы…       — Нет-нет, ни в коем случае, — с все той же улыбкой непринужденно ответила Эстер. Хелен не была столь же расслаблена и спокойна. — Она меня понимает. Как никто другой.       Хелен слишком мало сталкивалась в жизни с пониманием, и слишком хорошо знала ему цену. Ей стоило бы порадоваться, что никак не вписывающаяся в жесткие стандарты общества Эстер смогла найти свое счастье. Очень своеобразное. Она и была рада, правда была. Правда, Хелен была бы рада еще больше, не останься в конце концов она сама опять ни с чем.       — Ты тоже, — мягко прибавила Эстер, видимо, списав ее замешательство на какую-то ревность, — понимаешь меня. Но, ты же понимаешь…       Хелен не понимала, но согласилась. Она слишком устала каждую встречу с Торнтонами заводить этот разговор. Она уже давно не злилась и не обижалась на них, но ее до сих пор не отпускало легкое чувство преданности и брошенности.       — А я? — с наигранной обидой подал голос из своего кресла Мэттью.       Торнтоны были воплощением наиболее удачного брака в понимании Хелен — удачного взаимовыгодного союза.       Эстер признавалась, что никто не относился к ней с большим пониманием, чем ее муж, а она не относилась с большим пониманием ни к кому другому. С самого начала и спустя уже восемь лет они все еще оставались друг для друга самыми лучшими и понимающими друзьями.       В день их свадьбы Мэттью заботливо доставил жену домой и, только убедившись, что все в полном порядке и она нисколько не будет возражать, удалился праздновать свое новое положение с друзьями в джентльменский клуб. Эстер компанию составила, разумеется, Хелен.       Мэттью шутил, что только один из супругов должен любить прекрасный пол и, раз уж Эстер непоколебима, ему не остается ничего другого, кроме как обратить свой взор на кого-то другого. Впрочем, большой разницы он не делал.       Хелен угнетало, что кто-то смел быть счастливым, пока она страдала. Хелен умело делала вид, что ее ничего не тяготит в ее жизни.       — О лучшем муже я и мечтать не могла.       Хелен правда была столько же рада за подругу, сколько ей хотелось придушить ничего не подозревающую Эстер. Для нее, вероятно, все уже давным-давно было кончено, хоть она сама так и не считала.       Возможно, графиня Хорниголд и была права, когда в сердцах выпалила, что связь с Эстер навсегда погубила успешное будущее ее дочери. Хелен же считала, что в ответе за ее жизнь только она сама. Правда, когда дело касалось наступления ответственности за совершенные деяния, ей всегда удавалось найти вину в ком-то другом, но никак не в самой себе.       Лучший муж довольно усмехнулся. Для него это признание было просто галочкой, получить которую было бы просто приятно, но не более того. Для мужчины, каким бы порочным он ни был, устроить брак всегда было смехотворно просто, в то время как женщину могли в момент единогласно списать со счетов за какое-то там неосторожное действие или, того хуже, слово. Эстер и правда не могла мечтать о лучшем муже, чем Мэттью.       — Мне просто ужасно повезло с моим дорогим Мэттью.       Хелен до сих пор не забыла, что Мэттью сначала сделал предложение ей. И только после ее отказа обратил свой взор на Эстер.       — Еще одно слово, и я начну завидовать, — солгала она в шутку, чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей и перестать себя накручивать, — и жалеть, что упустила свой шанс. Я бы вышла замуж за виконта Олдриджа только ради этого шикарного дома.       Мэттью от души рассмеялся.       — Если бы ты сразу сказала мне, что дело только в доме, я бы построил его за одну ночь своими руками.       Разумеется, дом здесь был ни при чем. По крайней мере, именно этот. Ни дом, ни его плачевное на тот момент положение были ни при чем. Никто этого не понимал.       Иногда Хелен не отпускала мысль, что Мэттью был бы столь же лоялен к ней, как был к своей жене. Он бы не мешал ей, а она — ему. Возможно, они бы тоже смогли быть по-своему счастливы в браке. Как знать.       Каждый раз, когда возможное счастье было близко, Хелен своими руками отталкивала его подальше от себя. Она не считала себя жертвой обстоятельств и неверных решений, но ей словно нравилось чувствовать себя несчастной жертвой. Люди всегда более внимательны и сочувственны к тем, кому в жизни повезло меньше, чем им.       — Тогда Мэттью не был виконтом да и даже наследником не был.       Тогда у Мэттью не было ничего: ни этого шикарного дома, ни какого-либо еще имущества, ни титула, ни положения в обществе, ни связей, ни приличного дохода.       Было удивительно, как изменилась их жизнь в один момент.       Когда Эстер, будучи дочерью графа, выходила за Мэттью замуж, он был разве что предальним пребедным (во всех смыслах) родственником, жившим по большей мере за счет каких-то жалких подачек со стороны более удачливой и снисходительной родни. Их брак стоило бы назвать крайне неудачным, если бы вся родня Эстер не была неописуемо рада пристроить хоть куда-нибудь неугодную белую ворону.       Прошлые Олдриджи обеспечили себе и своим потомкам безбедное роскошное существование благодаря покупке акций стремительно развивающихся полвека назад железных дорог. А прошлый обладатель титула вдобавок сумел хорошо нажиться на типографском бизнесе и скончался, не оставив после себя прямого потомства, чем проложил очень дальнему родственнику дорогу к достойной прирожденного аристократа жизни.       — Сомневаюсь, что ты смогла бы жить вне роскоши.       Хелен мелко улыбнулась. Она действительно не смогла жить вне роскоши.       — Хотя, зная твое тяготение к рабочему классу, — таинственно продолжила Эстер. — Я слышала, ты откопала себе очередного любовника из прислуги, — в ответ на удивленный взгляд Хелен, она пояснила: — О таких вещах очень скоро становится известно всем вокруг, уж не знаю, как. Ну так что?       Хелен раздраженно вздохнула, закатила глаза. Никто не упускал возможности посплетничать, и их жизнь всегда полнилась самыми разными, порой невероятными, слухами. Было иронично, что с такой способностью улавливать самые незначительные, казалось, сплетни Эстер угораздило стать женой владельца быстро набирающей популярность газеты.       — Он просто всегда рядом, — лаконично ответила она тоном, пресекающиим все дальнейшие расспросы. Эстер кивнула.       — Удобно.       Хелен уже было с облегчением выдохнула, что все не самые приятные расспросы закончились и уступили место чему-то более приятному, но не тут-то было — Эстер снова подала голос, и на этот раз вопрос был для Хелен еще более неудобен и неприятен:       — Ты не надумала все-таки выйти замуж? — спросила она. Хелен скрипнула зубами. — Учитывая столь ужасное положение вашей семьи, удачное замужество могло бы спасти хотя бы тебя.       Хелен это прекрасно знала. Хелен устала каждый раз слышать это. Хелен надоело, что каждый разговор, который она заводила с кем-либо, рано или поздно сводился к ее замужеству. Точнее, незамужеству.       Общество Эстер тем ей и импонировало, что та не требовала от нее ответов и оправданий, ибо сама ясно понимала, что брак вещь столь же бессмысленная, сколько отягчающая. До тех пор, пока сама не вышла замуж.       В других обстоятельствах Хелен ответила бы довольно резко, грозясь неосторожно разрушить все отношения и разорвать все связи, но она в который раз заставила себя чуть улыбнуться сквозь сцепленные зубы и мило произнести:       — Я никогда не выйду замуж.       Ее непоколебимость походила скорее на вышедшую из-под контроля девическую упрямую прихоть, чем на осознанное решение взрослого человека. Иногда казалось, что это понимали абсолютно все вокруг, кроме самой Хелен.       Эстер снисходительно улыбнулась в ответ. Она тоже когда-то сказала подруге, что никогда не выйдет замуж. Двенадцать лет назад. Спустя четыре года она вышла замуж.       — Не понимаю твою твердость, — покачала головой она, непонятливо поморщившись. — Понятно, почему я не хотела выходить замуж, но ты? С легкостью урвала бы себе какого-нибудь графа или маркиза, а то и герцога. Лояльного, конечно же, чтобы отпускал тебя погостить к подруге…       — Я не.! — Хелен осеклась, чтобы не наговорить лишнего. Объяснять кому-либо что-либо было бессмысленно. Вместо этого она вздохнула, и, чтобы оправдать свою позицию, прибавила: — Я уже знаю, как избавиться от Нейтана.       — Правда? — с хитрецой прищурилась Эстер, в момент оживившись, от чего еще больше стала походить на лису. — Расскажешь, что удумала?       Хелен не рассказала бы ей ни единой своей мысли, будь они в разы ближе и доверяй она Эстер больше, чем самой себе. Хелен из принципа никого и никогда не посвящала в свои планы.       — Нет, — отрезала она. Эстер разочарованно вздохнула, поджала губы.       — Ну пожа-а-алуйста, — взмолилась она, сделав самое жалобное, на какое была способна, выражение лица. — Даже если я тебя попрошу? Очень хорошо попрошу.       Хелен пожалела, что вообще ляпнула об этом даже вскользь. Но ей слишком хотелось в очередной раз выставить себя в еще более благоприятном свете. Спасение семьи из грязных лап недостойного наследника как раз было делом, достойным настоящего героя.       — Это все пока слишком неясно, — уклонилась от ответа Хелен, покачав головой. — Когда у меня будет чуть больше уверенности в том, что я делаю, я расскажу.       — М-м-м… — заговорщически ухмыльнулась Эстер. — Так-так, тут что-то противозаконное?       Хелен не преминула бы преступить закон, чтобы добиться желаемого. Ее не смущала ни аморальность, ни останавливали возможные последствия — она была готова пойти на что угодно. Высшая цель оправдала бы любые средства. К счастью, в этот раз ей повезло: пока все было до нелепого законно, кроме невесть откуда взявшегося почти совершеннолетнего ребенка при отсутствии мужа.       — Нет, — твердо повторила она. Неуместные расспросы Эстер начинали надоедать ей. Она приехала сюда не для того, чтобы философствовать о своей участи и делиться переживаниями.       — Да ладно тебе, кто из нас безгрешен, когда дело касается наследства? — многозначительно хмыкнула Эстер.       Хелен неискренне растянула губы в кислой улыбке. Если бы она подняла голову, то увидела бы, с каким выражением лица посмотрел Мэттью на жену.       — Я делаю это не ради наследства. Я делаю это ради семьи.       «И себя, отчасти».       Хелен не могла и не хотела признаваться себе, что делала это только для себя. Ее семья была ни при чем. Ей хотелось выглядеть еще лучше, чем она была на самом деле, в том числе и в своих глазах.       — И семьи тоже, — повторила Эстер. — Все мы делали ради семьи вещи, за которые нас стоило бы упечь за решетку.       Мэттью кашлянул. Хелен то ли не услышала этого, то ли не придала значения, то ли списала на то, что он просто поперхнулся.       — Ничего противозаконного в моем плане нет, — снова холодно отрезала Хелен, так что Эстер у нее на коленях фыркнула, заворочалась и выпрямилась. — Противоморальное — сколько угодно.       — Кто бы сомневался. Ладно уж, храни свои секреты, — она потушила сигарету, агрессивно вдавив ее тлеющим кончиком в пепельницу, — а мы будем хранить свои.       У Торнтонов было много секретов. Хелен считала, что она была посвящена, по крайней мере, в большинство самых значительных из них. Самый большой секрет, впрочем, был очевиден всем.       А еще злые языки шептались, мол, предыдущий граф Торнтон скончался далеко не от естественных причин, но Хелен и не думала в то верить.       Закрытая в рисовальную комнату дверь вдруг неожиданно заскрипела, тяжело и медленно отворилась, и на пороге возникла Кэтрин Грей, графиня Толбот.       Она напоминала собой героиню какого-нибудь ныне популярного готического романа про всякую нечисть. Даже не болезненно, а мертвенно-бледная, черноволосая, с светящимися голубыми глазами, четко очерченными фиолетовыми кругами, и с темными прожилками вен на висках, всегда безукоризненно одетая только в черное, будто навечно погруженная в глубочайший траур, она двигалась медленно и тяжело, словно плыла по поверхности подобно призраку.       Хелен прекрасно понимала, что Эстер нашла в сестре своего мужа, но никак не понимала, как она все-таки могла ужиться с человеком такого характера, как у Кэтрин.       Кэтрин всегда была закрытой и даже скрытной. На званых вечерах она не появлялась уже с десяток лет, гостей лично не принимала и не наносила никому визитов. Лишний раз случайно увидеть ее где-то было невозможно. Когда же ей приходилось представать в обществе, она неизменно была молчаливой и нелюдимой. Разговоры сама она никогда не начинала да и отвечала на расспросы односложно с неохотой.       Сейчас же она носила траур по покойному мужу и могла полноправно не выходить из дома лишний раз. Номинальный траур. За почти десять лет Хелен никогда не видела Кэтрин не в темной одежде. Она никогда также не видела, чтобы та хоть немного улыбалась, не говоря уже о смехе.       Хелен удивляло, как она сошлась с открытой и позитивной Эстер. Хотя, Эстер призналась ей как-то по-секрету, что наедине с ней Кэтрин вела себя вполне нормально. Это же подтверждал и ее брат. Значило это только одно: Кэтрин не любила чужаков.       Обычно Мэттью вел себя спокойно даже в самых непредсказуемых ситуациях. При виде грозной старшей сестры он превращался в забитого испуганного щенка.       — Кэтрин! — воскликнула Эстер, из них троих опомнившись первой. — Дорогая, что-то случилось?       Всех удивляло, что леди Толбот спустилась к гостям. Кэтрин ответила не сразу, сначала внимательно, медленно осмотрев всех присутствующих. На Хелен она будто специально взгляд не задерживала.       — Два гостя за вечер — это слишком, — отчеканила она металлическим, неживым голосом.       Хелен стало не по себе от того, насколько тяжелый взгляд мельком на нее бросила Кэтрин. Лед в ее глазах замораживал, обездвиживал, удушал. Если бы Кэтрин потребовала, она бы без промедлений умчалась с Белгрейв-сквер к себе домой и никогда бы больше не появилась здесь.       Но Кэтрин никогда ничего не требовала.       — Мы мешаем тебе, золотце? — тем же премилым тоном спросила ее Эстер. Только она одна умела найти к грозной Кэтрин подход.       — Нет.       Действительно, трудно было помешать друг другу в таком большом доме. Тем более, когда Кэтрин все время проводила на верхних этажах за закрытыми дверьми своей спальни.       — Время уже позднее, — нервно подметил Мэттью, глянув на циферблат карманных часов. Хелен посмотрела на настенные часы над каминной полкой. Стрелки показывали всего-то половину десятого. На улице только-только начало темнеть.       Кэтрин развернулась и, не издав больше ни единого звука, не произнеся ни слова, ни зашуршав черной юбкой, медленно, тяжело уплыла за двери в свои владения. Все с облегчением выдохнули, снова оказавшись в прежнем составе. Но все равно будто что-то в комнате изменилось, словно поменялась, потяжелела атмосфера, улетучилось это расслабленное распущенное настроение.       — Мы правда на этом закончим? — с некоторым сожалением поинтересовалась Эстер.       Хелен не хотелось узнавать, что могло бы случиться, не послушайся они немого приказа леди Толбот.       — Не будем проверять, что выйдет в ином случае, — поддержал ее предположения Мэттью, улыбнувшись поджатыми губами. — Боюсь, если моя сестра явится во второй раз, нам всем еще как непоздоровится и мы еще долго не сможем вот так вот собираться.       Хелен издала нервный смешок. Было удивительно, сколь властной женщиной оставалась Кэтрин в доме брата.       — Она вам двоим спуску не дает, да?       — Не особо, — пожал плечами Мэттью, допивая свой бренди. — Меня она вообще не трогает.       — Меня тоже, — кивнула Эстер. — В прошлом месяце у меня гостила сначала графиня Лейтон, а потом сразу же из Кента приехала достопочтенная леди Луиза Брук. Кэтрин ни слова на это не сказала.       На месте Кэтрин даже независтливая Хелен бы взбесилась. Потому-то и было удивительно, что именно сегодняшний день так задел Кэтрин. Вечер, когда появилась Хелен. Выходила крайне занимательная история.       — Леди Брук приезжала ко мне, — уточнил Мэттью и обратился к Хелен, поясняя: — Она моя дальняя родственница. Настолько дальняя, что и за родственницу не считается. Кажется, вдова двоюродного брата моей троюродной тети, что-то такое. Никогда не разбирался во всех этих родословных.       — Осторожнее, — посоветовала ему Хелен. — Выходит, она все равно твоя родственница.       — Скажи это моей жене, — усмехнулся Мэттью в сторону Эстер, которая сделала вид, что совсем не понимает, о чем тот говорит.       Эстер уже потянула было Хелен к выходу из гостиной, как вдруг Мэттью повернулся и внезапно удержал ее за запястье. Хелен почувствовала, что ее опять разрывает между ними двумя. Она бы не хотела мучительно выбирать, она бы хотела получить их обоих сразу.       — В этот раз я, так и быть, не стану навязывать вам свое общество, но…       — Спокойной ночи, мистер Торнтон! — Эстер не дала ему и предложения закончить, увлекая Хелен за собой. — В следующий раз договорите, что вы там задумали.       Спальня на верхнем этаже была такой же со вкусом обустроенной и приятно уютной, как комнаты для приема гостей. Отсюда не хотелось выходить. Кэтрин разогнала их достаточно рано, обычно в это время Анна как раз готовила спальню ко сну Хелен. Хелен удивилась, не натолкнувшись здесь на камеристку Эстер.       — У тебя что, личная горничная не выдержала условий, в которых ей приходилось жить и работать и тоже уволилась?       — Нет, с чего бы? — переспросила Эстер. — Я подумала, она мне не понадобится вплоть до завтрашнего утра, потому отпустила ее еще до твоего прихода. Не стоило?       Ответом ей послужила усмешка Хелен. Она потянулась к ней неосознанно и не особо соображая, что делает: то ли сказалось влияние выпитого бренди, то ли это от самой Эстер исходили какие-то пьянящие феромоны. Потому каково же было удивление Хелен, когда Эстер неожиданно остановила ее порыв, уклонившись.       — Постой, — тихо рассмеялась она, — нам же не по двадцать лет.       — Увы, — усмехнулась Хелен.       — …и твоя мать не поджидает нас за каждым углом, — прибавила Эстер, что-то вспоминая. — Вот же развлечение было… Даже как-то скучно без всего этого.       — Ты бы на ее месте вела себя точно так же.       — Разве? — она скептически подняла бровь. — Кстати, Эдвард с недавних пор заинтересовался сценическим искусством куда серьезнее, чем было бы достаточно для образованного джентльмена. Разумеется, мы не станем ему отказывать. Роман с какой-нибудь актриской — самое невинное, чем он может разочаровать окружение.       В обществе, не стесняясь, говорили, насколько ужасно бедному Эдварду Торнтону не повезло с родителями, не догадываясь, насколько ему повезло оказаться в их семье. По правде говоря, Торнтоном юный Эдвард и не был, как не были его родителями Мэттью и Эстер: они просто вернулись из путешествия по Европе с ребенком, которого все единодушно признали их сыном и наследником виконта. Об этом мало кто знал, даже родственники Торнтонов не были посвящены в эту скандальную тайну, и Хелен особенно льстило быть в числе избранных.       Эстер опустилась на стул перед туалетным столиком движением, полным изящества и легкости, но тяжелый вздох выдал ее усталость.       — Знаешь, удивительно, насколько всем вокруг не все равно на других. Если бы люди занимались собой и не лезли в чужую жизнь, насколько бы легче и лучше нам всем жилось, — она посмотрела на Хелен, ожидая от подруги подтверждения своих мыслей. Хелен печально улыбнулась.       — Люди безжалостны к тем, кто не как они. Люди любят выискивать в других недостатки, чтобы на их фоне выглядеть хоть немного получше.       Эстер покачала поникшей головой.       — Вот только если у всех есть недостатки, какой в этом толк…       — Во мне нет недостатков! — напомнив, рассмеялась Хелен. — Потому-то я лучше всех.       Эстер чуть улыбнулась ей, устало вздохнула и стянула зеленые перчатки. Дорогая ткань умело скрывала последствия своей носки — уродливые болезненные язвы на выбеленной свинцом коже.       — Сейчас, приведу себя в порядок. Нам же не по двадцать лет, в конце концов, но хотелось бы как можно дольше выглядеть на этот возраст.       Она потянулась к бутылочке с вездесущим фаулеровым раствором.       — Постоянно чувствую себя больной и вялой. С годами я все больше соглашаюсь с мыслью, что, может, врачи и не лгут, когда говорят, будто бы женский организм от природы в разы слабее и нежнее мужского…       Хелен, не особо вслушиваясь в ее слова, машинально кивнула. А потом вдруг что-то ее зацепило, коротнуло, будто бы она наконец поняла что-то, до чего долгое время не могла догадаться.       Пусть покойный граф Толбот и был значительно старше своей супруги, он всегда отличался недюжинным здоровьем. Даже за год до внезапной смерти он был полон сил. А потом он стремительно иссох, потемнел, превратился из энергичного пожилого джентльмена в дряхлого больного старика. В жизни случалось всякое, но мало кто из общества верил, что граф скончался по естественным причинам. Тем более, по настоянию родственников, вскрытие не производилось. Поговаривали, что его отравили. Мышьяком.       — В последнее время без умолку твердят о вреде мышьяка для здоровья, — бросила Хелен словно невзначай. — Мол, он даже в малых дозах может быть смертельно опасен — и его до сих пор продолжают использовать везде, где только можно.       Эстер равнодушно пожала плечами.       — Так же опасен, как свинец и ртуть.       Легко усмехнувшись, Хелен кивнула. Вред мышьяка был доказан давным-давно, но все люди по каким-то причинам продолжали активно его использовать. Торнтоны не были исключением: в их доме, казалось, все было пропитано мышьяком — от обоев и насыщенно-зеленых одежд Эстер до лекарств и косметики.       Хелен не сомневалась, что ее подруга была способна на много. Было ли в ее возможностях убийство? Она тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли. Глупые, невозможные мысли.       Эстер поставила на стол перед собой флакон с прозрачной жидкостью и небольшую шкатулку, из которой вытащила стеклянный шприц. На вопросительный взгляд Хелен она пояснила:       — Диацетилморфин. Тот же морфин, но не вызывающий зависимости. Врач рекомендует принимать в качестве обезболивающего. У меня ужасные головные боли в последнее время, что я даже не могу заснуть часами.       Хелен понимающе кивнула. К их прогрессивному времени медицина развилась, казалось, до невозможных высот. Не было недуга, который не мог бы вылечить какой-нибудь современный препарат.       — Меня интересует еще кое-что, — осторожно начала Хелен, когда Эстер закончила все свои дела и снова все убрала в ящик стола. — Что сегодня с Кэтрин? Почему она так странно себя повела?       — Понятия не имею, — пожала плечами Эстер и опустила взгляд, делая вид, что расстановка вещей на столе заботит ее куда сильнее. Хелен ни капли ей не поверила, глядя на эту ее смешавшуюся позу. Тогда Эстер пришлось продолжить и нехотя признаться: — Она знает… она понимает, что я к тебе очень неровно дышу. Я думаю, она переживает.       — В самом деле? — иронично усмехнулась Хелен. — Из-за чего бы?       — Прекрати. Ты прекрасно знаешь, что это так. Я дала тебе больше, чем кому-либо еще. Даже больше, чем Кэтрин, хотя я просто без ума от Кэтрин, больше, чем когда-либо от кого-либо. Ее переживания вполне обоснованны, — Эстер подняла глаза на Хелен, чего-то от нее ожидая, но так ничего не дождавшись, продолжила: — Если бы не Кэтрин… если бы не это проклятое время, в котором мы живем, я бы хотела, чтобы именно ты была рядом со мной.       Хелен кивнула ей с улыбкой. Не искренней, не даже триумфальной. Привычной, подходящей на любой случай, не выражающей никаких чувств. Хелен воспринимала сказанное подругой признание как данность. Иначе и быть не могло — рано или поздно в нее все влюблялись. Она получала все и всех. От того полученное перестало приносить прежний восторг.       Не будь ни Кэтрин, ни этого проклятого времени, Хелен бы все равно не хотела быть до конца жизни рядом с Эстер.       — Не Мэттью? — ухмыльнулась она. Она не хотела бы сильно задевать подругу за живое, но, кажется, перестаралась. Эстер в момент сделалась какой-то поникшей и жалкой.       — Мэттью нужен мне, чтобы не встретить старость в положении бедной дальней родственницы на содержании у родни, которую я ни разу в жизни не видела, — пояснила она, казалось, уже в сотый раз. — Я нужна ему для отвлечения внимания от его похождений и ради Эдварда. Мы нужны друг другу. Мы с ним — семья. Мы не можем предать друг друга.       Хелен, издав смешок, кивнула. Нет, она не собиралась жертвовать собой ради кого-то, как бы близки они ни были.       — Кэтрин не стоит переживать, — мягко улыбнулась она. Эстер вторила ей ответной улыбкой, но куда более напряженной и неестественной.       — Не стоит, — повторила она, словно для того, чтобы слова запомнились получше и оставили наконец хоть какой-то отпечаток. — Ну разумеется, не стоит. Будто бы от тебя стоило ожидать чего-то иного.