La Barbe bleue

      Они подъехали к отелю, внутри которого располагался ресторан. Чимин сразу узнал это место, потому что уже бывал здесь однажды вместе с труппой после выступления. Тогда состоялся его дебют как премьера, и руководитель счёл своим долгом отпраздновать знаменательное событие. Скорее он делал это для себя, чем для группы, потому что каждый талантливый артист увеличивал капитал, так что отвезти лучших из лучших, элиту балетного театра в ресторан было скорее одолжением, чем похвалой. Их страдания и слёзы, старательно спрятанные в гримёрках, вывихи, ушибы и разрывы связок, незаживающие кровавые мозоли на деформированных стопах — всё это оценивалось ужинами в дорогих ресторанах в дни премьер. И то, строго отслеживая, что заказали артисты. А потому у Чимина не осталось никаких хороших воспоминаний ни об этом месте, ни о каком другом. Но он точно помнил, что кухня здесь была действительно отменная.       Единственное, что по-настоящему вдохновляло и мотивировало Чимина — это возможность танцевать, сравнимая с дыханием жизни, бурные овации встававших со своих мест зрителей, их блестевшие глаза, цветы, долетавшие до сцены, переданные букеты с открытками и письмами. Он потому и обратил внимание на Юнги, посещавшего каждое его выступление, неизменно сидевшего на первом ряду, чуть левее центра. Он вставал одним из последних, потому что Пак всегда проходил взглядом по каждому зрителю, и не мог не заметить, как мужчина лениво поднимался, но при этом хлопал громче всех. А, может, так только казалось из-за близости к сцене. Мин всегда дарил ему пионы или пионовидные розы, обязательно нежно-розовые, вся гримёрная была усыпана цветами, молодой человек точно знал, что они от него, потому что всегда находил внутри открытки с комплиментами и короткой подписью из инициалов. Букеты не успевали вянуть, их место уже занимали другие. Но Чимин никогда не забирал их домой, оставлял в театре, чтобы каждый мог почувствовать, что это его цветы. Только один раз, когда молодой человек всё же решил забрать один из букетов с собой, на улице его ждали. И в тот вечер, вместо того, чтобы после финального выступления поехать с труппой в ресторан, он сел в чужую машину и позволил прокатиться по ночному городу.       Отчего-то сейчас Чимин чувствовал себя так, словно вместо букетов и писем, где зрители делились эмоциями после концертов, его решили задобрить статусным местом. Они и раньше ужинали в ресторанах, но сейчас это всё казалось лишним, уединённая прогулка или чашка кофе в стеклянной беседке в саду в качестве извинений подошли бы лучше. Но не ему судить.       Чонгук, словно тень, всё это время следовал за ним, держал зонт, не давая ни капли упасть на плечи, но стоило хостес открыть перед ними дверь, тут же вышел вперёд, словно знал, что говорить.       — Здравствуйте, у вас забронирован столик?       Чон поклонился, указав на себя и Чимина, стоявшего позади, оглядывавшегося по сторонам в поисках ответов:       — Да, нас уже ожидают. Бронь была на имя Мин Юнги, на двоих.       Девушка улыбнулась юноше, проверила записи на планшете и кивнула:       — Всё верно. Верхнюю одежду и зонт можно оставить, — она уже протянула руки, но юноша никак не отреагировал, только бросил серьёзное:       — Я сопровождаю. Потом уйду.       Хостес улыбнулась и обратилась уже к Чимину. На её лёгкий взмах руки подошёл работник гардероба, помог снять пальто и отдал позолоченный жетон. Продолжая оглядываться, надеясь увидеть хоть что-то, что изменилось здесь за последний год, молодой человек заметил то, как девушка в сомнениях заламывала пальцы, внимательно разглядывая гостя, её неловкое смущение от внезапно посетившего осознания, как она металась между только ей известными за и против. И, очевидно набравшись смелости, вздохнула и осторожно спросила:       — Вы же Пак Чимин? — получив утвердительный кивок, девушка взбодрилась и засияла, а её дежурная рабочая улыбка обрела нотки искренности, что сделало её действительно красивой. — Я понимаю, что так нельзя, особенно в рабочее время, но мы с родителями были на вашем недавнем выступлении, и «Дикий лебедь» настолько понравился маме, что она только и делает, что говорит о вас. Если бы вы…       Она продолжала взволнованно лепетать, заламывая пальцы, от смущения покрываясь пятнами на лице и шее, даже взгляд опустила, когда Чимин тепло улыбнулся и поблагодарил за все комплименты, что в миг обрушились на него. Пожав ей руку, он оставил автограф на протянутом планере, который девушка достала из-за стойки. Он не был айдолом или актёром дорам, балет понимал не каждый, и, к счастью, в большинстве случаев его выход на улицу оставался без внимания, а потому то, что хостес разволновалась от их внезапной встречи и разговора, немного подняло Чимину настроение. Молодой человек даже согласился сделать с ней одну фотографию, потому что мама — это святое, да и ему ничего не стоило улыбнуться на камеру, если это сделает кого-то счастливым. Довольно заметив, как девушка отправляла снимок в семейный чат, Пак наконец подошёл к покорно ожидавшего у лифтов Чонгуку, и их тут же проводили к нужному месту.       В этой части ресторана было тихо, какофония из редкого смеха и разговоров сошла на нет, было слышно только лёгкую мелодию клавишных и скрипки, тихие шаги проходивших мимо официантов. Тёплый свет в коридоре покрывал мебель, паркет из дуба полупрозрачной золотистой вуалью. Их подвели к одному из уединённых кабинетов, отгороженных от чужих глаз янтарными матовыми стёклами, но даже через них Чимин видел тёмный мужской силуэт, который склонился над столом, подперев лицо, и его сердце забилось чаще.       — Ты пришёл! — Юнги широко улыбнулся, тут же встав со стула и подойдя к мужу, стоило Чимину войти. Мужчина видел его шокированный взгляд, ожидавший ответов, но молчал, только безмолвно кивнул Чонгуку, который так и остался стоять за порогом в ожидании дальнейших указаний. Мин, обменявшись с ним немыми взглядами, наконец кивнул, послышалось тихое «Приятного вечера» и удалившиеся шаги. Сопровождавший их до столика мужчина тоже ушёл. Чимин увидел на столе две книги с меню в кожаной обложке и с позолоченным логотипом ресторана. В ближайшее время, пока они не будут готовы сделать заказ, к ним никто не подойдёт: кнопка вызова официанта была тоже здесь.       Молодой человек не двигался, только смотрел на мужа, не зная, рад ли он его видеть или злится, потому что в этот момент на него обрушились все накопившиеся за день переживания: утренний разговор, статья с откровенной фотографией, метания между желанием поставить на место и пожалеть, прижав к груди, поговорить по душам, и финальные — проигнорированное сообщение, внезапное приглашение в ресторан и Чонгук, доставивший его прямо в руки.       Юнги сам сделал первый шаг: обогнул стол, достав спрятанный за ним букет, и, подойдя к Чимину, обнял его за талию. Он потянулся за привычным приветственным поцелуем, но Пак неловко отвёл голову, и сухие тёплые губы смазано прошлись по холодной после улицы щеке.       — Рад, что ты пришёл, — как ни в чём ни бывало, улыбнулся Юнги, протянув букет на этот раз кремово-персиковых пионовидных роз. Молодой человек принял их и наклонился к нежным лепесткам, вдыхая лёгкий розовый запах. — Мне нравится твой новый цвет волос, тебе очень идёт.       — Спасибо.       Чимин вернул букет, чтобы его обратно поставили в воду, позволил отодвинуть стул, сел и, дождавшись, когда Юнги окажется напротив, осторожно спросил:       — Что это? — он развёл руками, указывая на уединённую комнату ресторана, панорамные окна в пол, откуда были видны размытые каплями дождя огни ночного Сеула, букет, сладкий запах бутонов которого обволакивал комнату. — Можно было просто ответить на сообщение, этого было бы достаточно.       — Я работал, мы весь день провели в звукозаписывающей студии. Когда я увидел твоё сообщение, прошло уже несколько часов. Чтоб не показаться последним козлом, который без причины игнорирует тебя, я решил устроить небольшой сюрприз.       — Ты всегда отвечал на мои сообщения, как бы занят ни был. И для чего было приказывать Чонгуку привезти меня лично тебе в руки? Я тоже на машине, мог приехать, — нахмурился Чимин, стараясь держать себя в руках. Но всё недовольство тут же испарилось, молодой человек напрягся, когда широкая улыбка Юнги в раз превратилась в безэмоциональную маску. Особенно испугал пустой взгляд, направленный прямо в душу, высасывавший чувства и эмоции без остатка.       — Тебе не нравится? — спросил Мин, и спокойный тон его голоса, то, как расстроенно он нахмурил брови, заставили Чимина почувствовать укол совести, больше похожий на тошнотворный ком, застрявший в горле и перекрывший кислород. — Мы можем уйти.       — Прости, я не это имел в виду, — молодой человек взял его за руку до того, как мужчина успел встать. — Я переживал за тебя, потому что прочитал все эти чёртовы статьи. И наше фото на всю страницу, где они написали, будто это твой любовник и ты мне изменяешь… — затараторил Чимин, проглатывая половину слов. Его взгляд был направлен на помятый воротник рубашки супруга: он не решался посмотреть ему в глаза, стыдно. — Я думал, что, если дома никто из нас ещё не будет спать, мы поговорим и уладим возникшее недопонимание.       — Это мне нужно извиниться за сегодняшнее утро. Не стоило выходить из себя, срываться на горничную. Я потому и не смотрел в телефон, что всю энергию направил в работу, но, когда увидел сообщение, решил пригласил тебя сюда и как-то загладить вину.       — На твоём месте я бы тоже вспылил. Может, чуть менее эмоционально, но точно бы разозлился. И вся эта ситуация меня только расстраивает, потому что из-за неё мы поссорились впервые со дня знакомства. И вместо того, чтобы поблагодарить тебя за возможность провести время вместе, принять твой жест примирения, я сорвался. Прости меня, пожалуйста, — прошептал Чимин и, погладив ладонь мужа большим пальцем, наконец поднял на него глаза.       Юнги, чуть задрав подбородок, сидел расслабленно, откинувшись на спинку стула, и с лёгким прищуром смотрел на мужа сверху вниз. Один из уголков губ был приподнят в странной улыбке. Но, стоило Чимину поднять глаза, полные сожаления и волнения, Мин нагнулся вперёд, моментально изменившись в лице. Мужчина нежно улыбнулся, перехватил инициативу на себя и уже сам начал поглаживать ладонь. Не отрывая взгляда, он протянул ладонь к губам и коснулся костяшек пальцев, задержавшись на обручальном кольце.       — Я хорошо обдумал сегодняшнюю ситуацию, и хочу заверить тебя, что такого больше не повторится. Я больше не заставлю тебя сомневаться во мне или волноваться.       Чимин кивнул и улыбнулся, когда Юнги приложил его потеплевшую ладонь к щеке, потёрся об неё и поцеловал в самый центр. Молодой человек больше не злился, беспокойство отступило на второй план, остался только момент здесь и сейчас: полный нежности взгляд мужа, мягкие губы на запястье, лёгкий аромат пионов и тихая игра клавишных и скрипки.       — Ты не против, если я сделал заказ на свой вкус? Чтобы к тому времени, как ты придёшь, уже приготовили, — наконец отпустив руку Чимина, спросил Юнги и посмотрел на время на телефоне. — Скоро принесут: полчаса почти прошло.       Пак отрицательно покачал головой, внимательно рассматривая супруга: всё такой же насыщенный синий цвет волос, потому что он сам обновлял его пигментом, глубокая складка на переносице, придававшая сосредоточенный вид, сухие искусанные губы и нечитаемый взгляд. Чаще всего было сложно понять, о чём он думал, словно перед ним бетонная стена. Но иногда она давала трещину, позволяя показаться свету, что таился внутри, и не всегда он был солнечный, иногда до боли в глазах агрессивно яркий, порой представлялся густой как смола тьмой, такой же тягучей, липкой. Сейчас же… ничего, лишь замершие тени на пустой стене.       Наконец им принесли заказ. Официант любезно разлил по бокалам вино, оставив бутылку на столе и, по просьбе Юнги, принёс свечи, зажёг их и перед уходом погасил в кабинете свет, сделав их вечер более уединённым, душевным. Отчасти интимным, на мгновение промелькнуло в мыслях Чимина, который, наконец заставив себя съесть хоть что-то.       Они ужинали почти в тишине, наслаждаясь приятной музыкой и присутствием друг друга, только немного обсудив, как прошёл день друг у друга. Юнги был немногословен, потому что не любил обсуждать недоделанную работу, а Чимин решил не портить вечер своими переживаниями, терзавшими его весь день, решив, что они могут подождать.       Он продолжал рассматривать Юнги. Тени танцевали на его уставшем осунувшемся лице, делая синяки под глазами ещё более тёмными, болезненными. В нём читались физическая усталость от работы, потому что со всеми этими слухами приходилось каждый раз делать лучше предыдущего, разделять творчество и личность, умело управляя чёрным пиаром в свою пользу, и моральная, из-за непрекращавшейся борьбы со вспышками агрессии. Он душил их в себе, словно змей, до того, как те выпустят яд, но мёртвые тушки разлагались и всё равно отравляли сердце. И Чимин хотел стать тем, кто изгонит их прочь, он верил, что получится, потому что не раз слышал от других, что рядом с ним Мин становился спокойнее. Он сделает всё, чтобы весь мир узнал, что его муж в действительности чуткий, чувствительный, эмоциональный, что делает его живым человеком, и навсегда сотрёт гадкое прозвище чёрного вдовца.       — Потанцуй со мной, — улыбнувшись, попросил Пак, когда тарелки почти опустели, одна бутылка вина была выпита, а официант принёс новую и поспешно удалился.       Юнги, сделав большой глоток вина и приложив к губам салфетку, протянул мужу руку. Кто он такой, чтобы отказывать? Особенно, когда молодой человек смотрел так умоляюще жалостливо, словно от согласия зависела его жизнь. Мин не любил танцевать, но ему нравилось, как делал это муж, как всецело отдавался сцене, двигался самозабвенно, словно в трансе. Его энергия, как источник чистейшей воды, заряжала, вдохновляла, позволяла ощущать себя живым.       Их танец не был произведением искусства для сцены, не предназначался для чужих глаз. Он и на танец-то не был похож. Чимин позволил себе плавно покачиваться, переступая с ноги на ноги, утопая в объятиях Юнги: одна рука на плече, другая в крепкой тёплой ладони. Щека к щеке, в такт размеренной игре клавишных, под стук дождевых капель о стекло. Молодой человек удовлетворённо закрыл глаза, почувствовав губы у виска, уверенную хватку на пояснице. Мир сузился до них двоих, музыка и танец защитным куполом огородили их от удушливых сплетен, завистливых языков, отравлявших их счастливую совместную жизнь.       Горячее дыхание опалило кончик уха, губы нежно коснулись мочки, линии волос, осторожно спускаясь к шее. Юнги словно целовал его как тогда, в первый раз, так же трепетно и невесомо, боясь спугнуть. Но что в тот раз, что сейчас, Чимин против не был, разница лишь в том, что тогда он почти ничего не знал о мужчине, который был без ума от грациозного премьера, но решил довериться, а сейчас же хотелось проникнуть глубже, чем в самое сердце.       — Расскажи мне, о чём ты молчишь, — прошептал Чимин, когда поцелуи в шею перестали быть невинными, превратившись в ласковую пытку влажные губ и языка, считывавших каждую пульсацию артерии.       — Что ты хочешь услышать? — хрипло спросил Юнги. Они уже не танцевали, только переступали с ноги на ногу, стоя на месте, продолжая обнимать друг друга.       — Что тебя так тревожит, — Пак отстранится и обхватил лицо мужа ладонями, прося взглянуть на себя. — Мне кажется, что ты не меня защищаешь, а себя. Получается плохо, и из-за этого ты злишься. Поделись со мной, пожалуйста. Не замыкайся в себе, позволь разделить эти переживания с тобой. Неведение не спасёт ни меня, ни тебя, но правда поможет нам справиться с этим вместе.       На лице мужчины промелькнула тень удивления, словно он не ожидал этого услышать. Между бровей вновь пролегла задумчивая морщинка, которую разгладило осознание и внезапная решимость.       — Кажется, я понял, о чём ты… — вздохнув, он взял мужа за руку и посадил на место. Сам же взял стул и передвинул его ближе, скованно сел, поставив локти на колени и о чём-то задумавшись, но почти сразу выпрямился и наполнил бокалы. Свой Юнги осушил до дна в три больших глотка, налил ещё и заговорил.       — Я всё ещё не думаю, что обсуждение бывших, тем более в браке, хорошая идея, но раз уж у нас вечер откровений и принятия… Этого разговора нам всё равно не удалось бы избежать. Пусть лучше ты узнаешь от меня, а не додумаешь, начитавшись их словесного высера.       Юнги сжал кулак и несильно стукнул им по столу, но даже от этого тарелки и бокалы зазвенели. Чимин взял его за руку обеими руками и начал успокаивающе поглаживать. Он не торопил, боясь спугнуть, дал собраться с мыслями. И, когда Юнги наконец заговорил, тихо, еле слышно, задержал дыхание.       — Я влюблялся быстро, каждый раз, как юнец, верил, что в этот раз навсегда, — он грустно рассмеялся, сжав переносицу свободной рукой. — Одни были яркими, эмоциональными, в моменты ссор громили апартаменты, словно это их жильё. Не нравилось, что я задерживался, много работал, общался с другими людьми. Обвиняли в том, что я перестал уделять внимания, меня стало мало. Где я, с кем, когда вернусь, что делаю, почему не отвечаю на ежесекундный поток сообщений — ежедневные вопросы, сводившие с ума. Конечно, я отдалился. А как мне быть рядом, когда вместо слов поддержки я слышу одни упрёки?       Чимин неотрывно смотрел на мужа, заметив, как изменилось его лицо. Он стал выглядеть ещё более уставшим, словно вернулся на несколько лет назад. Молодой человек крепче сжал его ладонь, почувствовав очередной приступ тошноты, сопоставив своё поведение с чужим. Сегодня он повёл себя также, и от осознания этого хотелось исчезнуть.       — Как-то раз я облажался, решив встречаться с одним из своих подопечных. Я старался сделать всё, чтобы возвести этого мальца на вершину: сутками писал ему песни, лично контролировал каждый этап записей, вложил в него херову кучу денег, позволял пользоваться кредиткой. Но однажды, на одном из банкетов, застал его, отсасывавшего одному из организаторов в туалете. Пришлось сделать вид, что я просто разозлившийся продюсер, который печётся о его репутации. Устраивать сцен сразу не стал, сообщил всем, что ему стало плохо, вызвал такси и велел отвезти домой. А сам вернулся к себе, собрал все вещи и выбросил. В ответ и меня обвинили во всех грехах, я же готов был прибить его на месте, но сдержался. Я вознёс его на вершину, и я же спустил на землю. С ним больше никто не хотел работать, он пел в прокуренных барах за копейки и умер в обоссанном туалете от рук пьяного посетителя, с которым отказался уединиться после выступления. О нём всё ещё помнили, а потому на следующий день появилась первая статья, где меня пытались обвинить в произошедшем, но полиция естественно ничего на меня не нашла.       — А дальше не знаю, как, но начали выпускаться странные статьи о прошлом, куча фотографий, репортёры поджидали на каждом шагу. Пытаясь их остановить, я познакомился с Джином, который утихомирил пыл папарацци, но мы так и не узнали, кто был заказчиком.       Чимин поднёс его ладонь к щеке, потёрся и поцеловал, продолжив молча слушать. Казалось, что это ещё не всё, дальше — серьёзнее, потому что Юнги вновь залпом осушил бокал.       — Моей первой любовью был студент университета искусств. Когда я заканчивал, он был на первом курсе. Такой ярких, живой, участвовал во всех конкурсах, делал всё, чтобы заявить о себе миру. Мы сблизились, потому что ему нужен был продюсер, а мне — опыт, он стал идеальным кандидатом для квалификационной работы. Мы вместе поднялись, пройдя все неудачи, ночами читали статьи, разбирали критику, а днём работали. Я был влюблён, дорожил им уже не как успешным кейсом, и, естественно, я не захотел отпускать его, когда однажды ему предложили другой контракт. В тот снежный вечер мы поругались, он ушёл, хлопнув дверью, и не возвращался до самого утра. Я был слишком молод и глуп, эгоистичен в своём желании обладать человеком, не думая о чужих чувствах. Я боялся, что меня бросят. Это вылилось в параноидную ревность, которая душила нас двоих. В конечном итоге, однажды вернувшись домой, я обнаружил пустую квартиру. Он забрал абсолютно все свои вещи, словно его никогда и не было, отключил телефон и уехал. Номер всё время был недоступен. Я не знаю, что с ним сейчас, продолжил ли он петь и развиваться в танцах. Он исчез так же внезапно, как и появился, придя ни с чем и ничего не оставив после себя. И об этом написали. Я не знаю, кто и как пронюхал, но фактов в статье было мало: если человек хочет исчезнуть, он сделает всё, чтобы его не нашли, а потому всё осталось не больше чем слухом, затерявшись в интернете.       Чимин слушал и заставлял себя не испытывать никому не нужной жалости. Она была здесь неуместной, потому что он сам попросил правды, а не Юнги решил довериться. Молодой человек уже слышал последнюю историю, но не так подробно, пытался что-то найти, но о ранней деятельности Юнги практически ничего не было. В интернете только упорная работа, награды, похвала и критика по существу, и всё это омрачалось грязными волнообразными публикациями о личном. Вот только от лица Мина это звучало совсем по-другому. Его хотелось утешить, убедить в том, что между чувствами, отношениями и разочарованием не всегда стоит знак равенства. Мужчина не так искал переменные, а потому получал неверный результат. Всё действительно может быть по-другому: с компромиссами, поддержкой и пониманием. Вы вместе проходите этот нелёгкий путь по обоюдному желанию.       Чимин слушал и обещал себе стать тем, кто вытащит Юнги из этого омута предательств, прекратит череду лживых слухов и отмоет репутацию мужа.       — Каждый раз, когда с новым человеком я решал изменить своё поведение и поступки, я ошибался. Если одному нужна была свобода, у других — контролировать каждый шаг, и они сами просят об этом. Кто-то предпочитает уединение, другому наоборот нужны все моё внимание и общество. Так однажды я потерял себя и пока разбирался с тем, кто я есть и чего хочу на самом деле, не заметил, как человек рядом со мной начал медленно угасать. Ему не нравились шумные мероприятия, и мы перестали вместе появляться на банкетах. Еда потеряла вкус, и мы стали ужинать по отдельности. Жизнь потеряла краски, и мы перестали ходить на выставки и в театры. Он любил спектакли, и я мог догадаться, что что-то не так, когда купленные мной билеты так и остались нетронутыми на столе. Я до сих пор не знаю, когда и что пошло не так, но в итоге я нашёл его уже холодным в ванной, в остывшей воде, и крови было так много…       Юнги пустым взглядом посмотрел на свои руки, как тогда, чуть больше года назад, только в этот раз они не тряслись, были чистыми и сухими. Медленно моргнув, он заметил Чимина, поджавшего губы, его покрасневшие глаза, то, как он сжался, не зная, как корректно реагировать на услышанное. Он и сам не знал, потому что выдавливал из себя правду, старался подобрать слова так, чтобы его поняли, и больше к этому неприятному разговору они не возвращались. Ворошить прошлое, вскрывать старые раны всё ещё больно, их хочется забыть, хотя сейчас ничего, кроме безэмоциональной пустоты, он не чувствовал, но раз Чимин решил, что это поможет им построить счастливое совместное будущее, то так тому и быть.       — Я… — начал было Пак, но не знал, что сказать, а потому встал перед мужчиной на колени и обнял за талию, прижавшись к груди, лицом зарывшись в мягкой ткани. Он слышал спокойные удары сердца, чувствовал, как размеренно поднималась и опускалась грудная клетка, как дыхание касалось макушки, но из-за охватившего его вороха мыслей и чувств жалости, переживания, желания защитить и спасти не замечал тотального спокойствия. Считал, что раз его сейчас разрывало на части, то и Юнги тоже состоял из обрывков тела и души, если его внутри душили невыплаканные слёзы, то и муж скрывал их глубоко в израненном сердце. Он был уверен, что проживал сейчас всё то, что скрывал мужчина, от чего защищал его, но не видел ситуации со стороны: расслабленной позы, мягкого, но в то же время в чём-то уверенного взгляда. Когда тёплая ладонь коснулась его волос и погладила по голове, Чимин наконец поднял на Мина взгляд и, посмотрел на него снизу-вверх, сказал:       — Я верю тебе. Спасибо, что рассказал.       Вытянувшись и опершись руками в бёдра, Чимин потянулся к мужчине и оставил на его губах, растянувшихся в искажённой грустью улыбке, целомудренный поцелуй.       — Я услышал достаточно и больше не посмею сомневаться в тебе, — уверенно произнёс молодой человек. Юнги притянул его к себе, усадил на колени и обнял, прижав к груди, продолжив поглаживать по мягким волосам.       — Теперь я понимаю, почему ты никогда не вдавался в подробности. Вспоминать об этом тяжело, но я ценю твою откровенность, — продолжил Пак и, взяв Юнги за руку, переплёл их пальцы, начал рассматривать блики от свечей на обручальном кольце.       — Спасибо, только, пожалуйста, не жалей меня, — после недолгого молчания наконец ответил Мин и спрятал лицо в шее, носом потершись о тёплую кожу. — Надеюсь, я наконец развеял все твои сомнения, вызванные статьями и слухами. И обещаю окончательно заслужить твоё доверие, научившись управлять эмоциями. Я говорил, что ты самое лучшее, что случилось в моей жизни, с твоим появлением моё существование наконец обрело смысл. Мне больше нет нужды притворяться кем-то другим, искать себя среди сотни выдуманных ролей: с тобой я могу быть предельно искренним. Таким, какой я есть. Ты спас меня…       Лучшее, что случилось в моей жизни.       С тобой моё существование обрело смысл.       Мысленно повторял Чимин слова Юнги, и блаженное тепло разливалось по всему телу, окутывая спокойствием и умиротворённостью. Он оставил все терзавшие его сегодня переживания и позволил насладиться долгожданным спокойствием, сидя на коленях, переплетя пальцы, любуясь кольцом. А Мин играл с его волосами на затылке, прижавшись губами к виску.       С тобой я могу быть искренним.       Ты спас меня.       — Ведь есть ещё кое-что, что я должен был тебе сказать, — тихо рассмеялся Юнги, и его голос звучал хрипло, словно вибрировал. Чимин, покрывшись мурашками, поднял взгляд и улыбнулся. — Хотя не уверен, как говорить в такой ситуации. Вечер откровений ввёл меня в ступор.       Они оба улыбнулись, соприкоснувшись лбами и потершись друг о друга кончиками носов, и так бы и молчали, если бы Пак не отстранился и не произнёс:       — Говори уже, как есть. Теперь меня вряд ли можно чем-то удивить.       — Удивлять тут нечем. Скорее, расстроить, — сказал Юнги и погладил мужа по щеке, плавно провёл по шее и остановил ладонь у него на груди, почувствовав, как сильно под нею билось сердце. — И теперь мне так не хочется этого делать, но вроде как надо… — мужчина растягивал слова и улыбался, пряча лицо в плече, и на вопросы Чимина лишь мычал и хихикал, выворачиваясь от щекоток. И Паку, всё ещё сидевшему у него на коленях, пришлось сменить позу на более удобную, лицом к лицу, разведя ноги в стороны, чтобы не упасть и наконец добиться ещё одного признания.       — Не отворачивайся, а говори. Знаешь ли, моё терпение не безгранично, — наигранно строго произнёс молодой человек и нахмурился.       — Мне надо ненадолго уехать, это очень важная встреча. Меня не будет недели две точно. Но после сегодняшнего вечера я не хочу оставлять тебя одного, — сдавшись, простонал Юнги и обнял Чимина, прижав к груди.       — Это всё? Серьёзно?       — А чего ты ожидал?       Воображение Пака не успело разыграться, а потому он ничего и не представил, но мысль, что сегодня они стали настолько ближе, что оба не хотели расставаться, согревала изнутри.       — Езжай, конечно, без проблем, — кивнул Чимин и улыбнулся. — Я же не буду держать тебя на привязи. Я всё понимаю: надо, так надо.       — И это всё, что ты скажешь мне? — Юнги выглядел хоть и расстроенным реакцией, но отчего-то довольным. — И не будет душераздирающего «нет, не оставляй меня»?       Молодой человек улыбнулся и обхватил его щёки ладонями, погладив их большими пальцами. Он много улыбался после их разговора, чувствуя облегчение и какое-то наивное счастье, и не хотел разрушать иллюзорное чувство единения.       — Скажу только одно: постарайся закончить пораньше и приезжай. Я буду ждать. Юнги, довольный услышанным, кивнул и потянулся к окрасившимся красным вином губам, ещё хранивших терпкий вкус. В этот момент он чувствовал себя опытным сомелье, получившим в свою коллекцию редкое ароматное вино с богатым вкусом, который раскрывался нотами розовых лепестков и древесной сладостью лакричника. Будь его воля, он спрятал бы его от посторонних глаз, эгоистично наслаждаясь им в одиночестве, но Чимином нужно восхищаться, боготворить и любить, поддерживая в нём ослепительный свет живительной силы. В одинокой темноте он быстро зачахнет, а допустить этого никак нельзя.       Нехотя отстранившись, Юнги дал себе минуту прийти в себя, закрыл глаза, чтобы не поддаться порыву вновь поцеловать покрасневшие опухшие губы, блестевшие от слюны, и сосредоточился на своём рваном дыхании, стараясь не замечать тёплые выдохи, ласкавшие нижнюю часть лица.       Собравшись с силами, мужчина усадил мужа обратно на стул и, поднявшись, подошёл к рюкзаку, что-то достав оттуда.       — Пока меня не будет, дом полностью в твоём распоряжении, — сказал Юнги и присел на корточки перед Чимином, опершись на его бёдра. Взяв его за руку, положил в раскрытую ладонь связку ключей, и Пак в недоумении посмотрел на неё, не понимая, зачем, ведь внутри почти всё открывалось через электронные замки.       — Уже знаю, о чём ты думаешь, но дом частично хранит в себе пережитки прошлого, и не везде я заменил замки. Эти, — он указал на два блестящих, но уже потёртых ключа, — от главных ворот и задней калитки. У Чонгука и горничной тоже такие есть, но на всякий случай. На ночь обязательно нужно будет закрыть, даже если ворота автоматически закрылись. Этот — запасной от гаража, от дома, кладовки, — перечислял Юнги. — Вдруг ты найдёшь там что-то интересное. Я не выбрасывал вещи, просто сложил их там, надеясь однажды разобрать, но руки так и не дошли. Магнитная карточка от моей студии, только у меня и у тебя, — уточнил Мин.       — Я всё ещё помню от неё пароль, но спасибо, — гордо хихикнул Чимин, чувствуя себя важным и значимым. Раньше ему не были нужны ключи, дома всегда кто-то был, его встречали как полноправного хозяина, и с этой маленькой деталью статус словно приобрёл физическое подтверждение.       — Вот и славно. Надеюсь, ничего не случится, но у тебя должен быть полный доступ к дому в моё отсутствие.       — Говоришь так, будто уезжаешь на год, хотя две недели тоже долгий срок. — Чимин замолчал, обдумывая дальнейшие слова. — Я даже рад, что мы поговорили сегодня, лично всё выяснили. Это не телефонный разговор, но за время твоего отсутствия я бы точно извёл себя и по итогу не смог нормально выслушать и понять.       — Мне пришлось бы постараться в объяснениях, потому что я дорожу тобой и не хочу терять. Я об этом и переживал всегда, что однажды моих слов будет недостаточно и ты, как и все, прогнёшься под общественное мнение: начнёшь сомневаться, окончательно перестанешь верить…       Чимин стыдливо поджал губы: он же действительно подумал, а вдруг это всё правда? Откровенно говоря, за беспокойством о самочувствии мужа таился страх того, что за агрессивными нападками он скрывал тёмное прошлое, но, услышав чуть больше, чем односложные ответы, сомнения рассеялись.       — Я верю, что ты говоришь правду и поступаешь из лучших побуждений. Мне кажется, теперь я поверю любому твоему слову, и не важно, что ты скажешь.       Юнги пододвинулся ближе, встав на колени, чтобы быть с Чимином на одном уровне, и обнял, прижав к груди, погладив по голове, пока молодой человек сжимал рубашки на спине и шептал слова про безоговорочное доверие и сожаление о мимолётных сомнениях. Он слушал и улыбался, довольный собой, внутренне ликовал, потому что…       — Всё в порядке, это нормально. Теперь ты понял и больше не совершишь такую ошибку.       — Никогда.       — Теперь ты только мой.       — Навсегда твой.       Вызвав официанта, Юнги оплатил счёт и попросил принести в заранее забронированный номер ещё бутылку вина, словно знал, что они останутся здесь на всю ночь. Он держал Чимина за руку и целовал костяшки пальцев, пока они поднимались на лифте, а, открывая карточкой дверь в номер, обнимал, зарывшись лицом в мягкие волосы, шепча в затылок что-то про взаимное доверие, понимание, спасение его грешной души, когда Пак согласился принять ухаживания от восхищённого поклонника, про искупление, когда согласился выйти за него.       Чимин в какой-то момент уже перестал разбирать слова, только впитывал их каждой клеточкой своего тела, пока они в темноте пытались добраться до постели. В каждый оставленный поцелуй на разгорячённой коже, в каждое объятие и ласку Чимин вкладывал всё то, что не мог изложить, но так ясно чувствовал.       Я весь твой. Я доверяю тебе. Я защищу тебя. Я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось.       Так глупо и по-детски наивно, ни капли здравого смысла, ни единого намёка на страх, только упёртая уверенность. Вот почему Юнги выбрал его и ни за что не отпустит, что бы ни случилось.

~*~*~

      Юнги осторожно переложил спавшего на его груди Чимина на соседнюю подушку, встал и отправился в душ. На улице было темно от затяжных дождевых туч, не пропускавших первые лучи рассветного солнца. До самолёта оставалось чуть больше трёх часов, этого времени ему будет достаточно, чтобы оставить Чонгуку последние указания, забрать привезённую сумку, собранную со вчерашнего дня, и добраться до аэропорта.       Когда он подсушивал влажные волосы полотенцем, на телефон пришло уведомление от Чона, что тот уже подъехал. Этому юноше никогда не нужно было объяснять по два раза, он с самого первого дня чётко понимал, что от него требуется. Если бы все обладали такой же покорностью, ещё и добровольной, но преданность Гука опиралась на деньги и их общий секрет, который они или заберут с собой в могилу, или он утянет их обоих на дно.       Отписавшись, что спустится в течение получаса, Мин потянулся и перепроверил рюкзак, паспорт и билет. И замер, глядя на последний ключ, который он открепил от общей связки, но после вчерашнего разговора, который изначально не вписывался в его планы, им овладело непреодолимое желание вернуть его обратно. Что он, без тени сомнения, и сделал. Вчера они с Чимином так долго обсуждали тему доверия, и Пак едва ли не клялся, что ни одни его слова больше не будут подвержены сомнениям. Мин всё равно узнает: молодой человек со своей эмоциональностью и чувственностью — весь как открытая книга, с очевидным сюжетом, но всё ещё интригующим концом.       Вернув ключи на место, чтобы Чимин точно их заметил и не забыл, Юнги склонился над спавшим мужем, убрал чёлку со лба и поцеловал, но не ожидал, что молодой человек вздохнёт и сонно откроет один глаз.       — Разбудил? Прости, — сказал Юнги и оставил ещё один короткий поцелуй в лоб.       — Нет, я слышал, как ты собирался. А ты уже уходишь? Так рано? — Чимин попытался встать, едва раскрыв тяжёлые веки, и потянулся к мужу, крепко обняв его. — Я без сил и не смогу проводить тебя. Напишешь, как прибудешь в аэропорт и как приземлишься?       — Обязательно. На этот раз даю честное слово, — улыбнулся Юнги во взлохмаченную макушку.       — Хорошо, — хрипло прошептал молодой человек. — Один поцелуйчик на дорогу и беги.       Юнги рассмеялся, уложил мужа на постель и, нависнув сверху, прижался к тёплым сухим губам, ещё и ещё раз, к щекам, вискам, лбу, всё лицо покрывая поцелуями, а после счастливо вздохнул и лёг на мужа поверх одеяла.       — Вот и как мне тебя, такого чудесного, оставить? Без тебя эти две недели будут сродни пытке.       — Опоздаешь же, иди, — улыбнулся Чимин и нехотя вытолкал мужа с кровати. — Будет тебе мотивация закончить быстрее и вернуться.       Юнги ещё раз поцеловал его, пригладил взъерошенные ото сна волосы и, подмигнув на прощание, вышел. Укутавшись в одеяло, Пак проверил свой телефон и ответил лишь на сообщения Тэхёна, коротко написав, что всё хорошо и переживать не стоит. Налив в стакан воды и подойдя к окну, молодой человек поёжился, глядя на тёмное осеннее небо, и посмотрел вниз на улицу, сразу узнав машину Чонгука, припаркованную у входа. Мин вышел, юноша тут же открыл ему дверь переднего пассажирского сидения, и они поспешно уехали. Было действительно рано, около шести утра, а потому, проводив машину взглядом, Чимин вернулся в постель и сразу же уснул, блаженно представляя, что, когда проснётся, получит сообщение мужа.