Прекрасная эпоха

8 сентября 1888

      Перед ним лежал поросенок, уже обожженный и добела отмытый, всецело готовый к дальнейшей разделке. Но Джек все равно никак не мог начать.       Привыкнуть к концентрированному запаху сырого мяса и крови спустя несколько часов так и не вышло, напротив, он с каждой минутой становился все невыносимее и тошнотворнее. Джек сглотнул, вытирая слезящиеся глаза тыльной стороной ладони. Он пожалел почти сразу же, еще даже не успев прийти сюда, что согласился принять помощь от Найтли, — он чувствовал, что не мог находиться на скотобойне ни минутой дольше.       Было раннее утро, настолько раннее, что его можно было полноправно назвать глубокой ночью.Чего ни сделаешь, чтобы с самого раннего утра мясницкие лавки были завалены свежим мясом. Если бы только хотя бы у половины Ист-Энда хватало средств купить его. Джек даже спать толком не ложился, чтобы встать вовремя, так, слегка подремал вечером, боясь опоздать и в первый же день испортить о себе впечатление. Сейчас это его уже мало заботило.       Джек уже не раз видел, как другие разделывали свиней, — казалось в этом не было ничего сложного, но все равно он никак не мог приступить. Что-то все останавливало его, никак он не мог занести нож над безжизненной тушей.       Еще и нож, который ему дали здесь, по мнению Джека, совсем не подходил для разделки. Он совершенно не лежал в руке, был неудобным и вообще каким-то странным. Таким невозможно орудовать.       Джек незаметно коснулся своего ножа в кармане. Холодный, острый. Он словно так и манил взяться за него покрепче и никогда больше не отпускать. Может, если взять его, будет проще? Никто все равно не смотрел на Джека, никто не мог увидеть его и подумать что-то не то.       Другое дело. Привычная добротная деревянная рукоятка, которая к этому времени уже потемнела от крови и воды, которой ее так старательно пытались смыть, уверенно легла в руку, будто бы была ее продолжением. Словно этот обагренный кровью нож всегда был неотъемлемой частью его тела.       Джек снова посмотрел на поросенка. Бледный и неподвижный, он словно так и ждал, когда с ним разделаются. Звал. У Джека было чувство, что тот вот-вот хрюкнет.       В голове же было непривычно тихо — ну почему голоса молчали, когда их подговаривания были так нужны Джеку? Он чертыхнулся. Он не мог начать, не мог так просто взять и начать резать и потрошить мертвое животное. Джек был не такой. Ему было жалко свинку. В чем была вина несчастного поросенка, за которую его убили просто так и бросили на такую безжалостную разделку? К горлу Джека подступил ком, а в ушах все еще стоял протяжный и пронзительный предсмертный визг. Как крик о помощи.       — Долго еще здесь просто стоять будешь? — гаркнул забойщик, вымазанный в крови по локоть, а со стороны казалось, что с ног до головы. К кому сожаления в горле Джека примешалось отвращение.       — Недолго, — раздраженно буркнул он, покрепче сжимая нож. Бог свидетель, еще одно такое замечание, и он зарежет кого-нибудь живого.       Когда тот что-то невнятно бросил в ответ и ушел, Джек снова посмотрел на поросенка. Тот все так же лежал, совершенно не шевелясь. Превозмогая себя, Джек занес руку с ножом чересчур высоко, и ударил чересчур сильно, словно под ним лежало не мертвое животное, а так и норовящий вырваться опасный зверь. Острое лезвие легко прорвало кожу и толстый слой жира, застряло между плотью.       Мгновение, а, может, несколько минут спустя Джек опомнился. У него дрожали руки и на лбу выступил пот, хотя в помещении было холодно. Пошевелиться он не мог — ни вытащить нож обратно, ни продолжать резать. Он снова застыл, ноги сделались ватными, а голова раздулась от собственных мыслей.       Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем он чуть сбросил с себя это наваждение и повел рукой. Линия разреза была кривой и рваной, лезвие виляло и цеплялось за ребра, мешая работать дальше. Джек схватился за нож обеими руками, прикладывая больше усилий, но все равно резать мягкую плоть было ужасно трудно. Джек резко почувствовал, что на самом деле не хотел делать этого. Ему надо было остановиться, но Джек уже не мог прекратить — он зашел слишком далеко.       — Прости, — прошептал Джек, утирая выступившие на глазах слезы, — прости меня. Я не хотел.       Он всхлипнул и посмотрел на поросенка. Тот был все так же спокоен и казался ему живым, словно спящим, если бы не распоротое брюхо, из которого вываливались окровавленные внутренние органы. Это было так неправильно, так не должно было быть. Не могло животное быть одновременно таким мертвым и таким живым. Это взрывало мозг и ломало все представления.       Джек почувствовал, что ему стало в разы хуже.       — Ты что там возишься?.. — раздался за спиной голос Найтли, а потом тот возник рядом, приготовившись по привычке как-то пошутить по этому поводу, но в итоге смог издать только неопределенное ругательство вперемешку с потрясенным вздохом. — О-ох, что ты?.. Боже, Джек! Какого хрена?       Джек снова всхлипнул, сжал нож в руке до дрожи, до боли.       — Я не могу… — слабо произнес он надломленным голосом. — Это ужасно, это просто бесчеловечно и…       Он не договорил, шумно хлюпнув носом. Найтли задумчиво и протяжно выругался, прежде чем выругаться снова, на этот раз грубо и емко.       — Давай, иди отсюда быстрее, — прошипел он, отталкивая Джека от свиньи, пока никто другой не увидел и как-то не так все понял. — Уходи, слышишь меня? Все, твоя работа закончена. Охренеть…       Джек и не понял, как выскочил оттуда: быстро нацепил пальто прямо поверх испачканного кровью кожаного фартука, натянул козырек кепки пониже, чтобы никто не видел его лицо. Ноги едва держали его, и у него было чувство, что он вот-вот рухнет где-то посреди улицы, не дойдя до дома.       «Вот же слабак»       «Какой ты жалкий»       — Помолчите! — рыкнул Джек сквозь зубы. — Без вас тошно!       «Даже свинью разделать не можешь»       «А человека сможешь?»       — Помолчи!       «Не сможешь»       Джек не хотел разделывать человека.       Свежий воздух нисколько не прояснил мыслей, и Джек все еще отчетливо чувствовал, что вот-вот может рухнуть в обморок или хотя бы проблеваться.       «Даже Полли Николс ты разделать не смог»       «Жаль-жаль-жаль»       «А ведь в газетах писали, что ты чуть не отрезал ей голову»       Джек остановился на углу улицы, прижался к сырой кирпичной стене спиной, нисколько не боясь испачкаться — сейчас ему было все равно. Сейчас его всего перекручивало и ломало изнутри, и как бы Джеку хотелось, чтобы это уже произошло поскорее. Ему надоело находиться в этом пограничном состоянии борьбы с самим собой. Он не мог больше противиться ни себе, ни голосам в себе, ни чему-то еще, что раз за разом толкало его на все эти ужасные действия: Джек все еще жалел, что не помог Эмме Смит, Джек все еще был в ужасе, что заколол мертвую Марту Тэбрем, Джек все еще не верил, что это он, а не кто-то другой убил Мэри Энн Николс. Это все был не он, и Джек не мог больше жить в соседстве и с кровожадным чудовищем: или он победит его, или то сожрет его.       И, как бы Джеку ни хотелось обратного, он уже устал бороться. Он был готов на все, лишь бы прожить еще пару месяцев спокойно, не терзаясь страхом быть раскрытым и наказанным. Джек, который совершал все эти злодеяния, не боялся быть пойманным. Того боялся Джек, который против собственного желания носил в себе чудовищного монстра, готового выскочить на волю в любой момент. Джек был готов примириться с тем монстром и дать ему свободу, лишь бы тот перестал издеваться над ним.       И если ему предначертано стать убийцей — Джек им станет.       «Если бы они только знали, насколько ты жалок на самом деле»       «Они и так все знают»       «Да-да, они все все про тебя знают!»       «В газетах знают, в полиции знают, в Ист-Энде знают, в семье знают»       «Мы знаем»       «И мы расскажем»       Джек знал наверняка, что они все лгали: пока что никто не мог знать правды. Он тщательно изучил все газеты, подслушал кучу сплетен, замел все следы — никто и ни за что бы не стал подозревать в убийствах его, Джека. Он слышал, что многие обвиняли в убийстве Полли какого-то местного еврея по прозвищу Кожаный фартук. Невинный бедняга. Он отведет от Джека все подозрения. Джек ухмыльнулся, запуская руку под полу пальто. Запачканный кровью мясницкий кожаный фартук все еще был на нем. Теперь он сам — Кожаный фартук.       «Просто попробуй еще раз»       — Я не буду.       — Будешь.       Джек замер посреди улицы, словно его больно-больно укололи чем-то сразу по всему телу. Это было в точности так же, как с Мартой Тэбрем. Кто это сказал? Были ли это его мысли, его голос? Или кто-то чужой говорил его устами? Что происходило?       Джек устало вздохнул, остервенело пнул жестяную банку. Металлический грохот глухой волной прокатился по пустой улице, скрываясь в ее плотной дали. Если бы только он мог отрезать свою голову так же, как у Мэри Энн Николс, и отопнуть ее куда-нибудь подальше, где ее никто не достанет, может, тогда ему станет легче?       «Мы везде достанем тебя»       Наверное, ему стоило пойти домой и снова запереться там до тех пор, пока кто-то не найдет его высохший труп. Так хотя бы его никто не достанет. Да, так он и сделает. Джеку стоит спрятаться там, где его никто не сможет найти и в чем-то обвинить. Он сдохнет наедине с одними лишь голосами в башке, но хотя бы никому больше не навредит. Никого не убьет.       Осталось только добраться до дома. Лабиринт темных пустынных улиц все вел его куда-то не туда, Джек путался в похожих домах и дворах и не понимал, куда он идет. Он хорошо помнил это место, где сейчас остановился, но никак не мог понять, где именно оно находилось и как далеко и в какую сторону ему еще идти.       Джек сильно устал. Не успел он и пары часов продержаться, как уже чувствовал, что свалится с ног, только зайдя домой. Это все так утомляло его. Он очень плохо спал, и ему везло, если вообще удавалось поспать, у него постоянно болела голова, он ничего не помнил и чувствовал себя словно во сне. В бесконечном нескончаемом кошмаре, который пугал уже не страшными сценами, а своей повседневностью, совсем не страшной, но именно от того жуткой.       Он с силой потер лоб, пытаясь унять тупую боль. Голова все еще болела после того, как он пытался раскрошить ее об стол, хотя прошло уже несколько дней. Джек жалел, что не смог тогда завершить начатое и сделал себе только хуже.       Джек присел на ступени ближайшего дома, решив переждать, когда ему немного полегчает, тяжело вздохнул, подпер голову руками. Холодный утренний воздух был очень свежим и бодрящим, но Джек все равно еще слишком отчетливо ощущал смрад крови и потрохов. Он, казалось, пропитал собой все, что можно: одежду, волосы, кожу, собственные внутренности. Было ли возможно чем-нибудь смыть с себя этот мерзкий гнилостный запах? Или смерть теперь всегда будет следовать за ним по пятам, с тех самых пор, как по его вине умер человек? Он так устал думать об этом, каждая мысль причиняла ему физическую боль.       Джек поднял голову, случайно посмотрел вдаль улицы. И его снова словно заклинило.       Женщина чуть шла, наверное, потому что была до невозможности пьяна и не могла устоять на ногах. Но, еле волочась по Хэнбери-стрит, тем не менее она все ближе и ближе приближалась к нему. И момент их встречи все приближался.       Куда она шла? Только работать или уже домой, в какую-нибудь грязную дыру? Выглядела она плохо, в разы хуже предыдущей, так что Джек не сомневался, что жизнь обошлась с ней куда суровее. А, может, это все ерунда.       Наверняка Джек знал одно: куда бы она ни шла — не дойдет.       — Работаешь? — зачем-то спросил Джек, когда она проходила мимо.       — Нет, — женщина пристально оглядела его с ног до головы. — Я уже свое отработала. Пришла за деньгами, да вот только что-то никого не вижу.       Джек откровенно усмехнулся. Таких нередко обманывали. И правильно делали — поделом им, мерзким грязным созданиям.       — Может, стоит заняться чем-то поприличнее?       Женщина кашлянула и покачала головой, сделавшись еще более жалкой, чем она была на самом деле. Какая нелепая уловка — Джек-то не поверит в ее ложь, Джек-то знает всю правду о ней. Сам не знал, откуда, но знал.       — Я приличная женщина, — возразила проститутка с обидчивым отчаянием. — Но после того как мой муж умер, мне пришлось зарабатывать больше.       «Разумеется, — хмыкнул мысленно Джек. — Как же жаль».       Он медленно поднялся со ступеней и облокотился плечом о ставни дома, поравнявшись с женщиной, чтобы было удобнее говорить.       — Как тебя хоть зовут-то?       — Энни, — представилась та без особой охоты. — Энни Чепмен.       Энни зашлась сухим протяжным кашлем. Когда она отняла руку от лица, на пальцах остались темные следы густой крови. Женщина усмехнулась, как усмехаются перед лицом смерти уже давно обреченные.       — Чахотка.       — Умрешь скоро, — произнес Джек задумчиво, и не было понятно, было ли то вопросом или утверждением.       Женщина пожала плечами. Конечно, ей-то не было известно, когда она умрет. Пожалуй, этого никто не мог знать. Джек тоже не знал.       «Мы знаем»       Они тоже не могли знать. Джек сам не знал, чем закончится этот случайный разговор: они или разойдутся, или что-то произойдет.       — Хочешь, я дам тебе денег, Энни? — предложил Джек, не сдержав легкой улыбки. — Сколько тебе надо?       — Пара ночей в ночлежке обойдется мне пенсов в двадцать, — задумчиво протянула Энни, на пальцах подсчитывая никогда не предстоящие траты. — И еще мне не помешало бы по-человечески поесть… Нет, это все пустое — мне врач нужен. Срочно. Иначе я помру через пару недель в лучшем случае. А я так не хочу умирать…       Джек молча вынул из кармана пару шиллингов и всучил ей в ладонь. Рука у нее была холодной, как у трупа.       «Ходячий труп, — подумал Джек про нее. — Она и так уже мертва… Зачем она так отчаянно цепляется за столь жалкое и бессмысленное существование? Разве столь отвратительная жизнь стоит того, чтобы быть прожитой?»       Энни оторопела от такой невиданной щедрости и даже сначала хотела было вернуть ему все обратно, протянув руки к Джеку.       — Нет. Боюсь, я уже не в состоянии что-то делать ради этого.       — Это просто так, — тихо сказал Джек, а потом, почувствовав странное воодушевление, прибавил: — Хочешь еще?       Энни неуверенно кивнула. Джек усмехнулся и, достав еще один серебряный флорин, протянул было его той, но в последний момент сжал монетку в кулаке.       — Если хочешь получить еще — придется немного поработать.       Энни заколебалась — было даже удивительно, что подобное решение давалось ей столь нелегко. Джек кивнул, делая вид, что понимает ее, а потом услышал позади себя шаги. Он чуть обернулся через плечо: с востока по улице шла какая-то незнакомая женщина, но не было видно, будто бы она намеревалась подойти именно к ним. Когда женщина бросила на них случайный взгляд, он отвернулся к стене, пряча лицо в тени козырька кепки.       — Ну, так что, — тихо обратился он к проститутке, — согласна?       — Да.       Неподалеку пробили часы. Должно быть, половина шестого, подумал Джек. Все еще было темно, как в полночь. Вряд ли та женщина смогла хорошо его разглядеть. В противном случае он найдет ее и убьет. Ему придется.       Джек кивнул проститутке на узкий длинный проход, ведущий во внутренний двор дома номер двадцать девять. Та согласно кивнула и послушно зашагала вперед, еще не догадываясь, что найдет там.       Время, пока Джек шел позади нее по темному проходу, казалось ему вечностью в томительном ожидании предстоящего. И он не понимал, не видел разницы, был ли он в экзальтированном предвкушении или же его всего трясло от ужаса предстоящего злодейства.       На половине пути он опустил руку в карман — деревянная рукоятка нетвердо легла в мокрую от волнения ладонь, но уже мгновение спустя оказалась крепко сжатой.       «Вот сейчас, — думал Джек, медленно вынимая руку из кармана. — Сейчас я снова сделаю это. Прямо сейчас, надо лишь еще немного подождать, дождаться наиболее удобного момента, сейчас, прямо сейчас…»       Когда они оказались во дворе, Энни и повернуться толком к нему не успела, только чуть двинулась. Джек напал, едва уловив ее намерение. Его движения были резки и уверены, словно отточены тысячей таких же попыток. Джек схватил ее сзади за подбородок, потянул голову на себя.       — Нет!.. — только и успела пораженно вымолвить Энни, прежде чем острое лезвие точным ударом рассекло ее горло слева направо, и кровь широким потоком хлестнула из разреза.       Она тяжело рухнула на забор и сползла на землю, в угол между ступенями и забором. Она жадно хватала воздух ртом, а в ее широко распахнутых глазах застыл безысходный дикий ужас, словно она все еще не понимала, с чем столкнулась.       Джек подскочил к ней, с силой зажал раскрытый рот рукой, не давая и звука вымолвить. Все еще льющаяся из раны на горле кровь испачкала ему руки и рукава пальто, но сейчас Джеку было глубоко на это плевать. Главное не дать ей выдать его, привлечь чье-то внимание. Казалось, приложи он чуть больше усилий, сломал бы ей челюсть. Он держал ее так, пока женщина не перестала сопротивляться — то ли от потери крови, то ли задохнулась — и еще несколько секунд, чтобы наверняка.       Когда она точно испустила дух, Джек выпрямился, тяжело выдыхая. Еще одна была мертва. Уже вторая. Сколько таких будет еще? Джек отстранился, посмотрел со стороны на мертвую Энни внимательнее. Он смотрел на нее, как художник, любующийся собственным полотном и думающий, какие штрихи смогли бы довести его творение до совершенства.       Джек перебрал пальцами рукоятку ножа, скользкую от пота и крови, но все еще хорошо лежащую в ладони. Нож был словно продолжением его руки, продолжением самого Джека. Нож делал ровно то, что хотел Джек, ни больше, ни меньше, но Джек сам еще не знал, чего он хотел. И тогда ему оставалось просто отдаться воле леденящего оружия в руке и позволить ему сделать все за себя.       Еще грязный после работы у мясника нож легко прорезал одежду вместе с мягкой плотью. Одно широкое уверенное движение — и все готово. Резать человека оказалось едва ли сложнее, чем свинью.       Из раскрытого тела в ноздри ударил приторный смрад разложения — Джеку казалось, что проститутка уже начала гнить изнутри. Не понимая до конца, что он делает, Джек запустил руки внутрь. Там было мокро и очень горячо. И, будь он проклят, как же это было хорошо. Лучше опьянения, сильнее опиума — самое лучшее чувство на свете, что он испытывал. Самый сильный наркотик, вкусив который однажды остановиться уже невозможно. Его лихорадило, у него кипела кровь, Джека колотил то ли восторг, то ли ужас. А, может, все вместе. Это все он сделал. Он самый, тот самый Джек, который до сих просыпается по ночам в слезах от кошмаров.       Навязчивого чувства, что за ним кто-то следил, в этот раз не было. Не было и голосов. Джек был в совершенно трезвом уме и кристально чистом сознании и прекрасно понимал, что он делал. Он убил. Снова. Уже во второй раз. И если первый раз можно было назвать случайностью, помутнением рассудка и ошибкой, то сейчас он делал все намеренно и закономерно. У него был план, зревший в голове, как казалось, всю его жизнь, и теперь воплощаемый в реальность.       Одним движением он извлек кишечник, который мешал добраться глубже, перекинул его за плечо трупа. Это все было так обыденно и нестрашно, словно он делал это каждый день. Джек снова запустил руки внутрь, быстро нашел на ощупь какой-то орган и уверенно отсек кусок плоти. Поскольку во дворе было темно, и он не мог хорошо разглядеть его, Джек просто сунул кровавый ошметок в карман, решив разобраться с этим потом. Сейчас ему надо было закончить все дела с Энни.       Джек еще раз глянул на распотрошенный труп, критически осмотрел его. Было прохладно, внутренности начали остывать и уже не казались такими приятными на ощупь. Джек поднялся, немного подумав, собрал монетки, что несколькими минутами ранее отдал ей, и положил себе в карман. Кто знает, вдруг они как-то смогут его выдать. Джек не мог допустить, чтобы его нашли. К тому же, деньги лишними не будут. Скромные пожитки Энни, часть из которых выпала из ее карманов, Джек собрал и аккуратно расставил на мокрой земле рядом с телом. Ни к чему оставлять после себя бардак.       Покончив с ней, Джек снял с себя фартук, который после убийства испачкался в крови еще сильнее, и бросил его в противоположный угол двора. Ряжом был и умывальник, но мыть здесь руки он не захотел. Он мог оставить следы, по которым его бы быстро вычислили. Джек не был так глуп, он помоет руки дома, где его никто не достанет. Оставалось надеяться, что он сможет бесследно добраться до туда.       Когда же Джек развернулся к выходу из двора, он обомлел. Несколько окон, выходящих во внутренний двор, были открыты нараспашку, и Бог знает, что могли слышать и видеть люди по ту сторону стен. Его вдруг снова накрыл тот ужас, который преследовал его прямо после убийства Полли, и он не мог и шага сделать.       «Соберись!»       «Трус!»       — А если меня кто-то видел?.. — тихо произнес Джек, еле ворочая языком. — Если меня уже ждут на улице? Что мне делать, помогите, вы меня сюда загнали!       «Убирайся отсюда скорее»       «Не дай им себя поймать»       — Что же мне делать?.. — почти неслышно прохрипел Джек, до легкой боли вжимаясь спиной в грубые доски забора. Он забился в самый угол двора, пытаясь слиться с тенью или надеясь, что сможет протиснуться сквозь стены.       «Уходи отсюда!»       — Я не могу…       «Иди, живо!»       Джек сглотнул, чуть не подавившись. В ушах звенело и шумела кровь, голову разрывала пульсирующая боль, гул голосов нарастал, перед глазами все плыло, и видел он лишь распластанный в углу распотрошенный труп.       Внезапно он сорвался с места и пересек злополучный двор в считанные секунды, так же стремительно, но бесшумно прокрался по коридору к выходу на улицу, огляделся по сторонам, прежде чем выходить. Кажется, рядом никого не было. Благо, его комната была совсем рядом, и минуты не прошло, как Джек уже оказался у себя дома, заперев за собой плотно дверь и задвинув шторы. Так страшно, как в прошлый раз, ему уже не было. Его все равно никто не видел. Никто не знал еще, что произошло на заднем дворе дома на Хэнбери-стрит. Только он, один лишь он.       «Мы знаем»       «Ты молодец»       «Они все тоже узнают»       «Она заслужила»       «Тебя поймают, грязный убийца»       «Ты все сделал правильно»       Джек зажег свечу, посмотрел на себя в обломок разбитого недавно от злости зеркала. На него снова смотрело чудовище. Злой, кровожадный бес, вырвавшийся с седьмого круга Ада, чтобы устроить его людям на земле. Он был омерзителен.       Джек побрился и причесался, сменил одежду. Никто не должен видеть его в том виде, в каком он совершил убийство. Он не мог показывать того другого Джека никому, кроме своих жертв. Джек попытался чуть улыбнуться, глядя на свое измученное отражение — и ему показалось, что все было не так плохо, и выглядел он вполне сносно. Второе убийство далось куда легче первого, после которого его всего несколько дней выворачивало наизнанку. А ведь это было всего чуть больше недели назад. Как быстро все менялось.       Потом, когда начало чуть рассветать, Джек расслышал непривычную возню на улице совсем рядом с домом. Он вышел за дверь, пребывая в совершенном спокойствии и уверенности, что его никто не признает и не поймает.       «А если ты ее не добил?»       Джек вздрогнул, но отступать было слишком поздно — его уже увидели. Холодный пот выступил где только мог, и чем ближе Джек подходил к проходу в доме двадцать девять, тем сильнее его колотило.       «Она не могла выжить после того, что я с ней сделал», — напряженно подумал Джек, пытаясь изо всех сил донести до голосов свои мысли.       «Ты уверен?» «Уверен, черт возьми!»       «Посмотрим, что ты будешь делать, когда она укажет на тебя и скажет, что ты ее убил»       «Поймают меня, — криво усмехнулся Джек, — поймают и вас!»       «Еще бы, мы тебя никогда не оставим»       «Убийца»       — Что случилось? — спросил Джек как можно спокойнее и равнодушнее у мужчины, жившего с семьей в соседнем доме. Джек часто видел его и, наверное, тот тоже часто видел его. Было бы неловко, если бы тот признал в Джеке убийцу.       — Женщину убили, — мрачно сказал тот, громко шмыгнув носом, — на заднем дворе. Дейвис вышел поссать с утра и нашел ее между ступеньками и забором. Боже, ты бы видел, что с ней сделали…       — И что же?       Мужчина секунду колебался, видимо, никак не ожидав, что Джек переспросит, а потом плюнул и ответил:       — Мало какой человек на такое способен. Это… это будто бы работа самого дьявола.       Джек задумчиво кивнул, сдержав усмешку. Работа дьявола. Как-то слишком много почестей для нескольких минут грубой работы.       «Мы еще покажем им работу дьявола»       Джек ведь ничего еще и не сделал. Подумаешь, поковырялся немного во внутренностях. Вот в следующий раз он покажет, на что действительно способен…       Кусок ее плоти все еще лежал в банке из-под пива. Если бы кому-то вздумалось заглянуть в его комнату, Джека тут же бы раскусили. Надо будет срочно прибраться.       «Давай отрежем следующей уши»       — Давай.       — Что?       Джек чуть вздрогнул, не ожидав, что его кто-то подслушивал. Сосед вопрошающе смотрел на него, совершенно не понимая, к чему были слова Джека.       — Ничего, — пожал плечами Джек. — Жуть какая, говорю. Десяти дней не прошло с похожего убийства. Как же ее звали…       — Мэри Николс, — подхватил мужчина. Как бы ни было все это страшно, простой народ всегда был рад перетереть очередную трагедию. — Эту еще не опознали. Да тоже проститутка, наверное. Какая еще баба в своем уме ночью попрется на улицу?       Джек не мог не согласиться. Энни поплатилась за свой неправильный выбор, такова была цена ее падения. И, может, кто-то скажет, что у нее не было выбора, что бедная женщина была вынуждена выйти на улицу, чтобы зарабатывать себе на сухой кусок хлеба и жесткую койку в кишащем крысами и тараканами ночлежном доме, лишь бы не оставаться на в грязи на улице холодными ночами. Ложь. Куда уж лучше сдохнуть от голода и чахотки, чем превратиться в жалкое подобие человечишки.       Она все равно помирала — сдохла бы в какой-нибудь канаве через месяц-другой. Джек оказал ей и миру услугу, избавившись от такой ничтожной больной твари раньше срока, чтобы та не оскверняла своим существованием мир.       — Я вот все думаю, — кашлянул мужчина, — что, если эту тоже тот же самый ублюдок грохнул. Ну, у них обеих горло перерезано, обеих изуродовали. И это все жуть как похоже на убийство проститутки в Джордж-Ярд-Билдингс в начале августа. Ту тоже зверски закололи.       — Сомневаюсь, — усмехнулся Джек, медленно качая головой. Было просто удивительно, как народ все помнил и как был проницателен — намного больше, чем полиция. Хорошо, что народ не работал на полицию. — Мало ли здесь ублюдков? Что-то не поделили — убийство.       — Да, — кивнул мужчина задумчиво, — шлюхи и убийцы — одного поля ягоды. Первые лишь немногим получше последних.       Джек скривился и, не сказав ни слова, вернулся домой. Банка с кровавыми ошметками внутренних органов Энни стояла прямо посреди комнаты — на столике. Не будь у него плотно закрыты шторы, кто угодно мог бы заглянуть в его комнату и раскрыть преступление.       Джек вывалил содержимое себе на ладонь, несколько минут просто молча рассматривал поблескивающую на свету плоть, а потом решился осторожно, чтобы ничего не испортить, погладить пальцем. Она была гладкой, холодной и мягкой.       «Надо купить вино, чтобы законсервировать».       Маленький сувенирчик. Жаль, что от Мэри Энн Николс ему ничего не досталось. Кажется, ее уже похоронили — мысль проникнуть в морг, чтобы украсть у нее частичку на память, была тут же отметена.       Джек отодвинул ящик, разобрал доски, которые прикрывали его своеобразный тайник, достал свою одежду, перепачканную высохшей кровью его первой жертвы, аккуратно коснулся жестких бурых пятен, словно боялся неосторожным прикосновением их стереть. Ткань под ними подсохла и загрубела, насквозь пропитавшись вместе с кровью предсмертным ужасом. Джек медленно поднес ее к лицу, глубоко вдохнул, пытаясь уловить хоть какие-то намеки на ту самую ночь, когда все свершилось. Одежда пахла смертью. И, черт возьми, это было так маняще. Джек поймал себя на мысли, что хотел бы снова почувствовать, как скоротечно, но ощутимо ускользает жизнь из чьего-то тела, зажатого в его рукам.       Джек аккуратно сложил все на место, прибавив к охотничьим трофеям банку с куском плоти Энни Чепмен. Как хорошо, что она сразу представилась полностью, — не придется читать газет или задавать компрометирующие себя вопросы. К тому же Джек заметил, что в последнее время ему стало трудновато читать даже простые слова, словно он забыл все то, чему его научил Джейкоб.       Мелькнула мысль, что так просто это все оставлять нельзя. Джек отметил про себя: когда после смерти Энни все немного уляжется, он должен будет позаботиться о плане возможного отступления и сокрытия следов, чтобы его никто не достал. Пока он был неуловимой тенью, но будет ли так всегда?       Он уже не сомневался, что когда-нибудь убьет снова. То, что произошло однажды, второй раз могло бы и не произойти. Но то, что произошло дважды — обязательно случится в третий раз. И, возможно, еще раз. И еще. Джек не прекратит заниматься этим, пока не переведутся шлюхи на улицах и в борделях Уайтчепела, а потом он полностью зачистит весь город и отправится куда-нибудь еще, в Бирмингем или Лидс, а оттуда на материк и потом за океан. Везде, куда ступит его нога, он будет нести свое кредо.       Кажется, он наконец-то нашел свое призвание, свое дело жизни, которому будет предан до самого конца. Джек не оставит в мире ни одной мерзкой шлюхи, которая могла бы сломать чью-то жизнь. Как однажды такая же шлюха сломала его жизнь. Кто знает, вдруг однажды одной из его жертв окажется та самая? Или она уже давно сдохла? Или совсем недавно, от его собственных рук? Джек тихо прыснул. Вот же ирония.       Несчастная судьба не сломила его, а только закалила. Джек мог бы вырасти каким-нибудь ублюдком, но вместо этого ему небывало повезло: он был убежден, что стал той самой жертвой, впервые из всех осознавшей настоящее положение дел. Как только никому до него не пришло в голову, что, избавившись от всех шлюх, все стало бы намного лучше?       Джек считал себя избранным, которому предназначено все изменить. Он был мессией, которому суждено изменить мир к лучшему, очистить его от скверны. Чистильщиком, который не побоится еще раз измазаться в грязи, лишь бы не дать ей распространиться дальше. Врачом, который исцелит страдающий веками от злокачественной опухоли город. Подобно длани Господней, Джек будет претворять его волю в жизнь и не остановится, пока не завершит все до конца.       Джек сделает все, что сможет, отдаст всего себя, лишь бы избавить мир от абсолютного зла.