Gothic Storm — Same Old Stories
Ключ повернулся, замок, явно чем-то обработанный, щёлкнул, смазанные петли не издали ни одного звука. В пугавшей темноте вечера он слышал своё тяжёлое дыхание и свист морозного ветра, ощущал его хлёсткие удары льдинками по лицу. Шире отворив дверь, Чимин шагнул внутрь, освещая путь фонариком телефона. По правую руку Чимин обнаружил выключатель, щёлкнул и, подавляя сопротивление, игнорируя инстинкты, велевшие бежать обратно, сделал первый шаг вниз по лестнице. В конце его встретил обычный подвал, заставленный коробками, подписанные как «Чучела животных», «Статуэтки отца», «Одежда отца». Юнги ничего не выбросил, для чего-то сохранил вещи, от которых жаждал избавиться. Взгляд Чимина просканировал помещение, заметив равномерный толстый слой чёрной пыли. Некоторые коробки как будто не трогали несколько лет. Молодой человек навёл камеру на каждый угол, но та не отобразила никакого подозрительного свечения: камер в подвале не было. До приезда Чонгука у него оставалось чуть больше полутора часов, поэтому он продолжил оглядываться, задержав взгляд на двери за коробками. Здесь было ещё помещение, скрытое от посторонних глаз. Случайный человек никогда бы не заметил дверь, замаскированную под стену, но не Чимин, намеренно пришедший за ответами. Он не знал, что искал здесь, что должен был приметить, чтобы убедиться в правде или опровергнуть её. Старые въевшиеся в кирпич и древесину пятна крови? Сколы, царапины, порезы? Ничего, что бы указывало на жестокие преступления, совершённые ласковыми любящими руками, не было. А за потайной дверью? Если Чимин сдвинет коробки, они оставят смазанный след на грязном полу, его пальцы отпечатаются на пыльном картоне. Даже то, что он просто спустился, уже было видно по мокрым следам от обуви, потому что сюда уже давно никто не входил, словно с появлением Пака в жизни Юнги потребность в этом отпала. Вот только воспоминание о смятой траве, когда они только приехали домой, было слишком свежо. Избавлялся от явных улик? Поэтому ему было запрещено спускаться, потому что здесь спрятано слишком много секретов? Но это всё не важно, Чимин обязательно что-нибудь придумает, объяснит, что делал, почему проигнорировал просьбы, если окажется, что здесь не происходило ничего нарушавшего закон, если все его опасения окажутся беспочвенными. Упёршись ногами в стену, а спиной и руками в коробки, он сдвинул их так, чтобы дверь могла открыться настолько, чтобы впустить его, и коснулся обжигавшую льдом ручку. У него ещё был шанс передумать, вернуть всё, как было, уйти, но он уже открыл дверь, закашлявшись от спёртого запаха сырости и плесени.Gothic Storm — Mind Trap
Это помещение было ещё меньше, едва ли больше четырёх квадратных метров, тёмное, пугавшее неизвестностью, мрачными догадками, нарисованными воображением. Темноту рассеивал тусклый жёлтый свет лампочек с первой комнаты и фонарик на телефоне, скользивший по полу. Тени, словно испугавшись, сбежались в углы, затаились, готовясь вернуться в любой момент и утянуть непрошенного гостя в тягучее липкое ничто. Не нападали, а ждали затаившимися хищниками. Ещё одно забытое место. Такой же слой чёрной пыли, жёлтые въевшиеся следы потёков с потолка и грязные посеревшие ткани, скрывавшие что-то ещё. Чимин осветил каждую стену на наличие выключателя и нажал на него. Загорелась более тусклая мигавшая лампочка, покрытая многолетней грязью и паутиной, старая проводка, проложенная поверх кирпича, затрещала, но хотя бы не искрила. Молодой человек убрал телефон в задний карман и, набрав в лёгкие воздуха, словно это могло придать ему храбрости, осмотрелся, сканируя более ясным взглядом. Здесь среди вещей царили хаос и безнадёжность, витавшие в тяжёлом воздухе, когда он бегал глазами от одного покосившегося стеллажа к другому, заставленных некогда размокшими, расклеившимися коробками. Приоткрыв крышку одной из них, Чимин увидел поржавевшие корявые гвозди, сломанные шурупы, распиленные гайки. Заглядывал в каждую по очереди, находя инструменты, провода, рядом стояли засохшие банки с краской, неоткрытые флаконы застывшего клея, с истёкшим сроком годности лет двадцать назад. Это бы всё выбросить, но почему-то хранили хлам, каждому находя своё место, забивая полки, что прогибались под тяжестью мусора. Этот угол не принадлежал Юнги, Пак был в этом уверен. Он всегда следил за порядком, но почему-то не избавился от этого, а запрятал и забыл. Пальцами пробежался по пожелтевшим выцветшим этикеткам, а после растёр между подушечками пыль. Здесь не было страшно, как показалось на первый взгляд. Тут хотелось умереть от безнадёжной тоски, которая давила бессмысленными ненужными вещами, забытыми, скрытыми от глаз, похороненными глубоко под землёй. И на этой отравленной воспоминаниями почве его муж пытался построить дом для семьи? Ядовитые пары витали в воздухе, проникали сквозь белоснежные стены, сочились через швы керамогранита. Здесь ничего не прорастёт, как ни ухаживай, не удобряй. Чимин перешёл к другой стене, коснулся пальцами ткани, вновь задержал дыхание, но на этот раз для того, чтобы не вдохнуть пыли, и, про себя отсчитав до трёх, стянул её с картин. Копошившегося роя мыслей как не было с приходом в подвал, как и не появилось, словно он не хотел придумывать, а искал голые факты и ответы на все свои вопросы. Свыкся с трясущимися руками и дрожавшими коленями, тупой пульсировавшей головной болью, жжением в глазах от подступавших, но невыплаканных слёз. Только кусал опухшие губы, сдирал кожицу, слизывал щипавшие от слюны ранки. И слышал ставший размеренным стук сердца: оно уже не волновалось, а покорно готовилось к неизбежному. Именно здесь он найдёт ответы на свои вопросы, а когда Юнги приедет, всего лишь поставит финальную точку. Полотна, натянутые на рамы, стояли одна на другой, прислонённые к стене. Тонкими белыми линиями в углу было выведено «Ли Су Хо», нежно, словно кружево. Чимин опустился на колени, вглядываясь в картины, изучая лица, изображённые на них. Художник будто и не рисовал вовсе, а фотографировал с детальной точностью, передавая каждую морщинку, складочку, волосок. Изображённые люди светились, искрясь эмоциями, проживали свою лучшую жизнь, в ярких красках, плавных мазках. Настолько выглажено, проработано, что Пак бы в жизни не подумал, что кто-то создал это своими руками. Ещё несколько картин изображали животных, природу, и всё так же солнечно, словно в этой жизни небо никогда не затянут тучи, не заберут дневной свет, а на счастливые лица никогда не лягут тени печали и грусти. Но потом что-то изменилось, в один момент краски потеряли цвет, поблекли, посерели. Вместо лучезарной энергии от картин веяло тоской и унынием, такими сильными, что хотелось спрятаться от мира, забиться в угол и исчезнуть, потому что пустота внутри поглотила все эмоции и чувства. Даже люди на картинах превратились в безликие смазанные силуэты, такие же бледные и тусклые, как окружавший их город, погрязший в смоге. Таких полотен было не много, словно Ли Су Хо рисовал реже, вымученно заставляя себя продолжить работу. «Я не заметил, как человек рядом со мной начал медленно угасать. Ему не нравились шумные мероприятия, и мы перестали вместе появляться на банкетах. Еда потеряла вкус, и мы стали ужинать по отдельности. Жизнь потеряла краски, и мы перестали ходить на выставки и в театры», — вспомнил Чимин слова Юнги. Это о нём он говорил? Муж упоминал, что молодой человек был болен, ему поставили депрессивный эпизод тяжёлой степени, что сам он не заметил, когда спасти дорогого человека было уже невозможно. Но в голове так отчётливо звучал голос Хосока и его фраза «доведение до самоубийства», что смотреть последние две картины Чимин спокойно уже не мог. Как будто бы заранее знал, кто изображён на них, знал, что подумает, а логический вывод убьёт его.Gothic Storm — Scarlet Mark
«Он любил спектакли, и я мог догадаться, что что-то не так, когда купленные мной билеты так и остались нетронутыми на столе». Нет, он любил не спектакли. Он любил балет. Единственная вновь цветная картина изображала Чимина, опустившегося на колени, изящно вытянувшего кисти и пальцы вверх, прогнувшегося в пояснице. Так детально, словно он смотрел это выступление с первых рядов. Выступление, которое положило начало их с Юнги большой любви. Выступление, которое стало началом конца. «Я до сих пор не знаю, когда и что пошло не так, но однажды я нашёл его уже холодным в ванной, в остывшей воде, и крови было так много…» Юнги знал причину, почему Ли Су Хо, молодой талантливый художник, полный надежд, планов, стремлений, в один момент стал угасать, пока не решил покончить с собой. Молодой человек понимал, что к нему больше ничего не чувствуют. Знал, что сердце любимого мужчины занял другой человек, тот, кто подарил вдохновение спустя месяцы удушливого одиночество, мрачной тоски, самобичевания, ненависти к себе. А потому его последней картиной стал чёрно-белый портрет Юнги, пугавший своей реалистичностью, графичностью, детализированностью. Мужчину ласково и нежно обнимала изящная тонкая кисть, пальцы которой были измазаны краской, но он отворачивался, прикрыв глаза, и взгляд скосил куда-то в сторону. Единственными цветами на картине были алые брызги краски, такой же, которыми были испачканы пальцы художника. Портрет не хотели испортить, но желали дополнить единственными акцентами, полными боли и осознания неизбежного. В углу же вместо обычной подписи была выведена дата. Дата, когда Чимин наконец согласился на встречу с Юнги. Дата, когда они всю ночь катались по городу, а после вместе встретили рассвет. Дата, когда Ли Су Хо, отчаянно нуждаясь в мужчине, понял, что к нему больше никто не придёт, и перестал бороться. Чимин сел на пол и, прижав колени к груди, спрятал горевшее от стыда лицо в ладонях. Это он убил молодого человека. Он ответил на ухаживания Юнги и стал причиной, по которой молодой человек больше не хотел жить. Если бы он не принимал все эти подарки, если бы отказал во встрече, если бы не сел в машину… Но разве Пак знал? Мин выглядел так, словно приходил на выступления один, а Чимин бы сразу заметил, посети он балет с парой. Что если Юнги давно охладел, но не мог в этом признаться? Только и это его не оправдывало. Или нет, не заметил, потому что был так ослеплён новыми чувствами, уверенными попытками привлечь внимание, что не видел и не слышал. До сих пор, пока ужасавшая правда, накапливаясь, не смыла его потоками кровавых вод, забилась в рот и ноздри, попав в лёгкие. Ползком Чимин добрался до следующих коробок, прикрытых тканями. Он уже не мог стоять на ногах, даже сейчас едва шевелился, раздавленный открытием. Он это хотел узнать? Жить в неведении было проще, но почему-то сейчас особенно явно пришло осознание, что однажды он мог бы тоже стать одним из предыдущих несчастных шести возлюбленный Юнги. Седьмая любовь, первый муж. И от смерти или увечий, сродни концом жизни, его не спасли бы его вера в добро и любовь. В коробках он нашёл костюмы, сценарии к фильмам. Актёр. Альбомы и диски с музыкой. Певец. Диктофон, блокнот с заметками будущих романов. Писатель. Гитару, медиатор. Музыкант. Фотоаппарат, полароид и мятые, изрезанные фотографии, катушки плёнок. Зная, кого он увидит на них, Чимин всё равно взял одну и развернул. Ему улыбался Хосок. «Я влюблялся быстро, каждый раз, как юнец, верил, что в этот раз навсегда. Одни были яркими, эмоциональными, в моменты ссор громили апартаменты, словно это их жильё. Не нравилось, что я задерживался, много работал, общался с другими людьми. Обвиняли в том, что я перестал уделять внимание, меня стало мало. Где я, с кем, когда вернусь, что делаю, почему не отвечаю на ежесекундный поток сообщений — ежедневные вопросы, сводившие с ума. Я отдалился, потому что вместо слов необходимой поддержки слышал одни упрёки». Чимин так хорошо помнил признание Юнги, правду, которую он так хотел от него услышать, чтобы успокоиться и забыть очернявшие его статьи. Правду, в которую он так легко поверил, потому что сомневаться причин не было. Но ещё в его мыслях прочно поселились слова Хосока: «Заказное убийство, подстава, доведение до психиатрической клиники и пожизненный приём нейролептиков и транквилизаторов».Gothic Storm — No Redemption
Все эти люди жили искусством, дарили миру эмоции, излучали энергию, словно живительный источник. Источник, изобильные воды которого в конечном итоге были отравлены. Чимин мог думать только о том, что все они стали жертвами психопата, что питался ими, высасывал последние крупицы разума, чтобы самому стать лучше, сильнее, увереннее, а после избавлялся, как от ненужной сломанной вещи. И манипуляциями, и чувством вины заставлял Чонгука следовать за ним и подчищать улики. Юнги любил так же сильно, как и ненавидел. Громкие ссоры заканчивались бурным примирением. Сладостная страсть и мягкая нежность ходили рука об руку с неконтролируемой агрессией и насилием. Отношения с ним напоминали американские горки, последний крутой виток которых вёл к падению: рельсов дальше не было, впереди невесомость и смертельный удар. Шанс выжить равен нулю. Но всё это так не вязалось с его поведением в отношении Чимина. Юнги ни разу не дал повода думать о том, что с ним что-то не так, что он болен, а любовь его нездорова. Неужели за комплиментами скрывались хитрые манипуляции, чтобы завлечь в липкую паутину зависимости? За заботой на самом деле таились корыстные цели, лишь бы намертво привязать к себе? Клятвы в вечной любви, подарки, помощь, обещания красивой жизни и поступки, подтверждающие это — ложь и желание поглотить целиком? Оставалась последняя вещь, спрятанная от чужих глаз, в самом углу, словно её хотели убрать так, чтобы никто не нашёл. Даже ткань на ней была темнее от времени, словно лежала здесь десятилетиями. Зажмурившись, чтобы не столкнуться с последней тайной мужа, что могла окончательно убедить его в жестокой кровавой реальности, он кончиками пальцев ухватился за ткань и потянул. И с болезненным стуком сердца, с писком в ушах приоткрыл глаза. Это была детская кровать. Небольшая, явно для ребёнка не старше десяти лет, узкая, с жёстким сбившимся матрасом. На деревянных изголовье и бортиках потрескалось лаковое покрытие, но, если присмотреться, на лопнувшем защитном слое корявым почерком были выцарапаны надписи: Я правда такой плохой? Я хочу, чтобы папа любил меня. Меня полюбят, только если я буду самым лучшим. Я должен стараться, чтобы он любил меня. Чем я лучше, тем больше меня любят. Если я подумаю над своим поведением, то меня выпустят отсюда. Если я больше не буду так поступать, меня больше не будут здесь запирать. Она хранила на себе переживания молодого наивного ума, принимавшего за истину то, что скажет ему авторитетный взрослый. Небрежно зашитые мягкие игрушки, такие же пыльные, старые и забытые, как и другие вещи, похороненные в подвале, потрёпанные, с отсыревшими от времени обложками сказки, кривые рисунки, где маленький человечек тянулся к высокому и улыбался, но никто не протягивал ему руку в ответ — всё это заставляло его сердце сжиматься и вызывало новый приступ тошноты, отдававший горечью на корне языка. Что это значило? Чимин не понимал или не хотел это делать, потому что тогда все его мысли свелись бы к оправданиям, а он не мог так поступить. Не тогда, когда столько ярких жизней было погублено, не тогда, когда сам он мог оказаться в опасности, если вскроется факт, что он всё узнал. А это обязательно станет явью, потому что по всему дому и двору расположены камеры.Gothic Storm — Leverage
Он больше не мог здесь оставаться. Каждая секунда, проведенная под домом, в подвале, полном воспоминаний, бросала в ледяной пот, вызывала колючие мурашки вдоль позвоночника, от самого копчика до корней волос. Он был словно весь истыкан отравленными иглами, вошедшими глубоко в плоть, и раны не могли затянуться, только кровоточили чёрной дурно пахнувшей жидкостью, воспаленно пульсировали, пока яд проникал глубоко в сердце, убивая нежные чувства к мужчине. Мужчине, которого он так сильно любил, которому был благодарен за всё, что он ему сделал, который поддерживал в тёмные времена, объятия которого дарили тепло и покой. Сбежать, запереть, спрятаться — вот, что твердил ему разум, взывавший к чувству самосохранения. Приведи всё в былой вид, укрой тканями вещи, сотри отпечатки пальцев на стеллажах и следы от обуви на полу. Собери вещи, сломай сим-карту и выброси телефон, сними деньги с карты и купи билет, как можно дальше. Голос разума подавлял попытки умиравшего сердца найти хоть одну причину не верить собственным глазам. Но у Чимина даже не было сил подняться. Он так и сидел на холодном сыром полу, царапая пальцами бетон, не замечая, как обветренные растёртые щёки щипало от горячих слёз. Молодой человек с трудом перевернулся на колени, опёрся на дрожавшие руки и оттолкнулся, но вновь обессилено опустился на пятки. Задрожал, словно всё тело свело судорогой: сжались мышцы, органы, стиснулась челюсть до скрипа. Нужно подняться и уйти отсюда. Нужно встать на ноги и заставить их вывести его на улицу. Ведомый одной силой воли, он завесил вещи обратно тканями, выключил свет и плотно прикрыл за собой дверь. В первой комнатке так же подвинул коробки, едва не потеряв равновесие и не уронив их, но вовремя упёрся ладонью в стену. Мутным взглядом осмотрев подвал, он пополз по ступеням наверх и дрожавшими пальцами, едва попав замком в петли, защёлкнул его, а после вновь упал на колени, склонившись над сухими кустами, припорошёнными снегом. Чимина стошнило. Горькая желчь смешивалась с солёными слезами, пока он не начал давиться и кашлять, задыхаясь от рвотных позывов. Весь в сырой земле, веточках, мокрый от снега и продрогший от порывов ветра, он царапал замёрзшую почву, пока не лёг на спину и не сжал ткань на груди. Больно. Так больно, будто ему самому вонзили нож в сердце, прокрутили в ране и затолкали глубже, по рукоять. Раздробите рёбра и грудину, вскройте плоть и вырвете сердце, раздавите его, чтобы оно перестало биться. Он не хотел чувствовать разочарование, тугой петлёй обмотавшее горло и тянувшее грузом к земле, обиду, прораставшую уже засушенными колючими цветами эхинопса, заполнившими лёгкие, от чего с каждым разом дышать было сложнее, и страх, липкими грязными лапами обнявший со спины и просочившийся через каждую пору, пока не поселился глубоко в груди. Но что, если это всё неправда? Может, он не так понял? Точно, ошибся, испугавшись слов Хосока. Тот случай был пять лет назад, так давно, что Юнги осознал и исправился, а все другие — лишь печальное стечение обстоятельств. И сейчас Чимин стал жертвой своего богатого воображения, потому что творческие личности такие впечатлительные. Его милый, нежный и заботливый Юнги бы никогда так не поступил. Он не смог бы убить сам и не наказал бы сделать это другим. Да, так и есть. Его муж хороший, он на такое не способен. Тот, кто испытывает сильные искренние чувства, не может поднять руку на возлюбленного. Чимин лежал на земле и хватал ртом воздух, пытаясь убедить себя в обратном. Он заставлял себя думать по-другому, вытесняя обрывки фраз с газетных статей, стирая из памяти глухой хриплый голос, безжизненные глаза и шрамы на лице и шее, выжигая из подкорки сознания «трофеи», принадлежавшие бывшим партнёрам: ничего, что бы принадлежало Паку, там не было. «Конечно, потому что ты цел и невредим, не пытался сбежать, поэтому насильно оставлять при себе причин не было». Нет, нет, нет! Ложь, страшный сон, кошмар! Его любят, искренне, всем сердцем, поэтому каждый раз сдерживали агрессию, подбирали слова — держали в руках, укрощая кровожадных ненасытных демонов. Или же это не любовь, а болезненная одержимость? Наигранное дружелюбие, чтобы обмануть, втереться в доверие? Чимина вновь затошнило, но рвотные позывы сопровождались только давящим кашлем, хрипом, стекавшей по подбородку вязкой слюной. Найдя в себе силы встать с ледяной земли, он, шатаясь, побрёл к дому. Разулся, скинув обувь на пороге и так и оставив на коврике, по пути до спальни бессознательно снял сырое грязное пальто и бросил в корзину для белья. Всё, о чём он мог думать — скорее открыть папку и вчитаться в каждое предложение, чтобы найти доказательства непричастности Юнги. В каждую букву и знак, которые в итоге собрались бы в слово «Невиновен». Чимин наивен до глубины души, слепой идиот или сумасшедший, но точно не адекватный, раз отказывался принимать реальное за действительное. Внезапно начал отрицать факты, увиденные собственными глазами, не верил им, потому что боялся стать седьмой жертвой. Даже запретил себе думать об этом слове, уверенный, что осквернит чистые возвышенные чувства. Любовь, что построена на трупах и окроплена чужой кровью — такого не могло с ним произойти.Gothic Storm — Can’t Hide From Truth
Но молодой человек уже открыл папку. Материалы были собраны с большой ответственностью и щепетильностью, разложены в хронологическом порядке. Чимин не знал, как так вышло, что Хосок смог добыть информацию вплоть до деталей дела и фотографий. Зачем хранил до сих пор, когда мог уже давно отдать в полицию? У него не было прямых доказательств. Всё, что связывало жертв с Юнги — то, что они были его возлюбленными, но единственным выжившим свидетелем в здравом уме был Хосок. «Несчастный случай на съёмочной площадке, закончившийся летальным исходом актёров главной роли. Скончались до приезда скорой помощи. Инженер по установке декораций осуждён на три года с последующим запретом занимать текущую должность. В ходе следствия было выяснено, что актёры во время съёмок состояли в романтических и сексуальных отношениях, но официального объявления не было, так как Нам Юнсон и Мин Юнги проживали вместе. С Мин Юнги были сняты обвинения из-за недостаточных доказательств в предполагаемом заказном убийстве. Мужчина выступил в роли свидетеля». «Ча Джэ Ин был найден в переулке Хондэ, недалеко от клуба Club Cream, где давал концерты. Установленная причина смерти — передозировка наркотиками. В ходе следствия было выявлено, что погибший проходил принудительное лечение от наркологической зависимости в медицинском центре Самсунг, оплаченное партнёром Мин Юнги. После выписки Ча Джэ Ина у господина Мин была украдена сумма в размере десять миллионов вон, апартаменты, где совместно проживали продюсер и музыкант, были разгромлены. За неимением доказательств обвинения с Мин Юнги были сняты». «Нам Гон Мин был принудительно госпитализирован и направлен на лечение в психиатрический стационар. Параноидная шизофрения, сопровождаемая слуховыми галлюцинациями, депривацией мыслей, персекуторным бредом. При сборе анамнеза пациент жаловался на преследователя, шорохи и скрежет, шепчущие глаза в темноте. В ходе расследования Мин Юнги, проживающий с Нам Гон Мин, подтвердил наличие камер, установленные по просьбе сожителя. На изъятых видеосъёмках был замечен подозреваемый Хан Хён Мин, поклонник трилогии, проникавший в квартиру для получения рукописи нового романа. Обвинения с господина Мин сняты. Хан Хён Мин приговорён к лишению свободы до трёх лет. Нам Гон Мин на момент следствия проходит лечение». «Ли Ан У был найден убитым в уборной клуба, где выступал после официального заявления Мин Юнги о расторжении контракта за несоблюдение пунктов договора. Настоящая причина — измена со стороны артиста, состоявшего в отношениях с продюсером. В день трагедии, по словам свидетелей, молодой человек отказался предоставить подозреваемому услуги сексуального характера после выступления в клубе, в результате чего завязалась драка. На теле жертвы зафиксировано двадцать колотых ран. Ли Ан У скончался на месте от потери крови. Подозреваемый был задержан сотрудниками охраны до приезда полиции». Чимин отложил папку и устало прикрыл веки. Читать материалы дел сейчас для него было слишком. Он не мог трезво оценить ситуацию, словно находился в бреду: рой мыслей жужжал в голове, вибрировал оборванными крылышками, копошился, перебирая мерзкими маленькими лапками. Не слышал ничего, кроме назойливого гула и писка, от которых болели уши. Перед глазами стояли фотографии жертв: кровь, телесные жидкости, рвота, бледные застывшие тела, покрытые гематомами, безумные глаза с исцарапанными веками, сгрызенные ногти — так много ужасных вещей! И всё связано с Юнги, но и не было прямых доказательств. Он всегда был оправдан, потому что находились виновные.Gothic Storm — Devil Intrigue
Так был ли его муж хладнокровным убийцей, кто в порыве ревности жестоко расправлялся с неверными? Кто ломал надоевших ему партнёров и избавлялся от них? Кто был настолько одержим другим человеком, что готов был приковать его к постели, чтобы тот навечно был в его власти? Чимин не знал. Понимал только то, что Юнги намеренно ограждал его от любой информации, которая могла быть понята неверно, что пошатнуло бы их чувства. А это правда напугало Пака. С кем связал судьбу: с нежный возлюбленным или бессердечным мучителем? Он болен. Эта мысль проскользнула случайно, не задерживаясь среди остальных, но оставив яркий заметный след, и Чимин ухватился за него, видя в этом спасение. Всю жизнь один, выросший в ненависти и жестокости, обязанных соблюдать правила и порядок, в противном случае его накажут молчанием и игнором в сыром подвале. Поэтому же там детская кроватка с выбитыми на ней фразами? Поэтому там хранились сказки и рисунки? Без друзей, охваченный ненавистью к миру и самому себе, подростком он не хотел жить. Но Юнги это не оправдывало. Ни одно из преступлений, если он их действительно совершал. Единственная доказанная, но скрытая вина — нанесение тяжких повреждений Хосоку. Он мог бы обратиться в полицию, но молчал, потому что боялся, что ему тоже не поверят. Чимин запутался в мыслях и чувствах, но одно знал наверняка: им с Юнги надо поговорить. Обязательно ещё раз обсудить, чтобы муж сказал правду, какой бы она ни была. А пока… Пока он так устал: хотелось уснуть и забыть сегодняшний день, как страшный сон, дождаться мужчину домой, прижаться, вдохнуть родной запах и испытать долгожданный покой. Хотел вновь оказаться в объятиях нежного и заботливого мужа, которого он знал, а не ту часть личности, которую от него так тщательно скрывали, чтобы не разочаровать, не испугать, не оттолкнуть…Gothic Storm — Macabre Night
Чимин уснул быстро: сил больше не осталось. Так и лежал в уличной одежде, на смятых страницах преступлений, потому что тревожно ворочался. Ему снились бурные потоки кровавых вод, уносившие его дальше от солнечного берега, вниз к обрыву, в неизвестность. Но почему-то он знал, что там, на дне, лишь острые камни, и ему никак нельзя упасть и разбиться. Он плыл вперёд, захлёбываясь, сплёвывая металлическую жидкость, но больше не видел света. Впереди — непроглядная тьма, позади — мясорубка из бурлящего водоворота и жерл камней. Оставалось грести дальше в неизвестность, до тех пор, пока силы не покинут его. Только вода становилась густой, вязкой, чтобы грести, нужно было прикладывать ещё больше усилий, но ослабевшее тело не могло бороться за выживание, погружалось с головой, одним усилием воли вновь всплывая на поверхность. Так продолжалось до тех пор, пока кто-то не схватил Чимина за руку и не потянул наверх. Веки слепило кровью, но, наконец ощутив почву под ногами, молодой человек обессилено повалился к ногам спасителя, обняв его за колени. Протерев глаза, он поднял взгляд и увидел Юнги, бесстрастно смотревшего на него сверху вниз. На его холодном нечитаемом лице не было ни одной эмоции, и это пугало больше, чем если бы он сорвался и выместил всю злость, боль и разочарование предательства. Мужчина протянул руку к его лицу, стирая капли крови с щёк, обжигая раскалённым докрасна металлом обручального кольца. Гладил любимое красивое лицо, оставив на нём розовые полосы от кольца, наклонился, с прищуром взглянув в испуганные глаза напротив, и схватил за горло, заставив посмотреть на себя, потянул выше и поставил на колени, сильнее сдавив пальцы. Их глаза были точно напротив друг друга, губы обдавало ледяным дыханием. От мужа пахло подвальной сыростью и спёкшейся кровью. И теперь его прикосновения не дарили покой и умиротворение, а приносили боль, сильнее сжимая шею, надавливая на гортань, вызывая рефлекторный кашель. Лицо Чимина с каждой секундой становилось краснее от недостатка кислорода, молодой человек кривился, пытаясь разжать сильные пальцы, царапая кожу ногтями, но мужчине как будто было всё равно: на руках не оставалось ни единой отметины. Юнги упивался беспомощностью и тотальным контролем, глотал остатки воздуха и улыбался шире, пока губы не искривились в оскале. — Всё же было так хорошо. Зачем ты полез в это? Счастлив от того, что узнал правду? Чимин не мог ответить: он уже терял сознание. Последнее, что он помнил, это целовавшие его губы и язык, слизывавший с щёк капли кровавой реки. — Ты всё равно никуда от меня не уйдёшь.Gothic Storm — Wrong Code
Пак вскочил на кровати, едва понимая, где находился. Липкий от ужаса, он тяжело глотал ртом воздух, прикасаясь к шее. Пошатнувшись, ударившись бедром об угол кровати, он добрался до ванной и в отражении попытался отыскать на теле синяки от пальцев, капли чужой крови, но ничего, кроме дорожек пота и царапин, оставленных им же в попытках избавиться от фантома кошмара. Да, это всего лишь страшный сон, но молодой человек едва узнавал себя в бледном смазанном отражении, от которого остались одни расширенные в ужасе глаза. Вновь включил ледяную воду и подставил лицо под струю, словно это могло хоть немного привести его в чувства. Ещё точно ничего не известно, Юнги мог на самом деле никого не убивать или же не своими руками. Мог быть сломленным человеком, не умевшим выражать свои эмоции, кто теперь мучился от тяжести вины за нанесённые увечья и уничтоженную жизнь Хосоку, за что расплачивался печальными стечениями обстоятельств, где он всегда становился главным подозреваемым. А мог быть хладнокровным жестоким убийцей, чьи возлюбленные не проходили изощрённого отбора, а потому неверные лишались жизни, слабые сходили с ума или сводили счёты с жизнью, а тех, кто пытался сбежать — ждала жалкая жизнь, полная боли и страданий. Так кто же его муж? Кем на самом деле был Мин Юнги? С кем Чимин связал свою жизнь: с оступившимся больным ребёнком в теле взрослого или с бесчувственным психопатом? Его нужно спасать, отправив на лечение, или же бежать со всех ног и всеми силами добиться правосудия? Чимин задавал себе вопросы и не находил на них ответов, потому что осознал простую, но печальную истину: он никогда не знал мужчину. Он видел только ту сторону Юнги, которую он показывал ему, мастерски играя роль, и неснимаемая маска плотно приросла к безликому лицу. Ему ничего не оставалось, как поговорить с Мином и любой ценой добиться правды и выжить. Он сойдёт с ума, если не услышит правды лично от мужа. На первом этаже послышались шорохи и шаги. Молодой человек дёрнулся и подскочил на месте, прислушавшись, попытавшись определить вошедшего. Горничная теперь приезжала только днём, потому что Чимин не видел смысла в том, что она остаётся здесь постоянно. Это мог быть только вернувшийся Чонгук или приехавший Юнги, решивший не говорить о прилёте. И лучше бы это был юноша. На деревянных ногах Пак вышел в коридор и по звуку определил, что человек находился в кладовке, у счётчиков. Он забыл обратно включить свет во дворе, когда буквально сбежал из подвала, хотя там ничего не было, ни единого доказательства вины, но и не было её опровержения. Спустившись по лестнице, он на цыпочках подошёл к двери в кладовую и, досчитав до трёх, словно это могло помочь набраться смелости, заглянул. И закричал от неожиданности, в полной темноте дома увидев высокий мужской силуэт. — Чимин? Господи! — Чонгук щёлкнул выключателями, и свет в доме загорелся. Пак даже не заметил, что всё это время ходил в полной темноте. — Я напугал тебя? Прости, пожалуйста. Я вернулся, но света нигде не было, благо у меня с собой были ключи. Видимо, скачок напряжения. Но молодой человек плохо понимал, что ему говорили, одну руку прижимал к груди, где болезненно кололо в области сердца, другую ко рту, заглушая истеричные всхлипы. Пусть Чон лучше думает, что это реакция на испуг, чем на открывшуюся сегодня правду. Молодой человек обессилено опустился на пол и притянул колени к груди, юноша следом, обхватив сутулые плечи и заглядывая в распахнутые от ужаса глаза. Искал в них ответы, словно о чём-то догадывался, но старался не думать об этом, только притянул сжавшееся тело к себе и обнял, погладив по голове. — Всё хорошо, это я. Не вломившийся в дом грабитель… «Не Юнги, встречи с которым я так боюсь и жду одновременно, — подумал при этом Чимин и вцепился в ткань свитера Чонгука, спрятав лицо в груди, где гулко стучало сердце. — Ты тоже волнуешься. Понял, что меня так испугало? Покажи как-нибудь, что я неправ, ошибся, придумал. Скажи прямо или намекни, что на самом деле всё в порядке, пожалуйста. Мне страшно, я запутался. Меня бросает из крайности в крайность, и в итоге я обессиленно падаю между в надежде, что кто-то откроет мне глаза или навсегда лишит зрения, лишь бы этот ад неизвестности закончился». Но Чимин молчал, не зная, как спросить о том, что его так тревожило. Чонгук покачивал молодого человека в своих объятиях, успокаивая его и беря под контроль свои эмоции. Так и сидели на полу между коридором и кладовкой, пока Пак не отстранился. — Мне уже лучше, спасибо. «Нет, мне всё так же плохо, но я не знаю, как сказать об этом. Ты хороший, я знаю. Ты не спишь ночами из-за мучивших бессонницы и чувства вины. Но ещё я знаю, что ты всё ещё работаешь на Юнги, поэтому никогда мне не расскажешь. Ты и в прошлый раз молчал, когда напрямую спросили, знаешь ли ты что-то, что может сделать мне больно». Юноша помог ему встать на ноги и проводил до дивана в гостиной, а сам направился на кухню за стаканом воды. Чимин с благодарностью кивнул и, отставив уже пустой стакан на столик, подтянул колени к груди и похлопал рядом с собой, приглашая сесть. Нужно отвлечься, сменить тему, иначе он точно лишится рассудка. — Расскажи лучше, как прошёл твой день. Вы же были с Тэхеном. И, — Чимин попытался улыбнуться, оглядывая Чонгука: при упоминании Кима он покраснел и ответ взгляд, — тебе идёт новая стрижка. — Мы были в кино, — тихо сказал Чон, вспоминая вечер. Это была комедия, выбранная Тэхеном, и, если быть честным, Чонгук не помнил сюжета, потому что каждый раз, когда молодой человек рядом смеялся или касался его руки, чтобы прокомментировать глупую шутку, боялся неконтролируемой реакции тела: потевших ладоней, стучавшего сердца, дёргавшихся пальцев. Он задерживал дыхание, когда их ладони соприкасались, стоило одновременно потянуться за попкорном, или до боли прикусывал щёки изнутри, когда Тэхен особенно сильно хохотал, что клал голову ему на плечо. — Нам понравилось, было весело, комфортно, — задумчиво добавил он, улыбнувшись воспоминаниям. Хриплый смех до сих пор стоял в ушах, перед глазами — блестевший взгляд, обращённый на него. В тот момент юноша позволил отпустить груз ответственности и наслаждаться моментом, впитывая эмоции и отдавая взамен ещё больше. — И мы договорились встретиться ещё раз, — уже более тихо добавил он. Чонгук проводил Тэхена до самой квартиры, вместе поднявшись на этаж. Они стояли в подъезде: Ким, смущённо опустив голову, заправил чёлку за ухо и поковырял ногтем край ключ-карты. Чон — опершись плечом на стену, любуясь молодым человеком, блаженно вздыхая, не желая прощаться. Чувствовали одно и то же, но не говорили вслух: я хочу увидеться снова, не знаю, как смогу пережить эти несколько часов в разлуке. — Спасибо за прекрасно проведённое время. Мне было с тобой интересно, — наконец нарушил молчание Тэхен, подняв взгляд и улыбнувшись. Он робко перекатывался с пятки на носок, сцепив руки за спиной. — Что насчёт собраться ещё раз завтра? У меня, — добавил он. Боялся моргать, лишь бы не упустить сменявшие друг друга эмоции удивления, неверия, осознания, радости и предвкушения. — Приедешь? — Приеду. В этот момент Чонгук был рад, что опирался на стену, потому что даже ноги дрожали от волнения и едва выдерживали. Может, он спал? Разве могло ему, после стольких лет вранья, так несказанно повезти? Разве он заслужил? Но прогонял прочь все мысли-сомнения, чтобы они не омрачали счастливый вечер. Не сейчас, пожалуйста, пусть хотя бы сегодня он впервые почувствует себя счастливым. Тэхен вздрогнул, словно на мгновение подумал об отказе и совсем не ожидал, что ему ответят согласием. Широко улыбнулся, обнял Чонгука, подавшись вперёд, сжав напряжённые плечи, и выдохнул, прижавшись горячей щекой к такой же пылающей чужой: — Я буду ждать. Спокойной ночи. Напиши мне, пожалуйста, как доедешь: на улице уже темно, а на дорогах скользко от непогоды. Чонгук в ожидании смотрел на Чимина, моля услышать заветное одобрение, одним взглядом спрашивая: достоин ли я твоего друга? Могу ли я находиться рядом, не просто мечтать, а держать за руку? Могу ли я рассчитывать на взаимность? — Ты так смотришь на меня, словно спрашиваешь разрешения и одобрения, — Чимин улыбнулся, положив голову на сгиб локтя, покоившегося на спинке дивана. Он так устал: не сколько физически, столько морально, и мечтал о покое, пусть это будет и не он. — Я не могу тебе запрещать. И не хочу этого делать, потому что ты хороший человек и заслуживаешь счастья, в котором сам себе отказываешь. «Почему ты говоришь мне это»? — одним взглядом спросил Чонгук, повторив позу молодого человека, и не моргал, считывая эмоции на посеревшем лице. На нём мелькали тени страха и сомнений, вспышки внутренней борьбы и молитвы о вновь беззаботной жизни. — Я просто хочу, чтобы вы были честны друг перед другом, даже если правда сделает больно, и вы оба боитесь обнажить души. На шатающемся фундаменте лжи не построить крепкие отношения. На отравленной тайнами прошлого почве никогда не прорастут цветы счастливого совместного будущего. В конечном итоге заоблачные замки разрушатся, растения завянут и погибнут, и ничего не останется, кроме как с грустью посмотреть на последствия, которых с самого начала можно было избежать, понимаешь? Чонгук понимал, даже слишком хорошо. Чимин узнал правду, в этом больше не было сомнений: его одежда в пыли и грязи — но продолжал сидеть рядом и разговаривать на равных. Он не сбежал, даже когда испытал первобытный ужас и метался в сомнениях, не столько давая совет, сколько моля об ответе себе же. Но почему-то после нескольких лет молчания заговорить открыто, не пытаясь сбежать от правды, было трудно, пусть и необходимо, поэтому юноша только коротко кивнул, потянулся вперёд и обнял Чимина, выдохнув тихое «Спасибо, я постараюсь», давая им обоим обещание. Ему нужно было время собраться с мыслями, словно надеялся, что оно у них было.